Ухожу от тебя замуж Воронова Мария

– Ну да. Но так меня называли, когда я училась в школе, тогда иностранные имена казались нам очень романтичными, и теперь мне было бы приятно, чтобы ты звал меня так снова. Если хочешь, конечно. Можешь просто Саня или Саша, но Сандра, конечно, лучше.

– А меня мама звала Грегори.

– Здорово! Но я, наверное, не буду тебя так называть.

– Да, – сказал Гриша, – не надо.

Изящно увернувшись от машины «Скорой помощи», торопящейся доставить пациента в приемный покой, Соня затормозила у входа в больницу и спрыгнула с велосипеда. Вгляделась в витринное стекло, чтобы понять, кто из охранников сегодня дежурит: одни позволяли ей закатывать велик к себе на пост, а другие нет, и приходилось оставлять транспортное средство на улице, сиротски пристегнутым к низкому заборчику. Сегодня, кажется, не повезло.

На крыльцо вышла ее наставница, доктор Лариса Васильевна, с сигаретой, по-мужски зажатой в зубах, прикурила и глубоко затянулась, мечтательно жмурясь под лучами утреннего солнца.

– Как дежурство? – спросила Соня и оглянулась, не идет ли кто-то из администрации, кто мог бы прижучить Ларису Васильевну за курение.

Наставница скрипнула зубами:

– Господи, люди! Соня, какие свиньи! Я уже даже возмущаться не могу, одно сплошное изумление!

– Все выгораете? – улыбнулась Соня.

– Ну а то! Врачи выгорали-выгорали, да не выгоревывали.

– Выгоревали.

– Не выгорели никак, короче! Но народ – это что-то фантастическое стало, доложу я тебе. Картина идеального мира определяется в двух наречиях: «бесплатно» и «принудительно», причем первое мне, а второе – всем остальным. И каждый божий день рекорд идиотизма для закрытых помещений оказывается побит!

Соня сочувственно покачала головой и с некоторой завистью посмотрела, как Лариса Васильевна затягивается сигаретой. Иногда ей тоже хотелось начать курить, отчасти чтобы иметь под рукой способ успокоить нервы, отчасти – чуть больше соответствовать стереотипному образу опытного хирурга. Она быстро пристегнула велосипед к забору и обратилась к Ларисе Васильевне:

– Так что было-то?

– Сначала приперся ребенок с амбулаторного приема. Детский хирург направил вскрыть абсцесс. Как положено, предупредил, чтобы мамаша не кормила и не поила. И она, конечно, не кормила и не поила, только дала ребенку стаканчик молочка. Господи, Соня! От поликлиники до приемника тридцать метров пустынной дороги! Две минуты ходьбы! Где она ухитрилась достать молоко? Почему надо было это делать?

Лариса Васильевна картинно развела руками.

– Так логично все, – улыбнулась Соня. – Молоко, с одной стороны, это не еда, а с другой стороны и не вода, значит, не питье. Формально требования соблюдены.

– Это да, а представь, я бы не переспросила, посчитала, что мать выполнила указания врача, ребенку дали бы наркоз, и он захлебнулся выпитым молоком. Виноваты оказались бы все, кроме мамаши.

– Должна быть презумпция неадекватности, – усмехнулась Соня.

– Совершенно верно! Только я с ребенком разобралась, как притащили ножевое. Мужик пьянющий, не успел лечь на стол, разругался с анестезиологом просто в хлам. В итоге вскочил со стола, завернулся в простыню и стал бегать по всей операционной, как Понтий Пилат. Анестезиолог тоже обиделся, в итоге оба разошлись по углам, надулись, сидят, а я бегаю между ними «мирись-мирись»! В голове дурака, увы, очень мало ресурса для того, чтобы он на фоне критической ситуации был способен мыслить здраво и слушаться умных людей. Чуть промедлишь, и включается психопатическая логика, которую ты уже ничем не прошибешь. Но что делать, оперировать-то надо, время дорого, ждать, пока мужик истечет кровью и отрубится, как-то не хотелось. Еле-еле уломала…

– Обоих? – улыбнулась Соня.

– Ага. Пока оперировали, в приемнике толпа собралась со всякой фигней, с которой, естественно, надо в два часа ночи являться в приемник. Не лохи же они, в самом деле, обращаться в поликлинику! У кого две недели палец нарывает, у кого трофические язвы тридцать лет. И все говорят одно и то же, прямо лингвистический набор пациента: «думал, что пройдет», «вы давали клятву Гиппократа» и «вы последний день здесь работаете»! Других разумных слов я ни от кого из них добиться не могла. Не стала уж им говорить, что я уже сорок лет последний день здесь работаю.

Лариса Васильевна энергично похлопала себя по карманам и достала новую сигарету.

– Слушай, притаранила «Скорая» бабку с диабетической стопой. Бабка ни але, но такая симпатичная, улыбается, вся на позитиве. Прямо захотелось мне помочь ей, несмотря на родственников-дебилов. А те глубокой ночью изучали Интернет, выяснили, что от диабета бывает гангрена, и немедленно вызвали «Скорую», чтобы уточнить, так это или нет. «Скорая» не смогла дать им однозначного ответа и привезла бабку на консультацию. Тяга к знаниям оказалась такой мощной, что четвертый этаж без лифта их совершенно не смутил. Ну я думаю, раз была проведена столь титаническая работа по транспортировке бабушки, мой врачебный долг отнестись к ней внимательно. Даже госпитализацию предложила, каюсь.

– Лариса Васильевна, – вздохнула Соня, – вы же знаете, какая сейчас острая ситуация с местами. Восемь коек сократили.

– Ну так я и каюсь. К счастью, родственники отказались, ну не в этом суть. Я расписываю лечение, дочка пытается развести меня на полноценную лекцию о диабете, но это еще полбеды, главное, у бабки есть муж, который как бы в разуме и в силе. И вот он навис надо мной грозной тенью и орет. Я говорю, надо поддерживать уровень глюкозы крови, и он сразу гавкает: «Так поддерживайте! Лечите!» Ладно, пропускаю мимо ушей, говорю: «Хорошо бы назначить ангиопротекторы», он кулаком по столу хрясь: «Назначайте!!!» На дворе глубокая ночь. В окно светит зловещая луна. В итоге я не выдержала и говорю: «Слушайте, а почему вы меня допрашиваете, как гестаповец партизана?» Так он даже ни на секунду не смутился, говорит: «А с вами только так и надо! Пока вас не заставишь, вы пальцем о палец не ударите!»

– Вот скотина!

Лариса Васильевна нахмурилась и покачала головой:

– Нет, я, конечно, понимаю, что бабка никому не нужна, адекватного лечения добиться сложно и из-за организационных проблем, да и просто потому, что нет такого лечения, чтобы старушка стала снова молодой и здоровой. Родственники ее любят и морально истощаются от невозможности помочь, но с другой стороны, хочется спросить деда, знает ли история примеры, когда партизаны радостно вываливали гестаповцам всю информацию? Наоборот, они держались до последнего и часто не открывали своих тайн даже под пытками. В общем, мне после дедовских наездов реально захотелось назначить какой-нибудь банальный трентал, и до свидания, чем сидеть схемы расписывать. Из положения «мордой об стол» помощь оказывать тяжеловато. Но возможно, потому что бабку жалко.

Соня сочувственно улыбнулась:

– Гуманизм, Лариса Васильевна, сейчас последнее топливо, на котором колымага нашего здравоохранения еще как-то едет.

Собеседница фыркнула, от чего ее лицо на миг исчезло в клубах сигаретного дыма.

– А мне ближе другая аллегория. Рядовой врач стоит над пропастью между организацией здравоохранения и ожиданиями населения, и пропасть эта становится с каждым днем все шире и шире, так что настал момент, когда врач висит на шпагате, как натянутая струна, цепляясь за края лишь ногтевыми фалангами первых пальцев ног. Еще миллиметр – и все. Врач летит в пропасть, а берега в изумлении смотрят друг на друга. Ладно, понесло старую дуру брюзжать, а самого главного-то я тебе не рассказала. Короче, только я немного раскидала, поднялась к себе и прилегла на диван, как звонят из приемника, мол, спускайтесь. А что случилось, не говорят. Ползу вниз, представляю себе всякие ужасы, а там всего-навсего охранник из бара «Советский». Опять Бобров там бухал и забыл истории. Целую пачку. Три килограмма медицинской тайны.

– Ого! – Соня даже поежилась от мысли, что могло бы быть, не окажись охранник таким сознательным.

– К счастью, Бобров у нас патриот, пьет только в «Советском», и персонал знает, что с ним делать. Бездыханное тело в такси, медицинскую документацию в приемник. Видишь, Соня, как оно бывает: заходишь в бар, вроде разливуха разливухой, и Бобров сидит алкаш алкашом. А копнуть поглубже, так неравнодушный самоотверженный врач, гуманист, который каждую секунду размышляет о своих пациентах, так что даже с историями не расстается.

Соня вздохнула. Объемы «писанины» в последние годы росли, как головы у Лернейской гидры, а в условиях дефицита кадров и возрастающей нагрузки на каждого специалиста доктора просто не успевали заполнять истории и карточки в рабочее время. Приходилось или сидеть на работе на два-три часа дольше, или забирать бумаги на дом. Так что история с Бобровым была, конечно, не очень красивой, но и не сверхъестественной.

– Может, он просто хотел творить в богемной обстановке, как великие писатели, – улыбнулась Соня. – Как Хемингуэй в Париже. Пиши пьяным, редактируй трезвым. И увлекся.

– Ну бар «Советский» все же не Париж.

– Да и Бобров не Хемингуэй.

– Тут поспорю. Пьет он, во всяком случае, не хуже, и тоже гений в своей области. Я тебя знаю, Соня, ты никому не скажешь, но с ним поговори, пожалуйста. К тебе он скорее прислушается.

Соня обещала неохотно: перспектива отчитывать доктора с втрое большим опытом работы пугала. Бобров, конечно, сильно провинился и должен хотя бы выслушать ее увещевания, но с другой стороны… Даже в мертвецки пьяном состоянии Бобров понимает, что в условиях дикого дефицита кадров никто ни при каких обстоятельствах не уволит прекрасного травматолога, перекрывающего две с половиной ставки. Бояться ему нечего, терять, в общем-то, тоже, вполне может послать Соню куда-то подальше.

Помолчали. До начала рабочего дня оставалось еще несколько минут, и можно было насладиться солнечным утром последнего дня лета. Ночная прохлада еще не отступила, но солнце начало припекать, и чувствовалось, что день будет жарким. Рыжевато-желтые стволы корабельных сосен живописно смотрелись на фоне корпусов из красного кирпича, а выше, в кронах протяжно кричали чайки.

– Вообще, пора валить, – сказала Лариса Васильевна. – А то «последний день здесь работаете» реально настанет и не так, как я того хочу. Оглянуться не успею, как окажусь на доске «помним, гордимся».

Она с улыбкой качнула головой в сторону холла, где действительно висела большая доска с фотографиями покойных докторов.

– Нет, Лариса Васильевна, пожалуйста, останьтесь! – взмолилась Соня.

Собеседница грустно улыбнулась. Сухонькая старушка с коротко стриженными седыми волосами, которые она никогда не красила, Лариса Васильевна выглядела на все свои семьдесят восемь лет, но за работой это было совсем незаметно. Она работала так быстро и азартно, что все невольно воспринимали ее как ровесницу. «Наверное, возраст зависит не от прожитых лет, а от событий и поступков, – подумала Соня. – Лариса работает, как молодая, и не стареет, ну а я… Я до сих пор папина и мамина дочка, поэтому никогда не повзрослею».

– Слушай, а оруженосец смерти уже вышел? – спросила Лариса Васильевна.

Соня покачала головой:

– Я ему еще два дня дала. Пусть немного придет в себя после такого удара. И, Лариса Васильевна, прошу вас, наверное, не надо его пока так называть. Все же человек жену похоронил…

– А, да, точно, точно! – Старушка размашисто перекрестилась рукой с зажатой между пальцами горящей сигаретой. – Прости господи. Все, Сонечка, не буду.

Тут Лариса Васильевна увидела торопящегося на службу рентгенолога и погналась за ним – обсудить ночные снимки. Специалисты по лучевой диагностике ночами не дежурили, хирургам самим приходилось читать рентгенограммы, и какие-то нюансы могли от них ускользнуть. С другой стороны, рентгенолог, не знающий клинической картины, мог на что-то не обратить внимания, поэтому в сложных случаях лучше всего смотреть совместно. Кто-то пренебрегал этим, а Лариса Васильевна – никогда. «Дай бог мне сохранить такой боевой задор в ее возрасте, – подумала Соня, – потому что своей семьи у меня, наверное, никогда не будет».

Она поднялась в отделение и, увидев, что санитарка моет коридор, остановилась в нерешительности. Невозможно пройти по мокрому линолеуму, не оставляя следов, но надо попасть на рабочее место.

Соня встала на цыпочки и аккуратно пошла по самому краешку, стараясь ступать на сухие участки.

– Простите, Наташа, все время я вам топчу, – сказала она, минуя санитарку.

– Ничего, сейчас дам в руки швабру, сами мыть будете, – рассмеялась та.

«Что делать, – подумала Соня, ускоряя шаг. – Грубый человек, грубые шутки. А если по справедливости, за такую зарплату она меня вообще имеет право отборным матом крыть».

Сестры отчитались за смену, и Соня осталась в ординаторской одна. Доктор Литвинов хоть на пять минут, но обязательно опаздывал, кажется, это был для него вопрос принципа, а Стрельников, прозванный оруженосцем смерти, был отпущен по семейным обстоятельствам. Официальные дни уже истекли, но Соня дала ему еще время примириться с потерей жены и как-то наладить жизнь. Она думала, что без Виктора Викторовича будет тяжело, но сейчас вдруг с удивлением поняла, что не очень ждет его возвращения на службу.

Александра развешивала во дворе белье, когда к калитке подъехала на велосипеде полная женщина средних лет, просигналила звонком и, поймав взгляд Александры, энергично замахала рукой.

Вежливо кивнув в ответ, Александра повесила простыню, в надежде, что женщина поедет дальше, но та продолжала стоять.

Забор мог быть и повыше, а так ничего не оставалось, кроме как взять под мышку пустой таз и подойти к калитке.

– Вы новая прислуга? – спросила женщина бесцеремонно.

– Нет, скорее родственница, – опешила Александра.

– По Ингиной линии или по хозяину?

– По хозяину. Простите…

Александра хотела сказать, что сильно занята, но тут подошел Гриша, сказал: «Здравствуйте, Маргарита Николаевна», и пришлось открыть калитку.

Женщина вошла, таща за собой шлейф резких цветочных духов. Александра никогда не стала бы пользоваться такими, особенно для велопрогулки, впрочем, так ярко краситься и надевать бархатный спортивный костюм со стразами она тоже не стала бы.

– Ты мой бедненький, сиротка, как ты справляешься! – Женщина вдруг притянула к себе Гришу, вдавила в свой пышный бюст и долго не хотела отпускать. – Держись, деточка! А где мой сладкий малыш?

Александра не успела спросить, кого, собственно, гостья имеет в виду, как та откинула Гришу и уверенно направилась в дом.

Через секунду Маргарита уже сидела за столом в кухне, а Александра быстро открывала окна, не желая, чтобы дом пропитался запахом вульгарной парфюмерии.

– Такое несчастье, боже мой! – сказала женщина скорее с интересом, чем со скорбью в голосе, и сложила бантиком ярко накрашенные губы. – А убийцу-то нашли уже?

– Простите, я не знаю.

– Ну дело-то хоть движется?

– Не знаю, – повторила Александра.

– Такое горе, такое горе! Покойница-то уж больно хорошая женщина была! А вы сами были с ней знакомы?

Александра покачала головой.

– Ну да, раз вы с мужниной стороны… Инги-то родня с тех пор, как она этот дом унаследовала, с ней знаться не хотела. Они требовали, чтобы она дом продала и деньги между всеми поделила, а я думаю, раз по завещанию отошло, так с какой стати? И нечего было злиться, я бы так и сказала любому родственнику, если бы они только здесь появились. Я прямо горой за нее готова была стоять!

Александра заметила, что Гриша нерешительно стоит на пороге кухни, видно, ему не хотелось общаться с Маргаритой, но и пренебречь долгом хозяина он тоже не решался. Сообразив, что до сих пор держит под мышкой таз, Александра быстро протянула его Грише и приказала отнести в сарай.

– Смотрю, вы тут кое-что поменяли, – сказала Маргарита.

– Неумышленно.

– Ну, я тут все вдоль и поперек знаю.

– Откуда?

– Ой! – Гостья засмеялась раскатисто и визгливо. – Я ж не представилась! Прямо анекдот! Я у Инги помощницей по хозяйству была.

– Да?

– Ага! Вот пришла узнать, может, опять меня возьмете? Уж больно Инга была хорошая женщина! Добрая такая, и ко мне как к подруге относилась, секретами делилась… Я в этом доме прямо душой отдыхала!

Маргарита сделала эффектную паузу, видимо, ожидая, что хозяйка сейчас начнет выспрашивать про Ингины секреты. Александра молча стояла возле окна. Может, действительно взять помощницу? Но по деньгам она не потянет, а с Виктором поднимать финансовый вопрос неудобно.

– А почему вы к Виктору Викторовичу не обратитесь?

– Так он ничего обо мне не знает!

– Как такое возможно?

– Я всегда приходила, когда он на работе, это такое условие у Инги было, чтобы муж думал, будто она сама все успевает. Хотя как он не догадался, прямо не знаю, если она уходила вместе с ним, а возвращалась позже, все ж при такой должности была!

– А я вот не удивлена, – улыбнулась Александра.

– По мне, так это глупо было, но хозяин-барин, а теперь мне даже не с кого за работу получить из-за того, что Инга идеальную жену из себя строила. Так что, будете меня нанимать? Я недорого беру, а работаю хорошо и быстро.

Александра покачала головой. Бесцеремонная Маргарита совсем ей не понравилась, иметь с ней дело не хотелось, даже если забыть про деньги.

– А может, все-таки подумаете? Дом большой, в нем трое мужиков по сути…

– Простите, но я не могу принимать такие решения, не посоветовавшись с хозяином. – По привычке она едва не сказала «с мужем». – И не думаю, что он согласится, поэтому не стану вас обнадеживать. Но если что, сразу дам вам знать.

– Ну ладно. Так, может, хоть заплатите, что покойница должна? Понятно, что у меня расписки нет, но даром работать тоже никому не охота.

Маргарита взглянула так, что стало ясно – без денег она отсюда не уйдет.

– Конечно. – Александра взяла сумку. – Сколько вам причитается?

– Я брала всего по тысяче в день, считайте, по-дружески. За десять дней Инга осталась должна, царствие ей небесное.

Столько наличных у Александры при себе не нашлось, и она открыла сбербанк-онлайн, перевела деньги Маргарите по номеру телефона, надеясь, что гостья немедленно после этого уйдет. Гриша в любую минуту мог вернуться в кухню, а новая порция фальшивых соболезнований была ему совершенно не нужна. Возможно, гостья лжет, не производит она впечатления женщины, готовой работать в долг, но как теперь проверить?

– Такая женщина душевная была, – произнесла Маргарита со слезой, не трогаясь с места, – и такая молодая… Давайте, что ли, помянем?

– Одиннадцать утра, какое помянем?

– А мы чайком! Покойница-то знала толк в хорошем чае. Знаете, мы с ней любили зеленый пить…

Александра распахнула буфет и достала пачку:

– Этот?

– Да, этот! Уж до чего вкусный!

– Возьмите! Берите-берите! – Александра поставила чай перед носом Маргариты. – Вот кофе, правда, открытый, но очень хороший сорт, возьмите.

– Ой, ну что вы…

Александра заглянула в секцию буфета, где хранился алкоголь, и наудачу выдернула какую-то бутылку: