Змей-соблазнитель Полякова Татьяна

Уже после я узнала, что в ту ночь Господь послал мне мужичков, воровавших лес для постройки бани. Вырубка в заповеднике запрещена, вот они и трудились по ночам.

Через полчаса мы были в деревне. Все это время я отчаянно таращила глаза, боясь отключиться. Мужикам ничего не рассказывала, знать не зная, кто они такие и как отреагируют. Очень может быть, что попросту выкинут из кабины.

С мобильной связью и в деревне оказалось не лучше, зато был телефон-автомат. Прямо возле дороги, рядом с единственным магазином. Я набрала телефон службы спасения и по возможности толково сообщила, где нахожусь в настоящее время и что со мной случилось до этого. Была почти уверена, что моему рассказу не поверят, а если и поверят, то далеко не сразу. Еще вопрос, что произойдет раньше: они примут мой рассказ к сведению, или я лишусь сознания.

В действительности это произошло одновременно: я свалилась, не успев договорить, но к звонку отнеслись более чем серьезно, и этим я была обязана Вовке.

Он таки нашел Андрея (тот с подругой отправился вдоль берега реки в поисках места для рыбалки), взял ключи от машины и поехал за мной. И, не обнаружив на лесной дороге, начал беспокоиться. Звонил мне, я не отвечала. Между делом выяснилось, что девушка, то есть Ирка, отдыхавшая с компанией тут же в Кощееве, отправилась на машине в город. Она, скорее всего, меня и подобрала. Это Вовку отнюдь не успокоило, так как соседи сказали, что та была навеселе.

Кончилось тем, что Вовка на джипе Андрея поехал в город, стараясь придерживаться нашего маршрута и ориентируясь на свежий след. Это ему удалось куда лучше, чем нам, вскоре он обнаружил Иркину машину и понял, что далее мы отправились пешком. До шоссе было совсем недалеко. Вовка, выехав на трассу, начал звонить мне на мобильный, как только появилась связь. Ни я, ни Ирка (номер телефона он на всякий случай взял у ее приятеля) не отвечали, и Вовка предположил самое худшее: мы заблудились. Само собой, не догадываясь, что в реальности все обстоит куда страшнее. Он здорово испугался и принялся обзванивать всех знакомых, у одного из них в родственниках оказался начальник местной полиции. Тот попытался Вовку успокоить, заверив, что дорога нас к жилью непременно выведет, а если нет, поиски надо начинать утром, в темноте это все равно невозможно. Необходимые звонки он сделал, и во вверенном ему районе сотрудники знали, что по лесу бродят две девицы, в общем, диспетчер была уже в курсе, хотя рассказ о трупах и списала поначалу на разыгравшееся воображение.

Силы меня оставили, и я, не успев повесить трубку, рухнула в грязь. Все остальное я помню смутно, точнее, вовсе не помню, знаю по чужим рассказам.

«Скорая» и полиция приехали одновременно, я в тот момент находилась в доме у сердобольного водителя лесовоза и успела до смерти перепугать его семейство, потому что в бреду повторяла: «Трупы, трупы, там Ирка…» Граждане бог знает что успели напридумывать, но к истине не приблизились.

Описание места, где все произошло, данное мною диспетчеру, было весьма приблизительным, что неудивительно. Но Вовка точно указал, где нашел Иркину машину, и это помогло, на своих двоих по грязи особо далеко мы уйти не могли, а в округе лишь одно бывшее охотничье хозяйство подпадало под описание. Еще пятнадцать лет назад его выкупило частное лицо, и что там теперь, толком никто не знал. Но на всякий случай, запросив подмогу, отправились проверить.

Еще не доехав до места, полицейские были вынуждены вызывать пожарных – над лесом поднималось зарево, так что сомнений не осталось: бандиты заметают следы. Я же в тот момент уже находилась в реанимации, сильный стресс и переохлаждение дали себя знать. Однако через сутки меня перевели в отдельную палату. Возле двери дежурил полицейский, о чем мне сообщила медсестра, желая придать уверенности в абсолютной безопасности.

Если мое физическое состояние шло на поправку, то с остальным дела обстояли скверно. Вместо того чтобы радоваться своему безусловному везению – побывать в лапах маньяков и благополучно сбежать, – я впала в ступор. И радоваться уж точно не спешила. Мир оказался на удивление хрупким. И это пугало до такой степени, что я не желала иметь с ним ничего общего. Все могло измениться в любой момент, и ничего в этом смысле от меня не зависело. Обычный дом вдруг превращался в логово психопатов, а вроде бы нормальные с виду парни – в упырей. Я пялилась в потолок и с ужасом ждала того дня, когда мне придется покинуть больницу.

Уже на вторые сутки в палате появился мужчина, представился Валентином Георгиевичем. Кто такой, не сказал, но и так было ясно. Ласково улыбнулся, устраиваясь на стуле рядом со мной, и спросил голосом Деда Мороза:

– Как вы себя чувствуете?

– Нормально, – ответила я, потому что определить свое душевное состояние затруднялась.

– Вот и хорошо. У меня к вам несколько вопросов.

– У меня к вам тоже, – не стала церемониться я. – Что с Ирой?

Он замялся, точно прикидывая, как следует ответить, а я сжала кулаки, уже зная ответ.

– Они убили ее?

– Алла, когда подъехала полиция, в доме был пожар… В общем, там обнаружили несколько трупов. Среди них женские.

– Иру не опознали? Значит, возможно, она все-таки жива? Калитка была открыта, ее могла открыть только она. Ира мне жизнь спасла.

– Алла… нам очень важно восстановить картину событий. Я буду с вами откровенен, труп вашей подруги лежал возле входной двери. Пожар начался наверху, и та часть дома, где она находилась, пострадала меньше. В общем, это, безусловно, она. Нет никаких сомнений.

Я задумалась. Валентин Георгиевич терпеливо ждал.

– Как она там оказалась? Она должна была сбежать раньше, чем я. И открытая калитка это подтверждает.

– Расскажите подробно, – попросил он.

И я рассказала. Валентин Георгиевич вздохнул и задал вопрос:

– Значит, после того как она ушла в комнату, вы ее больше не видели?

– Нет. Но у нее было время… Мы договорились.

Тут я беспомощно заревела. Я знать не знала, что произошло с Ирой. Смогла она выбраться в окно или нет. А вдруг она просто уснула, наплевав на мои слова? Открытая калитка – вот что позволяло мне надеяться, когда, блуждая в лесу, я думала о ней. Вряд ли кто-то из упырей оставил калитку открытой… Иру обнаружили в лесу и вернули в дом? Я спаслась, а она нет? И никто никогда не узнает, что там произошло.

– Все хорошо, – бормотал Валентин Георгиевич. – Сейчас вы в безопасности.

«Нет никакой безопасности! – хотелось заорать мне. – Ты едешь в свой выходной к друзьям, строишь планы, а потом бац – и все летит к чертям».

Но орать я себе отсоветовала, запросто можно оказаться в психушке. Впрочем, не факт, что я действительно там не окажусь в ближайшее время.

– Их найдут? Скажите честно? – задала я вопрос, который очень меня интересовал. Хотелось, чтобы нашли, и вместе с тем я с беспокойством думала: в сущности, это ничего не решает. На смену одним упырям явятся другие.

Он долго не отвечал. Я начала думать, что и вовсе не ответит, но тут он произнес:

– Собственно, их, скорее всего, уже нашли.

Теперь я надолго замолчала, с сомнением глядя на него.

– Нашли? – спросила растерянно.

– Рядом с вашей подругой – трупы троих мужчин. Никаких документов при них не оказалось. Их личности устанавливаются. Вы могли бы описать предполагаемых убийц максимально подробно?

– Предполагаемых? – не поняла я.

– Не обращайте внимания, – поспешно отмахнулся он. – Привычка. Вину устанавливает суд… Но до суда они не дожили. Вряд ли стоит переживать по этому поводу.

То, что он сообщил, в голове укладывалось плохо, однако это не удивило: я была в таком состоянии, что и менее затейливые вещи воспринимала с трудом. Он включил диктофон, а я, прикрыв глаза, монотонным голосом начала описывать внешность парней. Троица возникала передо мной с такой отчетливой ясностью, словно они стояли напротив. Оказывается, я запомнила и родинку на шее у Димы, прямо за мочкой левого уха, и татуировку на руке Кирилла – «666» в языках пламени, адского, надо полагать. Это было удивительно и даже тревожно, как будто я обрела некие способности, которыми раньше не обладала.

Валентин Георгиевич вроде бы тоже слегка удивился, но был доволен. Уточнял, переспрашивал и наконец заявил:

– Это, безусловно, они.

– И они найдены мертвыми? – растерялась я.

– Да. Все трое. Судя по вашим описаниям.

– Но… Они задохнулись угарным газом? – дурацкое предположение, но другого не было.

– Их убили, – ответил он.

– Как?

Валентин Георгиевич замешкался, наверное, опасался нанести урон моей психике, однако в конце концов произнес:

– Двое застрелены, третьему, как и вашей подруге, перерезали горло, – тут он досадливо поморщился, наверное, сожалея, что упомянул Ирку.

– Но… кто их убил?

Судя по всему, Валентин Георгиевич ответа на этот вопрос не знал. Не могла же это быть Ира. Ей в руки каким-то образом попал пистолет, и она застрелила двоих парней?.. Уже после того, как я оказалась в лесу, ведь, находясь рядом с домом, никаких выстрелов я не слышала. И что дальше? Третий тип перерезал ей горло, а потом сам зарезался в большой тоске по дружкам? Бред.

– Чей это дом? Вы выяснили?

– По документам он принадлежит человеку, который в настоящее время находится в Испании. Нам удалось с ним связаться. Он собирался по возвращении в Россию продать дом, потому что намерен жить за границей постоянно. Собственность здесь ему не нужна. Ключи от дома он никому не передавал и не имеет понятия, кто там находился.

– То есть кто-то поселился там без его ведома?

– Выходит, так, – пожал плечами Валентин Георгиевич.

Картина, которую я худо-бедно успела себе нарисовать, теперь грешила серьезными нестыковками.

– Подождите, я думала, там, в ванной, трупы хозяев…

– В ванной действительно обнаружили три трупа. Два женских и один мужской. Еще один труп – в спальне на втором этаже… он сильно обгорел. Пожар как раз и начался в той комнате…

– Двое мужчин и две женщины? И хозяин ничего о них не знал?

– Именно это он утверждает.

– Когда я… увидела их в ванной… я подумала… Бандиты, какие-нибудь беглые уголовники, наткнулись на этот дом в лесу и убили хозяев, чтобы те не донесли на них в полицию.

– Да, именно это вы сказали диспетчеру, принявшему вызов, – кивнул Валентин Георгиевич.

– Но если хозяин говорит правду, получается, что одни люди без спроса поселились там, а потом пришли другие…

– Я бы не стал особенно доверять словам хозяина дома, – заметил мой собеседник. – Предположим, он просто не хочет неприятностей.

– Но ведь возможно установить, знаком он с убитыми или нет.

– Для начала надо установить, кто все эти люди. Но если он кого-то там прятал… Вполне вероятно, они даже не были знакомы лично.

– Прятал? – переспросила я. «Кто-то прячется в доме, там появляются трое упырей… Случайно появляются? Или все-таки нет?»

– А машины? – спросила я.

– Сильно обгоревший джип обнаружили возле крыльца.

– А второй джип? Он стоял под навесом.

– Вы видели еще одну машину?

– Да. Видела. Здоровенный джип. Было темно, марку машины не назову. И номер я не разглядела. Я думала, это машина хозяев. Стояла под навесом. Куда же она делась?

И тут я еще кое-что вспомнила, перевела взгляд на Валентина Георгиевича, а он спросил:

– Вы уверены, что видели еще одну машину?

– Я уверена, что видела там еще одного типа, – выдохнула я.

– Не понял…

– Когда я выглянула в кухонное окно, он стоял возле джипа. Сначала я подумала, это кто-то из парней. Но он был выше и шире в плечах любого из них. Это точно. Я еще здорово испугалась, поняв, что их не трое даже, а четверо.

– И больше вы его не видели?

– Нет.

– Вам не показалось, что он прячется?

Я попыталась припомнить увиденное во всех деталях. Вот он стоит под навесом, заглядывает в багажник, в руках у него что-то есть… Что? В темноте не разобрать. Он двигался уверенно и точно ничего не боялся, поэтому я решила поначалу, это кто-то из парней – либо Костя, либо Кирилл.

– Вы делаете очень важное заявление, Алла, – заволновался Валентин Георгиевич. – Вы уверены в своих словах? Вы же сами сказали: было темно, ни марку, ни номер машины не разобрать, следовательно, лица мужчины вы тоже не видели.

– Не видела. Но он совершенно точно не был похож ни на кого из тех парней. По крайней мере, я так подумала, когда смотрела на него.

– Что ж, если вы уверены… это многое меняет.

– Что меняет? – нахмурилась я.

– По крайней мере, можно предположить, что на второй машине уехал он, оттого мы ее и не обнаружили, хотя на следы протектора внимание обратили.

Я вздохнула с облегчением: машина мне не привиделась, и, не успев додумать свою мысль до конца, буркнула:

– Упырей тоже он убил?

– Кого?

– Этих типов. Беглых уголовников или кто они там?

Он пожал плечами:

– Такое предположение вполне допустимо.

– Они что-то не поделили?

– Поводом расправиться с ними могло стать ваше бегство. Он убрал сообщников, чтобы замести следы, вы их видели, а его нет.

– И этот тип где-то здесь…

– В каком смысле?

– В том смысле, что он может быть где угодно. Поэтому возле моей палаты дежурит полицейский?

– Алла Олеговна, уверяю вас, вы находитесь в полной безопасности.

– Я тоже так думала до той субботы. У него ведь нет абсолютной уверенности, что я его не видела?

– Мы предпримем все меры…

– Лучше найдите его и отправьте в тюрьму. А еще лучше пристрелите к чертям собачьим!

Валентин Георгиевич отпрянул, потому что последние слова я проорала.

– Я позову врача, – поспешно вскакивая, сказал он и покинул палату.

Врач вскоре явился, посоветовал не волноваться, и чтобы я гарантированно этого не делала, сделал укол, после которого я почти мгновенно уснула.

Сны были жуткие. Я вновь брела по лесу, видела Ирку с перерезанной шеей, из темноты то и дело выступала зловещая фигура мужчины в куртке с капюшоном, он держался ко мне спиной, и больше всего на свете я боялась, что он вдруг повернется и увидит меня.

В больнице я пробыла неделю. Держать меня там и дальше не было никакого смысла. Мне выписали успокоительное, советовали поменьше находиться в одиночестве и настоятельно рекомендовали обратиться к психологу, даже снабдили визиткой. К тому моменту из Германии приехали мама с отчимом, Вовка тоже забегал каждый день, оттого одиночество мне не грозило, а в том, что мир стараниями психолога вдруг встанет на место, я сильно сомневалась.

Валентин Георгиевич навестил меня еще раз в компании мужчины помоложе и дал мне подписать бумаги, в которых содержался мой подробный рассказ. Полицейский, дежуривший возле двери, на третий день исчез, означать это могло что угодно, но меня скорее порадовало – не хватало только и маме до смерти перепугаться.

Неделю после выписки я жила в легком обалдении, которое перетекло в затяжную депрессию. Покидать квартиру я боялась, любой шорох вызывал скачок давления, любой звук – панический страх. Работа, друзья и Вовка, которого я сама же записала в герои, в одночасье перестали иметь хоть какое-то значение. Я старалась побольше спать, в чем и преуспела при помощи снотворного. Вот и все мои достижения.

На семейном совете решено было спешно покинуть страну, где людей режут ни за что ни про что. И я отправилась в благополучную Германию, но за три месяца, проведенных там, существенных сдвигов в моем сближении с новой реальностью не произошло. Европейское благополучие вовсе таковым не казалось. Особенно после новостных программ. Телевизор при мне старались не включать – труд напрасный, ведь у меня был планшет. Я пыталась узнать, продвинулось ли следствие в раскрытии убийства аж восьми человек – именно столько трупов обнаружили в доме. Но не смогла найти в СМИ ни малейших сведений. Об этих убийствах не написали ни строчки, словно их и вовсе не было и все мне попросту привиделось. Я даже позвонила Валентину Георгиевичу. Он говорил со мной доброжелательно, но новостями поделиться не мог, оказывается, он больше не вел это дело.

– А кто его сейчас ведет? – растерялась я.

– Затрудняюсь ответить. Дело передали в ФСБ, – буркнул он и торопливо простился.

К концу третьего месяца моей германской жизни, которая напоминала зимовку русского медведя, отчим стал поглядывать с неудовольствием. Близки мы с ним никогда не были. Мама вышла замуж три года назад, виделись мы не то чтобы часто, и теперь его толерантность подверглась серьезному испытанию. Мама и слышать не хотела о том, чтобы я жила одна, но мое тяготение к горизонтальному положению и ее всерьез беспокоило. Я стремительно превращалась в несчастную полнеющую девицу, все интересы которой сосредотачивались вокруг дивана.

Оба честно пытались вернуть мне радость жизни: красоты природы, прекрасное искусство, путешествия и общение с друзьями. Я от всего этого уклонялась и по возможности спешила вернуться на диван. Мамин брак начинал трещать по швам, и я поняла: пора съезжать. О чем и поставила их в известность. Мама заплакала, отчим нахмурился, но оба вздохнули с облегчением.

Я вернулась в родной город, чувствуя себя подкидышем, оставленным в корзинке возле чужих дверей. Все было иным и странно незнакомым. На мое место в фирме уже взяли человека, но это меня не огорчило. Работу я вроде бы искала, но не очень напрягалась. Я не видела в ней смысла, впрочем, как и во всем остальном. Зачем тебе карьера, если в один миг все может кончиться? Кое-какие деньги у меня еще оставались, я надеялась протянуть на них некоторое время, а уж потом нужда заставит зарабатывать на хлеб насущный. Я не хотела ничего «с перспективой», идеальная работа – та, что заканчивается вместе со сменой. Встал, ушел, а твое место легко займет другой. Я знала, мне достаточно совсем небольших денег, потому что я ничего не хотела.

Трудно сказать, осуществила бы я свои намерения (впрочем, все еще впереди – ха-ха, это то самое выражение, которое я ненавижу), но тут объявился папа. Он не принимал никакого участия в моей жизни с тех пор, как перестал платить алименты. Я тоже не особо надоедала, хотя дочерний долг выполняла исправно: звонила на все мало-мальски заметные праздники. Каждый раз папа спрашивал: «деньги нужны?», я поспешно отвечала «нет», и мы скоренько прощались. В конце концов я начала думать, что звоню я папе исключительно для того, чтобы сообщить: деньги мне не нужны. Надеюсь, его это успокаивало, папа из тех, для кого безденежье и великое несчастье – синонимы.

Он свалился как снег на голову, не без участия мамы, я полагаю. Она наверняка, собравшись с силами, ему позвонила и рассказала, что дочка тихо съезжает с катушек, вместо того чтобы радоваться удачному побегу от маньяков.

О маньяках папа заговорил на третий день. Два дня мы таскались с ним по городу, который он покинул много лет назад, и я рассказывала о достопримечательностях, понятия не имея, о чем еще говорить с папой.

Когда, встретившись на вокзале, мы обнялись, он несколько раз повторил «какая ты красавица», то ли в детстве я была уродиной, то ли папа считал: если повторять эти слова как мантру, я поверю, что это большая удача в жизни. Ирка тоже была красавицей, и что? Какой-то псих располосовал ей горло. Само собой, я помалкивала, и вдруг папа заговорил об этом сам. Вопросов у него оказалось даже больше, чем у следователя. Он спрашивал, слушал, склонив голову набок, и хмурился, наверное, удивляясь тому, как спокойно я обо всем рассказываю.

– Вот что, – кивнул он, когда вопросы у него кончились. – Говорить всякую хрень типа «надо взять себя в руки», как просила твоя мама, я не буду. Потому что очень хорошо знаю, что ты сейчас чувствуешь. У меня был друг, мы с ним вместе начинали бизнес, тебя тогда и на свете не было. Времена суровые, а дружок мой – человек негибкий, оттого у нас возникли проблемы. Однажды мы вышли из офиса, пожали друг другу руки, собираясь разъехаться, и тут рядом с моей щекой что-то просвистело, слегка опалив, а дружок упал на асфальт, так и не выпустив моей руки. Я смотрел на него и ждал, когда меня пристрелят, я даже не пытался укрыться или бежать, стоял и ухмылялся, как последний кретин. Но меня не пристрелили.

Утром ко мне в офис явились сурового вида ребята с определенными требованиями, я их выслушал, сказал, что распоряжусь насчет кофе, и ушел. Просто ушел куда глаза глядят, бросив бизнес и оставив тех ребят в моем кабинете в глубочайшем недоумении. Я ушел не потому, что испугался их, и даже не потому, что не хотел прогибаться. Я не видел смысла. Ни в чем. Та пуля могла войти в мой затылок. Та или любая другая, понимаешь? Я шел от монастыря к монастырю, где просил самой тяжелой работы, шел все дальше и дальше. Не поверишь, я дошел до Камчатки. Я думал, что всю оставшуюся жизнь так и буду скитаться. Но, стоя на берегу океана, я понял: пора возвращаться. Заработал денег на обратный билет и вернулся. Стал работать реставратором, потом встретил твою маму, потом родилась ты, а я вновь занялся бизнесом.

– А мораль? – спросила я, когда он замолчал.

– Мораль? Когда-нибудь все приходит в норму. Хочешь поехать со мной?

– Нет.

– И правильно. Обещай мне одно: никакой наркоты и пьянства, это не спасает – заявляю авторитетно.

– С пьянством ничего не вышло, я уже пробовала, а наркоту и пробовать не хочу.

– Отлично. Я еще пару дней поживу и отчалю. О деньгах не беспокойся, банковская карта в верхнем ящике секретера. Там полмиллиона, каждый месяц буду переводить по двести тысяч. Сори деньгами, чтобы немного себя развлечь. Год, два, сколько угодно. Я столько бабла спустил на чужих баб, теперь не худо бы потратиться на единственную дочь.

– Я собиралась устроиться на работу, – внезапно застыдилась я.

– Деньги все равно буду переводить. Главное – не суетись и доверься жизни, куда-нибудь она тебя вынесет.

Не знаю, насколько это было мудрым решением, мама точно бы пришла от него в ужас, но мама была далеко. Отец дал еще пару советов: для начала сменить жилье.

– Новое место освежает, – подмигнул он.

И уже на следующий день мы занялись поисками квартиры. Папа намеревался купить пентхаус, но я ограничилась однушкой в доме экономкласса, зато уже с отделкой. Прежнюю квартиру папа предложил сдавать, чтобы не травмировать новшествами маму. А еще он привел меня в тир. Обычный, что находился в парке рядом с французской каруселью.

– Когда хреново на душе, нет ничего лучше тира, – заявил он, беря в руки винтовку. – Представь, что вот там эти уроды… или твои проблемы… Один хороший выстрел – и их нет.

Папа уехал, и, проводив его, я первым делом отправилась в тир. Отец оказался прав: уже после получасовой тренировки дышать стало легче. Возможно, я просто считала, что с винтовкой в руке выжить в этом мире куда больше шансов. Возможно. Возможно, по той же причине я занялась борьбой. Был бы у меня шанс спасти Ирку и спастись самой, знай я пару-тройку приемов? Или умей стрелять? Вряд ли. Хотя кто знает… Благодаря папиным деньгам и бездне свободного времени я могла заниматься чем угодно, но как-то так выходило – интересуют меня вещи весьма специфические. Такое впечатление, что я собиралась участвовать в Третьей мировой.

И тут моя жизнь сделала еще один крутой разворот.

Приняв душ после тренировки, я одевалась, стоя возле шкафчика, когда зазвонил мобильный. Обычно в это время звонил папа, интересовался моими успехами. Однако, взглянув на дисплей, я обнаружила, что это Полина, моя двоюродная сестра и по совместительству близкая подруга. Ее отец – брат моей мамы. Помнится, они не особо ладили, но когда случилось несчастье, мать Полины умерла от рака, мама взяла на себя все заботы о племяннице. Тогда-то мы с Полиной и подружились. Ее отец загружал себя работой, мотался по командировкам, и она подолгу жила у нас. Иметь старшую сестру оказалось здорово. Мы вместе ходили в музыкальную школу, бегали по утрам в парке и доверяли друг другу свои дурацкие тайны. Отец Полины пережил свою жену всего на семь лет, инфаркт настиг его в одной из поездок, Полина осталась круглой сиротой, наверное, поэтому так мечтала о семье, любимом муже, детях… И замуж вышла очень рано – в девятнадцать лет. Ее Павел мне никогда не нравился. Зануда и жуткий эгоист, больше всего на свете он ценил собственные удобства, о Полининых особо не думая, но она, судя по всему, была своей жизнью довольна.

После ее замужества мы малость отдалились друг от друга, что, в общем, неудивительно. Но в больнице Полина появилась вслед за Вовкой, а после моего возвращения из Германии взяла за правило приглашать меня каждый четверг в гости. На счастье, по четвергам ее муж ходил с друзьями в баню, и обычно я успевала покинуть их квартиру до его возвращения, в худшем случае мы сталкивались в дверях, так что навещала я ее охотно.

В общем, мы опять сблизились, а вот с Вовкой, напротив, вскоре расстались. Я была ему очень благодарна, но его присутствие действовало на меня удручающе. Может, потому, что он невольно напоминал о том, что произошло. Вовка тоже маялся, должно быть, считал себя в чем-то виноватым. Мы, не сговариваясь, встречались все реже, а потом и вовсе перестали звонить друг другу. Теперь я иногда думала, что с этим поторопилась. Раньше желающих занять Вовкино место было пруд пруди, а после нашего разрыва – как отрезало.

Звонок сестры слегка удивил. По моим сведениям, накануне они всем семейством отправились в путешествие на речном пароходе, вернуться должны были в воскресенье вечером. Павел Александрович работал в крупной фирме, занимал солидную должность, руководство решило с размахом отметить какой-то юбилей, вот и арендовало судно, чтобы с вечера пятницы наслаждаться жизнью вместе с семьями. Коллективные пьянки, как известно, сплачивают, что способствует дальнейшим свершениям.

– Да, – ответила я.

В трубке раздался странный звук, точно кто-то судорожно хватал ртом воздух, а потом Полина едва слышно позвала:

– Алла…

– Привет, как дела? – сегодня, помнится, они должны быть в Муромцеве, старинном городке, где у них запланирована экскурсия. – Как тебе Никольский монастырь? Фотки скинешь?

– Алла… – повторила она и вдруг заплакала.

В первое мгновение я решила, что у Павла Александровича служебный роман, а Полина ненароком об этом узнала. В этом большой минус подобных сборищ. Либо подвыпившая дамочка сдаст благоверного с потрохами, либо он сам спалится, приняв лишнего. Я такое не раз наблюдала, будучи трудящимся человеком, и готовилась произнести какую-нибудь глупость типа «каждый может ошибиться» или еще глупее – «не принимай близко к сердцу», хотя хотелось сказать: «Паша твой – редкий засранец и никуда от тебя не денется, потому что знает: далеко не каждая будет с этим мириться».

Но тут она с трудом произнесла:

– Паша… С Пашей несчастье… он, кажется, утонул.

И я на некоторое время замерла с открытым ртом.

– Как утонул? Что значит кажется? – буркнула я, а она зарыдала, больше не сдерживаясь:

– Алла, я не знаю, что делать…

– Где ты? Я сейчас приеду.

Трубку взял кто-то другой, я услышала мужской голос, который деловито сообщил, где я смогу найти Полину. Крикнув «спасибо», я припустилась к выходу, сквозь зубы чертыхаясь. Мне казалось, с такими, как Павел Александрович, ничего в принципе не приключается, отчасти, может, этим и объяснялась моя упорная нелюбовь к нему. И нате вам. Я даже подумала, что каким-то образом накликала на сестру несчастье. Все у меня с некоторых пор наперекосяк, и это как-то отражается на окружающих. Что-то вроде чумы: подхватил эту заразу один – и вот вам эпидемия. Глупость, конечно, но чего только не надумаешь, когда несешься в соседний город, к сестре, которая в отчаянии, знать не знает, как ей жить дальше?

На машине я преодолела сто пятьдесят километров за рекордное время и, увидев указатель «Муромцево», притормозила, чтобы включить навигатор. Мужчина сказал, сестра в гостинице «Пристань», судя по названию, это где-то возле реки.

Городок совсем небольшой, и вскоре я въезжала на парковку перед трехэтажным зданием гостиницы. Здесь стояли два десятка машин с московскими номерами, что неудивительно: пристань могла похвастать не только отличным видом на реку, но и собственным пляжем. Само здание выглядело солидно, а рецепшен даже роскошно: полосатые диваны, витрины с сувенирами, громадная люстра из муранского стекла и шелковый ковер на полу. Девушка за стойкой, завидев меня, демонстративно передвинула табличку: «Мест нет».

– Простите, – сказала я. – Здесь остановилась моя сестра, Гришина Полина…

– Это у которой… – девушка осеклась и продолжила, слегка нахмурившись: – Двадцать седьмой номер. Второй этаж.

Я бегом поднялась по лестнице. Возле двадцать седьмого номера на минуту замерла, прислушиваясь. Потом осторожно постучала. Полина открыла дверь, и я поразилась тому, как скверно она выглядит, точно разом постарела лет на десять. Впрочем, чему удивляться, мне ли не знать, как она любила своего мужа?

– Алла, – прошептала она, заключая меня в объятия, и мы немного постояли в молчании, Полина тихо всхлипывала, уткнувшись в мое плечо. – Сашка спит, – сказала она, отстраняясь. – Идем на балкон.

Сашка, дочка Полины, спала на безбрежной двуспальный кровати, раскинув руки и сбросив с себя одеяло. Сестра, задержав на ней взгляд, с трудом произнесла:

– Она еще ничего не знает.

Мы вышли на балкон, здесь стояли пластиковый стол и два стула, и вид открывался потрясающий. Но в тот момент мне было не до него. На столе я увидела пепельницу, доверху набитую окурками, рядом лежали две пачки сигарет и зажигалка. После смерти отца Полина начала курить, но, выйдя замуж, бросила.

Она нервно закурила, не глядя на меня, я подумала и тоже взяла сигарету.

– Ты не куришь, – напомнила Полина.

– Ты тоже. Что случилось? – спросила я после паузы.

– Не знаю, – она медленно покачала головой, – ничего не знаю…

– Давай по порядку, – очень мягко попросила я, взяв ее за руку. Она кивнула, посидела немного, точно собираясь с силами, и заговорила:

– Вчера только отплыли, собрались в ресторане на ужин. По идее, праздновать должны были сегодня. Но… за ужином выпили, конечно, и… сама знаешь, как это бывает. Не могли угомониться, одним словом. Мне Сашку надо было укладывать, я после девяти ушла. А она раскапризничалась, то одну сказку просила, то другую… У меня, ко всему прочему, голова разболелась. Я и уснула вместе с Сашкой. Глаза открыла, музыки не слышно, похоже, все разошлись. А Паши в каюте нет. Я пошла его искать. Ресторан уже закрыт, на верхней палубе кто-то разговаривает. Я туда. Мужики там пьют из пластиковых стаканчиков. Самые стойкие. И Паша там. Ужасно пьяный. Я его никогда таким не видела. Ты же знаешь, он выпивкой не увлекается. А тут… просто ужас какой-то. Я его еле до каюты довела. Он сам раздеться не смог… Пришлось положить его на нижнюю полку, а мы с Сашкой на верхней. Я бутылку воды ему на пол поставила и все боялась, что ему плохо будет… Он уснул, и я уснула, поначалу прислушивалась, как он там. Наверное, часа через два он проснулся, позвал меня. Выпил воды и в туалет ушел. Вернулся минут через двадцать, я уже за ним идти хотела. Сказал, что его вырвало. Неудивительно, если столько выпьешь. Но он сказал, его укачивает. Я его просила говорить потише, чтобы Сашу не разбудить. Он немного повозился и затих. Сквозь сон я слышала, как он поднялся. Хотела спросить, куда он, но не стала, подумала – наверное, ему опять плохо. Закрыла глаза и точно провалилась, так крепко уснула.

Проснулась в половине восьмого. Кто-то мимо окна прошел, я голоса услышала. Смотрю, Паши нет. Я сначала не испугалась. Решила, он в туалете. Или вышел на палубу, чтобы в себя прийти. Он же никогда столько не пил. Подумала, ему бы чаю крепкого, с лимоном, завтрак в девять, но на кухне наверняка кто-то есть… Я пошла в ресторан, налила в термос чаю. Вернулась в каюту, а Паши все нет. Сашка проснулась. Я по палубам пробежалась… Потом вместе с Сашкой пошла его искать. Народ стал из кают выбираться… Пашу никто не видел. Сначала не беспокоились, потом засуетились, но совсем по другому поводу: думали, он спьяну к кому-нибудь из баб в каюту забрел. Как будто Паша такой. Когда выяснилось, что в каютах его нет, подключилась команда. Обыскали весь корабль. Нашли его ботинок. На корме, возле поручней. Сообщили в береговую охрану, или как там это называется. Один парень из команды видел, как в пять утра кто-то мимо прошел как раз в ту сторону. Но внимания не обратил. Причалили в Муромцево, всех собрали в ресторане, спрашивали, кто что видел. Никто, ничего. Меня с Сашей устроили здесь. Остальные на корабле. Вечером назад поплывут. Уже не до праздника. Вот так.

– Подожди… Допустим, он упал за борт. Это вовсе не значит, что утонул. Доплыл до берега… там его кто-то подобрал… рыбаки, к примеру.

– Я тоже на это надеюсь. Но… если бы его кто-то подобрал, об этом уже сообщили бы…

– А если Паша в шоке и просто не может назвать свое имя?

Полина, кивнув, надолго замолчала.

– Ты не думай, – заговорила она вновь, – я то же самое себе твержу. Добрался до берега, лежит беспомощный… Его ищут, Алла, весь день. И если бы рыбаки кого-то подобрали…

– Но ведь надежда есть?

Она кивнула.

– Да, будем надеяться, – а потом отчаянно зарыдала, стискивая рот рукой, чтоб не разбудить Сашку. – Ты понимаешь, он погиб… а я спала в это время. Мне лень было голову поднять. Я же слышала, как он выходил. И если б я пошла за ним…

– Глупости, – бормотала я, – ты ни в чем не виновата.

– Не виновата? Что же мне теперь делать? Как дальше жить?

Прижимая Полину к груди и гладя ее плечи, я думала, как утешить сестру, и не находила слов. Я-то отлично знала: за любым поворотом тебя может ждать сюрприз в виде старухи с косой, от нее не убережешься и не спрячешься. Немного странно, что все это произошло с Павлом, но даже такие, как он, не застрахованы от того, чтобы по глупой случайности не скончаться в расцвете лет.

Полина его любила, и мне было ее жаль. Павла, конечно, тоже. Я вдруг очень ярко представила, как он стоит, свесившись через перила, смотрит на темную воду. Вдруг толчок, ноги скользят, руки невольно разжимаются, и он летит вниз, оставляя на палубе ботинок.

Почему-то картина показалась маловероятной. Ну да, был пьян, на ногах не держался, опасно свесился вниз, боясь запачкать брюки… И все равно что-то не так…

– Этот человек из команды, – спросила я, – он слышал крик или всплеск, что-нибудь слышал?

– Нет. Он просто видел, как Паша прошел мимо. В окно видел.

– И беспокойства не проявил?

Полина пожала плечами.

– Он заметил его в последний момент, когда Паша фактически уже прошел…

– И все же… На борту два десятка пьяных придурков…

– Гораздо больше, – невесело усмехнулась Полина.

– Вот-вот… Кто-то бредет по палубе, а команде нет до этого дела?

– У него своя работа, а здесь взрослые люди… Он за них не отвечает.

– Может, был какой-то толчок? Он не говорил?

– Какой толчок?

– Не знаю… Возможно, пришлось резко повернуть или внезапно затормозить…

– Алла, это же не машина на дороге в час пик. Это корабль.

– Ну… всякое бывает.

– Почему ты вдруг спросила об этом?

– Просто спросила… Что они говорят?

– Люди из береговой охраны? Чудеса случаются. Надо верить. Сказали, если будут новости, сразу сообщат.

Проснулась Сашка, мне она обрадовалась, про отца, конечно, спросила, но удовлетворилась объяснениями, что папа уехал по делам. Мне удалось уговорить Полину прогуляться по городу, от того, что она сидит в номере, нет никакой пользы, звонить все равно будут на мобильный.

Река притягивала ее как магнит. Куда бы мы ни шли, всякий раз оказывались на берегу. Обхватив себя за плечи руками, Полина молча смотрела на воду с белыми барашками волн. Я догадывалась, о чем она думает, и больше всего на свете мне хотелось, чтобы Павел вдруг объявился в какой-нибудь богом забытой деревне, где даже связи нет, да хоть в цыганском таборе или борделе, куда занесла его пьяная удаль, лишь бы объявился.

Но мои молитвы, устремленные по этому поводу к Господу, услышаны не были.