Стальные останки Морган Ричард
Рингил пожал плечами.
– Эттеркаль забрал ее. Значит, только там я найду что-нибудь полезное.
– Клянусь зубами Хойрана, Рингил. Неужели оно того стоит? – Гингрен подошел к столу, оперся об него и склонился над сыном. Его дыхание было несвежим от переживаний и бессонной ночи. – Я хочу сказать, неужели она того стоит – дочь придурка-торговца, бесплодная, да еще и слишком тупая, чтобы вовремя не позаботиться о собственной судьбе? Она тебе даже не двоюродная сестра.
– Я и не ожидал, что ты поймешь.
«В особенности то, чего я сам не понимаю».
– Она уже сейчас порченый товар, Рингил. Ты ведь понимаешь, верно? Знаешь, как устроен невольничий рынок.
– Как уже было сказано, я и не ожи…
– Хорошо, потому что я и впрямь не понимаю. – Гингрен стукнул по столу кулаком, но не в гневе, а от отчаяния. – Я правда не понимаю, каким образом тот самый человек, который помог спасти этот сраный город от ящеров может сидеть тут и говорить мне, что вернуть одну изнасилованную и избитую бабу важнее, чем защитить стабильность того самого города, за который он отчаянно сражался.
Рингил посмотрел на отца.
– А-а, теперь дело в стабильности, да?
– Именно так.
– Как насчет подробностей?
Гингрен отвернулся.
– Совет постановил, что это должно оставаться тайной. Я не могу разглашать…
– Ладно.
– Рингил, я даю тебе честное слово. Клянусь именем Эскиата! Может показаться, что это пустяк – подумаешь, поднимется суматоха в Эттеркале, – но за этим кроется угроза, ничуть не уступающая долбаным ящерам, которых ты сбросил с городских стен в пятьдесят третьем.
Рингил вздохнул. Потер ладонями глаза, пытаясь избавиться от ощущения насыпанного песка.
– В снятии осады моя роль не велика, отец. И, честно говоря, я бы сделал то же самое для любого города, включая Ихельтет, если бы нам пришлось сражаться там, а не здесь. Знаю, нынче о таком не принято говорить вслух, раз уж мы с Империей снова заклятые враги. Но такова истина, а я в определенном смысле неравнодушен к истине. Можешь считать это моей слабостью.
Гингрен выпрямился.
– Истина – не слабость.
– Нет? – Рингил собрал все силы и встал, чтобы уйти. Зевнул. – Сдается мне, она не сделалась тут популярнее с той поры, как я уехал. Забавно, в те времена любили повторять, что истина – одна из вещей, за которые мы сражаемся. Свет, справедливость и истина! Отчетливо помню, как мне это говорили.
Они стояли и смотрели друг на друга; секунды бежали одна за другой. Гингрен тяжело вздохнул, с таким видом, словно ему от этого стало больно. Выражение его лица изменилось.
– Значит, ты пойдешь туда? В Эттеркаль. Несмотря на все, что сейчас услышал.
– Да, пойду. – Рингил принялся разминать шею, пока в ней что-то не щелкнуло. – Кааду скажи, чтобы не пытался мне мешать.
Гингрен не отвел взгляд. Кивнул, будто что-то понял.
– Знаешь, Рингил, он мне нравится не больше, чем тебе. Не больше другой портовой шавки. Но и от шавок бывает польза.
– Видимо, да.
– Мы живем не в самые благородные времена.
Рингил изогнул бровь.
– Да что ты говоришь?
Очередную паузу нарушил звук, который издал Гингрен – он рассмеялся, не размыкая губ. Рингил скрыл изумление. Отец не смеялся в его компании почти двадцать лет. Поколебавшись, он чуть приподнял уголки рта в намеке на улыбку.
– Мне надо прилечь, папа.
Гингрен опять кивнул, а его новый тяжелый вздох показался таким же болезненным.
– Рингил, я… – Он покачал головой. Беспомощно взмахнул руками. – Понимаешь, ты… если бы ты… если бы тебе…
– Не нравилось отсасывать у мужиков. Ага, понимаю. – Рингил направился к двери, собираясь побыстрее пройти мимо отца, чтобы не увидеть, как тот морщится от отвращения. Но поравнявшись с Гингреном, наклонился ближе и прошептал: – Но проблема в том, что мне это нравится, папа.
Эскиат-старший содрогнулся, как от удара. Рингил вздохнул. Затем поднял руку и небрежно похлопал отца по груди и плечу.
– Не переживай, папа, – тихо проговорил он. – У тебя есть еще два мужественных сына, которыми можно гордиться. Во время осады оба проявили себя очень даже неплохо.
Гингрен ничего не сказал, не сделал и не издал ни единого звука. Он будто превратился в изваяние. Рингил снова вздохнул, убрал руку с отцовского плеча и ушел.
Сон. Ему надо выспаться.
И точка.
Глава 8
Хангсет еще дымился.
Арчет сидела в седле и смотрела на город, бухту и разрушения с высоты близлежащей горы, забыв про подзорную трубу, которую держала в руке. Конь переступал с ноги на ногу, беспокойно вдыхая сырую и едкую горелую вонь, время от времени приносимую ветром. Отряд Престола Вековечного растянулся вдоль вершины, вокруг советницы императора, держась с подчеркнутым бесстрастием и профессионально, как того требовала репутация. Но ветер уже донес до Арчет пару сдавленных проклятий, когда люди увидели, что творилось внизу. Она не могла их винить. Ее предупреждали о том, чего следовало ждать, и все-таки она с трудом верила собственным глазам.
Арчет в некотором роде знала Хангсет, бывала здесь несколько раз с кириатскими инженерными войсками во время войны. В самом начале противостояния Чешуйчатые выбрались на сушу именно на этом побережье, на всем его протяжении, убивали и сжигали все на своем пути, действуя почти с человечьей деловитостью, и неизменно отступали в глубины до того, как имперские легионы успевали нанести ответный удар. Акал, который в вопросах тактики был реалистом, смирил гордыню и обратился за помощью к кириатам. Грашгал послал своих инженеров.
Теперь кириатские заградительные сооружения вдоль портовой стены и береговой линии были пробиты насквозь в полудюжине мест; на гладких стекловидных укреплениях зияли дыры с рваными краями, которые в свете раннего полудня переливались радугой. Что бы ни причинило ущерб, оно не остановилось – за каждым проломом разрушения продолжались и были такими всеобъемлющими, каких Арчет не случалось видеть со времен войны. От каменных строений остались невысокие руины, деревянные просто исчезли, превратившись в золу и обломки. В бухте тут и там из воды торчали обломанные, наклоненные мачты, указывая на корабли, прямиком отправившиеся на дно. На пристани громоздились развалины рухнувшего маяка. Казалось, некий бог рептилий огромной когтистой лапой стер это место с лица земли.
Мертвецов были сотни.
Едва взглянув на город в подзорную трубу, она могла приблизительно подсчитать потери, но к моменту, когда это случилось, предположения оказались лишними. На обращенных к берегу склонах холмов они напоролись на пеструю толпу беженцев-горожан и обессиленных солдат, которыми командовал – если можно это так назвать – один из немногих выживших офицеров Хангсетского морского гарнизона. Молодой лейтенант, вздрагивая и морщась от воспоминаний, коротко доложил ей о случившемся. О потусторонних воплях со стороны моря, шарах живого синего пламени и призрачных фигурах, рассекавших улицы, полные дыма, которые убивали все живое оружием из мерцающего света. «Ничто их не брало, – оцепенело рассказывал он. – Я видел, как наши лучники всаживали в них стрелы с пятидесяти футов, натянув тетивы до предела. С такого расстояния стрела со стальным оперением должна пронзить человека насквозь, пробить доспехи и тело. Но стрелы, мать их, будто растворились или… я не знаю. Когда они приблизились к нашей баррикаде на двадцать футов, я повел своих людей в атаку. Это было как сражаться в ночном кошмаре. Мы двигались словно под водой, а эти уроды были такими проворными…»
Он замолчал, охваченный воспоминаниями, и словно сделался в три раза старше.
«Как тебя зовут?» – мягко спросила Арчет.
«Галт. – Он продолжал таращиться в пустоту. – Парнан Галт, рота Павлина, пятидесятый имперский морской полк, семьдесят третий призыв».
Семьдесят третий. Как и гонец, принесший известие в Ихельтет, он был совсем мальчишкой, когда закончилась война. Скорее всего, в бою не бывал, если не считать стычки с пиратами и периодическое подавление бунтов. После шестьдесят шестого призыва мало кто из новобранцев в регулярных войсках приобрел иной опыт. Арчет похлопала его по плечу, встала и ушла, а он остался сидеть наедине с воспоминаниями. Она не просила вернуться с ними в город.
Поручив сержанту Престола Вековечного и его взводу позаботиться о колонне беженцев, которая ждала своей участи, она продолжила путь с остатком роты. Скептические голоса в ее голове воевали с подступающим ощущением серьезной беды. Молодой лейтенант и гонец стали свидетелями чего-то нового – такого, что легко со счетов не сбросишь. Их полные ужасов рассказы были не просто болтовней тех, кто впервые узрел войну в ее омерзительном великолепии.
«Нет? – Внутренний скептик набрал силу. – А ты собственную первую битву помнишь, а? Маджакские застрельщики-берсеркеры прорвались сквозь строй при Балдаране. С воем понеслись через поле, сея панику среди солдат. Трава от крови легла, словно зализанные патлы сутенера. В тот первый раз ты сломалась, схватила Араштала за руку, но та была отрублена и осталась в твоей. Ты заорала, но никто не услышал, и ты будто увязла в грязи. Разве это не было похоже на ночной кошмар?»
«А призраки? Неведомое мерцающее оружие? Растворяющиеся стрелы?»
«Субъективные впечатления. Страхи, типичные для ночных битв. Лучники перепугались, как все, и начали стрелять куда попало или как попало».
«Хм-м…»
Кем бы ни были нападавшие, Хангсет лежал перед ней, иссеченный, изорванный и дымящийся, как чье-то свежевспоротое брюхо на поле боя посреди холодного севера.
– Святая, чтоб тебя, Мать Откровения… – Махмаль Шанта рядом с ней тщетно пытался успокоить вставшего на дыбы коня. Было неясно, проклинает он животное или разрушения внизу. – Что за хрень тут произошла?
– Не знаю, – задумчиво ответила Арчет. – Выглядит нехорошо, да?
Шанта нахмурился, пытаясь усидеть верхом, сохранив толику достоинства. Он был в седле бесполезен, как всегда. Узловатые старые пальцы сжимали вожжи, словно веревку, по которой пожилой инженер пытался куда-то забраться.
– Повторение Демлашарана, чтоб ему пусто было, вот как это выглядит, – проворчал он.
Арчет покачала головой.
– Это не драконы. Слишком много сохранилось.
– По-твоему, что-то еще, кроме драконьего пламени, способно так дырявить кириатские укрепления? Да чтобы этот гребаный конь в тартарары провалился …
Арчет потянулась к пугливому животному и ласково положила ладонь ему на шею. Пробормотала слова, как учил отец, поцокала языком. Конь немного успокоился, отчасти уверенный, что хоть кто-то из присутствующих понимает, что происходит, и может это контролировать.
«Ах, если бы… – невольно пришла ей в голову мысль, куда более ироничная, чем располагали обстоятельства. – И вообще, жаль, что людей не так просто обмануть, как лошадей».
«Эй, Арчиди, в последний раз, когда я проверяла, обмануть их было очень даже легко».
«Ну да, ну да, опять ты отстраняешься, старая боевая кляча». Теперь ощущение надвинулось в полную силу, полное холодного черного юмора: «Взгляни, развалины дымятся вокруг, и безоружные пострадавшие плачут о своих потерях, чтобы этого не пришлось делать тебе. Надевай холодную, бряцающую броню профессиональной отчужденности, Арчет Индаманинармал, обживайся в ней, пока она не покажется теплой и уютной, и со временем забудешь, что на тебе надето. Ты заметишь ее, лишь когда она пригодится, не даст ощутить стальной укус того, что могло бы иначе проникнуть внутрь и причинить боль. И тогда лишь вздрогнешь, ухмыльнешься и отряхнешься после удара, как делают воины».
Эту часть себя она так и не научилась ненавидеть. Что, наверное, к лучшему – в последнее время при дворе ей помогали именно отстраненность с толикой веселья.
Она бросила взгляд через плечо туда, где у подножия горы сидел в седле Пашла Менкарак, Святейший и Наипочтеннейший надзиратель первого класса, страж Божественного Откровения (и Престола Вековечного, а как иначе), завернувшийся в черный с золотом официальный плащ и похожий на стервятника. Он чуть наклонил голову, оберегая глаза от солнечных лучей, и глядел, похоже, вверх по склону – прямо на нее.
– Мудила хренов, – пробормотала она.
Шанта увидел, куда смотрит чернокожая воительница.
– Ты бы следила за тем, что говоришь в его присутствии, – тихонько проговорил он. – Судя по тому, что я успел увидеть, он сообразительный.
– Ага. – Арчет ухмыльнулась. – Поначалу они все такие. Через пару месяцев при дворе поглядим. Будет валяться на ложе из сисек и задниц и услаждать свой хрен, как прочие.
Шанта закатил глаза от такой вульгарности.
– Или утонченность двора его не проймет, в точности, как тебя, Арчет. Ты о таком не подумала?
– Его-то? У него нет моего морального стержня.
– Кто его знает. Судя по тому, что мне довелось слышать о Цитадели в последнее время, там все перешло в другую колею. Говорят, из религиозных училищ теперь выходят люди совершенно иной породы. Вера тверже некуда.
– Ну и ладно.
Заметив движение, Арчет развернула коня, и пепельный ветер дохнул ей в лицо. Файлех Ракан, капитан подразделения Престола Вековечного, ехал рысью вдоль строя своих всадников, направляясь к ним с Шантой. Вздохнув, она нацепила маску главнокомандующего. Шанта замер в седле, выжидая. Подъехав к Арчет, Ракан спешился в знак уважения. Положил правую руку на рукоять сабли, накрыл левой и поклонился.
– Командующий, мои люди готовы. Ждем ваших распоряжений.
Арчет кивнула.
– Что ж, – сказала она, просияв. – Полагаю, нам пора спуститься и взглянуть поближе.
Среди руин, сквозь фальшивое воодушевление, проступили почти подлинные, давно знакомые чувства.
Свербящее желание покопаться в развалинах, которое толкало ее в пустынные экспедиции, а еще раньше – в Кириатские пустоши; жажда, которая вынуждала все время возвращаться к несговорчивым Кормчим на огненных кораблях, что еще остались. Она искала смысл, выход за грань сущего – туда, где мерцали и манили огни, словно в ночной гавани, скрывшейся за плотной завесой непогоды. Замеченный ответ превращался в маяк, и мир ненадолго обретал подобие упорядоченности. На какое-то время ей казалось, что некая цель близка.
К этим чувствам примешивалось еще одно – не такое уверенное, оно постепенно набиравшее силу. Арчет догадывалась, что Файлех Ракан и все его люди с их каменными физиономиями воинов Престола Вековечного испытывают именно это ощущение, чистое, откровенное и пламенеющее, готовое в любой миг выплеснуться наружу.
Ярость.
Оскорбленная гордость Империи, могучая и величавая, разгоралась медленно, пока не раскалилась добела. Неслыханное дело! Кое-кто посмел, позволил себе небывалую дерзость – после обоюдного решения о мире напасть на имперский порт и причинить вред мужчинам и женщинам, находящимся под осененным Откровением покровительством его императорской светлости Джирала Химрана II!
Для Арчет, знавшей, как ковался «обоюдный мир», больше, чем хотелось бы, данное чувство было фатально испорчено. Но оно все равно ощущалось, прилипчивое, словно боль в мышцах после долгой езды или патока по краям плохо вымытого противня. Невзирая на увиденное, советница императора знала достаточно, чтобы держать в узде свой цинизм.
«Смотри, – начал внутренний голос. – Ты знаешь, что Ихельтету принадлежат обширные территории, в сравнении с любыми его политическими конкурентами. По большей части, Империя обращается с теми, кто живет в пределах этих территорий, с некоторым узаконенным уважением, которое в других местах не распространено».
«Я в курсе».
«Ну и вот. Пусть это не цивилизованная всеобщность, про которую любил болтать Грашгал, это не будущее, которое он якобы видел в мечтах. И не такая уж плохая, рабочая замена. Ихельтет, в отличие от некоторых, хоть какие-то шаги в этом направлении делает».
Это было правда – среди жителей Империи преобладало грубоватое подобие сплоченности, рожденное в равной мере из религиозного универсализма Откровения, аскетичного военного эгалитаризма изначальной культуры девяти племен – «…теперь их семь; ага, знаю, не спрашивай…» – и благоразумного своекорыстия. Прими гражданство и перейди в истинную веру, пошли пару сыновей на военную службу, когда они достигнут совершеннолетия, плати налоги, рассчитанные таким образом, чтобы ты и твоя семья не обнищали, вам не пришлось уходить в горы и вести там бандитскую жизнь. Пока ты этим занимаешься, постарайся не увязнуть в долгах и не заболеть. Вероятность того, что при выполнении всех этих условий ты никогда не будешь голодать, твой дом не сожгут, детей не изнасилуют у тебя на глаза, а на тебя не наденут рабский ошейник… скажем так, достаточно велика. Везунчики даже видели, как взрослеют внуки.
«Неужели это так плохо, Грашгал? А?»
Всю предшествующую жизнь она внушала себе, что нет.
«Но это…»
Струящийся дым и хлопья пепла, взлетающие при каждом шаге, обгорелые ребра ребенка, раздавленного упавшим брусом.
«Мы так не договаривались. Такой хрени не допустим».
Она стояла под обломанной горелой балкой в том месте, где та соединялась с последней стоящей опорой дома, который лишился крыши. Поднявшийся ком в горле застал ее врасплох. Более холодная, рассудочная часть личности куда-то девалась, исчезла за пределами досягаемости. Со всех сторон нахлынула тишина руин. Вонь того, что осталось от трупов в развалинах вокруг, показалась тревожно знакомой, несмотря на прошедшие годы. Пепел и какая-то менее понятная грязь липли к сапогам значительно выше щиколоток. Ножи в голенище и на поясе казались бесполезным грузом. Ветер переменился, и изнутри развалин повалил дым, от которого защипало в глазах.
– А, вот ты где.
Махмаль Шанта стоял снаружи жилища, за каменным проемом, который каким-то образом пережил удар, разваливший остальную часть стены. Спешившись, инженер будто вновь обрел толику хорошего настроения. Он изогнул бровь, окинув взглядом призрак входа и ступил через порог, где прищурился, оглядываясь, и скривил лицо. Она не понимала, заметил ли он трупы, но не заметить вонь было невозможно.
– Насмотрелась?
Она покачала головой.
– Недостаточно, чтобы разобраться в случившемся.
– Так мы за этим здесь? – Шанта подошел ближе и присмотрелся к ее лицу. – Ты плакала?
– Это дым.
– Ну да. – Он откашлялся. – Что ж, раз тебе хватает безрассудства искать объяснения произошедшему, знай: парни Ракана нашли выжившую. Может, мы сумеем у нее что-нибудь выспросить.
– Выжившую? Здесь?
– Да, здесь. Похоже, когда все ринулись за город, она сообразила найти укромное местечко и отсидеться там. – Шанта взмахом руки указал на улицу. – Ее нашли у гавани и теперь пытаются накормить. Видимо, последние четыре дня она питалась жуками и дождевой водой, потому что не вылезала из убежища с самого нападения. Ведет себя, мягко говоря, беспокойно.
– Отлично… – Арчет отвернулась, делая вид, что осматривает руины дома в последний раз. Ее взгляд снова наткнулся на раздавленную грудную клетку ребенка и зацепился за торчащие, сломанные ребра, словно каждое было колючкой, предназначенной именно для этого. – Уходим на хрен отсюда.
– После вас, моя госпожа.
На улице ее немного отпустило. Косые лучи клонящегося к закату солнца расчертили груды обломков, откуда-то доносилось мелодичное пение птиц. От подножия холма до горизонта простиралось глянцевое, ярко блестящее руно моря. Дневная жара начала спадать.
Но руины стояли за спиной немым укором. Она почувствовала себя неблагодарной хозяйкой, покидающей расстроенных гостей.
Мимо прошел Шанта и заставил ее встряхнуться, избавляясь от тягостных уз.
– Идешь? – спросил он.
На полпути к гавани Арчет кое-что вспомнила.
– Что ты имел в виду? «Хватает безрассудства искать объяснения произошедшему» – это о чем?
Шанта пожал плечами.
– Ну, знаешь. Мы не тот народ, которого интересуют конечные цели, так? Помахать флагом, собрать налоги. Наказать кого-нибудь – кого угодно! – чтобы всем полегчало. Ванбир помнишь?
Арчет остановилась и уставилась на него.
– Я вряд ли его забуду.
– Вот так и обстоят дела.
– Я здесь не для того, чтобы флагом размахивать и искать козлов отпущения, Махмаль. Мы пришли, чтобы найти факты.
– Так тебе Джирал сказал? – Морской инженер состроил гримасу. – Видать, застала его в хороший день.
Они застыли посреди засыпанной пеплом мостовой, прислушиваясь к отголоскам слов Шанты, которые унес ветер, и выискивая на лицах друг друга намеки на следующий шаг. Молчание становилось тягостным. Они давно были знакомы, но к такому повороту оказались не готовы.
– Я думаю, – наконец тихо произнесла Арчет, – что нам обоим лучше сосредоточиться на том, ради чего нас сюда прислали, а мысли об Императоре пусть останутся поводом для частных размышлений и молитв.
На изборожденном морщинами, ястребином лице Шанты появилась отработанная придворная улыбка.
– О да, моя госпожа. Так и есть. Ни дня не проходит, чтобы я не поминал Джирала Химрана в своих молитвах. – Он чуть согнулся в официальном поклоне. – С тобой, я полагаю, все обстоит так же.
Он не упомянул, чего просит для императора, обращаясь к высшим силам. Арчет, которая вовсе не молилась, издала горловой звук, выражая нечто вроде согласия.
И они отправились дальше по усыпанным пеплом улицам, притихнув и чуть спеша, будто двусмысленность слов Шанты превратилась в пса, который преследовал их, уткнувшись носом в землю и оскалив зубы.
Глава 9
Когда он проснулся, было еще светло.
Несколько удивленный этим, зевающий Рингил побродил по дому в поисках слуг, нашел нескольких и приказал подготовить горячую ванну. В ожидании, пока приказ выполнят, он зашел в кухню, прихватил тарелку с хлебом и вяленым мясом и съел все, стоя у окна, рассеянно разглядывая через стекло тени на лужайке, растущие с приближением вечера. Кухонные слуги суетились вокруг в клубах пара, перекрикивались, старательно не обращая на него внимания, будто он был дорогой и хрупкой статуей, которую по неудобной причине поставили среди них. Он поискал взглядом девочку, которая принесла чай, но не увидел. Когда ванна была готова, Рингил вернулся наверх и отмокал в ней, пока вода не начала остывать. Тогда он вытерся полотенцем, не дожидаясь помощи, оделся, придирчиво выбирая вещи из нового гардероба, купленного на деньги Ишиль, прицепил Друга Воронов и надел шляпу с пером, а затем отправился гулять.
Луговины затопил пестрый янтарный свет. Повсюду были люди, которые прогуливались и наслаждались последним осенним теплом. На некоторое время Рингил удовлетворился тем, что просто слонялся среди них, не обращая внимания на взгляды, которые притягивал меч на спине, и позволяя последним остаткам крина покинуть тело в сиянии заходящего солнца. Высоко в восточном небе изгиб Ленты едва вырисовывался на синем фоне. Рингил поймал себя на том, что бездумно таращится на него, и тут из ниоткуда возникла идея.
«Шалак!»
Он спустился к заросшей мхом Луговинской набережной, где для желающих насладиться видом стояли столы и стулья, в ларьках продавали лимонад и пирожные по раздутым ценам, а небольшие лодки исправно подбирали и высаживали компании дорого одетых отдыхающих из районов выше по течению реки. В конце концов Рингил разыскал лодочника, который с неохотой согласился отвезти его вниз по течению, в Экелим, и легко запрыгнул на борт, пока тот не передумал. Он стоял на корме, глядя как берег удаляется и любуясь на Луговины, чувствуя на лице закатный свет, словно проникший сквозь витраж, и лишь смутно осознавая, что красуется. Он сел, поерзал на влажной доске, уделяя должное внимание новой одежде и Другу Воронов, пока не устроился более-менее удобно, и несколько раз моргнул – от взгляда на солнце перед глазами еще маячили пятна.
– Таких деньков в этом году маловато осталось, – заметил лодочник, работая веслами. – Говорят, нас ждет олдрейнская зима.
– Кто говорит? – рассеянно спросил Рингил. Олдрейнскую зиму предсказывали постоянно. Теперь, наверное, среди чтецов по внутренностям на рынке Стров это популярный способ предвещать злой рок, раз с войной покончено.
Лодочник охотно начал объяснять:
– Все так думают, мой господин. Рыбаки из гавани твердят, что в этом году серебряшку ловить трудно как никогда. От Хиронских островов идут холодные течения. И были знамения. Град размером с кулак. На болотистых равнинах к югу от Клиста на рассвете и закате видели странные огни, а ночью слышали лай черного пса. Брат моей жены – передовой дозорный на одном из китобойных судов Маджака Урдина, и он говорит, что им в этом году пришлось зайти дальше на север, чтобы выследить китовые фонтаны. В конце прошлого месяца они побывали за Хиронскими островами и видели, как огненные камни падали с Ленты прямо в воду. Той ночью был шторм, и…
И так далее.
Рингил сошел на берег в Экелиме. В его голове все еще звучал рассказ лодочника, словно эхо. От бухты он направился по Тележной улице, запоздало надеясь, что Шалаку за последние десять лет не взбрело в голову переехать. Пробираться через беспорядочную толпу, которая собралась ранним вечером, было непросто, но покрой и ткань новой одежды помогали ему прокладывать путь. Люди не хотели навлечь на себя неприятности, даже в этой части побережья. По углам улиц парами стояли городские стражники, наблюдая за толчеей и нервно поигрывая длинными деревянными «дневными» дубинками; если бы возник спор, они усмотрели бы в наряде Рингила то же, что остальные. Он, как богач, был бы оправдан за недостаточностью улик, а его противника утащили бы в переулок, чтобы преподать короткий урок хороших манер, воспользовавшись дубинками.
Дойдя до угла Тележной и Ворванной, Рингил сдержанно усмехнулся. Не стоило тревожиться о том, что здесь теперь что-то иначе. Спустя десять лет жилище Шалака изменилось не больше, чем взгляды священника. Каменный фасад был таким же потертым, темные будто кофе окна так же тускло освещались изнутри, и тот же насупленный карниз опускался так низко над входной дверью, что посетитель, который в детстве хорошо питался и вырос высоким, был обречен удариться о него лбом. Тот же загадочный знак болтался снаружи на ржавом железном держателе:
«Войди и узри».
Давным-давно, еще до войны, на этой табличке были написаны другие слова: «Войди и оглядись – быть может, что-то выберет тебя», – заключенные в круг таинственных и, как всегда подозревал Рингил, фальшивых олдрейнских символов. А потом начались пятидесятые, война и драконье пламя, пришельцы-завоеватели из морских глубин. Безобидная приманка для любителей, увлеченных Исчезающим народом, за чей счет Шалак зарабатывал себе на жизнь, превратилась в заявление о колдовских намерениях, граничащее с государственной изменой. Люди говорили, что олдрейны исчезли, уйдя на запад, а с запада теперь пришли Чешуйчатые. Шалаку пару раз били стекла сердитые толпы, на улице его забрасывали камнями чаще, чем он мог сосчитать, а Комитет по защите общественной морали снова и снова требовал от него объяснений. Он усвоил урок. Вывеску сняли, символы стерли со всех поверхностей внутри лавки, и любые намеки на магическую сущность предметов, которые Шалак продавал, сменили листовки с объяснением, что о мудрости олдрейнов ничего не известно наверняка, никто в нынешнем поколении не видел живого двенду, рассказы о них, скорее всего, – детские волшебные сказки, и только. Рингил всегда подозревал, что Шалака глубоко ранила необходимость писать все эти тексты – какими бы ни были увлечения клиентов, сам торговец искренне верил в Исчезающих и их магию. Но когда он с юношеским нахальством затронул эту тему, Шалак в ответ болезненно улыбнулся и выдал несколько банальностей, положенных хорошему гражданину.
«Мы все должны чем-то жертвовать, Рингил. Это война. Если это будут все мои страдания, я не стану жаловаться».
«Ох, да ладно тебе! – Рингил сорвал записку с первой попавшейся резной штуковины и взмахнул ею. – Что это за дерьмо? “Никто в нынешнем поколении не видел двенду”? Хрень какая, Шал. Никто в нынешнем поколении не видел Хойрана во плоти, но я что-то не заметил, чтобы из-за этого закрывались храмы. Банда гребаных лицемеров!».
«Люди боятся, Рингил. – Под левым глазом Шалака красовался свежий синяк. – Их можно понять».
«Они овцы, – ярился Рингил. – Тупые гребаные овцы».
С этим Шалак не стал спорить.
Он и сам за прошедшие годы почти не изменился. В короткой бороде виднелись седые, а не серебристые волосы, шевелюра над морщинистым лбом несообразно поредела, но в остальном то же, немного скорбное лицо клерка оторвалось от переплетенной в кожу книги, когда Рингил открыл дверь в маленький магазин и нырнул внутрь.
– Чем могу служить, благородный господин?
– Для начала можешь избавиться от высокопарных обращений. – Рингил снял шляпу. – А после попытайся меня узнать.
Шалак моргнул. Снял очки для чтения и уставился на гостя. Рингил поклонился, шаркнув ногой.
– Алиш? Нет, погоди… Рингил?! Рингил Эскиат? Это действительно ты? – Шалак спрыгнул со стула, бросился к Рингилу и схватил его за руки. – Клянусь зубами Хойрана! Что ты здесь делаешь?
– Пришел тебя навестить, Шал.
Шалак закатил глаза и отпустил Рингила.
– О, умоляю. Ты же знаешь, что моя Риша выцарапает тебе глаза, если увидит, как ты со мной заигрываешь. – Но было видно, что он польщен. – Нет, в самом деле – зачем ты вернулся?
– Это длинная и не очень интересная история. – Рингил уселся на край стола, заваленного камнями причудливой формы, полудрагоценными самоцветами и металлическими штуковинами непонятного назначения. – Однако мне не помешал бы совет.
– От меня?
– Трудно поверить, да? – Рингил выбрал из кучи спутанный моток железной проволоки, в центре которого виднелся некий символ. – Где ты это взял?
– Нашел. Какой тебе нужен совет?
Рингил с театральным видом огляделся по сторонам.
– Угадай с первого раза.
– Тебе нужен совет… про олдрейнов?! – Шалак состроил гримасу, потом тихонько рассмеялся. – Что с тобой приключилось, Гил? На тебя свалилось ненужное богатство? Я думал, такому, как ты, больше по нраву кириатские штучки.
– Мне другие кириатские штучки не нужны. – Рингил двумя полусогнутыми пальцами ткнул в навершие, выглядывающее из-за плеча. – Так или иначе, я не собираюсь ничего покупать. Мне просто нужно узнать твое мнение по парочке вопросов.
– И?
– Если нужно убить двенду, как это лучше сделать?
Шалак от изумления разинул рот.
– Чего?!
– Да ладно. Ты меня услышал.
– Хочешь узнать, как убить двенду?
– Ага. – Рингил раздраженно заерзал и потянул за нитку, торчащую из новой, да, новенькой куртки. И где только Ишиль нашла такого криворукого портного… – Ага, так и есть.
– Да не знаю я. Сперва надо, знаешь ли, разыскать двенду, которого собираешься убить. Никто в…
– …нынешнем поколении не видел Исчезающих. Да-да. Я помню. Но давай предположим, что я и впрямь его разыскал. Вообразим, что он мне мешает. Как мне его убрать, Шал? – Рингил дернул головой, указывая на навершие Друга Воронов. – Это подойдет?
Шалак поджал губы.
– Сомневаюсь. Придется действовать с неимоверной быстротой.
– Ну, вообще-то мне случалось ее проявлять…
Он не стал уточнять, что эти «случаи» относились к делам давно минувших дней. Были еще всякие байки и военные легенды, но кто еще – кроме него в постоялом дворе Джеша, с растущей усталостью – их теперь рассказывал?
Шалак повернулся, окидывая взглядом забитую товаром лавку. Потер лоб, увернулся от свисающей с потолка коллекции деревянных ветряных колокольчиков, скорчил рожу.
– Дело в том, Гил, что мы мало знаем о двендах. Я хочу сказать, все эти вещи в моем магазине – большей частью барахло…
– Серьезно?
Торговец бросил на него угрюмый взгляд.
– Ладно, ладно. Я зарабатываю на жизнь, пользуясь намеками и полуправдами относительно того, во что люди отчаянно хотят верить. Не надо мне об этом напоминать. Но в центре всего этого есть вещи, в которых даже кириаты не сумели разобраться. Они, знаешь ли, когда-то сражались с двендами за обладание этим миром. Но если прочесть их анналы, выяснится, что они толком не понимали, с кем воюют. Там встречаются упоминания о призраках, оборотнях, одержимости, камнях, лесах и реках, которые оживали, повинуясь олдрейнскому приказу…
– Ох, прекрати, Шал. – Рингил покачал головой. – Ты же не настолько наивен. Мне нужно обоснованное мнение, а не болтовня, которую я мог бы услышать от любого придурка на рынке Стров.
– Ты его и услышал, Гил. Мое обоснованное мнение. Кроме устных преданий и нескольких рунических каракулей на каменных столбах вдоль западного побережья, у нас нет ничего, повествующего о том, какими олдрейны были на самом деле, кроме хроники Индират М’нал. Это единственный достойный доверия источник. Все прочее, написанное кириатами на данную тему, опирается на него. А в Индират М’нале говорится, помимо прочего, что двенды могли управлять водой, камнем и деревом, оживляя их.