Пустой дом Пилчер Розамунда

Вирджиния ничего не сказала Элис и Тому. Она не хотела облекать в слова то, что было в лучшем случае лишь туманным замыслом. Ей не хотелось вступать в переговоры, не хотелось, чтобы ее убеждали в том, что детям лучше в Лондоне с бабушкой, или в том, что Элис готова пережить возможные разрушения, которым подвергнется Уил-хаус, и пригласить детей к себе. Когда Вирджиния найдет жилье для себя и детей, она поставит Элис перед fait accompli, свершившимся фактом. И тогда есть надежда, что Элис поможет ей справиться с самой тяжелой задачей – убедить свекровь отпустить детей в Корнуолл без няни. При одной мысли об этом у Вирджинии душа ушла в пятки, однако сначала нужно было преодолеть другие, не такие серьезные препятствия, и она была полна решимости разобраться с ними сама.

Элис была идеальной хозяйкой. Когда утром Вирджиния сообщила ей, что уезжает, та не стала выпытывать у нее, чем она собирается заняться. Элис сказала только:

– Ты вернешься к ланчу?

– Не думаю. Скорее всего, нет.

– Тогда увидимся за чаем. А потом можем вместе поплавать.

– Божественно! – сказала Вирджиния.

Она поцеловала Элис, вышла из дома, села в машину и поехала вниз по склону холма в Порткеррис. Она оставила машину у железнодорожной станции и пошла пешком к адвокатской конторе, чтобы встретиться с мистером Уильямсом.

– Миссис Кейли, мне ужасно жаль, однако сейчас я не смогу поехать с вами в Бозифик. Старая клиентка приезжает из Труро, мне нужно остаться и побеседовать с ней; надеюсь, вы меня простите. Вот ключи от дома, и я нарисовал для вас подробную карту, как его найти… Думаю, вы не заблудитесь. Вы поедете одна или предпочтете, чтобы мисс Леддра вас сопровождала?

Вирджиния представила, как будет чувствовать себя в компании застегнутой на все пуговицы безупречной мисс Леддра, и заверила мистера Уильямса, что прекрасно справится сама. Он вручил ей кольцо с массивными ключами, к каждому из которых была прикреплена деревянная бирка: «входная дверь», «сарайчик для угля», «комната в башне».

– Аккуратнее на дороге, – предостерег ее мистер Уильямс, пока они вместе шли к двери, – она ухабистая. Развернуться у ворот Бозифика негде, однако вы можете проехать по проселку дальше вниз, до старой фермы, и развернуться там, во дворе. Что ж, если вы уверены, что справитесь самостоятельно… Мне невероятно жаль, но я, безусловно, буду ждать вас здесь – хочу услышать, что вы скажете об этом месте. Да, и, миссис Кейли… дом долго простоял пустым. Не пугайтесь, если поначалу он покажется вам слегка… запущенным. Просто откройте окна и представьте себе, как он будет выглядеть, если разжечь камин.

Слегка обескураженная прощальным напутствием адвоката, Вирджиния пошла назад к машине. Ключи от незнакомого дома свинцовой тяжестью оттягивали сумочку. Внезапно она ощутила острое желание найти себе компанию и даже на мгновение допустила безумную мысль о том, чтобы вернуться в Уил-хаус, признаться во всем Элис и убедить ее поехать вместе в Ланьон для оказания моральной поддержки. Однако это было смешно. Что такого ей предстояло: посмотреть небольшой коттедж и решить, арендовать его или отвергнуть. Любая простофиля, даже Вирджиния, без сомнения, смогла бы это сделать.

Погода была по-прежнему великолепной, а пробки на дорогах невыносимыми. В череде других автомобилей она кое-как добралась до центра города, потом выехала на его противоположный край. На гребне холма, за развилкой, поток транспорта слегка разредился, ей удалось прибавить скорость и обогнать несколько уныло тащившихся машин. Когда она забралась повыше, миновав болота, перед ней во всей красе раскинулось море, и к Вирджинии вернулся боевой дух. Дорога серой лентой вилась среди зарослей папоротника; слева возвышался горб Карн-Эдвора, пурпурный от цветущего вереска, а справа земля полого спускалась к морю – все тот же привычный узор из напоминающих заплатки полей и ферм, которым она любовалась, сидя на холме, два дня назад.

В качестве ориентира мистер Уильямс указал кусты боярышника, склонявшиеся под ветром на обочине. За ними дорога делала крутой поворот, и от нее отходил проселок, который вел вниз, к морю. Вирджиния свернула на проселок – это оказалась каменистая тропка, пролегавшая среди зарослей ежевики. Она переключилась на пониженную передачу и стала осторожно спускаться с холма, стараясь избегать ухабов и рытвин и заставляя себя не обращать внимания на то, как колючие ветки утесника царапают краску на ее автомобиле.

Вокруг не было никаких признаков жилья, пока дорога снова не сделала крутой поворот, за которым Вирджинии сразу открылся дом. Каменная ограда, а за ней щипец шиферной крыши. Вирджиния оставила машину на дороге, взяла сумочку и вылезла наружу. С моря дул холодный соленый ветер, пахло ежевикой. Она подошла к калитке, однако петли перекосило, и ей пришлось приподнять створку, чтобы попасть внутрь. Мощеная дорожка вела вниз, к каменным ступеням и дальше, к дому, и Вирджиния увидела, что он приземистый и длинный, с фронтонами на северной и южной стенах, и смотрит на море; у дома была пристройка с квадратной башней на крыше. Вирджинию неприятно поразило сходство башни с церковью. Сада возле дома не было; на южной стороне ветер трепал клочья нескошенной травы да торчали из земли покосившиеся столбы с веревкой, на которой когда-то сушили белье.

Она спустилась по ступеням и прошла по мшистой тропинке вдоль стены дома к входной двери. Дверь была выкрашена темно-красной краской, которая под ярким солнцем потрескалась и вздулась пузырями. Вирджиния вытащила ключ, вставила его в скважину и повернула ручку; дверь внезапно подалась вперед и распахнулась, совершенно бесшумно. Она увидела перед собой небольшую лестницу, потертый коврик на голых досках, почувствовала запах сырости и… мышей? Вирджиния нервно сглотнула. Она терпеть не могла мышей, но, проделав такой путь, не собиралась отступать, так что ей ничего не оставалось, кроме как подняться по лестнице и робко переступить через порог.

Она быстро осмотрела старую часть дома, заглянула в крошечную кухню с причудливой плитой и раковиной, покрытой въевшимися пятнами, и в гостиную с разномастными креслами. Электрический камин, установленный в гигантском старинном очаге, напоминал дикое животное, выглядывающее из своей норы. На окнах висели занавески из хлопчатобумажной ткани, засиженные мухами и истончившиеся от долгой службы, у стены стоял буфет, заполненный тарелками и чашками всех форм и размеров в разной степени разрушения.

Разочарованная, Вирджиния поднялась на второй этаж. Спальни были темные, с крошечными окошками и непропорционально громоздкой мебелью. Она вернулась на лестницу и, сделав еще несколько шагов вверх, оказалась перед закрытой дверью. Вирджиния распахнула дверь, и после темноты, царившей в доме, сияние северного света, внезапно ударившего в глаза, ослепило ее. Потрясенная, она шагнула в удивительное помещение – небольшое, квадратное, с тремя застекленными стенами, оно напоминало капитанский мостик на корабле, а через стекло открывался вид на побережье, вдаль на пятьдесят миль.

По северной стене шла скамья с выцветшей обивкой. Там стоял выскобленный стол, пол покрывал старенький тканый коврик, а в центре было сделано отверстие, напоминавшее колодец, в которое уходила винтовая лесенка с коваными перилами, ведущая на нижний этаж, в «холл», как назвал его мистер Уильямс.

Вирджиния осторожно спустилась по ступеням. Главной достопримечательностью холла оказался грандиозный камин в стиле ар-нуво. За ним шла ванная, а дальше, через еще одну дверь, можно было попасть обратно в гостиную, темную и наводящую тоску.

Дом был странным и пугающим. Его стены обступали Вирджинию, дожидаясь, какое решение она примет, порицая ее малодушие. Чтобы выиграть время, она снова поднялась в комнату в башне, села на скамью и полезла в сумочку за сигаретой. Сигарета была последняя. Придется купить еще. Она курила, рассматривая непокрытые доски выскобленного стола и потускневший ковер на полу. Ясно, что именно здесь был кабинет Обри Крейна, здесь он трудился над своими экстравагантными романами, которые Вирджинии читать не дозволялось. Она так и видела его, бородатого, с заурядной американской внешностью, скрывавшей страстное и мятежное сердце. Летом он, должно быть, настежь распахивал окна, чтобы в них влетали сельские запахи и звуки, ворчание прибоя, посвист ветра. Зимой же в башне наверняка было смертельно холодно, и ему приходилось заворачиваться в одеяло и писать скрюченными от мороза руками в шерстяных перчатках без пальцев…

Где-то в комнате жужжала муха, безуспешно пытаясь вылететь в окно. Вирджиния прижалась виском к прохладному стеклу и невидящими глазами смотрела на море, пока в голове у нее продолжался давний спор с самой собой, напоминающий партию в пинг-понг.

Я не могу здесь жить.

Почему нет?

Я ненавижу этот дом. Он жуткий и отталкивающий. Здесь ужасная атмосфера.

Это просто твое воображение.

В нем невозможно жить. Я никогда не соглашусь привезти сюда детей. Им никогда не приходилось жить в подобных местах. И здесь им негде играть.

У них есть целый мир для игр. Поля, и скалы, и море.

Но как мне смотреть за ними… стирать, и гладить, и готовить? И холодильника здесь нет; а как я буду греть воду?

А я-то думала, что для тебя главное – самой воспитывать детей, забрать их из Лондона.

Лучше им жить в Лондоне, с няней, чем в доме вроде этого.

Вчера ты считала по-другому.

Я не могу привезти их сюда. Я не представляю, как за это взяться. Мне не справиться одной.

Тогда что ты собираешься делать?

Я не знаю. Может, поговорить с Элис – это нужно было сделать с самого начала. Конечно, своих детей у нее нет, но она должна понять. Может быть, у нее есть на примете другой дом. Она поймет. Она поможет. Она должна помочь.

Вот, значит, сказал холодный голос у нее внутри, во что вылилась твоя решимость.

Разозленная, Вирджиния затушила наполовину выкуренную сигарету, раздавила окурок каблуком, поднялась на ноги, спустилась по лестнице, достала ключи и заперла за собой дверь. Она прошла по дорожке к калитке и захлопнула ее за спиной. Дом смотрел ей вслед – крошечные окна спален напоминали саркастически прищуренные глаза. Она заставила себя не обращать внимания на их пристальный взгляд и поспешила вернуться в уютный салон машины. Было четверть первого. Ей нужно было купить сигареты, на ланч в Уил-хаусе ее не ждали, поэтому она вырулила на проселок, но не стала сворачивать к Порткеррису, а поехала по другой дороге, на Ланьон. Добравшись до деревни, она проехала по узкой главной улице, которая внезапно оборвалась, завершившись мощеной площадью: с одной стороны на нее выходила фасадом церковь с квадратной башней, а с другой – маленький паб «Герб русалки» с белеными стенами.

Погода была хорошая, поэтому из паба вынесли и расставили на тротуаре столики и стулья, прикрыв их яркими разноцветными зонтами от солнца, и горшки с оранжевыми настурциями. Мужчина и женщина в летних костюмах сидели за столиком и пили пиво, рядом их сын играл со щенком. Вирджиния подошла поближе, они улыбнулись ей и пожелали доброго утра; она улыбнулась в ответ и прошла мимо них в дверь паба, непроизвольно наклонив голову под закопченной притолокой.

Стены паба были обшиты панелями темного дерева, потолок – низкий, свет проникал внутрь через маленькие окошки с кружевными занавесками; там стоял приятный запах, прохладный и кисловатый. Несколько фигур, трудноразличимых в потемках, сидели у стены, за небольшими столиками на кривоватых ножках, и за стойкой бара, обрамленного гирляндами пивных кружек, где бармен в клетчатом свитере и нарукавниках полотенцем наводил блеск на стаканы.

– Уж не знаю, как так выходит, Уильям, – говорил он, обращаясь к одному из посетителей, который сидел на другом конце стойки, горестно скрючившись на высоком табурете перед стаканом пива, держа в руке сигарету с длинным столбиком пепла на конце, – но мы расставляем везде эти новые урны, а никто ничего в них не бросает.

– Угу, – сказал Уильям, печально кивая в знак согласия и роняя пепел с сигареты в стакан.

– Мусор разносит по обочинам дороги, а Совет графства не удосужится даже прислать мусорщиков, чтобы опустошить урны. Мало того, они и на вид ужасны, без них было гораздо лучше. Раньше же мы как-то обходились, верно?..

Он закончил протирать стакан, со стуком опустил его на стойку и повернулся, чтобы обслужить Вирджинию.

– Чего желаете, мадам?

Это был настоящий житель Корнуолла – по голосу, внешности, масти. Красное обветренное лицо, голубые глаза, темные волосы.

Вирджиния попросила пачку сигарет.

– У нас только пачки по двадцать штук. Подойдет?

Он обернулся, чтобы достать пачку с полки, а потом ловким движением большого пальца освободил ее от целлофановой упаковки.

– Денек сегодня что надо, не правда ли? Вы здесь на каникулах, так ведь?

– Да.

Она много лет не бывала в пабах. В Шотландии женщины туда не ходят. Вирджиния забыла их атмосферу, ненавязчивое дружелюбие. Она сказала:

– А кока-кола у вас есть?

Бармен взглянул на нее с удивлением.

– Да, кока-кола есть. Держу ее для детишек. Налить вам?

– Будьте так добры.

Он достал бутылку, аккуратно откупорил ее, вылил напиток в стакан и подтолкнул его по стойке к Вирджинии.

– Я как раз говорил Уильяму – вон тому парню, – что дорога на Порткеррис находится просто в позорном виде.

Вирджиния придвинула табурет и уселась на него, готовая слушать.

– Обочины все в грязи. Туристы как будто не знают, что делать с собственным мусором. Казалось бы – едешь в такое прекрасное место, так почему бы не прибрать за собой и не увезти мусор на машине, а не бросать его прямо у дороги. Они так любят поговорить об охране природы, об экологии, а сами, боже ты мой…

Он явно сел на своего любимого конька, вдохновленный одобрительными восклицаниями, периодически доносившимися из разных углов зала. Вирджиния прикурила сигарету. За стенами паба, на залитой солнцем площади, раздался шум подъезжающего автомобиля, водитель заглушил мотор, хлопнула дверца. Она услышала мужской голос, желающий всем доброго утра, потом шаги – посетитель вошел в бар и остановился у нее за спиной.

– Я написал об этом нашему представителю в парламенте, хотел узнать, кто отвечает за вывоз мусора, но он ответил, что это дело Совета графства, а я сказал…

Через голову Вирджинии он заметил вошедшего.

– О, с добрым утром! Смотрите, кто к нам пожаловал!

– Все не можешь успокоиться по поводу урн, Джо?

– Ты же меня знаешь, мальчик: если за что возьмусь, с живого не слезу – как терьер, что вцепится в крысу. Что тебе налить?

– Кружку пива.

Джо взялся наливать пиво, а новый посетитель встал между Вирджинией и тоскливо сгорбившимся Уильямом. Она сразу же узнала этот голос, как только он заговорил, узнала звук шагов, стоило его ноге ступить на порог «Герба русалки».

Она отпила глоток кока-колы, поставила стакан на стойку. Табачный дым внезапно показался ей горьким; она затушила сигарету и повернула голову, чтобы наконец посмотреть на него, и увидела голубую рубаху с закатанными рукавами, обнажавшими дочерна загорелые руки, ярко-синие глаза и густые темные волосы, подстриженные так коротко, что видна была форма головы. И поскольку больше ей ничего не оставалось, Вирджиния сказала:

– Привет, Юстас.

Изумленный, он обернулся, и на его лице появилось выражение, какое бывает у человека, внезапно получившего удар в живот: потрясенное и растерянное.

Она быстро произнесла:

– Это и правда я.

И его губы сложились в улыбку, сначала недоверчивую, принужденную, будто он опасался, что его одурачили.

– Вирджиния.

Преодолевая неловкость, она повторила:

– Привет.

– Что, во имя всех святых, ты тут делаешь?

Она чувствовала, что все, кто находился в пабе, обратились в слух и ждали ее ответа, поэтому постаралась ответить как можно легче, обыденно:

– Заехала купить сигареты и решила чего-нибудь выпить.

– Я не об этом. Что ты делаешь в Корнуолле? Здесь, в Ланьоне.

– Приехала на каникулы. Живу у Лингардов, в Порткеррисе.

– И как давно ты тут?

– Около недели.

– А как проводишь время?

Но прежде чем она успела ответить, бармен поставил перед Юстасом стакан пива, и тот, отвлекшись, полез за мелочью в карман брюк.

– Вы, значит, старые друзья? – спросил Джо, с интересом глядя на Вирджинию, и она ответила:

– Да, можно сказать и так.

– Мы с ней десять лет не виделись, – сообщил Юстас, бросая монетки на стойку. Он посмотрел на стакан Вирджинии. – Что ты пьешь?

– Кока-колу.

– Возьми стакан с собой, и пойдем посидим на солнышке.

Она последовала за ним, ощущая на себе немигающие взгляды, провожавшие их, – вечное неудовлетворенное любопытство. На улице он поставил их стаканы на деревянный столик, и они уселись бок о бок на скамью, прислонившись спинами к беленой стене паба, в теплых солнечных лучах.

– Ты же не против, что я пригласил тебя сюда? В противном случае через полчаса все окрестности дословно узнали бы содержание нашего разговора.

– Мне нравится сидеть на улице.

Он сидел вполоборота, так близко к ней, что Вирджиния могла разглядеть его обветренную кожу, сеть тонких морщинок у глаз, первую льдистую проседь в густых темных волосах. Она подумала: «Я снова с ним».

Он попросил:

– Расскажи мне.

– Рассказать что?

– Что с тобой было. – А потом быстро добавил: – Я знаю, что ты вышла замуж.

– Да. Практически сразу же.

– Что же, значит, лондонский «сезон», которого ты так боялась, дал ожидаемый результат.

– Верно.

– И танец дебютанток был?

– У меня вместо него был свадебный вальс.

– Миссис Энтони Кейли. Я видел объявление в газете.

Вирджиния молчала.

– Где ты живешь?

– В Шотландии. Там у меня дом…

– Дети?

– Да. Двое. Мальчик и девочка.

– Сколько им?

Его интерес был искренним, и она вспомнила, как сильно жители Корнуолла любят детей, как у миссис Джилкс глаза оказываются на мокром месте всякий раз, как она завидит кого-нибудь из своих внучатых племянников или племянниц.

– Девочке восемь, а мальчику шесть.

– Ты здесь вместе с ними?

– Нет. Они в Лондоне. С бабушкой.

– А твой муж? Приехал с тобой? Чем он сейчас занимается – играет в гольф?

Она смотрела на него, впервые осознавая, что ее личная трагедия – только ее. Личная. Пускай твоя жизнь разлетелась на мелкие осколки, это вовсе не означает, что окружающие сразу все узнают, что им вообще будет до тебя дело. Откуда Юстасу было знать.

Она положила руки на край стола, положила аккуратно, словно то, как они лежат, имеет невероятно большое значение.

– Энтони умер.

Собственные руки внезапно показались ей бесплотными, почти прозрачными, она увидела свои слишком худые запястья, миндалевидные ногти, покрытые кораллово-розовым лаком, напоминающие цветочные лепестки. Ей внезапно захотелось, чтобы они не были такими, чтобы ее руки были сильными, умелыми, покрытыми загаром, с въевшейся грязью, с ногтями, которые выдают, что их хозяйка работает в саду, и чистит картофель, и скребет морковь. Она ощущала на себе взгляд Юстаса, и его жалость была ей невыносима.

Он спросил:

– Что случилось?

– Он погиб в автокатастрофе. Утонул.

– Утонул?

– У нас рядом река, там, в Кирктоне… где мы живем в Шотландии. Она проходит между домом и дорогой, надо переезжать через мост. Он ехал домой, машину занесло, а может, он слишком резко взял поворот, машина пробила деревянное ограждение и упала в реку. Тогда все время шли дожди, такой уж выдался месяц, река была бурная, и машина сразу ушла на дно. Туда спускался водолаз… привязывал к машине тросы. Потом полицейские вытаскивали ее лебедкой…

Ее голос становился все тише.

– Когда это случилось? – мягко спросил он.

– Три месяца назад.

– Совсем недавно.

– Да. Но мне пришлось столько всего переделать, столько организовать. Словно со временем что-то случилось. А потом я заболела – какая-то затяжная простуда, никак не могла от нее избавиться, – и свекровь предложила забрать детей к себе, в Лондон, а я приехала сюда, пожить у Элис.

– И когда ты уезжаешь?

– Не знаю.

Юстас замолчал. Потом взял свой стакан и допил пиво. Поставив стакан обратно на стол, он сказал:

– Ты на машине?

– Да. – Она показала на свою машину. – Голубой «триумф».

– Тогда допивай, и поехали в Пенфолду.

Вирджиния повернула голову и удивленно уставилась на него.

– Что такого необычного я сказал? Время обеда. У меня в духовке пирожки. Почему бы тебе не пообедать вместе со мной?

– Хорошо.

– Тогда вперед. Я на «лендровере». Можешь ехать следом.

– Ладно.

Он встал.

– Едем.