Драконий берег Демина Карина

– Ник. Эшби.

– Эшби… – протянул он с непонятным выражением. – Пошел, стало быть, по стопам отца?

– Пошел.

– В детстве я ненавидел его. И его черную сумку со шприцами. Знаешь, такие старые, огромные, с толстенными иглами…

Я стянула куртку и расстегнула манжету рубашки.

Мятой. И бурой. В горах разноцветье ни к чему, да и на буром пятна не так уж заметны, но теперь я вдруг поняла, что он заметит каждое. И то, от соуса, на рукаве. И темное, кровяное, на груди. Кровь из носу, но ведь объясняться глупо.

– Помочь?

– Я сама. – Мелкая пуговица упрямо не желала проскальзывать в петлю, а манжета оказалась до отвращения плотной. – Справлюсь.

Томас кивнул. И отвернулся. Надо же, какой тактичный. И все равно странно, что матушка отказала. Она слишком практична, чтобы цепляться за фантазии.

– Мои предки обычно лечили нас самогоном, а уж к мистеру Эшби обращались, когда самогон не помогал. Как правило… мне тогда было совсем погано. А он приходил. Расставлял свои склянки. И делал уколы.

Я молча протянула руку.

– Я пережму сосуды выше локтя. Кровь лучше брать венозную и с запасом. – Тонкий жгут перехватил руку и сдавил.

Я отвернулась.

Не то чтобы я крови боюсь, просто… не хочу больше видеть ее. И прав он. Мистер Эшби появлялся, когда все прочие средства не помогали.

Он приносил в дом едкий запах лекарств. И черный кофр.

Он садился на край постели и клал прохладную руку на лоб. Улыбался. И спрашивал:

– Что ж ты, девочка, так неосторожно?

А потом ощупывал горло.

Заставлял открывать рот. Заглядывал в уши. Он был ласков. И внимателен. А еще с ним приходил Ник, который садился рядом и брал меня за руку. Когда тебя держат за руку, укол вынести легче.

– …Вы должны понимать, – бас мистера Эшби легко проникал сквозь дощатые стены, – что с вашей стороны было совершенно безответственно настолько запускать болезнь.

Ему отвечала матушка, но ее голос, тонкий и надрывный, не проникал сквозь пелену окружавшего меня жара. Я знала, что станет легче.

Мистер Эшби всегда приносил облегчение.

– Речь идет о прямой угрозе жизни. Это мракобесие, которое…

Жар отступал, а вместо него наваливалась усталость. И с ней – сон.

Следовало признать, что уколы Томас умел делать. Хрустнула печать, крышка коробки откинулась, позволяя разглядеть содержимое: небольшой шприц с тончайшей иглой. Она пробила кожу.

– Снимаю. Поработаешь кулаком?

Кровь темная. Пурпурная. Нарядная даже…

И все-таки, почему она отказалась?

Кровь медленно наполняла шприц, и в этой неторопливости мне виделось желание Томаса затянуть нашу с ним встречу.

А про деньги?

Нет, про деньги она точно не знала, иначе в жизни не оставила бы их в моей хижине. Матушка любила деньги той болезненной любовью, которая не оставляла места для иных привязанностей. Во всяком случае, для меня.

– Вот и все, – Томас вытащил иглу и ловко прижал к ране кусок ваты. – Зажми и держи.

Он вернул шприц в ящик и закрыл крышку. Нажал что-то по обе стороны, и ящик окутала белесая пелена, впрочем, почти сразу растворившаяся.

– Стазис. Встроенный артефакт. Обеспечит сохранность материала. Отправлю нарочным.

– А сам?

– Ты же обещала мне показать драконов.

И эта фарфоровая улыбка, за которой мне чудился намек, что ему далеко не только драконы интересны. Но… почему бы и нет?

Глава 8

Мы успели до заката.

Закат в горах – это, конечно, охренительно красиво, но потом наступает такая темень, что налобный фонарь кажется бесполезной игрушкой.

Но мы успели.

Свой «студебеккер» я бросила на тропе, которую изрядно попортило бурей, а стало быть, выше третьего уровня найдется пара грязевых ям.

– Дальше пешком, – предупредила я Томаса. И еще мстительно подумала, что шерстяной его костюмчик – не самое подходящее для гор одеяние. А уж ботинки с длинными носами и вовсе никуда не годятся. – Если не передумал.

Он хмыкнул. И вытащил из рюкзака сверток, который превратился в весьма приличного вида шерстяное пончо.

Но ботинки все равно дерьмовые.

– Идешь за мной, никуда не сворачиваешь. В лужи не лезь, вытаскивать не стану.

Я подняла воротник куртки.

Ветер третий день держался с севера. Несильный, но пронизывающий, он имел дурную привычку выдувать и те крохи тепла, которые кое-как удавалось сохранить.

Томас поежился.

Но решительно зашагал вверх по тропе. Он не промолвил ни звука, даже когда мы выбрались на гребень и ветер, разыгравшись, лягнул его в грудь. Я привычно пригнулась, а вот его развернуло, почти опрокинуло. Но ничего, только пончо поправил.

Выше. И быстрее.

Солнце уже тянулось к морю, отражаясь в нем лужей расплавленного золота. От краев ее расползалась белизна, прикрывая и уродливые скалы, и мертвый остов корабля, стоявшего здесь столько, сколько себя помню. Эта белизна прятала волны, и море казалось спокойным. Мирным даже.

А вот ветер швырнул в лицо горсть колючего снега.

– А здесь… бодрит, – Томас остановился, чтобы оглядеться. И вид у него был… да как у любого новичка. Я, когда впервые забралась на тропу, тоже стояла, рот разинув, не способная справиться с окружавшим меня великолепием.

Скалы гляделись черными.

А море – белым. И золотым.

Солнце в небе – крошечным и низким, руку подыми и сорвешь, сунешь диковинный этот плод в корзину.

– Мне казалось, что драконы не любят холода.

– Это смотря какие. – Ветер трогал мои волосы и щекотал шею хвостами косынки. – Флоридский болотный, тот да, холод переносит плохо, а наши, наоборот, в той жаре не выживут. Здесь им самое раздолье. Смотри…

Я видела темную искру на белизне моря. Она скользила, приближаясь, становясь все больше и больше, превращаясь из искры в змеиную тень. А та, поднявшись выше, распахнула крылья. И вот уже по-над морем прокатился рев.

– Лютый, – я двинулась по тропе, придерживаясь за ветки кустарника. Тот рос плотно, почти наползая на эту самую треклятую тропу. А она вилась по краю обрыва. И камни привычно скользили вниз, растворяясь в темноте. – Ты тут осторожно. И под ноги посматривай. Ветер северный, значит, где-нибудь да наледь будет…

Он шел, стараясь не показывать страха.

А я знала, что ему страшно. И удивительное дело, это понимание доставляло мне радость. Мстительную такую, гаденькую по сути своей, но все же радость.

…Билли однажды сунулся. И не смог.

Остановился где-то там, еще в начале, где тропа не подбиралась к самому обрыву. Сказал что-то вроде, что ему на хрен не упали мои драконы. И ушел.

А этот…

Лютый заревел вновь, поднимая стаю. И тени закружили, заплясали, выстраиваясь в хоровод. А я остановилась, позволяя Томасу перевести дух.

– Вот там, видишь, с широкими крыльями? Матушка Фло, старейшая самка в прайде. А рядом две поуже. Динь и Дон, сестрички, молодые совсем, пять лет только, но ранние… думаю, зимой поднимутся на крыло.

– А разве они…

– Летать они учатся рано. Но я о том, что в гон пойдут. А там, если повезет, и гнезда поставят. Рядом с ними Графит. И Янтарь. Янтарь уже довольно стар, но до сих пор пары не нашел. У драконов с этим сложно. Никто так и не понял, как они выбирают, но Янтарь явно нацелился на Динь. И ревнивый. Всех от нее отгоняет, даже Лютого.

– А тот…

Томас старательно не смотрел под ноги. И это правильно. Скала, конечно, крепкая, и тропа достаточно широка, особенно когда привыкнешь к этому, но все же нервы стоит беречь.

– Он старший в прайде. Сын Изумруда. И пару нашел еще до моего рождения. Ну что, подойдешь ближе?

– Еще ближе?

Кажется, эта затея больше не казалась Томасу столь уж привлекательной. Но он мотнул головой, словно убеждая себя, и сделал шаг.

Тропа отползла от обрыва.

Сквозь заросли дикого терна, который здесь рос низким, но удивительно цепким, мы пробрались почти без потерь. На ветвях блестел иней, стало быть, к ночи снег выпадет. И надо будет проверить стариков, потому как теплые источники остаются теплыми, но на перемену погоды у них кости болеть начинают, отчего характер становится просто отвратительным.

Я вывела Томаса к малому гнездовью и, сунув два пальца в рот, свистнула. Ответом стало всполошенное хлопанье крыльев.

– На, – я запоздало протянула служебный амулет. – Повесь на грудь, а то мало ли… не хватало, чтоб меня за жареного федерала посадили.

Возражать он не стал. Разумно.

Первой добралась Искра. Она неловко сложила крылья, покачнулась, но удержалась, впившись когтями в неровный край утеса. Мелькнул длинный хвост. А змеиная шея протянулась над землей. Из пасти донеслось шипение.

– Тише, девочка, – я присела на корточки и протянула раскрытые руки к самой морде, позволяя обнюхать их. – Свои…

Щелкнули зубы.

У Искры они тонкие и слегка загнутые назад. А язык змеиный, раздвоенный.

– Свои, свои…

И шершавый. Он скользнул по ладони, сдирая кожу, обвил запястье и исчез. Искра заворчала, заклекотала, жалуясь.

Меня затопил поток эмоций. Огорчение: «Под крылом чешется. Тесно в норе. Нельзя летать. Злится. Кто? Лютый. Стережет. Рыбы мало. Принес большую, но лучше самой».

– Конечно, лучше… – я попыталась успокоить ее. Говорить с драконами много проще, чем с людьми.

Они не лукавят. Они не ищут в словах скрытых смыслов. Они не играют с намеками. Они таковы, какие есть.

Искра вздохнула, обдав меня горячим паром. Еще полгода – и железы окончательно сформируются. За ней на утес взбирался Лёд.

Снежно-белый, чересчур массивный, но это пока, пройдет время – и черты его обретут должное изящество. А пока над горбатой спиной нелепо торчали крылья, казавшиеся слишком маленькими, куцыми какими-то. Он тоже был встревожен.

И печален. Лёд часто грелся под крылом Изумруда.

– Да, они уходят, – я встала между ним и Томасом, который застыл, явно опасаясь привлечь внимание. А он что, думал, что смотреть станет, как туристы? С Дальнего утеса, окруженного пленкой защитного поля? И в бинокль?

Там и в бинокль особо не разглядишь.

Лёд вздохнул.

Он уселся на краю, обернув когтистые лапы хвостом. И лишь кончик того слегка подрагивал, выдавая волнение. Приподнялись шипы на гребне, верхние потемнели, стало быть, до линьки всего ничего.

– Это Томас, – я взяла старого недруга за руку, и пальцы его слегка дрогнули. – Он… пришел познакомиться.

Лёд склонил голову и приоткрыл пасть.

А Искра, неловко переваливаясь – на земле драконы изрядно теряли в грации и красоте, – обошла нас. И чувствую, Томасу стоило немалых сил просто стоять.

– Вы ему нравитесь. Верно?

Надеюсь.

Наши умники из института уверены, что дело в слабом эмпатическом даре, который свойствен любому из стаи. Точнее, те, у кого он не развит, просто не выживают. Может, эти умники и правы.

Они небось мозги Изумруду распилят, пытаясь понять, где этот дар прячется. А я лишь знаю, что драконы чувствуют людей. И точно знают, с кем не стоит связываться.

Искра вытянула шею. Наклонилась.

Втянула воздух. Ее язык высунулся, чтобы коснуться щеки Томаса. И, к чести его, он не отпрянул. Он даже заглянул в желтые глаза дракона.

И сказал:

– Ты красивая.

А она поняла. Вижу, поняла, поэтому и гребень вздыбила, крылья распахнула, показывая бледно-золотую чешую. Заворчал Лёд, который красоваться не привык. И я почесала его за ушной впадиной.

– Ты тоже красивый. И будешь еще краше. Просто расти надо… вырастешь большим.

Я не лукавила.

Костяк у него массивный, данные неплохие, и лет через двадцать – тридцать он точно Лютого догонит.

Спускались мы в темноте, и вела я по основной дороге, поскольку не было ни малейшего желания свернуть себе шею.

Томас молчал.

Мне тоже сказать было нечего. И лишь когда он едва не шлепнулся, оскользнувшись на склоне, я предупредила:

– Под ноги смотри.

А он кивнул, но все равно смотреть не стал. Вот же… еще шею свернет, доказывай потом, что все исключительно по воле случая.

– Они… удивительные. Я не думал, что они такие.

– Такие, – согласилась я. – Удивительные. Это да…

– И большие.

– Кто?

– Драконы.

– Эти?!

Томас подал мне руку, помогая перебраться через бревно. Похоже, дорогу придется основательно чистить.

– Это еще подростки. Им пара лет всего. К мелким, в гнездах, тебя бы точно не допустили, а эти… они уже и не под мамкиным крылом, но и далеко на море не пускают. Они любопытные. И к людям в большинстве своем настроены… спокойно.

– Значит, – Томас определенно нахмурился, похоже, пытаясь представить взрослого дракона, – они… потом будут больше?

– В несколько раз. Лютый, к примеру, взрослых косаток приносит. Не каждый день, – уточнила я, а то мало ли. – И не очень больших. Так они морских коров предпочитают или вот на тюленей охотятся. Иногда и рыбу ловят. Молодняк – тот любит нырять за треской, а взрослым она на один зуб.

Машина моя стояла там, где я ее и оставила, что было хорошо и даже замечательно.

– Куда тебя подвезти?

– К мотелю.

– Не домой? – Такта во мне никогда не было.

Томас покачал головой:

– Отец лет пять тому… ушел. Матушка переехала. А с братом мы никогда особо дружны не были. Я, конечно, зайду, но…

Стеснять не желает.

– А ты вообще надолго?

Мотор завелся не с первого раза, словно намекая, что неплохо бы все же к механикам заглянуть, а то рискую я в горах застрять.

– Как выйдет… дело такое, мутное, – он устроился на переднем сиденье и руки на колени положил. – Пока самому мало что известно. Просто… велено отправиться, поискать родню, взять кровь. И задержаться. Меня вообще, подозреваю, отправили, потому как местный и вроде бы свой.

Свет фар расколол темноту.

Я сползала с дороги медленно. Колеса скользили по грязи, «студебеккер» норовило повести то влево, то вправо, а то и вовсе развернуть поперек дороги. И шины лысые совсем. Руль выворачивался, но я справлялась. Пока. Я… дура… впечатление произвести… завтрашнего утра дождаться не могла. Если сейчас сяду в грязевую яму или брюхом на камень, вот смеху-то будет.

– Так что пару дней побуду, пока результаты придут. А там видно будет. Послушай… – он поерзал, и это ерзанье совпало с тем, что нас занесло влево. Я зашипела и сбросила скорость, которая и без того была черепашьей. – Как думаешь, мисс Уильямс… если ее навестить?

– Будет рада.

Он кивнул:

– А цветов здесь?..

– На поле нарвешь.

– То есть купить по-прежнему никак?

Я хмыкнула:

– Кто будет платить за то, что можно взять бесплатно? Не хочешь на поле, у миссис Клопельски в палисаднике отличные эти… георгины. Или хризантемы? Но сразу предупреждаю, у нее ружье имеется. И стреляет она покруче твоего папаши. Что? Знаешь, сколько желающих на эти георгины? Или хризантемы…

А смех у него был приятным.

Только не стоило обольщаться, что это что-то значит. Я довезла его до мотеля, точнее той конуры, что выдавали за мотель.

– Я загляну завтра, – сказал Томас.

Я же пожала плечами. Пускай себе.

Глава 9

В этом треклятом городке ничего не изменилось.

Узкие улицы. Пыль.

Мальчишки, которым было нечем заняться, и от безделья они сбивались в стаи, а уже стаи вяло воевали друг с другом за пустые дворы и темные переулки. Иногда в переулках появлялись крысы, и тогда мальчишки оживлялись.

Крысиная охота – то еще развлечение.

Томас потер нить шрама на левой руке и поморщился. Порой крысы защищались.

В мотеле гуляли сквозняки. Домишко этот, перестроенный то ли из сарая, то ли из коровника, отличался какой-то особенной несуразностью. Он был длинен и низок. В расположенные на разной высоте окна свет почти не проникал, зато остатки тепла уходили.

Да и какое тепло?

Дощатые стены. Скрипучие полы. И вездесущая плесень, которая обжила и стены, и подоконники, и по потолку поползла ржавыми пятнами.

Зато хозяйка мотеля не изменилась.

– Чего домой не едешь, Томми? – поинтересовалась она, сплевывая табачную жвачку прямо под ноги. – Не рады будут?

– Не хочу стеснять.

Она хохотнула. И ключ кинула:

– Надо будет одеяло, скажешь. Тебе бесплатно.

Ключ, слегка погнутый, но почти чистый, Томас взял. И поинтересовался:

– Что здесь вообще нового?

Миссис Гольстром хмыкнула:

– Вынюхиваешь?

– Работа такая.

– А приличным парнем был. Папаша твой небось в гробу переворачивается. Он федералов крепко недолюбливал.

Она была толста и неопрятна. Она носила цветастые балахоны, до того одинаковые, что, казалось, различаются они лишь пятнами.

На одном – от соуса. На другом – от горчицы. Третье и вовсе пестрит мелкими темными – то ли крови, то ли сока. Нынешнее миссис Гольстром украсила воротничком. Даже почти белым.

– Но ты ж у нас не просто так, ты ж у нас по делу, верно?

Передние зубы она давно потеряла, поговаривали, что еще в той жизни, в которой был весьма бодр покойный ныне мистер Гольстром с его страстью к выпивке и игре.

– По делу, – согласился Томас. – Может, разрешите вас угостить?

– А вежливый какой… фу-ты ну-ты… угощай. Эй, Кир, сгоняй за выпивкой. И пожрать пусть дадут.

Мальчишка, служивший и горничной, и носильщиком, и прочим обслуживающим персоналом, вынырнул откуда-то из подсобки и застыл с вытянутой рукой. Пятерка мигом исчезла в рукаве.

– Сдачу чтоб принес, дьяволово семя.

Она уселась на высокий табурет и сказала:

– Спрашивай.

– Если бы знать о чем… слышал, старый Эшби ушел?

– А то… давненько уже. Слышала, молодого Вихо нашли?

– Нашли.

– Неподалеку?

– Есть такое.

Она кивнула и, вытащив из кармана пачку табаку, отрезала кусок, сунула за щеку.

– Будешь?

– Воздержусь.

– И правильно…

– На его месте теперь Ник?

– А кто еще? Кто ж может быть, если не Эшби… туточки он… про него, стало быть? С чего бы это?

– С кого-то ведь надо.

– Твоя правда… и чего сказать? Эшби – он Эшби и есть. Вот взять тебя, ты у нас вежливый, лощеный весь из себя, что коровья задница, но сковырни чуток, и нутро попрет. Нутро-то старое, что у тебя, что у папашки твоего, что у деда. Хоть ты весь наизнанку вывернись, а себя не перекроишь. Эшби, они… эти… ристократы. Вот.

Она даже жевать прекратила, довольная тем, что смогла произнести слово, столь непростое.

– И всегда были, сколько себя помню. Старший-то Эшби, не нынешний, а тот, который его папенька, тот по городу гулять любил. Костюмчик нацепит, рубашечку белую, тросточку возьмет. Машина у него была знатная. Из-за океана везли, да… верно, в гараже где-то стоит, не слышала, чтоб ее продавали. А встретит кого, раскланивается. О делах спрашивает… до баб, правда, охоч был. Но не так завалить, а ухаживал, цветы слал… наши-то и довольные. Не мужики, бабы, конечно… мамка моя сказывала, что и его папаша… жену, правда, не отсюда взял. Привез. Красивую, да… правда, тут ей не больно-то понравилось. Небось думала, что станет во Фриско жить или еще где, но не в нашей глуши. Тут и койоты от тоски дохнут, что уж про красивую женщину говорить? Вот она сына выродила, и все, только ее и видели…

– Это ведь давно было?

– Давно. Только ты не спеши. Такие, как Эшби, они прошлым живут. И он свою маменьку не простил. Сказывали, что она после объявилась, как деньжата закончились. То ли любовник ее бросил, то ли что-то там другое не заладилось, да скандал был… только он ее не простил. Мол, я тебе был не нужен, стало быть, и ты мне не нужна.

Этого Томас не знал. Он вообще не представлял старого Эшби молодым.

Вернулся мальчишка с пакетом еды и парой бутылок дешевого виски.

– Будешь? – миссис Гольстром вытащила из-под стола замызганные стаканы.

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

Мы редко задумываемся о том, что привычные вещи, которыми мы пользуемся каждый день, спроектированы ...
История давно перестала быть уделом только лишь ученых, превратившись в одно из самых мощных орудий ...
Особый отдел «Q» копенгагенской полиции создан для расследования громких, но оставшихся нераскрытыми...
«Трилогия желания» – масштабное повествование американского писателя Теодора Драйзера о головокружит...
«Один километр и двести метров – такая высота считается идеальной для классического MRB: триста стан...
Когда в первую брачную ночь вместо любимого ко мне в спальню вошел жуткий незнакомец и заявил, что т...