Господин Зима Пратчетт Терри

– Я слышала, – буркнула матушка.

Тени в комнате, казалось, сделались чуть гуще.

Что ж, это объясняло, почему матушка не в духе. Одна мысль о Летиции Увёртке выводила матушку Ветровоск из равновесия. С матушкиной точки зрения в госпоже Увёртке решительно всё было не так. Эта выскочка даже родилась где-то в заграницах, что само по себе почти преступление. И она писала книги, а матушка Ветровоск книгам не доверяла. А ещё госпожа Увёртка (произносится «Уви-ортка», по крайней мере самой госпожой Увёрткой) верила в сверкающие волшебные палочки, магические амулеты, мистические руны и силу звёзд, тогда как матушка Ветровоск верила в чаепития с сухим печеньем, ежеутренние умывания холодной водой, но главным образом – в саму матушку Ветровоск.

Госпожа Увёртка пользовалась успехом среди юных ведьм, потому что её последовательницы могли с чистой совестью обвешаться украшениями по самое не могу. Матушка Ветровоск успехом ни у кого не пользовалась. Её не особенно-то любили…

…Пока в ней не возникала нужда. Если к колыбели ребёнка явился Смерть, если топор в лесу отскочил от дерева и густой мох напитывается кровью, соседи шлют гонца в холодный кособокий домик на опушке леса. Когда надежды нет, зовут матушку Ветровоск. Потому что она лучшая.

И она всегда приходит. Всегда. Но любят ли её за это? Нет. Любовь и нужда – не одно и то же. К матушке Ветровоск прибегают, если дела по-настоящему плохи.

А вот Тиффани её любила. По-своему. И ей казалось, что матушка Ветровоск тоже к ней благоволит. Она даже разрешила Тиффани звать её «матушкой», хотя все прочие юные ведьмочки могли обращаться к ней только «госпожа Ветровоск». Иногда Тиффани казалось, что матушка Ветровоск постоянно испытывает тех, кто относится к ней по-дружески, на прочность этой дружбы. Матушка Ветровоск сама по себе была одно сплошное испытание на прочность.

– Новая книга называется «Ведовство: первые полёты», – сказала Тиффани, внимательно наблюдая за старой ведьмой.

Матушка Ветровоск улыбнулась. То есть уголки её губ чуть-чуть приподнялись.

– Ха! – каркнула она. – Я всегда говорила и снова повторю: нашему ремеслу по книжкам не научишься. Летиция Увёртка воображает, будто можно стать ведьмой, малость прибарахлившись. – Она испытующе посмотрела на Тиффани, словно на ум ей пришла какая-то мысль. – И бьюсь об заклад, она не умеет делать вот так…

Матушка взяла чашку с горячим чаем, обняв её ладонью, а другой рукой схватила руку Тиффани.

– Готова?

– К че… – начала Тиффани, и тут ей стало горячо. Жар пошёл от руки и разлился по телу, согрев её изнутри.

– Чувствуешь?

– Да!

Тепло улетучилось. Матушка Ветровоск, не отрывая от Тиффани пристального взгляда, перевернула чашку.

Чай вывалился на стол. Он превратился в лёд.

Тиффани была уже не маленькая и не стала спрашивать: «Как вы это сделали?» Матушка Ветровоск оставляет без ответа глупые вопросы, как и почти все вопросы вообще.

– Вы взяли тепло чая и отдали его мне, – проговорила Тиффани. – Пропустили его через себя в меня, да?

– Верно, только меня оно не коснулось, – с довольным видом сказала матушка Ветровоск. – Весь секрет в равновесии. Равновесие, вот что важно. Держи равновесие, и… – Она умолкла. Потом спросила: – Ты когда-нибудь качалась на доске? Один её конец поднимается, другой опускается. Но в середине, в самой середине, есть точка, которая остаётся неподвижной. Взлёты и падения проходят сквозь неё. Не важно, как высоко поднимаются края, эта точка хранит равновесие. – Она фыркнула. – Магия большей частью в том и состоит, чтобы перемещать нечто с места на место.

– Я смогу этому научиться?

– Пожалуй. Это не так уж и трудно, надо только правильно настроить мысли.

– Вы можете научить меня?

– Я же только что это сделала. Я тебе показала.

– Нет, матушка, вы показали, как вы это делаете, но не… как вы это делаете!

– Не могу объяснить. Я знаю, как это делаю я. Ты будешь делать по-своему. Главное, нужным образом сосредоточиться.

– Но как?

– Мне-то почём знать? Это ведь твоя голова, – огрызнулась матушка. – Будь добра, поставь чайник! У меня чай остыл.

Всё это прозвучало почти злобно, но такова уж матушка. Она считает, если человек способен усваивать новое, то сам во всём разберётся. И ни к чему облегчать ему задачу. Жизнь вообще нелегка, говорит она.

– Я смотрю, ты всё носишь эту побрякушку, – заметила матушка.

Побрякушки – а матушка звала так любые металлические предметы гардероба, не предназначенные, чтобы скреплять детали одежды, не давая им распахнуться, упасть или отцепиться, – она не любила. Обзавестись ими означало «прибарахлиться».

Тиффани коснулась серебряной лошадки, которую носила на шее. Это было небольшое и незамысловатое украшение на цепочке, и оно много значило для неё.

– Да, – спокойно сказала она. – Ношу.

– А что это у тебя там в корзинке? – спросила матушка, грубо нарушив правила приличий.

Корзинка Тиффани стояла посреди стола. В ней, конечно, ждал своего часа подарок. Разумеется, ведьмы никогда не являлись в гости друг к дружке с пустыми руками, но та, кому подарок предназначался, по традиции должна была изобразить удивление и пробормотать: «Ну что вы, не стоило так утруждаться…»

– Это я вам подарок привезла, – сказала Тиффани, подвешивая над огнём чёрный от копоти чайник.

– Я распрекрасно обхожусь безо всяких подарков, – пробурчала матушка.

– Да, конечно, – ответила Тиффани и больше ничего не прибавила.

Она услышала, как матушка приподняла крышку корзинки. Внутри был котёнок.

– Это дочка Розочки, кошки вдовы Цепней, – сказала Тиффани, чтобы заполнить тишину.

– Не стоило оно… – донеслось в ответ матушкино ворчание.

– Что вы, мне было совсем не трудно. – Тиффани улыбнулась, глядя в огонь.

– Я не из кошатников, – буркнула матушка.

– Она будет ловить мышей, – сказала Тиффани, по-прежнему не оборачиваясь.

– Мыши у меня не водятся.

Потому что им нечем тут поживиться, подумала Тиффани, а вслух сказала:

– У госпожи Увёртки шесть чёрных кошек.

Должно быть, белая кошечка в эту минуту таращилась на матушку из корзинки огромными грустными котёночьими глазами. Я тоже могу устроить испытание на прочность, улыбнулась про себя Тиффани.

– Понятия не имею, что мне с ней делать. Ей придётся спать в сарае с козами, – заявила матушка.

Большинство ведьм держали коз.

Кошечка потёрлась о руку матушки и замяукала.

Позже, когда Тиффани собралась в обратный путь, матушка Ветровоск попрощалась с ней на пороге и аккуратно выставила кошку за дверь.

Тиффани подошла туда, где, в некотором удалении от домика, её ждала метла госпожи Вероломны, привязанная к дереву.

Но улетать сразу она не стала. Она остановилась возле развесистого куста падуба и замерла. И стояла тихо-тихо, пока всё в ней не настроилось на передачу: «Меня тут нет».

Каждый может увидеть образы в облаках или пламени. Тут то же самое, только наоборот. Надо отключить в себе то, что кричит: «Я здесь!» Надо раствориться. И тогда, если кто-то посмотрит на тебя, ему будет очень трудно тебя увидеть. Твоё лицо превратится в лист и тень от него, очертания тела затеряются среди линий куста и дерева. Остальное сотрёт из поля зрения сам наблюдатель.

Слившись с кустом падуба, Тиффани наблюдала за дверью матушкиного домика. Поднялся ветер, тёплый, но беспокойный, натряс красных и жёлтых листьев с клёнов вокруг, закружил их по поляне. Кошечка попыталась было поймать несколько листков, потом сдалась и принялась жалобно мяукать. Вот сейчас, думала Тиффани, вот сейчас матушка Ветровоск подойдёт, откроет дверь и…

– Забыла что-то? – раздался голос матушки у неё над ухом.

Куст оказался ведьмой.

– Э… она очень милая. Я просто подумала, может, вы со временем к ней привыкнете, полюбите её, – сказала Тиффани.

А про себя она гадала: «Допустим, пустившись бегом, она могла успеть добежать сюда, но почему я её не увидела? Неужели можно бежать, оставаясь невидимой?»

– За меня не волнуйся, девочка, – сказала ведьма. – Лети себе к госпоже Вероломне и передай ей мои наилучшие пожелания. Хотя… – её голос немного потеплел, – должна признать, спряталась ты неплохо. Многие на моём месте тебя в упор не заметили бы. Я почти и не слышала, как у тебя волосы растут!

Когда метла Тиффани улетела прочь и матушка Ветровоск при помощи нескольких маленьких хитростей убедилась, что девочки поблизости и правда нет, старая ведьма вернулась в дом, старательно не обращая внимания на кошку.

Несколько минут спустя дверь со скрипом приоткрылась. Возможно, это был просто сквозняк. Котёнок скользнул в дом.

Все ведьмы со странностями. Тиффани привыкла к их странностям и уже не видела в них ничего странного. Скажем, тётушка Вровень имела два тела, причём одно из них воображаемое. А госпожа Жилетт разводила породистых земляных червей и каждому давала имя. Да её даже странной трудно назвать – так, немного чудаковатая, земляные черви ведь довольно любопытные создания, на свой унылый лад. И ещё была старая мамаша Дипбаж, страдающая от провалов во времени, а когда такими провалами страдает ведьма, выглядит это несколько необычно: её губы всегда двигались невпопад словам, а шаги спускались по лестнице минут за десять до самой мамаши.

Но госпожа Вероломна по части странностей была такая молодец, что могла бы не только взять с полки пирожок, но прихватить ещё и пакетик печенья с карамельной посыпкой. И свечку заодно.

В ней было странным всё, так что даже непонятно, с чего начинать…

Эвменида[5] Вероломна за всю свою долгую жизнь так и не вышла замуж. В шестьдесят лет она потеряла зрение. Большинство людей на её месте безнадёжно ослепли бы, но госпожа Вероломна умела Заимствовать (это такой особый ведьмовской навык).

Она пользовалась глазами животных, читая в их головах, что они видят.

Оглохла она в семьдесят пять, но и это её не слишком огорчило, потому что она успела поднатореть в преодолении таких трудностей и научилась ставить себе на службу любую пару ушей, шныряющую поблизости.

Когда Тиффани впервые переступила порог дома госпожи Вероломны, та пользовалась глазами и ушами мыши, потому что её старая галка умерла. Было немного жутко видеть, как старуха расхаживает по дому, держа мышь на ладони перед собой, и очень жутко – видеть, как мышка резко поворачивается на звук твоего голоса. Просто удивительно, какого страху может нагнать маленький розовый носик.

С вронами дело пошло куда лучше. Кто-то из соседей сделал для ведьмы насест, который она носила на плечах, чтобы над каждым плечом сидело по ворону[6]. С этими птицами госпожа Вероломна с её седой нечёсаной гривой выглядела… ну, как настоящая ведьма, хотя к концу дня её плащ всегда был несколько уделан сзади.

И ещё у неё были часы. Кто бы ни сделал эту тяжёлую металлическую штуковину, он был скорее кузнецом, чем часовщиком, поэтому часы госпожи Вероломны говорили не «тик-так», а «тонк-тунк». Она носила их на поясе и определяла время, нащупывая короткие толстые стрелки.

В деревне поговаривали, что часы – это сердце старой ведьмы, они служат ей взамен настоящего, которое она утратила много лет назад. В деревне вообще много чего поговаривали про госпожу Вероломну.

Только очень устойчивый ко всему жуткому и странному человек мог иметь дело с госпожой Вероломной. По традиции юные ведьмы перебирались с места на место, обучаясь премудрости у старых ведьм и оказывая им «небольшую помощь по хозяйству», как это называла мисс Тик (ведьма, занимавшаяся поиском девочек с ведьмовским даром), а в действительности делая всю работу по дому. Обычно ученицы покидали дом госпожи Вероломны на следующий же день после прибытия. Тиффани продержалась уже три месяца.

А иногда, когда госпоже Вероломне требовалась пара глаз, чтобы что-нибудь рассмотреть, она могла воспользоваться глазами ученицы. Ощущение было вроде мысленной щекотки, как будто кто-то невидимый заглядывает тебе через плечо…

Да, по части странностей госпожа Вероломна была такая молодец, что, пожалуй, взяла бы с полки не только пирожок, пакетик печенья с посыпкой и свечку, но и пирожное, и ещё бутерброды, и к тому же прихватила бы самого устроителя конкурса на самые странные странности и того затейника, который делает всяких зверей из воздушных шариков.

Когда Тиффани вошла, старая ведьма что-то ткала на станке. Два клюва повернулись в сторону девочки.

– А, детка, – проговорила госпожа Вероломна высоким надтреснутым голосом. – У тебя выдался хороший день.

– Да, госпожа Вероломна, – послушно сказала Тиффани.

– Ты повидала юную Ветровоск, и у неё всё хорошо.

«Щёлк-щёлк», – стучал станок. «Тонк-тунк», – стучали часы.

– Просто прекрасно, – сказала Тиффани.

Госпожа Вероломна никогда не задавала вопросов. Она только сообщала ответы.

«Юная Ветровоск», – думала Тиффани, накрывая стол к ужину. Но ведь госпожа Вероломна очень, очень старая…

И очень страшная. Это правда. Отрицать невозможно. Нос её не был крючковатым, и зубы все на месте, хотя и жёлтые, но во всех прочих отношениях госпожа Вероломна словно сошла со страниц сказки про злую ведьму. И колени у неё щёлкали при каждом шаге. А ходила она быстро, опираясь на две трости и перебирая конечностями, как паук. Вот, кстати, ещё одна странность: по всему дому было полно паутины, и хозяйка строго-настрого запретила Тиффани трогать её, но ни одного паука девочка так и не видела.

А ещё эта её любовь к чёрному. Многие ведьмы предпочитают чёрный цвет, но у госпожи Вероломны были чёрные козы и чёрные куры. Стены в доме были чёрные. Пол чёрный. Если уронить палочку лакрицы, ни за что потом не найдёшь. Но что ввергало Тиффани в ужас, так это требование делать чёрным сыр, покрывая его блестящим чёрным воском. Тиффани знала толк в изготовлении сыров, а воск защищал их от высыхания, но чёрные сыры казались ей какими-то подозрительными. Они выглядели так, будто замышляют недоброе.

Кроме того, госпожа Вероломна, похоже, вовсе не нуждалась в сне. В своём преклонном возрасте она не слишком обращала внимание на то, день или ночь на дворе. В темноте вороны видят плохо, поэтому вечером старуха подзывала сову и ткала всю ночь, глядя её глазами. Сова для этого подходит в самый раз, говорила ведьма, потому что исправно вертит головой, следя за снующим влево-вправо челноком. «Щёлк-щёлк», – стучал станок. «Тонк-тунк», – откликались часы с опозданием лишь на миг.

Госпожа Вероломна, которая расхаживает с повязкой на глазах и нечёсаной гривой длинных седых волос, а чёрный плащ реет у неё за спиной…

Госпожа Вероломна, которая бродит по саду в холодную тёмную ночь, постукивая тростями, принюхиваясь к воспоминаниям, оставшимся от цветов…

У каждой ведьмы есть свой конёк, нечто такое, что ей особенно хорошо удаётся, и коньком госпожи Вероломны была Справедливость.

Люди преодолевали многие мили, чтобы просить её разрешить их спор:

«Я уверен, это моя корова, а он говорит, что его!»

«Она утверждает, будто это её земля, но этот участок отец оставил мне!»

Госпожа Вероломна сидела за станком, спиной к разгорячённой толпе, набившейся в дом. Станок действовал посетителям на нервы. Они со страхом таращились на него, а вороны таращились на них.

Заикаясь, экая и мекая, люди объясняли, что, собственно, они не поделили, а станок равнодушно постукивал себе в свете свечей… Ах да, свечи!

Подсвечниками служили два человеческих черепа. На одном из них было вырезано ЕНОХИ, на другом – АТУТИТА.

(К своему сожалению, Тиффани знала, что это означает «вина» и «невиновность». Она выросла на Меловых холмах, где никак не могла бы познакомиться с этим чужим, да ещё и древним языком[7]. Значение слов объяснил ей Обижулити Хлопстел, Д-р Маг. Фил., маг-р ОЧКВТР, Непревзойдённый Профессор Магических Наук из Незримого Университета, засевший у неё в голове.

(Ну, то есть частично засевший.

(Летом, два года назад, сознание Тиффани подчинил себе роитель, существо, имевшее привычку коллекционировать разумы тех, кого поработило за свою очень долгую жизнь. Ей удалось избавиться от захватчика, но некоторые чужие личности запутались у неё в извилинах, и теперь ей приходилось уживаться с ними. Был там и пузырь дутого самомнения доктора Хлопстела с комком его воспоминаний в придачу. Собственно, это всё, что осталось от древнего волшебника. Обычно он не беспокоил её, разве что с тех пор Тиффани могла читатьиностранные слова – точнее, стоило ей их увидеть, как в её голове скрипучим голосом доктора Хлопстела раздавался перевод. Больше волшебник никак себя не проявлял, но на всякий случай она старалась не раздеваться перед зеркалом.)))

Черепа были закапаны свечным воском, и люди то и дело нервно косились на них, пока находились в комнате.

А когда все слова были сказаны, станок замолкал, повисала оглушительная тишина, госпожа Вероломна поворачивалась в своём кресле на колёсах лицом к посетителям, снимала повязку с затянутых жемчужно-серыми бельмами глаз и говорила:

– Я выслушала. Теперь я посмотрю. Посмотрю и увижу истину.

Многие люди не выдерживали взгляда слепых глаз, уставившихся на них при свечах, и кидались наутёк. Эти глаза не могли видеть лиц, но, казалось, могли читать в душах. Чтобы выдержать пронизывающий взгляд госпожи Вероломны, надо было быть или очень честным, или невероятно глупым.

Поэтому никто никогда не оспаривал её решения.

Ведьмам не положено брать плату за работу, но каждый, кто приходил к госпоже Вероломне с просьбой помочь разрешить спор, приносил ей подарок. Обычно это было что-то съестное, но иногда – чистая ношеная одежда (чёрная) или пара старых башмаков подходящего размера. Если госпожа Вероломна решала спор не в вашу пользу, то, по общему мнению, не стоило пытаться забрать подарок, ведь зачастую бывает очень досадно проснуться поутру кем-то маленьким и липким.

Говорили, тот, кто осмелится солгать госпоже Вероломне, умрёт страшной смертью в ближайшую неделю. Говорили, что короли и принцы приходят к ней тайком по ночам, чтобы просить помощи в великих государственных делах. Говорили, у неё в подполе лежат груды золота и сторожит их трёхголовый демон с огненной шкурой, который откусывает нос любому, кто туда сунется.

Насчёт двух из этих утверждений у Тиффани имелись глубокие сомнения. Насчёт третьего она точно знала, что это неправда, потому что однажды спустилась в подпол, прихватив на всякий случай ведро воды и кочергу, но не обнаружила там ничего, кроме груд картошки и моркови. И мышки, которая внимательно уставилась на неё.

Тиффани не боялась, а если и боялась, то не слишком. Во-первых, если только демон не наловчился маскироваться под картошку с морковкой, его, скорее всего, не существует. А во-вторых, хотя госпожа Вероломна жутко выглядела, жутко говорила, да ещё и пахла, как старый платяной шкаф, Тиффани она жуткой не казалась.

Ведьма должна уметь видеть с Первого Взгляда и думать Задним Умом. Первый Взгляд нужен, чтобы видеть то, что есть на самом деле, а Задний Ум – чтобы приглядывать за обычными мыслями, Здравым Смыслом, а то забредут куда не надо. Кроме Заднего Ума, у Тиффани был ещё Дальний Умысел, но она никогда не слышала, чтобы другие ведьмы упоминали о нём, а потому и сама про него помалкивала. Дальний Умысел мыслил довольно странно, был себе на уме и редко подавал голос. И он утверждал, что в госпоже Вероломне скрыто гораздо больше, чем кажется.

А однажды, вытирая пыль, Тиффани уронила череп «Енохи»…

…и неожиданно узнала о госпоже Вероломне гораздо больше, чем та согласилась бы открыть кому бы то ни было.

Тем вечером, когда они ели тушёную фасоль (чёрную, разумеется), госпожа Вероломна сказала:

– Ветер крепчает. Скоро пора выходить. В такую погоду я высоко не полечу. В окрестностях могут болтаться странные твари.

– Выходить? Мы куда-то идём? – спросила Тиффани.

Обычно они все вечера проводили дома, и поэтому каждый вечер тянулся целую вечность.

– Да, идём. Сегодня ночью будут танцевать.

– Кто?

– Вороны в темноте ничего не разглядят, а сова растеряется в суматохе, – продолжала ведьма. – Мне понадобятся твои глаза.

– Кто будет танцевать, госпожа Вероломна?

Тиффани любила танцы, но здесь, в горах, их, похоже, не устраивали вовсе.

– Идти-то недалеко, вот только буря скоро нагрянет.

Пришлось смириться, что госпожа Вероломна ничего не скажет. Но её слова разожгли любопытство Тиффани. Кроме того, размышляла она, будет очень познавательно увидеть тех тварей, которых сама госпожа Вероломна считает жуткими.

Конечно же, по такому случаю госпожа Вероломна решила надеть свою остроконечную шляпу. Тиффани терпеть не могла, когда её наставница это делала. Приходилось стоять перед старухой и смотреть на неё, не отводя взгляда, а в глазах делалось щекотно, потому что ведьма использовала её вместо зеркала.

К тому времени, когда они поужинали, ветер уже завывал в лесу, словно дикий тёмный зверь. Стоило приоткрыть дверь, как он рванул её на себя и вломился в комнату, аж нити основы на ткацком станке загудели.

– Вы уверены, что нам надо идти? – спросила Тиффани, пытаясь закрыть дверь.

– Да как ты можешь! И думать не смей, будто я не пойду! Кто-то должен смотреть на танец! Я ни разу его не пропустила! – Госпожа Вероломна была вся какая-то взвинченная, вся на нервах. – Мы должны идти! А ты должна одеться в чёрное.

– Госпожа Вероломна, вы же знаете, я не ношу чёрное, – сказала Тиффани.

– Нынешняя ночь требует чёрного. Наденешь мой плащ. Не тот, который лучший, а тот, что чуть поплоше.

Это было сказано с истинно ведьмовской твёрдостью, как будто госпоже Вероломне и в голову не могло прийти, что её ослушаются. Ей было 113 лет. Уйма времени, чтобы отточить мастерство непререкаемости. Тиффани не стала спорить.

Не то чтобы я что-то имела против чёрного цвета, думала Тиффани, надевая плащ, чуть поплоше лучшего, просто это не моё. Когда люди говорят, что ведьмы ходят в чёрном, они на самом деле имеют в виду, что чёрное носят старухи. И вообще, я же не наряжаюсь в розовое и всякое такое…

Потом ей пришлось завернуть часы старой ведьмы в обрывки старого покрывала, так что их вечное «тонк-тунк» превратилось в «тонк-тунк». О том, чтобы оставить их дома, и речи не шло. Госпожа Вероломна всегда держала часы при себе.

Пока Тиффани собиралась, ведьма с диким скрежетом завела часы. Она постоянно их подзаводила. Порой она делала это в самый разгар судилища, и все в комнате пугались ещё больше.

Когда они двинулись в путь, дождя ещё не было, но на головы им градом сыпались сорванные ветром листья и ветки. Госпожа Вероломна боком сидела на метле, мёртвой хваткой вцепившись в ручку, а Тиффани шла рядом и вела метлу на буксире при помощи обрывка бельевой верёвки.

В небе ещё догорал алый закат, и прибывающая луна висела высоко, но под ней неслись размазанные ветром облака, наполняя лес скользящими тенями. Ветви над головой стучали друг о друга, где-то в отдалении с грохотом свалился отломившийся сук.

– Мы пойдём в сторону деревень? – спросила Тиффани, силясь перекричать шум бури.

– Нет! Ступай по тропе через лес! – крикнула в ответ госпожа Вероломна.

О, подумала Тиффани, неужели это будут пресловутые «танцы без ничего», о которых я столько слышала? То есть на самом деле не так-то много я о них и слышала, потому что стоит кому-то обмолвиться про эти самые танцы, как ему тут же велят замолчать. Так что при мне о них почти не говорили, но не говорили весьма красноречиво.

Танцы нагишом были из тех вещей, которыми, по мнению большинства людей, занимаются ведьмы, хотя сами ведьмы придерживались другого мнения. И Тиффани могла их понять. Даже жарким летом ночи не такие уж тёплые, а ещё надо опасаться ежей и чертополоха. Кроме того, просто невозможно представить, чтобы особа вроде матушки Ветровоск танцевала без… словом, совершенно невозможно представить. А если попробуешь – голова взорвётся.

Волоча за собой на верёвке парящую у самой земли метлу с госпожой Вероломной, Тиффани углубилась в лес. Ветер к этому времени уже стих, но холодный воздух, который он принёс, остался. Тиффани порадовалась, что на ней тёплый плащ, пусть и чёрный.

Она устало шагала по лесным тропам, сворачивая там, где велела госпожа Вероломна, пока не разглядела за деревьями, в небольшой впадине, огонёк костра.

– Стой! И помоги мне спуститься, – сказала старая ведьма. – И слушай внимательно, девочка. Запоминай правила. Во-первых, ничего не говори. Во-вторых, смотри только на танцоров. И, в-третьих, стой смирно, пока они не закончат плясать. Повторять не буду!

– Хорошо, госпожа Вероломна. Тут так холодно…

– И будет ещё холоднее!

Они пошли на свет костра в отдалении. «Что толку ходить на танцы, если можно только смотреть, как танцуют другие? – думала Тиффани. – Тоже мне, развлечение…»

– Это тебе не развлечение, – сказала госпожа Вероломна.

В круге света двигались силуэты, Тиффани различила мужские голоса. Когда ведьмы подошли к кромке впадины, кто-то залил костёр.

Раздалось шипение, среди деревьев поднялись клубы дыма и пара. Всё случилось очень быстро и жутко. Единственное, что выглядело здесь живым, умерло.

Сухие листья хрустели под ногами. Небо расчистилось, и среди деревьев заблестели лужицы лунного света.

Тиффани не сразу поняла, что в центре свободного от деревьев пространства, на дне впадины стоят шестеро мужчин. Должно быть, они были с ног до головы в чёрном. В лунном свете они казались дырами в непроглядную пустоту, прорезанными в форме человеческих силуэтов. Они стояли по трое в ряд, друг напротив друга, так неподвижно, что спустя какое-то время Тиффани задумалась, не мерещатся ли они ей.

Потом глухо и ровно забил барабан: бум… бум… бум…

Удары раздавались где-то полминуты и стихли. Но ровный ритм продолжал звучать в голове Тиффани, и, возможно, не только в её голове, потому что танцоры на поляне еле заметно кивали ему в такт.

А потом пустились в пляс.

Тишину нарушал лишь мерный топот башмаков сходящихся и расходящихся танцоров. Но вскоре Тиффани сквозь беззвучный барабанный бой, гудящий у неё в голове, расслышала и другой звук. Её нога по собственной воле притопывала, отбивая ритм.

Тиффани не впервые слышала этот барабан. Они уже видела похожий танец. Но тогда было тепло и светило солнце. И на одежде танцоров были нашиты бубенчики.

– Это же моррис, весенний танец![8] – прошептала она не так чтобы совсем тихо.

– Цыц! – шикнула госпожа Вероломна.

– Но это неправильно…

– Молчи, говорю!

Тиффани покраснела и обиделась. Со злости она нарочно оторвала взгляд от танцоров и посмотрела на дальний конец поляны. Там собрались какие-то люди – или, по крайней мере, отсюда они казались людьми. Рассмотреть как следует не удавалось, но, может, оно было и к лучшему.

Теперь она отчётливо чувствовала, как холодает. Листья трещали, схваченные первым морозцем.

Барабан в голове ухал по-прежнему ровно, однако Тиффани стало казаться, что к нему присоединились другие удары и всё вместе эхом отдаётся под черепом.

Госпожа Вероломна может шикать сколько влезет. Этот танец – тот самый, что по традиции танцуют весной. Но сейчас для него не время!

Танцоры морриса приходили в деревню где-то в мае. Никто точно не мог предсказать их появление, потому что по пути они обходили множество других деревень Меловых холмов, а в каждой деревне была пивная, что очень задерживало их продвижение.

В руках они держали палки, а на белых костюмах были нашиты бубенчики, чтобы танцоры не могли незаметно подобраться к кому-нибудь. Мало приятного, если такой танцор явится как гром среди ясного неба. Тиффани обычно поджидала их вместе с другими детьми на окраине деревни, а дождавшись, вместе со всеми бежала следом, пританцовывая на ходу.

А потом они плясали моррис на деревенском лугу под барабанный бой, стуча палкой о палку, а потом шли в пивную, и это означало, что наступило лето.

Тиффани так и не поняла, при чём тут приход лета. Они пляшут, и наступает лето – вот и всё, что знали взрослые. А отец сказал, однажды танцоры морриса так и не явились, и холодная мокрая весна сменилась промозглой осенью, а месяцы между ними были полны туманов, дождей и августовских заморозков.

Мерный барабанный бой заполнил всю её голову, путая мысли. Они что-то делают не так, что-то тут не так…

И вдруг она вспомнила: был ещё седьмой танцор, его звали Шут. Обычно это был маленький человечек в помятом цилиндре и одежде, расшитой разноцветными лоскутками. Он всё больше болтался поблизости, подставляя публике шляпу и ухмыляясь, пока кто-нибудь не бросит ему мелочь на пиво, но иногда клал цилиндр на землю и ввинчивался в танец. Всем казалось, что от такого вторжения пляска превратится в кучу-малу, но этого не происходило. Шут прыгал и вертелся ужом среди потных танцоров, и всякий раз оказывался там, где никого не было.

Перед глазами Тиффани плыло, словно весь мир кружился в хороводе. Она моргнула. Барабаны в голове грохотали уже оглушительно, будто гром, и голос одного из них был глубоким, как океан. Она забыла и думать о госпоже Вероломне. И о странных зрителях тоже. Остался только танец.

Он вился, как живой. Но где-то в его изменчивом рисунке постоянно оставалось пустое место. Тиффани понимала, что это место оставлено для неё. Госпожа Вероломна велела стоять смирно, но это было давно – и вообще, что она понимает? Откуда ей знать? Когда она сама в последний раз танцевала? Танец проник в самое существо Тиффани, он звал её. Шестерых недостаточно!

Она бросилась вперёд и запрыгнула в вихрь танца.

Она прыгала и кружилась среди танцоров-мужчин, а те сердито смотрели на неё, но она всегда была там, где не было никого из них. Барабаны достучались до её ног, и ноги сами несли её в танце.

И вдруг… оказалось, что рядом есть кто-то ещё.

Ощущение было, будто кто-то стоит за спиной… и одновременно впереди, и сбоку, и над головой, и под ногами – везде.

Танцоры замерли, но мир продолжал кружиться. Их чёрные силуэты были лишь немногим темнее сгустившейся вокруг тьмы. Барабаны умолкли, и один-единственный миг Тиффани парила, плавно поворачиваясь, не касаясь земли, раскинув руки, обратив лицо к звёздам, холодным и колючим, как иглы. Это было… чудесно.

Чей-то голос спросил:

– Кто ты? – И его вопрос повторило эхо, а может быть, чей-то ещё голос произнёс те же слова почти одновременно.

Снова заухал барабан, и танцоры врезались в Тиффани.

Несколько часов спустя в городишке под названием Кривопёс, далеко на равнинах, бросили в омут связанную по рукам и ногам ведьму.

В горах, где к ведьмам относятся с величайшим почтением, такого произойти никак не могло, но на широких просторах равнин до сих пор встречаются люди, которые верят самым гнусным россказням. Кроме того, им, как правило, просто нечем заняться по вечерам.

Что в этом происшествии было необычного, так это то, что перед утоплением ведьму напоили чаем и угостили печеньем.

А всё потому, что праведные кривопёсцы Следовали Завету Книги.

Книга называлась «Magavenatio Obtusis»[9].

Горожане понятия не имели, откуда взялась эта книга. Просто в один прекрасный день она обнаружилась на полке в какой-то лавке.

Разумеется, они умели читать. В современном мире читать-писать хоть немного, да приходится, без этого не прожить даже в Кривопёсе. Но они не доверяли книгам, как и людям, которые читают книги.

Однако эта книга была о том, как расправляться с ведьмами. И выглядела она солидно, в ней не было всяких длинных (а значит, подозрительных) слов вроде «бланманже». Ну наконец-то, сказали добрые горожане, хоть одна полезная нашлась среди этих книжонок! Конечно, кто бы мог подумать, но помните, как оно обернулось с той ведьмой в прошлом году? Ну, которую мы макали в воду, а потом пытались сжечь живьём, а она оказалась слишком мокрая, нипочём не хотела гореть и удрала? Ну так вот, больше нас так не проведёшь!

Особенное внимание горожане уделили следующему отрывку:

Если вы поймали ведьму, крайне важно не причинять ей никакого вреда (раньше времени!). Ни в коем случае не пытайтесь её сжечь! Это ошибка, которую часто совершают неопытные охотники на ведьм. От огня ведьмы только впадают в ярость и возвращаются ещё сильнее, чем прежде. Как всем известно, другой способ избавиться от ведьмы – бросить её в реку, пруд или омут.

Лучше всего действовать следующим образом.

Для начала заприте ведьму на ночь в умеренно тёплом помещении и дайте ей столько супа, сколько она попросит. Подойдёт морковно-чечевичная похлёбка, но для наилучшего результата рекомендуется использовать суп из картофеля и лука-порея на крепком говяжьем бульоне. Именно такой суп наиболее пагубно воздействует на магические способности ведьмы. Не давайте ей томатный суп – от него её сила только увеличится!

Для пущей надёжности положите по серебряной монете в каждый из ведьминых башмаков. Она не сможет их вытащить, потому что серебро обожжёт ей пальцы.

Выдайте ведьме подушку и тёплые одеяла. Так вы хитростью заставите её проспать всю ночь до утра. Заприте дверь и проследите, чтобы никто к ней не входил.

Примерно за час до рассвета отправляйтесь в комнату, где заключена ведьма. Возможно, вы думаете, что туда следует врываться шумно, с громкими криками. ЭТО ВЕЛИЧАЙШЕЕ ЗАБЛУЖДЕНИЕ! Войдите тихо, на цыпочках подкрадитесь к постели и поставьте возле спящей ведьмы чашку чая, после чего аккуратно отойдите обратно к двери и вежливо кашляните. Это очень важно. Резко разбуженная ведьма может натворить страшных бед.

Некоторые специалисты рекомендуют подать к чаю шоколадный пряник. Другие пишут, что имбирного печенья будет вполне достаточно. Главное, если вам дорога жизнь, никогда не предлагайте ведьме пресных галет, от них у неё из ушей посыплются искры.

Когда ведьма проснётся, прочтите приведённое ниже магическое заклинание. Оно не позволит ей обернуться пчелиным роем и улететь:

СЕБ ЛАБЯ ЕН МЕРОГ[10]

После того как ведьма допьёт чай, свяжите ей руки и ноги, используя первый боцманский узел, и бросьте в воду. ВАЖНО! Постарайтесь сделать это до рассвета. Бросив ведьму в пруд или омут, немедленно расходитесь, не вздумайте оставаться посмотреть!

Разумеется, несколько человек рискнули задержаться на берегу. И увидели, что ведьма канула в воду и так и не вынырнула, и только её зловещая чёрная шляпа самым жалким образом качается на волнах. Налюбовавшись, они отправились домой завтракать.

Ещё несколько минут решительно ничего интересного не происходило. Потом шляпа поплыла к густым зарослям тростника. Там она остановилась и очень медленно приподнялась над водой. Пара зорких глаз внимательно оглядела окрестности из-под полей.

Убедившись, что поблизости никого нет, Констатанция Тик, учительница и специалистка по поиску ведьм, выползла на берег и быстро скрылась в зарослях. В это время как раз рассвело. В норе барсука у неё была спрятана сумка, где лежало чистое платье, смена белья и коробок спичек (отправляясь в опасные места, она никогда не брала спички с собой, чтобы не наводить на нехорошие мысли тех, кто может её схватить).