Пианино из Иерусалима Малышева Анна

Александра, жадно созерцавшая новый мир за окном, встрепенулась:

– Пару лет. Мы познакомились на одном аукционе, я там представляла владельца. И сперва мы дико враждовали! Марина практически сорвала эти торги. Но потом она мне очень помогала, и мы подружились. На сегодняшний день можно сказать, у меня ближе подруги и нет.

– У Марины непростой характер, – заметил Павел. – Она все еще одна?

Художница помедлила, прежде чем ответить. Она очень не любила обсуждать кого-то за спиной, особенно если речь шла о личной жизни. Ей вспомнились слова Марины о том, что Павел за ней ухаживал. Его интерес был понятен. «Да и скрывать тут нечего!»

– Одна, – просто ответила Александра.

– Она говорила вам, что мы собирались пожениться? – голос прозвучал сдавленно, с наигранной беззаботностью. – Сто лет назад.

– Нет, этого Марина не говорила. – Александра сощурилась – в глаза ей ударили солнечные лучи, пробившиеся между бетонных уродливых коробок. Машина ехала по промзоне, вокруг громоздились склады, застывшие подъемные краны, контейнеры, тут и там виднелись разрушенные дома с обвалившимися балконами. Некоторые здания были обитаемы – на перилах балконов сушилось белье.

– Собирались… – повторил он. Александра видела его внимательный взгляд в зеркале заднего обзора. Глаза у него были голубые, усталые, веки покраснели. – К счастью, так и не поженились. Такие люди, как мы с ней, не должны жить вместе. Короткий роман – да. А семья – нет.

Александра промолчала, удивляясь такой откровенности незнакомого человека. Кроме того, Марина совершенно иначе упоминала об их с Павлом отношениях. «Старый знакомый, она сказала. Старый знакомый, немного за ней ухаживал. Но роман? Планы на свадьбу?»

– Я женился вскоре после нашего с Мариной разрыва, – продолжал Павел. – Собственно, из-за Дианы мы и расстались. Потом мы с женой уехали в Израиль. А сейчас мы разводимся. Это такой тягомотный процесс, вы себе не представляете!

Александра продолжала хранить молчание – она просто не знала, что отвечать. Да Павлу, судя по всему, и не требовались ответы – он говорил много и охотно, как человек, долгое время страдавший от отсутствия слушателей.

– Раздел имущества… Расходы на адвоката… Все, все оплачиваю я! Диана с виду – сущий ангел, но у нее оказались очень острые зубы! Так оно часто бывает. Ей удалось доказать факт моей неверности – она установила в нашей квартире камеры наблюдения, когда я был в отъезде, и естественно, мне об этом не сказала. И теперь я должен ей кучу денег. Это счастье еще, что мы поженились не в Израиле, а в России, иначе она бы с меня с живого шкуру содрала! Здесь развод – это…

Павел сделал такое движение, словно выкручивал из потолка машины невидимую лампочку.

– Пришлось съехать на съемную квартиру, в трущобах… Я официальный банкрот. И самое глупое, что Диана продолжает меня преследовать. Казалось бы – уничтожила человека, так оставь его в покое! Но нет. Она заявляется ко мне без звонка, следит, проверяет, подружилась с квартирной хозяйкой за моей спиной… Боится, как бы я от нее лишний шекель не скрыл. Поэтому я вас к себе и не приглашаю. Во-первых, мне просто негде вас устроить, во-вторых, если Диана заявится, это будет… Неприятно, мягко скажем.

Александра протестующе подняла руки:

– Нет-нет, я прекрасно устроюсь в отеле! У меня есть бронь.

– В каком отеле? В Хайфе?

– Да, сейчас скажу. – Она порылась в сумке, достала распечатку с бронью, зачитала название и адрес. – Бронь на три дня.

– Отлично, это отель у самого моря, – кивнул Павел. – Неплохой. В декабре там должно быть народу немного. У вас дела в Хайфе?

– Мне потом понадобится грузовой морской порт в Хайфе, – сообщила Александра. – А вообще, мне нужен Вифлеем Галилейский.

– Да ну?! – мужчина повернул к ней голову. Машина снова стояла на большом перекрестке, справа и слева затертая фурами. – Бывал там однажды, очень милое местечко. И что там, в этом Вифлееме?

– Надо забрать оттуда старое пианино и отправить в Москву, – улыбнулась Александра. – Работа совсем не творческая, как видите.

– Это какое-то редкое пианино?

– Да вроде бы нет. Просто старое. Семейная реликвия, как я понимаю.

– Перевозка будет стоить бешеных денег, – задумчиво произнес Павел.

– Это дело заказчика, он платит, – сдержанно ответила Александра.

– У меня в морском порту, на таможне, есть старый приятель, он все ходы и выходы знает, – после минутного раздумья сообщил мужчина. – Я с ним свяжусь.

– Это будет здорово! – искренне отозвалась Александра. – Я в Израиле впервые и совсем здесь не ориентируюсь. Я очень вам благодарна!

– Да бросьте, – фыркнул Павел. – Я только рад отвлечься от всей этой мороки с разводом. Бывают дни, когда жить не хочется. Я дал себе слово – как только разведусь, на пару недель уеду в Москву. Нужно переключиться. Очистить голову… Значит, я везу вас в отель, а потом? Когда вы собираетесь в этот сказочный Вифлеем? Туда ведь без машины не доберешься, пожалуй. Насколько я помню, от шоссе туда ходит какой-то местный кислый автобус, пару раз в сутки. Это же просто мошав, да еще на отшибе.

– Я планировала несколько часов отдохнуть, связаться с человеком, у которого должна забрать пианино, и сразу ехать. Сегодня же.

– Ну, тогда мы так сделаем – я вас отвожу в отель, вы занимаетесь своими делами, потом просто позвоните мне и скажете, что готовы ехать. Я через двадцать минут буду у вас, и мы отправимся в Вифлеем.

– Мне неудобно… – начала художница, но Павел ее остановил:

– Бросьте, это вы мне делаете одолжение. Я в последние дни сам не свой. Спать не могу. – Мужчина провел тыльной стороной ладони по щеке, послышалось легкое похрустывание отросшей щетины. – Кто-то снимает стресс алкоголем, а я не люблю этого. Мне нужно на что-то отвлечься. Ничего, что я все время разговариваю? Это я чтобы не уснуть. Ночью глаз сомкнуть не могу, а днем на ходу засыпаю.

– Конечно, говорите! – воскликнула Александра.

– Нет, теперь вы расскажите мне что-нибудь, – усмехнулся Павел.

– О чем?

– О Москве.

– А что?

– Все равно что, – ответил он. – Все равно.

Она смотрела на море сверху, с балкона восьмого этажа. Серое всклокоченное море, пустая линия пляжа. Справа – очертания порта, вдали – трубы. Слева – закрытые кафе, дорожка для пробежки и вдали – трубы. Далеко в море Александра различала очертания нескольких судов. Дул сильный ветер, растрепанные пальмы яростно шумели ветвями, похожими на плавники летучих рыб. Пока Александра отсыпалась после ночного перелета, ясное утро сменилось темным днем. С моря шли грозовые тучи.

Александра запахнула на груди махровый халат, еще раз жадно вдохнула морской воздух и вернулась в номер. Художница проспала чуть больше трех часов, настежь открыв дверь на балкон и глубоко зарывшись в гостиничные белые одеяла, но у нее было ощущение, что она великолепно отдохнула. Перевалило за полдень.

Широкая кровать манила снова прилечь, но Александра присела в одно из кресел и взяла телефон, поставленный перед сном на подзарядку. Звук она на время сна отключила и теперь обнаружила два неотвеченных вызова. Марина Алешина и Илана. В телефоне заказчица была записана просто по имени, ее фамилия была Александре до сих пор неизвестна, но значилась где-то в бумагах – на прощание Илана, помимо аванса и картины, вручила художнице синий пластиковый конверт с бумагами, среди которых была и копия ее паспорта. Илана выступала получателем груза, который предстояло отправить из Израиля в Москву.

Отчаянно хотелось кофе. Александра с удовольствием обнаружила чайный уголок – на столике стоял электрический чайник, чашки и поднос с пакетиками растворимого кофе, чая, сахара. Спускаться в ресторан или кафе не хотелось. Звонить и заказывать кофе в номер не хотелось. Хотелось просто смотреть на море.

– Потрясающе, – сказала она через несколько минут, выходя на балкон с чашкой дымящегося черного кофе. Она высыпала туда все пять пакетиков. Получился горький напиток не самого приятного вкуса. Тем не менее ей удалось очнуться от сонливости. – Просто потрясающе!

Замечание, конечно, относилось к морю, которое продолжало набрасываться на прибрежный песок, еле различимый под хлопьями серой пены. Александра присела в плетеное кресло, изрядно отсыревшее, и, поставив чашку на плиточный пол, набрала номер Марины.

– Добралась? – немедленно раздался в трубе знакомый сочный голос. – Павел мне тут ночью писал, просил твои приметы и фото. Встретил?

– Встретил, отвез в отель, обещает помогать с отправкой груза. Просто золотой человек!

Марина засмеялась:

– Ну, я бы сказала, что это не чистое золото, а позолота, и довольно тонкий слой! Иногда на него находит желание быть милым, оказывать услуги, причем от чистого сердца, вполне бескорыстно. Но вообще, это не самый приятный человек, с которым мне довелось общаться. Надеюсь, он изменился и тебе с ним больше повезет. Сама знаешь: что одному – яд, другому – мед…

– Да у меня нет никаких планов на него, – улыбнулась в трубку Александра.

– И не надо! – горячо поддержала ее Марина. Пожалуй, излишне горячо, как показалось художнице. – Нельзя связываться с мужчиной, который угрожает самоубийством, если его отвергли.

– Мне такие кавалеры не попадались, но ты права – это слишком сильные страсти. Я человек тихий, скромный.

– Нет, ты не подумай, что у меня тут есть какая-то личная заинтересованность, – продолжала подруга. – Но я просто обязана тебя предупредить. Паша очень влюбчивый. И ужасно тяжело переживает поражения.

– У него не будет времени в меня влюбиться, – рассмеялась Александра. – Сейчас я ему позвоню, и мы поедем куда-то в деревню, как я поняла. А потом в морской порт. И если все пойдет хорошо, я надеюсь уже завтра улететь в Москву. Мне надо готовиться к аукциону.

– Да пес с ним, с аукционом, – вздохнула Марина. – Неужели так не терпится вернуться в нашу слякоть? У тебя там море где? Рядом?

– Метрах в пятидесяти. Я на него смотрю.

– Зараза, – с чувством прокомментировала ее ответ подруга.

Перебросившись с Мариной еще парой реплик, Александра закончила разговор. И поняла, что тянет время – прежде всего она должна была позвонить Илане. Она не могла решить, стоит ли сообщать заказчице, что звонил Генрих? Его звонок был по меньшей мере неприятен. «И могут быть проблемы, несмотря на то что картина ему не принадлежит!»

Пока она размышляла, Илана позвонила сама – ее имя отразилось на экране ожившего смартфона.

– Вы не брали трубку, я уже пыталась дозвониться. – Голос казался на удивление близким и молодым. – Как добрались? Где вы, в Хайфе? В отеле? Уже были в Вифлееме?

– В Вифлееме? – Александра пригладила ладонью растрепавшиеся на ветру волосы, словно стараясь унять заодно и разбегавшиеся мысли. – Нет, но я сейчас туда собираюсь. Надеюсь вечером порадовать вас новостями.

– Ничего не случилось?

Вопрос поставил художницу в тупик. Она вопросительно посмотрела на свое отражение в балконном стекле.

– Все в порядке, – осторожно ответила она. – А что? Что-то может случиться?

– Всегда что-то может случиться, – невозмутимо заметила Илана. – Просто голос у вас был такой… Напряженный. Вы должны мне сразу сообщать обо всех затруднениях, вы помните, я вам говорила? О любых, самых мелких. Да вообще обо всем, до мелочей.

– Да, да, конечно… – Александра, наконец, решилась. – Знаете, о первом затруднении я вам уже могу сообщить.

И передала заказчице содержание вчерашнего телефонного разговора с Генрихом.

– Ваш супруг ясно заявил, что против отправки картины в Израиль и против того, чтобы пианино ехало в Москву, – подытожила Александра. – Я думаю, вы должны это знать.

– А я знала, – спокойно ответила Илана. – Жаль, что он вас смутил. То, что он против, не должно вас волновать. Я банкет заказываю, я за него и плачу. Он не имеет никакого права вам указывать.

– Примерно это я и постаралась объяснить вашему супругу, – вздохнула Александра. – Что мне ему сказать, если он позвонит еще раз?

– Он не позвонит. – Голос Иланы прозвучал жестко, и художница была готова поклясться – в нем ясно слышались презрительные нотки. – Обычно ему хватает одной отповеди. Я с ним сама разберусь. Давайте не будем больше это обсуждать. Лучше повторим ваши действия. Вы едете в Вифлеем и обращаетесь по адресу, который я вам дала. Вы должны найти Ракель Хофман, она работает гидом-волонтером в Музее истории мошава. Утром я написала ей, что вы приехали. Она готова принять картину и передать вам пианино. Платить ничего не надо. Картина передается в дар Музею мошава. Пианино, как думала Ракель, тоже являлось экспонатом музея, но потом выяснилось, что ни в одной описи оно не значилось. Так что это просто старый, не имеющий никакой ценности инструмент, который много лет простоял в сарае. Ракель с удовольствием от него избавится. Она предупредила, что пианино в плохом состоянии. Все предельно ясно, так?

Александра кивнула, забыв, что собеседница не может ее видеть.

– Вы отправляете пианино в Москву, и ваша миссия выполнена, – закончила Илана. – Только не откладывайте визит на завтра. Я заинтересована в том, чтобы все совершилось как можно быстрее. И без того много времени потеряно с Филом. Я должна была сразу понять, что на него где сядешь, там и слезешь…

– Я постараюсь сегодня же все и закончить, – пообещала художница. – Что ж, если вопросов больше нет, я приступлю немедленно.

– И да, если вам снова будет звонить Генрих, просто не отвечайте, – раздалось в трубке. – У него и всегда-то характер был неважный, а с возрастом и вовсе испортился. Каждый день новая блажь или новые страхи. Удачи!

И она дала отбой.

Александра взглянула на часы и набрала номер Павла. После нескольких долгих гудков ей ответил сонный голос. Художница поспешила извиниться:

– Я вас разбудила? Все, кладу трубку.

– Нет-нет, я не спал, так, валялся! Едем?

– Мне ужасно неудобно вас эксплуатировать…

– Да в чем неудобство-то? Я уже и машину заправил. Через полчаса спускайтесь, буду ждать внизу.

Торопливо одеваясь и собирая сумку, Александра твердо решила настаивать на том, чтобы оплатить хотя бы бензин. «Илана платит мне тысячу долларов в сутки, а этот Павел явно не купается в деньгах!» Она взяла синий пластиковый конверт, который передала ей Илана. Помимо документов – немногочисленных, впрочем, – в нем лежало два бумажных конверта, поменьше. В одном Илана передала Александре аванс, как она выразилась, – три тысячи долларов наличными. «За трое суток, – сказала она. – Думаю, больше времени это никак не займет. Но если вы управитесь за сутки, деньги все равно останутся у вас!»

Александра достала свой конверт, пересчитала купюры – после расчетов с квартирной хозяйкой их стало значительно меньше. Двести долларов переложила в бумажник. В другом конверте лежали деньги для расчетов с транспортной компанией. Илана, судя по всему, везде предпочитала расплачиваться наличными.

Напоследок художница пролистала документы – в Москве она взглянула на них только мельком. Адрес в Вифлееме. Координаты транспортной компании в Хайфе. Письменное согласие Иланы на вывоз картины из России. И ксерокопия ее паспорта.

Когда Александра бросила взгляд на эту ксерокопию в Москве, она решила, что Илана скопировала разворот загранпаспорта. Сейчас же, вчитавшись, художница обнаружила, что перед ней ксерокопия паспорта гражданина Британии. «UNITED KINGDOM OF GREAT BRITAIN AND NORTHERN IRELAND… ILANA MAGR. BRITISH CITIZEN»[2].

«Кого только не встретишь в этих переулках на Знаменке, – думала Александра, закрывая за собой дверь гостиничного номера. – Даже британских граждан, с виду вполне себе москвичей, желающих любой ценой привезти из Израиля старое расстроенное пианино…»

Павел сидел на диване в углу лобби, уткнувшись в телефон. Когда раздвинулись двери лифта, он поднял голову и помахал Александре.

– У нас есть время или вы торопитесь? – спросил он, поднимаясь и опуская телефон в нагрудный карман куртки. Александра отметила, что он успел побриться. Навязчивый аромат лосьона после бритья вызвал у нее желание чихнуть. Редеющие русые волосы Павла были расчесаны на косой пробор и казались влажными. Он сменил свитер на белую рубашку.

– Собственно, я хочу закончить дела как можно скорее, – призналась Александра. – Меня ждут в Москве.

– Как я вам завидую, – произнес Павел, открывая перед ней дверь отеля. – Меня уже давно никто нигде не ждет.

Его постоянные попытки перевести разговор на личные проблемы начинали угнетать Александру. Ответить на подобные замечания ей было нечего. Не замечать их – невежливо. Она дипломатично вздохнула.

Павел отпер машину и пригласил ее сесть:

– Сейчас хорошее время, утренние пробки уже рассосались, вечерних еще нет. Итак, Вифлеем Галилейский?

– Вифлеем, – повторила Александра.

– Вам не надо позвонить предупредить о своем приезде? Вас ждут? Будет жалко, если съездим зря.

– У меня есть телефон. – Александра достала синий пластиковый конверт, извлекла оттуда лист с записями. – Вот – Ракель Хофман. Адрес и телефон. Она знает, что я приехала в Израиль и должна вот-вот появиться у нее. Но я не знаю, говорит ли она по-английски.

– Давайте, – Павел не слишком церемонно отнял у нее листок. Вытащил телефон, набрал номер. Почти сразу в трубке послышался бодрый женский голос. Павел быстро заговорил на иврите. Александра поняла только слово «Москва», произнесенное с непривычным ударением, на первом слоге. Разговор закончился быстро.

– Нас ждут с самого утра, – сообщил Павел. – Она спросила, когда мы можем забрать пианино. Как я понял, ей не терпится от него избавиться.

– Здесь у меня адрес транспортного агентства. – Александра показала ему другой лист.

Павел глянул и поморщился:

– Эти? Ни в кое случае. Обдираловка! Найдем лучше и дешевле.

– Что бы я без вас делала. – Александра спрятала бумаги. – А вам не кажется, что надвигается шторм?

Небо над морем совсем почернело. Порывы ветра достигли такой силы, что «фольксваген» заметно содрогался. С набережной исчезли многочисленные бегуны и велосипедисты. Только парень, выгуливавший на сворке сразу трех собак, не торопился уходить. Беспородные упитанные псы, возбужденные ветром и волнами, с упоением топтались у линии прибоя, что-то выглядывая в гроздьях пены и скрученных водорослей.

– А нам-то что? – заметил Павел, выруливая со стоянки. – Мы ведь от моря уедем. Вифлеем – тихое местечко. Там и время, кажется, застыло. Да вы сами сейчас убедитесь.

Ливень обрушился на шоссе, как только машина остановилась на первом светофоре. Незнакомый город за стеклами окон сразу превратился в текучее море огней, неразличимых, бесплотных. «Дворники» бешено сгоняли с лобового стекла воду, но Александра едва могла различить габаритные огни едущей впереди машины. Мгновенно возникла пробка. Но Павел был спокоен и даже весел:

– Как вам погодка? Тут, внизу, у моря, бывают такие наводнения в сезон дождей – машины плавают, как танкеры… Просто страшно. Один раз я видел, как тут плыл кабан!

– Кабан?! – изумленно переспросила Александра.

– Ну да, натуральный дикий кабан, здоровенный. Я сзади увидел его, сперва решил, что мотоцикл затопило и он плывет задом кверху. А это кабанище, матерый. Они с Кармеля прибегают, с горы, из заповедника. Роются в помойках. Отстреливать их нельзя, в Израиле охота запрещена.

Александра почти прижалась лбом к оконному стеклу, больше угадывая, чем разглядывая, торговые центры, тесно застроенные кварталы, сгрудившиеся на всех полосах автомобили и фуры, грузовые краны в порту, похожие на остовы доисторических чудовищ… Прямо у окна мелькнул мотоциклист, взревел мотор, в стекло плеснула вода. Павел раздраженно фыркнул:

– Как они ездят, эти…

– Эти? – обернулась Александра.

– Это Ближний Восток, не забывайте, – снисходительно пояснил он. – Очень ближний, и очень восток. Тут до сих пор некоторые товарищи выливают помои из окон и бросают мусор на лестнице. И в школу ходили далеко не все. Я говорю об определенном контингенте, конечно. Вам не нужно вникать, к счастью…

Впереди маячило что-то огромное, темное, увенчанное алыми огнями.

– Кармельский тоннель, – прокомментировал Павел.

Грохот ливня по крыше прекратился мгновенно, смутная водяная мгла сменилась ровным желтым светом под бетонными гладкими сводами. Все то время, пока машина ехала через тоннель, Александра сидела чуть подавшись вперед, крепко сжав кулаки. Когда по кузову «фольксвагена» вновь загремел дождь, она откинулась на спинку сиденья и глубоко вздохнула.

– Боитесь тоннелей? – не глядя на нее, осведомился Павел.

– Да… Есть такое, – через силу улыбнулась Александра. – Глупо, но я их недолюбливаю. И даже знаю почему, но это не очень помогает справиться. Как-то в детстве родители повезли меня на море отдыхать. Мы отправились на автобусную экскурсию и должны были проехать через тоннель. И возле тоннеля, на склоне горы, на всех кустах валялись разбросанные вещи: раскрытые чемоданы, какие-то обломки, куски автобусных кресел… Кое-где я заметила кровь. Потом мне сказали, что на рассвете, на въезде в тоннель, какой-то автобус столкнулся с грузовиком. В те времена про жертвы обычно умалчивали, но и так было ясно, что без жертв не обошлось. А в тоннеле было совершенно темно. Никакой подсветки, кроме фар автобуса. И пока мы оттуда не выехали, я, можно сказать, не дышала. С тех пор тоннели для меня…

– Вам бы у психолога побывать, – заметил Павел. – Он бы помог.

– Ну, эта фобия мне не так уж мешает жить. – Александра снова смотрела в окно. Водяная завеса начинала заметно редеть, немного посветлело. Теперь художница различала буро-зеленый, окутанный туманом холмистый рельеф над городом. – Там вон и есть гора Кармель?

– А? – Павел едва глянул в ее сторону. – Да, это она. Дивное место, но не в такую погоду, конечно. Да и сама Хайфа вам должна понравиться. На завтра нам обещают хорошую погоду, надеюсь хоть что-то вам показать.

– О, я на это совсем не рассчитываю, – улыбнулась Александра. – Я ведь не туристом сюда приехала. Нам долго ехать?

– Здесь все сравнительно рядом, – пожал плечами ее спутник. – Израиль маленький. Хотя… Он похож на Страну чудес и Зазеркалье. То, что кажется близким, оказывается вдруг далеко, и наоборот. Многое существует и работает по законам абсурда. Если эту логику принимаешь – то живешь не хуже людей. А если нет…

Он внезапно замолчал. Заинтригованная Александра напрасно ждала продолжения. Дождь перестал. В бетонированных канавах вдоль шоссе бежали бурные потоки мутной воды. Сквозь плотные облака сочился белесый послеполуденный свет. Город закончился вместе с горным массивом – теперь машина ехала среди полей, разделенных лесопосадками. Бархатная зелень, блестящие полосы воды, тонкий пар, встающий от влажной земли, – все это погружало Александру в мечтательное состояние. «Да почему бы и не помечтать?» – спросила она себя, жадно ловя взглядом невероятное смешение деревьев и цветущих кустарников по обе стороны дороги. Здесь, как в райском саду, все росло вперемешку: кипарисы и ливанские кедры, оливы и лимонные деревья, приземистые дубы, огромные раскидистые кактусы, усыпанные оранжевыми плодами, пальмы и какие-то высокие деревья с белыми стволами и плакучими ветвями, которые Александра сперва приняла за березы, а потом за тополя.

– Это эвкалипты, – развеял ее сомнения Павел. – Можете перед отъездом себе веничек в баню нарезать. Мои московские гости все с веничками уезжают.

– Я в баню хожу не часто, – улыбнулась Александра. – Даже не подозревала, что в Израиле растут эвкалипты!

– В Галилее все растет, – заверил ее спутник. – Даже маслята. Хотите по грибы сходить?

– В декабре? Как в сказке – за подснежниками…

– Насчет подснежников – крокусы как раз вылезают. Вчера был на природе, видел парочку. Скоро их будет море! И крокусы, и цикламены, и анемоны всех цветов – ногу будет некуда поставить. По мне, так зима – самое лучшее время в Израиле. Жаль, что вы к нам ненадолго!

– Жаль, – откликнулась она, провожая взглядом маленький поезд – всего несколько вагонов, деловито едущий вдоль шоссе. Александра едва успела на него взглянуть – машина свернула с главного шоссе и ушла влево, на извилистую дорогу, стиснутую оливковыми рощами и виноградниками. Небо все больше расчищалось. Далеко впереди уже пестрили яркие пятна солнца, и сочная зелень ослепляла. Дорога еще сузилась. Перед ними с проселочной гравийной дороги на шоссе вывернул трактор с прицепом. Павел не успел его обогнать и теперь вынужден был сбросить скорость. Он нервничал, но Александра вовсе не была в претензии – она жадно рассматривала пейзаж.

– Хорошо? – спросил Павел, косясь на ее довольное лицо.

– Хорошо! – подтвердила она.

– Вот и мне первые месяцы было хорошо… Это пока туристический восторг не уляжется. Потом начинаются проблемы, вопросы… И ты уже никому не интересен, как в первые дни. С новичками сперва все нянчатся, а потом их просто бросают на произвол судьбы. Мол, пора тебе уже привыкнуть, стать самостоятельным, в совершенстве знать иврит… Хлебнуть свою порцию сами понимаете чего. Диана тоже сперва восхищалась каждым кустиком и цветочком. Потом начала плакать… А потом до нее вдруг дошло, кто во всем виноват. Вообще во всем! Я, разумеется. Да сверни уже куда-нибудь! – внезапно рявкнул Павел.

Последние слова относились к трактору, который невозмутимо тарахтел впереди со скоростью пятьдесят пять километров в час. Но трактор ехал с ними до самого конца – Павел сообщил Александре, что они почти прибыли на место.

– Сейчас увидите этот мегаполис, – мужчина глубоким выдохом проводил трактор, свернувший вправо перед самым въездом в Вифлеем. – Райское местечко с необычной историей.

– Много здесь народу живет?

– Ужасно много. Человек восемьсот, думаю. Любуйтесь!

Сразу за воротами начиналась аллея, обсаженная огромными старыми деревьями, переплетавшими пышные кроны над узкой проезжей частью. Сперва Александра приняла их за старые дубы, потом, поближе рассмотрев листву, усомнилась в своей версии.

– Что это за деревья? – спросила она Павла.

– Дубы, наверное, – ответил он, посматривая по сторонам. – Не похоже. Листья другие, и желудей нет. И стволы не такие. А издали – дуб, да.

– А вот видите, – он указал налево, – кафешка, называется как-то вроде «У старого дуба».

– Но дерево рядом с ним – совсем не дуб! – настаивала Александра.

– А тут все так, – загадочно ответил Павел.

– Простите, я становлюсь занудой, – рассмеялась художница. – Старость, наверное.

Машина ехала медленно – проезжую часть то и дело пересекали «лежачие полицейские». Александра могла рассматривать старые дома вдоль обочины. Это был совсем не такой Израиль, каким она себе его представляла. Двухэтажные особняки с деревянными резными балконами, синими деревянными ставнями, оконными переплетами в мелкую клетку, керамическими табличками с именами владельцев у дверей… Черепичные крыши в изумрудных бархатных покровах мха. Сады без оград, старые, запущенные, заросшие розовыми кустами, голубыми и белыми глициниями, многоцветной бугенвиллеей… Резкий запах навоза с фермы, скрывавшейся за домами. Теплое, протяжное мычание коров. Вдохновенное пение муэдзина из соседнего арабского села. Рыжий растрепанный петух, стоявший у обочины, дерзко рассматривал их машину, будто собираясь напасть. Маленький спаниель с шелковистыми кудрявыми ушами мирно дремал прямо поперек дороги. Павлу пришлось остановиться и посигналить, только тогда собака с неохотой встала и ушла к себе во двор.

– Здесь всего несколько улиц, нам какую? – Павел повернул к спутнице голову. – Она мне сказала адрес, но я забыл.

Александра сунула ему под нос бумаги.

– А, это где-то здесь. Дома-то без номеров, все по именам. Ищите табличку «Хофман».

– Да я же не читаю на иврите, – напомнила Александра. И тут же воскликнула, указывая направо: – Вон «Хофман», там и по-английски есть!

Павел резко затормозил. Сзади раздалось звяканье велосипедного звонка. Их обогнала девушка на спортивном велосипеде, в ярко-зеленом шлеме и обтягивающих лайкровых шортах. Девушка свернула на подъездную дорожку к маленькому домику, на который указывала Александра. Остановившись у крыльца, велосипедистка уперлась в нижнюю ступеньку загорелой мускулистой ногой, расстегнула шлем, взмахнула головой, расправляя слежавшиеся черные волосы.

– Геверет! – крикнул ей Павел, опустив стекло. – Зе бейт шель мишпаха Хофман[3]?

Велосипедистка обернулась. Александра увидела коричневое от загара, прорезанное сетью морщинок веселое лицо женщины лет шестидесяти.

– Ани Ракель Хофман[4], – звонко ответила она. – Говорите по-русски?

– Ой, – Александра радостно заторопилась, распахивая дверцу машины. – Как хорошо! Это я приехала из Москвы, меня зовут Александра!

Она пошла к маленькому белому дому, заранее протягивая руку для рукопожатия, потому что Ракель тоже протянула свою. Женщины поздоровались. Ладонь у Ракель была сухая, жесткая, Александра ощутила колючие мозоли у основания пальцев. Хозяйка дома улыбалась и сыпала вопросами, на которые Александра едва успевала отвечать:

– Вы уже бывали в Израиле? А, вы здесь впервые? Вам нравится? Как доехали? Где вы остановились? А, знаю, это очень хороший отель. Давайте обедать!

– Давайте, – приблизился Павел, озираясь с очень довольным видом. – Какой у вас красивый сад!

Ракель просияла еще больше и заговорила еще быстрее:

– Я все делаю сама! Эти розы есть только у меня. Мне прислали из Голландии. Я буду участвовать в конкурсе… Давайте сядем здесь!

Она провела гостей на веранду, крошечную, заставленную всякой всячиной – пустыми керамическими горшками, пластиковыми мешками с торфом и удобрениями, садовыми инструментами. В углу приткнулся стол со столешницей, облицованной кафельными треснувшими плитками. Рядом стояло четыре пластиковых стула. Ракель торопливо обмахнула полотенцем стулья и столешницу:

– Садитесь! Я только разогрею.

Александра уселась, оглядела сад, открывавшийся за перилами. Она сидела рядом с окном, выходившим в кухню. Стол одной стороной примыкал вплотную к окну, так что блюда можно было подавать оттуда напрямую. Чем и занялась Ракель: сдвинув вбок стекло, она протянула Александре стопку тарелок:

– Держите!

Александра расставила тарелки, не переставая бросать взгляды внутрь помещения. Кухня даже при беглом осмотре ее очаровала. Побеленные стены с неровной штукатуркой. Пол, выложенный красным кирпичом, почерневшим от времени. Большая газовая плита в глубокой нише, под жестяным вытяжным колпаком. Вместо современной кухонной мебели – несколько массивных деревянных буфетов и большой разделочный стол, также стоявший вплотную к окну. На этот стол Ракель быстро ставила тарелку за тарелкой, продолжая приговаривать:

– Держите! Держите!

Александра переставляла с одного стола на другой тарелки и блюдца с закусками и приправами: горячие лепешки с семечками, салаты, соленья… Напоследок Ракель открыла духовку, замахала полотенцем, чтобы разогнать жар, и вытащила большой противень. Ухватив его полотенцем, она почти бегом бросилась на веранду и с грохотом поставила его посредине кафельного стола:

– Петушки!

На противне исходили паром два упитанных запеченных цыпленка, обложенных картофелем. Ракель еще раз метнулась на кухню и принесла бутылку белого вина, штопор и три бокала, которые с необыкновенной ловкостью зажала между пальцами одной руки.

– Хотите пива? – спросила она. И, не дожидаясь ответа, принесла из холодильника бумажную упаковку с шестью маленькими бутылками.

– Настоящий праздник! – воскликнул Павел, принимаясь открывать вино и с нежностью посматривая на петушков.

– Я не ожидала, – проговорила Александра, оглядывая накрытый стол, на который солнце бросало яркие пятна сквозь виноград, завивший веранду до потолка. Распогодилось. О грозе напоминал только лепет бегущей воды, льющейся с деревьев при каждом дуновении ветра.

Ракель уселась и протянула Павлу свой бокал:

– Да, это праздник! Лехаим!

Вино было слабым, кисловатым, очень холодным. Александра пила маленькими глотками, Ракель тоже не торопилась. Павел осушил свой бокал в один прием и потянулся к пиву:

– Если не возражаете…

Ракель, привстав, разрезала цыплят и разложила по тарелкам жаркое. Александра почувствовала, что очень голодна. Если не считать ночного завтрака в самолете, она ничего толком не ела уже сутки. Ракель с удовольствием следила за тем, как едят гости, и непрерывно потчевала:

– Ешьте, я все делаю сама, даже хлеб!

– Потрясающе вкусно! – Павел поставил под стол вторую опустевшую бутылку из-под пива. Александра с некоторым беспокойством поглядывала на его покрасневшее лицо, прикидывая, сможет ли он сесть за руль. – Здесь просто рай, у вас в Вифлееме! Кстати, мне кто-то говорил, что ваш Вифлеем – это тот самый Вифлеем, куда Мария приехала на ослике из Назарета.

Ракель засмеялась, показав крепкие желтоватые зубы:

– Отсюда по прямой – десять километров. Можно и на ослике приехать. А до того Вифлеема, который на территориях, – это через всю страну… Я бы поехала в этот! А вообще…

Она привстала, оглядев стол, и, не спросив Александру, положила ей на тарелку большой кусок цыпленка:

– Вы должны есть! И вы ничего не пьете!

– Я ем и пью, все так вкусно, – Александра смеялась, чуть захмелев, как всегда, от половины бокала, и пыталась защитить тарелку ладонями. – Все как во сне. Цветы… Апельсины на обочинах валяются. Вы так хорошо говорите по-русски!

– Мама была из России, – пояснила Ракель. – Здесь многие говорят по-русски, а кто не говорит – тот понимает. Так что будьте осторожны!

И она с шутливым видом приложила палец к губам.

– Вы историей интересуетесь? – продолжала она. – Тут, в Вифлееме, есть постройки времен темплеров! Я вам все покажу!

– Тамплиеров? – воскликнула Александра. – Невероятно! Но ведь это было… Веке в двенадцатом?

– Нет, это не те. – Павел, заложив руки за голову, рассматривал пронизанные солнцем виноградные листья у себя над головой. – Вы, Саша, говорите о тамплиерах, бедных рыцарях Иерусалимского храма. Официально с ними было покончено еще веке в четырнадцатом, хотя популярны всякие бредовые версии, что они существуют до сих пор. Если они, бедолаги, вас интересуют, могу свозить вас в Акко. Там много чего от них осталось. А Ракель говорит о темплерах. Это немецкая лютеранская секта, они прибыли сюда в девятнадцатом веке. У них в Израиле были колонии – в Хайфе, в Иерусалиме, в Яффо. Ну и здесь, в Нижней Галилее. Вифлеем, например, это их творение.

Ракель несколько раз хлопнула в ладоши, наклонив кудрявую голову набок:

– Идите работать к нам в музей!

– Да куда мне, это почти все, что я знаю! – Павел откупорил последнюю бутылку пива. – Вот наша гостья даже представить себе не может, что здесь в тридцатых годах существовала Палестинская национал-социалистическая партия.

– Да, было такое, – кивнула хозяйка. – Потом, уже во время Второй мировой войны, немцев начали интернировать, высылать, отбирать имущество… А тут были богатые хозяйства. Такое началось! Подделка документов, фиктивные браки… Многие остались здесь, выдав себя за евреев.

И она снова рассмеялась.

– Это не так трудно, как кажется.

– Мне бы хотелось обсудить наше дело. – Александра положила вилку на край тарелки. – Я привезла картину, вы знаете…

– Да-да, в дар музею, – кивнула Ракель. – С радостью возьму. А пианино здесь!

Она махнула вглубь крошечного сада, и Александра разглядела в зарослях ежевики проржавевший железный контейнер.

– В Музей мошава его нельзя было поставить, потому что оно не имеет никакой ценности для музея. А в доме его держать было невозможно, оно все заплесневело, и запах… – Ракель поморщилась. – Туда забирались куры, от соседей, и гадили на пианино. Я все помыла, когда мне написали из Москвы, но… Запах!

Она выразительно покачала головой.

– Запах очень сильный. Мне написали из Москвы, что состояние пианино не имеет значения. Но я должна сказать… Это просто обломки. И они плохо пахнут. Пианино никогда не будет играть.

Ракель достала из кармана куртки ключ, позеленевший, золотистый на ребрах: