Общага-на-Крови Иванов Алексей

Пролог

Они квасили всю ночь, день спали, а вечером сели опохмеляться. Естественно, пивом. Их было человек десять – парни и девушки, все из общаги. Пиво принесли в автомобильной канистре и наливали в чайник, а уж из чайника, по потребности, разливали в стаканы.

Пиво легко проваливалось из горла в желудок и дальше, в мочевой пузырь. Время от времени кто-нибудь вставал и под развесёлые комментарии остающихся отправлялся в туалет. В своём блоке туалет почему-то постоянно был занят, и приходилось бегать через коридор в блок напротив.

– Нет повести печальнее на свете, чем повесть о закрытом туалете, – сказал самый остроумный после того, как в первый раз не попал в искомое место.

Когда он не смог пробиться туда же во второй раз, он уже не упражнялся в остроумии, а с досадой выключил свет.

Когда он вышел в третий раз, то обнаружил, что свет по-прежнему не горит, а туалет по-прежнему заперт изнутри.

– Эй, ты спишь, что ли? – постучав, осторожно спросил он.

Ему не ответили. Он ещё постучал. Всё равно не ответили.

– Я дверь вышибу, – предупредил он.

В туалете хранили молчание.

Тогда он саданул в хлипкую дверь плечом и с первого же раза вывернул хлипкий шпингалет. Дверь отскочила сантиметров на двадцать и уткнулась во что-то мягкое. В темноте ничего не было видно. Взломщик, не отводя взгляда от тёмной полости, протянул руку, нашарил выключатель и щёлкнул.

Он увидел изгиб унитаза, блестящую алую лужу в его чаше и багровые разводья на полу. На фаянсе безвольно лежала тонкая, очень бледная рука. На её сгибе ещё шевелилась живая кровь.

Взломщик осторожно прикрыл дверь, зачем-то погасил свет и прошёл в свою комнату.

– Так, – хрипло сказал он развесёлой компании. – Все сматываемся. Мужики, прячьте бутылки. Вовка, звони в скорую. В сортире – самоубийца.

Часть первая

Так в их дверь не стучал никто, кроме Лёли. Она словно заранее извинялась, и тихий стук растворялся в воздухе. Но Отличник услышал его и окончательно проснулся.

Он лежал и глядел на комнату, полную прохладного запаха улицы. Ночью Ванька, как всегда, расхлебянил окно, и тёмный ветер вымыл стены, вещи, тряпки, стёр с поверхности обычный их вкус – хорошо настоянного сигаретного дыма, старого пепла, пыльной материи, бумаги, кофе и чая. Теперь они были свежи и накрахмалены ночной зябкостью. В воздухе, где таял стук Лёли, не было никакого движения. Комната уже слилась с миром за стенами общаги и была словно брусок уличной чистоты, задвинутый в затхлый массив здания, как ящик. Солнечный свет, словно порезавшись, яростно пылал в гранях стаканов на столе, на грязном лезвии ножа, на ручках ложек.

Лёля снова робко постучалась. От этого звука воздух вздрогнул, в окне мелькнула птица, а посреди комнаты из пустоты возникли светящиеся пылинки. За дверью послышались шорох, вздох, шаги, и Отличник уже подумал, что Лёля отказалась от своего намерения, как раздался уверенный голос Нелли:

– Не открывают?

– Спят, – тихо, таинственно ответила Лёля.

– Интересно, чем они ночью занимались? – И Нелли без стука решительно распахнула дверь.

Тотчас, будто нажали кнопку, включился уличный шум – невнятные голоса, щебет воробьёв, шарканье шагов, подвывание и шелест далёкого троллейбуса. Обе шторы на окне, от солнечного света ветхие, кинулись вперёд как по сигналу, развернулись и выпукло надулись парусами. Ком холодного воздуха прокатился по комнате, забурлив в пепельнице тревожно выскочившим пеплом. Створка окна, блеснув, как выстрел в висок, стремительно захлопнулась. Шторы, словно расстрелянные, моментально обвисли. Пепел на столе из последних сил прополз немного и застрял на полпути среди окурков, похожих на падшую мелкую скотину.

Нелли вошла в комнату и твёрдо остановилась посередине. Лёля, сделав страшные глаза, спряталась у неё за спиной. Отличник рассматривал их сквозь туман ресниц. Нелли была одета для института, а Лёля – в халате, который ей был велик и вечно сваливался у неё то с одного плеча, то с другого, как спящий кавалерист с лошади.

– Вы что, сдохли, что ли, уроды? – свирепо предположила Нелли. – Подъём!

С кровати Игоря донёсся печальный стон.

– Доброе утро, красавицы, – сонно сказал Игорь.

– Опять всю ночь по бабам таскался? – напрямую спросила у него Нелли.

– Господь с тобой, радость моя, – сладко произнёс Игорь, прикрывая глаза от солнца ладонью. – Учебники, учебники…

– Знаем мы твои учебники, – грозно и туманно заявила Нелли. – Лучше бы не сочинял, старый пёс, а сигарет дал.

– А в буфете их приобрести невозможно?

– Ты такой жадный, Игорёк!.. – с ужасом ахнула Лёля.

– Вон лежат, на стуле, – не меняя позы, указал Игорь.

Нелли взяла со стула открытую коробку, посмотрела и сказала:

– Подлец! Тут пусто!

– Как пусто? – удивился Игорь. – На момент моего погружения в сон там содержалось не менее пяти штук.

– Их, наверное, Ванечка выкурил, – предположила Лёля.

– Я Ивана, видимо, вскоре ударю бутылкой по голове, – задумчиво произнёс Игорь. – Посмотри тогда, радость моя, в моей тумбочке, внизу.

– Больно мне охота в твоих грязных подштанниках рыться.

– В таком случае не смотри, – спокойно согласился Игорь.

Нелли присела и открыла дверцу его тумбочки. Фыркая и шипя, она побренчала дезодорантами Игоря и сообщила:

– Подлец! Тут их тоже нет!

– Так, – глубокомысленно подвёл итог Игорь. – Тогда, радость моя, посмотри в кармане у Ивана. Больше сигаретам деться некуда.

Ванька спал одетым поверх одеяла лицом к стене. Нелли, скорчив гримасу отвращения, подошла к нему и запустила руку в карман его джинсов.

– Не спутай карман с ширинкой, – предостерёг Игорь.

– Всю жизнь не путала и вдруг спутаю… – проворчала Нелли.

– Только без рук, гады… – во сне пробормотал Ванька.

Когда Нелли, добыв сигареты, с презрением удалилась, Лёля крадучись направилась к Ваньке. Встав на цыпочки, она осторожно заглянула ему в лицо и ласково погладила по плечу.

– Ва-нечка, – тихо позвала она. – Ва-ня… Просыпайся.

– Хрен вам, – буркнул Ванька.

Лёля печально вздохнула и посмотрела на Игоря.

– Игорёк, а ты спишь? – шёпотом спросила она.

– К сожалению, ещё нет, – официально ответил Игорь.

– Пойдём к нам чай пить.

– Знаешь, радость моя, я бы лучше отдал предпочтение сну.

Лёля опять вздохнула и отправилась к Отличнику. Она присела на край его койки, положила руки ему на грудь и, наклонившись, потянулась к нему губами. Они мелко поцеловались несколько раз. Отличнику было приятно чувствовать мягкие Лёлины губы.

– Приходи, Отличничек, к нам чай пить, – прошептала Лёля.

– А ты мне купишь коржик с зубчиками?

– А ты обещай, что придёшь, тогда куплю.

– Обещаю.

– Дай честное-пречестное, самое верное слово.

– Лопни моя прорва, – смеясь, поклялся Отличник.

Отличник постучался и вошёл в комнату номер двести двенадцать. Лёля сидела у стола и, обернув ладонь полотенцем, разливала по стаканам заварку из маленького, пузатого чайника, похожего на игрушечного слона. Нелли с ногами забралась на подоконник и курила – она любила курить, сидя на подоконнике. В окне за её плечом Отличник увидел угол стены общаги, сложенный из жёлтого, как вечность, кирпича. Угол уходил по резкой вертикали вверх и вниз, за урезы окна. На каждом кирпиче солнечный свет играл как мелкая вода на голышах переката. Вдалеке, за дорогой, за троллейбусной остановкой, за больничным парком, за мостом, растворяясь в утренней майской лучезарности, плавали призрачные розовые многоэтажки заречного района.

– Садись на Нелечкин стул, – пригласила Отличника Лёля.

Золотой дым сигареты смешивался с майским золотом солнца, и Нелли выглядела как светило во время затмения – тёмный силуэт, испускающий сияние.

– Какая ты красивая, Нелли, – усаживаясь, сказал Отличник.

– Кто тебе это сказал? – не сразу спросила Нелли.

– Никто. Я сам вижу.

– Ты не можешь этого понимать, потому что ты юн и, следовательно, глуп, – безапелляционно заявила Нелли.

– Опять ты, Нелечка, обижаешь Отличника, – укорила её Лёля. – Я тебе, Отличничек, купила коржиков, какие ты просил…

– Спасибо, Лёля, – сказал Отличник, взял коржик и стал сгрызать с него зубчики.

– Я не обижаю его, – возразила Нелли, пуская дым. – Я приучаю его трезво глядеть на мир и избавляться от инфантильных иллюзий.

– При чём тут инфантильные иллюзии? – улыбнулся Отличник.

– Ты в этом ничего не можешь понимать, потому что ты маленький мальчишка. Сознайся, кто тебя подучил так сказать.

– Не слушай её, Отличничек, – посоветовала Лёля, расставляя стаканы двумя пальцами. – Она бешеная.

– Сам я это понял и сказал просто так! – не унялся Отличник.

Нелли подумала и напрямик спросила:

– И чего тебе от меня надо?

– Ничего, – пожал плечами Отличник.

– Значит, ты в чём-то провинился, – убеждённо изрекла Нелли.

Она спустила ноги, спрыгнула на пол и ловко швырнула окурок в форточку. Одёрнув юбку, она деловито уселась Отличнику на колени и по-хозяйски обняла Отличника за шею.

– Я тоже так хочу, – завистливо сказала Лёля.

– Тебе нельзя, Лёлька, потому что ты старая и толстая.

– Ты сама, Нелечка, старая и толстая, – обиженно сказала Лёля и стала дуть в стакан. – Даже старее и толще, чем я.

Нелли провела ладонью по лбу Отличника, взбив ему волосы, и задумчиво посмотрела ему в глаза.

– Отличник, – велела она, – скажи честно: ты меня любишь?

– Конечно, люблю, – серьёзно ответил Отличник.

– А как я могу узнать, правда ли это?

– Поверить, – подумав, сказал Отличник.

– Нет… – недоверчиво сказала Нелли. – Таких уже не бывает.

– Он же есть, – улыбнувшись, возразила Лёля.

– А кого ты больше любишь, меня или Лёльку?

– Это глупый вопрос, Неля.

– Давай поженимся, а? – внезапно предложила Нелли.

– Мы и так всегда будем вместе, – уверенно возразил Отличник.

– Нет. Всего-то через год и я, и эта корова, и Симаков с Каминским получим дипломы и разъедемся, а ты будешь учиться здесь ещё три года.

– Но вы будете ездить в гости ко мне, а я – к вам.

– Чепуха. Мы все забудем друг друга. А так я буду тебя любить и дальше.

– А как же Игорь, Нелечка? – ехидно спросила Лёля.

– С ним я буду изменять Отличнику.

– Может, Нелечка, тогда лучше выйти замуж за Игоря и изменять ему с Отличником?

– Нет, – поразмыслив, не согласилась Нелли. – Отличник на такое не пойдёт.

– Неля, ты бы сменила тему, – предложил Отличник.

Нелли закрыла ему рот ладонью.

– Отличник! – официально заявила она. – Заткнись и слушай. Я – женщина, которая старше и умнее тебя во много раз. Я буду учить тебя жить, чтобы ты не погиб. А ты будешь делать всё, как я скажу.

– Нам, Нелечка, нельзя учить Отличника, – возразила Лёля. – Мы развращённые, а он чистый.

– Ну… Лёля… – весь поджался и скривился Отличник.

Нелли захохотала, схватила Отличника за щёки и поцеловала.

– Скажи, Отличник, – весело предложила она, – ты что, и вправду веришь, что мы хорошие?

– Дура ты, Караванова! – яростно стирая помаду, сказал красный Отличник. – Убирайся давай с моих колен!..

– Ну чего в нас хорошего? – допытывалась Нелли.

– Отстань!

– Я знаю: ты понимаешь, что каждому из нас кажется, будто в нём есть что-то хорошее и важное для всех. Но неужели ты веришь, что так на самом деле?

– Знаешь, как ты мне надоела? – с досадой сказал Отличник. – Шла бы поскорей на свою консультацию, а то опять выгонят за опоздание.

– А может, и вправду есть?.. – робко предположила Лёля.

– Просто он один в это верит, вот ты в него и влюбилась.

– Ну какая же ты противная, Нелечка!.. – сконфузилась Лёля.

– Тс-с-с!.. Тихо! – вдруг шёпотом закричал Отличник. – Тихо вы!.. Кажется, Ботва пришла!

Все разом замолчали. В блоке кто-то стучал в чью-то дверь. Лёля потихоньку приоткрыла свою дверь и глянула в щёлку.

– Ботова к вам… – оглянувшись, прошептала она Отличнику.

Ольга Васильевна Ботова была комендантом общежития. Кличка у неё была Ботва. Маленькая, толстая, дряблая, с близко поставленными глазами, неизменно одетая в синий тренировочный костюм, она и вправду чем-то напоминала ботву – завядшую, бесформенной кучей выброшенную за ненужностью.

Уверенным шагом она вошла в блок и забарабанила в дверь двести четырнадцатой комнаты, где жили Отличник, Игорь и Ванька.

В блоке было четыре комнаты, объединённые узким п-образным коридорчиком. Здесь находились умывалка и туалет. Стены были покрашены глухо-сизой, пластилиновой краской. Они словно бы покрылись гусиной кожей от того, что краска была с мусором и плохо размешана. Дурно оструганные косяки словно зудели махрами задравшейся, нерасчёсанной древесины. Пол покрывала жёлто-оранжевая банная плитка.

Постучав, Ботова сразу открыла дверь и вошла.

– …и ещё спите! – донёсся до двести двенадцатой её громкий голос. – Ну-ка, давайте вставайте! Все уже на занятиях!

– Доброе утро, Ольга Васильевна, – едва слышно Отличнику ответил Игорь. – У нас ведь сессия, свободный день…

– Знаю я ваш свободный день!.. Почему у вас в комнате электрочайник? Запрещается ведь держать электроприборы в комнате!

– Электрочайником, Ольга Васильевна, крайне затруднительно сжечь кирпичное здание.

– Ну, не знаю, не знаю, Игорёк… Симаков, ну-ка подъём!

Ответа Ваньки слышно не было. Если даже он и проснулся, то всё равно притворялся спящим.

– Симаков! Из пушки не разбудить засранца… Ну ничего, он мне ещё поклонится в ножки. Бегаешь тут за ним, как не знаю за кем, по-хорошему относишься… «Не буду, Ольга Васильевна, больше не повторится!» Вам веришь, а вы мне подлите!

– А что он опять натворил, Ольга Васильевна?

– Ну, что-что… До пяти утра спать не давал, орал матерные песни на чёрной лестнице, в двери чужие, паразит, ломился, бутылки из окна кидал. Ещё неизвестно, кто на вашем этаже балконную дверь разбил – тоже он, наверное. Где он пил-то вчера? С тобой? Или с этими вашими девками из двести двенадцатой?

– Нет, Ольга Васильевна. И мы, и девушки вчера рано спать легли. Да и Иван вроде бы часа в два пришёл.

– Уж ты бы мне не врал, Игорёк, дружка своего не покрывал бы. Мне ведь про него уже всё рассказали. Ты так ему и передай, что завтра у нас студсовет и будем ставить вопрос о выселении Симакова из общежития. Чтобы в семь часов вся комната ваша в читалке была. Я, Игорёк, тебя лично попрошу, чтобы ты привёл Симакова. А сегодня пускай он под окном стекло от бутылок подметает.

– Помилосердствуйте, Ольга Васильевна! – взмолился Игорь. – Вы же доброй души человек! Не выгоняйте его, я лично за ним следить буду! А сессия скоро закончится, и он уедет на практику!

– Добрая-то я добрая, Игорёк, но на всё добра не хватит. Сколько его терпеть можно? Раз ему сказали, два, три – ничего не понимает! Ну и пусть катится, такие нам не нужны! Вы за него уже сколько раз заступались? И до сих пор не поняли, какое это говно? Хватит, выгоним, и без права поселения на будущий год. Пусть тогда где хочет, там и живёт – на вокзале, на помойке, меня это не касается. И всё, больше не уговаривай меня.

Ботова подумала.

– Да, вот ещё, – вспомнила она. – Ты, Игорёк, сейчас как встанешь, ничем не занят?

– Учиться буду.

– Ну… Тогда ты приди ко мне, поможешь мне замок на чердак навесить, а то плотника сегодня нет, и Ринат на работе. Там только петлю починить надо. Придёшь?

– Конечно, обязательно приду. Только зря вы, Ольга Ва…

– Всё-всё, ничего не слышу! – перебила она. – Я уже ухожу!

Подслушивавшая Лёля проворно закрыла дверь. По блоку прошлёпали тапки Ботвы.

– Сука, – сказала Нелли.

– Ну как так можно?.. – страдальчески спросила Лёля.

Нелли встала, взяла массажную щётку и, глядя в зеркало на стене, начала причёсываться. Потом бросила щётку на кровать и выдвинула ногой из-под шкафа босоножки.

– Ладно, – холодно сказала она. – Пойду я на консультацию, а то и вправду опоздаю.

– Разозлилась, – печально пояснила Лёля, когда Нелли вышла. – Нелечка думает, что Ботва любит Игоря, и ей неприятно, что Игорь будет с Ботвой общаться.

– Мне кажется, что комендантша и действительно того… – Отличник неуверенно замолчал, ожидающе глядя на Лёлю.

– Всем так кажется. – Лёля отломила кусочек коржика. – Игорь говорит, что она ещё с первого курса его домогается. Вообще говорят, что она тут чуть ли не с половиной парней перетрахалась.

– А Ванька что? – перевёл разговор Отличник. – Выгонят его?

– Да вряд ли, конечно. – Лёля достала ложку из стакана и начала обводить ею квадраты на клеёнке, покрывающей стол. – Игорь за него заступится, да и Ваня ведь дружит с Ринатом, мужем Ботовой, и с Гапоновым… Если кого-то выселяют, то в конечном счёте решает студсовет, а не комендантша, а Гапонов – председатель студсовета. Да и кого выселяют на сессии? Всё равно все скоро разъедутся на практику.

– Почему же ты такая грустная стала, Лёля?

– Просто не люблю всего этого… Ване придётся с этими ублюдками связываться – с Гапоновым, с Ринатом, Игорю – с Ботвой, Нелечка будет злиться… Да и вообще… Страшно, когда тебя могут вот так раз – и выбросить на улицу, а жить негде и не на что…

Отличнику стало душно. Он поднялся из-за стола и повернулся к окну. Солнце ослепило его. «Оттолкнуться коленями – и туда… – подумал он. – Чтобы не успеть поверить во всё это, чтобы ещё счастливым…»

Сзади подошла Лёля и погладила его по затылку.

– Отличничек, – прошептала она. – Ну что ты? Всё будет хорошо. Ведь нас не разлучит какая-то Ботва…

Она усадила Отличника на койку, сама села рядом и надолго замолчала.

– О чём ты думаешь? – наконец спросил Отличник.

– Я хочу понять, почему Ванька пьянствует, – медленно сказала Лёля. – Мне кажется, это ему и удовольствия-то большого не доставляет… Меня пугает, что он, когда пьяный, всех будить бросается, кричит, в двери ломится, даже к чужим.

– Он нас с Игорем всегда поднимает, когда пьяный приходит, – подтвердил Отличник. – Просит, чтобы мы дежурили, потому что боится во сне проблеваться и задохнуться.

– Сколько я с ним ни пила, его никогда не тошнило, – заметила Лёля. – И мне страшно, Отличничек, когда он пьяный… Он сам не знает, куда злость свою девать, и бегает, всех будит, буянит или ещё дальше напивается. И страшно, и жалко его, ты не представляешь, как жалко! – Лёля глядела в глаза Отличнику. – Ведь он совсем не злой, просто ни капельки. Он мягкий, добрый, весёлый, умный. Умные ведь не бывают злыми – только жестокими.

– Почему же тогда он – злой?

– Мне кажется, что это не злость, а отчаяние. Он от отчаяния кажется злым. И будит от отчаяния.

– А откуда у него это отчаяние?

Лёля пожала плечами.

– Мне кажется, что ему просто страшно быть наедине с собой. Мучает его что-то… – Она отвела взгляд от Отличника. – Он вечно выделывается и выдаёт себя за другого. Раньше он в приличной компании пил – с нами, с Игорем, со Стрельченками, с Мишей Беловым, с Бумагиным, и всё было нормально. А с третьего курса начал бухать с какими-то идиотами типа Гапонова, Рината или Генерозова – вот тогда и пошёл буянить. А почему? Что случилось?

– И ты считаешь, что это от того, что он себя боится?

– Что-то и страшное, и жалкое у него на душе, и он боится думать об этом, изгоняет все мысли. Но что с ним может быть? Это, понимаешь, не чего-то там плохое, ужасное, вроде как он зарезал кого, а, наоборот, что-то хорошее, чистое, что у него отняли…

– Я знаю, что ты думаешь, – сказал Отличник. – Ты думаешь, что все Ванькины вывихи из-за того, что он в кого-то неудачно влюбился и любит до сих пор.

– А разве не похоже? – тихо спросила Лёля. – Ведь я ему нужна, только чтобы потрахаться со мной…

– Нельзя так говорить, Лёлечка. И думать так нельзя, – твёрдо возразил Отличник. – Он любит тебя, но почему-то боится своей любви. Он не тебя мучает, а себя.

– И всё же я не могу так жить… – совсем тихо сказала Лёля.

Лёля ссутулилась и поникла, сплела пальцы и стиснула руки между коленей. Отличник за подбородок осторожно приподнял её голову, чуть нагнулся и заглянул ей в лицо. Лёля сидела не открывая глаз, но ресницы тяжело набухли слезами.

– Ну что ты, Лёлечка, – нежно сказал Отличник, утешая её, как только что его утешала она. – Конечно, Ванька свинья… Но ты терзаешь себя, когда пытаешься его осуждать. Брось. Прими его таким, какой он есть. Ведь твой главный дар – это сострадание… Ты это умеешь… Не изменяй себе, и всё придёт. Если хочешь, я помогу тебе, как получится, конечно…

Лёля молча и вслепую подставила ему губы. Отличник поцеловал её, и она стала вытирать лицо ладонями.

– Может, так и надо… Во мне, Отличник, иногда вдруг столько гадких мыслей появляется, что я сама себе удивляюсь… А ты говоришь, что я добрая.

– Это плохо, когда гадкие мысли, – согласился Отличник. – Но это не самое страшное.

– А что самое страшное?

– Когда не любишь, – убеждённо сказал Отличник.

И тут дверь вдруг распахнулась, и с порога раздалось:

– Та-ак, мои кости моют, сплетничают, на постели валяются!.. Лёлька, я тебя сколько раз предостерегала от случайных связей? Тем более с детьми.

Нелли закрыла дверь, скинула туфли и положила на стол сумку. Лёля встала и подошла к Нелли, которая в это время убирала в шкаф косынку. Лёля обняла её сзади за талию и потёрлась щекой о плечо.

– Ты всё-таки не пошла на консультацию, Нелечка?

– Уйди, старая шлюха, – сварливо сказала Нелли.

– Ты меня ещё любишь, Нелечка? – жалобно спросила Лёля.

– Лёлька, ты сама подумай, – отстраняясь и разворачиваясь лицом, нравоучительно сказала Нелли. – Я люблю Отличника. Ты у меня его отбиваешь. Целуешься, валяешься с ним в койке, ревёшь – вижу по глазам. И как я могу любить тебя после этого? – Она сделала паузу и сказала Отличнику: – Я сейчас буду переодеваться, но ты можешь не отворачиваться. С детьми даже в женскую баню пускают.

Нелли начала расстёгивать пуговицы блузки.

– Но ведь Отличник не твой лично, Нелечка, – заметила Лёля. – Я ведь могу немножко его полюбить, пока тебя нет.

– Как не мой? – удивилась Нелли. – А чей же? Кто его воспитал, родил, грудью вскормил, в конце концов?

– Отличник общий, – упрямо возразила Лёля.

Когда Отличник вернулся в свою комнату, Игорь и Ванька уже проснулись. Игорь заправил кровать, сидел на ней и курил, стряхивая пепел в пепельницу, стоящую перед ним на стуле. Ванька тоже сидел на своей взрытой постели и бренчал на гитаре. У них обоих был такой вид, словно только что они сказали друг другу что-то очень неприятное. Следуя их примеру, Отличник тоже опустился на свою койку.

Ванька был босой, в мятых джинсах с расстёгнутой ширинкой и в клетчатой рубашке, раскрытой по всей длине. Он внимательно глядел на гриф, по которому робко переступали его жёлтые, прокуренные пальцы, и медленно, запинаясь, набирал на струнах мелодию романса «Белая акация». Ванька был одного роста с Отличником, но старше всех: старше Игоря на два года, Нелли и Лёли – на три, а Отличника – на целых шесть лет. Самым ярким впечатлением от его внешности была всклокоченная тёмно-рыжая борода, из которой торчал длинный нос. В противоположность одетому Ваньке Игорь сидел на кровати в трусах и белых носках. Но, в отличие от Ваньки, который носил простонародные, раздольные сатиновые «семейники», Игорь признавал лишь узкие плавки. Они очень шли к его поджарой, вытянутой фигуре с широкими плечами и узкими бёдрами, к смуглой коже, щедро поросшей чёрным волосом.

Увидев Отличника, Игорь посмотрел на Ваньку и сказал:

– Иван. Вот пришёл Отличник. Есть предложение начать серьёзный разговор.

Ванька страшно не любил таких серьёзных разговоров, в основном потому, что обычно его начинали воспитывать. Он уронил руку на струны, высыпав на пол оставшиеся ноты романса, и, глядя на гриф, запел дурным голосом, варварски себе аккомпанируя:

Некоторое время Игорь молча смотрел на Ваньку. Игорь был склонен к подобным эффектным театральным паузам. Ванька нрвничал и злился.

– Ну, Иван, – начал Игорь, – будь так добр, расскажи, как ты провёл миновавшую ночь.

Ванька механически колупнул ногтем струну.

– Хрена ли докапываешься? – грубо спросил он.