Я слежу за тобой Дрисколл Тереза

Глава 5

Отец

Генри Баллард смотрит на часы и свистом подзывает Сэмми.

Вдали он видит дымок из трубы летнего домика – бывшего амбара, в который его отец заходил каждый вечер. Последняя проверка скота перед ужином.

Теперь каждый вечер на прогулку отправляется сам Генри – с тихой грустью.

Голос Анны преследует его неотрывно. «Папа, это отвратительно…»

Генри закрывает глаза и ждет, когда утихнет этот голос.

Такова экономическая целесообразность. Любимая фраза банковских. И Барбары. «Такова экономическая целесообразность, Генри».

История агрономического чуда – фермы Лэдбрук – длилась четыре поколения. Ферма пережила взлет и разорение местного рудника. Пережила изменение вкусов на потребительском рынке. Получала призы за редкие породы. Однажды даже наладила разведение нарциссов. Но переход от успешно работающей фермы к тому, что коллеги называют «все еще играешься?», свершился в мгновение ока.

Теперь он занимается туризмом, а не сельским хозяйством. И это в самом деле имеет финансовый смысл. Ряд амбаров пришлось перестроить и продать, чтобы расплатиться с громадными кредитами, еще десятилетие назад. Остальные сдаются и приносят доход больше, чем кафе и кемпинг, – и уж точно стабильнее, чем могли мечтать отец и дед.

А по правде… Они пахали, его предки. Оплачивали громадные долги кровью, потом и слезами. А он? Что сделал он?

Он пожинал плоды.

Так что он действительно продолжает «играться». Цепляется за своих овец – доход не покрывает даже кормежку – и за крохотное стадо редких мясных коров.

Много лет одна и та же прогулка с тяжелым сердцем. А после того, как Анна…

Генри снова вздрагивает, вспомнив дочь, сидящую рядом с ним в машине. «Это отвратительно…»

Сэмми тыкается носом ему в ладонь, внимательно глядя в глаза хозяину янтарными глазами. Каждый вечер пес сидит во время ужина под креслом Анны. Невыносимо.

Генри гладит Сэмми по голове и направляется к ферме. Его пугает предстоящий вечер, но он обещал Барбаре, что они посмотрят передачу по поводу годовщины вместе, опаздывать нельзя. Они размышляли, как справиться, как будет лучше для Дженни. Сестра без сестры.

Всего полтора года разницы – такие милые и такие дружные, особенно в раннем детстве. Конечно, бывали и распри, но когда наступало время ложиться спать, они всегда успевали помириться и спали в одной спальне, хотя комнат хватало. Генри вспоминает, как заглядывал в дверь, проверить перед сном дочек, свернувшихся в розовых пижамах на двуспальной кровати.

Дженни еще не спит. Барбара еще не спит. Генри понятия не имеет, как они выдержат телепередачу. Снова под прицелом софитов.

Приглашение приехать в лондонскую студию отвергли без разговоров. Барбара не выдержит интервью в прямом эфире. Все отсняли заранее, у них дома. И нашли видео с Анной-крошкой.

Генри застывает, вспоминая: он держит камеру, Барбара за кадром дает указания. На день рождения собрались друзья, все одеты как на карнавал – в костюмы ковбоев и фей. Громадный шоколадный торт со свечами. «Сними, как она задувает свечи, Генри. Обязательно сними свечи…» Другая Барбара – сияющая и суетливая, счастливая в доме, полном детей, шума и хаоса.

Генри прочищает горло и вновь нагибается погладить Сэмми по голове, чувствуя привычную волну связи. Человека и пса. Человека и пса с землей.

Они дали согласие показать часть того видео – в полиции объяснили, что после трогательных кадров бывает больше звонков. Для чего, собственно, все и устраивали. Первая годовщина, сказали им, это главная возможность подогреть интерес к делу. Найти новые зацепки. Попытаться разыскать мужчин из поезда. Но их с Барбарой очень беспокоила Дженни. Она тоже была на видео, выбранном телепродюсерами, – улыбалась, стоя рядом с сестрой; Барбара и Генри совершенно твердо заявили, что если Дженни почувствует хоть малейшее замешательство, они откажутся и предложат другую запись или попросят затемнить изображение. Однако Генри поразила реакция старшей дочери.

Она словно почувствовала просвет в беспощадных жерновах вины и беспомощности. Ее глаза засияли, она заявила, что совсем не против, чтобы люди увидели ее в костюме феи с крылышками. Боже милостивый. Если б это помогло найти Анну. А потом она отправилась в свою комнату, крикнув, чтобы он шел за ней. В одном шкафу стояли коробки со старыми фотографиями. Дженни принялась разбирать их. Даже хотела позвать полицию. Стопки действительно великолепных фоток. «Помнишь? Мы любили дурачиться в будках фотоавтоматов. Наша шайка. Я, Сара, Анна, Пол и Тим». Дженни нашла снимок – все пятеро корчат рожи – и протянула ему.

Генри втягивает холодный воздух, вспомнив Анну в центре снимка.

«Это отвратительно…»

Он понимал, что полиции эти снимки не пригодятся. И не пригодились. Требовалось только видео. И когда он сообщил несчастной Дженни, что полиция ей очень благодарна – как и папа с мамой – за потраченное на поиски фотографий время, ее глаза вдруг потускнели и стали прежними. Как будто от них осталась только половина.

– Пойдем, Сэмми. Пора.

Снимая в прихожей сапоги, Генри слышит громкий голос жены:

– Точно не хочешь смотреть вместе с нами, Джен? Внизу? По-моему, лучше… Погоди, кажется, папа вернулся.

Он идет по кухне в одних носках.

– Генри, я уже настроила канал и на запись поставила. Нам будут звонить из студии. Сообщать количество звонков.

– Хорошо. Это хорошо.

– Дженнифер по-прежнему твердит, что намерена смотреть в своей комнате. Мне это совсем не нравится, Генри. Попробуешь еще раз с ней поговорить?

– Ты же знаешь, я говорил с ней сегодня утром, милая, и…

– Она вообще не обязана смотреть, если не хочет. Я ей так и сказала. Но если будет смотреть, не хочу, чтобы она была одна. Не понимаю, почему бы не с нами. Нам нужно держаться вместе, правда? Как семья. Вместе.

Генри размышляет, не сказать ли. Ведь очевидно: они больше не семья.

– Милая, Дженни не хочет видеть наших лиц. – Он имеет в виду ее. Лицо жены.

– Не хочет? – Барбара смотрит в зеркало в коридоре и снова – на мужа. – Она так сказала?

– Дорогая, ей даже не надо этого говорить.

Генри продолжает внимательно, очень внимательно глядеть на супругу. Он точно понимает, почему Дженни так тяжело, потому что и ему так же тяжело. Видеть всю глубину – темную и ужасную – в глазах Барбары. Весь день. Каждый день. И неважно, как она старается скрыть все от Дженни надеждой и улыбками. Вырезками о пропавших и найденных. И бесконечной кулинарией.

– Но ты все равно с ней поговоришь? До передачи? – Жена смотрит в пол.

Генри делает шаг и целует ее в лоб. Дежурный поцелуй. Генри даже не трогает жену, потому что знает правила. Нынешние границы. Физическая близость на паузе; а может быть, ушла навеки.

– Только помою руки.

Дженни сидит в комнате на полу, вокруг нее – клочки бумаги. А еще журналы и старые фотоальбомы.

– Мама хотела, чтобы я с тобой еще раз поговорил. – Генри проглядывает альбомы. Множество фотографий двух сестер – как они росли. Вот в одинаковых платьях подружек невесты. Вдвоем в первый день в школе. В последнее время, конечно, большинство фотографий делается в цифре, но Дженни много распечатала – после того как накрылся ноутбук и пропали фотографии за все лето. И с камеры они были стерты. Безвозвратно.

– Да все нормально. Я попросила прийти Пола, Сару и Тима. Можно ведь? То есть мама права, смотреть одной слишком тяжело. Но с мамой я сидеть не могу.

– Господи… – Он глядит на часы. – Просто маме лишние хлопоты, что в доме будет так много чужих людей.

– Да ладно, папа, они не чужие. Они мои друзья.

Генри поджимает губы и смотрит на часы. Еще полтора часа до начала программы. Глубоко вздыхает, пытаясь понять собственную реакцию, прежде чем столкнуться с реакцией жены.

Барбара будет готовить. Бутерброды, пирожные, все прочее. Будет суетиться.

Кто знает, может, ей и вправду помогут все эти хлопоты. По крайней мере, отвлекут.

Странно, что мать Сары, Маргарет, не хочет оставить ее дома, чтобы защитить. Саре пришлось тяжело. Много вопросов без ответа. До сих пор никто не понимает историю о том, как подруги разлучились в Лондоне, и некоторые тычут пальцами.

Впрочем, Генри не слишком их осуждает. Лучше пусть люди сосредоточатся на Саре.

Внизу, пока Барбара ставит тарелки в посудомойку, он объясняет положение дел.

– А, ясно. Понимаю…

– Так что скажешь? Ты не против гостей? Конечно, Дженни должна была сначала обсудить с нами, но я не стал ее ругать. Не сегодня.

Барбара вытирает руки о фартук.

– Не уверена, что это хорошая идея. Нутром чую. То есть понятно, как они все близки… были. – Она выпрямляется и резко вздыхает.

Оба молчат. Теперь никто не знает, какое время использовать.

– Все в последнее время на взводе… – Барбара снимает фартук через голову. – Включая Дженни. Вряд ли ей поможет.

– Дженни хочет собрать друзей.

– Она сама не знает, чего хочет. – Барбара вздыхает. – Хорошо, пускай зовет. – Внезапно бросает фартук на стол. – Будет ужасно в любом случае, кто бы ни находился в доме.

Их разговор прерывает грохот наверху. Дженни топает по спальне – над кухней – и непрерывно кричит в мобильный что-то неразборчивое.

А потом доносится звон разбитого стекла.

Глава 6

Свидетельница

– Вы должны немедленно отнести ее в полицию.

– Ни в коем случае.

– Простите?

Не ожидала от Мэтью Хилла. Новую открытку я вложила в пластиковый файл, взятый из школьной папки Люка. Очень скользкий, с дырочками по краю. Опасные штуки. Однажды я поскользнулась на таком файле, оставленном на полу, и сильно ударилась плечом.

Это послание появилось, как и предыдущие, в простом темном конверте с напечатанным на наклейке адресом. Но оказалось еще более странным и немного более пугающим. Снова на черном фоне наклеенные буквы: «Карма. Ты поплатишься». Сначала я удивилась: при чем тут буддизм, йога или что там еще? Разве все они не о доброте и прощении? Но потом прочитала в Интернете, что некоторые трактуют карму как некую естественную справедливость или расплату – плохие последствия за плохие поступки, – и похолодела…

Надо положить этому конец.

– Я считала, что вы расследуете подобные случаи. Ведь этим занимаются частные сыщики? – Я напряжена, по-прежнему гляжу Мэтью Хиллу прямо в глаза и немного сбита с толку. В его рекламе все было просто. «Частный сыщик в Эксетере. Бывший полицейский». Четко. Ясно. Мне казалось: я расскажу, чего я хочу, и он сделает. Такая у него работа. Как если бы кто-то пришел в мой магазин. «Букет ко дню рождения, пожалуйста. – Разумеется».

– Послушайте, я слежу за расследованием. Это новая улика. Девушку еще не нашли, а пока идет расследование, я не…

– Поверьте, мистер Хилл, это не улика.

– И вы так считаете, потому что…

Я помолчала, не зная, сколько хочу ему поведать.

– Послушайте. Я знаю, от кого открытка. Она от матери той девушки – Барбары Баллард. Она на меня очень сердита. Нет, это слишком мягко сказано. Она зла на меня, и кто бы стал ее винить. Я-то точно не буду. Сама виновата. Когда появилась первая открытка, я, честно говоря, хотела обратиться в полицию. Я была потрясена, испугана. Когда мое имя попало в прессу, мы пережили серьезное давление. Но теперь я понимаю, в чем дело. Вы просто поговорите с ней. Чтобы прекратила это. Иначе узнает муж и заставит меня пойти в полицию, а я не хочу – ради нее. Ей и так досталось.

– Ну, боюсь, я на стороне вашего мужа. Вы ведь можете и ошибаться.

– Слушайте, она ходит к моему магазину. Уже дважды была. Смотрит на меня через окно. Она не знает, что я вижу. Очевидно…

– Понятно. Когда это началось? – Хилл заинтересовался.

– Мы говорим конфиденциально?

– Разумеется.

– Хорошо – потому что об этом я тоже не стала сообщать. Я действительно виновата. И дело не только в поезде. Я ведь поехала туда, в Корнуолл, прошлым летом. Чтобы встретиться с матерью Анны. Муж просил этого не делать – и был прав. Полная глупость. Теперь я понимаю. Еще одна ошибка. А самая ужасная – то, что я не позвонила… не предупредила семью.

– Вы не сделали ничего дурного, миссис Лонгфилд. Главные подозреваемые – два парня.

– Мне от этого не легче, мистер Хилл…

– Мэтью. Пожалуйста, называйте меня Мэтью.

– Мэтью. Муж без конца повторяет то же самое. Что моей вины нет. Не помогает. Я мучаюсь, оттого что ее так и не нашли.

Внезапно в соседней комнате раздается шипение. Я оборачиваюсь на незакрытую дверь, а Мэтью Хилл встает с извиняющейся улыбкой.

– Хотите кофе, миссис Лонгфилд? Я отлично готовлю капучино.

– Просто Элла. Да, спасибо. Судя по запаху, вы знаете, что делаете. – Я расслабляюсь, плечи опускаются. – Люблю хороший кофе.

– Эспрессо-машина. Импортные бобы – готовлю собственную смесь. У меня прямо пунктик…

Я вздыхаю.

– Извините за резкость. Я очень нервничала, когда шла к вам.

– Как и большинство людей…

Его голос затихает, когда он выходит за дверь – полагаю, в квартиру, смежную с офисом. Отсутствует Хилл довольно долго и наконец появляется с подносом, на котором две чашки кофе и молочник со вспененным молоком.

– Расскажите еще о ее матери. И про поездку в Корнуолл. Расскажите все, не надо ничего скрывать.

– Хорошо. Не знаю, как внимательно вы следили за этим делом… Пресса подняла жуткую шумиху. Центральные газеты наприсылали журналистов. Печатали высокоморальные заголовки. «Как бы вы поступили» и прочее.

– Да. Я видел статьи. – Мэтью подается вперед, отпивает кофе.

– У меня цветочный магазин. Дошло до того, что его пришлось закрыть на несколько месяцев. Я не могла смотреть людям в лицо. Друзья относились с пониманием, хотя некоторые вели себя странно. И постоянные покупатели. Даже смотрели на меня как-то…

– Сочувствую. Люди бывают злыми.

– О да. Тони – мой муж – просто был в ярости. Я уже говорила, что он очень помог мне. Такой милый – и просто рассвирепел, когда всплыло мое имя…

– А как в точности это произошло?

– Я так до конца и не поняла. Я ездила на конференцию флористов в Южный Лондон. Обучение и построение бизнес-моделей. Официально полиция утверждает, что журналистам просто повезло – они вычислили меня, поскольку из Девона было всего лишь два делегата. Но Тони подозревает преднамеренную утечку – чтобы подогреть интерес прессы.

У Мэтью вытягивается лицо.

– Вы думаете, такое возможно?

– Очень маловероятно. Вряд ли они захотели бы подвергать вас опасности.

– Опасности? Так вы и вправду считаете, что я теперь в опасности?

– Простите. Не хотел вас пугать. Вы не единственная, кто может опознать этих мужчин. Нет. И я в самом деле думаю, что сознательной утечки не было. Вот случайная… другое дело.

– Так или иначе, теперь знают все. Это я – женщина с поезда, которая ничего не сделала.

– Тяжело было?

– Да. Но не сравнить с тем, что пришлось пережить той семье.

– Так зачем вы туда потащились? В Корнуолл?

Поставив чашку на стол, я обхватываю руками голову.

– Да, дикая глупость с моей стороны. Но дело в том, что когда я увидела миссис Баллард у своего магазина – она просто стояла и смотрела на меня, – я сразу узнала ее по снимкам; их было полно в местных газетах. Неважно. У меня мурашки по коже побежали, и я, все обдумав, решила, что лучше попробовать объясниться. Вбила себе в голову, что если поговорю с ней с глазу на глаз, признаю, что считаю ее вправе сердиться, что если она поймет, что я тоже мать и как я сочувствую ее горю…

Я прочитала все по лицу Мэтью.

– Да. Полная глупость.

– И она отреагировала плохо?

– Не то слово. Просто обезумела. Теперь-то мне ясно. Я думала только о себе. Воображала, что стоит ей понять, какая я порядочная и как я сожалею…

– Свидетели вашего разговора были?

– Нет. Только мы двое. Я привезла цветы, большой букет примул – я читала, что Анна их очень любила. Теперь ясно, что цветы и стали спусковым крючком. У нее началась истерика. Кричала, что сыта по горло цветами, что мне тут не место. Что я не имею права. Венок, как будто на могилу ее дочери. А она, между прочим, не верит, что дочь мертва.

Мэтью подливает пенистого молока себе в чашку; предлагает и мне.

– Как по-вашему, такое возможно? Что девушка еще жива?

Мэтью сжимает губы.

– Возможно, хотя статистически маловероятно.

– И мы так думаем. Я и Тони…

Мой голос срывается. Мне хотелось бы чувствовать больше надежды. Вспоминаю недавний телефильм – там пропавших девушек нашли годы спустя. Пытаюсь представить себе Анну, выходящую из подвала или укрытия, завернутую в полицейское одеяло, но не вижу картинку целиком. Кашляю, отвернувшись к стене каталожных ящиков.

– Так вот. В Корнуолле было жутко. Я хотела уйти – извинилась, что побеспокоила. А она сорвалась.

– В физическом смысле?

– Она была сама не своя.

– Она вас ударила, Элла? Если ударила, если она психически неустойчива, вы действительно обязаны пойти в полицию. Они должны знать.

– Она не хотела. А стычка на крыльце – несчастный случай. Маленький синяк у меня на руке.

Мэтью снова качает головой.

– Да ради всего святого! Я сама виновата. Она не вспыльчивая. Мне не стоило появляться там и провоцировать ее. Я, конечно, понимала, что она винит меня, но такая ненависть… Ее глаза…

– И поэтому вы считаете, что открытки шлет мать Анны.

– А вы не считаете?

Он пожимает плечами.

– Жаль, что вы не сохранили все открытки.

– Извините. Мне не хотелось беспокоить мужа. Его ожидает повышение на работе, так что хлопот полон рот. Послушайте, мистер Хилл… извините – Мэтью. Если вы не возьметесь, я их сожгу. В полицию я не пойду.

Мэтью пристально смотрит на меня.

– Я хотела бы, Мэтью, чтобы вы к ней съездили. Вы – лицо незаинтересованное и человек опытный в подобных делах. Надеюсь, что вы сможете все прекратить, не причинив ей лишних страданий. Мягко предупредите ее, не привлекая полицию и не ухудшая ее положения.

– А если вы все поняли неправильно и она ни при чем? Просто мать, у которой сдают нервы?

– Ну тогда я буду думать дальше. И прислушаюсь к вашему совету.

– Хорошо, Элла, договорились. Я съезжу к миссис Баллард, попробую разобраться в ситуации – и если у меня останутся сомнения, вы подумаете о том, чтобы передать все в полицию. Так?

– Вы же не считаете всерьез, что это связано с расследованием?

– Совершенно откровенно – скорее всего, нет. Если не мать, то, скорее всего, какой-то ушлепок. Однако следователям нужно сообщить… Ладно. Решим, когда я съезжу в Корнуолл. – Мэтью встает и хмурится. – Полагаю, вы слышали новости, Элла? Утром.

– Простите?

– Утром, по местному радио. После телеобращения по поводу годовщины.

– Нет. Какие новости? Появился кт-то еще? Я пропустила. Что случилось?

Мэтью морщится.

– Имя они, конечно, не назвали. Но я так понимаю, что речь о второй девушке. Из поезда. О подруге.

– Сара. Ее зовут Сара. Что вы имеете в виду? Что случилось с Сарой?

Глава 7

Подруга

Сара опять делает вид, что спит. Впрочем, теперь притворяться сложнее. Нужно обманывать не только мать, но и медсестер.

– Ну давай же, Сара. Ты должна немного попить. Давай. – Медсестра ласково треплет ее по руке.

Уходите. Уходите.

– Почему вы не поставите капельницу? – Мать кудахтала, суетилась и плакала у кровати почти всю ночь. – Она ужасно выглядит! Даже сесть не может.

– Поверьте, для самой Сары лучше не засыпать.

Все происходило в БИТ – блоке интенсивной терапии. Они хотели точно знать, сколько таблеток она приняла. Сара прислушивалась к разговору медперсонала с матерью. Явно проводятся анализы, чтобы определить количество принятых таблеток, но на это требуется время, и будет гораздо проще, объясняли они, если Сара просто ответит.

Сару охватывает такая усталость и оцепенение, что на чувство вины нет сил. Она уже умаялась чувствовать вину – и хочет только, чтобы ее оставили в покое.

Мать рассказывает медсестрам, что в последний раз они попадали в больницу с подозрением на астму, когда Сара была в начальной школе. И родителям позволяли спать в игровой комнате рядом с детской палатой. Они спали на матрасах прямо на полу, хотя некоторым досталась роскошь – раскладушки.

Теперь нет ни матрасов, ни кровати. Маргарет провела ночь как привидение – каждые несколько часов прохаживалась, чтобы размять ноги, от зеленого пластикового кресла у кровати Сары до закрытого кафетерия с мутным кофе и закусками из автомата.

Хотя теперь Сару тошнит меньше, говорить она все равно не хочет.

«Сколько таблеток, Сара? Нам нужно знать сколько».

– Я не держу в доме много лекарств. Парацетамол. Две полных пачки, – наверное, в десятый раз повторяет мать Сары.

А по правде? Сара не помнит, сколько таблеток выпила. Купила в магазинчике на углу, а потом еще в супермаркете. Есть тупые правила – сколько можно покупать в одном месте.

Всё из-за телепередачи. Новые свидетели. Тупая сучка с поезда.

Она без устали повторяла полиции и родителям, что все это гнусная ложь. Секс в туалете? С первым встречным? За кого они ее принимают? Как они смеют?

А потом запаниковала. Что, если после телепередачи объявятся новые свидетели? Когда затих бурный всплеск эмоций сразу после исчезновения Анны, дело потихоньку затихло. Разумеется, Сара хочет, чтобы люди помогали полиции; разумеется, хочет, чтобы Анну нашли. Не хочет только, чтобы открылась правда о ее роли во всем этом. Нет. Пожалуйста, не надо…

– Вам не кажется, что стоит снова позвать врача?

– Я выполняю четкие указания доктора. Пожалуйста, не тревожьтесь. Сару больше не тошнит, теперь надо уговорить ее попить. Поверьте, для ее же блага. Тогда мы лучше будем понимать, где мы.

– Что значит «где мы»? – встревоженно спрашивает мать.

– Перестаньте, – не выдерживает Сара. Она шепчет еле слышно. – Просто замолчите, пожалуйста. Все.

– Ну вот и она. Умница. Сара. Давай. Открой глазки, и попробуем сесть, хорошо? Скоро придут результаты анализов. Чтобы понять, как твои дела. Но было бы гораздо лучше…

– Я не знаю, сколько приняла. Понятно? Просто не знаю.

– Оставьте ее в покое. Пожалуйста. – Мать начинает плакать, и Сара чувствует слезы и на своих щеках. Жаль, что Лили тут нет, но матери об этом говорить не надо. Еще одна запретная тема.

– Простите…

– Тебе не за что извиняться, милая. Все будет хорошо. Все будет прекрасно. Обещаю. Все шлют горячие приветы. Родители Анны. Дженни, и Пол, и Тим, и все. Желают тебе поправляться.

Сара закрывает глаза. Наверняка неправда. Они винят ее. Они так и сказали.

Вечером накануне ужасной телепрограммы все они собрались, вроде как чтобы поддержать ее, однако всё пошло наперекосяк. Парни разошлись не на шутку. Дженни плакала.

Дело в том, что в Лондон они должны были поехать все. Впятером. Анна и Сара – праздновать прощание со школой и школьной формой; а старшие – просто развлечься. И опять не получилось. Люди такие ненадежные…

Раньше все было иначе. Разница в возрасте казалась совершенно неважной. Дженни и мальчики учились на два класса старше – ну и что? А в средней школе, когда старшие начали подрабатывать, изменилось все. У них вдруг стало больше денег. Они хотели другого. И начали срывать планы.

Сара терпеть не могла тех, кто подводит других; так она и кричала во время ссоры. «Если б вы только не были такими эгоистами, не считались лишь со своими желаниями, может, мне и не пришлось бы следить за Анной в Лондоне одной».

Первым отказался от поездки Пол. Ему предложили пожить неделю в Греции на родительской вилле с бассейном. Следующим откололся Тим. Он без ума от пеших походов. Его позвали в недельное путешествие по Шотландии, и он мечтал посмотреть музей лохнесского чудовища. И не желал быть единственным парнем в девчачьей поездке.

А потом Дженни уехала на выступление группы с ее тогдашним бойфрендом. И остались Сара и Анна.