Белая кошка Блэк Холли
Лила тянется вперед.
Прикосновение полураскрытых манящих губ. Мы легонько стукаемся зубами. Этот поцелуй лучше всех моих тайных запретных мыслей. Я так мечтал о нем еще тогда, в четырнадцать, и позже, после убийства, когда мечтать о ней было неправильно, безумно. Я так хотел его и вот теперь получил и ничего не могу сделать. За спиной – стенка шкафа, чтобы не потерять равновесие, я хватаюсь за ближайшее пальто, и шерстяная ткань рвется от прикосновения.
Лила прикусывает мне язык.
– Здесь его нет, – говорит Баррон. – И машины нет.
Внезапно Лила отворачивается, ее спутанные волосы щекочут мне лицо.
– Как думаешь, что он рассказал деду?
– Да ничего, – огрызается Баррон. – Ты делаешь из мухи слона.
– Слышал бы ты его по телефону. Он вспомнил, но я не знаю, что именно. Возможно, подозревает, что кто-то над ним поработал.
Слышится хруст. На полу столько всего валяется – наверное, наступили на что-то.
– Он, конечно, неплохо соображает, но у тебя паранойя.
Лила дышит мне в шею. Слышу, как они поднимаются по лестнице. Мы стоим близко-близко, касаемся друг друга. Она ведь прикасалась ко мне, когда колдовала.
– Той ночью в Веллингфорде ты пробралась ко мне в комнату? – шепотом спрашиваю я.
– Они хотели, чтобы я тебя выманила, чтобы ты вышел из общежития. Многие попадали к ним в руки из-за меня.
Так и вижу белый силуэт, крадущийся по лестнице. Собака, наверное, лаяла, но Лила ведь могла усыпить и ее тоже.
– Зачем ты меня поцеловала?
– Чтобы не шумел. А ты что подумал?
Мы молчим. Наверху раздаются шаги, скрипят старые доски. Братцы обыскивают свои бывшие спальни? Интересно, мою будут обыскивать? Я сам ведь рылся в вещах Баррона.
– Спасибо, – отвечаю как можно язвительнее, бешено колотится сердце.
– Ты ничего не помнил? Я догадалась в конце концов. А Баррон говорил, ты смеялся, что меня заперли в клетке. Ты ведь не смеялся?
– Конечно нет. Они сказали мне, что ты умерла.
Лилин отрывистый смешок больше похож на бульканье.
– И как же я умерла?
Она просидела в клетке три года. От такого легко можно сойти с ума, хотя Лила не кажется мне безумной. Но если уж она спятила, то что говорить обо мне?
– Я убил тебя ножом. – Знаю, воспоминание не настоящее, но голос все равно меня не слушается.
Тишина. Только громко стучит мое сердце.
– Я помнил кровь на полу, помнил, как поскользнулся на ней. Помнил, как радовался, словно что-то удачно сошло мне с рук. Смотрел на твой труп и радовался. Помню до сих пор. Воспоминание чудовищное и оттого еще более настоящее, разве такое выдумаешь? Лучше бы я ничего не чувствовал, был бы просто убийцей, но радость…
Хорошо, что в шкафу темно, я бы не смог сказать ей это в глаза.
– Они собирались меня убить. Мы с Барроном сидели в подвале, он схватил меня за руки, прижал к полу. Я решила, он дурачится, а потом вошли вы с братом. Филип что-то объяснял, а ты все качал головой.
Неправда, ничего такого не было. Но на самом деле откуда мне знать?
– Я просила Баррона отпустить, но он даже не смотрел на меня. Потом Филип достал нож, и тут ты вроде как передумал и подошел к нам. Тоже смотрел не на меня, а куда-то насквозь, словно не узнавал. Баррон разжал руки, но ты схватил мои запястья и прижал к ковру. Еще сильнее, чем он.
Сглатываю и закрываю глаза. Мне страшно услышать, что было дальше.
На лестнице раздаются шаги, и Лила замолкает.
– Скажи мне, – шепчу ей в ухо. Получается слишком громко, но братья, похоже, не слышат. – Скажи, что было дальше.
Она зажимает мне рот рукой и яростно шепчет:
– Замолкни!
Что тут поделаешь – шум поднимать нельзя.
– Антону не говори, – голос Филипа звучит совсем близко. Лила вздрагивает. Я пытаюсь обнять ее в темноте, успокоить, но она только дрожит еще сильнее.
– Не говорить что? Что Кассель, по-твоему, съехал с катушек? Хочешь все испортить?
– Не хочу, чтобы кто-нибудь из нас пострадал. Антон становится все более непредсказуемым.
– Мы о нем позаботимся потом, когда все кончится. Кассель в порядке, ты слишком с ним нянчишься.
– Просто все очень рискованно, сам план рискованный. Кассель нам нужен, а ты, по-моему, забыл стереть ему память.
– А по-моему, проблема в твоей сучке-жене. Говорил же, надо было послать ее куда подальше.
– Заткнись, – Филип почти рычит.
– Ладно. Только вот он трепался с ней после ужина. Она что-то прознала, потому и уехала.
– Но Кассель…
– Что Кассель? Наверное, Мора рассказала ему о своих подозрениях, и теперь малец пытается нас прощупать, смотрит на твою реакцию. Не глупи, и он ничего не узнает. Все. Дело закрыто. Пошли.
– А Лила?
– Мы ее найдем. Да и что может сделать кошка?
Захлопывается входная дверь. Выжидав минут десять, мы осторожно выбираемся из шкафа. Я осматриваю гостиную: повсюду валяется мусор; вроде все как было.
Лила идет за мной по пятам. Поймав мой взгляд, она криво усмехается и поворачивается в сторону ванной, но я хватаю ее руку.
– Зачем ты все это делаешь? Как ты сбежала от Баррона? Зачем наслала то безумное сновидение и выманила меня на крышу Смит-Холла?
– Хотела тебя убить. – Ее улыбка становится шире.
– Что? – отдергиваю руку, как от огня.
– Но не смогла. Тебя я ненавидела еще больше братьев и все равно не смогла. Видишь, уже неплохо.
Меня будто отправили в нокаут.
– Плохо. Даже хуже.
Слышен скрип кухонной двери. Прижавшись к стене, Лила бросает мне предостерегающий взгляд. В шкаф уже не успеем. Пойду на кухню, и будь что будет, дам ей время спрятаться.
– Так и знал, что ты здесь, – улыбается Филип.
– Только что пришел, – я вру, и он это прекрасно понимает.
Брат делает шаг навстречу, я, наоборот, отступаю. Хочет убить меня? Поднимаю руку без перчатки. Но Филип даже бровью не повел.
– Скажи ей, – даже не сразу понимаю, о ком он говорит, – скажи Море, я сплоховал и очень сожалею. Я не знал, как остановиться.
– Ты опять об этом! Я не знаю, где Мора.
– Хорошо. Тогда до среды. Кассель, ты, может, злишься или чего-то не понимаешь, но дело того стоит. Осталось совсем недолго, доверься нам и получишь все, о чем только мечтал.
Филип выходит на улицу и спускается с горки к машине Баррона. В кухню заходит Лила и кладет мне на плечо руку. Я стряхиваю ее.
– Нужно уходить отсюда. Тебе необходим отдых.
Не дожидаясь моего ответа, она достает из шкафа перчатки и плащ.
Глава четырнадцатая
Я просыпаюсь. Комнату заливает солнечный свет, а ко мне прижимается кто-то теплый. Не сразу соображаю спросонья, что происходит и почему рядом лежит полуголая белокурая девчонка.
Сэм закрывает за собой дверь.
– Привет, старик, – шепчет он.
Лила недовольно взмахивает рукой; оттолкнув меня, перекатывается к стене и накрывается подушкой. Юбка у нее задралась.
Начинаю припоминать: мы прошли почти три квартала, из магазина позвонили в такси, потом сидели на тротуаре, прислонившись друг к другу, и ждали. Куда было деваться? А в общежитии в это время обычно никого.
– Не волнуйся, Валерио нет, – говорит Сэм. – В следующий раз только носок на дверь повесь.
– Носок?
– Брат научил: это такой международный способ оповещения – вежливо намекаешь соседу по комнате, что на вечер у тебя планы. А то он ненароком может войти в самый неподходящий момент.
– Понятно, – зеваю во весь рот, – извини. В следующий раз непременно повешу носок.
– Кто это? – Сэм кивает на Лилу и опять переходит на шепот. – Она вообще из Веллингфорда? Ты что, спятил?
Лила сонно ему улыбается.
– Классная форма, – голос у нее хриплый и незнакомый.
Сэм краснеет.
– Я Лила, а Кассель действительно спятил. По нему разве не видно? Он чокнутый, сколько я его знаю, а за последние годы, очевидно, совсем съехал с катушек.
Она ерошит мне волосы затянутой в перчатку рукой, а я морщусь в ответ.
– Это старый друг. Друг семьи.
– Скоро вечер, ученики вернутся, – поднимает брови Сэм. – Вам с «другом» лучше бы отсюда выметаться.
– Как ты себя чувствуешь? – Лила приподнимается на локте.
Лежит полуголая со мной в одной кровати и хоть бы что. Привыкла, наверное, бегать голышом, пока была кошкой. Но я к такому не привык.
– Нормально.
Ребра болят, но уже не так сильно.
Она зевает и потягивается, выгибаясь всем телом и хрустя позвонками. Весь мир перевернулся с ног на голову, правил больше нет. А раз так, буду делать что вздумается.
– Эй, в жизни не поверишь: я – мастер.
Сэм таращится на меня, разинув рот, а Лила вскакивает.
– Нельзя ему такое говорить.
– Почему? Я и сам не знал до вчерашнего дня. С ума сойти, правда?
– Мастер чего? – наконец выдавливает сосед.
– Если ты ему и это скажешь, убью, но сначала – его.
– Вопрос снимается, – машет руками Сэм.
В шкафу, по счастью, осталось кое-что из моих вещей. Одевшись, я бегу в библиотеку. Пора растрясти рабочий капитал.
Спускаемся к магазинчику, ученики там вечно воруют жвачку. Лила берет бутылку шампуня, мыло, огромный стакан кофе и три шоколадки, а я расплачиваюсь на кассе.
– Он хороший парень, – улыбается хозяин магазина, мистер Гадзонас, – вежливый, не ворует ничего, не то что остальные. Повезло вам, девушка, с кавалером.
Смех, да и только. Выходим на улицу, и я прислоняюсь к стене.
– Будешь звонить маме?
– В Карни все сплетники, ты что, не знаешь? – качает головой Лила. – Нет уж. Никто, кроме отца, не должен знать, что я вернулась.
Киваю.
– Тогда давай ему позвоним.
– Сначала я приму душ. – Она задумчиво вертит в руках шампунь.
Мои широкие брюки болтаются на ней, рубашка висит мешком. В таком наряде Лила похожа на бездомную бродяжку. Ботинки с высокой шнуровкой она откопала где-то на дне шкафа.
Набираю номер такси, той самой фирмы, водитель которой довез нас сюда.
– Помыться тебе негде.
– В гостинице.
Неподалеку есть одна, неплохой отель, там останавливаются родители, когда приезжают проведать учеников. Нет, не сработает.
– Поверь, нам двоим комнату не сдадут. Наши много раз пытались.
Лила пожимает плечами.
– Ладно, что-нибудь придумаем. – Вешаю трубку, не дожидаясь ответа диспетчера.
Во время уборки комнаты в гостинице часто оставляют открытыми. Снять номер, скорее всего, не получится, зато, если повезет, можно бесплатно забраться туда и принять душ.
На парковке мы сталкиваемся с Одри и двумя ее подружками, Стейси и Дженной. Стейси показывает мне средний палец, а Дженна пихает Одри локтем в бок. Не надо бы на нее смотреть, но я все равно смотрю. Бывшая девушка поднимает голову, но на меня не смотрит.
– Знаешь ее? – интересуется Лила.
– Да. – Я поворачиваю в сторону гостиницы.
– Симпатичная.
– Да. – Засовываю руки в перчатках поглубже в карманы.
Лила оглядывается.
– Готова поспорить на что угодно, у нее есть душ.
Когда мошенничаешь, необходимо помнить и еще кое-что (тоже мама научила): гораздо легче обмануть простачка, если предложение исходит не от тебя, а от кого-то другого. Именно поэтому чаще всего требуется партнер.
– Кассель мне столько про тебя рассказывал, – Лила широко улыбается и тут же превращается из подозрительной бродяжки со свалявшимися волосами в нормальную девчонку.
Одри переводит взгляд с нее на меня, не понимая, что за игру мы затеяли.
– И что же он рассказывал? – спрашивает Дженна, прихлебывая диетическую колу.
– Это моя двоюродная сестра, она только что вернулась из Индии. Ее родители живут в ашраме. Я рассказывал про Веллингфорд.
– Твоя двоюродная сестра? – Одри упирает руки в боки.
Брови у Лилы ползут вверх, а потом она ухмыляется во весь рот.
– А! Не веришь, потому что у меня кожа светлее, чем у него?
Стейси вздрагивает, а Одри заглядывает мне в глаза – не оскорбился ли? В Веллингфорде не принято говорить о расовых различиях категорически, будь ты смуглым, черноволосым, рыжим, блондином или таким светлокожим, что просвечивают голубые прожилки вен. Такая вот политкорректность
– Да ладно. Мы не родные кузены. Моя мать замужем за братом его матери.
У мамы нет никакого брата. Но я и бровью не веду. Не улыбаюсь.
Обманываю девушку, в которую, возможно, все еще влюблен, и сам себе не могу признаться, что меня это заводит.
– Одри, – схема отработана до мелочей, – можно тебя на минутку?
– Кассель, – с нажимом произносит Лила, – мне нужно волосы подстричь, принять душ. Пошли. Очень рада была познакомиться.
Она улыбается девчонкам и хватает меня за руку. Вопросительно смотрю на Одри.
– Поговорите, когда он вернется в школу, – вмешивается Дженна.
– Она может помыться в общежитии, – задумчиво предлагает моя бывшая девушка.
– Так мы можем поговорить? – какой я все-таки подлец. – Здо2рово.
– Конечно, – Одри отворачивается.
Возвращаемся в Веллингфорд, Лила улыбается и беззвучно произносит одними губами: «Супер».
Мы сидим на бетонных ступеньках факультета изобразительных искусств. Шея у Одри покрылась красными пятнами – значит, нервничает. Моя бывшая девушка то и дело заправляет за ухо рыжую прядь, но та постоянно падает на лоб.
– Прости меня за вечеринку, – хочется прикоснуться к ней, погладить по волосам, но я сдерживаюсь.
– Я самостоятельная женщина и вполне способна отвечать за свои поступки. – Она теребит затянутыми в перчатку пальцами серые колготки.
– Просто…
– Знаю, я напилась, а целовать пьяную девушку не очень-то красиво, да еще на глазах у ее парня. Не самый благородный поступок.
– Грег – твой парень? – Тогда понятно, почему он так завелся.
Одри пожимает плечами, прикусывая нижнюю губу.
– А я ему вмазал! – пытаюсь отшутиться. – И никакой тебе дуэли на рассвете. Ты разочарована? Перевелось благородство в наши времена.
Она облегченно улыбается – радуется, что я не стал ни о чем расспрашивать.
– Да, разочарована.
– Со мной веселее, чем с Грегом.
Сегодня говорить с Одри так легко, ведь теперь я точно знаю, что не убивал девчонку, которую любил. Словно камень с плеч свалился. Как, оказывается, прошлое на меня давило.
– Но он меня любит сильнее.
– В таком случае он должен любить тебя просто чертовски сильно.
Заглядываю ей в глаза: не зря старался – щеки Одри покрылись неровным румянцем. Она шутливо тыкает меня в бок.
– Весельчак выискался!
– Так ты меня еще не забыла?
– Не знаю. Ты вернешься в школу? – Одри потягивается.
– Да.
– Время идет. Еще немного, и забуду точно.
– Разлука уменьшает умеренную любовь, – ухмыляюсь я, – и увеличивает сильную[10].
– Память у тебя. – Она смотрит куда-то мимо меня.
– Так я к тому же и умнее Грега. – Одри не отвечает, и я тоже поворачиваюсь посмотреть.
К нам через двор шагает Лила. Она успела выманить у кого-то свитер и длинную юбку, обрезала светлые волосы даже короче, чем у меня, на ногах по-прежнему болтаются ботинки со шнуровкой, губы накрашены розовым блеском. На секунду у меня перехватывает дыхание.
– Ничего себе, – удивляется Одри.
Лила улыбается еще шире и, подойдя ближе, берет меня под руку.
– Спасибо большое, что разрешила воспользоваться душем.
– Да не за что.
Моя бывшая девушка удивленно смотрит на нас, словно только сейчас заметила, что происходит нечто странное. Лила теперь выглядит по-другому – наверное, из-за этого.
– Кассель, мы опаздываем на поезд.
– Да. Одри, я тебе позвоню.
Она кивает с озадаченным видом.
Мы удаляемся в сторону станции. В конце срываешь куш и делаешь ноги. Серьезная афера или по мелочи – схема всегда одна и та же. На маму я похож, вот на кого, а вовсе не на отца.
Воскресенье, поэтому на вокзале почти пусто. На крашеной деревянной скамейке ругается парочка: парень моего возраста, у девчонки глаза на мокром месте. Старушка склонилась над тележкой из супермаркета. В дальнем конце платформы две девицы с ярко-розовыми ирокезами, хихикая, режутся в Game Boy.
– Надо позвонить твоему отцу, – вытаскиваю из кармана мобильник. – А вдруг его не будет в офисе, когда мы приедем?
Лила уставилась на торговый автомат. Лицо у нее непроницаемое, но отражение в стекле чуть подрагивает, как будто ее трясет.
– В Нью-Йорк не поедем, встретимся с ним в другом месте.
– Почему?
– Никто не должен знать о моем возвращении. Никто. Неизвестно, с кем еще в сговоре Антон.
– Понял.
Легкая паранойя вполне объяснима, она ведь через такое прошла.
– Я все время подслушивала и знаю про их план.
– Понял, – снова киваю. Тоже вполне объяснимо.
– Обещай не рассказывать ему, что со мной было. – Лила переходит на шепот: – Не хочу, чтобы он знал про кошку.
– Понял. Сделаем, как ты хочешь, но ведь что-то мне надо будет ему сказать.
Чувствую смешанное со стыдом облегчение. Я зол на братьев и, в общем-то, их ненавижу, но если Захаров обо всем узнает, им не жить. Не уверен, что хочу именно этого.
Лила тянется к телефону.
– Тебя там не будет. Я пойду одна.
Открываю было рот, но она бросает на меня предостерегающий взгляд: хорошенько подумай, прежде чем сказать.
– Послушай, я только хочу тебя проводить. Поедем на поезде, как доберешься до места – я тут же исчезну. Как только ты будешь в безопасности.
– Я вполне могу о себе позаботиться, – она вот-вот зарычит.
– Знаю-знаю, – отдаю ей телефон.
– Вот и славно.
Лила набирает номер, а я хмурюсь. Отсрочка – это замечательно, но рано или поздно Захарову придется рассказать. Он в опасности. Нам нужен план.
– Ты же не думаешь, что отец будет винить в случившемся тебя? Дикость какая-то.
– Он будет меня жалеть, – отвечает Лила.
В трубке слышны гудки.
– Он увидит, какая ты храбрая.
– Возможно, но решит, что я не могу за себя постоять.
