Жнец Лисина Александра
— Хозяин, вам помочь? — обеспокоенно спросил дворецкий, когда я с трудом сел и отпихнул от себя ластящихся, восторженно машущих хвостами собак.
— Спать и жрать, — лаконично обозначил я свои требования.
Нортидж козырнул и, уже успев привыкнуть к моим привычкам, отправился теребить Марту на предмет обеда, а я снова упал на землю, раскинул в стороны руки-ноги и понял: все. До следующего утра я из дома ни ногой.
Когда я пришел в себя, в спальне царил полумрак, но по причине плотно зашторенных окон до меня не сразу дошло, день сейчас или ночь. И вообще, было неясно, в какое время и в каком именно мире я нахожусь.
Ответ на вопрос пришел немного позже, когда я повернул голову и обнаружил сидящую на соседней подушке Мелочь. При этом внешний вид куклы выражал крайнее неодобрение, а по поводку, помимо прочего, долетали отголоски волнения и даже досады.
— Я в порядке, — на всякий случай сообщил я, когда Мелочь привстала и вопросительно щелкнула костяшками. — Живой и даже не поцарапанный.
Она вместо ответа окинула меня выразительным взглядом и одним прыжком переметнулась на подоконник, где с некоторых пор тоже стоял большой серебряный поднос. Правда, сегодня Мелочь не стала в него смотреться. Едва взглянув на отражение, кукла отвернулась к окну, поджала под себя лапы и с достоинством улеглась, вперив неподвижный взгляд в щелку между толстыми шторами.
С ума сойти… кажется, мое чудовище научилось обижаться!
Посмеиваясь про себя и одеваясь на ходу, я поднялся с постели и вынырнул в реальный мир. Отдернул шторы, едва не отпрянув от брызнувшего с улицы яркого света. Затем заглянул в ванную, в столовую, к радости Марты, сметя со стола уже готовый завтрак. И только после этого поднялся в кабинет, прикидывая как лучше распределить вытребованные у Йена выходные. Но соблазнительная мысль о том, как бы научиться спать исключительно в схроне, оставила после себя лишь мимолетное сожаление. Увы, хотя бы иногда я должен был тратить время на нормальный сон в нормальном мире, как все нормальные люди, чтобы сохранить в порядке душу, тело и разум. Но насколько стало бы проще, если бы я научился с пользой проводить это время!
Эх…
Взяв со стола свежий номер «Столичного вестника», я мельком пробежался по вчерашним новостям, но ничего интересного для себя не обнаружил и поискал, куда бы выкинуть ненужную газету. В конце концов, бросил просто на подоконник, но потом сообразил, что могу ее попросту сжечь, и… в задумчивости остановился посреди комнаты.
Тьма, словно только и ждала приглашения, мгновенно окутала мои руки двумя сгустками темного пламени. Черный огонь молча вспыхнул на ладонях, игриво заплясал на кончиках пальцев, после чего ласково лизнул кожу на запястьях и словно молча спросил: ну что, хозяин, повеселимся?
Сжав и разжав несколько раз кулаки, я бросил настороженный взгляд за окно, но там по-прежнему светило солнце, щебетали невидимые птицы, вовсю цвели кусты вдоль обочин… а у меня в кабинете спокойно жила и прекрасно себя чувствовала первородная Тьма, которой в этом мире было совсем не место.
На пробу создав и тут же уничтожив пару простых знаков и преобразованных Тьмой заклинаний, я опустил руки и непонимающе нахмурился: они работали. Затем перебрал более сложные узоры и окончательно перестал что-либо понимать в происходящем. Как это ни невероятно, но они действительно работали. Все до одного! Словно я находился не в реальном мире, а по-прежнему пребывал на темной стороне!
Это было дико, неправильно и противоречило всему, что я знал о себе и о своем даре. Тьма — исконный обитатель глубин, и чем дальше от обычного мира, тем она опаснее и холодней. Но тогда почему, стоя здесь, посреди яркого света, я по-прежнему мог не просто ее ощущать, но и использовать? И почему, призывая Тьму в мир, который изначально был создан для людей, я до сих пор не чувствовал, что это вызывает недовольство светлых богов?
Прислушавшись к себе, но не ощутив внутреннего протеста, я решил пойти дальше и позволил Тьме охватить не только руки, но и остальное тело. Мысль о надежной, способной защитить не только на темной стороне броне теплилась в моей голове уже давно. Но лишь сейчас я неожиданно понял, как ее можно реализовать. И уже не удивился, когда прямо на глазах поверх домашней одежды начал стремительно нарастать знакомый доспех.
Тьма воспроизвела его с поразительной скоростью и с такой невероятной точностью, словно ей это ничего не стоило. Прочные, внешне похожие на кожаные, перчатки… высокие сапоги на толстой подошве… приятная прохлада нагрудных пластин и потрясающая легкость матово-черного, слегка шершавого на ощупь материала, которым Тьма с такой щедростью изволила меня одарить. Надев его снова, я внезапно понял, как же мне его не хватало. Будучи неспособным носить тяжелую броню на темной стороне, я и в реальном мире не стремился обвешиваться железом. Ни к чему привыкать к тяжести доспеха, если при переходе через границу он превратится в труху. Но теперь эта проблема самым неожиданным образом решилась. И меня поглотило всеобъемлющее, редкое для темного мага ощущение правильности происходящего.
В какой-то момент до меня также дошло, что по большому счету мне больше не требовалась ни новая одежда, ни обувь, ни оружие — все, в чем я нуждался, с легкостью могла воссоздать Тьма. Прямо здесь, в реальном мире. Точно так же, как она делала это на темной стороне. Более того, как и там, я теперь мог прятать доспех под подаренной ею одеждой. А при желании мог вообще его не снимать и время от времени лишь придавать ему нужную форму. Какая разница, будет ли это камзол, стальная броня или просто нательная рубашка? Я стал свободен в своих желаниях. И только что получил доказательства того, что даже в обычном мире маг способен жить, при этом оставаясь во Тьме.
Эта идея была диковатой, безумной, но невероятно заманчивой. А сама мысль о том, что в действительности для спокойной жизни мне, кроме Тьмы, ничего больше не нужно, оказалась настолько соблазнительной, что… подумав, я решил с ней пока не спешить.
Единственное, что мне захотелось проверить немедленно, это мысль об оружии. Становиться уязвимым в реальном мире после того, как ощутил себя почти бессмертным во Тьме, всегда было очень досадно. Но если я оказался прав насчет брони и одежды, то что мешает материализовать здесь и безотказную помощницу, которая не раз спасала мне жизнь?
Почувствовав, как твердое древко толкнулось в руку, я машинально сжал пальцы и перевел взгляд на отточенное до бритвенной остроты лезвие. Хм. Вот, значит, как ты смотришься при свете дня? Оказывается, ты не просто не имеешь блеска — как и доспех, ты, моя красавица, поглощаешь свет. Поэтому в отличие от простой железки ни когда не сверкнешь, случайно попав на солнце. Не выдашь себя блеском. А вырвешься из темноты бесшумной тенью и смахнешь башку любому, кто рискнет оказаться на рас стоянии удара.
Заметив какое-то движение на подоконнике, я быстро повернулся в ту сторону, одновременно приподнимая лезвие, но это оказалась всего лишь Мелочь. Пробравшись в кабинет по темной стороне, она сидела у окна и внимательно изучала доспех из Тьмы. Причем с таким странным видом, что поневоле захотелось спросить: каким же она видит меня сейчас? Человеком ли? Магом? Или же с того уровня, где она находилась, в моем полупрозрачном силуэте ничего не изменилось?
Едва я подумал о возвращении на темную сторону, как доспех на мне ощутимо поблек, а секира в руке стала полупрозрачной. Нет, она не исчезла совсем. Мои пальцы по-прежнему ощущали прикосновение к древку. Я чувствовал кожей приятный холодок брони. Однако видеть ее я стал лишь одним глазом. Левым. Тогда как для правого мое оружие и доспех внезапно превратились в невидимку.
В кои-то веки пожалев об отсутствии в доме зеркал, я задумчиво провел пальцами по груди. Да, броня действительно была на месте. И секиру мою пальцы сжимали по-прежнему крепко. Однако для обычного человека это выглядело так, словно рука держалась за воздух, а вместо черного металла на груди висела простая домашняя рубаха.
Изучив себя так и этак, по очереди избавившись, а затем снова материализовав доспех по частям, я с удивлением обнаружил, что могу этим управлять. И при желании сделать видимым даже часть брони, шлема, секиры. Или же убрать их с глаз долой, ничего при этом не потеряв. Не знаю, правда, как такое было возможно, однако теперь я мог не только призвать, но и вернуть Тьму во Тьму. А также обнаружил, что могу балансировать на границе миров точно так же, как это делали полноценные вампиры.
Желая проверить очередную догадку, я взял с подоконника свернутую в рулон газету и коротко взмахнул секирой. Прекрасно видимое через линзу лезвие послушно качнулось, совершив на темной стороне небольшую дугу. А вот в реальном мире ничего не изменилось… вообще ничего, кроме того, что часть газеты без видимых причин вдруг отделилась от рулона и с мягким шлепком упала на пол.
Наверное, кто-то на моем месте пустился бы в пляс от радости. У кого-то, допускаю, вполне могло бы снести башню. А кто-то, возможно, захотел бы повторить акт бессмысленного разрушения, чтобы еще раз убедиться, что все это не сон. Я же лишь задумчиво уставился на обрубок, просчитывая про себя возможные последствия. Особенно на случай, если вместо газеты окажется чья-то глупая голова. А когда до меня в полной мере дошло, что именно я сейчас сделал… когда перед мысленным взором всплыли страницы из недавно прочитанной книги… по моей спине пробежал недобрый холодок.
Фол! Кажется, теперь я знаю, какими возможностями в период расцвета темного пантеона обладали жнецы! Но только сейчас начинаю понимать, за что… и, главное, почему… их могущества в какой-то момент испугался даже жреческий Орден.
Речь ведь идет не только об оружии, способном с одинаковой легкостью разить врагов как во Тьме, так и в реальном мире. Речь о людях, обладающих умением спокойно переносить холод темной стороны. Невидимых простому глазу. Умеющих перемещаться между мирами с неимоверной быстротой. Владеющих искусством открывать прямые тропы. Живучих. Неуязвимых. Спокойно ныряющих на самую глубину. И носящих в себе ту самую живую Тьму, с которой не расстаются от рождения до смерти.
Раньше я искренне верил, что для того, чтобы убить, нужно покинуть темную сторону и хотя бы ненадолго выйти в реальный мир. Однако оказалось, что в этом нет необходимости. Да и зачем, если любой жнец даже с тем ной стороны мог дотянуться до любого смертного независимо от того, был ли у него магический дар или сан?
От последней мысли холодок на спине стал гораздо более явственным, а на лбу выступила испарина.
Демоновы силы…
Кажется, вы ошиблись, святой отец, когда утверждали, что новых жнецов в нашем мире нет и больше не будет. Потому что мои возможности больше нельзя объяснить обычным благословением или стремительным развитием темного дара. Не знаю, как и почему это стало возможным, если, по вашему же утверждению, проведенный отцом Лотием ритуал был совершенно обычным. Но что-то все же со мной произошло. Тогда, в Верле, или уже здесь, в столице. Что то, что дало мне возможность безнаказанно спуститься в первохрам и прикоснуться к темному алтарю. И больше не позволит без веской причины прийти в вашу келью, чтобы продолжить задавать опасные вопросы.
ГЛАВА 9
На улицу я выбрался ближе к полудню, когда успокоился, разложил все по полочкам и решил, что даже новые способности не заставят меня остаться дома. От доспеха и секиры, разумеется, избавился — даже в полуденную жару и на полупустых улицах была вероятность нарваться на мага, имеющего при себе визуализатор. К тому же первым местом, куда я зашел, было уже почти родное главное Управление, где не стоило привлекать чужое внимание. Однако Корна, несмотря на разгар рабочего дня, на месте не оказалось, так что мне пришлось отложить разговор насчет Роберта Искадо и ограничиться короткой запиской.
Пусть сам ищет жреца, способного вымолить для мальчишки благословение Фола. Так даже проще. Не понадобится лишний раз возвращаться в храм.
А вот конечный пункт моего путешествия располагался далеко от центра Алтира. Если точнее, притаился на окраине, в одном из самых непривлекательных для магов районов столицы, где находилось не просто много мест с повышенным магическим фоном, но где даже амулеты из-за этого порой работали со сбоями.
Чтобы добыть этот адрес, мне пришлось здорово повозиться. Но я не зря после визита в резиденцию Искадо проторчал в архиве целые сутки: ближе к рассвету сонный дежурный так хотел от меня отвязаться, что охотно назвал разделы, где годами хранились журналы регистрации посетителей, в том числе и десятилетней давности. Помогло и то, что герцог посоветовал Корну дать мне максимальный доступ к документам. И я был бы не я, если бы не воспользовался подвернувшейся возможностью и не выжал из этого максимум пользы.
Нужный мне дом располагался в самом начале длинной улицы и был, пожалуй, самым приличным строением из всех, что там находились. Невысокий, всего в два этажа, недавно покрашенный, он производил вполне благоприятное впечатление, несмотря даже на заколоченные ставни. Грязи перед крыльцом почти не было — видимо, кто-то ее недавно убрал. Старенькие ступеньки, конечно, давно следовало сменить, но если нынешний хозяин и впрямь когда-то работал в городском сыске, то скрипучие полы вполне могли играть для него роль дверного звонка.
Самого звонка или даже простого колокольчика на двери не имелось, так что в нее пришлось долго стучать. А когда дверь все-таки открылась и на пороге, источая густой аромат перегара, появился полуголый небритый субъект лет шестидесяти, я всерьез усомнился, что явился по адресу.
— Господин Ларри Уорд?
— Да, — подслеповато прищурился хозяин, одной рукой подтянув полосатые штаны. — Кто вы? Что вам нужно?
Я молча показал ему казенную бляху.
— Заходите, — буркнул этот тип, снова поддернув спадающие штаны. — По коридору направо. Там кухня. Я сейчас подойду.
Я проводил глазами сгорбленную спину со следами старых шрамов, отметил для себя дряблую кожу на боках и провисшее брюшко, но смолчал. После чего сделал несколько шагов по полутемному коридору и, остановившись на пороге указанного помещения, с некоторым недоумением оглядел захламленную кухню.
Странно, снаружи все вроде приведено в порядок, а здесь словно стая гулей порезвилась. Грязная посуда, целыми горами громоздящаяся в раковине, усеянный мусором и осколками разбитой чашки пол, немытое окно с посеревшими от пыли занавесками, да еще и источающее смрад помойное ведро, которое уже давно следовало вынести.
Не рискнув зайти в этот свинарник, я так и остался стоять на пороге, дожидаясь возвращения хозяина. Тот, судя по тому, как заскрипели доски на втором этаже, пошел наверх. Надеюсь, чтобы умыться и хотя бы почистить зубы. Оттуда вскоре донесся скрип пружин, шорох белья, звонкий шлепок и хрипловатый женский голос, что-то невнятно говорящий про «небритых козлов». Вскоре после этого стукнула дверь, послышался скрип деревянных ступенек. А еще через некоторое время из-за угла вынырнул Ларри Уорд — все в тех же полосатых штанах, но уже в майке и в накинутом сверху драном халате, из-под которого выглядывали такие же драные тапочки.
В зубах у него торчала зажженная сигарета, а сквозь дырку в кармане халата проглядывал какой-то предмет. Вероятно, амулет правды, если я правильно распознал окруживший артефакт зеленовато-красный ореол. Впрочем, заходить на кухню я все равно не стал, а лишь посторонился, пропуская хозяина, и снова занял стратегически важную позицию у двери.
— Пить будешь? — хриплым голосом осведомился господин Уорд, подойдя к столу и подвинув к себе первую попавшуюся чашку.
Я покачал головой: чашка была грязной, но хозяина это не смутило — вылив оттуда остатки старого пойла, он на булькал внутрь новое из стоящей рядом бутылки. После чего отошел к окну и, пыхнув табачным дымом, оперся спиной о подоконник.
— Ну? Чего надо? — ощерился он, показав желтоватые зубы.
Я мысленно вздохнул.
— Десять лет назад вы работали следователем в главном Управлении столичного сыска.
— Было такое дело. И что с того?
— А семь с половиной лет назад уволились оттуда по состоянию здоровья…
Уорд с мрачным видом отхлебнул из кружки.
— Сердце подвело. Тебе-то какая разница?
— Вы были последним, кто интересовался делом семьи де Ленур, — ровно отозвался я. — И последним, кто расписался за сохранность хранящихся там документов в журнале регистрации.
Да, пока я искал информацию по Роберту Искадо, то очень внимательно просмотрел заодно и те самые записи, благо дело Артура де Ленур лежало в той же коробке, что и дела парочки исчезнувших светлых. Но после смерти Оливера Гидеро мной никто не интересовался. Лишь восемь лет назад в журнале регистрации однократно мелькнуло имя Ларри Уорда, и все. Ну, если не считать Хокк, которая расписывалась за коробки, пока мы работали по делу умруна. И меня.
Возникал вопрос: зачем человеку, не имевшему никакого отношения к тому расследованию, понадобилось влезать в документы уже после закрытия дела? Кто вытащил из папки несколько важных бумаг и передал их моему учителю? Наконец, кто и зачем стер данные о моем побеге из Дома милосердия и заодно представил дело так, что в нем почти не осталось упоминаний о наличии у меня темного дара?
Признаться, я ждал разной реакции на свое сообщение, вплоть до того, что Уорд сперва поперхнется, затем поржет и, наконец, попросит меня еще раз предъявить документы. Но вот то, что полупустая кружка полетит на пол, а сам Уорд выхватит из подставки нож и почти без замаха метнет, стало для меня полной неожиданностью. Как и то, что ютившийся в его кармане амулет внезапно выстрелит очень даже приличным сгустком огня и в щепки разнесет косяк и часть стены аккурат в том месте, где только что находилась моя голова.
Уйти на темную сторону было гораздо удобнее, чем уворачиваться от летящего заклинания. Но если бы я не научился делать этого быстро, одно из двух — в меня или воткнулся бы нож, который, кстати, оказался неплохо заточен, или же влетело боевое заклятие. Сейчас такими уже не пользовались — все чаще на вооружение следователям давались заклинания с большей точностью воздействия и меньшей поражающей способностью. Но Уорд принадлежал к старой школе, поэтому и «игрушки» у него оказались довольно серьезными.
Вынырнув из Тьмы за спиной бывшего следователя, я ударил его по пальцам, в которых успел появиться еще один нож, для верности двинул локтем по затылку, заломил руки за спину и без особых церемоний впечатал в стену, заставив захрипеть от боли. Краем глаза подметив дрожащий в двери приличных размеров тесак, мысленно похвалил бывшего коллегу за меткость, после чего спутал его простеньким удерживающим заклятием и усадил на стоящий возле окна старенький стул, на всякий случай за фиксировав заклинанием и его.
— Ну что, колись давай, — хмыкнул я, встретив его ненавидящий взгляд. — Стоило хотя бы потянуть время, прежде чем так явно признаваться в содеянном.
— Да пошел ты!
— Э, нет, — отозвался я, отыскивая в кухне еще один стул и усаживаясь напротив. — Вот теперь я отсюда точно не уйду, пока не получу ответы на свои вопросы. К тому же мне понадобилось немало времени, чтобы выяснить твой нынешний адрес. Согласись, было бы обидно узнать, что я потратил его впустую.
— Что тебе нужно? Кто ты?! — процедил угрюмо зыркнувший исподлобья Уорд.
— Рэйш. Но думаю, ты уже не в первый раз слышишь это имя.
Бывший следователь только сплюнул.
— Ты не похож на Рэйша! Кретин! Неужели ты думаешь, я поверю, что хоть один из них вдруг опустился до работы простой ищейки?
— А мне не надо, чтобы ты верил. Ответь только, зачем ты подделал документы по делу об убийстве десятилетней давности и почему бумаги из этого дела оказались в кабинете Этора Рэйша вместо того, чтобы благополучно стухнуть в архиве.
На небритой физиономии Уорда неожиданно проступило странное выражение.
— Ты… как тебя зовут?
Я поколебался.
— Артур.
— Ты — его сын?!
— Преемник.
— Докажи!
Я нахмурился, но все же обвел глазами комнату и ее окрестности через линзу. А когда убедился, что Мелочь исправно стоит на страже моего покоя, стянул с правой руки перчатку и продемонстрировал фамильный перстень.
— Фу-у-у… — вдруг сдулся сыскарь, и из его глаз ушла не только ненависть, но и настороженность. — Что ж ты сразу-то не сказал?! Старик предупредил, что однажды ты меня найдешь. Но я не думал, что на это понадобится столько времени.
Я вернул перчатку на место и недоверчиво приподнял одну бровь:
— Мастер Этор сказал, что я приду? Когда?
— Развяжи… — вместо ответа буркнул Уорд, демонстративно шевельнув пальцами рук. Другие части тела у него попросту не работали. Ну, за исключением головы. — Развяжи, кому говорю! Я отдам тебе то, что он оставил!
Я окинул бывшего коллегу задумчивым взором, но было непохоже, что тот врал. Так что я счел возможным ослабить наложенные на него путы, но не стал сообщать, что при желании они не только вернутся, но и разрежут его на части.
— Спасибо, — все так же сердито проворчал Уорд, растирая онемевшие кисти. После чего поднялся и двинулся к выходу. — Идем. Документы наверху. Только не шуми — у меня жена еще спит.
Ах, вот кто время от времени все-таки убирался в этом клоповнике. Хотя для меня вообще было удивительно, что кто-то мог взять на себя труд вычистить его или хотя бы привести в порядок территорию перед домом.
Пропустив Уорда вперед, я следом за ним поднялся по ветхой лестнице и свернул в такой же темный коридор, как и на первом этаже. Дверей здесь было всего две. Одна оказалась приоткрыта, и в узкую щелку виднелась разворошенная, на удивление чистая постель, в которой кто-то сонно ворочался. А вот вторая располагалась в самом конце и была заперта на замок, ключ от которого, как выяснилось, хранился в небольшой нише над притолокой.
— Ларри, это ты? — вдруг раздался из спальни все тот же хрипловатый женский голос. — Что там был за шум? Ты что, опять ведро опрокинул?
Ларри обернулся и кинул в мою сторону настороженный взгляд.
— Я все уберу. Спи.
— Как же, дождешься от тебя, — проворчала женщина. Но потом поворочалась и затихла, больше не докучая мужу с требованиями уборки.
На цыпочках вернувшись к спальне, Уорд осторожно прикрыл туда дверь и только после этого вернулся ко второй комнате и сделал приглашающий жест:
— Заходи. Здесь немного не прибрано, но думаю, тебя это не смутит.
Подспудно ожидая, что увижу такой же бардак, как внизу, я молча вошел, но небольшая комнатка меня приятно удивила. В первую очередь тем, что в ней в отличие от кухни было свежо и прохладно. А также тем, что из мебели здесь имелось всего три предмета: письменный стол, старинный стул с уже потрескавшейся кожаной обивкой и большой книжный шкаф во всю стену, где аккуратно стояли подписанные ровным почерком папки.
Прямо рабочий кабинет, не иначе. Пыли в нем, правда, тоже хватало, но ни пустых бутылок, ни объедков, ни грязных тряпок я не увидел, из чего сделал вывод, что далеко не всегда Ларри Уорд был неопрятным забулдыгой и хотя бы в одном месте в доме старался поддерживать порядок.
— Садиться будешь? — поинтересовался он, когда я закрыл за собой дверь.
Я молча покачал головой.
— Тогда с твоего позволения я присяду… коленки все еще подгибаются, да и по башке ты меня приложил будь здоров.
Я снова промолчал. А Ларри тем временем плюхнулся на стул, придвинулся к столу и, порывшись в нижнем ящике, бросил на столешницу довольно увесистую папку.
— Этор Рэйш явился в мой дом около восьми лет назад и сделал предложение, от которого я не смог отказаться, — сообщил он, откинувшись на высокую спинку. — У меня тогда были проблемы… большие проблемы, Рэйш, но твой отец согласился меня от них избавить, а взамен попросил просмотреть все дела на некое семейство де Ленур, что были на тот момент в нашем архиве.
Я подошел к столу и подвинул к себе папку.
— С делом Дерека де Ленур он тоже велел тебе ознакомиться?
— Естественно. Я тогда в следственном отделе работал, доступ имел почти ко всем делам. Правда, кристаллов памяти у нас тогда не было, поэтому кое-какие из документов пришлось переписать для Рэйша вручную. А какие-то бумаги он потребовал изъять и принести ему.
— Что тебе показалось странным в этих делах? — рассеянно поинтересовался я, бегло просматривая бумаги в папке, но большинство уже были мне знакомы — газетные вырезки, копии проколов допроса, даже подробный отчет судебного заседания по моему делу, на котором я надолго задержал взгляд.
Уорд ухмыльнулся:
— Они все слишком чистые. Знаешь, как оно бывает — тут чуток недоделали, там слегка недоглядели, не обо всем свидетелей спросили, не везде запятые проставили. Но в целом картинка уже ясна, так что отдельные детали судом во внимание уже не принимаются. А тут — просто идеально все один к одному укладывалось.
— Почему же ты полез копаться? Все же было хорошо.
— Потому что мастер Рэйш велел это сделать. И потому, что я тоже не дурак — знаю, что настолько чисто само по себе никогда не бывает. Мне же тоже порой приходилось кое-что… хм… подчищать. И за собой в том числе. Что я, не знаю, как это делается? Или ни разу не ставил кляксы на документы, чтобы убрать оттуда чье-нибудь имя? А уж когда стало понятно, что все действующие лица, включая следователя и мага, по делу младшего де Ленура мертвы, то других доказательств уже не понадобилось.
— Думаешь, твой интерес к бумагам двухлетней давности мог кого-то насторожить?
— Не в этом дело. Когда я полез разбираться в при чинах смерти Гидеро, оказалось, что доступ к делам сотрудников ГУССа начальство закрыло, и для этого надо специальное разрешение у шефа. Я едва не дал задний ход, потому что шефа… им тогда еще был Кукнис… как раз поймали на махинациях с секретными данными, а многих из наших загребли по его делу свидетелями. После этого работать стало некому, вот нам и понараздавали жетонов на свободный допуск чуть ли не ко всем разделам. Я, конечно, сразу не полез — чего было зря светиться? Но когда все утряслось, то сумел и протокол освидетельствования по Гидеро посмотреть, и с женой его встретиться, и даже с целителем поговорить относительно состояния здоровья господина старшего следователя. Так вот, по всему выходило, что сердце-то у него было в порядке, — усмехнулся Уорд, когда я закончил читать протокол судебного заседания и отложил его сторону. — Ни на что он не жаловался, бегал как гуль, да еще и по выходным в горы выбирался, чтобы отдохнуть от суеты. С этих-то гор его однажды и привезли в холщовом мешке. Целитель сказал, что при осмотре обнаружил на теле слабые следы воздействия какого-то заклинания, но Кукнис в приказном порядке велел это в протоколе не отражать. А причиной смерти написать недостаточность сердца. Вскоре после этого Управление затрясли, как яблоню. Кукниса посадили. И, пока шло следствие по его делу, порой такие вещи вскрывались, что целитель решил помалкивать, а то и его бы привлекли как соучастника. Пришлось его до беспамятства напоить, чтобы он выдал хотя бы это. И рассказал, кто запретил ему проконсультироваться с темными коллегами на предмет сомнительной смерти сотрудника.
— А с остальными что? — взявшись за другой протокол, спросил я.
— С кем именно?
— Со свидетелями по делу младшего де Ленур. Насколько я знаю, они все мертвы.
— Там все чисто, — отмахнулся Уорд. — С виду где несчастный случай, где разбойное нападение… придраться абсолютно не к чему, за исключением того, что все смерти произошли почти в одно и то же время и были связаны лишь с одним-единственным делом. Я об этом и мастеру Этору сказал, и его это, похоже, удовлетворило.
— Так. А что насчет убийства старшего графа де Ленур?
— Я так и не понял, как это было сделано, — сознался бывший сыскарь. — Дом тогда уже был выставлен на продажу, но я нашел способ туда залезть и осмотреть кабинет и спальню. Ничего подозрительного — все было сделано чисто. Как с ним, так и с супругой. Если бы я был магом, может, и нашел бы какую зацепку, но у нас тогда даже визуализаторов не было. А из амулетов — лишь защитные да огненные. И то — не у всех.
Я ненадолго оторвал взгляд от бумаг.
— Но все же ты согласен, что это было убийство. Почему?
— Из-за Гидеро. Если уж он сфабриковал дело по младшему графу, то где гарантия, что другие доказательства тоже не подделали? Ясно же, что эти смерти связаны, он ведь не зря на все расследования напросился. Да и нетипично для благородной графини выбрасываться из окна собственной спальни. Леди, они ведь чаще вены себе режут. Или пилюли глотают. Но чтоб с третьего этажа сигать головой вниз да еще без гарантии убиться, но с очень большими шансами остаться калекой на всю жизнь… нет, в это я не верю. Хотя надо отдать должное тому, кто сдавал это дело на закрытие, эмоциональная подоплека ее поступка была прописана убедительно.
— Ты был знаком с Гидеро? — снова спросил я, откладывая в сторону очередную газетную вырезку. — Знал его лично? До того, как он ввязался в эти дела?
— Да, — неохотно признался Уорд.
— И как впечатления? Он был хорош как следователь? Или с ходу выдавал обвиняемым цену на свои услуги?
Бывший сыскарь скривился:
— Он был неплохим мужиком. Знаешь, сволочным по работе, упертым, но все же не продажной тварью. Я долго сомневался и трижды все перепроверил, прежде чем сделать какие-то выводы, но такие гладкие дела даже у него никогда не получались.
— Ему могли за это заплатить? — ровно осведомился я, во второй раз изучая копию протокола вскрытия Гидеро.
— Вряд ли, — удивил меня Уорд. — Я какое-то время присматривал за его женой, но было непохоже, что на них свалилось немыслимое богатство. Когда Оливер умер, Лорен Гидеро была подавлена, встревожена, даже напугана. И хоть Управление выплатило ей приличное пособие по потере кормильца, они никогда не шиковали. А через несколько лет, когда старший сын доучился, и вовсе уехали куда-то на окраину, и больше я их судьбой не интересовался.
Я прищурился:
— Как по-твоему, если Гидеро никто не платил за ложные данные, то могли ли на него надавить?
— Семью он любил, — подумав, ответил сыскарь. — В жене и в детях души не чаял. Так что если кому-то и удалось его на этом прижать, то ради них он бы мог, наверное, пойти на должностное преступление.
Я кивнул. В общем-то у меня в отношении этого человека сложилось похожее впечатление. Во время следствия, естественно, меня его возможные трудности не заботили, но мужик и впрямь не походил на морального урода, способного ни за что ни про что отправить невиновного на плаху.
— Что еще мастер Рэйш поручил тебе сделать?
— По этим делам? Ничего. Он сказал, что результаты его вполне устраивают и остальное он найдет сам.
— Хорошо. А по другим вопросам он тебя когда-нибудь привлекал?
— А то ж, — вздохнул Уорд. — И не раз. Но я в итоге внакладе не остался, потому что за работу он хорошо заплатил.
— Что ему еще от тебя понадобилось?
Сыскарь открыл второй ящик стола и выудил оттуда две новых папки. Каждая — раза в три толще, чем подборка документов, которую я почти долистал.
— Вот. Итог почти четырехлетней работы, которую я проводил, мотаясь по всей стране в поисках нужных сведений.
— Что это? — полюбопытствовал я, когда я он любовно сдул с папок пылинки.
— Полная… ну, насколько это вообще возможно… родословная на графа Кристофера де Ленур и его покойную супругу.
Вот уж когда я растерялся от неожиданности.
— ЧТО?!
— Ага, — с гордостью подтвердил Уорд. — Мне даже из ГУССа пришлось уволиться, чтобы заняться этой работой. Возни с ней было, скажу я тебе, до полного опупения. Четыре года на нее потратил. Всю Алторию исколесил. Кучу денежек за это срубил со старика. А три с половиной года тому он, представляешь, вернул ее обратно! И наказал отдать только тебе, если, конечно, ты когда-нибудь меня отыщешь.
Я в полном обалдении воззрился на два увесистых талмуда.
— Страницы пронумерованы, — тем временем торопливо добавил сыскарь, словно боялся, что не успеет похвастать собственными успехами. — Пояснения на полях и на обратной стороне листов. Где не был уверен, поставил синие метки, где сведения достоверные — красные. Мерным обвел уже мертвые ветки. Зеленым — еще живые. Так что на, разбирайся. И скажи спасибо, что старый пьяница сумел ее для тебя сохранить.
Я на пробу взвесил одну из папок и мысленно покачал головой. Тяжелая. Такой точно убить можно. И само собой, что разбираться с этими данными я прямо тут не буду. Это же надо все разложить, рассмотреть, а где тут разложишь? Не на грязном же полу?
— Что-нибудь еще? — подвинув папки на край, спросил я, мысленно уже прикидывая, где буду работать с документами. — Есть еще что-то, что ты должен был мне сказать?
Уорд пожал плечами:
— Кажется, нет. Все нестыковки по тем делам я подклеил в одно досье. Можешь забрать, если надо.
— Так уж и все? — усмехнулся я, сгребая на край третью папку. Естественно, я ее заберу. На досуге еще разок перечитаю. Вдруг что-нибудь упустил? — А то, что часть сведений из дела младшего графа де Ленур бесследно испарилась, ты забыл?
На лице Ларри отразилось недоумение.
— Да нет вроде. Все, что я нашел, собрано здесь. Без дураков. Можешь амулетом правды проверить.
— А то, что с Артура де Ленур были сняты обвинения, помнишь?
— Конечно. Это есть в основном деле. Я только забрал заключение о его невменяемости, которое просил у меня мастер Рэйш. И проверил мага, который его составил. Он, если ты обратил внимание, тоже умер — в том году ему как раз исполнилось бы сто лет. А вот графенку не повезло — после всех потрясений, что на него свалились, бедолага съехал с катушек и даже после того, как нашел убийцу брата, в себя не пришел. Так что дело-то его потом за крыли, но сам он до сих пор сидит за решеткой. Только не в тюрьме, а в Доме милосердия.
— Ты в этом уверен? — вкрадчиво спросил я.
— Конечно, — фыркнул Уорд. — Сам его там навещал. Еще семь лет назад, когда копался в его деле и убирал от туда сведения о его нынешнем местонахождении.
Я уставился на бывшего коллегу тяжелым немигающим взглядом.
Что за чепуха? Он хочет сказать, что под моим именем в доме для умалишенных до сих пор кто-то находится?! Да нет, не может быть! Мастер Этор заинтересовался моим происхождением только тогда, когда я смог вспомнить прошлое, а это случилось почти через год после того, как мы впервые встретились. Лучшее, что он мог, это послать в архив Уорда и потребовать, чтобы тот убрал из моего дела кое какие сведения. Но что же тогда произошло? Почему мастер Этор предпочел изъять из архива данные о том, что «Артур де Ленур» по-прежнему находится в Доме милосердия, и позволил остаться штампу «без вести пропавший»? Наконец, каких именно богов я должен благодарить за многолетний покой и отсутствие внимания со стороны Ордена? Ведь если бы не двойник, меня бы уже загоняли как бешеного пса!
— Жизнью тебе клянусь, что парень бешеный, — не понял моей реакции Уорд. — Его вообще из клетки не вы пускают. Сырое мясо жрет, на людей бросается. Была б его воля, он бы меня прямо там и разорвал. Ума не приложу, что мастеру Этору от него понадобилось…
— Я обязательно это выясню, — тихо пообещал я, забирая со стола документы.
— Эй, Рэйш! — окликнул Ларри, когда я дошел до двери и взялся за ручку.
Я обернулся.
— Я был не прав, — ухмыльнулся он. — Ты не кретин. Добывать информацию нелегко. И намного легче сделать это, находясь внутри системы. Только имей в виду: всякий раз, когда ты появляешься в Управлении, пользуешься казенными артефактами или просто заглядываешь в архив, сведения об этом тут же отправляются в папочку с твоим именем. На молчание архивариуса тоже не надейся. Рон, может, говорить по-нормальному не умеет, но орденцы уже давно придумали устройство, которое позволяет передавать полученные архивариусом сведения шефу. Имей в виду, в призрачной башке этого чувака хранятся данные обо всем, что там происходит. Кто и когда пришел. Какие коробки запросил. В каких делах поковырялся… сейчас, говорят, еще сферы какие-то придумали? Будь уверен — все твои запросы при необходимости можно будет отследить. Так что соблюдай осторожность и поменьше используй выданные Управлением приборы, если хочешь найти кого-то, не привлекая внимания.
ГЛАВА 10
Сгрузив все папки в схрон для вящей безопасности, я откровенно заколебался, куда отправиться — в Дом милосердия или сперва в первохрам. Вопрос был серьезным: выяснить, что за бедняга мучается вместо меня, следовало как можно скорее, но после каверны я наверняка буду неспособен на длительные переходы. С другой стороны, прямо сейчас врываться в переделанный монастырь особого смысла не было — подходящей легенды, чтобы оправ дать свой интерес к безумцу, я не придумал, а рыться в монастырском архиве посреди бела дня без разрешения местного начальства и выяснять происхождение двойника было неразумно.
В конце концов, я решил совместить оба дела и, прежде чем уходить из дома, захватил из схрона хронометр. А когда заявился в храм, первым же делом установил колбы в нужное положение и сделал метку, чтобы до ночи успеть не только поработать, но и отдохнуть.
Алтарь на мое возвращение отреагировал не сразу. Когда я вошел, он еще дремал, прикинувшись, как и раньше, простым камнем. Но стоило подойти и шлепнуть его по боку перчаткой, как «наковальня» тут же растеклась большой серебристой лужей, а уже потом собралась в человека.
— Поработаем? — предложил я, когда он с недоверием воззрился на мою персону. — Только хронометр не трогай и служителя моего не обижай. Они мне еще понадобятся.
На прибор алтарь даже не взглянул — видимо, посторонние устройства в храме его не напрягали. А вот мнущаяся на последней ступеньке кукла напарнику не понравилась. При виде нее он возмущенно булькнул, по полу от него к лестнице моментально прокатилась серебристая волна. Но стоило мне выразительно кашлянуть, как алтарь тут же сбавил обороты, и ни одна капля до запрыгнувшей на потолок Мелочи так и не долетела. Правда, и лужа от входа далеко не утекла, а при малейшей попытке куклы покинуть арку выразительно вздымала зеркальный гребень, недвусмысленно намекая, что чужаков на своей территории не потерпит.
В конце концов, мы договорились так: кукла не отходит от входа дальше чем пара шагов, а я не бью никому морду, пока она остается невредимой. Алтарю такие условия по душе не пришлись, но выгонять Мелочь лишь потому, что кому-то не нравился цвет ее глаз, я был не намерен.
Восстановление статуи Фола на этот раз протекало быстрее и гораздо легче, чем накануне. Во-первых, я теперь лучше понимал, что от меня требуется, а во-вторых, заранее наелся до отвала, чтобы раньше времени не устать. Если бы на нижнем слое работала магия, то и вовсе прихватил бы по совету Нортиджа пару десятков накопительных амулетов. Но увы, этот вариант отпадал, поэтому пришлось засечь время по хронометру и временно превратиться в каменщика, причем не самой высокой квалификации.
Когда мы только начали выкладывать второй слой, меня заинтересовал вопрос, каким именно образом камни второго ряда будут держаться на первом. Божественное притяжение поможет? Или, может, стоило их как-то скрепить, чтобы держались вместе? Но все оказалось до безобразия просто: если первый ряд намертво прилипал собственно к постаменту, то для второго на каждом осколке ручеек оставлял серебристую капельку. И после того как осколок точно вставал в предназначенный для него паз, трещина между камнями заполнялась зеркальной «соплей», а затем сама по себе исчезала. Так, словно именно алтарь играл роль скрепляющего раствора и именно его силой божественное вместилище напитывалось по мере восстановления.
Понаблюдав некоторое время за процессом, я задался еще одним важным вопросом: если на каждый отломок алтарь расходует накопленную в себе силу, то хватит ли ее на целую статую? Камней по округе валялась не одна тысяча. А если вспомнить про остальные пять статуй, то и в несколько раз больше. Но алтарь-то у нас всего один! Да и то поеденный нежитью.
Алтарь, впрочем, на высказанное вслух сомнение лишь пренебрежительно фыркнул. Ну, в его исполнении — вроде как булькнул. После чего вытек из-под обломков, растекся тонким слоем сперва по полу, потом зачем-то полез на стены, в последний момент все же обогнув настороженно взирающую на нас куклу. А затем и на потолок замахнулся, попутно убрав оттуда последние следы пребывания вампиров и облицевав собой гигантский зал изнутри, превратив его в одну большую зеркальную комнату.
После этого до меня все же дошло, что занятая им площадь во много раз больше того пространства, которое могла бы покрыть зеркальная жижа, составлявшая собственно «наковальню». А когда я поинтересовался, каким именно образом алтарь это делает, он снова стал человеком, пластично перетек с потолка на пол. Наконец протянул ладонь, на которой дрожало и переливалось три крохотных капельки, и выжидательно замер.
Я, признаться, тоже. И лишь когда капли на его руке одновременно поделились сперва на три, затем еще на три… и так до тех пор, пока на пол не полилась целая река из крохотных шариков, начал что-то соображать.
— Так ты самовосстанавливающийся! — присвистнул я, заметив, что образующаяся лужа не вливается в алтарь, а растекается вокруг нас полноводным ручьем. — Значит, исчерпать тебя по определению невозможно!
Но в этот момент кажущийся бесконечным поток внезапно остановился, а «зеркальный» с досадой качнул головой.
— Что? Неужели можно?
— Буль, — огорченно подтвердил он и вырастил на руках сразу по три десятка зловеще шевелящихся щупалец, недвусмысленно намекая на вампира.
— Понял. Вопрос снимается. Но ведь защита у тебя все равно какая-то должна быть?
— Буль-буль.
Сверкающий человек мгновенно поблек, а затем и окаменел по-настоящему, став похожим на обычную статую. Ни звука, ни блеска, ни движения. Я даже подошел и постучал по нему костяшками пальцев, но нет, без дураков — он и впрямь целиком обратился в камень.
— Что ж, логично, — кашлянул я, отнимая руку. — Если не можешь убить или сбежать, то придется прятаться. А под такой броней до тебя даже высшей нежити сложно добраться. Я другого не понимаю — если ты так важен для Фола, то какого рожна он тебя тогда не прикрыл?
Алтарь немедленно ожил и огорченно указал на груду битого камня.
— А если их собрать, тебе полегче будет?
Алтарь снова стал лужей, щедро расплескался по полу и стенам, а затем демонстративно, один за другим, запечатал зеркальными дверьми все шесть выходов из храма. Причем двери были толстыми, надежными, словно отлитыми из стали. Такие не то что тараном не вышибить — даже демону будет проблематично одолеть. Правда, дер жались они закрытыми всего пару мгновений, а затем алтарь недовольно булькнул, снова собрался в человека и всем видом показал, что выдохся.
— Вот оно что, — снова присвистнул я, когда он картинным жестом закатил глаза и сделал вид, что вот-вот грохнется в обморок. — Сейчас у тебя, значит, сил на это не хватает. А у бога нет нормального вместилища, чтобы передать тебе хоть каплю из своих!
«Зеркальный» перестал паясничать и огорченно кивнул.
— Все ясно, — вздохнул я, подумав, что жизнь у этого чувака на протяжении последней тысячи лет была на редкость тоскливой. — Пошли работать, что ли? Время до вечера у меня еще есть…
Как ни странно, но сегодня я вымотался гораздо меньше, чем накануне, несмотря на то что со вторым рядом мы закончили даже чуть раньше, чем я планировал. Однако от третьего, несмотря на настойчивые уговоры «зеркального», все равно был вынужден отказаться.
— Все завтра, Ал, — устало выдохнул я, поднимая с пола хронометр. — Мне надо закончить кое-какие дела и отдохнуть.
— Буль! — возмущенно отозвался алтарь, которому я для простоты общения решил дать имя. А затем, выражая негодование, он утек на свое обычное место и снова окаменел.
— Конечно, «буль», — согласился я. — Какая тебе разница: три камня мы сегодня не доложим или всего два? Понимаю, что ты и так долго ждал, но день-два роли не сыграет. А если я сорву спину или истощусь, тебя устроит неделя вынужденного отдыха?
«Зеркальный» обиженно промолчал.
— Ну и хрен с тобой, дуйся, — отмахнулся я и, свистнув задремавшей на дальнем уступе Мелочи, направился к выходу.
Какое-то время за спиной было тихо, словно алтарь обдумывал мои слова. Но когда я подошел к лестничной арке и поставил ногу на ступеньку, по стене рядом с ней пробежал тоненький ручеек. И, сложившись в короткое, но емкое «жду», с шелестом убежал обратно.
— ВЗЫВА-А АЙ…
— Да демон тебя забери, сколько же можно мешать мне спать! — с чувством проорал я, в очередной раз подскочив с постели. Подушка подо мной была мокрой — хоть выжимай, тело блестело от пота, а внутри все вибрировало от дурацкого голоса, благодаря которому я уже третью ночь видел кошмары. — Я понял уже! Когда буду тонуть, обязательно позову! Неужели надо каждую ночь это повторять, чтобы стало ясно, что я услышал?!
Отдышавшись, я вытер со лба холодный пот и взглянул за окно: еще темно. Но ночь сегодня была на редкость светлая, лунная. Самое время для загородных прогулок.
Машинально поискав взглядом Мелочь и не найдя ее на подоконнике, я с опозданием вспомнил, что после возвращения из храма снова отправил ее к мальчишке Искадо. После чего неохотно встал, пригладил мокрые от пота волосы и со вздохом пошел собираться.