Белая кошка Блэк Холли

Глава двенадцатая

– Эй, проснись!

Моргаю спросонья.

– Спишь как убитый, – над диваном склонился Филип.

– Убитые не храпят, – морщится Баррон. – Хорошо ты тут все вычистил, я такого порядка отродясь не припомню.

Горло перехватывает, задыхаюсь от ужаса.

Возле кресла, в котором развалился дед, стоит грязное ведро. Его сильно тошнило вчера, но в конце концов он пришел в себя и заснул спокойно, в здравом уме и трезвой памяти. Неужели сейчас ничего не слышит?

– Что вы ему дали? – Я вылезаю из-под пледа.

– С ним все будет в порядке, – обещает Филип. – К утру пройдет.

Дедушка вроде дышит ровно. Один глаз приоткрылся на секунду или только показалось?

– Ты каждый раз психуешь, – бормочет Баррон, – и каждый раз мы убеждаем тебя, что все в порядке. Да что ему будет? Волноваться не о чем.

– Оставь Касселя в покое, семья прежде всего.

– Именно поэтому волноваться и не о чем, – смеется тот. – И старый, и малый – обо всех позаботимся. Поторопись, пацан, Антон ждать не любит.

Что мне остается? Натягиваю джинсы и толстовку.

Они так спокойны, уверены в себе. Мой заторможенный алкоголем и сном мозг работает с трудом. О чем говорит Баррон? Получается, все это происходит не в первый раз? Меня уже забирали вот так, посреди ночи отсюда, а может, даже из общежития, а я не помню ни черта? Только не паниковать. А раньше я спокойно реагировал?

Надеваю ботинки, от страха и прилива адреналина руки так трясутся, что пальцы в перчатки удается засунуть лишь со второй попытки. Как раз завязываю шнурки, когда Филип говорит:

– Проверим-ка твои карманы.

– Что?

– Выверни их, – со вздохом приказывает брат.

Послушно выворачиваю карманы, вспоминая про зашитые под кожу маленькие черные камешки. Филип прощупывает швы, обыскивает меня с ног до головы. Руки непроизвольно сжимаются в кулаки. Едва сдерживаюсь, чтобы не ударить его со всей силы.

– Что-то потерял? Ищешь мятные леденцы?

– Просто нам надо знать, что у тебя есть.

От возбуждения я полностью проснулся и не чувствую никакой усталости, только злость.

Баррон протягивает руку. Без перчатки.

– Не тронь! – я отшатываюсь.

Забавно, я машинально перешел на шепот, мне даже в голову не приходит закричать или позвать на помощь. «Это семейное дело, не выноси сор из избы», – твердит идиотский внутренний голос.

– Ладно-ладно, – примирительно поднимает руки Баррон, – но это не шутки. Старые воспоминания окончательно вернутся только через несколько минут. Вспомни: мы с тобой на одной стороне, в одной лодке.

Так они уже поработали надо мной, пока я спал. Дышу часто и отрывисто, чтобы справиться с нахлынувшим ужасом. Инстинкт нашептывает: «Немедленно беги отсюда, от них». Вместо этого киваю: нужно выиграть время. Я ведь и понятия не имею, что должен вспомнить.

Баррон надевает перчатки, сгибает и разгибает пальцы. Голые руки… Значит, не Антон ворует воспоминания и не Филип за всем этим стоит, а Баррон. Никто над ним не работал и не стирал ему память, его обычная рассеянность – вовсе не рассеянность. Он забирает воспоминания у других: у меня, у Моры, бог знает у кого еще – и при этом теряет собственные. Из-за отдачи. Почему я думал, что он мастер удачи? Я же не могу припомнить ни одного случая, когда он колдовал, просто знаю, и все, непонятно откуда. И если сконцентрироваться, «знание» начинает расплываться и таять. Подделка.

– Готов?

Ноги едва слушаются. Одно дело подозрения, и совсем другое – смотреть в лицо брату, который только что над тобой поработал. Уговариваю сам себя: «Ты лучший в семье мошенник. Ты замечательно врешь, притворись спокойным, соберись». Но часть меня воет от страха и судорожно мечется в поисках поддельных воспоминаний. Их невозможно отследить, но я не могу остановиться – перебираю в уме последние несколько дней, недель, лет. Где здесь черные дыры? Несовпадения? Что именно Баррон поменял в моей голове? От приступа паники холодеют руки и меня трясет, как в лихорадке.

Спускаемся с крыльца, перед домом припаркован «мерседес» с выключенными фарами, приглушенно урчит мотор, за рулем Антон. Он немного постарел, над верхней губой появился шрам – хорошее дополнение к шрамам на шее.

– Почему так долго?

Антон прикуривает сигарету и выбрасывает спичку в окно. Баррон усаживается рядом со мной на заднее сиденье.

– А куда спешить? Вся ночь впереди. У пацана с утра занятий не будет.

Он ерошит мне волосы, а я уворачиваюсь. Точь-в-точь семейная прогулка. Нелепая ассоциация. Филип устраивается впереди и с ухмылкой оглядывается на нас.

Надо понять, чего от меня ждут. Шевели извилинами! Можно прикинуться слегка растерянным, но я явно должен что-то знать.

– Что у нас сегодня?

– Репетируем, – отвечает Антон. – Убийство в эту среду.

Меня невольно передергивает, бешено колотится сердце. Убийство?

– Потом опять заблокируете воспоминания?

Надо говорить ровно, чтобы голос не дрожал. Косая Анни ведь рассказывала, что память можно временно заблокировать. Получается, мы уже не первый раз «репетируем»? Тогда мне точно хана.

– Зачем постоянно стирать мне память?

– Мы стараемся тебя защитить, – ровным голосом отвечает Филип.

Ну конечно. Я наклоняюсь вперед.

– Делать все как раньше? – достаточно расплывчато, сойдет для продолжения разговора.

– Да, – кивает Баррон, – подходишь к Захарову, дотрагиваешься до запястья и превращаешь его сердце в камень.

Сглатываю, пытаясь не сбиться с дыхания. Какой-то идиотизм. Что они такое говорят?

– А застрелить его не проще?

– Вы уверены, что он справится? – сердится Антон. – После всей этой возни с воспоминаниями у него в голове бардак, а речь идет о моем будущем.

«О моем будущем». Правильно. Он же племянник Захарова, случись что со стариком – все достанется ему.

– Не трусь, – нарочито терпеливо ободряет меня Филип, – работа непыльная. Мы давно уже все спланировали.

– Что ты знаешь о Бриллианте бессмертия? – встревает Баррон.

– Он принадлежал Распутину, владелец не умирает или что-то вроде того, – стараюсь выражаться как можно туманнее. – Захаров купил камень на аукционе в Париже.

Наверное, я не должен знать даже этого, потому что брат хмурится и продолжает за меня:

– Тридцать семь карат, размером приблизительно с ноготь на большом пальце, светло-красный, как будто в стакан с водой добавили несколько капель крови.

Он что-то цитирует? Каталог аукциона «Сотбис», наверное. Надо сосредоточиться на деталях, представить, что передо мной головоломка, иначе я совсем съеду с катушек.

– Камень спас Распутина от многочисленных покушений, потом несколько раз менял хозяина. Ходило много слухов: то у убийцы пистолет якобы не выстреливал в самый ответственный момент, то яд волшебным образом оказывался в бокале у отравителя. В Захарова стреляли трижды и ни разу не попали. Значит, амулет действует.

– Я думал, это легенда, миф.

– Полюбуйтесь, он теперь у нас специалистом по колдовству заделался, – ехидничает Антон.

– Я давно занимаюсь исследованиями, изучаю Бриллиант бессмертия. – Глаза у Баррона блестят.

Он, интересно знать, хоть помнит свои «исследования» или просто цитирует отрывки из очередного блокнота?

– И сколько ты уже его изучаешь? – спрашиваю я.

Баррон злится.

– Семь лет.

– Начал еще до того, как Захаров его купил? – фыркает на переднем сиденье Филип.

– Так это я ему и рассказал про камень.

Баррон отвечает спокойно и уверенно, но, по-моему, на лице у него испуг. Он никогда не признается во вранье, не откажется от своих слов – ведь тогда все увидят, сколько воспоминаний пропало безвозвратно. Филип с Антоном хихикают, им прекрасно известно, что он выдумывает. Совсем как в детстве, когда в Карни мы вместе ездили в кино. Это воспоминание странным образом успокаивает.

– И я согласился участвовать в ваших делах?

Все трое смеются в голос. Надо быть очень-очень осторожным.

– А как я справлюсь с талисманом, если камень и правда охраняет своего владельца?

Вроде бы я не очень себя выдал, вполне естественное в данных обстоятельствах сомнение.

– Ты же не мастер смерти, бриллиант бессилен против твоей магии, – ухмыляется в зеркало заднего вида Антон.

Моей магии…

«Превращаешь его сердце в камень». Мастер трансформации – это я?

«Кто тебя проклял?» Кошка во сне ответила: «Ты».

Сейчас меня стошнит. Нет, правда. Закрыв глаза, прислоняюсь лбом к холодному стеклу и изо всех сил стараюсь не думать о собственном желудке.

Он врет. Не может быть.

– Я…

Я мастер. Мастер. Мастер. Одна-единственная мысль мечется в голове и прыгает, как маленький резиновый мячик. Не могу думать ни о чем другом. Сколько себя помню, я готов был все на свете отдать, лишь бы стать мастером. Но происходящее не очень-то похоже на мои детские мечты.

«Если уж мечтать, так на полную катушку – воображать себя самым талантливым и редким мастером, правильно?» Только вот сейчас я не воображаю.

– Эй, что с тобой? – спрашивает Баррон.

– Все в норме. Просто устал, ночь на дворе и голова раскалывается.

– Купим тебе кофе по дороге, – обещает Антон.

Мы и вправду заезжаем в забегаловку. Я умудряюсь пролить полстакана горячего кофе на футболку. Боль от ожога немного приводит меня в чувство.

Ресторан «У Кощея» словно вышел из далекого прошлого. На разукрашенной входной двери сияет латунная ручка, сбоку барельефы, изображающие жар-птиц с голубыми, красными и оранжевыми перьями.

– Бездна вкуса, – комментирует Баррон.

– Попридержи язык, ресторан принадлежит семье, – злится Антон.

Баррон пожимает плечами, а Филип качает головой.

На улице никого, и в слабом предутреннем свете ресторан кажется волшебным, магическим местом. Наверное, у меня плохой вкус.

Племянник Захарова поворачивает ключ, дверь распахивается, и мы заходим.

– Уверен, что тут никого?

– Посреди ночи? Кто тут может быть? Ключ непросто было раздобыть.

– Итак, – начинает Баррон, – здесь повсюду будут столики, куча народу: богатенькие политиканы, которым нравится водить знакомство с мафией, возможно, кое-кто из Вольпов и Нономура – мы временно заключили союз.

Он пересекает комнату и останавливается прямо под огромной люстрой с хрустальными голубыми подвесками. Даже в полумраке она искрится и сияет.

– Здесь будет подиум, долгие, скучные речи.

– А в честь чего?

– Захаров собирает средства для фонда «Мы против второй поправки». – Баррон смотрит подозрительно; наверное, я должен это знать.

– И что, вот так просто подойти к нему? На глазах у всех?

– Успокойся, – вмешивается Филип. – В который раз говорю тебе, у нас есть план. Мы слишком долго ждали, не глупи, ладно?

– Нужно учитывать дядины привычки. Он не будет постоянно держать поблизости телохранителей, иначе все подумают, что глава клана Захаровых чего-то боится. Вместо охраны за ним по очереди будут присматривать высокопоставленные мастера. Мы с Филипом прикрываем его задницу с пол-одиннадцатого до полпервого.

Киваю, оглядывая расписанные маслом стены. На фресках – избушка на курьих ножках и старуха в летающем ведре. Повсюду висят зеркала в тяжелых рамах, в которых мы отражаемся, и поэтому кажется, что в зале много людей.

– Ты должен следить за нами. Дождешься, когда Захаров пойдет в туалет. Оттуда всех выгонят, а значит, никаких свидетелей. Там и дотронешься до него.

– Где это?

– Тут два мужских туалета, – машет рукой Антон. – Сейчас покажу. В тот, что с окном, дядя не пойдет.

Братья подводят меня к блестящей черной двери, на которой изображен золотой всадник.

– Мы зайдем вместе с Захаровым, – инструктирует Филип. – Подождешь пару минут и тоже войдешь.

– А я буду в зале, – добавляет Баррон, – прослежу, чтобы все шло как надо.

Толкаю дверь. Внутри мозаичное панно во всю стену – гигантская огненно-золотая птица возле дерева, покрытого странного вида листьями, больше похожими на капустные. Сушилку для рук тоже покрасили оранжево-красным, на фоне рисунка она почти теряется. С одной стороны кабинки, с другой – писсуары и длинная мраморная консоль с блестящими латунными раковинами.

– Представь, что я Захаров. – Антон встает возле раковины. Внезапно до него доходит, что придется изображать жертву убийства. – Нет, постой. Пусть лучше Баррон сыграет дядюшку.

Они меняются местами.

– Вот так, давай.

– Что мне говорить?

– Притворись пьяным, – советует Баррон. – Ты напился и толком не понимаешь, где оказался.

Покачиваясь, подхожу к брату.

– Уберите его отсюда, – говорит тот с фальшивым русским акцентом.

Протягиваю руку в перчатке и, запинаясь, бормочу:

– Сэр, для меня такая честь…

– Вряд ли Захаров пожмет ему руку, – сомневается Баррон.

– Конечно пожмет, – не соглашается Антон. – Филип скажет, что это его маленький братишка. Кассель, давай еще раз.

– Сэр, для меня такая честь быть здесь. Вы так заботитесь о мастерах, помогаете нам дурить жалких простых людишек.

– Прекрати валять дурака, – беззлобно командует Филип. – Подумай о деньгах. Тебе нужно дотронуться до него, до кожи.

– Я просуну руку под манжету. А в своей перчатке прорежу дырочку.

– Старый мамин фокус, – смеется Баррон. – Так она надула того парня на скачках. Ты вспомнил.

Лучше не комментировать это «вспомнил». Киваю, глядя в пол.

– Ну, покажи-ка.

Протягиваю вперед правую руку и, когда Баррон пожимает ее, хватаю его левой за запястье. Держу крепко – чтобы вырваться, ему понадобится несколько секунд. Антон смотрит на нас широко раскрытыми глазами. Испугался, это точно. А еще я вижу, как он меня ненавидит. Боится и потому ненавидит еще сильнее.

– Такая честь, сэр.

– И превратишь сердце в камень, – кивает племянник Захарова. – Будет похоже на…

– Поэтично.

– Что?

– Сердце в камень – поэтично. Сам придумал?

– Будет похоже на сердечный приступ, до вскрытия во всяком случае, – он не отвечает на мой вопрос. – Пускай так все и думают. Справишься с отдачей, а потом вызовем врача.

– Пьяного ты не очень убедительно изобразил, – встревает Баррон.

– Уж я постараюсь в среду.

Брат любуется собой в зеркале, приглаживает бровь, демонстрирует хорошо очерченный профиль. Наверное, брился опасным лезвием – слишком уж чисто. Красавчик. Такой легко продаст что угодно кому угодно.

– Нужно, чтоб тебя стошнило.

– Что? Хочешь, чтоб я сунул два пальца в глотку?

– Почему бы и нет?

– Зачем?

Всматриваюсь в братьев. Их лица известны мне в мельчайших подробностях, но сейчас они сосредоточены на другом и не следят за собой. Филип слегка раскачивается туда-сюда с мрачным видом, складывает руки на груди, потом опускает. Преданный мастер; наверное, ему не очень хочется убивать главу клана, даже если это сулит богатство и власть. Даже если, заняв место убитого, друг детства сделает его своей правой рукой.

Баррон, напротив, забавляется вовсю. Братец любит всеми верховодить, но что именно он получит в результате? Убедил Филипа и Антона в своей незаменимости. Уничтожает собственные воспоминания, зато всех нас держит за горло. Вполне возможно, Баррон тоже старается ради денег. Глава преступного клана – тут замешаны огромные деньжищи.

– Боишься, не получится? – спрашивает он.

О чем мы там? Ах да…

– Подумай, самое трудное – попасть внутрь. А так ты прибежишь сюда, зажимая рот рукой, запрешься в кабинке и во всеуслышание распрощаешься с ужином. Захаров первый посмеется. Тут-то мы его и прижмем.

– Неплохая идея, – кивает Филип.

– Не знаю, как это делается, сколько понадобится времени.

– Тогда потренируйся. Иди на кухню, возьми какую-нибудь миску и сунь два пальца в рот, – не сдается Баррон. – Перельем все это в бутылку и спрячем за бачком в первой кабинке. Сейчас отмучаешься, потом не придется ни о чем волноваться. Но если обнаружат, придется импровизировать.

– Мерзость какая.

– Иди и делай, – командует Антон.

– Нет уж. Я сумею изобразить пьяного, причем убедительно.

Вообще-то, в эту среду я ничего не собираюсь изображать. Хотя что мне, спрашивается, делать? Утром подумаю хорошенько, сейчас остается только наблюдать.

– Делай что велено, иначе пожалеешь! – все не унимается он.

Поворачиваю голову так, чтобы ему хорошо было видно шею.

– У меня нет шрамов, я не принадлежу твоей семье, и ты мне не босс.

– Зря ты так, – Антон с силой хватает меня за воротник.

– Довольно, – вмешивается Филип. – Ты, живо на кухню, найди миску и сунь палец в глотку. Не будь нюней. Антон, не трогай брата, мы и так на него давим.

Племянник Захарова отворачивается и ударяет кулаком по дверце кабинки, Баррон ухмыляется во весь рот. Чем больше мы ругаемся, тем проще ему нас контролировать.

Впотьмах ищу кухню, нащупываю выключатель. Там пахнет корицей и паприкой. Лампы дневного света отражаются в исцарапанных медных кастрюлях. Можно сбежать через заднюю дверь, но какой смысл? Пускай лучше они ничего не подозревают. Иначе будут гоняться за мной по улицам, обыщут, найдут зашитые в ногу камни. Придется остаться и блевать в чертову миску. Достаю из большущего холодильника пакет молока. Желудку будет полегче. Снимаю перчатки, подкладка вся промокла от пота. В тусклом свете руки кажутся слишком бледными. Меня настигло кармическое воздаяние за то, что вчера поил деда перекисью водорода? Засовываю пальцы в рот. Противно-то как! Кожа на вкус соленая.