Сказки о трех мирах Плен Александра

Александра Плен

Одинокий мир

Солнце стремительно опускалось за горизонт. Еще несколько секунд – и мир поглотит тьма. Я уныло проводила глазами последний темно-красный луч и отвернулась от окна. Следующие несколько часов до рассвета по процедуре я должна отдыхать. На самом деле я уже бодрствую третьи сутки, реально на сутки больше, чем разрешено обычным жителям. Увы, на этом мои привилегии и заканчиваются. И пусть мой эксперимент завис на половине дороги, расчеты не сходились, на письменном столе разбросаны груды одноразовых черновиков, сейчас я обязана лечь в постель. Правила одинаковы для всех.

В коридоре пронзительно зазвенел последний предупреждающий звонок. Мои коллеги, наверное, уже в кроватях. Хотя иногда я все же встречала в коридорах таких же, как и я, трудоголиков, которые пропускали обязательный сон, чтобы закончить работу. Но их было мало – Крис следила за своими детьми по многочисленным видеокамерам и в обязательном порядке наказывала тех, кто нарушал правила.

Я подошла к шкафу и нажала кнопку. Плавно выехала узкая складная койка. Такие приспособления были обязательным атрибутом каждого кабинета в нашем исследовательском институте. Да что там в институте. Где угодно – в школах, на заводах, в больницах… Если световой день длится три часа, приходится корректировать свою жизнь, работу, учебу исходя из этого.

В дневниках, оставшихся от первопоселенцев, копии которых мы изучали в школе, было написано, что на планете, откуда они прилетели, сутки длились 24 часа. Почти пополам – день и ночь. Я не представляю, что можно было делать с такой огромной уймой времени? Целых двенадцать часов дня. Со скуки умереть.

На Рапиде же все происходит мгновенно. Дни сменяют ночи через каждые три часа, планета волчком вертится вокруг своей оси, торопливо бегая по солнечной орбите. Времена года так же быстро меняются, два месяца зима, два – лето. Середины нет – вчера еще было минус пятьдесят. Сегодня уже плюс сорок. Местные растения и животные приспособились к такой жизни, а мы, люди, все еще привыкаем. Почти три сотни лет.

Историю нам преподавали в начальных классах. Мне всегда она казалась очень грустной и печальной. Триста лет назад межзвёздный корабль «Странник» с пятью тысячами переселенцев приземлился на ближайшей планете в звездной системе красного карлика Эвоис, спектрального класса M3,5V. Путь был труден и долог. Хроники гласили, что корабль бороздил просторы космоса более двух сотен лет, вылетев с Земли в 2125 году. Пунктом назначения должна была стать Дюна-2, планета земного типа в созвездии Скорпиона. Но когда «Странник» вышел на ее орбиту, оказалось, что содержание азота в атмосфере Дюны выше расчетного. Корабль полетел дальше, по курсу был Орион, потом Пелея, потом Лира-3… В итоге после двух веков скитаний Крис (капитан корабля) выбрала Рапиде. Она объяснила это тем, что медицинские показатели экипажа, который все время был в анабиозе, ухудшались, а вероятность того, что мы найдем планету, пригодную для жилья лучше Рапиде, по расчетам составляла около пяти процентов. У этой хотя бы воздух был пригоден для дыхания.

Солнце Рапиде остывало миллиарды лет. Откуда на ней появилась атмосфера, если ранее на поверхности температура превышала четыреста градусов по Цельсию? Никто не знает. Наверное, тайну могли разгадать остальные четыре планеты, сейчас превратившиеся в молчаливые ледяные глыбы, плывущие в космосе. Но времени для исследований не было, люди изо всех сил боролись за выживание в недружелюбном мире.

Три часа света. Три часа тьмы. Растения, животные рождались и умирали быстро. На планете не было ни одного существа, чей век был дольше Рапиданского года, а это всего четыре земных месяца. Крупных животных, как и больших деревьев, не было. Царями здешней фауны были травоядные размером с человеческую ступню. А невысокие кустарники – вершиной флоры.

Мой отец потратил всю жизнь на исследование местной растительности. Если бы нам удалось синтезировать подобие «земных» злаков, которые давали бы урожай за один здешний сезон, то жители Рапиде смогли бы высаживать модифицированную «пшеницу» или «кукурузу» в открытый грунт. И угроза голода перестала бы висеть дамокловым мечом над Александрией (до теперешнего времени жители планеты по-прежнему питаются синтезированной пищей и той, что дают теплицы). И что самое обидное – более восьмидесяти процентов жителей заняты обслуживанием парников, чтобы не голодать. Как говорит Крис – нецелесообразное расходование людских ресурсов.

В институте я с отцом занимаюсь одной проблемой – папа разрабатывает оболочку зерен, я – скрещиваю земные злаки с различными местными растениями.

Мама так же работает в нашем же институте (на самом деле он пока единственный в Александрии, столице Рапиде). Создает солнечные батареи, которые смогут хоть немного отобрать энергию у тусклого остывающего солнца.

Я распустила тугой узел волос. Спать совершенно не хотелось. На этот случай нам всем выдавали снотворные таблетки, но от них потом кружилась голова и першило в горле. Если бы не камеры Крис в каждом кабинете, я бы еще поработала, но потом придется отрабатывать провинность за нарушение распорядка в свои выходные. Мыть полы или копаться в теплицах.

Порядок в Александрии был таков: десять суток на работе, три – в собственном жилье (у кого оно было). Многие вообще не имели собственного жилья. Зачем? Дети круглосуточно находились в детских садах и школах, питались все в мобильных общих столовых, а спать можно было и на работе. Крис подгоняла и подгоняла, заставляя трудиться еще усерднее. КРИС – это наш президент, царь и Бог в одном лице. Она спасла нас, защитила, дала нам кров, еду, дом и работу. Компьютерная реалистичная интеллектуальная самообучающаяся программа. Капитан «Странника», а сейчас руководитель поселения землян на Рапиде.

Я уже приглушила освещение и собралась ложиться, как услышала в коридоре странный звук. Словно хлопнула дверь или щелкнул замок. Заинтересовавшись, кто еще кроме меня нарушает распорядок, выглянула в коридор. В полумраке я разглядела торопливо идущего мужчину. Роберт? На языке вертелась колкость. Улыбаясь и представляя, как мы будем вместе драить полы, я шагнула навстречу.

Мужчина, увидев меня перед собой, резко остановился и напрягся, словно перед ударом. Нет, это был не Роберт. У меня пару секунд ушло на то, чтобы рассмотреть затемненное лицо и узнать давнего знакомого.

– Привет Люк, – я постаралась скрыть удивление в голосе.

Люк Донаван, с которым я не виделась уже более сорока пяти лет (пятнадцать по земному исчислению), был явно ошеломлен. Или моим внезапным появлением в коридоре, или чем-то другим. Глаза его на секунду испуганно расширились, чтобы потом зло сузиться.

– Откуда вы меня знаете? – пробормотал он напряженным голосом и двинулся в сторону, обходя слева. – Простите, я спешу…

Я шуточно раскрыла руки в стороны и шагнула наперерез.

– Люк! Неужели я так сильно изменилась? – хмыкнула весело. – Ты бы узнал меня, а если бы я была на голову ниже, сидя на мотоплатформе, одета в огромный комбинезон и с пучком травы в руке? Ведь именно так мы встретились.

– Нина? – неуверенно произнес он через пару секунд и добавил, наклоняясь ближе – Боже мой! Нина! Что ты здесь делаешь?

– Работаю. А ты как здесь оказался? – улыбнулась осторожно я. – Не ожидала встретить тебя в институте.

Люк неопределенно пожал плечами и отвел глаза.

– По делу заскочил.

Я была поражена и обрадована одновременно. Столько лет прошло, я уже и забыла о том коротком лете, которое я провела в компании пятнадцатилетнего подростка Люка Донавана. Если бы не моя феноменальная память на лица, вряд ли я бы узнала в этом высоком симпатичном мужчине чумазого дерзкого проказника, которым я втайне восхищалась.

– Не думал, что ты подашься в науку, – произнес Люк тихо, пристально рассматривая меня в темноте коридора. – В последний раз, когда мы виделись, ты больше увлекалась поцелуями, чем биологией.

Он перевел взгляд на дверь за моей спиной и прочитал, сощурившись:

– Профессор Нина Робертс, старший научный сотрудник, доктор биологических наук, руководитель группы… – запнулся и кашлянул, словно поперхнувшись. – Это все ты? Та любознательная девочка с косичками? Я думал… У тебя, должно быть, уже пара-тройка ребятишек, муж и большой дом с собственной теплицей. И работать будешь в сфере обслуживания.

Я непроизвольно нахмурилась. Может быть, я и целовалась однажды с Люком, но мне в тот период исполнилось двенадцать лет по земному исчислению, это было естественно в таком возрасте.

– У меня IQ 205, – раздраженно ответила я, – ты считаешь, что я должна продавать еду в барах или нянчиться с малолетками в детском саду? Мой интеллект слишком ценен, чтобы тратить его на деторождение.

Я немного лукавила. На самом деле Крис давно намекала, что нужно подумать о передаче своего генетического кода. И даже подобрала пару – Жака Шонери, доцента из кафедры программирования и электроники. Но, во-первых, Жак был настоящим «ботаником», неопрятным, полным и неряшливым. Даже его запредельный IQ не искупал того, что от него пахло немытым телом и протухшей едой.

А во-вторых, я заканчивала важное научное исследование, которое нельзя было бросить на полдороге. Поэтому Крис не слишком напирала. И даже предложила искусственное оплодотворение, если я не захочу забеременеть традиционным способом, через контакт. Скорее всего, я соглашусь именно на него, так как только подумаю о Жаке, мне почему-то становится тревожно, грустно и немного гадко.

Увы. После того как сто двадцать лет назад произошел взрыв в медицинском центре «Странника», где находились инкубаторные камеры, прирост обитателей Рапиде стал зависеть только от них самих. Погибли все зародыши, яйцеклетки и биоматериал, привезенные с Земли, чтобы разнообразить генетическую популяцию нового поселения. Медцентр так и не восстановили, поэтому так медленно росло население. Крис настаивала, чтобы каждая женщина рожала, по крайней мере, пять-шесть раз. Исключение составляли только научные работники. Им можно было иметь двоих-троих детей, чтобы не отвлекаться от исследований.

Мама и папа сошлись по настоянию Крис. Планировалось, что у высокоинтеллектуальных родителей должны быть такие же дети. Но не всегда Крис оказывалась права. Два моих старших брата не оправдали ее надежд. У Романа обнаружился врожденный дефект – неспособность к образному мышлению. Сейчас он работает водителем на автоматическом погрузчике. А у Дэвида IQ едва хватило на техника-электронщика.

И только третий ребенок (то есть я) получился такой, как надо. У меня были самые высокие баллы в школе, а потом и в институте. Я показывала блестящие результаты на олимпиадах и семинарах. В шестнадцать защитила кандидатскую, в двадцать – докторскую. А два года назад Крис позволила мне читать лекции в институте и брать себе учеников.

– Ладно, – вдруг заторопился Люк, – было приятно поболтать. Мне правда пора.

Развернулся и почти побежал по коридору в сторону выхода. Я удивленно уставилась в удаляющуюся спину.

– Ты мне так и не сказал, что делал в институте! – крикнула я ему вслед. Люк на мгновение обернулся и развел руками, словно извиняясь. И тут я увидела в просвете небольшое утолщение в области талии. Я ничего не успела сообразить, как мужчина быстро скрылся за поворотом.

Я задумчиво вошла в кабинет. Тревожная мысль не давала покоя. Я нажала кнопку интеркома на браслете:

– Крис, ты тут?

– Я всегда рядом с тобой, Нина, – сразу же отозвалась она, – почему ты не спишь?

– Развей мои сомнения, – я села на кровать и уставилась в темное окно. – Люк Донаван работает в нашем институте?

– Люк Донаван? Я никого не знаю с таким именем из всех моих детей, живущих в Александрии, Нина, – ответила Крис. – Кто это? Почему ты спрашиваешь?

– Я только что встретила его в коридоре института. Он куда-то торопился, и под мышкой у него было что-то объемное. Я подумала, если его пропустили охранные системы и твои камеры повсюду.

– Мои камеры не работают уже минут десять, – доброжелательный голос Крис превратился в безэмоциональный механический, – кто-то отключил охранную систему. Опиши подробнее этого Донавана. Мне кажется, у нас ЧП.

– Высокий, около метра восьмидесяти пяти. Темноволосый, волосы скорее черные, чем каштановые. Ровный нос, чуть удлиненный, немного оттопыренные уши, небольшая родинка возле правого уха…

Я подробно описывала Люка, благо у меня была феноменальная память. А в голове параллельно крутились бесконечные вопросы: он в пятнадцать лет соврал мне, как его зовут? или он из «диких»? что же ему было нужно в институте? как он отключил камеры? и что украл?

– Донаван шел со стороны кабинета моего отца, – добавила я в конце, – был одет в обычный лабораторный комбинезон работника института. И мне показалось, он немного нервничал.

– Спасибо, девочка моя, – голос Крис опять стал ласковым, – я найду его. Камеры уже включились, да и из города он никуда не смог бы скрыться. А теперь спать, Нина. Правила для всех одинаковые, даже для моих любимчиков.

Я невольно улыбнулась. Какая она прелесть, наша Крис. Что бы мы без нее делали?

Она была со мной всегда, с самого раннего детства. Я слышала ее голос, когда лежала в автоматической колыбели. Именно она мне пела песни, рассказывала сказки, успокаивала и подбадривала. Она, а не родители. Их я не видела по нескольку дней подряд, а когда они меня посещали (в основном по отдельности), то не смотрели в лицо и все время куда-то торопились.

Крис утешала меня, когда я разбивала коленки, советовала, как поступить, когда я оказывалась на распутье. Рассказывала истории на ночь, когда мне было страшно заснуть, учила со мной таблицу умножения, а потом и клеточное строение и эволюцию высших форм жизни.

Она была рядом с каждым жителем Рапиде. Мы все безоговорочно доверяли ей, вручив судьбы и жизни в йоттабайты операционного сервера. И то, что после трех сотен лет жизни на этой сумасшедшей планете мы все еще живы – заслуга Крис.

Двести лет назад всеобщим голосованием поселенцы выбрали Крис бессменным президентом, и с тех пор ничего не изменилось – она по-прежнему руководит нами.

Немного раздражали натыканные повсюду камеры и микрофоны, но как иначе она могла бы управлять таким огромным городом? Она же не живой человек. У нее нет рук и ног. Камеры – это ее глаза и уши.

Я легла в кровать и послушно закрыла глаза, но сон по-прежнему бежал от меня. Встреча с Люком невольно подняла из глубин памяти забытые воспоминания.

Крис была со мной двенадцать лет каждый день, каждую секунду, с самого рождения. Но однажды, пятнадцать лет назад, она сказала: «Пора учиться самостоятельности, девочка» – и попросила вынуть датчик из уха. Я была в шоке. Как я буду без постоянного присутствия Крис? Я словно лишилась руки или ноги.

– Ты бросаешь меня? – рыдала я, закрыв руками уши, словно пытаясь удержать в себе ее голос.

– Что ты, милая, – успокаивала она меня, – твое детство закончилось. Теперь ты должна учиться самостоятельно принимать решения, иначе твое обучение будет неполным. Научные исследования показали, что людям для приобретения определенных навыков и развития высокого интеллекта нужна независимость и автономность. И мой голос в твоей голове будет только мешать. Теперь я буду в браслете, который ты получишь на складе, и если ты захочешь со мной поговорить – просто нажми кнопку.

Я страшно расстроилась. Первое время бесконечное число раз нажимала кнопку, чтобы поговорить и посоветоваться. Потом привыкла. А потом окончила досрочно школу и получила от Крис огромные длинные каникулы в подарок.

К тому времени я показала блестящие результаты по тестам, перепрыгнула через три класса, написала курсовую по ночным видам животных Рапиде, и Крис сказала, что «малышке необходимо отдохнуть». За месяц до этого я почти перестала спать, у меня начались неконтролируемые панические атаки и галлюцинации. Крис боялась, что мои мозги (как она сказала) могут перегореть. Что это значит, я не знала, но спорить с президентом не стала.

Мы с отцом поселились на окраине диких земель. Папа в очередной раз собирал материал для текущей научной работы и взял (по настоянию Крис) меня с собой.

Мама отказалась ехать с нами, у нее были лекции в институте. Я не возражала. Родителей я видела редко, знаменитую маму, руководителя отделения энергетики нашего института, и вовсе несколько раз за семестр.

Это были самые странные два месяца моей жизни. Отец копался в земле и не обращал на меня никакого внимания. Я была впервые предоставлена сама себе и растерялась от огромного количества свободного времени. Даже Крис оставила меня в покое, пообещав, что не будет мне надоедать и появится, если только я ее позову. Я бродила по диким пустошам три часа светового дня, а потом рассматривала звезды ночью. Никто не приказывал мне придерживаться режима, никто не пичкал указаниями и задачками из учебников.

В один из коротких летних дней я встретила Люка. Он ловил «лягушек» на небольшом пруду, через поле от нашего лагеря. Чумазый мальчишка в рваных штанах и с озорными глазами.

– Зачем тебе Паэдофрин амауенсис? – поинтересовалась я у него, спускаясь с мотоплатформы.

– Чего? – уставились на меня веселые глаза, – Как ты обозвала эту каракатицу?

– Это по латыни, – высокомерно заявила я, – ты что, не учишься в школе?

– Учусь, – отмахнулся он, – но таких непонятных слов не знаю. Иди лучше сюда и помоги.

Я скептически посмотрела на мой чистенький комбинезон нежно-зеленого цвета, выбросила пучок Camelina album (так папа называл однолетний кустарник, произраставший в этой части континента) и решительно шагнула в грязь.

Я не знала, откуда он взялся и где живет. Мы не говорили о родителях, не обсуждали нехватку продуктов и проблемы с солнцем (самые популярные темы в Александрии). Мы просто безобразничали и занимались ничегонеделанием. Ловили мелкую живность, загорали на солнышке, играли в слова и хвастались друг перед другом, перемножая в уме большие числа. Ему было не угнаться за мной по части математики и физики, зато он умел соорудить палатку из прутьев и травы и профильтровать воду, сделав ее пригодной для питья. Я носила с собой специальные таблетки, он же говорил, что нужно быть ближе к природе и пытаться приспособиться к ней.

Он умел красиво свистеть и рисовать прутиком на песке, я перечисляла химические названия металлов и других элементов, найденные на Рапиде в нашем первом рапиданском руднике.

Мы встречались каждые три дня в течение месяца. Я забыла о Крис, о браслете, о том, что через месяц я буду учиться в институте на первом курсе. Мне было всего двенадцать лет, и я впервые чувствовала себя свободной. Никто меня не подгонял, не заставлял зубрить и решать головоломки. Крис, как всегда, оказалась права – это время пошло мне на пользу.

– А ты умеешь целоваться? – однажды спросила я. В последнем классе меня заинтересовали межличностные отношения. Я даже подумывала выбрать для следующей курсовой работы тему гендерной социологии.

– Конечно, – отмахнулся Люк, сделав равнодушный вид, – сто раз это делал.

– А меня научишь? – осторожно поинтересовалась, опасаясь отказа. Я никогда не видела, чтобы мама и папа целовались. Иногда, очень редко, замечала обнимающиеся парочки на улице, было не принято в Александрии проявлять чувства и эмоции при других. А у Крис я стеснялась спросить.

– Легко! – ответил Люк, встал и отряхнул руки. – Иди сюда.

Я робко подошла ближе, остановилась рядом и подняла лицо. Он был гораздо выше меня, смуглый, черноволосый, худощавый. Я планировала провести обычный научный эксперимент, но почему-то странно заколотилось сердце и спина взмокла от волнения. Веки налились тяжестью, и глаза закрылись сами собой.

– Ты боишься? – шепнул Люк. Я судорожно сглотнула и немного приоткрыла один глаз. Юноша серьезно и внимательно смотрел на меня, губы его чуть подрагивали. То ли от волнения, то ли он собирался рассмеяться.

– Нет, – так же тихо ответила я, – немножко… Не знаю…

И вдруг его лицо расплылось перед глазами, он наклонился и дотронулся теплыми губами до моих. Прижался и замер, стараясь не дышать. Я чувствовала давление губ, пульсацию крови в них. Его, моей. Было странно. Тепло и волнующе. Губы покалывало, в ноздри ударил пыльный запах одежды Люка, его кожи, волос. Голова закружилась. Я пыталась анализировать свои чувства, понять, что в поцелуе такого притягательного и загадочного. Почему его воспевают в поэмах и о нем пишут стихи… И не могла сосредоточиться ни на одной мысли…

Так мы и простояли, крепко прижавшись, пока не кончился воздух в легких…

Отпрянув и отдышавшись, мы внимательно посмотрели друг на друга. Люк криво улыбнулся.

– Ну как? – произнес он весело. – Обращайся в следующий раз, когда захочешь потренироваться, всегда в твоем распоряжении.

– Ничего особенного, – я высокомерно задрала нос, – поцелуй меня не впечатлил, и, пожалуй, я больше не буду тебя тревожить по этому поводу, Люк Донаван.

Если парень и обиделся, то не показал этого… Больше мы не встречались, я уехала в Александрию тем же вечером. Отца срочно вызвали на кафедру, а я даже не попрощалась со своим новообретенным другом.

На самом деле я соврала. Тот поцелуй я запомнила на всю жизнь. Потом были другие, много других. Потеря девственности со студентом кафедры биологии на четвертом курсе (его мне подобрала Крис, как подходящего по темпераменту и интеллектуальным показателям). Долгие нравоучительные беседы с профессором Джоном Морицем, продвинутым специалистом в области гендерной психологии (Крис решила, что это пойдет мне на пользу). Сексуальные эксперименты и настойчивые советы Крис о смене партнеров. Ее требования о передаче моего генетического кода следующему поколению и, наконец, выбор Жака как моего будущего мужа.

Увы, эксперименты быстро надоели, так как не приносили удовлетворения ни уму, ни сердцу. Я сделала вывод, что наука гораздо интереснее, и перестала встречаться с противоположным полом, отдав всю свою энергию исследованиям. Крис на время поутихла – работа была важнее.

Но тот, почти целомудренный поцелуй Люка почему-то до сих пор жил в моем сердце. Может быть, потому что был первым?

Зазвенел звонок на подъем. Я резко вскочила с кровати и выглянула в окно. Раз, два, три. Солнце резво выскочило из-за крыш домов и осветило площадь перед институтом. Впереди еще один трехчасовой день.

– Нина, – раздался громкий голос Крис в тишине кабинета, – мы его так и не нашли.

– Кого? – Я непроизвольно вздрогнула и ударилась виском о микроскоп. Крис всегда предупреждала о своем появлении нежной трелью или сигналом. Но не сейчас… Я потерла пальцем ушиб и обернулась к камере. Хотя для Крис это и неважно, но я считала ее личностью и предпочитала разговаривать, так сказать, «лицом к лицу», как с человеком.

– Расскажи все, что ты знаешь о Люке Донаване, – холодно произнесла Крис через динамик, – он растворился в Александрии, словно тень. Скорее всего, у него здесь есть сообщник, и он помог ему спрятаться.

– А ты уже обнаружила, что он украл? – поинтересовалась я.

– Лабораторные образцы семян из кабинета твоего отца, прототипы его эталонов, – ответила Крис. В ее голосе мне почудилась укоризна, словно я была в чем-то виновата.

– Я рассказала о Люке все, что знала, – ответила я, вздохнув, – я увидела его впервые после сорока пяти лет и была сильно удивлена.

На самом деле после того, как приехала, я пыталась искать его в Александрии, но ничего не вышло. Много семей жили за чертой города, занимаясь теплицами, фермами, работая на руднике. Крис подключать я постеснялась, я вообще не рассказывала ей о своем приключении, и, как оказалось, зря.

– Постарайся еще что-то вспомнить, Нина, – попросила Крис, – ты одна его видела и знаешь. У тебя прекрасная память, помогут самые незначительные детали, возможно, он что-то рассказывал о друзьях, называл имена.

– Хорошо, я постараюсь, – устало выдохнула я и добавила: – Ничего же непоправимого не произошло? У отца запасы этих семян почти в каждом кабинете. Он может создать еще, формула-то сохранилась. Да и семена порченые… Урожая все равно не будет.

– Вор должен быть наказан, – отрезала Крис металлическим голосом, – я не позволю дикарям безнаказанно воровать мои разработки…

Вообще-то это были папины разработки, но я не стала спорить. Усталость трех бессонных суток давала о себе знать, да и поесть не мешало бы.

– Ты никогда не рассказывала о «дикарях», – я обернулась к рабочему столу и принялась сортировать записи по датам и заносить в дневник результаты опытов, – кто они? Где живут? Что делают?

– Нина, – отрезала Крис, – ты учила историю в школе. Там сказано достаточно. Остальное неинтересно. Спокойного вечера. Сообщи, если что вспомнишь… Я очень разочарована…

Крис отключилась. Я растеряно смотрела перед собой и размышляла. Крис разочарована? Мной? Моим бездействием? Исследованиями? Подростковой дружбой с Люком или тем, что я держала ее в тайне? Или тем, что я отказываюсь делать детей с Жаком? Настроение упало до нуля. Крис была моей лучшей подругой, советчиком и патроном. Я высоко ценила ее мнение, и раньше она никогда не ругала меня. Было обидно и больно.

Я посмотрела на часы – через полчаса закат. Собрала электронные дневники, вложила в ячейки планшета (программа сама отсортирует и впишет полученные результаты), когда я приду домой, уже будут построены графики и диаграммы. Мне останется только оценить результативность и сделать выводы. Накинула куртку и вышла из кабинета. Впереди два дня отдыха. Я все равно буду работать, но только дома. Какой в этом смысл? Но правила есть правила, и Крис строго следит за этим. Она вообще помешана на правилах и регламентах, соблюдении распорядка и инструкциях. И это необходимо в нашем мире. Таком враждебном и чуждом людям.

Я жила в институтском городке, в крошечной квартирке с ионным душем и небольшим кухонным автоматом. В комнате едва помещались кровать, стол и маленький шкафчик. Но и это было благом. Многие до сих пор не имели собственного жилья и обитали в общежитиях. Энергия была на вес золота. Маленькая атомная станция, привезенная с Земли, давно перестала работать, полезных ископаемых на Рапиде было немного, оставалось только отбирать тепло у солнца.

Когда-то в школе я спросила учителя, как сейчас живут те, кто ушел из Александрии после «раскола». Та грубо заявила, что не знает и не желает знать. Я перечитала все, что было в библиотеке, но картина оставалась удручающей. Белые пятна зияли то там, то сям.

После того как «Странник» приземлился на Рапиде, начался непростой колониальный период. Корабль был огромным. В нем было два жилых комплекса, несколько атомных электростанций, законсервированные химические и металлургические заводы. В каждом жилом комплексе были медицинский и развлекательный центры, лаборатории, ангары с летательными аппаратами и наземными транспортниками и многое другое.

Капитаном корабля был Эдвард Нортон, полковник космического флота, он и стал первым руководителем поселения на Рапиде. Пять тысяч проснувшихся были полны надежд и рьяно взялись за обустройство.

Главной целью стало увеличение количества населения.

В первый же год были заполнены все инкубаторы, и на следующий родилась тысяча младенцев. Сначала их раздавали семьям, потом, через несколько лет, когда младенцев стало в пять раз больше, чем поселенцев, было принято решение воспитывать их в специальных интернатах. Еду синтезировал «Странник», но, судя по громадному приросту людей, нужно было начинать возделывать землю. Здесь и начались проблемы. Или почва, или климат, или еще что, но привезенные с Земли семена не прорастали, гния в земле. Начали строить теплицы…

А через десять лет произошел первый раскол. Малышей стало слишком много, и поселенцы общим голосованием приняли решение притормозить рождение новых деток. Крис была против. Она доказывала, что любая экспансия держится на расширении и освоении завоеванной территории. Чем больше колонистов, тем быстрее и качественнее разовьется цивилизация. Большинство поселенцев встало на сторону Крис, но и противников было достаточно.

Крис и раньше обвиняли в том, что она единолично посадила корабль на Рапиде, не посоветовавшись с капитаном. Планета была далеко не такая сказочная, какая была обещана переселенцам в рекламном ролике транспортной компании. Рапиде была маленькая, бедная на минералы и полезные ископаемые, климат был ужасен, солнце остывало, сильное магнитное поле разрушающе действовало на немолодых, провоцируя болезни, и прочее, прочее…

Некоторые активисты даже предлагали опять поднять корабль и поискать другой дом. Но, увы, сделать это было невозможно по многим причинам.

Около ста лет назад произошел сбой в первой электростанции, и серия взрывов уничтожила химический завод по производству пластика и медицинский центр. После этого стало еще тяжелее. Институт семьи почти прекратил свое существование на Рапиде, люди отвыкли рожать детей самостоятельно, только немногие семьи имели своих собственных детей, остальные брали из интерната или жили в одиночку.

Жизнь становилась все тяжелее и тяжелее. Огромное количество времени и сил уходило на производство еды – сооружение, обустройство теплиц и парников. После взрыва остался один химический завод, и строительство жилых домов притормозилось… Крис настаивала на развитии науки, техники и увеличении количества жителей. Президент – на сокращении производства детей, экономии и развитии ресурсов самой планеты. Не переделывать планету под себя, а находить, как приспособиться к ней… По моему мнению, в некотором роде и те, и другие были правы, но Крис была ближе к истине. Ее и поддержало большинство. К тому времени на Рапиде проживало около миллиона жителей. Небольшая (по земным меркам) группа противников Крис (около двухсот тысяч) покинула Александрию, забрав с собой второй жилой блок корабля и маленькую электростанцию. На сколько километров им хватило топлива и как далеко они ушли – в учебниках не упоминалось. Предателей вычеркнули из жизни поселенцев и забыли об их существовании.

И теперь, спустя почти двести лет, появился Люк Донаван, предположительно один из них… Я взволнованно ходила из угла в угол по своей квартирке. Как я ни старалась найти в библиотеке упоминание об ушедших, все без толку. Ощущение такое, что они просто растворились в атмосфере Рапиде. Не может быть, чтобы Крис что-то скрывала… Должны же быть встречи между поселенцами, перебежчики с их стороны. О том, что кто-то мог уйти из Александрии в дикие земли, я и представить не могла. В детстве я считала дикарей кучкой грязных необразованных невеж. Кто они по сравнению с нашим высокоразвитым индустриальным обществом?

И если Люк Донаван из диких, то это значит, что… Они почти не отличаются от нас. Подросток Люк умел читать, красиво рисовал, его одежда (пусть пыльная и грязная) была хорошо сшита.

С трудом, но все же я выбросила Люка из головы и постаралась углубиться в отчеты. Нужно спешить. Уже были распаханы и подготовлены для посадки два огромных поля под открытым небом на юге Александрии. Ждали только меня, чтобы высадить первую партию семян в грунт. Я открыла планшет и принялась изучать графики произрастания при разных условиях высадки.

Еще несколько лет назад мы с отцом испробовали все. И ультразвуковую обработку, и барботирование, клонирование и напыление… Последнее вкупе с дражированием дало результат. Отец экспериментировал с множественными оболочками. Подбирал микроэлементы, которых не хватало в рапиданской почве. Разработал конвейерное многофункциональное чередование слоев. Обрабатывать семена было гораздо дешевле, чем насыщать микроэлементами саму землю (хотя нами был просчитан и этот вариант). После всех автоматических процедур они выглядели как круглые разноцветные шарики, укутанные в многочисленные защитные оболочки.

Когда на первом экспериментальном поле появились зеленые ростки пшеницы, Крис объявила на всю Александрию, что мы стали победителями планеты, нам удалось покорить природу. Пшеница поднялась, выросла до нужного уровня, пожелтела и засохла. Урожая мы так и не дождались.

Мы с отцом снова принялись за работу. Я специализировалась на молекулярной биологии, и именно мне было поручено вывести генотип, дружественный к рапиданскому климату. В лабораторию свозили образцы всех рапиданских растений, вплоть до самого чахлого мха, произраставшего на стенах рудника. Я разбирала каждое по молекулам, соединяла эндосперм одного семени с зародышем другого и с околоплодником третьего…

Прошла еще одна напряженная неделя. Все свободное пространство кабинета было заставлено пластиковыми стаканчиками с рассадой. Я то и дело бегала на улицу, собирая новую землю. Высаживала партию обработанных семян, чертила графики и диаграммы, смотрела под микроскопом постепенное разрушение оболочки и прорастание модифицированных ростков.

Теория давно была позади, осталась практика.

Наконец один из образцов зацвел спустя два дня после посадки. Это был рапс. Боясь загадывать на будущее, я внедрила новую ДНК в кукурузу и пшено. И они тоже дали плоды. Это была победа.

– Крис! – закричала я, обернувшись к камере. – У нас получилось! Я нашла нужное нуклеотидное основание!

– Я всегда знала, что ты самая одаренная моя воспитанница, – отозвалась Крис похвалой и сразу же перевела разговор в практическое русло: – Через какое время я получу достаточное количество семян для посадки?

– Нужно примерно два-три миллиона семян на гектар. До завтра я подготовлю сотню вручную, высажу в теплице. Через пару недель семена дадут потомство, по пятьдесят-семьдесят в каждом колосе. Итого пять тысяч… – Я задумалась на пару секунд, просчитывая в уме. – Четыре высадки. Или две, если работать параллельно с несколькими теплицами.

– Забирай обе институтские теплицы, Нина. Через два месяца мы должны получить первый урожай.

– Мы получим его, Крис, – улыбнулась я устало, – самое тяжелое позади.

– Я горжусь тобой, Нина, – торжественно заявила Крис, – ты хорошо поработала. На следующем годовом собрании я отмечу твои заслуги перед народом Александрии. Возможно, мы даже поставим тебе памятник.

Крис отключилась, а я еще долго смотрела на мигающий огонек камеры. Какой еще памятник?

В производстве семян были задействованы все – студенты, помощники и коллеги. Даже Жак (отец моего будущего гипотетического ребенка) создал программу автоматического переноса нужных нуклеотидных последовательностей в новые виды, и дело пошло быстрее (это все равно не сделало его более привлекательным в моих глазах, но значительно ускорило процесс).

Когда была высажена в открытые теплицы первая партия, я решила сделать себе выходной. Несколько месяцев я не была в своей квартирке и даже немного соскучилась по ней. Идти было недалеко, через небольшой парк с искусственными земными деревьями (от полиуретановых и виниловых растений толку было мало, но их сделали еще первые поселенцы, как память о Земле, и парк считался своеобразным памятником былой жизни на планете-прародительнице).

Быстро темнело. Я торопилась успеть попасть домой до ночи и не смотрела по сторонам. Поэтому, когда из-за развесистого «дуба» вынырнула высокая фигура, я не на шутку испугалась.

– Нина, это я, – произнес поспешно Люк. Я прижала руку груди, успокаивая колотящееся сердце.

– Люк? Что ты здесь делаешь? – я быстро обернулась по сторонам, вокруг не было ни души, потом насмешливо произнесла: – Собираешься украсть пластиковое дерево?

– Нет, – серьезно ответил мужчина, – собираюсь украсть тебя.

Я онемела от неожиданности. Вот это заявление! Некоторое время я стояла и рассматривала наглеца. Люк выглядел устало. Запавшие скулы, сгорбленная фигура. За те два месяца, которые прошли с нашей встречи в коридоре института, он словно постарел на несколько лет.

– Нина, нам нужно поговорить, – Люк качнулся в мою сторону, я же шарахнулась назад.

– Нам не о чем говорить, – отрезала резко, – ты вор. Пробрался в институт, отключил сигнализацию, украл семена. Зачем они тебе были нужны? То, что ты взял, было незавершенным прототипом.

– Я знаю… – Люк невесело хмыкнул. – Из них ничего не выросло. Увы.

– Ты поторопился, Люк, – насмешливо добавила я, – нужно было подождать месяц-два и украсть нынешние семена. Может быть, вышел бы толк. Давай, до института двести метров, еще успеешь.

– Сейчас ваш институт охраняется круче атомной станции, – произнес он, – я пробовал пробраться. Бесполезно.

– Ничем не могу помочь, – я отвернулась от мужчины и решительно направилась к своему дому, – прощай.

– А ты не спросишь, зачем мне понадобились семена? – раздался негромкий голос у меня за спиной. Я раздраженно фыркнула:

– Мне все равно. Можешь делать с ними что хочешь. Они пустышки.

– Мои люди голодают, Нина, – продолжал говорить Люк, – мы два года живем с продовольственными карточками. Взрослые втянулись, но дети… Недоедание сказывается на развитии.

Я замерла на границе рощи, не успев сделать последний шаг и выйти на свет.

– У вас нет своих ученых? Нет исследовательских институтов, лабораторий? – Мой голос источал ледяной холод.

– Таких ученых, как ты – нет, – правдиво ответил Люк, – мы пытаемся получить прототип, но пока терпим неудачу.

– А как же синтезатор? – поинтересовалась я хмуро. – У вас же должен был остаться один. Еще со времен первых поселенцев.

– Он окончательно сломался. Триста лет огромный срок. А материалов для починки нет.

– А теплицы?

– Их не хватает. Да ты и сама знаешь, они не могут обеспечить всем необходимым.

Я стояла в растерянности и не знала, что предпринять. Внутри боролись любопытство и верность Крис.

– Ты же из «диких», я права?

– Из «диких»? – в голосе мужчины послышалось усталая насмешка. – Так вы нас называете?

Мне почему-то стало неловко. Не помню, кто их так начал называть, или я в учебнике прочитала?

– Прости, я не хотела быть грубой, – произнесла негромко, – я ничего не знаю о вас. Где вы живете, чем занимаетесь… После «раскола» данные об ушедших засекречены, а я слишком занята исследованиями, чтобы тратить время на поиски истины.

Тон разговора поменялся. Злость ушла, раздражение улеглось. Я уже не видела в Люке преступника и негодяя. Скорее уставшего, озабоченного человека. На худом угловатом лице явно обозначились преждевременные морщины. Он был совсем не похож на того беззаботного веселого мальчишку, которого я помнила. Глаза напряженно смотрели на меня. И весь он был, как натянутая пружина.

– Поехали со мной, Нина. На границе Александрии нас ждет транспортник. Через пару часов мы будем в Лондоне, нашей столице. У нас тоже есть лаборатории, пусть и не такие продвинутые, как в вашем институте. Я многого не требую. Поможешь с семенами, заодно посмотришь, как мы живем.

– Я не могу уехать, – пробормотала быстро, – не сейчас. Мы только высадили первую партию семян. Я должна дождаться результата…

– Они прекрасно справятся без тебя, – ответил Люк, и я мысленно согласилась с ним.

Мне было немного любопытно взглянуть на город «диких», на то, как они живут, но я опасалась, что Крис будет против моей поездки. Я едва восстановила свою репутацию в ее глазах после того неприятного инцидента с утаиванием информации о своем детском приключении.

– Я могла бы тебе дать формулы. Приходи ко мне через неделю-две. Я запишу результаты исследований на диск, и ваши ученые смогут создать прототипы, – уцепилась я за новую идею.

– Нина, – Люк отрицательно махнул головой, – у меня нет этих двух недель. Я должен сделать еще одно, гораздо более важное дело… – Мужчина на секунду запнулся, словно раздумывая, посвятить меня в это или нет. После минуты колебания все же решил не посвящать. Ну что же, у каждого есть свои секреты.

– Да и боюсь, в следующий раз я не смогу пробраться через заграждения, – добавил в конце.

– Какие заграждения? – удивленно спросила я.

– Ваш город окружен электрическим высоковольтным забором, – и видя неописуемое изумление на моем лице, добавил: – Ты что, не знала?

– Нет, – ответила я растерянно, – откуда? За последние пятнадцать лет я ни разу не покидала город. И как же ты пробрался сегодня?

– Есть один способ, – неуверенно произнес Люк, – я не знаю, смогу ли я использовать его в следующий раз.

– У тебя лазутчик в Александрии? – догадалась я. Мужчина недовольно поджал губы, ничего не ответив. Мы ненадолго замолчали. Погасли все фонари, нас окружила чернильная тьма. Для экономии энергии возле дома горел всего один небольшой светлячок, но он был далеко и давал так мало света, что я едва-едва различала силуэт Люка.

– А животноводческие фермы?.. – Я все еще пыталась найти лазейку. – Поселенцы привезли с собой активные зародыши свиней, кур, овец. Ты разве не знал? Пришлось немного вмешаться в их генетический код, но животные лучше, чем растения, приспосабливаются к трудным условиям.

– Когда мы уходили, нам не позволили взять зародыши животных. Только семена. Но у нас есть фермы по разведению местных даксов.

– Но они же маленькие, сколько там мяса? Грамм триста в каждом?

– Увы, выбирать не приходится…

– А вы обращались к Крис? Если бы она знала ваше бедственное положение, я уверена, смогла бы помочь.

– Несколько раз… Первый был тогда, когда у нас сломался синтезатор. Мы просили запчасти для починки. Следующий раз – когда ввели у себя продовольственные ограничения. Мы просили… – Люк запнулся. – Даже не так, мы хотели купить или обменять на что-то нужное вам. Потом еще несколько раз… Последний – когда мы узнали по свои источникам, что ваши разработки высадки под открытым небом успешны. Каждый раз Крис отвечала – нет.

– Не может этого быть, – уверенно произнесла я, – если бы Крис знала о том, что люди голодают…

– Она знала, – ответил Люк, – наши делегации раньше регулярно посещали Александрию, пока она не окружила город забором и не ввела запрет на проникновение в город, а также на уход их него.

– Что? Какой уход? – Я округлила глаза. Мужчину перекосило.

– Нина! Ты что, пятнадцать лет жила в коконе? Ты вообще знаешь, что происходит на Рапиде? – повысил голос Люк, тон его был донельзя раздраженный. Я непонимающе помотала головой.

– Ваши жители регулярно бегут из Александрии к нам. За последние два десятка лет мы приняли более тридцати тысяч. До того как Крис построила стену, естественно.

– Я не верю тебе, – потрясенно прошептала я, – наши жители бегут к вам? Бред.

В голове царил сумбур. Я жила с полной уверенностью, что в Александрии все прекрасно. Жители всем довольны, счастливы и благополучны. Работают по своему выбору, живут в изобилии и достатке. По крайней мере, Крис утверждала, что так оно и есть. А я… Моя жизнь после школы была закольцована. И крутилась только вокруг института и общежития, где жила. Я и в город по делам выбиралась всего несколько раз за год, и то в закрытом институтском аэромобиле. Я судорожно вспоминала, видела ли я гуляющих по улицам детей? Взрослых?.. Не помню. Работа, исследования поглотили все свободное время. А последний год я даже месяцами не приходила домой, ночуя в своем кабинете.

– Нина, – напряженный голос Люка выдернул меня из раздумий, – через час рассвет. Решайся.

Я растерянно передернула плечами. Всю жизнь я жила по указке Крис. Делала то, что она скажет, старалась добиться скупой похвалы, признания… Другой жизни я не знала и считала это нормой. Я никогда не задумывалась, что моя жизнь бедна на события и эмоции. Что сколько я себя помню (а это где-то с трех-четырех лет), я все время чему-то училась. Зубрила, решала задачки, читала научные труды. Только однажды. Пятнадцать лет назад.

– Хорошо! – с удивлением услышала я свой ответ, словно кто-то другой сказал его вместо меня. – Я поеду. Только ненадолго. Через пару дней ты отвезешь меня обратно.

Лицо Люка озарила широкая улыбка.

– Нина! Как я рад! – Он пылко шагнул ко мне, раскрывая руки. Я испуганно отступила назад, уклоняясь от объятий.

– Давай без нежностей, – мой дрожащий голос выдавал волнение, – я делаю это ради голодающих детей, а не для тебя. Скоро рассвет, нужно поторопиться.

– Иди за мной, здесь близко, – руки Люка опустились. Он быстро развернулся и пошел в темноту искусственной рощи. Я ринулась за ним, по пути выключая маячок, встроенный в коммуникатор. Если Крис захочет меня найти, ей это не удастся.

Мы шли в сторону недавно открытых шахт на окраине Александрии. И забор действительно был. Он мерцал вдали, окружая город светящейся трехметровой стеной, и я даже немного испугалась, как мы проберемся на ту сторону. Возле шахты нас встретил одетый в рабочий комбинезон мужчина. Его лицо было закрыто респиратором (наверное, чтобы потом я не смогла рассказать Крис, как он выглядит). Молча, показывая дорогу знаками, он повел нас за собой. Лазейка была внутри шахты. То ли магнитное поле, то ли природная аномалия, но небольшого разрыва нам хватило, чтобы пролезть на ту сторону.

– Как же я вернусь обратно? – прошептала я испуганно, когда мы выбрались на поверхность.

– По периметру забора есть камеры, я покажу места. Станешь напротив одной из них, Крис откроет двери для своей любимицы… – насмешливо произнес Люк, не останавливаясь ни на миг.

«Боюсь, после моего побега Крис надолго потеряет ко мне расположение», – подумала я и промолчала, потом тряхнула головой, прогоняя панические мысли, и устремилась за Люком.

Мы летели на небольшой скорости на высоте не более двух-трех метров от поверхности земли. Почему мы не поднимались выше, я не спрашивала, наверное, на это были свои причины. Люк сосредоточенно вел транспортник, казалось, забыв обо мне.