Лабиринт Химеры Чиж Антон

– Немедленно. Карета внизу, – сказал Зволянский, жестом пресекая возможные вопросы. – А господин Лебедев и так прибудет в Павловск в ближайшее время. Что же до господина Чулицкого, то по данному делу ему вы отчитываться не будете.

– Кому мне докладывать?

– Лично господину Ратаеву. Вас это устраивает?

Вопрос был шуткой особого сорта. Какого чиновника может не устроить прямой выход на всесильного заведующего Особым отделом? Нет таких чиновников в Российской империи. Только вот дело обещало быть столь острым, что мало нашлось бы желающих за него взяться. Разве только один Ванзаров, которому терять было нечего.

Зволянский проводил новоиспеченного чиновника отдела сыска до дверей кабинета и еще раз напомнил, как сильно полагается на его благоразумие. Когда же дверь за ним затворилась, из другой, что вела в личную комнату директора и была задернута шторой, вышел Ратаев.

– Что скажете, Леонид Александрович?

– Примерно то, что ожидал увидеть.

– Как полагаете: не подведет?

– Не думаю.

– Можно полагаться на его благоразумие?

– Скорее на гордость и самомнение, – ответил Ратаев. – Все эти чистенькие господа имеют слабое место: чувство долга и честь, раздутую до невозможности. Оттого управлять ими просто, как детской игрушкой.

– Полагаюсь на ваш опыт, – сказал Зволянский, отчетливо давая понять, кто именно будет виноват в случае провала.

Ратаев намек понял, но поклонился в знак полного согласия.

А Ванзаров, которому не дали даже заглянуть в лабораторию Лебедева, размещавшуюся в этом же здании, усаживался в служебную карету Департамента полиции. Рядом с ним поместился все тот же скромный господин. Именно он обещал ввести чиновника для особых поручений в курс дела. Правда, в самых общих чертах.

Поездка до Павловска обещала быть познавательной.

8. Первая встреча

Полицмейстер города Павловска Константин Семенович Сыровяткин был человеком штатским и по чину, и по духу. Общая благостность нравов городка окончательно размягчила его характер. Он решительно не был готов к неприятностям, разразившимся, как снежная буря посреди лета. Преступление, в полном смысле этого слова, в Павловске помнили только одно: когда крестьянин Киселев в припадке ревности нанес своей сожительнице, крестьянке Морозовой, множество ударов ножом, превратив ее тело в «кровавое месиво», как писали репортеры, потом задушил и подбросил тело на железнодорожные пути. Взяли его на следующий день в трактире, где он пил горькую и жаловался на горькую же судьбину, доведшую его до преступления. Убийца каялся и сам хотел отдать себя в руки правосудия. Ничего более страшного на долю Сыровяткина не досталось.

Прошлым вечером, когда полицмейстер вернулся домой в прекрасном расположении духа, чему способствовало заседание «Комитета попечительства» о народной трезвости, он и думать не мог, какая ночь ему предстоит. Стоило Сыровяткину начать совлекать с себя форменную одежду, как в дом прибежал один из двух его приставов, Толстоногов. По лицу пристава можно было решить, что он или хватил лишку, или внезапно повредился в уме, что при тихой жизни в Павловске сделать весьма затруднительно. Пристав нес какую-то околесицу о мертво-живой барышне, которая явилась из самой преисподней за «грехи наши», и теперь всем придет конец. Сыровяткин знал, что Толстоногов имеет склад мыслей скорее религиозный, но не до такой же степени! Он пытался образумить пристава, предложил чашку чаю или рюмку водки, но Толстоногов ничего не слушал, а требовал немедленно следовать за ним, иначе он тут прямо на пороге умрет от разрыва сердца. Видя такой оборот, Сыровяткин оделся и последовал за своим подчиненным.

Около градской больницы творилось что-то неладное. Толкались заспанные городовые, причем старались держаться кучкой. Главный врач больницы Дубягский, после принятия банки чистого спирта, пребывал в окончательно непотребном состоянии, его посадили на лавку и оставили в покое. Тут же на соседней лавке лежал Управляющий городом Антонов, громко и безнадежно воя, а рядом с ним метались врач и санитар.

Сердце Сыровяткина защемило, когда все присутствующие уставились на него, ожидая приказаний. Что приказывать, Сыровяткин понятия не имел. Он потребовал кого-нибудь, кто мог внятно объяснить, что тут произошло.

Холодный рассудок сохранил только врач Затонский. Оставив лежащего Антонова на попечение санитара, он кратко изложил Сыровяткину причину всего переполоха.

Полицмейстер выслушал и подумал, что врач тоже слегка свихнулся, не иначе. Но захотел убедиться лично, что он один тут не сумасшедший.

– Где… это… самое… Показывайте!

Врач кивнул, на что следует обратить внимание. Сыровяткин не сразу разглядел нечто в темной накидке. Делать было нечего, положение, так сказать, обязывало. Задержав дыхание, Сыровяткин подошел к фигуре, вежливо кашлянул и обратился строгим тоном: «Мадам!»

Фигура не ответила, лишь складки плаща слегка качнулась. Поставленный в безвыходное положение Сыровяткин шагнул вперед и взглянул туда, где не было плаща. Взглянул и сразу зажмурился. То, что предстало перед ним, было столь ужасно и мерзко, что никакой водкой воспоминание об этой минуте из памяти не стереть. Сыровяткин подумал, что эта картинка будет преследовать до последних дней его грешной жизни. Держа себя в руках, он приблизился к затихшим подчиненным и гаркнул изо всех сил:

– Убрать! Немедленно убрать!

– Куда убрать? – резонно спросил Затонский.

– Куда хотите! Немедленно! Вы больница или конюшня? Немедленно принять ее… эту… Чтобы она не того… Толстоногов, помогай, чего стоишь! Исполнять!

Начальственная команда произвела целительный эффект. Пристав ожил, городовые задвигались, и все вместе кое-как принялись исполнять приказание. Толку от этого было мало. Никто из взрослых мужиков не решался прикоснуться к тому, чтобы было укрыто накидкой. Сыровяткину пришлось рявкнуть в другой раз, чтобы за дело взялись Затонский и санитар. Оставив Антонова на лавке, медики убрали страшную находку с глаз долой.

Надо было что-то делать, но что именно, Сыровяткин не представлял. Инструкций на такой случай не имелось. Как поступать с живыми или мертвыми, он представлял. Но в этом случае… Полицмейстер быстро сообразил, что его сил для расследования недостаточно, а потому побежал сообщать в столицу, просить о помощи и поднимать на ноги сразу Департамент полиции. Раз уж городская власть не в состоянии принимать решения, а валяется на лавке и только воет.

Заснуть в эту ночь Сыровяткин не мог. Перед глазами вертелось увиденное. Он вернулся к больнице, где поставил дюжину городовых из имевшихся в его распоряжении двух десятков, и сидел на лавке до утра. Усталости он не чувствовал. А когда увидел, как по дороге к больнице стремительно приближается полицейская карета с двумя пассажирами, впервые ощутил слабое облегчение.

Из коляски вышел плотный молодой господин с роскошными усами и другой, неприметный в черном костюме. Тренированный глаз полицмейстера примерно угадал роли. Тем более черный, как он окрестил меньшего, старался держаться незаметно. Сыровяткин поспешил к крепышу, отдал честь, представился и даже, на всякий случай, вытянулся по струнке. Хоть и не знал чина приехавшего. Ему протянули крепкую упругую ладонь, которую Сыровяткин пожал не без удовольствия.

– Ванзаров, сыскная полиция.

Эту фамилию полицмейстер слышал, что-то такое доносили полицейские сплетники. То ли лучший сыщик столицы, то ли известный интриган-выскочка из министерства. Да какая, в сущности, разница.

Черный господин предпочел держаться в отдалении, ограничившись кивком. Полицмейстера и это устраивало. Главное, что забота теперь легла на столичных господ. А его уже дело маленькое.

Ванзаров окинул взглядом городовых, топтавшихся на некотором отдалении.

– Это зачем?

– Произвели оцепление, – ответил Сыровяткин.

– Зачем понадобилось оцепление?

Внятного ответа у полицмейстера не было: нельзя же сказать, что ему надо было хоть что-то предпринять.

– Место преступления находится здесь?

– Никак нет…

Сразу давить на местную полицию Ванзарову не хотелось. Еще могла пригодиться.

– Раз так, значит, так… – примирительно сказал он. – Куда поместили тело?

– Тело? – удивленно повторил за ним Сыровяткин. – Какое тело?

– Тело жертвы, – как можно мягче сказал Ванзаров. – Надеюсь, оно в мертвецкой?

– Никак нет, на второй этаж поместили.

– У вас мертвецкая на втором этаже находится?

– Зачем же мертвецкая на втором, – проговорил Сыровяткин, чувствуя, как взгляд Ванзарова буравит ему лоб. – У нас, это, как принято…

– Полицмейстер, куда жертву дели?

– На койку определили…

– Она что, жива?

– Предположительно… – сказал Сыровяткин, холодея спиной.

Ванзаров вопросительно посмотрел на господина в черном. Тот дал понять, что удивлен не меньше, а сведения, которые были в его распоряжении, переданы в точности.

– Значит, второй этаж, – сказал Ванзаров, направляясь в больницу.

Сыровяткин покорно следовал за ним.

9. Некоторые чудеса медицины

Градская больница Павловска и отдаленно не походила на храм медицины. Скорее, на памятник скудным средствам, выделяемым на народное здравие. Стены, по обычаю нашей страны выкрашенные неопределенного цвета краской, облезлые потолки и скрипящие половицы коридора. Зато лестница была каменной и прочной, хоть вся в щербинах и ямках.

На втором этаже в коридор выходил ряд дверей, помеченных номерами. У дальней стены на шатком стуле сидел господин расплывшегося вида. Мутный взгляд его блуждал в необозримых высях, пенсне держалось под острым углом, а бороденка торчала репейником. Ворот рубашки был широко распахнут, галстук повязан кое-как, а брюки измяты до удивления.

– Главный врач Дубягский, – подсказал Сыровяткин. – Сильно переживает произошедшее.

Запах от переживаний ощущался издалека. Рядом с больным врачом держался мужчина в относительно белом врачебном халате, тесемками завязаннном на спине. Голова его была выбрита до синевы, нос слегка подбит, а щеку поддерживала повязка, что говорило о непроходящей зубной боли.

– Санитар Шадрин, – с презрительной интонацией сказал Сыровяткин. – Я приказал ему остаться в качестве свидетеля.

– Благодарю за предусмотрительность, – ответил Ванзаров.

Полицмейстер забежал вперед, открыл дверь палаты № 6, предпочтя держаться позади. В палате имелось большое окно и четыре кровати. Три из них были застланы казенными одеялами. Четвертую занимала лежащая на боку барышня, прикрытая простыней по самую шею. Густые черные волосы ее были разбросаны по подушке. Глаза приоткрыты, рот растянут в широкую улыбку. Особа казалась захворавшей, но вполне живой: на щеках цвел густой румянец. Рядом с кроватью сидел господин во врачебном халате. Его Ванзаров быстро изучил при помощи моментального портрета: характер спокойный, выдержанный, аккуратист до щепетильности, ногти тщательно обработаны, галстук завязан ровно и правильно, очки в золотой оправе, чистые. Он назвался доктором Затонским.

– Барышня жива? – спросил Ванзаров.

– Как ни удивительно, – последовал ответ.

– Что-нибудь говорила?

– Нет, только все время улыбается.

– Каким образом вам удалось привести ее в чувство?

– Я ничего не делал, – ответил доктор и повторил: – Ничего.

– Почему не оказали ей помощь?

– Посмотрите сами, – сказал Затонский и отдернул простыню. – Что я могу сделать в подобной ситуации? Какое лекарство прикажете дать?

Боковым зрением Ванзаров заметил, как полицмейстер скрылся за дверью. Трудно было осуждать его. За свою службу Ванзаров навидался всякого, прочее ему злорадно показывал Лебедев в криминалистических фотографиях. Все, что он видел до сих пор, оказалось неприятным зрелищем. То, что было сделано с телом, лежащим на казенной кровати, телом молодой девушки, не поддавалось пониманию.

Человек вообще существо жестокое, но здесь граница жестокости была отодвинута далеко вперед. Китайские пытки, о которых Ванзаров читал по долгу службы, казались на фоне этого безобидным развлечением. Его логические навыки, даже сама психологика, которую он изобрел, были бесполезны. Ничего подобного просто никогда не бывало.

– Насладились? – спросил Затонский.

Ответа не последовало. Доктор накрыл жертву простыней.

– Как она терпит это? – спросил Ванзаров.

– Вероятно, введено сильное обезболивающее средство.

– Что именно?

– Такие препараты мне неизвестны, – ответил Затонский, усаживаясь на прежнее место.

– Сколько она… так?

– Не могу знать. Спросите у полицейских, когда ее нашли. Меня подняли с постели около полуночи. Еще господина Антонова пришлось в чувства приводить, висел на руках городового, как тряпка. Спасибо, хоть Шадрин помог. У нас в полиции все такие чувствительные…

Доктор не скрывал раздражения: кому понравится подобное положение вещей.

– Прошло около двенадцати часов, – сказал Ванзаров. – Вы что-нибудь давали ей? Какую-нибудь микстуру?

– Повторяю: не знаю микстуры, которая в состоянии помочь… – развел руками доктор.

– Сколько она еще выдержит?

– Не могу делать никаких прогнозов. Я бы сказал, что у нее агония. Но агония слишком затянулась.

– Вам знакома эта барышня?

– Впервые вижу.

Голова девушки резко дернулась, она быстро-быстро зашевелила губами. Ванзаров нагнулся и смог разобрать обрывки слов: «Два-три… три-четыре… как хорошо… он здесь… спасибо… три-четыре». Цифры звучали отчетливо. Лицо девушки скривилось, ей было явно очень больно.

Затонский взирал на мучения с истинно врачебным спокойствием. Но Ванзаров не смог закалить душу до такой степени, чтобы не сочувствовать человеческим страданиям.

– Ей хуже, – сказал он. – Помогите…

– Чем?

– Сделайте хоть что-нибудь, не сидите так…

– Что прикажете?

– Я не врач…

– А я, как врач, вам говорю: сделать ничего нельзя. Агония. Надо ждать конца.

Бедная жертва запрокинула голову, резко дернулась и закричала хрипло и страшно. Тело под простыней билось в конвульсиях, кровать дрожала. Затонский не шевельнулся.

– Помогите ей! – закричал Ванзаров.

– Каким образом?

– Укол сделайте! Хоть что-нибудь!

Крик – невозможный, невыносимый – клокотал в ее горле. От крика этого парализовывались мысли и воля.

Затонский достал из стеклянного шкафчика ампулу и шприц.

– Прикажете морфий?

– Что угодно!

– Под вашу личную ответственность, – сказал доктор и принялся набирать препарат в шприц. – Придержите ее…

Ванзаров не мог выбрать место, куда пристроить руку, пока не поймал девушку за плечо и прижал кое-как к кровати. Затонский скинул простыню. Ванзаров невольно зажмурился.

– Можете смотреть, – услышал он.

Укол был сделан, Затонский отошел в сторону.

Казалось, что морфий помог. Барышня затихла, лицо ее, измученное страданием, разгладилось. Ванзаров знал, что нельзя терять ни секунды, надо спрашивать, спрашивать, даже если не будет ответа. Но не мог заставить себя.

Все случилось слишком быстро. Барышня резко поднялась, ноги упали с кровати, она вздрогнула, как от озноба, и отчетливо проговорила:

– Три-четыре, три-четыре…

Глаза закатились, она рухнула на матрац. Затонский взял ее запястье, пощупал пульс и натянул простыню девушке на голову. Проверив по карманным часам время, он сделал пометку в записной книжке.

– В эпикризе отмечу, что причиной смерти пациентки стало ваше вмешательство, – сказал он. – Считайте, что сократили ее мучения введением морфия.

– Как вам будет угодно, – сказал Ванзаров. – Прошу покинуть палату.

– С какой стати?

– Проведение следственных действий сыскной полицией. До приезда криминалиста к телу никто не прикоснется. Извольте выйти.

Затонский изобразил брезгливую ухмылку, пожал плечами и направился к дверному проему.

– Полицейское хамство не поможет скрыть очевидный факт, – сказал он, обернувшись. – Своим приказанием вы добили несчастную. Желаю вам всего хорошего…

Крайне довольный собой, доктор удалился.

Ванзаров вышел следом, прикрыв дверь.

– Как там? – не без любопытства спросил Сыровяткин.

– У палаты поставить городового. Кроме меня и криминалиста, никого не пускать, – последовал приказ. – Ни главного врача, ни особенно этого господина.

– Будет исполнено.

– Вам известна жертва?

– Никак нет, никогда у нас в Павловске не видел.

– Кто первым принял ее здесь?

– Санитар Шадрин, – ответил Сыровяткин печально, словно лично был виновен в произошедшем. – Он и одежду взял на сохранение. Я проследил.

Ванзаров посмотрел на часы: Лебедев задерживается. Неужели на поезде поехал? И ведь сейчас нужен, как никогда.

– Снимите оцепление, – сказал Ванзаров.

Сыровяткин немного удивился.

– Как прикажете… Но разве…

– Чтобы не привлекать лишнее внимание. Вам нужны репортеры столичных газеток, Сыровяткин?

Только этой напасти полицмейстеру не хватало. Он побежал исполнять оба приказания.

Исполнять всегда легче, чем отдавать приказы.

10. Скромность как украшение

Вскоре двор больницы ничем не выдавал, что внутри находится нечто, что могло вызвать нездоровый интерес газетчиков и прочих сплетников. Городовые были отпущены, главный врач Дубягский по причине бессознательного состояния отведен домой под руки, благо проживал через два квартала, а Затонский с чрезвычайно гордым видом заявил, что отправляется обедать и просит его в ближайшие полтора часа не беспокоить.

Только полицмейстер Сыровяткин, не находя себе дела, присел на лавке. Ему тоже хотелось обедать, но уйти никак было нельзя. Что, если важным лицам понадобится его помощь? Кстати, одно из лиц, господин в черном, куда-то подевалось. О нем полицмейстер беспокоился меньше всего.

Ванзаров предложил свидетелю отойти подальше от любопытных ушей, к дровяному сараю. Шадрин последовал безропотно. Двигался он как-то робко, горбился, словно боялся собственного роста, руки его были изрядно пожжены йодом, карболкой и прочими препаратами, а халат весьма нечист. Но это явно не беспокоило руководство санитара, имеющего, как выяснилось, чрезвычайно философский склад характера.

– Разговор наш неофициальный, – сказал Ванзаров, устраиваясь на подсохших бревнах. – Можете ничего не скрывать и никого не выгораживать.

– Да что уж тут, – ответил санитар. – Что скрывать?

– Просто расскажите подробно, что было ночью…

Рассказ санитара был краток. Шадрин мирно дремал в своей каморке. Около десяти вечера, а может, позже его разбудили громкие крики. Звали на помощь. Он выскочил, как мог быстро, и увидел странную картину: один городовой держал под руки господина Антонова, который еле переставлял ноги, а другой вел барышню в черной накидке. Вел и старался не касаться ее.

– Барышня сама шла? – спросил Ванзаров.

– Не то чтобы шла, подпрыгивала на одной ножке, – ответил Шадрин.

– Что вы подумали, когда ее увидели?

– Пьяная, вероятнее всего. Хотя странно, откуда пьяной взяться. Трактиры рано закрываются, барышни туда не ходят.

– Она вам знакома?

– Нет, никогда ранее не видел.

– Чудесно. Что же дальше?

…А дальше городовой потребовал от Шадрина немедленно привести в чувство господина Антонова. Он сбегал за нашатырем, дал понюхать и посадил на лавку. Пришел черед барышни. Тут городовые дружно отступили в сторону. Шадрин подошел к ней и спросил, что случилось. Барышня не отвечала, улыбалась и все прыгала. Накидка распахнулась, и Шадрин увидел…

– Вам доводилось встречать такие ранения?

– У нас в больнице такого не видывали, – развел руками Шадрин. – Не знаю, где могут быть примеры…

– Что вы предприняли?

– Права не имею заниматься лечением. Побежал за доктором Дубягским, вытащил его из постели полусонного, упросил одеться. А он как увидел…

– Не бойтесь, говорите, – подбодрил Ванзаров.

– Мне бояться нечего. Схватился за голову, говорит: «Это мне возмездие за грехи мои» – и пошел в провизорскую. Я замешкался, а когда заглянул, он уже банку Spiritus прикончил.

– Да, это заметно, – кивнул Ванзаров. – А что же барышня?

– Стояла себе, пританцовывая, – ответил Шадрин. – Городовые от нее держались подальше. Пришлось мне бежать за доктором Затонским. Он у нас за главного.

– Это логично. Что же Затонский, исполнил долг врача?

– Осмотрел ее, сделал заключение: помочь невозможно, барышня вот-вот умрет. И сел на лавку.

– То есть не предпринял никаких мер, чтобы ее спасти?

– Какие меры могут быть с такими ранами? – удивился Шадрин.

– Вы медики, вам виднее. Я всего лишь чиновник сыскной полиции…

– Нельзя доктора Затонского обвинять, он поступил, как полагается.

– На этот счет могут быть разные мнения, – заметил Ванзаров. – Вам ничего не показалось странным?

Вопрос привел санитара в некоторое замешательство.

– Странным? – переспросил он. – Куда уж страннее?

– Например, не показалось, что доктор Затонский не сильно удивился такому сюрпризу посреди ночи?

– Доктор Затонский обладает крепкими нервами. Для него это пустяк.

– А вы? – спросил Ванзаров.

– Что я? – Шадрин не понимал, куда клонит полицейский.

– На вас произвело впечатление?

– Редкое зрелище. Хотя в мертвецкой я всякого насмотрелся.

Ванзаров встал с бревна, еще не прогревшегося как следует, и отряхнул налипшие крошки коры.

– О нашем разговоре прошу никому не сообщать, – сказал он. – Особенно если Сыровяткин будет любопытствовать. А он будет.

– Как скажете.

– Где ее одежда?

– Сложил в кладовой, чтобы не попортилась.

– Мне сказали, что, кроме накидки, у нее еще что-то было?

– Не видел, – спокойно ответил Шадрин. – Когда до палаты ее довели, доктор Затонский плащ снял, мне бросил, больше на ней ничего не было. Даже туфель.

– В ближайшие дни, до окончания розыска, прошу не покидать Павловск, – сказал Ванзаров.

Шадрин немного удивился.

– Зачем мне уезжать? Тут, при больнице, и живу. Спасибо, дали место. Не жалуюсь.

– Чудесно. Ведите в кладовку. Как вас по отчеству?

– Иван Иванович, – ответил Шадрин. Как будто смущаясь.

– Какого года рождения?

– Шестидесятого…

– Надо же, почти ровесники. Ну, не будем задерживаться, – и Ванзаров указал на больницу.

11. Они сошлись

Чутье не обмануло полицмейстера. Господин Ванзаров направлялся именно к нему, неся под мышкой сверток материи, которую Сыровяткин уже видел. Ему жутко хотелось узнать, насколько продвинулся розыск, какие появились версии и, возможно, найдены неопровержимые улики. Наверняка звезда из столицы показала высокий полицейский класс: приехал, увидел, поймал. Вот только представить себе личность преступника, сотворившего такое с несчастной барышней, Сыровяткин не мог, как ни старался. Это какой надо обладать безграничной жестокостью, чтобы так издеваться над человеком. Добро бы убил, чтобы не мучилась, так ведь нарочно измывался, изверг.

– Вещица знакома?

Вопрос вытолкнул Сыровяткина из грустных размышлений.

– Конечно, это плащ… жертвы… убитой…

– Путаетесь в показаниях, полицмейстер.

Сыровяткин опешил: за что же с ним так, будто с преступником? Не его ли вздумал подозревать этот субъект?

– Я бы попросил, господин Ванзаров… – начал он. Но его оборвали.

– Нет, это я спрошу вас, господин Сыровяткин. Ладно, ваш пристав растерялся, но вы, как полицмейстер города, обязаны были предпринять все меры розыска по горячим следам. Что именно вы предприняли?

Удар был нанесен настолько внезапно, что Сыровяткин не нашелся, что ответить. В следующую секунду его принялись методично терзать без надежды на спасение.

– Была оцеплена улица, где нашли жертву? Были подняты все силы, чтобы опросить извозчиков, которые ее могли подвозить? Были опрошены служащие вокзала, которые могли видеть, как она сходила с поезда? Были приняты меры, чтобы установить ее личность или дом, в котором она могла остановиться в Павловске?

Страницы: «« 12345 »»

Читать бесплатно другие книги:

На нашей планете осталось мало неосвоенных территорий. Но, возможно, самые дикие и наименее изученны...
«Тени нашего прошлого» – роман о судьбах трех поколений Милтонов, нью-йоркской семьи из тех, о котор...
Если плюшевый медведь, сидящий на капоте свадебного лимузина, тихо шепчет жениху: «Парень, делай ног...
«Марк Головин – студент навигаторской школы. Жизнь его нелегка – тяжелая учеба, нехватка денег и отс...
Двадцать второй век…За последние столетия Земля превратилась в гигантскую свалку. Восемнадцать милли...
Звезда киберспорта, популярный видеоблогер, неординарная художница, талантливый биолог, гениальный м...