Командарм. Позади Москва Таругин Олег
© Таругин О. В., 2018
© ООО «Издательство «Яуза», 2018
© ООО «Издательство «Эксмо», 2018
Несмотря на то что действие книги происходит в годы Великой Отечественной войны, автор из этических соображений и уважения перед памятью павших героев постарается не описывать конкретные войсковые операции и будет по возможности избегать упоминания вошедших в реальную историю личностей. Описанные в книге события во многом выдуманы и могут не совпадать с событиями реальной истории. Имена большинства командиров РККА изменены или вымышлены.
Автор выражает глубокую признательность за помощь в написании романа всем постоянным участникам форума «В вихре времен» (forum.amahrov.ru). Спасибо большое, друзья!
Пролог
Москва, Кремль, сентябрь 1941 года
С сожалением повертев в руке потухшую трубку, товарищ Сталин принялся неспешно выколачивать остывший и впитавший влагу из чубука пепел в массивную хрустальную пепельницу, стоящую на зеленом сукне. Покончив с этим, Иосиф Виссарионович отложил ее на самый край рабочего стола. На свет немедленно появилась одна из нескольких запасных. Вождь ломал извлекаемые из раскрытой пачки «Герцеговины Флор» папиросы, заполняя табаком потемневшую от нагара чашу и отправляя пустые картонные гильзы в пепельницу. Палец с пожелтевшим от никотина ногтем аккуратно утрамбовывал табак в трубочной камере.
Народный комиссар внутренних дел Лаврентий Павлович Берия был знаком с руководителем страны слишком много лет, чтобы не знать, что столь затянувшаяся пауза означает лишь одно: Сталин размышляет, выстраивая в голове канву будущего разговора. И мешать ему сейчас, прерывая привычный ритуал, категорически нельзя. Не просто нельзя, но даже и чревато, поскольку начать разговор непременно должен он сам. Нет, заговори Берия первым, ничего катастрофического не произойдет, разумеется. Не ворвутся представители «кровавой гэбни», наркомвнуделу не заломят руки и не потащат в «подвалы энкавэдэ» на немедленный расстрел – за неполный месяц главный куратор проекта «Мозг» чего только не наслушался…
Именно так – изначально ничем не подкрепленные предположения, что в разуме тех, кто некоторое время находился под ментальным (вот какие слова он теперь знает, да!) контролем «гостей из будущего», могут сохраниться их собственные воспоминания, полностью подтвердились! Погруженные в состояние глубокого гипноза, «реципиенты» начинали рассказывать. Причем рассказывать ТАКОЕ…
Информации было много, очень много. К сожалению, крайне разрозненной, порой обрывочной, которую еще только предстояло окончательно свести воедино и грамотно проанализировать. Чем, разумеется, сейчас и занимались особо доверенные люди. Хорошо еще, что после сеанса все испытуемые ровным счетом ничего не помнили, что было установлено абсолютно точно. А вот привлеченные к проекту специалисты уже навсегда останутся под особым контролем. Ничего страшного, впрочем, скорее наоборот: теперь им будет предоставлена возможность заниматься исследованиями без каких-либо ограничений. Своя спецлаборатория, оборудованная по последнему слову науки и техники, любые необходимые сотрудники, неограниченный бюджет… пусть работают! Пусть исследуют, изучают, выдвигают теории, пытаются их доказать или опровергнуть. Вдруг да удастся самим разработать методику переноса сознания от одного человека к другому! Последнее крайне сомнительно, конечно, и практически нереально, куда им в этом плане с потомками тягаться, ну, а вдруг нащупают какую ниточку? Это ж какие перспективы открываются, даже представить страшно…
Но не обошлось и без той самой хрестоматийной ложки дегтя из старой пословицы. По необъяснимой пока причине более-менее связные и подробные сведения о будущем дали лишь те трое, с кем «контактировал» фигурант Кобрин. Капитан Минаев, подполковник Сенин и полковник Лукьянин. Остальные, которых отыскалось пятеро (еще трое или четверо возможных «фигурантов» погибли во время боев), обладали гораздо меньшими знаниями, касающимися в основном их непосредственного задания. Знаниями, уже не имеющими особого практического значения, поскольку эти сражения остались в прошлом. О своем родном времени они помнили все – биографии, места службы, участие в боевых действиях на немыслимо далеких планетах. А вот историю Великой Отечественной и послевоенных лет вплоть до распада СССР – лишь урывками, не представляющими существенной ценности.
Лаврентий Павлович подозревал, что это вовсе никакая не случайность; не особенность их мозговой деятельности, как полагали ученые мужи. Ему отчего-то думалось, что неведомые потомки сделали так СПЕЦИАЛЬНО, но пока он держал свое мнение при себе, поскольку ни доказать, ни опровергнуть ничего не мог. Зачем, почему они так поступили? Да кто ж их поймет, потомки же! Еще и далекие к тому же… Поди узнай, что у них там в мозгах за столько столетий изменилось! Немца побороть помогают – и на том спасибо. А с остальным разберемся, мы тоже не пальцем деланные – самодержавие скинули, беляков победили, страну из разрухи подняли, промышленность с армией практически с нуля возродили… разберемся, одним словом. И не такие вопросы решали, посложнее. Как сам товарищ Сталин говорил, «нет таких крепостей, которые большевики не могли бы взять»![1]
Что же до помянутой «гэбни» и «подвалов», так эта информация оттуда же, от «гостей», суть – из будущего. Был у них в истории такой мрачный период, когда все светлое, что с советским строем связано, начали по науськиванию из-за рубежа усиленно грязью поливать. А после и вовсе великую страну на полтора десятка удельных княжеств развалили, чего даже при царе не случалось. Впрочем, чему тут удивляться-то? Что сейчас, что полвека спустя – именно тогда в будущем эта самая «перестройка» с прочей «гласностью» началась – ничего не меняется. Как стояла Россия одна против всего мира, так и стоит. Даже враги прежними остались, хоть сейчас и в союзниках числятся. Кстати, насчет нынешних союзников, Англии да США, «реципиенты» Кобрина тоже мно-о-ого чего интересного порассказали. И если задуматься, так еще неизвестно, кто из них хуже, Гитлер или такие, с позволения сказать, «друзья»…
Звук зажигаемой спички оторвал главу НКВД от размышлений. Взглянув на окутавшегося дымом Вождя, народный комиссар мысленно собрался. Все, время пришло, сейчас начнется разговор.
– Я прочитал, Лаврентий, – как всегда без предисловий начал Сталин, прекрасно зная, что собеседник поймет, о чем речь. – Внимательно прочитал, очень даже внимательно. Страшные здесь вещи. – Иосиф Виссарионович коснулся чубуком трубки лежащей перед ним папки, картонная обложка которой была девственно чиста, ни единой надписи или штампа: то, что находилось внутри, не подпадало, пожалуй, ни под один из существующих грифов секретности. Просто самая обычная канцелярская папка с безликим «ДЕЛО №» на серой поверхности.
– Страшные, товарищ Сталин, – покладисто согласился Берия. – Но не потому ли ОНИ и сделали так, чтобы мы узнали об этом заранее? И смогли все исправить?
– Не знаю, Лаврентий, – негромко ответил тот, на миг скрывшись в сизых клубах табачного дыма. – Не знаю.
И неожиданно, как он любил, сменил тему:
– Другое мне скажи. Сам как считаешь, почему только Кобрин нам свою память практически полностью, гм, передал? А остальные – только обрывки какие-то? Случайность, простое совпадение? Или так было специально задумано?
Несмотря на великолепную выдержку и опыт общения с Вождем, народный комиссар едва не вздрогнул, припомнив свои недавние мысли. Вот тебе и «держал свое мнение при себе»! Какое там! САМ мгновенно пришел в точности к такому же выводу, что и Берия, едва прочитав представленный отчет, который хоть и был достаточно подробным, но все же не содержал всей известной на данный момент информации. Но нужно отвечать, ОН терпеть не любит долгих пауз:
– Считаю, что это, скорее всего, никакое не совпадение, товарищ Сталин! – твердым голосом ответил наркомвнудел. – Ознакомившись с данными, я пришел к тому же самому выводу, что и вы. Предполагаю, «фигурант» по какой-то причине был выбран специально для передачи нам информации. Ценнейшей информации! При этом сам он почти наверняка ни о чем не подозревает.
– Объясни.
– Если б он был в курсе, просто не стал бы рассказывать все Зыкину. Помните, я докладывал? Но, судя по докладу лейтенанта госбезопасности, Кобрин определенно старался выговориться, успеть рассказать, как можно больше. Я практически убежден, что это была его личная инициатива.
– Хм, даже так?
– Именно. Предполагаю, ему было запрещено раскрываться перед нами. Но он решился нарушить – вернее, обойти – приказ своего командования и помочь нам. Как он сам считал – по собственной инициативе. О том, что примерно так и было задумано, он не имел ни малейшего представления.
– Любопытно, Лаврентий, очень любопытно. А почему же он не попытался выйти с нами на прямой контакт?
– Каким образом, товарищ Сталин? Во-первых, это означало бы уже не обойти, а прямо нарушить приказ. Во-вторых, с переданных Зыкиным слов «фигуранта» совершенно точно понятно, что Кобрин – как и остальные наши «гости» – участник некоего… – Берия все-таки замялся, подбирая подходящее определение, – научного эксперимента по проникновению в прошлое и изменению истории. Обучение же военной науке в качестве слушателей академии Генштаба, о котором они все как один рассказывают, скорее всего, либо вторично, либо, что скорее, проводится параллельно с реализацией основного задания. Хотя вполне может иметь место и третий вариант: основная часть «фигурантов» и на самом деле просто проходит тренировку, но некоторые, тот же самый Кобрин, к примеру, еще и доводят до нас важнейшую информацию. Конечно, это только наши предположения, но… Вы обратили внимание, КАК он возвращался в свое время? Капитан Минаев просто лег спать, проснувшись уже самим собой. Комбриг Сенин едва не погиб, попав под вражеский авианалет, видимо, Кобрина забрали обратно в самый последний момент, поскольку не были уверены, что его не разнесет в клочья немецкой бомбой вместе с подполковником. А вот полковник Лукьянин… тут совсем интересно. Просто потерял сознание на глазах всего своего штаба. Почему так? Ведь ему абсолютно ничего не угрожало, я это точно выяснил.
– Что думаешь? – Иосиф Виссарионович сделал новую затяжку. Выпустив дым, он отложил трубку, что означало крайнюю степень заинтересованности.
– Считаю, ОНИ сделали это специально. Как раз для того, чтобы мы обратили особое внимание именно на его реципиентов. – Берия впервые произнес этот медицинский термин именно таким образом, без выделения голосом.
– Получается, опоздали наши всезнающие потомки? – ухмыльнулся Вождь. – Мы и без них догадались?
– Именно так, товарищ Сталин. Они ведь не знали, что мы и сами придем к подобному выводу. И немедленно привлечем нужных специалистов.
– Хорошо, Лаврентий, я тебя понял. И в целом согласен, это и в самом деле похоже на правду. Почему в документах об этом не написал?
– Хотел сначала проверить. Вы ведь знаете, товарищ Сталин, я никогда не довожу до вас непроверенной…
– Ай, проверить он хотел. – Иосиф Виссарионович махнул рукой. – Как такое проверишь? Проверить такое нельзя. Можно предположить, допустить или… ПОВЕРИТЬ. А ведь нам с тобой хочется им поверить, а, Лаврентий?
– Не знаю, товарищ Сталин… – абсолютно честно – можно подумать, он решился бы соврать! – ответил народный комиссар. – Как большевик и материалист, я привык рассчитывать только на собственные силы и знания. Но… скорее да, чем нет.
– Вот и я о том же… – задумчиво протянул Вождь. – Но очень бы хотел понять, можем ли мы им доверять после всего, что они натворили с нашей страной в этом своем будущем. Ладно, Лаврентий, я еще подумаю над этим. Пока другое скажи: что собираешься делать в этом направлении дальше?
– Продолжать работу по проекту «Мозг», разумеется. Во всех смыслах. Вы даже не представляете, что все эти профессора с прочими докторами наук предлагают!
– Это-то понятно, что продолжать. А с этими – как ты там их называешь, реципиенты? – как поступишь? Оставишь у себя под особым контролем?
Этого вопроса наркомвнудел ждал давно. Ждал, но не знал точно, как правильно ответить.
– Не уверен, товарищ Сталин. Специалисты абсолютно убеждены, что они ничего не вспомнят. Абсолютно ничего и никогда. А лишать фронт грамотных, успешно повоевавших командиров, пользующихся уважением у подчиненных? Да еще и в столь сложное время? Не знаю, стоит ли…
– А если их немцы захватят? И тоже того… загипнотизируют?
– Не выйдет их еще раз гипнозом взять, – позволил себе легонько улыбнуться Лаврентий Павлович. – Я подстраховался. Повторный гипноз не поможет – мои спецы им какую-то «закладку» в мозг установили. Блокирующую, что ли. Так что гипноз им больше не опасен. При попытке ее взломать человек то ли с ума сойдет, то ли вовсе умрет. Как-то так…
– Молодец. Тогда пускай и дальше воюют. Ну, присмотришь, разумеется, но аккуратно, издалека. А насчет этих троих, которые с Кобриным контактировали? Есть такое мнение, что мы их в учебные части отправим, пусть боевой опыт передают. И тоже под особый контроль, но мягко, давить на них запрещаю категорически. Понятно, Лаврентий?
– Разумеется, товарищ Сталин. Я так и предполагал.
– Хорошо. Да, и вот еще что: этот твой лейтенант Зыкин. Виктором его зовут, да? Он группу создал?
– Создал, – хмыкнул Лаврентий Павлович. – Он сам да еще один наш сотрудник, сержант госбезопасности Колосов, которого он подобрал, пока по госпиталям ездил. Проверили, надежный. Присвоим младшего лейтенанта. Вот и вся его невеликая группа на данный момент. Ну, и еще троих я ему сам прислал, люди тоже абсолютно надежные, полностью мои. Группу Зыкин предложил назвать «А».
– Почему «А»? – искренне заинтересовался Вождь.
– Говорит, по степени важности. Мол, первая буква алфавита, поскольку ничего важнее и быть не может.
– А что, разумно, – ухмыльнулся в прокуренные усы Иосиф Виссарионович. – Ну, пускай будет «А», хорошо звучит. Присматривай за ним, толковый парень. И знает больно уж много.
– Разумеется, товарищ Сталин.
– Подкинь ему еще пяток людей, пускай работают. Гипноз – это, конечно, очень хорошо, в возможностях нашей науки я не сомневаюсь, но нам очень нужно все-таки поговорить с этим Кобриным, кем бы он ни был… и какими бы соображениями ни руководствовался. Лично поговорить, понимаешь?
– Конечно. При первом же подозрении…
– При чем тут подозрения? – повысил голос Сталин. – Мы что, на картах гадаем? На кофейной, понимаешь ли, гуще? Проанализировать все доступные сведения о ближайших сражениях и вычислить, где вероятнее всего может объявиться наш фигурант! Наверняка ведь он снова появится в одной из, гм, ключевых точек. Поскольку историю войны мы теперь, можно сказать, знаем, то сумеем и эти самые точки найти. И немедленно туда, в запасе будет всего несколько дней. Аккуратно, понятно, не вызывая подозрений. Хотя что-то мне подсказывает, Лаврентий, не станут Кобрина срочно обратно выдергивать, когда мы его отыщем. Если все так, как мы с тобой полагаем, им самим КОНТАКТ нужен. Ну, а мы? Что скажешь?
– Мы тоже давить не станем, – мгновенно отреагировал Берия, отлично уяснив идею собеседника. – Если вычислим, где… ну, в смысле, в ком нынче Кобрин окажется, – поможем, так? В конце концов, главное для нас – фашиста поскорее одолеть. И не такой ценой, как в прошлый раз случилось.
– Правильно понял, так и поступим. Думаю, в обороне Москвы он обязательно отметится, сейчас это главное направление. Практически убежден, что где-то в районе Вязьмы появится, там вскоре главные события этой осени начнутся. Так что на Западный фронт особое внимание обрати. Нужно прикинуть, в кого его на сей раз подселить могут. Ты подумай над этим, Лаврентий, это может быть чрезвычайно важно.
– Уже думаю, товарищ Сталин!
– Вот и хорошо. А я тебе немного подскажу. Смотри, как получается: уровень батальон-бригада-дивизия он уже прошел, так? Причем именно в таком порядке, по нарастающей, так сказать. Остается корпус или армия, причем, скорее, именно армия. Значит, командарм, поскольку корпуса у нас, сам знаешь, остались только кавалерийские, а это определенно не его уровень. Как бы наш Семен Михалыч ни упирался, век его любимой кавалерии остался в прошлом. – Иосиф Виссарионович усмехнулся собственной шутке. Тут же снова став абсолютно серьезным: – Потому есть такое мнение, что стоило бы, пока немного времени еще имеется, присмотреться к нашим командармам, особенно к тем, кто, по версии самого Кобрина, или погиб во время Вяземского сражения, или в немецкий плен попал.
– Полагаете, товарищ Сталин? – мгновенно напрягся народный комиссар.
– Предполагаю, – мягко поправил Вождь. – Сейчас поясню. Сам посуди, сначала Карбышев, затем Пядышев – один бы в немецком лагере погиб, другой… ну, тут понятно. А Кобрин их, так уж получается, от неминуемой смерти спас. И теперь они еще немало пользы принесут. Улавливаешь мою мысль?
– Так точно, улавливаю и понимаю. Вот только… он же не в них, хм, подселялся?
– Понятно, что не в них, генералы все ж таки. А он тогда сначала комбатом был, затем дивизией командовал. Уровень, так сказать, не тот. Зато теперь – вполне тот. Генеральский уровень. Ну, понимаешь?
– Немедленно начну работу в этом направлении.
– Вот и хорошо. Кстати, Лаврентий, раз уж такое дело, ты и за собой смотри, а то, глядишь, и в тебя кого подселят… – добродушно ухмыльнулся Вождь.
Несмотря на то что сказанное было не более чем шуткой – и оба собеседника это прекрасно понимали, – Берия, скупо улыбнувшись, ответил достаточно серьезно:
– Ну, по моей линии фигурант вряд ли пойдет – он чистый армеец. А вот касаемо вас, товарищ Сталин, как Верховного Главнокомандующего, еще ничего не известно. Вот пройдет этот самый Кобрин командармскую практику, потом комфронта станет – а следующий уровень – это уже вы, так выходит.
– Гхм, не мели чушь, Лаврентий, – едва ли не впервые за долгие годы знакомства на миг стушевался Иосиф Виссарионович. – Это уже, пожалуй, слишком, да. Перебор. Не думаю.
– Простите, товарищ Сталин, я просто пошутил, – мгновенно покрывшись испариной, торопливо ответил наркомвнудел. – Виноват. Но и вы ведь тоже не всерьез?
– Конечно, не всерьез… – буркнул тот. – Ладно, посмеялись, и будет. А то договоримся до всяких… серьезных глупостей. Ты мне вот еще что скажи: предка его нашли?
– Нашли, товарищ Сталин, – испытав нешуточное облегчение, что удалось уйти от опасной темы (и мысленно выругав себя за сказанное), кивнул народный комиссар, ничуть не удивившись, что и об этом Вождь тоже отлично помнит. – Как только выпишут, сразу доставят в Москву, буквально через день-два.
– Почему так долго искали?
– Обычная военная неразбериха. Госпиталь, куда его комбриг Сенин доставил, на следующее утро немцы разбомбили. Часть персонала и раненых погибла, вся документация, разумеется, тоже оказалась уничтожена. Но… – Берия на миг замялся, подбирая подходящее слово, – Кобрина-старшего успели еще ночью отправить через переправу. Поскольку он находился без сознания, в тыловом госпитале записали так, как в сопроводительном листе значилось – «Кубрин». Всего-то в одной букве ошиблись, но пока все выяснилось, время и прошло. Иначе Зыкин его бы еще в августе обнаружил, когда к Сенину ездил. Так совпало, что и комбриг, и разведчик в одном госпитале на лечении находились. Такое вот совпадение, товарищ Сталин…
– Чего только на войне не случается, – задумчиво пробормотал Иосиф Виссарионович. – Как с ним дальше поступить планируешь?
– Сложно сказать, он, пожалуй, единственный, кто к нашим делам вовсе никакого отношения не имеет. Подлечим пока, побеседуем якобы в связи с некими особыми обстоятельствами, связанными с комбригом Сениным. Без подробностей, разумеется, незачем ему ни о чем знать. А там посмотрим. Может, в группу Зыкина определим, может, на спецкурсы управления особых отделов[2] отправим, им такие кадры ох как нужны. Ну, или просто на фронт вернется.
– В группе Зыкина ему делать нечего! – отрезал Сталин. – Сам ведь сказал, что незачем в лишние подробности посвящать. Поэтому и усложнять ничего не станем. И в тылу держать тоже. Грамотные разведчики с боевым опытом фронту нужны как воздух. Пусть воюет, а мы немножечко присмотрим и поможем, да? Думаю, когда Кобрина-младшего отыщем, ему будет интересно узнать, где прадед служит, не зря ж он его найти пытался. Понятно?
– Так точно, товарищ Сталин! Сделаем.
– Все, Лаврентий, теперь иди.
Когда народный комиссар покинул кабинет, Сталин вызвал секретаря. Дождавшись, пока Поскребышев принесет стакан с чаем и блюдце с лимоном и уйдет, беззвучно прикрыв за собой дверь, сходил в комнату отдыха, вернувшись с бутылкой армянского коньяка. Влив в дегтярно-черный напиток пару чайных ложек алкоголя, унес емкость обратно, беззвучно ступая по ковровым дорожкам мягкими кавказскими сапогами. Выдавив в чай лимон, сделал пару глотков[3]. И только после этого раскрыл лежащую перед ним папку. Быстро, практически не глядя, перелистнув несколько страниц, нашел нужную. Вчитался в знакомый текст. Снова потянувшись к подстаканнику, задумчиво пробормотал:
– Значит, говорите, пятого марта? Двенадцать лет всего осталось? А затем Никитка придет и все изгадит? Ну, это мы еще поглядим, товарищи потомки, сколько кому осталось и кто кому на смену придет… но не сейчас, попозже. Сейчас вовсе о другом думать нужно. Вязьма, да…
Глава 1
Земля, далекое будущее, за год до описываемых событий
Негромко зашипев герметизаторами, прозрачная крышка медицинского блока плавно поднялась, застопорившись в верхнем положении. Глаза Кобрин, пришедший в себя за несколько секунд до этого, предусмотрительно не раскрывал, помня прошлый раз, когда его выдернули обратно в аварийном режиме и свет до боли в затылке резанул по глазам. Сейчас он, правда, не был точно уверен, что возвращение именно экстренное, в конце концов, ему не угрожали ни немецкие бомбы, ни снаряды. А почему кураторы «Тренажера» не дождались ночи, выдернув прямо сейчас? Ну так мало ли почему… скоро узнает, собственно. Снова до тошноты кружилась голова, и отчаянно хотелось в туалет. Про шершавый, словно наждачная бумага, язык и отвратительный привкус во рту – какое там классическое «кошки нагадили»? Пережравшие накануне слоны дружно испражнились, никак не иначе! – и вспоминать не хотелось.
– Товарищ капитан, как вы себя чувствуете? – Голос показался знакомым, и Сергей решился открыть глаза. Зрение сфокусировалось на прикрытом прозрачной маской лице лаборанта, хоть головокружение от этого лишь усилилось.
«Ничего, сейчас полегчает, – отстраненно подумал Кобрин, ощутив, как по вене прокатилась волна приятного холодка, управляемый компьютером медблок вводил необходимые препараты. – Плавали, знаем».
– Нор…мально. – Слова давались с трудом, подводило пересохшее горло. – Докладываю… где нахожусь, осознаю… все остальное тоже помню… и вас тоже помню, товарищ прапорщик Ветвицкая… глаза у вас красивые, как такие забыть…
– Гхм… прекрасно, – смутилась девушка. – Лежите спокойно, сейчас я сниму датчики системы контроля жизнедеятельности и…
– …мнемопроектор, – подсказал уже практически пришедший в себя Кобрин. – Одного не пойму, отчего горло каждый раз настолько пересыхает?
– Воздух. – Легонько касаясь кожи, медичка избавляла его тело от техногенной паутины множества датчиков. Последним легонько кольнуло предплечье, девушка извлекла внутривенный катетер. – Внутри капсулы поддерживается особая атмосфера с повышенным содержанием кислорода, в которую подаются аэрозоли необходимых для жизнедеятельности препаратов. Некоторые из них могут вызывать сухость слизистых, хоть это и индивидуальное. Подобное нужно для оптимального функционирования вашего мозга и легких. Остальные подробности вас, как я полагаю, не интересуют.
– Еще как интересуют. Только, пожалуй, не сейчас. Как вы смотрите на то, чтобы как-нибудь вечером прочитать мне небольшую лекцию на эту тему? Просто страсть как науку люблю. Все три закона Ньютона в школе учил и правило буравчика, честно-пречестно! Еще помню температуру кипения воды в зависимости от парциального давления и…
Ветвицкая, не сдержавшись, звонко рассмеялась:
– Это вы меня на свидание, что ли, таким нетривиальным способом приглашаете?
– А допустим, что и приглашаю? Нет, если полный бред несу – так и скажите, с меня сейчас взятки гладки, как предки говорили. Пост-какой-нибудь-там синдром, вам, докторам, виднее. Мозги набекрень, если попросту.
– Какой из меня доктор, – мягко улыбнулась девушка, – всего лишь лаборант и эмэнэс. А с мозгами у вас все в полном порядке, уж поверьте. Но за предложение спасибо. Я подумаю, товарищ капитан. До завтра. Тоже честно-пречестно. Можете подниматься, только медленно.
– Договорились! Только, чур, чтобы без обмана.
– Не обману, не переживайте. Кстати, как все прошло? Надеюсь, не попали к рыцарям круглого стола? – припомнила она сказанную Сергеем перед отправлением шутку.
– Пронесло, – со всей возможной серьезностью ответил он, аккуратно принимая сидячее положение. Головокружение и тошнота потихоньку отступали, зато все сильнее хотелось в туалет. – Придется им пока по старинке воевать.
Перекинув ноги через край «ванны», Кобрин при помощи лаборантки неуклюже выбрался наружу. Что там дальше по плану? Туалет, душ, шкафчик с личными вещами? Угу, именно так – и именно в подобной последовательности. А затем, надо полагать, посещение комнаты оперативных совещаний или личного кабинета начальника академии. И еще неизвестно, что именно он там услышит, зачем-то же его вернули именно так, на глазах у всех командиров. Кстати, интересно, что мужики подумали? Что их командира внезапный удар хватил? Как там в то время говорили, «апоплексический»?
– Все в порядке? – убрав руку, осведомилась девушка.
– Так точно. Разрешите идти, товарищ самый главный медицинский начальник?
– Ступайте уже, товарищ капитан, – смущенно улыбнулась та. – До завтра…
Спустя полтора часа Кобрин подошел к знакомым дверям. Мысленно собравшись, провел индивидуальным браслетом по окошку приемного датчика. Индикатор, словно поразмыслив пару секунд – «пущать – не пущать», мигнул и загорелся зеленым светом, разрешая доступ.
– Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант, – кинув ладонь к козырьку форменного кепи, доложился Сергей начальнику академии. – Слушатель Кобрин прибыл для…
– Вольно, капитан. – Генерал Роднин призывно махнул рукой. – Входи, присаживайся на свое законное место. Поговорить нам есть о чем.
– Слушаюсь. – Кобрин двинулся прямиком к знакомому креслу – тому самому, что меньше недели назад Иван Федорович назвал «его любимым». Значит, нечего и стесняться.
– Товарищ полковник нынче в командировке, так что разговор у нас будет с глазу на глаз, так сказать, – дождавшись, пока тот усядется, пробасил Роднин. – Начнем, пожалуй. Волнуешься? Хочешь узнать, отчего тебя столь резко вернули?
– Так точно, – не стал скрывать Сергей.
– Не переживай, все нормально. Это вовсе не экстренная эвакуация, как в прошлый раз. Просто НАМ было необходимо, чтобы полковник Лукьянин потерял память именно на глазах всего своего штаба – перенапрягся человек, бывает. Столько дней на нервах, почти без сна. Меньше вопросов возникнет, нежели в том случае, если б он нормально спать лег, а проснулся уже с непонятно откуда взявшейся амнезией. А так его сразу же в госпиталь отправили, где он в себя благополучно и пришел. Согласись, с точки зрения местных, достаточно подозрительно, когда подобное слишком часто начинает повторяться? Сначала Минаев, теперь Лукьянин. Да и не ты один в прошлом отметился, и другие были. Со схожими, так сказать, симптомами. Незачем нам пока излишнее внимание к себе привлекать.
«Или как раз таки с точностью до наоборот, – меланхолично подумал про себя Сергей. – И все сделано именно ради того, чтобы ПРИВЛЕЧЬ внимание того, кто ПОЙМЕТ, о чем речь. Хоть того же Зыкина, к примеру. Не зря ж Витька в его сне с самим Берией о чем-то разговаривал. Да и сон ли это был?»
Но вслух он, разумеется, ничего не сказал, при этом изо всех сил постаравшись не выдать себя ни единой гримасой.
– Так точно, понятно. Разрешите вопрос?
– Пока не разрешаю. Обожди немного, скоро все узнаешь. И не переживай – с заданием ты справился, а это главное.
– Спасибо, товарищ генерал-лейтенант! – Сергей с превеликим трудом сдержал готовую появиться на лице улыбку. Значит, и в этот раз у него все получилось! И речь вовсе не о «Тренажере» – по крайней мере, лично для него дело уже давно не в «Тренажере» как таковом! – а о том, что история ТОЙ войны снова пошла по несколько иному сценарию. Будем надеяться, гораздо более оптимистичному. Ведь если блокады Ленинграда удалось избежать, это, это… просто прекрасно! Не будет тех самых восьмисот семидесяти двух страшных дней – не погибнет под постоянными артобстрелами и бомбежками, от голода, болезней и холода почти полтора миллиона невинных – детей, женщин, стариков. Не войдет в историю знаменитый метроном, своим ритмом сообщавший людям о начале и окончании воздушной тревоги. Не увидит свет дневник Тани Савичевой – пожалуй, один из самых жутких обвинительных документов нацизма. Не появятся на одном только Пискаревском кладбище пятьсот тысяч новых, порой безымянных, могил. Не протянется по Ладожскому льду легендарная «Дорога жизни», единственная живая ниточка, соединяющая осажденный город с Большой землей…
Плюс ко всему – продолжат работу в обычном режиме военные заводы, Кировский и Ижорский, Обуховский и «Арсенал», Адмиралтейские верфи и многие другие. А это – новые танки и САУ, артиллерийские орудия и минометы, стрелковое оружие, подводные лодки и маломерные боевые корабли, разнообразные боеприпасы, в том числе и ракеты для знаменитых «катюш», военная форма и обувь – почти сотня наименований оборонной продукции; все то, в чем столь остро нуждается огромный фронт. Поэтому это и есть настоящая победа, возможно, даже более важная, чем недопущение котлов на западной границе или продлившаяся на месяц дольше оборона Смоленска!
Разумеется, полностью скрыть свои чувства Кобрину не удалось. Да он особенно и не старался, собственно. Тем более Иван Федорович прекрасно понимал, что происходит в его душе.
– Судя по твоему виду, ты осознал и проникся? – осведомился генерал-лейтенант, мягко улыбаясь. – А теперь успокойся. Ты все правильно сделал, так что молодец. Не без недочетов, конечно, но без этого в нашем деле вовсе не бывает. Настоящая война – не шахматная партия, все ходы противника наперед не просчитаешь, как ни старайся. Кстати, объясни-ка мне, почему решил не взрывать дамбу в Ивановском? Ведь логично было именно таким образом и поступить: после ее разрушения шоссе практически до самой реки превращается в болото.
– Отчасти именно поэтому и принял решение пока не взрывать, – четко ответил Сергей, ничуть не удивленный неожиданным вопросом. Но легкий акцент на «пока» все же сделал.
– Поясни.
– Уничтожение дамбы создало бы сложности не только для противника, но и для обороняющихся. Прежде всего, затопление дороги существенно снизило бы возможности танков подполковника Латышева. Понятно, что немцам с их узкими гусеницами пришлось бы куда хуже, но «КВ» и «тридцатьчетверкам» по болоту кататься – тоже не подарок. Кроме того, в зону затопления попадала часть траншей, дзотов и противотанковых артпозиций линии обороны, которые пришлось бы покинуть. Да и не задержало бы это фрицев надолго, там местность такая, что вода достаточно быстро сойдет, максимум несколько суток. Им свою горелую и битую технику чуть ли не дольше с дороги растаскивать, особенно если периодически вести беспокоящий огонь – там ведь у наших практически до метра все пристреляно.
– Что ж, логично, – кивнул Роднин. – Все?
– Никак нет… – Кобрин на миг замялся, прежде чем продолжить. – Хотелось оставить моему начальнику штаба лишний козырь, о котором противник не знает. В случае возникновения сложностей взрыв дамбы сможет существенно помочь. Пусть, как я уже упоминал, и ненадолго.
– Молодец, – одобрил Иван Федорович. – Считаю принятое тобой решение полностью правильным. И, кстати, сейчас уже можно говорить в прошедшем времени: «не сможет помочь», а «помогло». С подробностями сам разберешься, когда разговор закончим, все данные в архиве теперь имеются. Наверняка ж голову ломал, может ли появиться в будущем информация о том, что еще не произошло в прошлом? Отвечаю: не может, Сережа.
– Значит, взорвали-таки? – не удержался Кобрин.
– Взорвали. Почти через двое суток после твоей, гм, эвакуации, когда Гёпнер помощь прислал. Это помогло удержать плацдарм. Ну, а после этого у немцев уже не осталось ни единого шанса взять поселок. Бои в «воротах Ленинграда» окончательно завершились к 17 августа, прорвать линию советской обороны на Луге гитлеровцам не удалось – да и нечем уже было прорывать, выдохлись. И под Ивановским, и под Большим Сабском.
– Молодцы, мужики, удержались… – пробормотал себе под нос Сергей.
– Ты молодец, майор, – усмехнулся начальник академии. – Это ты им шанс удержаться дал, грамотно оборону наладив и серьезных потерь избежав. Заодно и судьбу генерала Пядышева к лучшему изменил. Не арестовали его, наоборот, наградили, на прошлые грешки глаза закрыв.
Смысл услышанного дошел до Кобрина не сразу. Зато когда понял, что именно произнес Роднин, брови едва ли не против воли поползли вверх.
– Удивлен, товарищ академический слушатель? – добродушно хмыкнул генерал-лейтенант. – Зря, третий год обучения, как-никак. И третье успешно выполненное задание командования. Так что поздравляю с официальным присвоением очередного воинского звания и переводом на четвертый курс! Предпоследний, кстати!
– Служу Федерации! – автоматически отчеканил Сергей, вытянувшись по стойке смирно.
– Вольно, присаживайся. Ну, все, преамбула за сим завершилась, начинаем разбор полетов. Пряники ты, можно сказать, получил, теперь пора и кнутом помахать… И для начала объясни-ка мне, товарищ свежеиспеченный майор, отчего ты, бывший комбриг-танкист, не использовал в полной мере возможности приданной танковой бригады?..
Земля, далекое будущее
Очередной год обучения прошел для майора Кобрина, пожалуй, даже быстрее, нежели любой из трех предыдущих. То ли втянулся, то ли учебный процесс уплотнился настолько, что просто не оставалось уже особого времени подсчитывать оставшиеся до переводного испытания дни и недели. А гоняли слушателей и на самом деле не на шутку. Теоретические занятия сменялась практикой на тактических и стратегических виртуальных тренажерах, и обычных, и с эффектом полного погружения. Работа с архивной информацией о давным-давно отгремевших боях прошлого чередовалась с аналитическими разборами ежедневных сводок с фронтов новой войны, пылающей в десятках и сотнях световых лет от прародины человечества. Войны, которая пока даже не собиралась прекращаться… но остановить которую должны были именно они, выпускники ВАСВ, Высшей академии Сухопутных войск Земной Федерации.
Уделялось должное внимание и физической подготовке, как индивидуальной, так и специальной. Ничего против Сергей не имел, как и остальные слушатели, все без исключения пришедшие в академию из боевых частей, каждое утро начиная с физзарядки и дважды в неделю посещая тренажерный зал. Занятия с инструкторами, спарринги с товарищами, стрельбы и марш-броски с полной выкладкой, два-три раза в год – внезапные подъемы по боевой тревоге и выбросы в удаленные районы планеты, весьма напоминающие знакомые по прошлой жизни экзамены на выживание частей космодесанта. Да, собственно говоря, и проводимые, как сильно подозревал Кобрин, по стандартным схемам – армия же, к чему придумывать что-то новое, коль имеются прекрасно зарекомендовавшие себя за годы использования методики? Одним словом, «заплыть жирком» будущим полковникам Генерального штаба определенно не светило, равно как и оказаться в роли героя древнего анекдота про бегущего генерала[4]. Смеха никто из них, реши внезапно пробежаться, уж точно бы не вызвал. Любой четверокурсник был готов сдать самые строгие нормативы боевой и физической подготовки – руководство не собиралось повторять ошибок прошлого. Время страдающих избыточным весом штабистов в пошитых по индивидуальному заказу мундирах и застегнутых «на последнюю с края дырку» ремнях прошло.
Впрочем, возможно, время летело быстро и совсем по иной причине…
За свою не столь и долгую жизнь Сергей ухитрился избежать серьезных романов, обходясь краткосрочными увлечениями разной степени влюбленности, не обязывающими обоих ни к чему серьезному. Да и когда было, собственно, этим заниматься? Сначала пять лет общевойскового училища, а затем… затем была война. Словно в той древней книге, которую Кобрин прочитал, уже став слушателем академии. На фронт он попал буквально через три месяца после выпуска, приняв под командование сначала штурмовой взвод, а затем, получив капитана, и роту. Более-менее плотно пообщаться с противоположным полом удавалось исключительно урывками, когда родной 42-й мотопехотный отводили на отдых или переформирование на одну из удаленных от фронта тыловых планет. Понятно, что в подобном случае о каких бы то ни было возвышенных чувствах и серьезных отношениях и речи не шло. Да Сергей особенно и не усердствовал, поскольку вовсе не ставил цель в обязательном порядке поскорее обзавестись семьей. Какая уж там семья, когда война идет? Зачем? Чтобы молодая жена рано или поздно получила электронное уведомление с сухой фразой «пал смертью храбрых» или «пропал без вести», пониже украшенной логотипом Минобороны «шапки»? И в одиночку поднимала детей – если таковые имеются? Как будто он не знал, каковы цифры реальных потерь в боевых частях…
Но сейчас все оказалось совершенно по-другому. Возможно, так просто совпало. Или он изменился, став иначе относиться к жизни, но отношения с прапорщиком Ветвицкой все больше и больше входили в некую пока еще неведомую Кобрину фазу. В какой-то момент Сергей внезапно осознал, что уже не столь и молод, чтобы и дальше откладывать ЭТОТ вопрос на потом. И что сейчас, пожалуй, самое время для его решения. Окончательного и бесповоротного, как говорится. Поскольку вместе с опытом и положением где-то глубоко в душе зародились и первые робкие признаки моральной усталости, о которой Сергею уже приходилось слышать от старших товарищей. Раньше это воспринималось как нечто весьма далекое, практически нереальное. Вот только это самое «далекое» и «нереальное» внезапно оказалось куда как ближе, нежели представлялось еще совсем недавно… Если отбросить никому не нужные словеса с прочими красивостями и попытаться сформулировать проще, у уставшего от постоянной ответственности за жизни бойцов и исход боевого задания Кобрина появилось острое желание иметь надежный тыл не только в бою, но и в жизни. Искать спутницу на ночь уже не хотелось – просто не видел смысла, – зато пришел срок найти женщину на всю жизнь…
Ведь если не произойдет ничего непредвиденного, через два года он получит на погоны полковничьи звезды и отправится обратно на войну, которую уже не покинет до самого ее окончания, каким бы оно ни оказалось. И поэтому ему было просто до одури важно, чтобы кто-нибудь ждал его возвращения. Неважно откуда – с нового «Тренажера» или фронта – просто ждал. И нянчил его детей, вечерами рассказывая им наполовину выдуманные истории про героического папку, который обязательно когда-нибудь к ним вернется.
А может быть, так на него подействовала та, другая война, уже давно ставшая его личной, пропитавшая до мозга костей и растворившаяся в самой крови? Всего-то за три погружения в прошлое – сколько он там провел? И месяца в сумме не будет – он увидел столько боли и смерти, столько героизма и самопожертвования, что хватило бы, пожалуй, на несколько жизней. Но, как оно порой и бывает, это лишь подстегнуло его собственную жажду жизни.
Как бы то ни было, отношения с Машей – именно так звали приглянувшуюся Кобрину лаборантку – потихоньку набирали обороты, по мнению майора (которое он пока что держал глубоко при себе) уже давненько перейдя в самую что ни на есть финальную стадию. По крайней мере, окончательное решение Сергей принял еще в середине весны, во время одной из увольнительных посетив место, где раньше никогда не бывал, – ювелирный магазин в ближайшем к академии мегаполисе. Девушка в эти выходные весьма кстати отправилась к родне, так что ему не пришлось ничего выдумывать. Теперь предстояло решить, когда и как признаться в своих чувствах, поскольку в подобных вопросах он ощущал себя абсолютнейшим профаном.
Но, как уже не раз бывало в жизни, помог случай…
– Сереж, ну что ты сегодня такой напряженный-то? Зажатый какой-то… – Грациозно перегнувшись через Кобрина, девушка дотянулась до стоящего на прикроватной тумбочке ночника, мазнув пальцем по сенсорной панели. Свет стал немного ярче, высветив погруженные в темноту углы комнаты и скомканное легкое покрывало на самом краю кровати. Склонилась над майором, проведя прохладной ладошкой по его потному лбу. – Случилось что? Или просто волнуешься? Так еще пять дней впереди, даже задание пока не получил. Да и с чего тебе волноваться, не в первый ведь раз? Подумаешь, армией немного покомандовать! Все получится. И вообще, ты у меня большой молодец!
– Нашла молодца… – пробормотал Кобрин, просто чтобы не молчать. И едва ли не против воли скользнул взглядом по выдвижному ящику, внутри которого, затерявшись среди всяких не особенно нужных мелочей, покоилась заветная бархатная коробочка.
– Молодец, молодец, знаю, что говорю! – Маша усмехнулась, пристраиваясь рядом. Немного поерзав, устроилась поудобнее и положила голову на плечо, пахнущие шампунем русые волосы коснулись щеки, знакомо щекотнули кожу. Раньше Сергею хватало и куда меньшего, чтобы всерьез завестись, однако сегодня майор был слишком взволнован. Меньше недели до начала «Тренажера», а он все никак решиться не может, который день сам себя «завтраками» кормит… а еще боевой офицер, блин! Можно сказать, две войны за плечами! Обе, правда, пока незаконченные…
– Я, признаюсь, лазила в служебные файлы, было дело.
– Ты? – искренне поразился Кобрин, на миг позабыв о своих сомнениях. – А разве можешь?
– Могу, уровень доступа сотрудника научного отдела позволяет. В принципе, не положено, конечно, но, с другой стороны, прямого запрета тоже нет. Сам понимаешь, все ваши личные дела и медкарты и в нашем ведении тоже.
– Ну, и чего разузнала, Мата Хари? – повернув голову набок и слегка отстранившись, Сергей с любопытством взглянул на девушку. – Убедилась, что Кобрин Эс Вэ не скрывает от возлюбленной законную жену с кучей детишек на какой-нибудь далекой планете? Или тебя больше пси-карта и генетический файл интересовали? И что там записано? Надеюсь, я, часом, не склонный к садизму социально опасный маньяк, нуждающийся в изоляции от общества?
– Дурак… – Маша надула губки. Не всерьез, разумеется, ровно настолько, насколько ситуация соответствовала. – И шутки у тебя дурацкие. Стукнуть бы тебя как следует по башке, да жалко, ты ж в нее не только ешь, но еще и фуражку на ней носишь. Я вообще совсем другой файл просматривала. Принципиально другой, между прочим! Тот, который именно твоих тренировок касался. Вот потому и говорю, что ты у меня – большой молодчина! Таких дел в прошлом наворотил!
– Хм… – На этот раз Кобрин откровенно не нашелся, что и сказать. – Ну, посмотрела – и ладно.
– К тому же еще и скромный! – хихикнула она. – А скромность красит мужчину!
– Мужчину красят шрамы. А вот если особист придерется, будет тебе… ну, то есть нам обоим, что слушать. Впаяют неполное служебное, меня отстранят от тренировки, тебя выпихнут на гражданку – и амба…
– Обижаете вы меня, товарищ академический слушатель, и крайне недооцениваете. – Внезапно оттолкнувшись ладошками от его груди, девушка гибко извернулась. Оседлала Кобрина, нависнув над ним. Обрамленное водопадом свободно ниспадавших волос, причудливо подсвеченных мягким светом ночника, лицо казалось чужим, лишь знакомо сверкали огромные глазищи. – Не отстранят, я ж хитрая, запрос официально оформила, мы еще за пару недель до тренировки начинаем с вашими личниками работать. Ну, в смысле, с личными делами. Так что не переживай, никто ничего не узнает.
– Коварная ты женщина, товарищ прапорщик, – пробурчал майор, ощущая, как былое напряжение потихоньку отпускает, уступая место совсем другому, гм, чувству. Тем более что сильные бедра женщины все плотнее прижимались к его телу. Может, прямо сейчас все и сказать? Вот взять – и сказать! Да, именно так он и сделает. Только горло, зараза, отчего-то вдруг пересохло, будто несколько дней в медкапсуле пролежал. Вот же, блин, никогда б не подумал, что проще в атаку на немецкий пулемет подняться или под танк с гранатой броситься, чем ЭТО…
– Послушай, Маш… – Вышло хрипло и неуверенно, аж самому противно стало. Хорошо еще, откровенного «петуха» не выдал, вот тогда уж точно был бы всем позорам позор. Но отступать поздно, нужно продолжать, развивая, так сказать, успех, коль уж вырвался на оперативный простор. – Мне нужно тебе кое-что сказать…
На губы внезапно легла узкая ладошка, ставшая за этот год такой знакомой и родной:
– Сережа, погоди, пожалуйста. Если хочешь что-то важное сказать, но пока не готов, – лучше молчи, ладно? А то испортишь все.
Кобрин аккуратно отстранил девушку, тут же усевшуюся по-турецки на краю постели.
– Да готов я, давно уже готов! Просто, понимаешь… когда впервые, оно всегда… ну, сложно, что ли?
Маша молчала, с легкой улыбкой глядя на Сергея.
– Короче, я знаю, что нужно было как-то иначе, цветы там, шампанское… но это потом, хорошо? Когда оттуда вернусь. А пока – вот…
Протянув руку, Сергей дернул на себя ящик, нащупывая коробочку с кольцом. Хорошо, что на направляющих стояли ограничители, иначе бы, пожалуй, вывалил все содержимое на пол. По самому краешку сознания мелькнула мысль встать на колени, но Кобрин вовремя понял, что в данной ситуации и в подобном виде выглядеть подобное будет, мягко говоря, достаточно глупо.
И поэтому он просто протянул ей раскрытую бархатную коробочку.
– Короче, Маша, я тебя люблю! И прошу стать моей… – снова подвело горло, но только лишь на миг, – женой! Все. Сказал. Точка. Да или нет, третьего варианта решения не предполагается. С этим тоже точка.
Внезапно став серьезной, девушка протянула руку, погладив его по щеке:
– Ох, ну почему ж вы, мужики, такие глупые-то? Или ждете до последнего, или спешите.
– Это значит да? – напряженным голосом осведомился майор, хмурясь.
– Конечно, да, товарищ академический слушатель, – рассмеялась Маша, притянув его к себе. Почти минуту обоим было не до кольца и только что произнесенных слов.
– Тогда давай палец, – чуть запыхавшись, сообщил Сергей, быстро облизнув искусанные губы и нащупывая на смятой простыне коробочку, которую ухитрился выпустить из руки.
– Какое красивое… И размер, кстати, мой, так что угадал.
– Твой, – согласился Кобрин. – Хоть я, в отличие от некоторых, по чужим медкартам не лазал. Просто глазомер у меня профессионально поставлен. И линейкой пользоваться умею. А где ты свои украшения хранишь, я уже давно срисовал.
– Можно подумать… – Еще пару секунд девушка полюбовалась на обручалку, затем обвила шею любимого руками, прижавшись к нему изо всех сил. – Я тоже тебя очень-очень люблю, милый! Знаешь, Сереж, раз уж такое дело, то и я тоже должна тебе кое-что сказать. Тоже хотела после твоего возвращения, чтобы не волновался зря, но так, наверное, будет правильнее. Ты должен знать.
И чуть слышно докончила, щекоча ухо жарким дыханием:
– Сереж, я беременна, семь недель уже…
Интерлюдия
Лейтенант Федор Кобрин, сентябрь 1941 года
– Ну что ж, товарищ лейтенант, счастливо. Искренне желаю больше к нам не попадать! – Медик энергично потряс ладонь Кобрина. – И помните, хотя бы еще неделю, а лучше две, ногу всячески щадить. Всячески. Никаких запредельных нагрузок, никаких тренировок, кроме тех, что я показывал. Сами видели, какой сложный был перелом, – просто чудо, что выкарабкались без осложнений и кость нормально срослась. Да что там кость, запросто могли и вовсе ногу потерять! А насчет мышц не волнуйтесь, атрофированные волокна быстро восстановятся, еще и повоюете, и на собственной свадьбе спляшете.
– Спасибо за заботу, товарищ военврач третьего ранга, – смущенно улыбнулся разведчик. – Все ваши наставления помню, отнесусь со всей серьезностью. Просьба у меня к вам. – Федор протянул сложенный пополам конверт, не фронтовой треугольник, а самый обычный довоенный, с зеленым гербом, надписью «местное» и пятнадцатикопеечной маркой с красноармейцем на лицевой стороне. – Вы вот Леночке… то есть виноват, медсестре Алексеевой записочку передайте, душевно прошу. Тут письмецо ей да моя полевая почта. А адрес госпиталя я крепко запомнил, напишу, как только в часть прибуду. Хотел лично попрощаться, а оно вон как вышло, говорят, с утра на склад за медикаментами уехала.
– Передам, – без улыбки кивнул военврач. – Вы ей обязательно пишите, товарищ лейтенант, она к вам очень хорошо относится. Сами знаете, каково ей после того, как узнала, что мать с младшей сестрой под бомбежкой погибла. Удачи. Ступайте, госпитальная машина вас до станции подбросит, как раз на поезд успеете.
– Еще раз спасибо. – Слегка прихрамывая и опираясь на самодельную трость, Кобрин двинулся к урчащей работающим на холостом ходу мотором полуторке, в кузове которой расселись на баулах с каким-то госпитальным барахлом несколько выписанных красноармейцев, как и он, едущих на железнодорожную станцию. Вот и все, закончился надоевший до колик «санаторий», пора и снова на фронт. Потренируется малехо, силы восстановит – и вперед. Разведчику завсегда работа найдется.
Окрикнули Федора, когда он, стянув с плеча тощий солдатский сидор с немудреными личными вещами, уже поставил здоровую ногу на заднее колесо, собираясь забраться в кузов. Устроившийся у самого борта боец протянул руку, готовясь помочь.
– Товарищ лейтенант? Погодите, пожалуйста.
Убрав ногу, разведчик удивленно оглянулся. От запыленной по самую крышу «эмки» к нему быстрым шагом, почти бегом, шел незнакомый командир со знаками различия младшего лейтенанта ГБ. Автоматически одернув гимнастерку и поправив фуражку, Федор бросил ладонь к козырьку:
– Слушаю, товарищ младший лейтенант государственной безопасности.
– Лейтенант Кобрин? Федор Андреевич?
– Так точно.
– Младший лейтенант Колосов, госбезопасность. – Федор скользнул взглядом по протянутому удостоверению, предъявленному, как и полагается, в развернутом виде.
– Слушаю вас, товарищ младший лейтенант.
Тот быстро взглянул на заинтересованно прислушивающихся красноармейцев:
– Давайте отойдем к моей машине. Разговор имеется. Не для посторонних.
– Мне в часть нужно, – нахмурился Федор. – Предписание на руках. Опоздаю на поезд – когда еще следующий будет? Сами знаете, что на дорогах творится.
– Успеете, в случае чего я вас до станции подброшу, так всяко быстрее выйдет. А и опоздаете – так сообщим в часть. Следуйте за мной.
Отметив это самое «в случае чего» и сказанное в приказном порядке «следуйте за мной», Кобрин помрачнел еще больше. Это что еще за дела такие? С другой стороны, не противиться же – как ни крути, приказ старшего по званию. Да и интересно, честно говоря, что от него госбезопасности вдруг понадобилось. Ладно, разберемся, мало ли, что им от него нужно? Может, снова про тот рейд в немецкий тыл под Смоленском поговорить хотят… хотя вряд ли, давненько дело было, фронт вон уж куда сдвинулся.
– Садитесь. – Подойдя к автомашине, контрразведчик распахнул перед ним заднюю дверцу.
Пожав плечами, Федор аккуратно умостился на сиденье. Поерзал, поудобнее пристраивая раненую ногу, уложил рядом вещмешок и тросточку с гильзой от крупнокалиберного пулемета вместо набалдашника. Колосов уселся рядом. Водитель с двумя сержантскими треугольниками на петлицах, не дожидаясь приказа, завел мотор и плавно тронул автомобиль с места, выруливая с госпитального двора.
Привычным жестом сбив на затылок фуражку и отерев взмокший лоб носовым платком, Колосов произнес:
– Уф, жарища, хоть и сентябрь на дворе. Пока до вашего госпиталя добрались, семь потов в этой коробке сошло, хоть открывай окна, хоть не открывай.
«Пытаешься наладить контакт? – мысленно хмыкнул Кобрин. – Мол, поговорим попросту – и все такое прочее? Знакомо. Нас примерно так же учили. Но вот зачем?»
– Гадаете, что у меня за дело? – словно прочитав его мысли, осведомился особист. – Не волнуйтесь, товарищ лейтенант, все в полном порядке. Ровным счетом ничего страшного не произошло, и уж тем более это никакой не арест.
– Да я, в общем-то, и не переживаю, товарищ младший лейтенант, – вполне искренне усмехнулся Федор. – С чего бы мне, собственно, переживать? Когда одной ногой на том свете побываешь, на многое, знаете ли, вовсе иначе смотреть начинаешь. А я побывал, можно так сказать. Так что абсолютно спокоен.
– Вот и прекрасно. А насчет остального? Не уполномочен разглашать, уж не обессудьте. Мое дело маленькое, доставить вас из точки А в точку Б, как в школьной задачке по арифметике говорилось. Помните?
– И где у нас точка Б, ежели не секрет? – не поддержав шутки, хмыкнул разведчик, поморщившись от боли в ноге, автомобиль резко качнуло из стороны в сторону, и он ощутимо ударился коленом о спинку переднего сиденья.
Читать бесплатно другие книги:
