Игрок Лисина Александра

Пролог

Не оглядывайся на прошлое, решив ступить за порог Вечности.

Совет мудреца

Признаться, жизнь перестала удивлять меня уже давно. Точнее сказать, надоела хуже горькой редьки. Своим однообразием, бесконечной чередой совершенно бессмысленных и абсолютно одинаковых дней, в которые почти ничего не происходит, хотя постоянно чувствуешь себя так, словно ты обессилевшая муха, намертво влипшая в паутину.

Поверьте, я – не скучный человек. За свои неполные двадцать пять мне довелось немало попробовать и повидать, потому что с самого детства я неизменно совала нос во все события, которые только мог предложить наш небольшой городок. Сколько себя помню, мне все время надо было куда-то бежать, кого-то выспрашивать, что-то делать, менять, переделывать, улучшать… почему-то мой мир не умещался за огороженным забором участка в десять соток. А бесценные кладовые знаний никогда не помещались в те жалкие сундучки, которые пытались приоткрыть для нас сельские учителя.

Пожалуй, школа стала первым фактором, который всерьез поколебал мою уверенность в правильности собственных устремлений. Это не делай, так не говори, туда не смотри, девочкам такое знать не положено… везде – рамки, рамки и рамки. В которых все давным-давно предопределено, застолблено, огорожено, расписано и хорошо известно. Положение не спасали даже курсы юного медика, школьный кружок рисования, дополнительные уроки пения, специально нанятый преподаватель по бальным танцам. Потом было плавание, рукопашный бой, секция акробатики, ажурного плетения, модельного конструирования, вышивания, легкой атлетики, академической гребли, исторический кружок… да всего и не упомнишь. Достаточно сказать, что за несколько лет я перепробовала все на свете, чтобы отыскать то, что было бы мне действительно интересно.

Причем какое-то время новое занятие вызывало искреннее желание его полностью освоить и немедленно испробовать. Но потом что-то… ломалось, что ли? Не знаю. Куда-то исчезал недавний интерес. Напрочь отшибало желание продолжать, и грустный мамин голос раз за разом повторял: «А ведь у тебя могло бы получиться»…

Еще через несколько лет пришла пора поступать в универ. Сперва я поступила на факультет экологии (а как же – модная, важная и нужная всему миру профессия!), но потом неожиданно передумала и перевелась на экономический. А на второй год передумала снова и, бросив все на полпути, решила стать программистом. Ведь новые технологии – это должно быть интересно даже такой непоседе, как я. Много новых открытий, встреч, событий; увлекательные поиски в Интернете…

К сожалению, и тут мои ожидания не оправдались, хотя доучиться все же пришлось. Я благополучно получила диплом, попутно ища свою стезю в журналистике, юриспруденции, фармации, спорте, хореографии, дайвинге… я действительно испробовала почти все, до чего могла дотянуться. Только от наркотиков и тяжелого рока сумела увернуться. Но лишь потому, что еще в детстве крепко усвоила, что не надо совать в рот всякие незнакомые травки – от них потом животик болит, а чуть позже услышала по телику от одного солидного дядьки в белом халате, что постоянное давление тяжелой музыки на неокрепшую детскую психику плохо сказывается на умственной деятельности.

Об учебе, пожалуй, рассказывать не буду – скучно. Про поиски работы тоже деликатно умолчу. Одно лишь скажу: нашла, но постоянно мучилась все теми же сомнениями. Бросить работу не могла: деньги ведь нужны. Но не оставила попыток найти то, что помогло бы мне почувствовать себя цельной.

Вы, конечно, спросите: зачем такие мучения? Для чего столько сложностей, когда на самом деле все невероятно просто?

И я отвечу. Чуть позже. Но сначала все-таки спрошу сама: скажите, разве у вас не бывало чувства, что все в вашей жизни унизительно распланировано? Не возникало ощущения отстраненности от настоящего и того, что вы как бы лишние в этой жизни? Плывете по течению, но на самом деле ничего в ней не решаете? А все, что вы делаете и чего достигли, в действительности – не ваша заслуга?

Разве не бывало с вами чего-то подобного?

И если да, то неужели у вас ни разу в жизни не появлялось желания плюнуть на все и куда-нибудь уйти? На час, на день, на целую вечность? Хотя бы на мгновение оказаться вне замкнутой системы, в которую всех нас поместила Жизнь? Избавиться от повседневной суеты, задуматься о собственном будущем и попытаться что-нибудь изменить? Сделать что-то, что еще не было предусмотрено? Чего никто от вас не ждет и что вы сможете с уверенностью обозначить как ваше собственное решение? Пускай не самое умное и замечательное, но именно ВАШЕ?

Если так, то вы меня поймете. И не удивитесь, почему меня на протяжении многих лет терзал один мучительный вопрос: когда я проживу эту жизнь до конца… хорошо или плохо, самостоятельно или нет, в счастливом браке или же тоскливом одиночестве… что будет дальше? Там, за гранью? Что случится со мной ПОТОМ? Я дождусь наконец перерождения, уйду в небытие или так и останусь висеть непонятно где туманным облачком полузабытых фантазий? Может, от меня больше ничего не останется, кроме быстро тускнеющих воспоминаний? Но тогда есть ли вообще смысл к чему-то стремиться? Есть ли за что бороться – нам, смертным?

Честное слово, я бы очень хотела это узнать. Вернее, именно сейчас у меня появилась реальная возможность это выяснить.

Я медленно подошла к краю крыши и с возросшим любопытством уставилась на далекие домики внизу.

К счастью, район здесь довольно старый, народу на улицах немного, так что никто мне не помешает. Вернее, мне уже ничто не способно помешать. Но, боже… как же тут хорошо! И как восхитительно пахнет ничем не скованная свобода, от которой уже кружится голова! Как легко дышится над повисшим в городе смогом и низким бетонным парапетом, за которым больше не останется никаких ограничений. Только я и небо… странно, никогда раньше не думала, что небо может быть так близко. Кажется, только руку протяни, и оно послушно ляжет в ладони.

Наверное, именно этого мне так не хватало – свободы? И об этом я всегда мечтала?

– Галка, давай! – вдруг с нетерпением зашипели мне в спину.

Я понимающе улыбнулась и, в последний раз оглядев притихший двор, прокрутила в голове подробные инструкции. А потом некстати подумала о том, что ветер сегодня довольно сильный, и если меня снесет на гаражи, то приземление будет не слишком-то приятным. И тогда: здравствуй, Вечность, можно я тебя о чем-то спрошу?..

– Галка!

Я тихо вздохнула и, затолкав неуместные сомнения поглубже, решительно оттолкнулась от парапета.

Секунда… другая… жутковатый полет в никуда, сопровождаемый отчаянным грохотом бешено колотящегося сердца. Рывок от налетевшего, как по заказу, сильного ветра. Еще один рывок. На этот раз – за торчащее из рюкзака спасительное колечко. Внезапный хлопок от проворно расправившейся «медузы»[1], потянувшей за собой основной парашют, третий мощный рывок, от которого меня мотнуло в сторону…

Однако страшно не было. Совсем. Таково уж свойство моей натуры – я практически не умею бояться. Скорее в этот момент во мне проснулся совершенно необъяснимый восторг по поводу открывшейся внизу панорамы. Захватывающее дух ощущение бесконечной свободы и искреннее желание никогда больше не возвращаться на эту землю, потому что ничего иного, кроме неба, как оказалось, мне в этой жизни не надо.

Невероятно…

Страх не появился даже тогда, когда прямо перед носом промелькнула и запуталась в стропах суматошно каркнувшая ворона. Когда белоснежный парашют резко качнулся в сторону, зацепил линии электропередачи и, словно подпаленная бумага, скукожился в тонкую изорванную трубочку.

Страх не пришел, когда снизу с угрожающей скоростью надвинулись проклятые металлические гаражи. И не высунул наружу носа даже тогда, когда каким-то чудом выпутавшаяся птица с хриплым клекотом вырвалась на свободу. А затем мохнатым клубком рухнула мне на голову, избавив от ужасающе великолепного зрелища быстро приближающейся земли.

«Так что же будет дальше?» – только и успела подумать я. А потом все-таки закрыла глаза и тихо вздохнула, остро сожалея лишь об одном: до чего же нелепо умирать вот так, ничего не выяснив и не поняв. Но, кажется, дурная ворона не даст мне досмотреть этот увлекательный финал до конца…

Отступление 1

Неизвестно где и неизвестно когда

– Здравствуй, брат. – Ровный рокочущий голос разрезает безмолвное пространство, как ножом. – Ты, как всегда, не торопишься.

– Зачем звал? – отзывается ему из пустоты, как из могильного склепа, чей-то смертельно усталый баритон. Довольно молодой, но полный странного безразличия, если не сказать – абсолютнейшего равнодушия. – Кажется, мы все с тобой решили?

– Я не за этим. Не злись.

– Не злюсь: давно забыл, как это делается. Зачем ты меня потревожил?

– Хочу предложить новую Игру.

– Опять? – невидимый собеседник явно морщится. – Тебе не кажется, что это бесполезно?

Грохочущий бас издает странный смешок.

– Хочешь сказать, ты сдался?

– Нет. Но я устал от неудач. Ты зря надеешься, что новая Игра что-то изменит.

– На этот раз все будет по-другому.

– Ты говорил так в прошлую Игру. – У молодого, кажется, нет ни малейшего желания спорить. – И в позапрошлую тоже. Я слышу это от тебя уже который век.

– Теперь все изменится, – отчего-то упорствует бас. – Я нашел третьего Игрока.

– Неужели? – В голосе молодого впервые слышится легкая насмешка. – И кто теперь? Воин? Монах? Певец? Ребенок? Если ты помнишь, мы уже все испробовали, а результат все равно один.

– У тебя короткая память, брат.

– Тот раз не считается: ты выиграл случайно, – слегка оживляется молодой. – К тому же тот Игрок был единственным, кто смог пройти до конца. Но недолго там продержался.

– Его наследие до сих пор живо, – сухо напоминает бас. – Даже твоим марионеткам не удается стереть его с лица земли.

– Ну-ну. Сомнительное наследие, которое не нужно даже тебе.

– Ты закончил? – еще суше осведомляется бас. – Будешь слушать дальше или я возвращаюсь к себе?

Молодой на мгновение задумывается.

– Хорошо, говори.

– Я предлагаю слегка изменить Правила, – неожиданно заявляет бас и издает странный хрипловатый смешок. – Пусть на этот раз Игрок справляется сам. Никакой помощи, никаких подсказок, советов или намеков. Он идет совершенно один. С успехом или нет. Влиять на него не будем ни ты, ни я.

– А ты удержишься? – с нескрываемым ехидством осведомляется молодой и слышит в ответ недовольный рык. – Хорошо, хорошо… верю. Вернее, я тебе поверю, если услышу причину такого решения.

– Игрок непростой, – неохотно признается бас, снова возвращая себе человеческий голос. – У нас такого еще не было, поэтому и хочу попытаться.

– Что значит «непростой»?

– Увидишь, – уклончиво отвечает бас, словно не замечая проснувшегося интереса собеседника. – Раньше мы искали только силу. Потом стали искать силу и мудрость. Затем пытались использовать юность, но и это ничего не дало. Теперь Игрок будет иным. Совсем, надо сказать, иным. Он не знает о Правилах и об Игре. Вообще.

– Обман? – вдруг нахмуривается молодой, и от этого в пустоте проскальзывают опасные огненные искры, а где-то неподалеку гремит беззвучный гром.

Бас несколько отдаляется, словно не желая с ним сталкиваться, но потом спешит пояснить:

– Нет. Воля случая. Без нашего с тобой вмешательства. Только Игрок и его Путь. Возможно, это и есть выход?

– Не знаю… возможно…

– Так что ты решил? – с нетерпением спрашивает бас, напряженно ожидая ответа.

– Я устал держать на плечах небосвод, – вздыхает молодой. – И устал хранить за НЕГО Равновесие. С таким помощником, как ты… хорошо, приводи своего Игрока. Но если нарушишь Правила…

– Я помню: ты меня сразу испепелишь. И останешься держать небо еще одну вечность. Только теперь – в полном одиночестве, – довольно рыкает бас и с нескрываемым торжеством добавляет: – Скоро, брат, ты избавишься от своей ноши. Вот увидишь, это будет интересная Игра.

– До встречи, – с легко угадываемой улыбкой отдаляется молодой, и пространство опять замирает в тревожном ожидании.

Глава 1

Забавное это дело – умирать, доложу я вам. Не страшное, не ужасное, не жуткое, а именно забавное. А что? Лечу себе куда-то, лечу, парю в кромешной тьме, как амеба в океане. Балдею на невидимых волнах бесконечного покоя, а куда и зачем перемещаюсь – непонятно. Но зато никто не зудит над ухом, никто не гаркнет, чего это я тут вытворяю. Никому до меня нет, наконец, дела… красота-а-а. Хотя царящая вокруг тишина, если честно, малость угнетает. Да и темно тут. Ни зги не видно. Только вдалеке что-то слабо поблескивает, но мне туда отчего-то не хочется лететь. Впрочем, если бы и захотелось вдруг изменить направление, то я понятия не имею, как это делается.

Странно. Мне почему-то совсем не больно, хотя, казалось бы, поломанные кости должны немилосердно ныть, доказывая хозяйке, что она бессовестная, безрассудная, безалаберная особа, которой в этой жизни делать больше нечего было, кроме как сигать с непроверенным парашютом с двадцатиэтажного дома. А тут – ни косточка не вякнет, ни сердце не дрогнет, ни шкура не зачешется. Словно я – и не я вовсе, а нечто аморфное, у которого даже тела-то своего не осталось.

С одной стороны, оно, конечно, и неплохо. По крайней мере, я могу думать о более важных вещах. Но вот вопрос: умерла я или нет? А если да, то куда меня занесло? Жаль, что оглядеться толком не получается – голова не ворочается… если, конечно, я ее еще не потеряла.

Забавное же во всем этом другое: всего минуту назад я так стремилась узнать, что же будет ТАМ, за гранью, искала ответы, старательно совала свой нос везде, куда не следует… и вот, наконец, узнала, увидела, прочувствовала… и опять разочарована! Представляете?!

Я попыталась посмотреть, где именно нахожусь, но снова не смогла: темно. Да что ж такое-то? Ненавижу быть беспомощной. И вообще: а где красивый золотой тоннель? Где яркий свет, на который мне следовало бы лететь? Где ангелы с крылышками, я вас спрашиваю? Елки зеленые, да я бы даже рогатым чертям сейчас обрадовалась, если бы они выскочили вдруг из темноты и замахали своими трезубцами! Заулыбалась бы им и руками радостно замахала: дескать, привет, ребята, заберите меня скорее отсюда! Потому что никак нельзя терпеть это отвратительное неведение, в котором ничегошеньки не происходит и в котором я только и знаю, что все еще… вроде бы… ну, хоть как-то… получается, живу. Вернее, пока я еще только мыслю, но это, по выражению одного древнего умника, все же значит, что я по-прежнему существую.

Ну, наконец-то!

Мгновенная вспышка ослепительного света вызвала во мне целую бурю положительных эмоций. То, что темно, я как-нибудь стерплю – никогда темноты не боялась, но вот угнетающее молчание, в котором даже крикнуть не получается, это уже слишком. Надеюсь, мой полет закончится чем-нибудь конкретным? И меня не распылит на мелкие атомы прямо тут, в этой унылой глуши?

Э-эй! Меня кто-нибудь слышит?! Вытащите меня отсюда-а-а!

А в ответ – беззвучный гром.

Удар по содрогнувшемуся в тревоге пространству.

Новая вспышка. Затем – мощный толчок в спину и подозрительное ощущение, что меня самым некрасивым образом вышвыривают из уютного лона Вечности. Не понравилась я ей, что ли? Или не надо было орать, хоть и мысленно, но во весь голос? Вдруг тут все мысли звучат, как истошный вопль в длинном тоннеле? Или у кого-то на мой счет возникли иные планы? Где тут Бог? Или кто за него? Ау! Ответьте! Меня кто-нибудь слышит?!

И вдруг – еще одна вспышка. Уже третья по счету. Больно режущий глаза свет. За ним – непонятный нарастающий свист, от которого хочется поморщиться и поспешно зажать руками уши. Но почему-то не выходит – мои руки, видимо, где-то потерялись, совсем их не чувствую. Впрочем, есть ли я вообще или это только кажется?

Ой, есть… бедная моя пятая точка…

Меня с силой пихнули в спину, безнравственно уронив в какую-то черную дыру. Причем невежливо так пихнули, наверное, даже ногой, никак после этого не извинившись. Гады! Как есть гады! Или всего один гад, но ужасно сильный и крайне невоспитанный! Это ж надо… бедную девушку… растерянную, запутавшуюся и ничего не понимающую… так подло шлепнуть пониже спины, заставив выкупаться в какой-то непроглядной черноте, перемазаться в ней с ног до головы – кажется, голова у меня все-таки есть… ура! – и увидеть, как в глубине этих самых чернил вдруг забрезжил…

Погодите-погодите, что это там за искорка? И свет вроде бы стал ярче… ой, мама, неужели это и есть выход?!

Стоп! Неужели тут вообще есть ВЫХОД?!

У меня словно камень с души свалился.

Прости, неведомый благодетель, прости. Обозналась. Зря Полкана на тебя спустила. Больше не буду. Спасибо, что подсказал направление – сама бы ни в жизнь не догадалась, куда лететь. А теперь извини, мне пора. Если буду здесь снова, непременно загляну на огонек…

Завидев реальную возможность вырваться, я что было сил рванулась в ту сторону. Это же шанс, да еще какой! Надо только поднажать, извернуться дождевым червем, ввинтиться в эту сгущающуюся черноту и… стойте, а почему сгущающуюся?! И что это за тени, вдруг проступившие по краям забрезжившего перед моим носом выхода? Охраняют его, что ли? Не пускают чужих? Так я вроде не чужая – мне тут дорогу показали. И чувствительно так показали. Не понять, знаете ли, трудно. Так что своя я. Ей-богу, своя. В доску.

Эй, а что это там белеет в темноте? И чего это вы ко мне вдруг потянулись?!

Я привычным жестом прикусила губу, но тут же чертыхнулась – губ-то у меня не было. А вот досада была, да еще какая: от призывно мерцающего кольца света в мою сторону весьма целенаправленно двинулись какие-то бесформенные комки. Черные, конечно же, – другого цвета тут нет. А может, они серые или красные – просто не видно. Плохо другое: мне такое внимание совсем не нравится. И еще больше не нравится, что тени движутся как-то уж слишком… разумно?

Я снова попыталась прикусить губу… привычка!

Много вас. Слишком много на меня одну. А выход-то один-единственный. А ну… р-р-разойдись!

Вытянувшись в струнку и сложив руки по швам, я, как опытный пловец, рыбкой нырнула в водянистую мглу. Ножками надо, ножками шевелить. Ластами работать, одним словом, пусть даже их еще не видно, и вперед, вперед, вперед… пока эти твари не опомнились.

Рывок.

Еще рывок.

Еще поднажать! Совсем чуть-чуть и хоть немного быстрее…

Но тут кто-то бессовестно вцепился мне в голую пятку. Да с такой силой, что я наконец вспомнила, каково это, когда больно. А потом, оглянувшись, звучно сглотнула: мама! Меня держала Темнота! Схватила, зараза, за расплывчатую, но уже вполне угадываемую – появившуюся?! – ногу, а теперь тянула обратно! К себе! Своими наглыми загребущими лапами… нет, уже не лапами, а чем-то непонятным… ох, грехи мои тяжкие! Кажется, Она наконец решила показать свое истинное лицо: оскаленное в злобной ухмылке, крайне неприветливое и буквально сочащееся предвкушением славного обеда. Только слюней изо рта и не хватает. Зато зубов там…

Вздрогнув от вида медленно распахивающейся пасти, в которой бурлила настоящая Тьма, переваривая поглощенные до меня звезды, я взвизгнула, дернулась и со всей силы лягнула непонятную тварь. Одновременно вывинчиваясь из ее лап, будто склизкий червяк с крючка рыболова.

Вот тебе, сволочь! Ищи теперь приличного стоматолога, уродина! И не забудь про страховку, которая всех твоих трат, я надеюсь, до конца жизни не покроет!

Обиженный визг ударил по ушам противной сиреной, заставив меня издать болезненный стон. Но дело сделано – нога свободна. Правда, болела, зараза, зверски, но зато она хотя бы была. Я ее ЧУВСТВОВАЛА! А почувствовав, так наддала, что слетающиеся со всех сторон товарки обиженной мной зверюги только щелкнуть зубами успели – я пролетела мимо них, как фанера над Парижем. Взбудораженная, решительно настроенная и гневно грозящая всем этим облизывающимся харям плотно сжатым кулаком.

Вот вам всем! Сейчас еще одной двину в зубы… на, получи, собака!.. а теперь другой подарочек на носу выцарапаю… уф!

Совершив последний рывок, я буквально врезалась в мирно мерцающее окно, уцепилась за него обеими руками, которые вслед за ногой тоже решили проявиться. Потом подтянулась, едва избежав звучного щелчка чьих-то озлобленных челюстей. И, успев напоследок услышать дружный разочарованный вой, провалилась в никуда. До самого последнего мига торжествующе улыбаясь и откуда-то точно зная, что больше мне ничто не грозит.

Приземление, по закону подлости, было жестким. И ой-ой-ой каким болезненным! От удара я тихо взвыла, одновременно силясь вдохнуть. В глазах потемнело, ушибленная еще раньше голова безумно гудела. Руки и ноги я, слава богу, чувствовала весьма сносно и даже поняла, что ничего себе не сломала, но грудиной ударилась конкретно. Да с такой силой, что аж звездочки цветные заплясали. Одно радует: гаражи с их металлическими крышами явно остались далеко в стороне, иначе квакать бы мне сейчас раздавленной лягушкой. Тогда как я благодаря милости провидения все еще жива, цела и даже как-то шевелюсь, потому что с размаху упала на что-то мягкое, теплое и, кажется… живое?!

Едва сумев протолкнуть в себя первый глоток воздуха, оказавшийся восхитительно свежим и поистине целебным, я осторожно приподняла голову.

Та-ак. Кажется, я и правда на кого-то приземлилась. Довольно удачно, надо сказать. Для меня. Потому что лежу себе на пузе, царапаю подбородком чью-то широкую грудь, морщусь от попавшей в рот металлической пуговицы, старательно выискивая бедолагу, которого так некрасиво сейчас раздавила. Заодно подыскиваю достойные оправдания для своего нехорошего поведения, чтобы неожиданный спаситель не сдал меня сразу в кутузку. Все ж он не зря до сих пор не может прийти в себя. Лежит тут трупом, судорожно дергается, тщетно пытаясь вдохнуть, и как-то нехорошо побулькивает.

Ой. Надеюсь, я ему ничего не сломала?

Еще осторожнее отнимаю щеку от голубой рубашки. С невесть откуда взявшейся робостью пытаюсь отыскать его глаза… стоп! Его?! Хотя да, думаю, что это – мужчина, потому что тело больно уж крепкое. Да и грудь плоская… кхм. И подбородок вполне мужского вида, хотя и наполовину скрыт красивой серебристой прядью каких-то удивительно гладких волос.

Ого. Кого же это я так славно приголубила?

Поднимаю голову еще выше и вот тут-то чувствую, что меня словно обухом по голове ударило. Во-первых, потому что до разума наконец добралась своевременная мысль о том, что полет с крыши многоэтажки по определению не мог закончиться для меня благополучно. Во-вторых, потому что некстати вспомнила свои приключения в Темноте. В-третьих, потому что обнаружила себя не на окровавленном асфальте, как можно было бы ожидать, и даже не на вдавленном сиденье пробитого мною автомобиля, а на какой-то живописной лужайке. Без парашюта. Без всяких ремней и строп. Без тяжелого рюкзака за плечами, кроссовок и спортивной куртки. В подозрительной близи от незнакомого типа в голубой ру… э-э, нет… видимо, все-таки в тунике… который – о ужас! – от моего приземления все никак не мог прийти в себя! Более того, кажется, ему сейчас очень плохо. Вон как глаза закатил и побелел весь как полотно. Бедняга. Я такой белой кожи, наверное, ни у кого в жизни не видела. А уж когда он открыл глаза и глянул в упор, то вообще тихо обалдела.

У моего спасителя оказались невероятно крупные, просто невозможно крупные, потрясающей глубины глаза. Совершенно черные, что на его белой коже смотрелось довольно жутко. Напрочь лишенные ресниц. Я бы даже сказала, что они похожи на стрекозиные, если бы радужки имели фасетчатый рисунок. Однако это было не так – глаза у него совершенно гладкие, немного выпуклые, неестественно блестящие, лишенные белков. Просто два черных провала на совершенно белом лице. Да и само лицо тоже… ох, под стать: узкое, почти треугольное, с резко выступающими скулами и практически незаметными полосками бледных губ. Вместо бровей – две тонюсенькие белесоватые черточки. Подбородок острый, колючий. Лоб высоченный, прямо-таки ненормально высокий, но гладкий, без единой морщинки. Уши небольшие, идеально круглые, плотно прижатые к голове, но снизу их будто кто-то подрезал – совершенно ровные, без мочек и почти без привычных хрящей по краешку раковины. Добавьте к этому синеватую нитку вен под белоснежной кожей, пузырящуюся на губах голубоватую жидкость, которая, видимо, заменяла ему кровь, подозрительно расплывающееся на тунике такого же цвета пятно… и вот тогда поймете, почему я, отпрянув, с таким ужасом уставилась на торчащую из его груди рукоять ножа.

В тот момент мне было не до особых раздумий о происхождении гуманоида. О том, кто он такой, откуда тут взялся. И уж тем более не до того, чтобы рассматривать едва виднеющееся лезвие чуть изогнутого клинка, почти целиком погруженного в еще вздрагивающее тело. Я не понимала, что оказалась далеко не в черте города. Не соображала, что случилось и как такое вообще стало возможным. Я оглядеться-то как следует не могла, потому что неотрывно смотрела в чужие, подергивающиеся мутноватой пеленой, но все еще живые глаза. И потому, что этот взгляд завораживал, гипнотизировал, обволакивал со всех сторон, как вязкая патока. И куда-то утягивал, утягивал, утягивал…

Мне даже в голову не пришло поинтересоваться, чем он занимался в тот момент, когда я свалилась на него, как снег на голову. Но, согласитесь, трудно представить себе позу, в которой должно было застать его мое появление, чтобы я… упав почти вертикально… вдруг сумела так четко впечатать этот клинок по самую рукоятку. Как ни крути, я должна была красивой незнакомкой свалиться ему прямо в руки, оттянув их до самой земли. Выбить нож, на худой конец. Сломать что-нибудь. Или шарахнуть аккуратно по темечку, гарантированно отправив в нокаут. Но нож… не дурак же он направлять его на себя?! Причем именно тогда, когда я изволила пролетать мимо?!

Впрочем, он уже умирал. Это было ясно без слов. Он действительно умирал и, кажется, был этим фактом весьма недоволен.

Вдруг кто-то внезапно рявкнул за моей спиной, одновременно дернув меня за плечо.

Я охнула от внезапной боли – такое впечатление, что мне что-то сломали! – но оторваться от гуманоида все равно не смогла. А он будто почувствовал мое стремление отлепиться от него – вдруг выбросил вперед изящную кисть с удивительно длинными, по-паучьи тонкими пальцами, клешней сомкнул их на моем запястье и буквально впился глазами мне в лицо, что-то шепча на совершенно незнакомом наречии.

Левую руку тут же обожгло холодом. Но не простым, а каким-то нехорошим, мертвым. Так, бывает, стоишь ночью у окна, чувствуешь, как со спины ласково овевает тепло жилого помещения, а потом смотришь на черные небеса и ежишься от смутного ощущения, что и они тоже смотрят в ответ. Недобро так, оценивающе, с холодным интересом. Вот и сейчас: мне вдруг показалось, что через это прикосновение умирающий нелюдь тоже меня изучает. Слышит мое смятение, чувствует зарождающийся страх, читает мысли, копается в воспоминаниях.

Честное слово, мне впервые в жизни стало по-настоящему страшно.

Тут мне снова что-то проревели в ухо.

А я же ни слова не понимаю!

Опять он что-то мне рычит!

Да что за тарабарщина?! Кто ты вообще такой, зараза?! И почему норовишь сломать мне единственную правую руку?!

Я вскрикнула, чувствуя, как от прикосновения нелюдя по коже бегут ледяные разряды. Затем все-таки отшатнулась, инстинктивно помогая тому, второму, кто тянул меня прочь. Вскрикнула снова, когда белые пальцы едва не цапнули и за вторую руку, но промахнулись – наверное, странное существо сильно ослабло. Правда, это не помешало ему приподняться следом, выхватить второй рукой нож из собственной груди… точнее, это был не нож, а очень тонкий и довольно длинный кинжал с витой, украшенной странным серебристо-голубоватым орнаментом рукояткой… а потом выплюнуть из себя несколько непонятных слов. От которых меня мороз продрал уже всю, а левая рука онемела до самого плеча.

Но больше всего поразило другое: когда гуманоид – видимо, от слабости, потому что пятно на его тунике ширилось с ужасающей быстротой – все-таки разжал пальцы и выронил свой клинок, кинжал почему-то не упал на землю. Не спикировал на мои несчастные коленки, порвав новенькие джинсы и располосовав ногу до кости. Он как привязанный почему-то завис прямо у меня перед глазами. А когда бледнолицый тип с последним вздохом рухнул обратно и замер, больше не делая попыток пошевелиться, кинжал завертелся вокруг своей оси. Неприятно засветился, озаряя поляну… да, кажется, это была все-таки поляна… призрачным голубоватым светом. После чего, наконец, вспух ослепительно ярким шаром и разлетелся на мириады серебристых искорок.

В этот же момент стальная хватка на моем плече разом ослабла. Кто-то невидимый грубо перехватил меня за шкирку, больно прищемив волосы, и буквально швырнул на мертвого незнакомца. А следом бросил что-то еще – твердое, довольно увесистое – камень, что ли? – умудрившееся тюкнуть меня точно по темечку. От удара в голове все помутилось, перед глазами во второй раз запрыгали разноцветные звездочки. К горлу подкатил тошнотворный комок, а левую руку заломило с такой силой, что я белого света не взвидела.

Возможно, я закричала. Не знаю. Или даже завопила, поскольку боль была просто невыносимой. А может, это внезапно поднявшийся ветер так истошно завыл? Не помню больше ничего. Последнее, что я увидела перед тем, как упасть на залитую голубой кровью грудь убитого существа, были его неподвижные черные глаза. И холодное мертвое лицо, в котором больше не осталось жизни. И медленно, как во сне, распадающееся на сотни зеленоватых искорок его тело, в облаке которых я и утонула, как в бездонном лесном озере.

Глава 2

Оу-у-у… как же сильно болит голова!

Я с тихим стоном открыла глаза и бездумно уставилась на низкий деревянный потолок.

Боже… такое впечатление, что меня вывернули наизнанку, потом снова завернули, и так много-много раз. Или, что более вероятно, я все же здорово приложилась после падения с небоскреба, иначе почему у меня голова как чугунная, в висках притаился и словно жадно грызет кору неведомый, но жутко голодный зверь? Почему руки с ногами снова ватные, а слабость в теле такая, что я сейчас даже на горшок самостоятельно не сяду?

– Оу… – жалобно выдохнула я, сделав неуклюжую попытку подняться. Но в голове будто бомба взорвалась, а потом меня так сильно повело, что пришлось поспешно опуститься обратно на подушку, с проклятиями пережидая острейший приступ некстати возникшего головокружения.

Черт бы побрал этих бейсеров! Никогда в жизни больше не полезу на крышу… ну, в смысле, пока не поправлюсь. Вот когда приду в себя, выздоровею, залечу свою многострадальную голову, отыщу того мерзавца, который бросил в нее камень, тогда и…

Я внезапно вспомнила все свои злоключения и резко села.

– Зараза! – пришлось тут же схватиться за виски и согнуться. – Почему ж ты так кружишься, сволочь?!

– О, уже встала? – донесся откуда-то издалека незнакомый голос. Женский голос. Довольно низкий, можно даже сказать – грудной. Но приятный. Почти как у бабушки Нелли. – Зачем же так рано? Еще полежать бы тебе, успокоиться…

С трудом «успокоив» голову, я осторожно подняла взгляд и озадаченно замерла, поскольку совершенно не ожидала обнаружить вокруг рыхлые земляные стены, устеленный старенькими циновками пол, колченогий табурет, тускло светящийся дверной проем и бойко протиснувшуюся в него пухлую старушку, держащую в руках глиняную плошку с еще дымящейся похлебкой.

То, что я не в городе, стало ясно сразу: землянок в Москве я пока еще не встречала. То, что это землянка, сомнений тоже не вызывало – от голых стен веяло легкой сыростью, под потолком висели связки сушеных трав, сам потолок чересчур низкий, выполненный из покореженных временем досок, сквозь висящую на входе старенькую занавеску лился солнечный свет. Все это: обстановка, да и внешний вид хозяйки, – вызывало море вопросов. Причем самый насущный из них вырвался сам собой:

– Вы кто?

Старушка мягко улыбнулась и, поставив на обнаружившийся неподалеку кособокий стол исходящую паром миску, присела возле постели. От нее шло удивительное ощущение покоя, какого-то домашнего уюта, семейной теплоты. А брошенный из-под седых бровей лукавый взгляд был удивительно ласковым, немного снисходительным и поразительно знакомым.

Одета была бабуля в старенькое серое платьице – потертое и застиранное, но очень чистое и благоухающее лесными травами. Сверху виднелся тонкий передничек, наверняка завязанный сзади на крохотный бантик. Рукава подвернуты до локтей, открывая смуглую от загара, но все еще гладкую кожу рук. Седые волосы уложены в тугую кичку. Лицо круглое, румяное, с приятными морщинками в уголках глаз, а уж глаза… ой-ей, ни у кого я не видела таких блестящих глаз! Когда-то, наверное, синих, бездонных, как море, а теперь поблекших и словно выцветших от времени. Но мудрых, все понимающих и полнящихся какой-то странной внутренней силой.

– Кто вы? – у меня почему-то охрип голос.

Старушка ласково улыбнулась и подвинула миску.

– Ешь.

Я, не глядя, послушно взялась за торчащую из миски деревянную ложку и зачерпнула ароматное варево. Правда, вкус у похлебки был необычным, явно настоянным на каких-то травках, но бабуля как раз и напоминала знахарку из какой-нибудь глухой деревни. Так что никаких парадоксов тут не было.

– Так все-таки кто вы? – в третий раз повторила я свой вопрос, убедившись, что варево вполне съедобно.

– А тебя с толку не собьешь, – неожиданно рассмеялась старушка. – Молодец. Думала, ты еще долго в себя приходить будешь, а ты быстрая. И цепкая к тому же.

Я иронично приподняла бровь: долго будет мне зубы заговаривать?

– Да ведьма я, – вдруг хитро подмигнула бабушка. – Самая обычная ведьма. Неужто не поняла?

Я чуть не поперхнулась.

– Ч-чего?!

– А кому ж тебя могли отдать, найдя на Заброшенном Тракте без сознания? Конечно, ведьме. – Старушка безмятежно пожала плечами, а потом кивнула куда-то в сторону: – У меня и помощник есть. Все как положено. Так что ты ешь, ешь. Не совсем я поняла, что с тобой стряслось, дева, но можешь не волноваться – здоровая ты. Порчу никто не навел. На честь твою не покусился. Грязных меток в дейри не оставил. Я проверила.

– Где не оставил? Каких еще меток? – обалдело переспросила я, ошарашенно уставившись на вспрыгнувшего на стол крупного котяру. Непроницаемо-черного от морды до кончика пушистого хвоста. Желтоглазого, как сказочный демон, длиннохвостого, как лемур, и чем-то, кажется, жутко недовольного. На меня он взглянул – как плюнул: гордо, презрительно и изрядно свысока.

– В дейри, – повторила старушка, неодобрительно посмотрев на застывшую миску в моих руках. – В той материи, что глазу не видна, но власть над которой дает неограниченные возможности над телом.

– Короче, в ауре, – машинально перевела я, отставив миску прямо под нос негодующе фыркнувшему коту.

А теперь стоп. Мне надо подумать. Точнее, мне надо очень хорошо подумать.

Что за фигня тут творится? Откуда в центре Москвы взялась землянка с бабкой-травницей, утверждающей, что она – ведьма? Нет, шарлатанок у нас вокруг пруд пруди, но ЭТА на них не похожа. Не знаю, почему, но не похожа, и все тут. Да и кошак у нее под стать. Точь-в-точь ведьмин кот. Прямо как у Пушкина. Только сказок не рассказывает, а песни если и заводит, то свои, кошачьи, противные и громкие. Впрочем, не в этом суть, а в том, что они тут делают?! Или, может, лучше спросить: ЧТО Я ТУТ ДЕЛАЮ?! Точнее, где это я?! И что здесь вообще происходит?!

Так. Не паниковать. Не дергаться. Не рвать на себе волосы.

Давайте допустим, я все-таки ударилась головой. Какова вероятность моего нахождения в «желтом доме», рядом со всякими «наполеонами бонапартами», сердобольными нянечками – я подозрительно покосилась на бабульку, но смирительной рубашки у нее в руках не увидела – и плечистыми парнишками в белых халатах? Могла ли я удариться так сильно, что у меня развилось помрачение сознания или началась какая-нибудь горячка? Ну, белая там или зеленая… я в этом не спец. Могло ли это быть последствиями ушиба?

Я машинально дотронулась до внушительной шишки на затылке.

Ладно, допустим, могло. Что дальше?

Если я жива и лежу себе на больничной койке, то, выходит, мне все это снится. Пожалуй, проверим… фантастические гипотезы нам не нужны… ой, щипать себя, оказывается, вредно даже во сне! Ладно, все ясно. Если я и сплю, то или слишком крепко, или, что более вероятно, это не сон, а полноценный бред с тактильными (подушка под задницей колется самой настоящей соломой), зрительными (кот на столе обнюхал мою похлебку и демонстративно отвернулся), слуховыми (пушистый мерзавец не удовлетворился этим и гнусаво мяукнул) и обонятельными (похлебка пахла вкусно, зря этот гад привередничает!) галлюцинациями.

Тихо. Спокойно. Вдох. Выдох.

Ну вот. Стало полегче. Рассуждаем дальше.

Насчет дурдома мне думать не хочется – это раз. Рассуждаю я все еще, смею надеяться, довольно здраво – это два. Никакая шиза не объяснит свежей шишки на голове – это три. Я определенно не в Москве – это четыре. И, наконец, я действительно хочу есть, хотя во сне или в бреду такого, как говорят, не бывает. Из чего следует вывод…

«Что в больнице плохо кормят», – ехидно вставило проснувшееся подсознание.

Так. Двигаемся дальше.

Раньше глюками я определенно не страдала. Факт? Факт. При падении – убью ворону, если поймаю! – я действительно могла удариться головой, и это вполне могло вызвать временное помрачение сознания. Логично? Ну да. За исключением того момента, что я и сейчас не представляю, как можно сигануть с двадцатого этажа с порванным парашютом, свалиться на скопище металлических гаражей и при этом остаться в живых.

К тому же у меня остается стойкое ощущение неприятной пустоты в области укушенной пятки. Холодком оттуда тянет, что ли? Да и шишка на затылке вполне реальная. И болит она слишком уж по-настоящему. Да и старушенция вместе с наглым котом смотрят очень уж живо, непридуманно. И землянка нормальная. И кровать подо мной чистая. И травами пахнет все сильнее. И солнце в дверь заглядывает все настойчивее. А раз уж мы решили, что я не больная на голову, то… каков тогда правильный вывод?

– Где я? – наконец разлепила я губы, внимательно изучая круглое лицо собеседницы.

Бабуля снова улыбнулась.

– В Суорде.

Чудесно. Замечательный ответ.

– А Суорд где? – ровно уточнила я, старательно отгоняя от себя одну нехорошую мысль.

– В Вольных Землях.

– А Вольные Земли к чему относятся?

– К Валлиону, – хмыкнула бабушка и опять улыбнулась. Так хитро, что я почувствовала себя идиоткой. – Кстати, меня Айной зовут. Можешь звать тетушкой Айной. Я – ведьма. Настоящая и с таким же настоящим помощником. А ты действительно не спишь и не бредишь.

Я мрачно на нее покосилась.

– Что, так заметно нервничаю?

– Да нет. Ты чудесно держишься, – заверила тетушка Айна, в очередной раз порадовав меня милыми ямочками на щеках. – Но я уже отжила те годы, когда меня можно было провести таким каменным лицом. К тому же у тебя очень необычная дейри. Никогда таких не видела. Как тебя зовут?

– Галка, – покорно ответила я.

Кот скорчил скептическую гримасу.

– Какое странное имя, – задумчиво обронила старушка.

– Галина Игоревна Чернышева, – зачем-то добавила я, с подозрением уставившись на гадкого зверя. Тот фыркнул совсем уж мерзко, а затем, величаво отвернувшись, бесшумно спрыгнул на пол. После чего вздернул трубой свой роскошный хвост и, плавно покачиваясь, столь же величаво удалился.

– Это шейри, – непонятно пояснила старушка, провожая его взглядом. – Не обращай на него внимания. Скажи лучше, как тебя занесло на Заброшенный Тракт? И как получилось, что никого в округе там больше не оказалось? Недавно там слчился огромный выброс силы. Такой, что я аж подпрыгнула на кровати и едва не решила, что новый Ишта родился.

Я совсем скисла, уже понимая, что версия с шизой трещит по всем швам, а со сном вообще никуда не годится. Затем понурилась, потерла гудящие виски и… послушно рассказала. С того самого момента, как сиганула с крыши новостройки, и вплоть до опасного мига, когда меня так некрасиво двинули по голове. Правда, рассказала не все. Мало ли, вдруг они иномирян тут на кострах сжигают? Судя по одежке бабули, меня каким-то образом закинуло в неизмеримые дали, где вовсю царствует Средневековье. А там колдунов, по слухам, не любили. Даже если учесть, что я не на Земле, про Ишт и каких-то там котов-шейри у нас и слыхом не слыхивали, все равно стоило перестраховаться. Заодно пора бы начать привыкать к ситуации и постараться признать шальную мысль о другом мире правдой. Сперва, конечно, перекреститься и сплюнуть через левое плечо (чем черт не шутит? вдруг проснусь?), а потом осторожненько подготавливать сознание к новым реалиям и начинать поскорее оглядываться по сторонам. В смысле, не идет ли где местный священник с распятием?

Хотя о чем я говорю? Какое распятие? У них тут про Христа, наверное, не слыхивали?

– Нет, – покачала головой тетушка Айна в ответ на мой глупый вопрос. – Не знаю таких. У нас Аллар в почете. Лучезарный или Светоносный его еще называют. Есть Айд, Повелитель Тьмы. Есть их верные слуги, ведущие нескончаемую войну. И есть Лойн, Хранитель Равновесия, призванный следить за тем, чтобы мир наш не погиб. А Христа никакого нет.

– Понятно, – вздохнула я: вот тебе и распятие. – А вы мне верите?

Старушка неожиданно остро посмотрела, но потом кивнула.

– Верю, милая. Не все в твоих словах мне понятно, но лжи я не увидела. Так что не бойся: верю я тебе. И, пожалуй, даже смогу кое-что объяснить.

– Правда? – вырвалось у меня невольное.

Господи! Ну хоть кто-то может сказать что-то конкретное! А то так и с ума сойти недолго!

– Хотя и не все, – тем же материнским тоном закончила ведьма. Потом огляделась, отыскала отставленную мной плошку и снова сунула в руки. – На-ка, ешь. Тебе силы нужны. А я попробую ответить на твои вопросы.

– Что со мной произошло? – едва не подавилась я, торопясь как можно скорее успокоить взбаламученную голову. – Почему я тут оказалась? Как, в конце концов, это могло случиться? И почему здесь? Кто тот чело… в смысле, тип, которому я так невежливо испортила прическу? И почему ваши мастеровые никого больше не увидели, если я точно помню, что со мной в тот момент кто-то был? Они что, следов не нашли? Или тот чудак, что бросил в меня камень, по земле не ходил? Кровь опять же там была…

– Он не камень в тебя бросил, – сухо просветила меня старушка, как-то разом посуровев.

– Нет? А что тогда?

– Заклятье.

– Кхе… – во второй раз мучительно подавилась я.

– Именно что заклятье, – задумчиво повторила тетушка Айна, беспокойно теребя подол старого платья. – Какое, не скажу: не сильна в новой магии, но мощное, бесспорно.

Я с трудом прокашлялась и сипло уточнила:

– А зачем ему меня убивать?

– А он не тебя хотел убить. Ему был нужен эар.

– Эар – это тот бледнокожий тип с черными глазищами и волосами, как у нестриженого бобра? – уточнила я для верности. На что старушка странно хмыкнула, но снова кивнула. – А зачем его убивать? И при чем тут я?

– Зачем – не знаю, – повторила ведьма, став еще задумчивее. – Эары уже давно не выбираются в наши земли – Эйирэ для них гораздо больше, чем простой лес. К тому же эар по Заброшенному Тракту пошел, не по Главному, значит, хоронился. Не хотел никому на глаза показываться. Но раз тот человек его там встретил, то наверняка ждал. И явно не с добрыми намерениями: если уж эар рискнул открывать Воронку, значит, чуял, что не справится.

– А что в нем такого важного? – только и спросила я, когда старушка на мгновение умолкла.

– Кровь эара – ценное снадобье. Раны почти любые излечивает. Силы дает. Здоровье возвращает.