Охотники на фазанов Адлер-Ольсен Юсси

11

Иногда это происходит в тот день, когда тебе стукнет сорок. Или когда ты заработаешь свой первый миллион. Или, в крайнем случае, когда твой отец выходит на пенсию и его дальнейшим уделом становится только решение кроссвордов. В этот день мужчина, как правило, впервые ощущает, что он наконец-то вырвался из патриархальной зависимости и ему больше не придется выслушивать наставительные замечания и чувствовать на себе критические взгляды.

В случае Торстена Флорина все было не так.

Торстен Флорин давно был гораздо богаче своего отца и оставил далеко позади четверых младших братьев и сестер. Даже в средствах массовой информации он мелькал гораздо чаще, чем отец. В Дании все его знали, все им восхищались, в особенности женщины, которых прежде так добивался его отец.

Но несмотря на все это, стоило ему только услышать в телефонной трубке голос отца, как ему делалось нехорошо. Он сразу же начинал ощущать себя трудным ребенком, существом подчиненным и презренным. В животе что-то сжималось, и это ощущение не исчезало, пока он не заканчивал разговор. Но просто бросить трубку, если ему звонил отец, он никогда не решался. Беседы эти продолжались недолго, но по их окончании Торстена гораздо дольше не оставляло чувство злости и бессилия.

«Это судьба старшего ребенка в семье», – сказал об этом единственный приличный учитель в школе-пансионе, и Торстен возненавидел его за эти слова. Ведь если тот был прав, как он мог что-то изменить? Этот вопрос терзал его день и ночь. То же самое испытывали Ульрик и Кристиан. Это их и объединило – мучительная ненависть к отцам. И когда Торстен яростно избивал какую-нибудь беспомощную жертву или сворачивал шеи почтовым голубям симпатичного учителя, а по окончании школы ловил испуганные взгляды конкурентов, понявших, что он в очередной раз создал новую непревзойденную коллекцию, то думал при этом о своем отце.

– Тупые свиньи! – вырвалось у него, когда отец положил трубку. – Свиньи тупые! – бросил он, с ненавистью глядя на многочисленные дипломы и охотничьи трофеи, развешенные на стенах.

Если бы в соседней комнате в это время не находились дизайнеры, заведующий отделом закупок и большая часть лучших клиентов фирмы, то есть ее главных конкурентов, он бы выкрикнул это во весь голос. Вместо этого Торстен схватил старинный аршин, преподнесенный ему на пятилетие со дня создания фирмы, и стукнул по голове серны на стене.

– Свиньи, свиньи, свиньи! – повторял он шепотом, продолжая наносить удар за ударом.

Вспотев, он остановился и попытался навести порядок в мыслях. Голос отца и смысл сказанных им слов слишком его потрясли.

Торстен поднял взгляд. За стенами дома, там, где лес подходил к морскому берегу, летали несколько голодных сорок. Они бойко галдели и расклевывали останки тех птиц, на которых Торстен ранее срывал свою злость.

«Поганые твари!» – подумал Торстен и ощутил, что это поможет ему успокоиться.

Затем он снял с крючка на стене охотничий лук, достал из спрятанного за письменным столом колчана несколько стрел, отворил ведущую на террасу дверь и принялся стрелять по птицам.

Когда сорочий галдеж смолк, утих и яростный пожар в голове. Это средство ему всегда помогало.

Потом он пересек лужайку, вынул стрелы из убитых птиц, ногой зашвырнул трупики к остальным на опушку леса, вернулся в кабинет и возвратил на место лук и стрелы. За стеной гомонили гости. Торстен набрал номер Дитлева.

– У моего отца в Рёрвиге побывала криминальная полиция, – сразу начал он, когда Дитлев взял трубку.

– Так, – задумчиво ответил Дитлев после паузы. – И что им было надо?

Торстен набрал в грудь воздуха:

– Они задавали вопросы по поводу брата и сестры в доме на озере Дюбесё. Ничего конкретного. Если только старый дурень не напутал, кто-то обратился в полицию и посеял сомнения относительно виновности Бьярне.

– Кимми?

– Не знаю. Они не сказали, кто это был.

– Немедленно предупреди Бьярне. Понял? Сегодня же! Что еще?

– Отец предложил полиции связаться с Крумом.

На другом конце раздался характерный смешок Дитлева. Совершенно бесстрастный.

– Из Крума они ничего не вытянут.

– Нет, конечно. Но это значит, они снова начали копаться в этом деле.

– У него были сотрудники хольбекского отделения?

– По-моему, нет. Старик говорит, что они были из копенгагенского отдела по расследованию убийств.

– Вот черт! Твой отец узнал их фамилии?

– Нет, этот самоуверенный дурак, как всегда, толком даже не слушал. Но Крум все выяснит.

– Забудь об этом. Я позвоню Ольбеку, у него есть связи в полицейском управлении.

Закончив разговор, Торстен некоторое время сидел, глядя перед собой и учащенно дыша. Его мозг был переполнен образами испуганных людей, моливших о пощаде и звавших на помощь. Вспоминалась льющаяся кровь, хохот остальных членов группы, потом обсуждения случившегося. Фотоархив Кристиана, вокруг которого они собирались вечер за вечером, накуриваясь до одури или накачивая себя амфетамином. В такие минуты он вспоминал все, что было, наслаждаясь этими воспоминаниями и ненавидя себя за это наслаждение.

Он раскрыл глаза во всю ширь, стараясь вернуться к действительности. Через несколько минут бредовые видения отступили, оставив после себя эротическое возбуждение.

Торстен потрогал себя и почувствовал, что оно тут как тут.

Вот подлость! Почему он не может контролировать эти ощущения? Почему это без конца продолжается?

Он встал и запер дверь, ведущую в соседние залы, из которых доносились голоса королей и королев датской моды. Глубоко вздохнув, опустился на колени, сложил ладони и склонил голову. Иногда это становилось непреодолимой потребностью.

– Господи, Боже мой! – прошептал он несколько раз. – Прости меня! Потому что я ничего не могу с этим поделать.

12

За несколько секунд Дитлев Прам ввел Ольбека в курс дела и даже слушать не стал нытье этого идиота насчет нехватки помощников и многочисленных бессонных ночей. Его дело – молчать в тряпочку и радоваться, что ему платят, сколько ни попросит.

Затем Дитлев повернулся на вертящемся стуле и любезно кивнул доверенным сотрудникам, собравшимся за столом для совещаний.

– Прошу прощения, – произнес он по-английски. – У меня возникли проблемы со старенькой тетушкой, которая постоянно убегает из дома. В такое время года, как сейчас, ее необходимо разыскать до наступления ночи.

Гости любезно заулыбались: разумеется, семья – это главное.

– Спасибо за предоставленные сведения. – Дитлев широко улыбнулся. – Я искренне благодарен за то, что нам удалось создать единую команду из лучших врачей Северной Европы. – Он хлопнул ладонями по столу. – Итак, приступим к делу! Станислав, мы готовы тебя выслушать.

Его главный специалист по пластической хирургии кивнул и включил большой проектор. На экране возникло изображение мужского лица с прочерченными линиями. Вот здесь он собирается сделать надрезы, сообщил докладчик. Ему уже приходилось делать это раньше – пять раз в Румынии и дважды на Украине. За исключением одного случая, чувствительность лицевых нервов восстанавливалась при этом поразительно быстро. Таким образом можно провести подтяжку лица, используя вдвое меньше разрезов, чем обычно. Это все звучало так, словно не было никаких причин для беспокойства.

– Вот смотрите, прямо здесь, в верхней части бакенбардов, удаляется треугольник, подтяжка делается в этом направлении, и все зашивается несколькими швами. Просто и красиво.

– Мы послали описание этой операции в журналы, – добавил заведующий клиникой, показывая четыре европейских и одно американское издание – не из самых авторитетных, но достаточно солидные. – Публикации появятся еще до Рождества. Мы назвали эту методику «Коррекция лица по Станиславу».

Дитлев кивнул. Проведение описанной операции должно принести много денег. У него работают толковые специалисты, суперпрофессиональные мастера скальпеля. Каждый из них получает в десять раз больше, чем коллеги на родине, но не испытывает угрызений совести. То же можно было сказать и о самом Дитлеве: он делает деньги за счет их работы, а они – за счет всех остальных. Чрезвычайно полезная иерархическая система, особенно при условии, что он сам занимает вершину пирамиды.

Однако в данный момент Дитлев был недоволен. Одна неудачная операция из семи – это решительно неприемлемо. Он старался избегать ненужного риска, этому его научил опыт еще в частной школе. Угрозы попасть в неприятную переделку лучше избегать. Поэтому он собирался отвергнуть предложенный проект и уволить заведующего клиникой за то, что тот передал материал для публикации, не получив его санкции. По той же причине Дитлев сейчас вообще не мог думать ни о чем, кроме телефонного разговора с Торстеном.

Тут у него за спиной запищало переговорное устройство. Он повернулся, протянул руку и нажал на кнопку.

– Да, Бригитта, – сказал он.

– К вам направляется ваша жена.

Дитлев посмотрел на собравшихся. С неприятными разговорами придется подождать, а Бригитте поручить, чтобы задержала статьи.

– Скажи Тельме, чтобы никуда не ходила, а подождала меня дома. Я сейчас приду. Совещание закончено.

Клиника и вилла, где жил Дитлев с семьей, располагались в ста метрах друг от друга и были соединены извилистым застекленным переходом – можно было пройти через сад, не замочив ног и при том наслаждаясь видом моря и буковой рощи. Он подсмотрел эту идею в Луизиане; правда, там на стенах еще висели картины.

О чем с ним собирается говорить Тельма, он знал заранее. И предмет разговора был не из тех, которые можно обсуждать при посторонних.

– Я разговаривала с Лиссан Йорт, – вызывающе бросила Тельма. Ее взгляд был полон ненависти.

– Разве ты не должна сейчас находиться в Ольборге у сестры?

– Я не ездила в Ольборг, я была в Гётеборге и отнюдь не с сестрой. Лиссан говорит, что вы пристрелили ее собаку.

– Что ты имеешь в виду, говоря «вы»? Могу сообщить тебе, что в нее попала случайная пуля. Собака была неуправляема и помчалась в самую гущу дичи. Я предупреждал Йорта. А что ты, кстати, делала в Гётеборге?

– Это Торстен застрелил собаку.

– Да, Торстен, и очень сожалеет. Может быть, купить для Лиссан новую собачонку? Все дело в этом? Сейчас же скажи, что ты делала в Гётеборге!

Она нахмурилась. После пяти подтяжек морщины на лбу Тельмы Прам могла вызвать только очень сильная досада.

– Ты подарил мою берлинскую квартиру этому убожеству Саксенхольту. Дитлев, мою квартиру! – Она выразительно ткнула пальцем в сторону мужа. – Это была ваша последняя охота! Понятно?

Он шагнул вперед, заставляя ее попятиться.

– Но ты же ведь никогда не пользовалась этой квартирой. Тебе ни разу не удалось затащить туда твоего любовника. – Он усмехнулся. – Не кажется ли тебе, что скоро ты будешь для него старовата?

Тельма вскинула голову. Она на удивление хорошо справилась с унижением и стойко приняла этот удар.

– Ты сам не знаешь, о чем говоришь. И ты даже не знаешь, с кем я была в Гётеборге. Неужели забыл послать за мной свою ищейку Ольбека? – Она расхохоталась.

Дитлев был ошеломлен. Вопрос застал его врасплох.

– Развод тебе дорого обойдется, – продолжала Тельма. – За ваши странные забавы с Ульриком и остальной компанией придется дорого платить, когда дело дойдет до адвокатов. Ты думаешь, я буду хранить эти секреты бесплатно?

Он улыбнулся – она блефует!

– Понятно, о чем ты сейчас подумал. Считаешь, я не посмею, потому что слишком хорошо при тебе устроилась. Но нет, Дитлев. За эти годы я очень изменилась. Ты мне совершенно безразличен. Мне все равно, если ты сгниешь в тюрьме. Посмотрим, как ты будешь обходиться без своих рабынь из прачечной.

Он смотрел на ее шею, будто выбирая место для удара. Почуяв неладное, она отодвинулась подальше.

Значит, если бить, то сзади.

– Дитлев, ты болен на голову. Я всегда знала. Но раньше это было забавно, а теперь уже нет.

– Ну так найди адвоката! Кто тебе мешает!

На ее лице появилась улыбка Саломеи, просящей у Ирода, чтобы ей поднесли на блюде голову Иоанна Крестителя:

– И чтобы по другую сторону стола сидел Бент Крум? Нет уж, Дитлев, этого я не сделаю. У меня совсем другие планы. Я только жду подходящего случая.

– Ты угрожаешь?

Она запрокинула голову, обнажив беззащитную шею, словно показывая, что не боится его! Она над ним издевается!

– Угрожаю, ты думаешь? – Из ее прически выбилась прядь волос, в глазах вспыхнул огонь. – Не собираюсь даже. Я нашла себе мужчину, и он ждет меня. Свои вещи заберу, когда мне это будет удобно. А ты о нем даже не догадывался. Это зрелый мужчина, Дитлев, вовсе не то, что ты думал. Мальчишка меня не удовлетворит.

– Вот как! И кто же он?

Она криво усмехнулась:

– Франк Хельмонд. Что, не ожидал?

Мысли вертелись спутанным клубком. Кимми. Полицейские, Тельма, а теперь еще и Франк Хельмонд. «Осторожность! – напомнил он себе. – Как следует все взвесить, прежде чем предпринимать какие-то шаги».

Он задумался на секунду – не спуститься ли посмотреть, которые из филиппинских девушек работают в этой смене. Но тут им овладело неприятное чувство: Франк Хельмонд, сказала она. Жалкий политик местного уровня, холоп, существо низшего порядка. Это просто унизительно!

На справочном сайте имелся адрес Хельмонда; впрочем, Дитлев и так его знал. Тот не стесняется выкладывать свои данные на всеобщее обозрение, хотя проживает на вилле, которая ему явно не по средствам, среди людей, которые никогда и не подумают голосовать за его лилипутскую партию.

Подойдя к книжной полке, Дитлев вынул одну из толстых книг. В тайничке под обложкой лежали два пластиковых пакетика с кокаином.

Первая дорожка стерла упорно стоявшее перед глазами лицо Тельмы. Вторая помогла расправить плечи, взглянуть на телефон и забыть о том, что рисковать – не в его привычках. Хотелось только одного – положить конец всей этой ерунде. Так отчего же не воспользоваться самым верным способом? Вдвоем с Ульриком. В темноте.

– Может, я зайду к тебе, посмотрим фильм? – задал он вопрос, как только Ульрик снял трубку.

На другом конце линии послышался довольный вздох.

– Серьезно хочешь? – спросил Ульрик.

– Ты дома один?

– Да. Черт возьми, Дитлев, ты это серьезно?

Ульрик уже возбудился.

Это обещало шикарный вечер.

Этот фильм они видели бессчетное число раз. Без него все было бы не то.

Первый раз они посмотрели «Заводной апельсин», учась в школе-пансионе, еще во втором классе гимназии. Новый учитель, неправильно истолковавший принцип разностороннего культурного развития, показал своему классу этот фильм и еще один, «Если», в котором речь шла о бунте в английской частной школе. Показ был приурочен к теме «Британское кино шестидесятых годов», которую руководство сочло очень близкой для учеников частной школы, следовавшей британской традиции. Однако руководству выбор фильма по здравом размышлении показался крайне неудачным, поэтому новый учитель в учреждении не задержался.

Но сделанного было уже не исправить. Кимми и Кристиан Вольф, который был новичком в ее классе, слишком прямолинейно восприняли идеи фильма и, следуя им, нашли новые пути для удовлетворения своей жажды свободы и мести.

Инициатором стал Кристиан. Он был почти на два года старше, не признавал никаких авторитетов, и весь класс смотрел на него с восхищением. У Кристиана всегда были в кармане большие деньги, хотя это и шло вразрез с внутренними правилами школы. В друзья себе он выбрал Дитлева, Бьярне и Ульрика. У них было много общего: все они одинаково ненавидели школу и не признавали никаких авторитетов. А фильм «Заводной апельсин» еще больше сплотил компанию.

Видеовариант фильма они много раз тайком смотрели в комнате Ульрика. Под впечатлением от увиденного они заключили союз и решили создать такую же банду, как в «Заводном апельсине»: безразличную к окружающему миру, живущую в постоянной погоне за острыми ощущениями и нарушениями общепринятых правил. Отчаянную и безжалостную.

Следующей ступенью стало нападение на мальчика, который застал их за курением анаши. Лишь впоследствии, по инициативе склонного к театральным эффектам Торстена, они стали надевать маски и перчатки.

Накачавшись кокаином, Дитлев и Ульрик сели в машину и помчались во Фреденсборг: оба в темных очках и длинных дешевых пальто, в шляпах и перчатках. Все это было их привычным одноразовым снаряжением, чтобы анонимно повеселиться. Голова казалась холодной и ясной.

– Кого преследуем? – спросил Ульрик, когда они вышли в Хиллерёде и остановились на площади перед шафранно-желтым фасадом кафе «JFK».

– Скоро сам увидишь, – бросил Дитлев, открывая дверь заведения.

Внутри было шумно, как обычно по пятницам, из всех углов неслись громкие голоса. Неплохое местечко для тех, кто любит джаз или хочет отдохнуть вдали от стеснительных правил. Дитлев ненавидел и то и другое.

Франка Хельмонда они обнаружили в самом последнем зале. Толстячок стоял перед баром и яростно жестикулировал, беседуя с другим политиком такого же мелкого пошиба. Лысина его сверкала под люстрой. Для них этот выход в люди был чем-то вроде крестового похода.

– Он может задержаться довольно долго, так что давай выпьем пока по кружке пива, – предложил Дитлев и направился в сторону другой стойки.

Но Ульрик застыл на месте, расширенными зрачками уставившись на жертву из-под темных очков. Похоже, ему нравится увиденное, вон уже как бешено задвигал желваками!

Дитлев хорошо знал Ульрика.

Вечер выдался туманный и теплый. Выйдя из кафе, Франк Хельмонд долго простоял за дверью, беседуя со своим спутником, но наконец они разошлись. Франк поплелся по Хельсингёрсгаде, а они шли следом на расстоянии пятнадцати метров. В двухстах метрах отсюда находился полицейский участок, и это обстоятельство еще больше усиливало похотливое ожидание Ульрика, заставляя его тяжело дышать.

– Подождем, пока не дойдем до переулка, – прошептал Ульрик. – Налево там будет лавка секонд-хенда. Так поздно по переулку никто не ходит.

Впереди в тумане ковыляли сгорбленные старичок и старушка, направляясь в дальний конец пешеходной улицы. Таким давно пора бы лежать в постели! Правда, благодаря кокаину их присутствие нисколько не смущало Дитлева, а больше на улице не было ни души – все как на заказ. Лишь трое, которым вот-вот предстоит сыграть свои роли в хорошо подготовленном и уже не раз сыгранном спектакле.

Влажный бриз дохнул в проход между фасадами и пронесся над головой. Между преследователями и Франком Хельмондом оставалось несколько метров.

Ульрик протянул Дитлеву латексную маску, такую же надел сам. У него их была целая коробка; подобные продавались где угодно, так что никак нельзя было бы определить, где они куплены, но тем не менее Ульрик привез свой запас из-за границы. На этот раз он выбрал модели 20027 и 20028, и вот по улице идут двое пожилых мужчин с морщинистыми лицами: очень натурально выглядит и при этом никакого сходства с настоящим обликом.

Как всегда, Дитлев ударил первым. Жертва пошатнулась и с тихим стоном стала клониться на левый бок; Ульрик тут же схватил ее и затащил в переулок, где и сам нанес первые удары – три в лоб, затем один в шею. Бывало, что после этого жертва падала без сознания, но на этот раз Ульрик бил не так сильно: Дитлев заранее попросил об этом.

Ослабевшая жертва уже не могла сопротивляться, только ноги беспомощно болтались; они проволокли тело по переулку метров десять и у Дворцового озера повторили сеанс избиения. Сперва легкие удары, на этот раз по корпусу, затем покрепче. Тут наконец несчастный, парализованный страхом, сообразил, что его убивают, и начал издавать слабые нечленораздельные звуки. Но кто его слушал? Все было видно по глазам.

Дитлев ощутил, как по телу толчками пробегают жаркие волны. Ради этого все и затевалось. Эти чудные теплые потоки напоминали ему детство, солнечный родительский сад, то время, когда весь мир маленького ребенка пронизывали доброжелательные стихии. А когда это ощущение бывало достигнуто, Дитлеву приходилось держать себя в узде, чтобы не убить жертву.

У Ульрика все обстояло иначе. Смерть как таковая его не интересовала. Его привлекал промежуток между силой и бессилием, в котором сейчас как раз находилась его жертва. Расставив ноги, он встал над замершим телом и сквозь прорези маски впился взглядом в глаза. Затем вынул из кармана нож и зажал так, что он почти весь скрылся в его большом кулаке. Мгновение казалось, что Ульрик мысленно решает, следовать ли указаниям Дитлева или действовать жестче. Затем их взгляды встретились.

«Неужели и у меня такие же безумные глаза?» – подумал Дитлев.

Но тут Ульрик опустил нож и прикоснулся им к шее лежащего. Провел тупой стороной лезвия по жилам, затем вдоль носа, по вздрагивающим векам. Франк часто задышал.

Это была не игра кошки с мышью, а еще хуже: жертва не пыталась убежать. Она уже смирилась со своей судьбой.

Дитлев кивнул Ульрику и перевел взгляд на ноги Франка. Скоро он увидит, как Ульрик полоснет ножом по живому. Ноги тогда дернутся от испуга.

Вот оно! Вот ноги Хельмонда дернулись – в этом рывке бессилие жертвы выражалось ярче всего. Это было наивысшее, ни с чем не сравнимое наслаждение в жизни Дитлева Прама. Он увидел, как кровь брызнула на землю, но Франк Хельмонд не издал при этом ни звука. Надо отдать ему должное: он прекрасно исполнил свою роль жертвы.

С сознанием хорошо выполненной работы два мистера Хайда покинули стонущего Хельмонда на берегу озера. Физически он это переживет, но в душе теперь мертв. Пройдет не один год, прежде чем он снова решится высунуться на улицу. А они могли отправляться восвояси, чтобы снова стать двумя экземплярами доктора Джекила.

К тому времени как Дитлев вернулся домой в Рунгстед, была глубокая ночь и голова мало-мальски прояснилась. Шляпы, перчатки, пальто и темные очки они с Ульриком бросили в огонь, нож спрятали в саду под камнем. Потом позвонили Торстену и уговорились с ним насчет прошедшего вечера. Торстен, конечно, бесился, что и понятно. Орал, что сейчас не время проделывать такие штучки, и они понимали, что он прав. Но Дитлеву было незачем извиняться перед Торстеном: тот прекрасно понимает, что они сидят в одной лодке. Если погорит один, то погорят все, какие тут могут быть разговоры! Остается только держать наготове подходящее алиби на случай, если пожалует полиция. В случае надобности он подтвердит, что Дитлев и Ульрик приехали к нему в одиннадцать часов вечера, после того как встретились в Хиллерёде в кафе «JFK» и выпили по кружке пива. Нападение произошло получасом позже, но кто докажет, что они в это время не были у Торстена? Возможно, кто-нибудь заметил их в баре, но разве он упомнит, во сколько они пришли и во сколько ушли? В Грибскове трое друзей пили коньяк, вспоминали былые дни, короче, приятно провели вечер пятницы в дружеской компании, ничего особенного.

Войдя в холл, Дитлев с удовлетворением отметил, что в доме темно, а Тельма уползла в свою нору. Сначала он пошел в каминную и выпил одну за другой три рюмки кипрской водки, чтобы пьянящее чувство удачно совершенной мести сменилось спокойствием и уравновешенностью. Потом отправился в кухню с намерением открыть баночку икры и полакомиться ею, вспоминая искаженное ужасом лицо Франка Хельмонда.

Выложенный плиткой пол кухни был ахиллесовой пятой домработницы: именно он давал Тельме повод для недовольства каждый раз, как она приходила с инспекцией. Домработница, как ни старалась, никогда не могла угодить хозяйке; впрочем, кто мог бы угодить Тельме?

На отдраенном полу сразу бросались в глаза странные отпечатки. Приглядевшись, Дитлев понял, что кто-то ходил тут в грязных ботинках: следы были не особо крупные, но и не маленькие. Это был явный непорядок, и Дитлев насторожился. Однако все было тихо: ни запахов, ни звуков. Бочком передвинувшись к полке с кухонными ножами, он выбрал самый большой, предназначенный нарезать филе для суши: если кто-нибудь нарвется на этот нож, ему несдобровать.

Осторожно отворив дверь, Дитлев вышел в зимний сад. Тянуло сквозняком, хотя все окна были закрыты. Затем он заметил, что одна фрамуга разбита. Дыра была небольшая, но все же была!