Охота на охотника Демина Карина
– Значит, утверждаете, что он был жив? – поинтересовался он у Лизаветы, не скрывая, впрочем, своего недоверия.
– Утверждаю, – мрачно заметила Лизавета.
И Таровицкая ободряюще похлопала ее по руке. А Одовецкая подошла к телу.
– Не прикасаться! – велел человек с завитыми волосами. Впрочем, грозный оклик на Одовецкую впечатления не произвел. Она положила ладонь на грудь мертвеца и прислушалась.
– Отрава.
– Вы чините препятствия следствию!
– Это какие? – Авдотья нахмурилась.
– Разные!
Человек обвел девиц настороженным взглядом, задержавшись на Снежке, которая закружилась, раскинув руки. Лицо ее сделалось задумчивым, мечтательным даже, а за плечами появилась тень лебяжьих крыльев.
– Ушла душа… улетела… ее позвали, она и улетела…
– Подите… – человек топнул ножкой, но впечатления сие не произвело, причем не только на девиц, но и на других людей, окруживших поляну. Те выглядели попроще и изо всех сил делали вид, что заняты исключительно поиском иных улик. – Куда-нибудь да подите…
– И вправду, Лизанька, идем, – сказала Таровицкая.
– Вы, а не она…
И вот тут Лизавета поняла, что влипла. Что не отпустит ее этот куделистый, чем-то похожий на пуделька человек, имени которого она не знает. Она вообще хотела князя позвать, но ей сказали, будто он болен и не принимает, зато нынешний типчик был здоров.
Ишь, бровями шевелил.
Лизавету взглядом сверлил. И тросточкой своей по ноге похлопывал.
– Она задержана.
– С чего это вдруг? – тон Таровицкой изменился.
– По подозрению в убийстве.
Лизавета закрыла глаза: вот только этого ей не хватало! А ведь он был жив. Однозначно жив. Лежал себе, правда, тихонько, но дышал. Лизавета его еще от пруда оттянула немного, чтобы, не приведи господи, не утоп, пока она гулять изволит.
– Вы белены объелись? – осведомилась Одовецкая. – Я же говорю, он умер от отравления сложным органическим ядом. В состав его входит проскура бледная, которая растет только…
– Не имеет значения, – человечек злился и от злости начинал подпрыгивать на месте. – Вы вообще кто?
– Княжна Одовецкая.
– Княжна Таровицкая…
– А я просто Пружанская, – сказала Авдотья и добавила: – Папенька у меня в генералах, может, слышали? Не хотите послужить? Он говорит, что служба из любого идиота человека сделать способна.
Человек густо покраснел и оглянулся. Впрочем, собственные его люди сделали вид, будто не слышат и не видят.
– Вы…
– Мы понимаем, – мягко произнесла Дарья, появляясь из ниоткуда. И Лизавета вздрогнула. – Что у вас служба. И вы обязаны поступить согласно регламенту…
Голос ее был вкрадчив и мягок, Лизавета сама удивилась, как это не понимала она, что у человека и вправду служба, и регламент этот, от которого и на шаг отступить неможно.
– И что выглядит ситуация преподозрительнейшим образом, – Дарья подступила ближе, оказавшись между Лизаветой и куделястым. – Имело место нападение на одну из конкурсанток. Девушка повела себя храбро, сумела дать отпор, скрутить изменника…
Куделястый слушал.
Кивал.
И подпрыгивать перестал.
– Однако пока она искала помощи, его убили. Наверняка сообщники. Вы же понимаете, что Лизаньке идти некуда, что она во дворце, под защитой ее императорского величества. И если вдруг случится вам ее задержать, то слухи пойдут… Нам же не нужно, чтобы слухи пошли?
– Ишь, морочит, – пробормотала Авдотья.
– Тем более что пострадает репутация императрицы. Стоит проявить благоразумие. Лизавета никуда не исчезнет. За это готовы поручиться столь достойные особы…
Достойные особы кивнули, а Снежка, спрятавши крылья, вид которых несколько смущал людей, добавила:
– Путь ее предопределен.
– Поэтому с вашей стороны будет весьма благоразумно предоставить Лизавете свободу, ограничив ее, скажем, пределами дворца… – Дарья очаровательно улыбнулась, а куделястый моргнул.
И кивнул. Нерешительно так.
– А вы в это время найдете истинных злодеев…
– А попытаетесь на Лизавету все спихнуть, я папеньке пожалуюсь, – проворчала Авдотья. – И он вам яйца оторвет…
Последнее замечание, пожалуй, было лишним.
Глава 7
В заключении Стрежницкому, пожалуй, нравилось. Стены тут были толстыми, окна – узкими, в такое и захочешь, не протиснешься. А главное, дверь имелась железная, на четырех запорах. За дверью стояла охрана, впрочем, в нее Стрежницкий не больно-то верил.
Уже наохраняли.
А в остальном… тихо. Спокойно. Не жарко.
Камеры располагались в старой башне, которая была строена на совесть. И толстенные стены ее не пропускали летнюю жару. Были покои невелики, состояли из гостиной и спальни, к которой примыкал крохотный закуток. В закутке стояли лоханка, потемневший от возраста умывальник и шкафчик с ночною вазой. Что поделать, когда дворец реконструировали, на башне решили несколько сэкономить.
Стрежницкий поднялся – постель, стоило признать, тоже была не сказать чтобы мягка. Перины слежались, пуховые одеяла отсырели, а от простыней отчетливо пованивало плесенью. Но разве подобные мелочи могли испортить настроение?
Шепоток унялся.
А голова, конечно, болела, но не сказать чтоб так уж сильно. И целитель сказал, что рана рубцуется нормально, стало быть, воспаление и смерть в ближайшее время Стрежницкому не грозят. Он дошел по стеночке до двери, а там и в гостиную выбрался.
Опустился в кресло и ноги вытянул.
Надобно будет попросить, чтобы одежонки какой-никакой принесли, а то виданное ли дело – в одной рубахе сидеть. Вон пол леденющий, еще и сквозит.
И вид непотребный.
Меж тем засовы заскрипели, застонала дверь, впуская гостя, а Стрежницкий даже привстал, приветствуя оного.
– Отдыхать изволишь? – с некоторым недовольством поинтересовался князь, выглядевший так, что Стрежницкий язык себе прикусил, чтобы не посоветовать отдых в соседней же камере. Небось тут их хватает.
Князь огляделся. Поморщился.
И, упав в соседнее кресло, тросточку отставил и голову руками обхватил. Пожаловался:
– Болит.
– Выпить нет, – сочувственно ответил Стрежницкий.
– А помогает?
– Не-а… но на душе становится легче.
Князь осторожно кивнул.
– Где это вас? – Стрежницкий и сам бы выпил, к примеру воды, но треклятая слабость изрядно мешала.
– Да сходил в подземелья… неудачно.
– А…
– А ты, как погляжу, и на месте приключения находить умудряешься.
Стрежницкий виновато развел руками и пожаловался:
– Твой молодчик меня и слушать не захотел. Добре хоть, сюда упек, а то сперва хотел прямо в тюрьму. Теперь меня убийцей считать будут.
– Всенепременно будут, – пообещал князь Навойский, голову запрокидывая. – Пошто девицу застрелил, ирод?
– А пошто она меня пугала?
Суда Стрежницкий не боялся, да и вины за собой не чувствовал. Девицу было немного жаль, но сама виновата, небось ее никто в покои чужие волоком не волок да и внушать честному человеку всякие глупости не заставлял.
– Рассказывай, – велел князь.
Стрежницкий и рассказал. А что, ему не жаль.
– Я тут посижу, – сказал он в завершение. – Только пусть одежи принесут какой. И книг, а то без книг тут тоска смертная… и вообще… скоро это все закончится?
– Должно…
Князь раздумывал.
Небось тоже ломал голову, с какой такой напасти девице Стрежницкий понадобился и какое к этому отношение имеет покойная Марена. Оно ведь как, будь Стрежницкий ближником царевым, тут бы можно было использовать, но ведь он во дворе так, овца паршивая…
– Как закончится, – Стрежницкий лицо потрогал, – женюсь… найду какую небрезгливую. Или личину вот закажу себе. Думаешь, сделают?
– Думаю, лучше и вправду небрезгливую поищи.
Это-то верно, только где ее взять, такую, чтоб не брезгливая, не пужливая, да еще и характер его, Стрежницкого, препоганый выдержать способна была. Нет, лучше уж прикупить кого из бедных, благо денег у Стрежницкого имеется.
Он ей поместье. Наряды. Выезд, и драгоценности, и что там еще надобно для счастливой семейной жизни. А она Стрежницкому сыновей пару – матушке на радость и ему в утешение. Стрежницкий слышал, будто дети, если с уродством рядом живут, к нему привыкают легче, нежели взрослые. Глядишь, и не станут сыновья батьку родного чураться.
– Уеду…
– Хрен тебе, – князь Навойский кукиш скрутил и под нос самым неблагородным образом сунул. – А не уеду. У меня людей нормальных и без того немного. Будешь моим заместителем.
Стрежницкий несколько растерялся, но палец в дырку сунул и заметил:
– Мне, за между прочим, мозги прострелили.
– У тебя, за между прочим, они хотя бы изначально имелись.
Спорить с начальством было себе дороже. Но Димитрий, чувствуя внутреннее несогласие подчиненного, миролюбиво предложил:
– Покои во дворце выделим нормальные. И дом поблизости. Хочешь?
– У меня есть.
– Видел я, что у тебя есть, того и гляди рассыплется. Ладно, тогда реконструкцию за государственный счет. Только за реконструкторами следить сам станешь, чтоб все не разворовали.
На том и договорились.
Глазницу Стрежницкий почесал кончиком пальца и вздохнул: а девицу в невесты искать придется. Вот только где их ищут-то?
Покойная лежала в мертвецкой и была все так же мертва, как и накануне. За прошедшую ночь тело успело задеревенеть, а заодно уж раны почернели, сделавшись еще более уродливыми. Вот же…
Димитрий узнал Лужнину, которая происходила из рода весьма почтенного, но не древнего.
Впрочем, некогда состояли Лужнины в тесном родстве с Уложевичами, а те уж верной опорой трона считались. До того верной, что старший сын их, Игнат, взял да и погиб вместе с царским семейством, хотя уж его-то возле арестованных не держали.
Сам прилип.
И вот теперь не отпускала Димитрия мысль, что не просто так прилип. Он ведь магиком был, и не из последних, впрочем, как почти все приближенные, только если Затокин целительством занимался, то Уложевич – огневик. С огневиком из древнего роду сладить не так просто.
Мог ли он?.. Из любви, не иначе.
Только вот к кому? И что это за любовь, которой хватило лишь на одного человека? Или так оно и задумывалось? Бывший император был известен своим упрямством, возможно, до последнего момента он и не верил, что опасность есть. А императрица всецело доверяла мужу.
Но тогда дети? Детьми они не стали бы рисковать. А значит…
Димитрий осмотрел тело, впрочем, не особо рассчитывая что-то да обнаружить. Вздохнул. Присел на стул. И приготовился ждать, заодно уж размышляя о том, что могло бы случиться.
Скажем, любовь.
Одобрили бы ее? Навряд ли… все же пусть Игнат из рода древнего, да этого мало, чтобы претендовать на руку цесаревны. Тем паче что батюшка всерьез рассчитывает передать престол сыну.
Или брату.
Да и ходили слухи, будто старшие уже сговорены. А существующие договоренности рушить не дело, не из-за какой-то там любви.
Стало быть, сомнительные перспективы.
– Доброго вам дня, – Святозар Бужев стал выглядеть не в пример лучше. Он по-прежнему горбился, шел, прихрамывая сразу на обе ноги, и если бы не сучковатая палка, заменявшая ему трость, всенепременно упал бы. Но лицо разгладилось, да и гной из глаза исчез.
И пахло от святого отца травами.
– Доброго, – вздохнул Димитрий и, осененный внезапной догадкой, спросил: – А ваш отец не собирался вас женить, случайно? На ком-нибудь из царевен?
И по тому, как вздохнул Бужев, понял: угадал.
А ведь что может быть проще… иллюзия преемственности. И тот, кто желает оставить трон себе, должен был бы подумать о подобной возможности.
– Не только нас, – сказал Святозар, клюку отставляя. – Позволите? Единственно, я хочу, чтобы вы поняли, что я тогдашний был… иным человеком. Не хуже, не лучше, просто другим. Мирским. Подверженным всем страстям и искушениям.
Он проковылял к столу и провел пальцами по спутавшимся волосам:
– Бедное дитя… Вы хотите, чтобы я призвал ее несчастную душу?
– Было бы неплохо.
Святозар замолчал, прислушиваясь к чему-то, и лишь губы его шевелились:
– Боюсь, не получится. На ней стояла печать, и принята она была добровольно.
– Что за…
Он, казавшийся немощным, с поразительной легкостью перевернул тело и ткнул пальцем в темное пятно над лопаткой, которое Димитрий принял за родинку.
– Вот. Если присмотреться, вы увидите руны… древний язык, ныне почти забытый. Знаете, большая часть наших особых сил связана именно с рунами. – Печать святой отец погладил нежно. – Они, с одной стороны, дают небывалое могущество, с другой – изрядно ограничивают. Эту печать можно поставить лишь с полного согласия человека, согласия истинно добровольного, а не вырванного ложью или муками.
– И что она?..
Димитрий взял со стола лупу на ручке. Родинка распалась на несколько, темные знаки, будто букашки, норовившие слипнуться в один комок. И главное, чем больше их разглядываешь, тем меньше понятно, что это. Ишь, шевелятся, переползают, меняя вид свой. И выглядит сие столь уродливо, что Димитрия мутит.
– Клятва абсолютной верности. Она не позволяет предать того, чьею рукой поставлена печать. А заодно уж обеспечивает спокойное посмертие. Душа уходит… правда, есть мнение, что она сгорает после смерти, ибо только так можно обеспечить полную сохранность тайн.
Святозар опустил тело и потер руки:
– Я не могу призвать ее душу к ответу, но тело находится в отличном состоянии и можно попытаться считать его память. Не всю, но наиболее значимые моменты, если вам нужно.
Димитрий вздохнул.
Нужно.
– Только я должен предупредить. В этом ритуале я могу быть проводником, а вот смотреть придется вам. И это будет… не совсем приятно.
Димитрий вздохнул снова и рукой махнул, мол, давайте, чего уж тут.
– Понадобится время. Наша магия основана на ритуалах, а сами понимаете, в отличие от чистых энергий они требуют тщательной подготовки.
– И крови.
– И крови. И порой боли. Хуже, когда радости… помнится, Радонецкие редко пользовались родовыми способностями, поскольку всякий раз, обращаясь к силе рода, они утрачивали толику эмоций. К старости становились на редкость неприятными людьми.
На стол лег давешний нож.
– Свечи найдутся?
– Найдут, – пообещал Димитрий. – Радовецкие…
– Вымерли еще задолго до Смуты. Кажется, младший их отрекся от рода, сказав, что не собирается становиться чудовищем. Честно говоря, не знаю, получилось у него или нет.
Он взял кружку и, полоснув руку, позволил крови течь.
А ведь красная.
Обыкновенная с виду. Густая, тягучая, и ничего-то в ней не ощущается ни древнего, ни загадочного. Кровь как кровь.
– Понадобится изрядно… А вы велите, чтобы свечи принесли, и непременно восковые.
Димитрий отдал распоряжения.
Будут восковые.
И какие нужно, такие и будут. Главное, понять, коим боком эта девица к Стрежницкому и чем это Богдашка так заговорщикам насолил, что все извести пытаются.
– А касаемо царевен… да, папенька не особо скрывал своих намерений. Полагаю, в том и состояла его ошибка. Многим во Временном правительстве пришлись не по нраву его планы. К тому времени отец набрал достаточно влияния и войск, чтобы рассчитывать на удачу. С ним сложно было бы сладить.
– В отличие от царского семейства…
Святозар перехватил запястье тряпицей:
– Мне… неприятно осознавать, тем паче, полагаю, мое нынешнее признание не останется лишь в этих стенах…
Димитрий чуть наклонил голову.
– Я слышал, что его императорское величество проявил редкостное упрямство, преследуя всех, кто был так или иначе виновен в гибели его братьев… и прочих членов семьи. И потому мне не стоит рассчитывать на милосердие. Но с другой стороны, на моих руках и без того крови хватит не на одну смертную казнь…
Он отодвинул циновку, топнул, будто проверяя крепость пола, и, опустившись на четвереньки, вычертил первый символ.
– Мне случилось побывать там. Меня отправил отец с предложением, не сомневаясь, что оно будет принято. Как же… бывший император должен был осознавать, в сколь неоднозначном положении оказался. И отец предлагал выход, который устроит, как ему казалось, всех. Он женится на старшей дочери. Нам с братом тоже достается по невесте. Новая династия не имеет права рисковать, так он выразился. Взамен он обещал его императорскому величеству спокойную и тихую жизнь, достойную его положения, и безопасность. Возможность уехать, если он сочтет нужным. Или остаться, но под защитой нового императора.
Кровавые знаки ложились на пол ровно. И лишь Святозар время от времени останавливался, чтобы размяться. Смуглые пальцы его отчетливо подрагивали, и он сжимал и разжимал их, восстанавливая кровообращение.
– И что вам ответили?
– Разговор прошел… не самым лучшим образом. Его императорское величество пришел в ярость и… пожалуй, я впервые ощутил, что такое их родовая сила. Это как… не знаю… на той проклятой пустоши, где я, на беду свою, выжил. Небывалая мощь, готовая стереть меня с лица земли… И да, я испугался. Я был живым человеком, более того, человеком, полагающим, будто будущее принадлежит ему. Я видел его столь явно, что позабыл, что все в руках Господа. Я отступил, сказав, что даю на размышление неделю. Мне казалось, что этого времени хватит, чтобы Николай остыл, да и супруга его, как мне показалось, отнеслась к нашему предложению весьма благожелательно. Во всяком случае, мой доверенный человек сообщил, что после моего ухода она долго оставалась подле мужа…
Доверенный, стало быть. Кто?
Хотя… чего гадать. Высочайшее семейство не оставили бы без надзору, и другое дело, что надзор этот был не только со стороны Бужева.
– И когда их расстреляли?
– На четвертый день. Полагаю, пришла телеграмма… мы остановились в Ебурге. Мутный городишко. Глава его кланялся, заверял в преданности, а в глазах его читалось желание отравить и меня, и всю свиту. Мы несколько… загуляли, это верно. Тогда смерть ходила рядом, а это заставляло острее ощущать саму жизнь. Вот мы и…
Он завершил рунный круг.
– Но однажды ночью в мои покои постучались. Доверенный человек… не смотрите так, у вас тоже, полагаю, хватает подобных людей. Так вот, он сообщил, что по решению революционного комитета царское семейство было предано смерти.
Святозар подошел к телу и, перевернув на живот, принялся рисовать кровавые знаки на коже.
– Я сперва не поверил. Это было… понимаете, пусть мой отец и присоединился к смутьянам, пусть даже где-то я сам разделял идеи, а вернее, полагал, будто мы можем пойти на некоторые уступки черни, с тем чтобы сохранить собственную власть. Все одно, я прожил жизнь под императорским крылом, я воспитывался в почтении и понимании, и наш род… не знаю, сказали ли вам, что вассальная клятва сохраняется и при отречении. Я не мог причинить вреда его императорскому величеству. Более того, если бы у Николая хватило духу приказать, я бы немедля вывез и его, и все семейство. Я бы просто не выдержал давления этой клятвы, подчинился бы…
Знаки протянулись от затылка к пояснице.
– А потому новость для меня была не просто удивительной. Она оглушала. Она… впервые, пожалуй, я осознал, насколько изменился мир.
– И что вы сделали?
– Натянул что под руку попалось и коня потребовал. Полетел… один, к слову, и полетел. Мои соратники оказались не совсем в том состоянии, которое располагало к прогулкам. Помогите, будьте любезны… вот так придержите.
Прикасаться к мертвой девушке было неприятно. Но Димитрий послушно перевернул тело на бок, тяжелое, застывшее, что полено зимнее.
– Я увидел… – Вздох. – Вы первый, кому я рассказываю. Даже мой отец… его не слишком интересовали подробности. Он пришел в ярость, ведь это убийство ударило по всем. До того момента наши соседи блюли нейтралитет, однако смерть венценосного семейства… Спустя неделю бритты высадились на южных берегах. Ну да вы знаете… Я спешил. Помнится, уже там, в поместье, я понял, что одет лишь в рубаху и подштанники… спаситель и герой. Но со мной была моя ярость. И моя клятва. Она требовала покарать…
– И вы…
– Покарал, – Святозар усмехнулся и провел окровавленным пальцем по лбу девушки. – Все же… наша магия порой заставляет нас действовать не совсем разумно. Помню, мне навстречу вышел человек в черной кожанке. Он что-то там кричал про суд, постановление, смерть узурпатора. А я смотрел на него и думал, что он… скотина. Вот просто скотина, и все тут. Я сжег его. Это оказалось просто… там все было… нестабильно. Сами понимаете, что смерть мага, которым Николай не перестал быть после смерти, не могла не отразиться на мире, тем паче погиб и наследник, и силу было некому перенять. Она гуляла, свободная, дикая. Злая. И я стал лишь проводником… помню смутно, что в меня стреляли. Кто-то пытался задержать, кто-то… Я спустился в подвал. Сила звала меня… она требовала, тянула… в этот треклятый подвал.
Он остановился. Отвернулся.
Вытер грязные пальцы о не слишком чистую одежду.
– У дверей лежала женщина… из комнатных, оставшихся с Александрой… рядом Куржеватый, камердинер. Ему сперва прострелили колени, а уже потом добили. Их я помню хорошо. Сознание на время вернулось. И комнату помню, вернее, подвал с голыми стенами, на которых появились темные пятна. Мальчишку совсем юного, ровесника цесаревичу… и самого цесаревича. Лежал возле отца… и таким вдруг взрослым показался. В него всадили пять пуль. А Николаю хватило одной. Его убрали первым, должно быть, поняли, что он опаснее прочих…
Святозар дернул шеей.
И коснулся пальцами щеки.
– Аликс обнимала девочек… Почему-то там было много людей, куда больше, чем должно было быть… И я понимаю, о чем вы хотите спросить. И… я не знаю. Понимаете, тогда я был не совсем в себе… не совсем собой. И позже, возвращаясь к тому, что случилось, я сам себе не мог дать ответа. Аликс… наследник, император… Татьяна и Ольга определенно… а вот остальные… повторюсь, там были люди, и много, но…
Вздох.
– Я сжег эту комнату со всеми, кто в ней находился. Я… мне вдруг подумалось, что с этих людей станется отсечь головы и выставить их, увезти в доказательство, ибо многие не захотят поверить в смерть императора на слово. А я не мог, понимаете? Не мог позволить подобного… я просто… это стало сильнее меня. Огонь просто вырвался и смел все, что было там…
Вместе с доказательствами чего бы то ни было.
– Я очнулся уже по-за домом, в голом поле… без коня, без одежды. Обессиленный. Я шел к дороге, понимая, что если встречу не тех людей, то меня убьют. У меня не будет ни малейшего шанса спастись. Однако встретил я свою охрану. Благо очнулись… им сообщили новость. Да что там им… эту новость напечатали во всех утренних газетах…
– Во всех?
– А то… я тогда тоже подумал, что в печать они ушли, еще когда Николай был жив. Так что мой отец переоценил свое влияние. Я же допустил преступную неосторожность. Быть может, явись я туда тайно, не афишируя своего присутствия… возможно, они остались бы живы. Помогите перенести ее в круг. И еще, я должен предупредить, что чужая память опасна…
Глава 8
Предупреждению Димитрий внял.
Он положил девушку лицом вниз. И сам сел, где велено. И положил руки на ее виски, холодные и отчего-то казавшиеся мягкими. Он закрыл глаза, позволяя вычертить на своем лбу знаки.
Могла или не могла спастись цесаревна?
Тела отыскали, вернее, останки. И если прежде предполагалось, что жгли их бунтовщики, дабы затруднить опознание, то теперь очевидно: виноваты младший Бужев и та дикая сила. А неочевидно одно: почему Николай не сопротивлялся?
Он ведь пусть и не император, но маг. Императрица тоже.
И дети… Итого семеро магов древнего рода и изрядной силы просто позволяют взять и убить себя? Ладно, надежда на скорое разрешение неприятностей, однако… там, в подвале, когда зачитывали приговор, да и без приговора было же очевидно, что не для беседы приватной их пригласили.
Почему он не ударил? Не ради себя, так хотя бы ради спасения детей?
– Постарайтесь не заблудиться…
Или не мог? Хотел, но… Что, если…
Голос Святозара звучал словно бы издалека. Он дрожал, то растворяясь в туманной зыби, в которой вдруг оказался Димитрий, то почти развеивая ее.
Не заблудиться.
Хорошо говорить, а как не заблудишься, если кругом этот вот белесый клочковатый туман. И будто кто-то ходит, хлюпает, вздыхает… Эй, есть тут кто?
Есть, есть, есть… кто, кто…
Кто?
Девочка в белом нарядном платьице. Она кружится и кружится… и смеется…
– А ты дурка! – кричит кому-то, и становится обидно. Почему ей все, а мне ничего? Мне? На Димитрии тоже платьице, только не белое, а в клеточку. Он наказан. Ему велено сидеть в детской и переписывать начисто упражнение, а Беленка пойдет к гостям. И будет стишки читать.
Читать бесплатно другие книги:
