Фаза ингибиторов Рейнольдс Аластер

– Девяносто километров, – сказал я. – Если кто-то в самом деле направляется в нашу сторону, примерно через сорок пять часов он постучится к нам в дверь. Интересно, что он надеется найти?

Чувствуя, что откладывать столь важное событие больше нельзя, я поднялся по короткой лестнице и вышел на сцену, представ перед гражданами. Меня сопровождали двое чиновников без тулупов, в церемониальной одежде, лишь чуть менее вычурной, чем моя собственная.

Стоило толпе меня увидеть, и атмосфера ощутимо изменилась. Я почувствовал, как вспотели подмышки. Здесь было не столь прохладно, как в Святилище, а пять тысяч человек, столпившихся на форуме, лишь добавляли тепла и влажности.

Ропот и шорох смолкли. Кто-то в последний раз кашлянул, и наступила тишина.

Я попытался охватить взглядом всех собравшихся. В первых шести рядах они сидели в креслах, а дальше были только стоячие места, и даже с высоты своего положения я мало что мог разглядеть в скоплении усталых и встревоженных лиц. Я попросил прийти всех жителей Солнечного Дола, за исключением больных или занятых на неотложных работах. Пять тысяч человек – слишком много, чтобы знать каждого лично, но несколько сотен из них я мог назвать по имени, с ними меня связывали семейные, профессиональные и политические отношения.

Среди присутствующих была Мина Лофгринд, чей отец Маркус погиб при строительстве двадцатой пещеры. Мина гнула спину на грядках шпината, чтобы нас прокормить. Нейт Маснек, потерявший большую часть кисти руки в аварии на бумажной фабрике считаные недели назад, шел на поправку, но я знал, что потом ему придется сменить работу. А вот Этьен и Мохтар, неутомимые знатоки замкнутой системы жизнеобеспечения; не проходит и дня, чтобы они не ремонтировали какой-нибудь узел или не пытались заставить его работать эффективнее. И естественно, здесь не было детей – по крайней мере, детей младше Викторины.

Я с легкостью нашел Николя и ее дочь во втором ряду. Их засыпали со всех сторон вопросами, желая заранее узнать, о чем я буду говорить. Судя по раздраженному взгляду Николя, ее терпение было на пределе.

Многие ли из тех, кого я знаю, полностью на моей стороне? Еще до истории с Рюриком Тэйном это нелегко было понять. По большому счету, Солнечный Дол не поддержал его попытку мятежа, но, кроме простого неодобрения, имелось и множество других мнений. Некоторые считали, что я был чересчур благодушен, позволяя несогласным организовываться и строить планы, и что часть ответственности лежит на мне. Другие полагали, что я проявил непозволительное мягкосердечие в выборе метода казни, ведь тот, кто подверг нас всех опасности, заслуживал повешения, потрошения и четвертования.

В том, что по этому поводу думает семья Рюрика, у меня не было никаких сомнений. Его жена Орва сидела рядом с его братом (и своим деверем) Сореном. Я старался не смотреть в их сторону, но тщетно. Отчего-то подмывало взглянуть Орве в глаза, словно только так я мог себя реабилитировать.

«Чего ты хочешь? – подумал я. – Моей крови?»

У меня не было ни малейшего желания казнить Рюрика. Но сама суть его преступления исключала какое-либо иное наказание. Так гласило жесткое законодательство, которое мы оба помогали создавать в первые дни существования Солнечного Дола. Само наше выживание, сама возможность скрываться от волков зиждились на простом и обязательном для всех постулате: никто не может покинуть систему.

Чтобы это гарантировать, я уничтожил «Салмакиду». Мы забрали с корабля все, что могло пригодиться, а потом отправили его на автопилоте в сторону Михаила – конечно, точно рассчитав момент столкновения, чтобы взрывы двух сочленительских приводов выглядели как выбросы фонового излучения. Этот жертвенный акт был хорошо известен, и память корабля чтили; в числе прочего «Салмакида» присутствовала на стенной росписи, которой Викторина и ее соученики (а также их предшественники) покрыли школьную стену. Принцип был незамысловат и доходчив. Желание улететь может стать неодолимым после нескольких тяжелейших десятилетий, а волки могут не появляться год за годом, порождая у нас предательскую мысль, будто они ушли навсегда. А значит, лучший способ избежать катастрофы – ликвидация транспортного средства. Мы преднамеренно оставили себе лишь возможность путешествовать внутри системы, причем исключительно в экстренных случаях.

Но лет пять назад начал распространяться слух.

Как и любая наглая ложь, он был весьма коварен и трудноопровержим. Говорили, что на самом деле «Салмакиду» никто не уничтожал, и что она все еще на ходу, и что ее держат где-то неподалеку от Солнечного Дола для бегства правящей элиты в случае появления волков или какой-либо иной катастрофы. А большинство из пяти тысяч будут брошены на произвол судьбы, поскольку корабль способен взять на борт лишь немногих счастливчиков.

Когда впервые поползли эти слухи, Рюрик от них попросту отмахивался. Позже стал относиться к ним с осторожным скептицизмом, не веря, но и не полностью отвергая. Наконец задумался о том, как использовать их в своих собственных политических целях. У нас возникли серьезные разногласия при планировании действий на случай контроля за рождаемостью, продовольственного нормирования и тому подобного, и Рюрик начал агитировать за смену руководства. Вряд ли поначалу он воспринимал ложь всерьез. Для него это был лишь удобный рычаг, чтобы создать некоторый раскол в обществе и набрать сторонников. Но, полагаю, со временем он начал в нее верить, хотя сам участвовал в операции по уничтожению корабля.

Рюрик и его команда мятежников добрались лишь до ангара для шаттлов, но, попытавшись покинуть Солнечный Дол без прямого распоряжения Святилища, он навлек на себя самое суровое наказание по нашим законам.

Помиловать его было не в моих силах, но я сделал все возможное, чтобы спасти его сообщников, включая Орву Тэйн, которая, несомненно, знала о планах мужа. По справедливости, ей бы сейчас сидеть за решеткой в скромной тюрьме Святилища. Но от этого не было бы никакой пользы. Орва хорошо работала, многие ее уважали, так что я воспользовался всем моим авторитетом, чтобы избавить ее от ответственности за участие в мятеже.

«Ты либо слишком мудр, – доверительно сказал Морган Валуа, когда я изложил свой план защиты сообщников Рюрика, – либо чрезвычайно легковерен. Надеюсь, у нас есть лет тридцать – сорок, чтобы выяснить, что из этого правда».

«Если нам посчастливится столько прожить, – тихо ответил я, опасаясь чужих ушей, – я с готовностью приму любой приговор».

Сейчас Валуа наблюдал за мной, стоя у самых кулис. Судя по его мрачному взгляду, он считал, что от моего выступления пользы будет немного. Не следует, полагал он, публично объявлять о нашей гостье, пока мы не разберемся, что она из себя представляет и как с ней связаны сейсмические пертурбации. Но уже пошли слухи, и я слишком хорошо знал, сколько может быть вреда, если дать им волю.

– Друзья, – начал я, с улыбкой глядя на собравшихся и пытаясь придать голосу уверенности, – у меня есть новости, преимущественно хорошие. Как вам всем известно, некоторое время назад я отправился на перехват корабля, который угрожал выдать Солнечный Дол волкам. Пусть этот корабль и не пытался вступить в контакт с нашей общиной, его поведение вызывало тревогу. Его было необходимо уничтожить, даже если это подразумевало гибель многих невинных душ. – Я придал тону надлежащую серьезность. – Однако это вовсе не означает, что исполнение долга доставило бы мне радость. К тому же наше вмешательство было закономерно сопряжено с огромным риском. Но этот риск мы осознавали всегда. Мы решили, что готовы пойти на него ради Солнечного Дола, ради пяти тысяч его обитателей, к кому я сейчас обращаюсь. Итак, пришелец был успешно перехвачен и уничтожен.

Я вглядывался в лица, пытаясь понять, как люди отнеслись к тому, о чем я умолчал: что пришелец был уничтожен скорее вопреки моему вмешательству, а не благодаря ему. Если у кого-то и имелись сомнения, их тщательно скрывали.

– Это не столь приятная новость, – продолжал я. – Погибли люди, и мы скорбим по ним. Но эта трагедия подарила нам еще одну жизнь.

Послышался ропот, в котором смешались в равной мере удивление, любопытство, скептицизм и негодование.

– В живых остался один из пассажиров, – сказал я. – Мы полагаем, что это женщина, вероятно, с Приюта. Возможно, мы знаем ее имя, но лучше подождем, когда она сама сможет нам представиться. Похоже, она хорошо себя чувствует, судя по обследованию, которое нам удалось провести. Наша гостья еще в анабиозе, но вряд ли пройдет очень много часов, прежде чем она сможет общаться. – Я натянуто улыбнулся. – Потом придется выполнить самую трудную задачу – объяснить ей, что случилось. Полагаю, для нее это станет шоком и ей потребуется помощь, чтобы все осознать. Возможно, сперва мы ей не понравимся. Но, думаю, со временем, благодаря нашему терпению и участию, она свыкнется с произошедшим и будет рада, что выжила. А мы, в свою очередь, будем рады принять ее в наше общество.

– Еще один рот, который придется кормить, – выкрикнул Сайлус Маурус, один из моих самых смелых и шумных критиков.

Он сидел в первом ряду, по-жабьи расплывшись в кресле и воинственно скрестив на груди руки.

– Да, – с энтузиазмом ответил я. – Еще один рот, который придется кормить. Еще пара легких, которая добавит нагрузки нашей системе жизнеобеспечения. Еще живая душа, нуждающаяся в крове и тепле. Мне нужно объяснять, что она принесла с собой? Возможности. Разум, полный новых идей. Новые истории, новые уроки. Новые песни, новые шутки. Ей достаточно привнести сюда хоть что-нибудь новое, сущую мелочь, чтобы жизнь в Солнечном Доле изменилась радикально. Это может быть неизвестный нам способ выращивания шпината, или приготовления баранины, или удаления гнилого зуба, или сшивания овечьих шкур.

– А может и вообще ничего не быть, – криво усмехнулся Маурус.

– Может, – согласился я, – хотя это и маловероятно. Но вот что я вам скажу. Нельзя определить ценность человека, задав ему несколько вопросов. Чтобы понять, чего стоит жизнь, никакой жизни не хватит. И именно это мы дадим нашей гостье, без всяких ограничений и условий, – новую жизнь среди нас, в Солнечном Доле. – Не дожидаясь, когда кто-нибудь из критиков вставит хоть слово, я добавил: – Она найдет себе работу по способностям. Каждый вносит свой вклад, и она тоже этим займется. Но с того момента, когда она откроет глаза, мы будем относиться к ней как к одной из нас. Если она может предложить нам нечто новое, то сделает это со временем. Но мы не станем ничего от нее требовать. Мы дадим ей нашу дружбу и доброту.

– А что скажешь насчет странных звуков, о которых ходят слухи? – Нейт Маснек, слегка приподнявшись в кресле, потирал здоровую руку забинтованной культей.

Я постарался сдержать недовольство. Маснек всегда был честен со мной, и сейчас он задал не праздный вопрос. Не его вина, что слухи о сейсмических пертурбациях уже просочились за пределы Святилища.

– В последнее время наблюдается достаточно высокая метеоритная активность, – ответил я достаточно близко к истине, чтобы не бередить собственную совесть. – Как обычно, мы отслеживаем всю сейсмическую активность и соответственно реагируем. В данный момент никаких оснований для беспокойства.

Только теперь я заметил подошедшего сбоку Моргана Валуа.

– Спасибо за исключительно полезную информацию, администратор, – проговорил он так напряженно, будто считал, что еще немного – и я потерплю позорное публичное фиаско. – Поскольку у тебя еще достаточно дел, а здесь так много граждан, я воспользуюсь возможностью и сделаю несколько объявлений. – Он подчеркнуто не стал ждать моего согласия. – Прежде всего рад сообщить, что ответвление в четвертую камеру расчищено после случившегося в прошлом месяце обвала…

Собравшиеся все еще выкрикивали вопросы, хотя Валуа пытался перевести разговор на такие темы, как сезонный урожай шпината, обязательное нормирование воды и обновленное расписание учебных занятий.

Я несказанно обрадовался, что могу повернуться к людям спиной и покинуть сцену.

День уже подходил к концу, когда наша гостья оказалась готова к выходу из криосна. Законные дела в Святилище (насчет которых Валуа был прав) отняли у меня последние часы перед возвращением домой. Я слегка беспокоился, какой прием мне окажет Викторина. Однако Николя, похоже, с ней поговорила, или девочка успела оттаять, а может, возымели некоторое действие мои слова на собрании, – от антипатии, которую я ощущал накануне, почти ничего не осталось. Я пожалел, что взрослые не способны с той же легкостью, что и дети, выходить из тупиковой ситуации и забывать о том, что казалось непростительным считаные часы назад, – и позавидовал способности юных избавляться от своего прошлого «я», как от старой бесполезной шкуры.

– Она уже выбралась из своего гроба? – спросила Викторина, пока мы расставляли на доске фишки для игры, которой часто предавались после ужина.

– Нет. Может, завтра, если все пойдет хорошо. Спешить незачем. Ей потребовались десятилетия, чтобы до нас добраться, так что несколько часов ничего не изменят.

– Как думаешь, она когда-нибудь видела волков?

– Сомневаюсь. Мы полагаем, что она покинула свою планету за годы до появления волков. Многое из того, что мы воспринимаем как само собой разумеющееся, станет для нее новостью, которую не так-то просто будет переварить.

– Ты ведь говорил с ней там, в космосе? А на собрании ничего об этом не рассказал.

– Да, я с ней говорил, но не возьмусь судить, много ли она поняла. Потому и решил не упоминать. Если мы с мамой посреди ночи прервем твой крепкий сон и станем нашептывать всякие секреты, вспомнишь ли ты их утром?

– Зависит от того, какие секреты.

– В логике ей не откажешь, – улыбнулась Николя, доставая из мешочка самодельные игральные кости. – И все же поможем пассажирке приспособиться, сделаем все, что от нас зависит? Будет только лучше, если в Солнечном Доле появится новое лицо.

– Как думаешь, она станет злиться из-за того, что все остальные на ее корабле погибли? – со всей непринужденностью спросила Викторина.

– Думаю, расстроится, когда услышит правду, – ответил я, выставляя фишки на исходные позиции. – Но, возможно, она не знала всех этих людей так же хорошо, как мы знаем друг друга в Солнечном Доле.

– И все равно она не сможет ни с кем поговорить о родных местах.

– Да, – кивнул я, встретившись с Николя взглядом. – Наверное, ей будет тяжко, пока она не приспособится к новой жизни.

– Многое бы изменилось, – тихо сказала Николя, – если бы выяснилось, что она не единственная выжившая.

Я коротко кивнул, предпочтя не развивать тему. Следовало сообразить, что новости об уловленных сейсмофонами ударах обязательно просочатся за пределы Святилища, особенно если учесть, что я сам выступил против их засекречивания.

Мы сыграли три партии, и Викторина наголову разбила нас с Николя. Потом усталость взяла свое, и мы все стали готовиться ко сну.

– Были слухи, – тихо сказала Николя, когда мы сидели вдвоем, допивая чай, – будто что-то приближается с востока.

– Именно так. Слухи, и ничего больше.

– Нейт Маснек спрашивал про странные звуки, а я что-то слышала про шаги.

– Не стоит обращать внимание. Никто не стал бы высаживаться в девяноста километрах отсюда, чтобы после идти пешком по поверхности.

– Может, они ничего не знают про нас.

– В таком случае слишком уж странное расстояние – всего лишь девяносто километров. Это выглядит полной бессмыслицей. Если бы они обнаружили наше присутствие, то сели бы ближе. Может, не прямо у нас над головой, но и не в десятках часов пути. А случайный гость высадился бы где угодно на Михайловом Дне, но только не в этом секторе. – Я улыбнулся, стараясь успокоить Николя, хотя сам с трудом сдерживал страх. – Думаю, все намного проще: эти сейсмофоны не слишком надежны, а кабели, соединяющие их с Солнечным Долом, вполне способны повредиться. Пусть на поверхности не бывает непогоды, зато геология дает о себе знать. Температура хаотически меняется, кора планеты сжимается и растягивается, и стоит какому-нибудь кабелю лишь потереться о камень, чтобы мы получили ложный сигнал.

– В последние недели вообще творится что-то загадочное. Сперва Рюрик Тэйн, потом тот пришелец. А теперь возвращаешься ты, когда мы уже думали, что тебя нет в живых, и привозишь подарок для нашей общины, причем весьма своеобразный. Никто не знает, что обо всем этом думать, Мигель. Будто какое-то дурное предзнаменование. – Она улыбнулась, спеша заверить меня, что пока не готова поверить предрассудкам. – Слишком много неясного. Мы все выживаем, не зная, чего ожидать. Вряд ли это можно назвать нормальной жизнью. – Она кивнула в сторону спальни, где засыпала ее дочь, которой, как я надеялся, снились настолько приятные и беззаботные сны. – Если бы ты узнал, что всем нам станет хуже, ты бы мне рассказал, несмотря на запреты твоего Святилища?

– Рассказал бы.

– Что ж, ладно. Ложись спать, и крепкого сна – я еще никогда не видела тебя таким усталым, как в последние дни. А завтра, если все будет хорошо, твоя пассажирка заговорит.

Поздним утром я вышел из своего кабинета и направился в лазарет, куда меня вызвала Киргиу, дежурный врач. Видимо, такой же вызов получил и Валуа – мы едва не столкнулись в каменном тоннеле, соединявшем две части Святилища.

– Альмы с нами не будет? – спросил я.

– У нее хватает проблем, друг мой, помимо твоей выжившей любимицы.

Я удивленно взглянул на него – нервный тон звучал непривычно в устах невозмутимого Валуа. Похоже, напряжение последних дней отразилось на всех нас, выставив напоказ наши слабости.

– Все те же странные шумы с сейсмофонов?

– Нет, хотя в данных обстоятельствах настроение они не поднимают. – Валуа понизил голос, хотя вряд ли кто-то мог нас подслушать. – Петр и Савл пропали.

Я понял, что он имеет в виду, пусть и надеялся, что ослышался. Петр и Савл – два наших сторожевых спутника-апостола, часть общесистемной сети раннего предупреждения.

– Пропали? В смысле, замолчали?

– От них не поступил сигнал состояния. Он посылается не по четкому расписанию, а в пределах окна, когда мы должны его принять. Окно было, а сигнала не было. Мы дождались, когда Михаил немного оживится, и послали запрос. – Видя мою растущую тревогу, он добавил: – Маломощный, в самом нижнем диапазоне, по обычному протоколу, нацеленный на Петра и Савла.

Я прошел несколько шагов и спросил:

– И что?

– Ответа не последовало. Такая команда обязательна к исполнению; если апостол ее получает, он подтверждает прием вне зависимости от активности Михаила или иных факторов, влияющих на работу. При серьезной поломке апостол имеет возможность перейти в режим самовосстановления. Такое уже случалось – после удара метеорита, достаточно малого, чтобы повредить спутник, но не уничтожить его. Иногда они возобновляют работу самостоятельно, иногда приходится лететь и чинить их. Но чтобы замолчали два одновременно…

– Что ж, у нас осталось еще десять – вполне достаточное покрытие. Конечно, если все они работают как надо. – Я успокаивающе похлопал Валуа по плечу, пожалев, что рядом нет никого, способного оказать мне такую же любезность. – Как-нибудь справимся, Морган. Это только на общем фоне кажется, что все плохо, но тут нет ничего такого, с чем мы не сталкивались раньше.

– И все-таки что-то не так, Мигель. Всерьез и по-настоящему не так.

Мы как раз подошли к лазарету, и Валуа кивнул на застекленный отсек, где держали пассажирку.

– Что-то не так с этой… если не ошибаюсь, Брианной Бетанкур?

Доктор Киргиу и ее коллеги готовились извлечь женщину из капсулы. Та уже была открыта, ее верхняя часть лежала в стороне, будто снятая крышка гроба. Врачи в халатах и масках рылись в капсуле руками в перчатках и какими-то инструментами. Высокая, сутуловатая Киргиу стояла сбоку, держа планшет, а ее коллега водил сканером вдоль капсулы.

Понять, что происходит, было нелегко. Кроме врачей, капсулу окружали тележки с мониторами, системы жизнеобеспечения (пока не работавшие, но пребывавшие наготове) и нагруженные мешками с разноцветными медицинскими растворами стойки.

Я нажал вделанную в перегородку кнопку интеркома:

– Доброе утро, доктор Киргиу. Спасибо, что позвали меня. Могу я узнать, как скоро она очнется?

Высокая женщина подняла взгляд от планшета, и из решетки над окном послышался ее голос:

– Она уже очнулась бы, если бы не наши анестетики, администратор. Как только она начала подавать признаки жизни, мы погрузили ее в сон. Надо проверить еще раз ее кровь и сделать последние анализы.

Пока пассажирка пребывала в анабиозе, врачи просверлили капсулу и взяли крошечный образец ткани. Этого вполне хватило, чтобы проделать ряд основных анализов и подтвердить (насколько это было возможно), что она человек, а не созданный волками конструкт. Врачи также проанализировали образец на известные нам заразные болезни, после чего взяли у Брианны кровь, костный мозг и спинномозговую жидкость. Вероятно, все это подверглось еще десятку тестов, слишком сложных для того, чтобы пытаться объяснить мне их суть. Киргиу повернула планшет экраном ко мне, там ползли туманные контуры знакомых частей тела: таза, ребер, плеч и черепа. Хоть я и не был хирургом, ничто из этого не выглядело искусственным даже при самом высоком разрешении сканера. Мозг не нарушали никакие имплантаты, на теле отсутствовали следы травм.

Киргиу вновь провела сканером вдоль туловища пассажирки.

– Стоп! – сказал я. – Я что-то заметил. Проведи немного назад, вокруг грудной клетки.

– Что ты заметил? – спросила Киргиу.

– Не знаю. Что-то сплошное, где-то в груди. Какое-то уплотнение, вроде имплантата. Размером примерно с кулак. Похоже на искусственное сердце.

– Там ничего нет, Мигель. – Она поводила сканером в интересовавшей меня области. – Кости, мышцы, легкие, сердце. Обычные ткани, обычные органы. Ничего механического.

– Клянусь, я что-то видел.

– Сканер все записывает. Я воспроизведу. Отмотать на тридцать секунд?

– Думаю, вполне хватит.

Киргиу снова пустила воспроизведение. Я не сводил глаз с экрана, пока мы не добрались до того момента, когда Киргиу по моей просьбе вернула сканер к грудной клетке.

– Там ничего нет, – осторожно повторила она, ожидая моих возражений.

Но сказать мне было нечего – я тоже видел запись, и в ней не обнаружилось ничего необычного.

– Хотя я смотрю через окно, – заметил я. – Может, какое-то отражение или игра света.

Женщина в маске с сомнением кивнула, возможно полагая, что на мне все еще сказываются последствия пережитого.

– Чтобы завершить все анализы, потребуется несколько часов. Но, с учетом соблюдения всех обычных гигиенических мер, не вижу причин не будить ее, если ты готов к встрече.

– Я готов.

– Хорошо. Скажем, через полчаса?

Между врачами возник просвет, и я впервые увидел пассажирку не через разделявшее нас зарешеченное окно в ее капсуле. Она показалась мне маленькой, бледной и хрупкой без металлической брони, непроницаемой для жара, холода или вакуума. Как и все мы, она была человеком – чрезвычайно уязвимым существом.

– Будьте с ней поосторожнее, – сказал я.

Кантор уже подготовил главный стол с увеличенным изображением окрестностей в радиусе двухсот километров. При таком разрешении Солнечный Дол был как жирный отпечаток пальца – скопление из двадцати пещер на глубине от двухсот до шестисот метров. От поселения расходилось около десятка радиальных линий длиной от пяти до двадцати километров – проложенные с немалым трудом тоннели к реакторам, ангарам для шаттлов и наружным шлюзам. Дальше никаких подземных сооружений не было, лишь станции дистанционного наблюдения, рельсотронные установки и паутина кабелей, соединявших отдаленные датчики и оружие со Святилищем.

Кантор отметил зелеными призмами находившиеся в пределах этих двухсот километров сейсмофоны, включая те три, которые уловили повторяющийся сигнал. От этого скопления теперь тянулся след из светящихся точек, огибая кратеры и глубокие трещины, но в целом двигаясь в направлении Святилища. Я оценил его протяженность: от сорока пяти до пятидесяти километров. След уже миновал несколько других сейсмофонов, чье покрытие улучшалось по мере приближения к Солнечному Долу, и теперь находился рядом с двумя синими призмами – глазами и ушами, которых у нас имелось не столь много.

– Значит, это никакой не дефект, – тихо сказал я.

– Если считаешь, что утверждение очевидного помогает твоим аналитическим способностям, можешь не стесняться, – столь же тихо ответила Чунг.

– Там что-нибудь видно? – обратился к Кантору с вопросом Валуа.

– Если там что-то есть, у нас все шансы увидеть в ближайшие несколько минут. Михаил почти в высшей точке, так что контраст низкий, зато освещенность высокая – не идеально, но куда лучше, чем темнота. Те два глаза стоят за каменной грядой, так что пока мы ничего различить не можем. Но если показания наших сейсмофонов верны, причина пертурбаций должна появиться очень скоро.

– У этих глаз есть оружие? – спросил я.

– Нет, только пассивная защита. – Кантор ткнул пальцем в другую пару призм, сразу за двадцатикилометровой отметкой, где находился наш самый дальний наружный шлюз. – Зато эти вполне зубастые, и они сумеют навестись на медленно движущуюся по поверхности цель.

У нас имелось два типа рельсотронов: тяжелые орудия, нацеленные в небо, и пушки поменьше – последняя линия обороны на случай, если что-то сумеет добраться до нас по поверхности. Эта защита играла скорее психологическую роль, но я бы лучше вырвал бы себе ногти, чем обошелся без нее. Чтобы комфортно ощущать себя по ночам, многим достаточно задернуть занавеску или сунуть голову под одеяло, и я считал необходимым обеспечить такой комфорт по максимуму.

– Там что-то… – начал Кантор.

На два висящих в воздухе экрана выводилась картинка с глаз, обозревавших каменную гряду. Оба изображения выглядели почти одинаково, поскольку два глаза располагались всего в километре друг от друга. Неровная, не вполне горизонтальная линия гряды делила картинки напополам. Над грядой простиралась мгла космоса. Хотя на Михайловом Дне сейчас был «день», на нем отсутствовала атмосфера, которая могла бы рассеять в небе свет Михаила, а сам Михаил находился позади глаз. Пылевое облако на орбитальном пути Михайлова Дня было слишком слабым, чтобы его можно было увидеть на фоне ярко сияющей поверхности планеты в нижней половине каждого изображения. Поверхность эта была лишена каких-либо черт, отчего становилось сложнее оценить расстояние, возвышение и относительные размеры. Михаил был звездой не из ярких, но даже света красного карлика хватало, чтобы затмить тени и снизить контраст, отчего земля напоминала ровный мазок охры на стене.

Я уже заметил минимальное несовпадение двух изображений, обусловленное разной позицией глаз, а услышав Кантора, начал различать на одной из картинок нечто поднимающееся над каменной грядой – белую выпуклость, похожую на восходящую над горизонтом бледную планету. Планета превратилась в белое полушарие, затем чуть правее появилось второе. Теперь то же самое видел уже и второй глаз.

Мы молча наблюдали. Полушария продолжали подниматься. Это оказались головы, а точнее, шлемы с черными прорезями спереди. Потом появились плечи, туловища, руки и ноги двух одетых в белое, шагавших бок о бок. Значит, мы слышали поступь не одного, а двоих. Впрочем, незнакомцы шли в ногу, одновременно поднимая и опуская ступню.

Поднявшись на гряду, они начали спускаться. Они выглядели как вырезанные из белой бумаги силуэты, скользящие вниз по вертикальной поверхности, но виной тому была крайняя близорукость глаз вкупе с отсутствием атмосферных помех и каких-либо ориентиров, позволявших оценить перспективу.

Меня поразило, насколько медленным казалось движение. Вряд ли Кантор сильно ошибся насчет двух километров в час – вполне достаточно, чтобы преодолеть за день сорок пять – пятьдесят километров. Ресурсов скафандра при необходимости хватило бы и на более долгое время, к тому же при некоторой доработке скафандр мог идти на автопилоте, если находившийся внутри был ранен или спал. И тем не менее в неторопливой синхронной походке чувствовалось нечто неестественное, вызывавшее мысль о тревожных сновидениях.

У меня зашевелились волосы на затылке.

– Сможем увидеть их получше, когда они подойдут ближе?

– Возможно, – ответил Кантор. – Зависит от того, каким путем они двинутся, спустившись с гряды.

– Мне нужна любая информация. Знаки, имена – все, что может связывать эти скафандры с «Тишиной в раю». Не помню, говорил ты мне или нет, – с ними пытались связаться?

– Полное молчание в эфире с тех пор, как мы услышали шаги. Если эти двое и общаются друг с другом, то на каком-то канале малого радиуса, который нам не перехватить. – Кантор с сомнением посмотрел на меня. – Может, Святилищу стоит послать кого-нибудь им навстречу? Они примерно в двадцати километрах от нашего дальнего шлюза, но если сейчас отправится группа на электрокаре к концу тоннеля, она встретит наших гостей на полпути.

– Не будем спешить, – сказал я. – Подождем, пока не разглядим их получше или пока не убедимся, что они направляются к шлюзу. Потом решим, что делать дальше.

– Не вижу ничего похожего на оружие, – заметил Валуа.

Доктор Киргиу помогла мне облачиться в стерильное одеяние.

– Не снимай маску и очки. Никакого физического контакта, пока мы не получим анализ крови. Можешь с ней поговорить, но не подвергай ее лишнему стрессу. Если она мало что помнит о случившемся, не стоит вываливать на нее все разом.

– Постараюсь вести себя вежливо. Но есть ряд вопросов, которые нам необходимо задать.

– Я буду следить за мониторами по эту сторону стекла, так что сразу замечу, если она разволнуется.

Пройдя через шлюз в выделенную зону, я приблизился к койке пассажирки и опустился на стул слева от нее, напротив контрольной аппаратуры. Киргиу сказала, что наша гостья уже должна была пробудиться от анестезии, но та пока никак не реагировала на мое присутствие. Я наконец увидел вместо бестелесного овала в гробу женское лицо.

Она выглядела моложе меня, но так я мог бы сказать почти о каждом. Кожа была белой, в буквальном смысле как снег, без пигментации, если не считать темных пятен вокруг закрытых глаз. Волосы отсутствовали – череп напоминал гладкий белый купол. Губы имели пепельный оттенок.

Жемчужно-серыми были и ногти на покоившихся на простыне руках.

Я ждал, прислушиваясь к ее дыханию. Заметив, как чуть шевельнулась голова и дрогнули, будто собираясь открыться, веки, я сказал:

– С возвращением, Брианна.

Ее ноздри раздулись, медленно втягивая воздух. Глаза оставались закрытыми, но зашевелились губы.

– Где я?

Сказано это было очень тихо, но вполне понятно. Я впервые слышал ее реальный голос, а не имитацию. Он оказался более низким и горловым, чем я ожидал.

– В убежище, которое называется Солнечный Дол. Возможно, это что-то для тебя значит. Меня зовут Мигель. Я нашел тебя в космосе после катастрофы и пообещал доставить на мою планету.

Она помедлила, прежде чем спросить:

– Что со мной случилось?

– Ты была на корабле, которому… не повезло. Ты дрейфовала в анабиозной капсуле, мы с тобой встретились и поговорили. Потом я забрал тебя на свой корабль и привез сюда.

– Где этот… Солнечный Дол?

– Под поверхностью планеты, которая называется Михайлов День, на орбите звезды AU Микроскопа. Мы зовем ее Михаил.

Женщина слегка приоткрыла глаза.

– Помню красный свет. Облако пыли. Мне было… холодно. И ты меня нашел.

– Рад, что ты помнишь. Хороший знак. Позволяет надеяться, что твоя память сохранила и все остальное.

Она чуть наклонила голову и взглянула на меня. Очерченные темными кругами глаза были цвета стали. Чем-то она походила на старую черно-белую фотографию.

– Остальное?

– О том, что случилось с твоим кораблем, прежде чем он добрался до нас. Мы полагаем, что ты родилась на Приюте и жила недалеко от места под названием Плато Завинула. Судя по данным, которые мы обнаружили, ты, вероятно, покинула Приют около ста восьмидесяти лет назад. Мы также полагаем, что тебя зовут Брианна Бетанкур. Тебе знакомо это имя?

– Повтори.

– Брианна Бетанкур, – сказал я.

Подняв руку с воткнутой в нее иглой, женщина бесстрастно взглянула на прибинтованный к запястью катетер. Мне стало интересно, что она думает о нашей медицине и что та внушает ей – страх или надежду.

– Я здорова?

– Да, – осторожно проговорил я, не желая опережать врачей, а затем уже увереннее продолжил: – Да, ты выздоравливаешь. Можешь самостоятельно дышать, двигать конечностями, говорить и понимать нас, и начинаешь вспоминать фрагменты прошлого. Я многим помогал выходить из анабиоза и знаю, что такое добрые предзнаменования.

– Предзнаменования… – На бледных губах возникла едва заметная улыбка, их оттенок изменился – сделался, как у грозовых туч. – Я доброе предзнаменование?

– Ты наша гостья, – кивнул я. – В данный момент пациентка, пока не выздоровеешь настолько, чтобы покинуть лазарет, а потом – новый член нашего общества, которому все будут рады. – Я слегка наклонился к ней. – Брианна… если тебя в самом деле так зовут. Я должен задать пару непростых вопросов. Предпочел бы подождать, но, боюсь, подобной роскоши мы позволить себе не можем.

Ее губы слегка изогнулись в улыбке. Казалось, она пробует на вкус приятные воспоминания или предвкушает удовольствие.

– Что за вопросы?

– Помнишь, как ты оказалась вне корабля? Был взрыв, а потом я поймал твой сигнал. Я предположил, что тебя выбросило наружу, но нам трудно понять, как такое могло произойти. Возможно ли, что ты еще до этого покинула «Тишину в раю»?

Она нахмурилась, но вместо морщин на лбу появились две идеальной формы ямочки, будто кто-то надавил невидимыми пальцами на податливую кожу.

– Зачем мне покидать корабль?

– Не знаю. Но может быть, ваш корабль послал разведывательную группу задолго за того, как достиг границ нашей планетной системы? А может, и не одну?

Ямочки на лбу исчезли, кожа вновь стала гладкой, как девственный лед.

– Вы нашли кого-то еще?

– Еще? Не знаю. – Я улыбнулся, а точнее, поморщился под маской, чувствуя себя так, будто участвую в игре, правил которой не знаю. – Есть признаки того, что на нашу планету мог сесть другой корабль. Или он опустился достаточно близко, чтобы высадить исследовательскую команду. Двух человек.

– Они здесь?

– Пока нет. Нам бы очень помогло, если бы ты подсказала, кто бы это мог быть. Чего хотят, на что рассчитывают… что они могут о нас знать. Тогда мы будем уверены, что они друзья, и окажем им соответствующий прием.

– Почему бы им не быть друзьями?

– Надеюсь, что так и есть.

Внезапно она заговорила быстрее:

– Была вспышка, очень яркая вспышка. А все, что до этого… размыто, тускло. – Ее глаза расширились, взгляд стал умоляющим. – Ты видел вспышку, Мигель?

– Видел. – Я поднялся со стула, чувствуя себя невероятно уставшим после нашего короткого разговора. – Это было ужасно.

– Там, в этой вспышке, были люди, кроме тех двоих, о которых ты говорил?

– Во вспышке?

– В смысле, люди, которые из-за нее погибли?

Я медленно кивнул:

– Весьма вероятно. Но так или иначе, ты теперь с нами.

– Надеюсь вас не разочаровать, – сказала она.

– Улучши картинку, – скрестив руки на груди, потребовала Альма Чунг, когда Кантор показал очередной видеофрагмент с двумя приближающимися фигурами.

Аналитики уже прозвали их Белыми Ходоками, позаимствовав словосочетание из полузабытого мифа, каким-то образом добравшегося до Солнечного Дола.

– Пока они не дошли до следующей пары глаз, это лучшее, чем мы располагаем, – ответил Кантор. – Я применил все фильтры, которые у нас есть, а потом еще несколько из тех, которых нам иметь не положено.

– Хватит, – одними губами прошептал я.

Гости – как продолжали называть их Чунг, Кантор, Валуа и я – спустились с гряды и двинулись южнее глаз, пройдя мимо ближайшего в двух с половиной километрах. К сожалению, глаза были рассчитаны на обзор больших участков неба и местности, а не на увеличение маленьких фрагментов того и другого.

Но, по крайней мере, теперь мы могли видеть сбоку огибавшие южный глаз скафандры. Выделив около пятнадцати секунд видео, Кантор зациклил его, так что гости снова и снова проходили один и тот же участок местности. С тех пор как скафандры впервые появились над грядой, Михаил опустился ниже и тени на земле удлинились, давая чуть больше контраста и возможность различить детали скафандров – знаки и снаряжение, которые могли бы намекать на намерения незнакомцев.

Однако даже на отфильтрованной и увеличенной картинке скафандры выглядели гладкими, практически лишенными каких-либо черт. Между частями тела не было никаких сочленений – сплошь белая гибкая оболочка. Ботинки и перчатки являлись бесшовными продолжениями ног и рук. Шлемы выступали прямо из туловищ, я не заметил герметичного воротника. Единственными деталями, видимыми, когда гости поворачивались лицом, были узкие, похожие на прорези визоры, огибавшие шлемы от уха до уха. При взгляде сбоку был виден похожий на горб ранец, но он опять-таки являлся неотъемлемой частью скафандра и не позволял нам судить, что в нем находится, кроме системы жизнеобеспечения.

Видео продолжало воспроизводиться по кругу. Я не сводил с экрана глаз, надеясь разглядеть подробности, которые, возможно, упустил раньше.

– Такие скафандры нам бы очень пригодились, – задумчиво проговорил Валуа. – Когда в следующий раз придется просить какого-нибудь беднягу выйти наверх во время вспышки, было бы неплохо, чтобы по возвращении он мог прожить дольше нескольких часов. Как считаете, дадут они нам скафандры, если их хорошенько попросим?

– Если они дружественно настроены и готовы принять правила нашей общины, почему бы им не поделиться технологиями?

– В обмен на что? – спросила Чунг. – Овчину и шпинат?

– Останови, – вдруг сказал я.

Кантор послушался. Я попросил отмотать видео на несколько секунд и снова остановить.

– Киргиу говорила, тебе порой мерещатся призраки, – вспомнил Валуа.

– Не в этот раз. Взгляните внимательнее на линию горизонта позади передней фигуры.

Скафандры двигались бок о бок, но из-за угла обзора глаза тот, что справа, казался впереди того, что слева.

– Она проходит за визором, всего на секунду. Кантор, запусти видео, но со скоростью намного ниже нормальной.

Кантор дал одну двадцатую скорости от обычной. Скафандры поползли вправо, их походка стала почти неощутимой – в ней не было ничего человеческого, как в движении облаков.

– Остается лишь поверить Мигелю, будто он и впрямь увидел что-то на горизонте, кроме этих двоих, которых видим мы все, – сказал Валуа.

– Дело не в линии горизонта, а в том, что с ней происходит. Смотрите внимательно, когда она окажется позади визора. Она все равно видна.

– И что? – спросила Чунг.

– Разве ее не должна загораживать голова?