Гарем, или Пленница султана Смолл Бертрис

Глава 7

Джанет усадили в один из двух паланкинов, ожидавших у дома – во второй сел Хаджи-бей. А затем носильщики быстро пронесли их через весь город и остановились перед большим и красивым домом. Рабы тотчас помогли Джанет выбраться из паланкина и провели ее через огромный крытый двор в маленькую нарядно обставленную и ярко освещенную комнату. Хлопнув в ладоши, Хаджи-бей отдал прибежавшей рабыне приказание на каком-то незнакомом Джанет языке. Затем, повернувшись к девушке, сказал:

– Я велел невольнице принести более подобающую тебе одежду. А пока что я прошу тебя снять кунтуш.

Джанет молчала, и Хаджи-бей повторил:

– Кунтуш, дитя мое. Сними кунтуш. В доме купца Абдулы освещение – хуже некуда, и я не мог рассмотреть тебя как следует.

– Зачем тогда купил меня?

– Твои лицо и волосы уже доказывали, что ты стоишь таких денег. Кунтуш, живо! – приказал он, протягивая руку.

С трудом отдавая себе отчет в происходящем, Джанет повела плечами, и одеяние упало к ее ногам. Теперь девушка стояла перед Хаджи-беем совершенно обнаженная, а тот разглядывал ее с пристрастием.

Джанет была слишком юной и неопытной, чтобы понимать, насколько она красива. За последний год она успела сильно прибавить в росте и для своего возраста казалась высокой, хотя на самом деле была среднего роста. Ноги же у нее были длинные и стройные, а узенькая талия плавно переходила в округлые бедра. И еще – эти высокие налитые груди!

Кроме того, Хаджи-бей с удовольствием отметил, что золотисто-зеленые глаза девушки не припухли от слез – значит, она не рыдала и, следовательно, обладала сильным характером.

– Повернись, прошу тебя, – сказал он.

Она повиновалась и повернулась с необычайной грацией, так что евнух снова остался весьма доволен. Хаджи-бей мог радоваться собственной мудрости – он уплатил неприлично большую сумму, но деньги были потрачены не зря!

Тут вернулась рабыня, которая помогла Джанет надеть зеленые с желтым широкие штаны и корсаж в тон, а сверху – шелковый кафтан цвета янтаря. Затем рабыня бесшумно выскользнула из комнаты.

– А теперь, дитя мое, – продолжал Хаджи-бей, – настало время представить тебя двум твоим товаркам.

Взяв Джанет за руку, евнух вывел девушку из комнатки и провел в просторный зал с террасой и с видом на море. Едва переступив порог, Джанет увидела двух молоденьких девушек примерно одного с ней возраста. Одна была маленькой немного полноватой блондинкой, и ее волосы отливали серебром. Другая же была высокой и смуглой, с овальным личиком и яркими миндалевидными угольно-черными глазами. При появлении Хаджи-бея они встали. Подозвав жестом блондинку, он повернулся к Джанет и сказал:

– Вот это – Фирузи. Ее зовут так, потому что у нее глаза цвета бирюзы, а на нашем языке – «фирузи». Она родом с Кавказа.

Фирузи улыбнулась и воскликнула:

– Как мило, что ты пришла к нам! Теперь мы составим прекрасное трио. – Девушка говорила бегло по-французски с небольшим акцентом.

– А это, – продолжал Хаджи-бей, – Зулейка.

– Я никогда не видела таких, как она, – прошептала Джанет.

– Разумеется, не видела. Я из Китая. – Вторая девушка также говорила по-французски, но понять ее было куда труднее, чем Фирузи.

– Ты из Китая, который описывал Марко Поло?

– Да, – кивнула девушка.

– Хаджи-бей, а как зовут нашу новенькую? – спросила Фирузи.

– Ее будут звать Сира.

– Мое имя – Джанет Мэри Лесли! – воинственно заявила Джанет, вспомнив о своем благородном происхождении.

– Вряд ли это имя годится для одалиски из гарема турецкого султана, – с улыбкой заметил Хаджи-бей. – На моем древнем языке Сира означает «пламя». Очень подходящее для тебя имя! А теперь, дети мои, я вас оставлю, чтобы вы смогли получше познакомиться. Кроме того, вам надлежит отдыхать и набираться сил. Когда же начнется ночной прилив, мы отплываем в Константинополь. – Едва заметно кивнув, он развернулся и вышел.

А Джанет по-прежнему стояла у порога – стояла, устремив взгляд туда, где луна серебрила своим светом бухту Кандии. Бухта была забита кораблями, и казалось, их крошечные огоньки дружески подмигивали девушке сквозь ночной мрак. Среди этих кораблей был и корабль из Сан-Лоренцо, который прислал за ней Руди…

– Входи же, – сказала Фирузи. – Осматривайся и привыкай.

Джанет попыталась выйти в сад, но путь ей преградили двое черных слуг в тюрбанах; и каждый из них держал в руке кривую саблю-ятаган. Девушка тяжко вздохнула и повернула обратно.

– Отсюда не сбежишь, Сира, – сказала Фирузи. – Чем скорее ты примешь этот факт, тем быстрее станешь счастливой.

И тут Джанет не выдержала и разрыдалась.

– Почему ты плачешь? – спросила Фирузи.

– В бухте стоит корабль, готовый забрать меня домой – к отцу, к младшему брату и к моему жениху. Мне только нужно добраться до этого корабля!

– Это невозможно, – заявила Фирузи. – И тебе еще повезло! Вот мои родные, включая мужа – все они мертвы, убиты татарами.

– Ты была замужем?

Фирузи кивнула и, хлопнув в ладоши, велела прибежавшей рабыне принести что-нибудь поесть. После чего, повернувшись к Джанет, проговорила:

– Сира, я расскажу тебе мою историю. – Прекрасные глаза светловолосой девушки заволокло дымкой воспоминаний, и она начала свой рассказ.

В день своей свадьбы она проснулась незадолго до рассвета и тихо выскользнула из постели. Толкнула деревянные ставни окна и увидела, как над зазеленевшими совсем недавно лугами поднимается невесомая дымка тумана. День ее свадьбы обещал быть теплым и солнечным.

«День моей свадьбы! – мысленно воскликнула она. – Моей свадьбы! И все из-за того, что брат спас жизнь младшему сыну нашего врага. Теперь мне предстоит сочетаться браком с его старшим сыном, и тогда наша деревня вечно будет жить в мире. Я даже не знаю, как выглядит этот Петр и что он за человек – добрый ли? Когда я спрашиваю папу, он лишь тихонько посмеивается».

Она отвернулась от окна, когда занавеску, отделявшую ее крошечную спальню от главной комнаты, кто-то отдернул, и к ней ворвались родные – смеявшиеся и распевавшие веселые песни. Отец, огромный точно медведь, маленькая полная мама и сестры – старшая Катя с мужем и младшенькая Таня. Были здесь и братья – Павел, Борис и Иван, а также тети, дяди и кузены, все – с охапками весенних цветов в руках.

– Итак, невесте не спится! – пророкотал бас отца.

– И грядущей ночью ей тоже не суждено уснуть! – засмеялся Павел.

– Помолчите, – строго сказала мать, глаза которой, однако же, искрились смехом. – Оставьте цветы – и вон отсюда! Вы все! Катя и Таня, а вы останьтесь.

Тут родственники ушли, она осталась – с мокрыми от поцелуев щеками и с цветами в руках.

– Теперь, Мария, – сказала Соня Ростова, – тебе надо первым делом позавтракать. – Мать поставила на столик тарелку и чашку, которые принесла с собой. – Вот, ешь… Булочки с маком, варенье и чай.

Катя с удивлением вскинула брови. Ее-то предсвадебный завтрак состоял из черного хлеба, меда и козьего молока. Разумеется, мама стала бы отрицать, что у нее есть любимчики, однако все знали, что Марию она всегда любила больше, чем остальных дочерей. Поглядите, к примеру, на ее свадебное платье! Когда зимой к ним в дом явился старый коробейник, в его мешке обнаружился отрез шелка – шелк был белый, точно сливки, и мама решила, что непременно сошьет для Марии платье именно из него! И еще – золотая нить для вышивки и турецкие туфельки без задников, расшитые золотом и речным жемчугом… А папа ворчал – мол, его дочь выходит отнюдь не за турецкого султана, а за простого крестьянина с Кавказских гор. Однако коробейник ушел, а у мамы остались и шелк, и золотые нитки, и туфельки, – а покупки эти стоили им двух отличных коз.

Катя криво улыбнулась, наблюдая, как сестра уплетала мягкие сдобные булочки. Ее-то свадебное платье было из шерстяной материи, а у сестры – из шелка! Однако шелк очень подходил к белой нежной коже Марии и ее светлым, будто серебро, волосам и бирюзовым глазам. Материнский шлепок вернул Катю к действительности.

– Не спи! Поставь на огонь воду, чтобы Мария могла выкупаться! А ты, Таня, возьми у сестры тарелку да вымой ее.

Утро пролетело быстро. Приближался полдень. Вся деревня высыпала на улицу, принарядившись к свадьбе дочери деревенского старосты. На лугу возле церкви расставили столы для пира. Внезапно на околице деревни появился паренек с криком:

– Они едут, едут! – закричал он.

Мария подскочила к окну и выглянула. Во главе процессии, на белой лошадке, ехал высокий юноша. Он весело смеялся, его темные глаза сияли, а мальчишки, бежавшие рядом с его лошадкой, громко кричали:

– Жених едет! Дорогу жениху!

Мария почувствовала руку матери на своем плече.

– Вон твой супруг, дочка!

– Он такой красивый… – прошептала девушка.

– Ха! – усмехнулась мать. – Его красота – приятное дополнение. Она ничего бы не стоила, будь он негодяем, но он, напротив, очень добрый человек! Неужели ты думаешь, что мы с папой отдали бы тебя кому попало?

Жители обеих деревень одобрительными возгласами встретили Марию Ростову, когда родители повели ее в церковь. На ней были расшитая золотыми узорами белая шелковая юбка и блузка, а под юбкой – несколько нижних юбок из тонкой белой шерсти. Голову же – точно корона – украшал венок из белых и желтых цветов.

– Что за красотка! – воскликнул Петр Туманов, обращаясь к отцу. – Ты не позволил мне ее увидеть, и я уже представлял себе страшилище с лошадиным лицом. И если нрав моей невесты под стать ее красоте, то я буду счастливейшим из людей!

– Значит, ты будешь счастлив, – ответил отец. – А если бы я позволил тебе увидеть ее до свадьбы – не сохранить бы ей невинности! А ведь этот брак должен положить конец старой вражде, а не развязать новую…

Жених с невестой встретились у алтаря, и отец Григорий Ростов, дядя Марии, скрепил их брак. Мария со смущением взглянула на своего мужа, который, уважая чистоту и невинность юной жены, нежно поцеловал ее и сказал:

– Рад познакомиться, госпожа Туманова. Позвольте заметить, что я вас люблю.

Мария густо покраснела, но глаза ее сияли.

– И я люблю вас, дорогой супруг, – ответила она.

Чтобы устроить для дочери свадебный пир, Николай Ростов пошел на огромные расходы! На вертела были насажены целые туши коз и ягнят, которые жарились в пламени многочисленных костров. Вино текло рекой, а столы ломились от фруктов, караваев и пирогов. Еще не наступил вечер, а все уже изрядно опьянели; и невинные поначалу шутки в адрес новобрачных сменились шутками весьма непристойными.

А потом вдруг раздался крик:

– Пожар, пожар!

Деревня горела вовсю, и Мария в ужасе смотрела, как на пирующих налетели татары, и их оскаленные зубы ярко сверкали на смуглых лицах. А ведь и Ростовы, и Тумановы прибыли на свадьбу совершенно безоружными.

Отовсюду раздавались крики и вопли. Люди пытались спастись бегством. Мария схватила за руки младших братьев, Бориса и Ивана, а также младшую сестренку Таню.

– Быстрее! Спрячемся в лесу! – крикнула она.

Двенадцатилетний Борис начал вырываться из рук сестры.

– Я хочу с ними сражаться! – воскликнул мальчик.

Мария что было силы ударила его по лицу и прошипела:

– Папа, Павел и Григорий уже убиты. Теперь ты – глава нашей семьи! Отведи Таню и Ивана в безопасное место! Ради Бога, Борис, беги скорее!

Мальчик кивнул и, взяв за руки сестру и брата, потащил их к лесу. Не прошло и минуты – хотя минута эта показалась Марии вечностью – как дети скрылись в лесу. Тут раздался душераздирающий крик, и Мария, обернувшись, увидела, что Катя извивается на окровавленной траве – у нее начались преждевременные роды. А рядом стояли те трое, что только что изнасиловали ее; негодяи громкими криками подбадривали своих соплеменников, набросившихся на их мать.

Тут Мария почувствовала на своей талии мужскую руку и, обернувшись, увидела Петра:

– Быстро в лес, – сказал он. – Прячься, пока они не схватили и тебя!

Свадебный наряд Петра был разорван и весь в грязи; а на щеке у него разливался фиолетовый кровоподтек. В руке же он сжимал окровавленный вертел.

– Я тебя не оставлю. Бежим со мной, Петр! – крикнула Мария.

Муж отрицательно покачал головой, и она заявила:

– Тогда я умру вместе с тобой, супруг мой!

– Голубка моя, тебя они не убьют. Это татарские работорговцы. Беги, прежде чем…

Слова замерли у него на губах, и он повалился на траву. А за спиной Петра стоял огромный татарин, вынимавший из его тела окровавленное копье.

– Петр, Петр!.. – в отчаянии закричала Мария. Она упала на колени и попыталась поднять мужа. Но он был мертв.

Мария украдкой протянула руку, чтобы взять вертел. Сжав оружие, она вскочила на ноги и бросилась в бой, ранив удивленного татарина – он такого не ожидал. Впрочем, негодяй тут же обезоружил девушку.

– Убийца! – закричала она.

Схватив Марию, он впился в ее губы отвратительным слюнявым ртом, а затем ударом ноги повалил на землю, задирая ей юбки. Оседлав ее, татарин начал возиться с завязками своих штанов, другой рукой сжимая горло девушки. А она боролась отчаянно, чувствуя, что задыхается.

Внезапно послышался крик:

– Ешукай, остановись!

Пальцы на ее горле разжались, и теперь Мария жадно хватала ртом воздух. Огромного татарина тут же оттащили в сторону, а ее рывком подняли на ноги. И Мария увидела перед собой высокого татарского воина, сидевшего на коне.

– Ешукай, ты болван! – закричал татарин. – Разве не видишь, что эта девушка принесет нам целое состояние? Раскрой глаза! Это же невеста!

– Но Бату, почему мне нельзя ее взять?

Предводитель отряда спешился.

– Ты девственница? – спросил он у Марии.

Она не ответила, и предводитель, схватив ее за волосы, заглянул ей в лицо.

– Ты девственница?

– Да, – отозвалась девушка.

– И не развлекалась в горах до свадьбы?

– Сегодня мы с женихом встретились впервые.

– Принесите огня, – приказал предводитель. Ему подали факел, и он, приблизив его к лицу Марии, воскликнул: – Да это же настоящая красавица! – Обернувшись к своим соплеменникам, он рявкнул: – Эй вы, слушайте меня! Я убью каждого, кто посмеет хотя бы глянуть в ее сторону. В Дамаске мы выручим за нее целое состояние! Ах, какая красотка! Да еще и девственница! Забирайте детей и женщин, бездельники, и заприте их где-нибудь до утра. А на рассвете мы уходим.

Церковь была единственным строением, уцелевшим в деревне. Туда и загнали уцелевших, в том числе и Марию. Сначала, впрочем, забрали всех маленьких мальчиков.

– А зачем им мальчики? – спросила Мария у своей тети.

– Самых красивых оскопят, а потом продадут. Их обучат, чтобы сделать из них евнухов, – прошептала женщина онемевшими губами.

Вскоре почти все мальчики вернулись – напуганные, но невредимые. Не хватало только троих, и их матери стенали и рвали на себе волосы, слыша страшные детские крики за стенами церкви… Несколько минут спустя в церковь вошли трое татар – они притащили бесчувственных мальчиков; и женщинам надлежало теперь выхаживать изувеченных сыновей.

А на рассвете они отправились в Дамаск; татары ехали верхом, пленников же гнали в пешем строю. А один из оскопленных мальчиков умер ночью.

От пережитого ужаса Мария, казалось, лишилась и разума, и чувств. Ни с кем не разговаривая, она все шла и шла, глядя лишь себе под ноги. Рядом с Марией шла ее тетя, испепелявшая взглядом каждого татарина, оказывавшегося поблизости от них. Во время привалов она приносила племяннице еду, к которой та почти не притрагивалась, и согревала своим телом по ночам.

По мере того, как пышнотелая Мария превращалась в худышку, Бату злился все сильнее. Ведь если девушка умрет – он не получит денег! Забрав у какого-то крестьянина осла, разбойник велел ей ехать верхом, чтобы беречь силы. Тщетно выбирал он самые лакомые угощения – свежие спелые персики, хрустящих зажаренных голубей, вино и свежевыпеченный хлеб – ничто не могло соблазнить пленницу. В конце концов он пригрозил убить ее тетку, если Мария не начнет есть. Тогда она стала принимать пищу, но ее молодое тело все равно оставалось худым и словно иссохшим. Чудесные волосы свалялись, а яркие глаза погасли.

Когда же они прибыли в Дамаск, Мария впервые после пленения проявила хоть какие-то эмоции – она рыдала, когда ее разлучили с тетей, которую вместе с остальными погнали на невольничий базар, один из многих в этом городе.

А Марию Бату отвел в баню, где девушку по его приказу отмыли, затем помассировали, умастили ароматными мазями и заплели волосы в косы. После чего переодели в новую одежду и отправили к работорговцу, который промышлял на закрытых торгах. Но ни баня, ни новая одежда не могли скрыть ее жалкого состояния.

– Нет, – отрезал продавец живого товара. – Девственница она или нет – я не стану ее покупать.

– Послушай, – настаивал Бату, – видел бы ты ее, когда она только попала к нам в плен! Красивая, пышная, а волосы – как серебро! А уж глаза!.. Где еще ты увидишь такие глаза? Бирюза, да и только!

– Бату, друг мой, – терпеливо втолковывал ему работорговец, – может быть, раньше она и была такой, как ты рассказываешь, но сейчас – нет. Просто мешок костей! Она тает, потому что сердце ее разбито. Уж я-то повидал таких! Она не протянет и месяца. Я не стану позорить себя и обижать моих уважаемых покупателей, предлагая столь жалкий товар. Веди ее на городской базар вместе с остальными – может, и выручишь за нее несколько динаров.

Скрипнув зубами, татарин покинул дом купца и потащил Марию на городской базар. Она оказалась там как раз вовремя и увидела, как ее тетю купил богатый добродушный на вид крестьянин, которому понадобилась женщина в доме, чтобы ухаживала за выводком оставшихся без матери детей. Мария даже улыбнулась про себя. Она хорошо знала свою родственницу, поэтому почти не сомневалась: и года не пройдет, как бедняге придется жениться на ее тетушке.

Мало-помалу Бату распродал всех пленников, и оставалась только Мария. Распорядитель аукциона лез из кожи вон, но печальная, обессилевшая девушка никому не приглянулась. Бату в гневе уже собирался ее побить, но тут из толпы раздался повелительный голос:

– Стой!

Обернувшись, все увидели высокого, изысканно одетого господина, направлявшегося к помосту.

– Что ты хочешь за девушку? – спросил он.

Бату же словно онемел от изумления.

– Ну, мой татарский друг, ты, разумеется, назначил за нее цену? – осведомился высокий господин.

– Сотня золотых динаров, – не очень-то уверенно ответил татарин.

В толпе засмеялись, однако высокий господин начал извлекать золотые из своего весьма пухлого кошеля.

– Я дам тебе сто пятьдесят золотых, потому что знаю настоящую цену этой девушке. – Он высыпал монеты в ладони изумленного татарина, а затем вскочил на помост. Взяв ледяную ручку Марии в свою теплую ладонь, он улыбнулся и проговорил: – Дитя, меня зовут Хаджи-бей. Доверься мне, и я помогу тебе начать жить заново.

– Мои родные убиты. Зачем мне жить? – пробормотала девушка.

– Знаю, моя маленькая Фирузи. Боль твоя огромна, но будущее может быть блистательным, если ты сама этого захочешь. А теперь идем. Мы поедем в мой дом, и там я расскажу тебе кое-что…

Он помог Марии спуститься с помоста, усадил ее в большой паланкин, сел рядом и приказал носильщикам отправляться. Когда девушка оказалась в доме Хаджи-бея, он велел подать ей успокоительное питье, затем приступил к осторожным расспросам. Сначала она не хотела отвечать, но снадобье, которое Хаджи-бей велел подмешать в питье, вскоре возымело действие. Мария расслабилась и начала свое горестное повествование.

Сочувственно выслушав девушку, Хаджи-бей кивнул и проговорил:

– Да, дитя, история твоя весьма трагична. Но все то, что ты поведала мне, уже много раз случалось с другими. Итак, беда случилось, и тут уж ничего не поделаешь. – Он пристально взглянул ей в глаза и вновь заговорил: – Ты очень устала, маленькая Фирузи. И ты слишком много страдала. Теперь тебе нужно поспать, а когда проснешься, твоя боль начнет утихать. Ты вернешься к жизни. Нет, ты не забудешь о том, что произошло, но ты не будешь больше страдать.

Отяжелевшие веки девушки опустились, но она все же сумела ответить:

– Только если я буду отмщена! Бату и его разбойники убили мою семью! А тот, кого зовут Ешукай, – он убил моего жениха!

– Будет сделано, Фирузи.

– Как ты меня назвал? – спросила девушка, уже засыпая.

– Фирузи. Это означает «бирюза», и таков цвет твоих глаз. А теперь спи, дитя мое.

В следующее мгновение Мария погрузилась в сон.

– И я чувствовала себя прекрасно, когда проснулась! Вот так, дорогая Сира, я и очутилась здесь, – закончила рассказ Фирузи.

– А что сталось с Бату и его людьми? – спросила шотландка. – Неужели Хаджи-бей действительно приказал убить их?

– О да! Когда мы услышали о тебе и покинули Дамаск, чтобы плыть на Крит, я увидела их гниющие головы, насаженные на пики у главных ворот города – мы как раз проезжали мимо. Но я во время пути ни разу не заговаривала об этом. Помалкивал и Хаджи-бей.

– Так вы обо мне слышали? – удивилась Джанет.

– О, да, конечно. Все от Дамаска до Александрии слышали о знатной девственнице с рыжими волосами, которую продает Абдула бен Абдула! А какую цену заплатил за тебя Хаджи-бей!.. Мы с Зулейкой вдвоем не стоили и десятой доли тех денег, что заплатили за тебя.

– Я вряд ли могу почитать это за честь.

– А следовало бы, – с упреком в голосе заметила Зулейка.

– Не обращай на нее внимания! – рассмеялась Фирузи. – Она принцесса Пурпурный Нефрит, дочь императора Китая, но за нее торговались только погонщики верблюдов да грязные варвары-скотоводы. Жить бы ей в неволе в дырявом шатре, если бы ее не увидел Хаджи-бей. За те недели, что мы с ней прожили вместе, я узнала, что для китайцев сохранить гордость – первое дело, и она все еще терзается, потому что не может забыть, как ее предали…

– Если ты не против, Фирузи, я сама расскажу ей свою историю. – Зулейка поднялась с дивана в углу и с размаху плюхнулась на подушки возле Фирузи и Сиры. В отличие от своей светловолосой подруги, плакавшей, вспоминая прошлое, Зулейка было тверда, и ее голос ни разу не дрогнул.

Ей никогда не забыть того дня, который решил ее судьбу. Была весна, и она сидела у мраморного бассейна в саду своей матери, наблюдая, как золотые рыбки с развевающимися хвостами гонялись за лепестками цветов, осыпающимися прямо на зеркальную водную гладь.

Внезапно послышался нежный голосок невольницы Мэй Цзе.

– Госпожа, ваша благородная матушка призывает вас к себе!

– Сейчас же приду, – ответила девушка.

– Нет-нет! – воскликнула рабыня. – Сначала вам нужно переодеться. С ней Он!

– Мой брат-император?

– Да, госпожа.

Принцесса быстро прошла в свою комнату и с помощью невольницы надела платье белого шелка, расшитое пурпурными цветками сливы. Мэй Цзе расчесала ее длинные блестящие черные волосы, заплела их в две косы и уложила на висках кольцами, скрепив замысловатую прическу жемчужными заколками.

Взмахом руки отослав прочь служанку, она некоторое время стояла перед зеркалом, внимательно рассматривая собственное отражение. Из зеркальной глубины на нее смотрела высокая стройная девушка – кожа цвета желтоватой слоновой кости, черные глаза безупречного миндалевидного разреза, прекрасное лицо с высокими скулами, изящный носик и такие же изящные губки. Принцесса отлично понимала, как она красива. Отвернувшись от зеркала, она неспешным, исполненным достоинства шагом направилась в покои матери.

– Принцесса Пурпурный Нефрит! – нараспев объявил евнух.

Она грациозно опустилась на колени, коснувшись лбом пола.

– Встань, моя юная сестра!

Она поднялась, старательно держа глаза долу, избегая пристального взгляда молодого императора.

– Я устроил твой брак, – объявил он.

Она взглянула на мать, чье лицо казалось совершенно бесстрастным, лишь глаза предупреждали – молчи!

– Твоим супругом, – продолжал император, – станет шах Персии. Через три месяца ты покинешь дом и отправишься в его страну. С тобой поедут слуги и солдаты императорской охраны, как и приличествует принцессе династии Мин и дочери нашего покойного отца, достойнейшего Чэн Хуа. Когда ты достигнешь Персии, наши люди уйдут, передав тебя в руки охраны и слуг шаха. Ты можешь оставить при себе только свою невольницу Мэй Цзе.

– Благодарю, мой господин!

– Я сделал тебя владычицей Персии, сестра. Тебя, дочь наложницы!.. Неужели это все, что ты можешь сказать мне в благодарность?

– Ты тоже сын наложницы! К тому же – не столь благородной, как моя мать! – воскликнула девушка.

Хун Чи рассмеялся.

– Ты слишком горда, сестрица! Из тебя выйдет прекрасная супруга для шаха! Кроме того, ты будешь способствовать сближению Персии и Китая.

– Я благодарна за возможность служить моему господину и моей родине.

– Ха-ха, – фыркнул император. – Твой проницательный ум уже начинает понимать, как хорошо быть шахиней. Распуши свои павлиньи перышки, сестрица, и оставайся такой и дальше. Мне нравится твоя гордость. Не теряй ее никогда! А теперь, – обратился он к ее матери, – давайте пить чай.

Спустя три месяца роскошный караван принцессы Пурпурный Нефрит из династии Мин покинул Запретный Город в Пекине и направился на запад, к границам Персии. Стояла середина лета; и когда они проезжали через многочисленные китайские деревушки, крестьяне толпами собирались вдоль дороги, чтобы преподнести принцессе дыни, а также всевозможные овощи и фрукты нового урожая. Она принимала дары с величайшим достоинством, и люди, наперебой желавшие ей счастья, совершенно ее не интересовали.

Никаких чувств не испытывала она также и к своему суженому, персидскому шаху. Ни надежды, ни радостного предвкушения. Шах был значительно старше своей шестнадцатилетней невесты, но не имел жен. Зато у него имелась наложница по имени Шаннез, расставаться с которой он ни в коем случае не собирался. К несчастью, женщина оказалась бесплодной, а шах отчаянно желал обзавестись наследником. И еще он хотел отвести китайскую угрозу от своих границ. Потому и решил жениться на принцессе Пурпурный Нефрит.

Все это поведала ей мудрая мать, и она же советовала дочери непременно добиться любви и привязанности шаха, иначе не стать ей настоящей шахиней! Совершенно необязательно быть первой возлюбленной мужчины, главное – стать его последней любовью.

Императорский караван преодолел обширные пространства Китая и, переправившись на другую сторону варварских гор, подошел к границам Персии. Они двигались быстрее, чем предполагалось, поэтому начальник императорской гвардии сказал, что теперь надо разбить большой лагерь, чтобы как следует отдохнуть. Принцесса же была очень рада такой возможности. Ей действительно хотелось отдохнуть и подготовиться к встрече с шахом.

Через три дня они заметили приближение персов, и служанки принцессы поспешили к своей госпоже, чтобы нарядить ее в шелковые платья императорского желтого цвета. Вскоре громовой топот копыт возвестил о прибытии персидского отряда в их лагерь. Стоя в дверях своего шатра, принцесса увидела, что рядом с предводителем отряда скакала женщина. Не требовалось большого ума, чтобы догадаться, кто она такая.

– Проклятая Шаннез… – сквозь зубы прошипела китайская принцесса. – Он привез с собой эту женщину! Мэй Цзе, беги и узнай, который из них шах.

Девушка-рабыня повиновалась и через несколько минут вернулась с сообщением: оказалось, что шах не приехал, но будет встречать невесту в столице своей страны.

Принцесса Пурпурный Нефрит рассердилась, но ее злость сменилась яростью, когда в шатер внезапно ворвалась Шаннез в сопровождении персидского воина – предводителя отряда.

– Уберите отсюда эту женщину! – завизжала китаянка.

Слуги принцессы бросились выполнять приказ, однако Шаннез остановила их движением руки.

– Вижу, ее императорское высочество, Дочь Неба, уже слышала обо мне! – Шаннез рассмеялась, затем повернулась к воину. – Клянусь Аллахом, она очень красива! А вот если бы она выглядела овца-овцой, как обычно бывает с девицами королевских кровей, то я могла бы ее пожалеть и даже сделалась бы ее подругой!

– Даже овца не захочет дружить с такой невоспитанной сукой, как ты! – в ярости закричала принцесса. – Как ты смеешь врываться ко мне без приглашения?! На колени, женщина! Я – твоя госпожа!

– Вы говорите на нашем языке?… – изумилась Шаннез.

– На колени!

Воин подтолкнул наложницу шаха, и та с ворчанием опустилась перед китаянкой на колени.

– Я прошу прощения у вашего императорского высочества, однако слишком уж велико было мое желание приветствовать вас в Персии, и я…

Царственным движением руки принцесса Пурпурный Нефрит заставила женщину замолчать.