Амур-батюшка. Золотая лихорадка Задорнов Николай
Подруги обнялись крепко, глядя на черное окно. Пурга выла, никто не ехал, ничего не случалось в жизни особенного.
– Отец сказал, что надо в тайгу собираться. Скука смертная! – молвила Дуня.
У Спиридона сыновей больших нет, он берет с собой дочь на охоту. Дуня умеет настораживать капканы, но стыдится рассказывать об этом в деревне, говорит, что отцу готовит обед в балагане. Тайги она не боится, были случаи, что ходила по ней ночью, на что не все мужики отваживаются. Ей только странно, что парни не так смелы. Чего же бояться?
На столе книги. Дядя Ваня Бердышов оставил их.
– Это что? – спросила Дуня.
Девушки почти неграмотны, с трудом разбирают буквы, помогая друг другу.
На картинке нарисована девица в бальном пышном платье, в шляпе и накинутом плаще, а перед ней стоит, опустившись на колено, молодой красавец. Что это? Кто они? Понятно девушкам, что парень стал на колени в знак любви и уважения. Хотелось бы самим стать грамотными, узнать, что написано.
– Спросить бы у дяди Вани, он скажет, – сказала Дуня, – он грамотный.
– Счастливый дядя Ваня! Он все знает, везде бывает, – молвила Таня.
Долго рассматривали девушки картинки.
– Давай сходим за Нюркой, – предложила Таня, – покажем ей.
– Ее не пустят.
– Да ну, пойдем! Утащим…
Девушки накинули шали.
Пурга на дворе не была такой страшной, как казалась из избы. Едва девушки отбежали от ворот, как со стороны реки из-за сугробов появились черные собаки, три нарты и люди.
Из неприкрытого ставнем окошка избы мерцал огонек, и лучи его падали на несущийся снежный вихрь. Нарты поравнялись с воротами и остановились. Трое в лохматых шубах вышли на свет, направляясь к калитке.
– Кто же это? – с тревогой в голосе спросила Дуняша.
– Тебе чего надо? – стремительно подбежала Таня и встала в калитке, заступая приезжим дорогу.
– Родион дома?
– А тебе зачем?
– Куда он ушел? Моя дело есть, без погоди. Наше шибко холодно.
«Китайцы!» – подумала Дуня.
– Ничего не холодно. Тепло на улице, – сказал Таня. – Видишь, мы раздевшись бегаем.
– Че твоя совсем дурак? – сказал китаец. – Помирай хочешь?
– К гольдам езжай, у них ночуй. Их деревня рядом, вон огни горят.
– Моя знакомый!
– Ты, что ли, Ванька Галдафу? – приглядевшись, спросила Таня.
– Ну, чего, узнала? – заблестел тот глазами. – Здравствуй! Моя Ванька Галдафу… Здравствуй! – стал здороваться он с девушками. – Ты какая красивая. – Он хотел ущипнуть Дуню за щеку.
– Ты смотри, я как брякну по морде, – отпрянула девушка.
– Играй, что ли, нельзя? Наша знакомый!
– Ну, заходи и заводи собак, – сказала Таня.
Толстяк обратился к одному из спутников и что-то сказал, как показалось Тане, по-русски. Приезжие, не открывая ворот, провели собак и нарты через калитку.
– Один-то будто русский, – потихоньку шепнула Дуня.
Девушки, оставив дом и спящих ребятишек на китайцев, сбегали за Петровной. Та позвала Спиридона, чтобы говорил с гостями.
– А это чей же парень с вами? – спрашивал Шишкин у Гао.
На лавке сидел белобрысый рослый молодец с тощим скуластым лицом, красным от смущения и мороза.
– Знакомый! Его отец – мой друг. Фамилия Городилов. В деревне Вятской живет.
– Куда же вы? – обратился Спиридон к парню.
– В город, – быстро, как приказчик в магазине, ответил парень и вдруг смутился и заморгал белесыми ресницами.
– А имя Андрюшка, – продолжал китаец.
– Пожалуйста, заходите ко мне, – сказал Спирька. – Рады будем… А как у вас нынче покосы, тоже топило?
Петровна подала ужинать. Городилов отвечал кратко и неохотно. Он осторожно брал хлеб, ломал его маленькими кусочками и жевал неестественно медленно. Спирьке это не понравилось. Шишкин пытался расспросить, зачем он едет в город и как нынче живут мужики в Вятском.
Девчонки зорко наблюдали за приезжим парнем.
Спирька понял, что от вятского не добьешься толку, и заговорил с китайцем:
– Что, Ваня, на Горюн не поедешь?
– Нет, там чужой река! Там другой хозяин – Синдан.
– Видишь ты! Значит, у вас разделяются по купцам эти гольды, как крепостные за помещиком.
Гао и Андрей переночевали в зимнике.
Когда Спиридон пришел утром к соседям, Андрея там не было. Он, как оказалось, ушел к Овчинниковым. У него было к богачам какое-то дело. Похоже было, что Андрюшка привез им спирт.
В тот же день в Тамбовку приехал другой торговец, по прозвищу Ченза. Гольды так называли его. Он был с речки Хунгари, впадающей в Амур выше Уральского. Ченза возвращался с низовьев Амура. Там обычно торговал его брат, но недавно он захворал и поручил Чензе собрать долги.
Толстяк Ванька и Ченза, щуплый, исчерна-смуглый китаец с сухим, узким лицом и с проседью в черных усах, открыли скупку мехов в Спирькиной избе. Мужики приносили свою добычу.
Спирька по просьбе Петровны показал им шкуру убитого Родионом тигра. Китайцы сразу же назначили хорошую цену, но Петровна отдать не согласилась.
После обеда торговцы собрались ехать. Андрей запрягал во дворе своих собак, надевал на них хомуты.
– Бедненький! Он в работники к китайцу нанялся! – шутливо молвила Дуня.
– Ну чего выставились? – грубо спросил парень. – Не видели, как собак запрягают?
Дуня с укоризной улыбнулась. Парень не понимал шуток.
– Боится, сглазим, – со сдерживаемой насмешкой уронила Таня.
– А вот нарочно буду смотреть! – подбоченилась Дуня и вытаращила глаза на парня.
В калитку вошел рослый, худой и краснощекий Терешка Овчинников.
– Девки, не смейтесь над ним, – сказал он. – Андрей с рублем. Захочет – так всю Тамбовку нашу сдвинет с места.
– Надсадится, – отозвалась Таня.
Приезжий парень разогнулся и, жалко моргая, словно собираясь плакать, уставился на Терешку. Белые, как лен, брови выступили на густо покрасневшем лице его.
– Ой, девки, зачем вы его обижаете? – умоляюще шептала, трогая Дуню за рукав, толстая черноглазая Нюрка. – Ой, уж как не стыдно вам!.. Просто какие-то бесстыжие…
– Тятя, а кто он такой? – спросила Дуня отца, когда торговцы уехали.
– Парень не дурак! Китаец говорит, что он повез в город спирт продавать. Тихоня, все краснеет. Я его просил продать спирту, так он мне дал бутылку, а больше не дал. Говорит, мало осталось. Я их знаю! Ему, видишь, невыгодно мне продавать. Он из молодых, да ранний. Гляди, он все моргает, а в городе знаешь какие деньги огребет… Он бы и вовсе не сказал, что спирт везет, кабы Ванька не сознался, кто с ним путешествует. И Овчинниковы его ждали. Будут гольдов спаивать. Вот так и живем на новом месте. Одни хлеб сеют, а другие контрабандой занялись. Их послушаешь, так все тут только и делают, что пьют. В реке, по их словам, не воде бы течь, а спирту.
Вечером Спиридон беседовал с соседом-приятелем – тамбовским богачом, мужиком огромного роста, Санькой Овчинниковым и со своим родичем Сильвестром Шишкиным.
– Давай с тобой возьмемся и превысим Родиона, – говорил Спиридон. – Я полагаю, что надо захватить эту тигру живьем и представить в Николаевск начальству, чтобы по всему Амуру объявили, какие мы охотники. Отправят ее в Петербург на корабле, а? Как ты, Сильвестр, мыслишь? Однако, и там такой животной нету.
– Как ее возьмешь? – угрюмо возражал Овчинников. – Она нас сожрет…
– Пущай попробует, – отозвался Спиридон. – Но, если уж поймаем ее живьем, Родион не будет над нами насмехаться. Живьем еще никто тигру не ловил!
– Давай мы у Родионовой тигры усы выдерем? – сказал Сильвестр. – Слыхал, что китайцы сказали? Самая цена в усах да в костях! Они лекарство из костей делают для стариков.
– Нет, я на это не согласен. Не годится, – отвечал Спирька.
– Я выдеру сам, а ты молчи! Вот придет Родион, и больше хвастаться ему нечем будет… Тигра останется без усов!
Но ни Сильвестр, ни Спирька не привели замысла в исполнение – усы у тигра ночью выдрал Терешка Овчинников по наущению отца.
Глава тридцатая
Ночью Таня слыхала, как приехал отец, что-то таскали в зимник.
«Грузы, что ль, тятя возить подрядился?» – подумала девушка.
Отец и Иван распрягли собак, покрикивая на них.
– Ты, Иван, ввел меня в грех, – сказал Родион, входя в зимник.
– За товарища надо согрешить… – усмехнулся Бердышов. – Забудем! Исправнику не вздумай сказать!
– Ка-ак! – изумился Шишкин.
Мужик совсем пал духом.
– А будешь жаловаться – самого тебя затаскают, – продолжал Бердышов.
– Не про жалобу речь, – ответил Родион. – В какое дело я попал!.. – Он сел, опустив плечи.
Иван уговаривал Родиона взять часть пушнины из запасов Дыгена:
– Бери! Все равно мне не увезти. Что ж, бросать, что ли? Подумаешь, паря, в какое дело ты попал! Как не стыдно говорить так! Я ведь не жалуюсь, а тебе не совестно изменять товарищу, сожалеть, что помог?
– Да уж что тут! – махнул рукой Шишкин. «У меня дети, что я могу сделать с Ванькой? – размышлял он. – А с полицией не дай бог связываться. Лишь бы не узнали сами. Теперь век буду в кабале у Ваньки».
У Родиона было такое чувство, словно его запутали в силки.
– Но ты не совестись. Мы с тобой, по справедливости ежели рассудить, Горюн от разбойников избавили, славное, паря, дело сделали, для своих же друзей старались. Осознай-ка!
Родион понимал, что Дыген разбойничал бы без конца, а полиция бездельничала бы. И при том беззаконии, которое было на Амуре, поймай Дыгена и привези его в город – горя не оберешься. Самих же затаскали бы по полициям. Вот и выходит: не убей – он бы ездил грабить, а убил – грех! Куда ни кинь – кругом клин.
– Все же я свою часть пропью! – сказал Родион. – Мне такого богатства не надо!
– Без ног вернулись, еле живы, спят, завтра уж спросим, – говорила Петровна всем мужикам, заходившим проведать, с чем вернулся Родион.
Она видела, что муж ее и Бердышов привезли в мешках много добра и мехов. Она опасалась, что дело тут нечисто, и это беспокоило ее. Петровна проплакала все утро.
Днем, желая узнать, что делают мужики в зимнике, она понесла к ним самовар. От того, что она увидела там, голова пошла кругом. Груды черных соболей были разложены по лавкам. Тут же лежали ружья, куртки с золочеными пуговицами. На столе, на каком-то чужом платке, грудкой было насыпано золото.
– Что же, это вы купили или как? – окончательно расстроившись, спросила она.
– Ты помалкивай, – тихо ответил Родион и кинул на жену такой яростный взгляд, что Петровна сразу ушла.
Добыча была поделена и уложена в мешки. Мужикам досталось по сотне соболей, более чем по полфунта золота, кроме того, шкуры рыси, выдры, лисы, оружие и шубы убитых маньчжуров. Собак Иван отдал приятелю.
– Теперь у тебя упряжка – красота! Полетишь, как ветер. Смотри только не попадись – гольды узнают китайских собак. Ты им уши посрезай, выстриги, как баранов.
– Пусть узнают… Все равно не утаишь.
К полудню в зимник зашел Митька. Мать не решалась сама позвать отца к обеду и послала за ним сына.
– Ты где пропадал? – спросил Родион.
– На той стороне – у гольдов в деревне был на празднике, там в медведя играли, – ответил парень.
– Я ему никогда не запрещаю с гольдами гулять, пусть дружит, – пояснил Родион Бердышову. – Что, водки много было?
Митька сел на лавку и, рассказывая про праздник, как бы невзначай водил по мешкам ладонью.
– Что это вы привезли?
– Пойдем обедать. – Родион строго взглянул на сына и поднялся.
– А ты, паря, запасливый, – говорил Иван, заходя в горницу и увидев расставленные на столе бутылки. – А тут еще книги мои… – заметил он.
– Книги ваши очень девицам понравились, – приговаривала, суетясь, Петровна.
– Вот все тут. Ничего не жалею. Что имею, все для тебя выставил, все остатки. Мяса много, как жить без водки? Жирное без водки не идет.
– Теперь я знаю, почему Овчинниковы тебя богаче, хотя ты и лучше их охотник…
– Куда мне! – перебил Шишкин. – Я так не могу. Они торгуют, а я чего заведу – прожру, пропью. Они гольдов обирают, а я пожалею, позову к себе, напою их. Хоть я и бедный, но зато я староста, потому что охотник лучше их. У нас закон – лучшего охотника выбираем.
– Пожалуй, так и золото прожрешь.
– Черт его знает! Я и сам еще не знаю, куда его девать. Спрятать ли, с рук ли его.
– Ну, думай ладом! – усмехнулся Иван.
Затеяв все дело, Бердышов нашел в Родионе помощника рьяного, страстного в борьбе против нойонов. «Уж сорок лет мужику, а он все зубы скалит, борода то и дело разъезжается. У самого ребята выросли, а он все еще удалец!»
– Ты, Родион, как малое дитя, а жаден все же.
– Я сам замечаю, что как-то мне все баловать охота.
– О господи, господи! – вздохнула Петровна. – Ты и в Тамбовской губернии такой же баловень был.
– Нет, там я про баловство не думал. Там кусок хлеба тяжело давался. Я детства не видал – на помещика работал! А на Амур пришел и как-то нравом переменился.
– Под старость лет стал забавы наверстывать, которых сызмальства не достиг. Тебе все забавы!
– Я слыхал про тамбовцев… – сказал Иван, усмехнувшись. – Это не они ли с дубинками за громом бегали, думали, нойон поехал, ограбить его хотели?
– Нет, это орловцы-дубинники: гром гремит, а они думают – барин едет. «Ванька, – говорят, – айда догоним его с дубинами». А китайцев у нас нет.
– Паря, что такое? – удивился Бердышов. – Неужто у вас никаких нет народов, кроме русских? Занятно бы поглядеть!
– Вот я смотрю на тебя – чудная у тебя морда… Мельком на тебя взглянешь – азиат… Бурят или будто тунгус. А приглядишься – нет. Русский человек… глаза, ноздри… А заговоришь, глаза блеснут – опять будто дикарь…
– Одичал! – притворно сокрушался Бердышов.
– Вот ты мне что скажи, – спрашивал после обеда Родион, – есть черти или нет? А? Я полагаю, что нет. Чертей бабы придумали, чтобы было на кого сваливать. Но все же я признаю, что иной раз не все бывает чисто. Вот вчера мы ехали, и горы были по левой стороне, потом смотрю – горы справа пошли. Где верх, где низ – понять нельзя, будто другой рекой едем. А потом все обратно установилось.
– Да, такое дело не без чертей, – смеялся Иван.
– Чертей я не признаю! Ты тоже для баловства про них говоришь. Ты любишь людям головы морочить. Я знаю, сам ни в чох, ни в сон не веришь.
– Я думал, ты чертей испугаешься – на Дыгена не пойдешь.
– Э-эх! – Родион ударил кулаком по столу. – Пусть знают, как сюда ездить! Манзы прослышат про такое дело – на тебя молиться станут. Китайцы его сами ненавидят. Только надо ожидать, когда узнают.
– Скажи по душе: все же страшновато?
– Да как сказать… Маленько есть. Да ежели тигров сожалеть, то тогда они нас поедят самих. Ваня, а ты домой не езди.
– Верно, паря, тебя нянчить останусь.
– Ванька, оставайся, скоро пасха, мы всю деревню песни петь заставим, бабам платков пообещаем, девчонкам пряников: гулянку сделаем… Я знаю тебя, ты все врешь! – вдруг воскликнул Шишкин. – Хитрый, тварь! Когда ты на реке нойона встретил, почему не сгреб? Молчи, не дам тебе соврать. Ты его нарочно отпустил.
– Нет, правда, я не знал. Какая мне выгода его отпускать?
– Ты давно в тайге шляешься, понимаешь, когда кого бить. Ты его отпустил, чтобы он жиру нагулял.
– Как же, паря, это надо знать, когда зверя бить, – засмеялся польщенный Иван. – Зачем бы мне тогда драться с ним?
– Для устрашения! Я верю, ты желаешь, чтобы нойоны сюда не шлялись. Конечно, может быть, ты потому на реке дрался, что хотел мужиков в свою компанию завлечь, сообразил повернуть их на драку. Сам пример подал, чтобы согрешили вместе.
– Чудак ты… А что, у вас в ключе выдры есть?
– Не заговаривай зубы… Я и так могу замолчать. Пойдем прогуляться. Наплевать на всех!
Мужики вышли на двор.
– А тигру-то кто испортил? – спросил Иван. – Смотри, из морды усы повыдергивали. Плохо дело… Ей без усов не та цена. А за усы китайцы все дадут.
Родион кинулся к шкуре.
– Ах, твари! Это они! Баба говорит, Ванька Галдафу ее смотрел… – И Родион побежал в избу. – Кто китайцам шкуру показывал? – заорал он на Петровну.
– Спирька тут возился с ними.
– Сейчас пойду, сгребу его за шиворот, сюда приволоку. А ты чего смотрела? Как у тебя избу не утащили? Ну, погоди, будет от меня Спирьке.
Иван вдруг засмеялся беззвучно и замотал головой.
– Ты чего? Овода напали?
– Паря, смеху! Ты бы знал, чего только про тебя не говорят!
– Мало ли! – смутился Родион. – Уши большие – слушай.
– Ты, сказывают, в тайге у гольдовских божков водку выпиваешь. Пьяный оттель выходишь…
Оба мужика покатились со смеху.
– Ну, все это пустяки, – весело сказал Родион. – У нас рядом Халбы – гольдяцкая деревушка. Там у них в лесу ящики стоят. В ящиках такие черти усатые размалеваны – куда тебе… А у меня там друг шаман. Если ящики пусты, он пошаманит, настращает гольдей, чтобы несли в тайгу водку. Мы, бывало на другой день пойдем с ним опохмеляться – из этих ящиков всю водку и выпьем. А гольды обрадуются, думают, что ее черти выпивают.
– Как же тебе шаман признался?
– Я сначала не верил гольдам, они говорили, что Позя пьет. А я думаю – не может быть. Выследил шамана, когда он прикладывался, захватил его у самого ящика. Ему деваться некуда было.
– В Халбах второй день в бубен жарят, орут, дверь заперли у Хангена и никого не пускают, – стал рассказывать Митька. – Только не Ханген, а заезжий шаман шаманит.
– Родион, пойдем поглядим, как шаман шаманит, – сказал Иван.
Вечерело. Мужики вышли из дому.
Родион лег на брюхо и полез под крыльцо.
– Ты чего, молишься, что ль?
– Я камень хочу достать. Подшутим над ними, кинем камень в окошко.
Иван повеселел.
– Ты погоди, надо бы обутку старую достать.
– Митька, сходи поищи на задах какую-нибудь старую обутку, – сказал Шишкин сыну.
– Чучело бы сделать или бы какой сучок, чтобы на бурхана походил, – предложил Иван.
Митька принес старый унт. Иван положил в него камень, набил сеном.
– Угадай в шамана! – говорил Родион. – В заезжего-то! Знать будет, как у нас шаманить.
Мужики пошли в гольдскую деревню.
– Га-га-га! – орали в одной из фанз.
Родион подошел к окошку и стал всматриваться внутрь.
– А не убьют они нас, если поймают? – спросил он.
– Темно? – спросил Иван.
– Не шибко темно. Печку закрыли.
– Что-нибудь видишь?
– Только что тень ходит, прыгает, а больше ничего.
Крики стихли. Судя по разговору, шамана угощали водкой. Снова забил бубен. Заорал шаман.
– Да, это не Ханген, – сказал Шишкин.
Бердышов продавил решетник окошка и с силой запустил обутку внутрь фанзы. На миг наступила тишина. Иван скинул свою козью куртку, накрылся ею с головой и полез в окошко. Родион держал дверь. В фанзе поднялся ужасный вой.
Бердышов поймал заезжего шамана, содрал с него шапку, ударил по голове, забрал со стола жбан с водкой и выскочил в окошко.
– Ну, теперь беги! – крикнул он Родиону и со всех ног побежал к берегу.
Шишкин спешил за ним. Мужики спустились под обрыв. Сзади выстрелили несколько раз. Иван вскрикнул.
– Ты что? – спросил Родион.
– Только чуть живой, – пробормотал Иван.
– Врешь…
– Ей-богу!.. Пуля… попала… Вот дошутились…
Приятели вернулись домой.
– Что случилось? – заходя в зимник, спросила Петровна.
– Старого белья дай, – ответил ей Родион. – Гольды его подстрелили. Всадили пулю.
– Это на счастье! – молвил Иван. – Ты свидетель… Вот теперь я чуть что славно отбрешусь… Мол, Дыген первый начал драку, и меня подстрелили, стреляли в спину… Молчи. Мы с тобой еще наживемся на этой пуле. Спасибо гольдам! А маленько бы повыше – до свидания бы! Как раз следом бы за Дыгеном!
– Значит, еще рано, еще долго пропьянствуешь.
– Нет, я много пьянствовать не собираюсь…
– И что ж ты, без конца будешь жить?
– Не знаю, кто следующий меня стрелит!
– Кто-нибудь найдется…
Мужики пошли в избу.
Глава тридцать первая
– Митька, – разбудил Родион сына, – айда за Спирькой… Сейчас спрошу его про тигру. И Сильвестра мне предоставь…
Явился Спиридон и Сильвестр. Шишкин налил им по стакану водки.
– Я не пью, – ответил с достоинством Спиридон.
– Пей, я тебе велю! – Иван содрал со Спиридона куртку и усадил его за стол. – Тебе завидно, что мы тигру убили? Не завидуй! Садись пей…
– Не хочу я твоего угощенья.
Читать бесплатно другие книги:
