А в чаше – яд Салтанова Надежда

Сердце колотилось, Нина задыхалась, пыталась молиться, но мысли скачками метались. Отдышавшись, она огляделась, поправила одежду, покрывало, что сжимала в кулаке, пока бежала, накинула на голову трясущимися руками. Корзинку она потеряла. Ноги подгибались, пока Нина брела к аптеке обратно. Придя, заперла изнутри засов, упала на кровать и не то уснула, не то провалилась в беспамятство.

Очнувшись, спохватилась, что дела не сделаны, заказы не приготовлены. Руки все еще тряслись. Выпив пару глотков успокоительного отвара, Нина села за работу, наказав себе пока не думать о происшедшем.

Приближались русалии, покупателей прибавилось. Нина доставала запасы, готовила снадобья для снов легких, для душевного успокоения, масла для рук ароматные – многие горожане шли к ней, чтобы подарков купить. Для Гликерии и Феодора припасла и масла, и лучшего травяного настоя, с тмином и чабрецом, с мятой лимонной, да с дорогим китайским корнем.

Русалии – праздник нехристианский, древний, но в большом городе любому развлечению рады. Значит, опять будут хулиганить на улицах, рядиться в чужие одежды, да пугать прохожих. Нина, как почтенная замужняя женщина, в непозволенных церковью праздниках не участвовала. Опять же, после разгульных ночей много клиентов пришлют за утренним похмельным настоем, чтобы голову полечить, да нутро успокоить. Так что ей работать надо, а не на праздниках гулять.

Вот за приготовлением настоя и застала ее очередная покупательница. Зиновия, жена искусного ювелира, пришла пожаловаться на горькую свою долю. Долго просидела она на скамье с удобными подушками рассказывая. И все-то в ее хозяйстве идет прекрасно, и слуги, и рабы все послушные и старательные.

Нина слушала молча, кивала с сочувствием. Про старательных верно, то-то всех в округе недержание прошибает, когда Зиновия на слуг или рабов криком кричит. И откуда берется только такая труба иерихонская в этакой пигалице. На три улицы в окрест слыхать. Тут любой послушным станет, коли не оглохнет, конечно.

А Зиновия все тараторила. И туники-то у нее есть шелковые, и далматики расшитые, и от украшений уже и лоб, и запястья ломит. А нету счастья в жизни ее, потому как муж ее к любви не способен, дитя только одно у них и было, так и то схоронили едва окрестив. И уж в паломничество она ходила и молила Богородицу, и даже к старому храму в скале подношения отнесла. Ну ничего не помогает, на снадобье только вся и надежа.

Нина, слушая, подливала гостье подогретого разведенного вина с корицей и мускатным орехом. Таких клиенток еще поискать, столько притираний покупает, да все самые дорогие. Когда Зиновия утихомирилась да вытерла слезы, Нина начала расспрашивать про мужа. И рассказала Зиновия, что с приезжими купцами муж ее недавно рассорился, рассердился, что они им самим придуманные узоры да украшения повторяют, а потом продают за свои, да еще и в низкую цену.

Пожаловалась она еще и на бывшего доместика восточных схол, кто давеча приехал к императору на поклон. Он заказал оклад драгоценный для двух ларцов, что резными панелями украшены. В дар василевсу, сказывает, преподнести хотел. Да не понравилось ему как заказ выполнен. Говорит слишком мало камней да блеска. А там не в блеске дело, а в плетении искусном, да в эмалях цветных. Муж Зиновии начал объяснять было, да спорить. Так кир Куркуас осерчал, мастера выгнал и платить отказался. И оттого позор и разорение.

– Это не тот ли великий доместик Куркуас, который у Цецилии Кастальянис в доме остановился?

– Тот самый. Только сейчас он уже переехал в свой дом. Там, говорят, скандал с ремонтом вышел. Вот потому, верно, и ярится, и на нас осерчал за ларцы. А муж еще сказал, что когда второй раз пришел про оплату поговорить, прежде чем к эпарху идти, так услыхал, как доместик с другим патрикием разговаривал и разговоры те были опасные…

– Чем же опасные?

– А вот это, не доложил он мне. Только напуган был сильно, даже отказался эпарху жаловаться. Сказал, как оно еще все повернется…

Зиновия перекрестилась, а аптекарша, не желая вдаваться в дела, что ее не касаются, перевела разговор на снадобья. Беде она посочувствовала да объяснила, что прежде, чем давать порошок для любовного пыла, надо бы сперва мужа успокоительным отваром отпоить. Да не торопиться, а то при многих печалях и заботах такое сложное средство только сердце надорвет, а по назначению не сработает.

И еще Нина сказала, что советов даст парочку. Долго они шептались, Зиновия то хихикала, рот рукой прикрывая, то отнекивалась. Но не зря Нина с хозяйками лупанария дружна. Те ей кое-какие секреты рассказали, что вроде и не положено почтенной женщине знать, а все ж польза от них бывает немалая.

Отвар успокоительный Нина налила в кувшин невысокий, запечатала, да отдала клиентке. Договорились они о цене на порошок, и о том, сколько раз за ним приходить надо. Потому как снадобье это ценное, но в большой дозе сильно опасное. Зиновия по привычке поторговаться вздумала, трубу навострила уже, но Нина ее быстро успокоила, сказав, что задешево она ей другой отвар продаст, чтобы ее-то, Зиновии, любовный огонь охладить – так оно и хлопот всем меньше будет. А средство, что она для мужа просит дорогое да действенное, но Нина своих клиентов не неволит. Есть у любого человека два пути, либо лечить и молиться, либо только молиться. Сговорились и распрощались было.

Зиновия уже коснулась рукой занавески, закрывающей вход, как та отлетела в сторону, и крупная фигура аптекаря Гидисмани степенно вплыла в небольшую комнатку. Игнорируя Нину, гость обратил взгляд свой на Зиновию, и на холеном румяном лице его расплылась медовая улыбка.