Эрагон. Наследие Паолини Кристофер

Драс-Леона

Солнце поднялось уже довольно высоко, когда Эрагон со спины Сапфиры наконец-то высмотрел внизу, у самого горизонта, мрачные очертания Хелгринда. И ему сразу же захотелось повернуть обратно – так ужасно выглядела эта далекая гора, возвышавшаяся над окрестными равнинами, точно гигантский черный зуб. С Хелгриндом у него были связаны столь неприятные воспоминания, что лучше всего было бы прямо сейчас его уничтожить, увидеть, как рухнут на землю и развалятся на куски его голые серые шпили. Сапфира более равнодушно взирала на эту темную каменную твердыню, но Эрагон не сомневался: ей тоже неприятно находиться вблизи от Хелгринда.

К вечеру Хелгринд остался у них за спиной, а перед ними на берегу озера Леона раскинулся огромный город Драс-Леона. Десятки кораблей и лодок покачивались у его причалов. Этот низкий широкий город был чрезвычайно плотно застроен и столь же негостеприимен. Эрагон хорошо помнил его узкие, неприятно извилистые улочки, вонючие лачуги, прилепившиеся друг к другу и к желтой глиняной стене, окаймлявшей центральную часть города. А за этой стеной виднелась устремившаяся ввысь громада храма, черного и какого-то зазубренного, где служители Хелгринда отправляли свои мрачные ритуалы.

На дороге, ведущей на север, виднелся поток беженцев – люди бежали, опасаясь осады, в Тирм или в Урубаен, надеясь найти там хотя бы временное убежище от продвигавшихся на север войск варденов.

Драс-Леона показалась Эрагону такой же исполненной затаенной злобы и такой же вонючей, как и в тот раз, когда он впервые попал сюда. Она странным образом вызывала в его душе прямо-таки жажду разрушения, чего он никогда не испытывал ни в Финстере, ни в Белатоне. Здесь ему хотелось все крушить огнем и мечом; уничтожать, пользуясь той ужасной, неестественной силой, к которой он мог прибегнуть в случае необходимости; разрушать, оправдывая каждый свой варварский поступок, и оставлять после себя лишь ямы, над которыми клубится дымок, да пропитавшуюся кровью золу. Для тех бедняков, калек и рабов, которые жили под стенами Драс-Леоны, у Эрагона в сердце находилось еще немного сочувствия. Но он был совершенно убежден, что этот город прогнил насквозь, так что самым лучшим решением было бы стереть его с лица земли, а затем выстроить заново, не допуская туда ни капли извращенной религии Хелгринда, которая заразила его, подобно страшной, смертельно опасной болезни.

Пока он предавался фантазиям о том, как мог бы с помощью Сапфиры развалить на куски этот проклятый храм, ему вдруг пришло в голову, что он не знает, есть ли название у той религии, жрецы которой исповедуют самобичевание и членовредительство. Занятия древним языком научили его ценить важность имен – имена были силой, они давали понимание. Пока он не узнает, как называется эта религия, он не сможет полностью постичь ее истинную природу.

Дневной свет уже угасал, когда вардены разбили лагерь прямо на возделанных полях к юго-востоку от Драс-Леоны. Здесь местность слегка возвышалась, образуя некое подобие ровного плато, и это должно было обеспечить им минимальную защиту в том случае, если враг вздумает напасть. Люди страшно устали от долгого пребывания на марше, но Насуада заставила их не только создать вокруг лагеря временные укрепления, но и собрать все тяжелые орудия, которые они тащили с собой в течение всего долгого пути от Сурды.

Эрагон с удовольствием принялся за работу. Сперва он работал вместе с группой мужчин, которые выравнивали поля пшеницы и ячменя с помощью дощечек, связанных длинными веревками. Было бы проще выкосить посевы – как с помощью магии, так и обыкновенной косы, – но тогда оставшееся жнивье стало бы большим неудобством и даже опасностью при ходьбе, не говоря уж о сне. А теперь плотно прижатые к земле побеги образовали мягкую, упругую поверхность, ничуть не хуже любого матраса, во всяком случае, куда лучше голой земли, на которой они, в общем-то, уже привыкли ночевать.

Эрагон проработал вместе с остальными около часа, и за это время они успели расчистить достаточно места для палаток.

Затем он принялся помогать строителям осадной башни. Его куда большая, чем у обычного человека, сила позволяла ему в одиночку поднимать такие балки, которые способны были поднять лишь несколько человек. Несколько гномов, по-прежнему остававшихся в войске варденов, присматривали за постройкой башни, потому как все осадные приспособления и механизмы были, в сущности, ими и изобретены.

Сапфира тоже старалась помочь. Зубами и когтями она прорывала в земле глубокие траншеи, а из вырытой земли устраивала защитную насыпь вокруг лагеря. Ей буквально за несколько минут удавалось сделать то, что сто человек, наверное, и за день бы не сделали. Кроме того, выдыхая из пасти огонь и орудуя мощным хвостом, она сносила деревья, ломала заборы и стены домов, обеспечивая варденам надежное укрытие. В целом, она создала вокруг лагеря такую картину полнейшего разрушения, которая, пожалуй, могла бы внушить ужас даже самым храбрым.

Была уже поздняя ночь, когда вардены наконец завершили подготовку, и Насуада приказала всем – людям, гномам и ургалам – ложиться спать.

Оказавшись в своей палатке, Эрагон довольно долго предавался медитации, пока мысли его совершенно не очистились. Эта процедура давно уже превратилась для него в привычку. Но вместо того чтобы, как обычно, заняться дневником и упражнениями в письме, он несколько часов пытался вспомнить те заклинания, которые, как ему казалось, могли бы пригодиться варденам завтра, а также составлял новые, способные защитить их от тех опасностей, которые таили в себе Драс-Леона и Хелгринд.

Почувствовав себя готовым к грядущему сражению, Эрагон лег и позволил себе уплыть по реке сновидений. На этот раз они оказались какими-то особенно энергичными и разнообразными, потому как, несмотря на занятия медитацией, перспектива близящегося сражения будоражила его кровь и не позволяла полностью расслабиться. Для него, как и всегда, труднее всего было вытерпеть ожидание и неопределенность. Он мечтал поскорее оказаться в самой гуще схватки, где у него просто не будет времени ни о чем беспокоиться.

Сапфира тоже спала беспокойно. Эрагон мысленно улавливал какие-то обрывки ее снов, в которых она кого-то кусала и рвала на куски, и не сомневался, что и она думает о том свирепом удовольствии, которое всегда испытывает во время боя. Ее настроение отчасти оказывало воздействие и на него, но не настолько, чтобы он полностью утратил контроль над собой.

Как-то слишком быстро наступило утро, и вардены собрались у незащищенных пригородов Драс-Леоны. Армия имела весьма внушительный вид, но восхищение Эрагона несколько угасло, когда он увидел щербатые клинки воинов, их шлемы, покрытые вмятинами, изрубленные щиты, а также кое-как зашитые прорехи на их жалких рубахах и металлических кольчугах. Если им удастся взять Драс-Леону, они, конечно, смогут частично обновить вооружение – как сделали это в Белатоне и еще раньше, в Финстере, – но, увы, пополнить здесь свои ряды новыми воинами им явно не удастся.

«Чем дольше это будет продолжаться, – мысленно сказал Эрагон Сапфире, – тем легче будет Гальбаториксу нанести нам поражение, когда мы наконец доберемся до Урубаена».

«В таком случае мы не должны медлить», – ответила она.

Эрагон сидел верхом на Сапфире, а рядом с ними на свирепом черном жеребце восседала Насуада. Вокруг них расположились двенадцать стражей-эльфов и столько же Ночных Ястребов Насуады – она вдвое увеличила количество своих стражей на все время этого сражения. Эльфы были пеши. Они отказывались ездить верхом на любых конях, кроме тех, которых сами воспитали и выучили. Зато все Ночные Ястребы, за исключением ургалов, были верхом. В пятнадцати шагах от них, справа, стоял король Оррин со своим тщательно подобранным войском, и шлем каждого из его воинов украшал яркий цветной плюмаж. Наргейм, командир гномов, и Гарцвог возглавляли соответственно свои отряды.

Кивнув друг другу, Насуада и Оррин пришпорили коней и рысью погнали их вперед, к городу, несколько оторвавшись от основного войска. Левой рукой Эрагон крепко ухватился за шип на шее у Сапфиры и последовал за ними.

Насуада и Оррин остановились, только добравшись до первых рядов городских развалюх. По их сигналу двое герольдов – один со знаменем варденов, второй со знаменем Сурды – выехали вперед по узкой улочке, извивавшейся в лабиринте домов, и направились к южным воротам Драс-Леоны.

Эрагон нахмурился, наблюдая за продвижением герольдов. Город казался ему каким-то неестественно пустым и тихим. На улицах не было ни души. Даже на сторожевых башнях, даже на толстой крепостной стене из желтой глины, где сейчас должны были бы стоять сотни воинов Гальбаторикса, никого видно не было.

«Чую что-то неладное», – сказала ему Сапфира и даже слегка зарычала, привлекая к себе внимание Насуады.

У подножия стены герольд варденов громким голосом, донесшимся даже до Эрагона и Сапфиры, крикнул:

– Привет вам, жители Драс-Леоны! Именем госпожи Насуады, предводительницы варденов, и Оррина, короля Сурды, а также всех свободных жителей Алагейзии мы требуем открыть ворота города, дабы мы могли вручить некое важное послание вашему господину и повелителю Маркусу Табору, так как оно, возможно, сулит ему весьма важную выгоду, как, впрочем, и каждому мужчине, каждой женщине и каждому ребенку, живущим в Драс-Леоне!

Откуда-то из-за стены герольду ответил мужской голос:

– Ворота перед вами не будут открыты. Оставьте свое послание там, где стоите.

– А ты говоришь от имени лорда Табора?

– Именно так.

– В таком случае ты обязан напомнить лорду: обсуждение вопросов, связанных с управлением города, лучше и удобней обсуждать в тиши покоев, нежели на открытом пространстве, где любой может вас подслушать.

– Я от вас никаких приказов не приму, жалкие лакеи! Оставьте свое послание – да побыстрее! – иначе я окончательно потеряю терпение и начиню вас стрелами, как дикобразов!

Эрагону очень понравилось то, что герольд, нимало не смущаясь этими угрозами и не проявляя ни малейшего страха, без колебаний продолжал:

– Как вам будет угодно. Наши лорды предлагают мир и дружбу и лорду Табору, и всем жителям Драс-Леоны. Мы не собираемся воевать с вашим городом, потому как у нас с вами нет разногласий. Мы воюем только с Гальбаториксом и не стали бы осаждать Драс-Леону, если бы у нас был иной выход. А ведь у нас цели общие! Многие из нас жили в Империи, и лишь жестокое правление Гальбаторикса вынудило нас покинуть родные края. Мы ваши братья и по крови, и по духу. Присоединяйтесь к нам! И вместе мы сможем освободить себя от власти узурпатора, захватившего трон в Урубаене. Если вы примете наше предложение, предводители варденов гарантируют безопасность лорду Табору и его семье, а также любому, кто и сейчас еще, возможно, находится на службе у Гальбаторикса. Однако же мы не можем обещать этого тем, кто дал ему такую клятву, которую нарушить нельзя. Но даже если данная вами клятва и не позволит вам оказывать помощь варденам, то, по крайней мере, не мешайте нам. Поднимите решетку ворот, сложите оружие, и мы обещаем, что ничего плохого с вами не случится. Но если вы попытаетесь нам воспрепятствовать, мы сметем вас с дороги, как мусор, ибо никто не может противостоять могуществу нашей народной армии, могуществу Эрагона Губителя Шейдов, могуществу дракона Сапфиры!

Услышав собственное имя, Сапфира подняла голову и издала ужасающий рев.

Над воротами Эрагон заметил высокого человека в плаще. Он взобрался на стену и встал между двумя зубцами, глядя поверх герольдов на Сапфиру. Но сколько Эрагон ни щурился, он никак не мог толком разглядеть его лицо. К нему присоединились еще четыре человека в черных одеждах. Все они были калеки, и Эрагон понял, что это жрецы Хелгринда. У одного не хватало руки, у двоих – ноги, а у четвертого из жрецов не было ни рук, ни ног, так что его внесли на стену на носилках.

Вдруг человек в плаще откинул назад голову и расхохотался, и ему ответило неожиданно гулкое и громкое эхо. А герольды под стеной с трудом сдержали своих коней, которые ржали, вставали на дыбы и пытались убежать.

Чувствуя холодок под ложечкой, Эрагон крепко стиснул рукоять Брисингра.

– Значит, никто не может противостоять вашему могуществу? – переспросил человек в плаще, и странно громкий голос его разнесся, казалось, по всему городу и окрестностям. – У вас, я бы сказал, весьма завышенное мнение о себе.

И в этот момент с чудовищным ревом сверкающая красная туша Торна взвилась в воздух с дальней окраины города. Сделав круг, дракон примостился на крыше башни, вонзив в деревянную дранку огромные когти и раскинув в стороны широченные, тоже заканчивающиеся когтями, алые крылья, затем он разинул красную пасть и выдохнул в небо язык пламени.

Насмешливый голос Муртага – ибо это действительно был он! – снова послышался со стены:

– Можете хоть головой биться о стены Драс-Леоны, но вам ее никогда не взять! Никогда – пока этот город защищаем мы с Торном! Пусть с нами попробуют сразиться ваши лучшие воины и ваши лучшие маги, и я обещаю вам: все они неизбежно погибнут. Никто из вас не сможет одержать над нами верх! Даже ты… братец Эрагон! Так что, пока не поздно, бегите, прячьтесь в свои норы и молитесь, чтобы на бой с вами не вышел сам Гальбаторикс. Ибо тогда смерть и горе станут вашим единственным вознаграждением.

Игра в кости

– Господин мой, ворота открываются!

Роран оторвался от карты, которую внимательно изучал, и в палатку ворвался один из дозорных, весь красный, задыхаясь от быстрого бега.

– Которые ворота? – спросил Роран, чувствуя, как его охватывает прямо-таки могильное спокойствие. – Выражайся точнее. – Он отложил в сторону палочку, с помощью которой отмерял расстояния.

– Те, что ближе всего к нам… на дороге, не на канале!

На бегу выхватывая из-за пояса молот, Роран бросился к южному краю лагеря. Глянув в сторону раскинувшегося перед ним Ароуза, он, к своему неудовольствию, увидел, что из ворот появился отряд в несколько сотен всадников; яркие боевые знамена хлопали на ветру, пока всадники строились у черного зева ворот.

«Они же нас на куски порубят!» – с отчаянием подумал Роран.

В лагере осталось всего человек сто пятьдесят, и многие из них были ранены, так что вряд ли смогли бы драться. Остальные были на мельницах, которые он посещал накануне, или в слюдяных шахтах, находившихся еще дальше по побережью, или на берегах самого западного из каналов, подыскивая баржи, необходимые для успешного выполнения задуманного Рораном плана. Никто из них не успел бы сейчас быстро вернуться в лагерь и отразить нападение вражеского отряда.

Раздавая задания, Роран понимал, что оставляет лагерь практически без защиты, но все же надеялся, что население Ароуза слишком напугано недавними попытками штурмовать город и вряд ли предпримет какую-то дерзкую контратаку. А тех воинов, которых он оставил при себе, было, как ему казалось, вполне достаточно, чтобы создать видимость хорошо укрепленного и полного людей лагеря.

Но он сильно заблуждался. Возможно, защитникам Ароуза каким-то образом удалось узнать о намерениях Рорана. Он хоть и не был в этом уверен, но все же предполагал, что это так, глядя на конный отряд, что строился сейчас у городских ворот. С другой стороны, если бы эти кавалеристы и намеревались вступить в бой с его войском, то их должно было бы быть, по крайней мере, в два, а то и в три раза больше. Но так или иначе, а сейчас нужно было любой ценой предотвратить атаку и спасти людей от неизбежной гибели.

Балдор, Карн и Бригман подбежали к нему с оружием в руках. Карн поспешно натягивал свою кольчугу, а Балдор сказал:

– Ну, и что будем делать?

– Да ничего мы сделать не можем! – взвился Бригман. – Ты погубил всю затею, Молотобоец! Собственной глупостью погубил. Теперь нам всем придется спасаться бегством, пока эти чертовы всадники нас не прикончили!

Роран сплюнул.

– Отступать? Нет уж, отступать мы не станем! Пешими нам от них не уйти, да если б кто-то и мог, я все равно никогда не бросил бы своих раненых товарищей.

– Ты что, не понимаешь? – снова заорал Бригман. – Нам тут конец, если останемся! Нас попросту прикончат – или еще хуже: в плен возьмут!

– Прекрати, Бригман! Я же сказал, что не собираюсь удирать, поджавши хвост.

– Это почему же? Не желаешь признавать собственного поражения? Видно, рассчитывал кое-какой навар получить в результате своей бессмысленной затеи? Ты только вред один варденам приносишь!..

А под стенами города всадники уже подняли свои мечи и копья и, громко крича и улюлюкая, так что было слышно даже в лагере, вонзили шпоры в бока коней, которые с топотом ринулись через пологую равнину прямо на лагерь варденов.

И Бригман, увидев это, поспешил завершить свою гневную тираду:

– Но я не допущу, чтобы ты загубил столько жизней во имя собственной гордыни! Можешь оставаться, если тебе надо, а мы…

– Тихо! – проревел Роран. – Заткни свою пасть, или я сам тебе ее заткну! Балдор, последи за ним. Если он сделает что-нибудь такое, что тебе не понравится, дай ему попробовать твоего меча!

Бригман чуть не лопнул от злости, но прикусил язык, поскольку великан Балдор тут же, взмахнув мечом, приставил к его груди острие.

Роран догадывался, что у него в распоряжении не более пяти минут, чтобы решить, как действовать дальше. Всего пять минут – и от них зависело столь многое!

Он попытался представить себе, скольких всадников им удалось бы сразу убить или ранить, чтобы остальные, испугавшись, попросту ускакали бы прочь, но почти сразу отринул подобную возможность. Здесь, на этой равнине, у них явно не было никаких преимуществ, и они, будучи столь малочисленными, попросту не смогли бы сдержать натиск кавалерийского отряда.

«Если мы вступим в бой, то победу нам не одержать, а значит… А что, если попытаться напугать их? Но как? Огнем?»

Огонь, правда, мог оказаться весьма коварным союзником для тех, кто оставался в лагере. И потом, мокрая трава вряд ли загорелась бы, разве что начала бы дымить, и проку от этого не было бы никакого.

Он посмотрел на Карна.

– Скажи, ты не мог бы создать двойника Сапфиры? Ну, привидение такое? Пусть бы она и была не слишком на себя похожа, но могла бы хоть взреветь и пламя выдохнуть, словно и впрямь здесь находится?

Впалые бледные щеки заклинателя стали совсем белыми от волнения. Он неуверенно покачал головой, в его глазах плескалась паника.

– Может, и смог бы. Не уверен… Я никогда раньше ничего такого не делал. Это значит, мне придется воссоздавать ее образ по памяти? А вдруг она окажется совсем не похожа на настоящую Сапфиру? – Он мотнул головой в сторону приближавшихся всадников. – Тогда они наверняка сразу разберутся, что к чему.

Роран вонзил ногти в ладонь. Оставалось в лучшем случае минуты четыре, а то и меньше.

– Может, все-таки попробуешь? Нам нужно просто отвлечь их, смутить… – Он посмотрел в небо, надеясь увидеть хотя бы грозовую тучу, но, увы, над лагерем проплывала лишь парочка легких облачков.

«Неуверенность в собственных силах, сомнения… Чего еще боятся люди? Неведомого! Того, чего не могут понять. Вот оно!»

В одно мгновение перед Рораном промелькнуло с полдюжины разных планов того, как можно было бы поколебать уверенность противника, и каждый новый план казался еще более невероятным, чем предыдущий. И тут в голову ему пришла одна идея, настолько простая и одновременно рискованная, что он сразу за нее ухватился, ибо, в отличие от всех прочих, эта идея льстила его «я», а для ее осуществления требовалось участие всего лишь одного человека, кроме него самого: Карна.

– Ступайте все в лагерь и прикажите людям спрятаться в палатках! – крикнул Роран на ходу. – И пусть сидят тихо, чтобы не было слышно ни звука, пока эти кавалеристы не подъедут совсем близко!

Сунув молот за пояс, Роран отыскал в ближайшей палатке среди спальных принадлежностей, валявшихся на земляном полу, какое-то грязное шерстяное одеяло и бегом бросился к костру, на котором готовили пищу. Там он подхватил под мышку толстый обрубок пня, которым пользовались как табуретом, и рысью взлетел на небольшой бугорок, находившийся в сотне футов от палаток.

– Пусть кто-нибудь принесет мне игральные кости и рог с медом! – крикнул он. – И еще мой походный стол вместе с разложенными на нем картами. Да быстрее же, черт побери!

За спиной у него слышался топот ног и звон каких-то предметов – это люди бросились врассыпную и нырнули в палатки. Уже через несколько секунд небывалая тишина окутала лагерь, какие-то звуки производили только те, кого Роран послал за столом и картами местности.

Роран не стал тратить времени и оглядываться. На вершине бугорка он постарался как можно устойчивее пристроить толстый пень и, убедившись, что пень стоит вполне прочно, сел на него и огляделся: по плавному откосу холма к нему мчались атакующие кавалеристы.

До их прибытия оставалось в лучшем случае пара минут, и Роран всем телом чувствовал, как гудит под его пнем земля, сотрясаемая ударами мощных копыт, и это ощущение усиливалось с каждой секундой.

– Ну, где же кости и мед? – крикнул он, не отрывая взгляда от кавалеристов.

Затем одним движением руки он пригладил бороду и расправил рубаху. Ему было страшновато, и он уже жалел, что не надел свою металлическую кольчугу, но разумом, в котором вдруг проснулись небывалые холодность и хитрость, понимал, что подобная «беспечность» – то, что он сидит вот так, без доспехов, без оружия, совершенно спокойно, – должна еще сильней впечатлить врагов. Та же холодная сторона рассудка убедила его даже молот оставить заткнутым за пояс. Пусть им кажется, что он и в их присутствии чувствует себя в полной безопасности!

– Извини, – беззвучно прошептал Карн, подбегая к нему. Он вместе с еще одним варденом принес из палатки Рорана маленький складной столик и лежавшие на нем карты. Столик, накрытый одеялом, поставили перед Рораном. Карн сунул Рорану в руку рог, до половины полный пьянящего медового напитка, сваренного гномами, и кожаный мешочек с пятью самыми обычными игральными костями.

– Давайте быстрей отсюда! – прошипел Роран, и Карн уже повернулся, чтобы уйти, но Роран вдруг схватил его за руку и спросил: – Слушай, а ты не мог бы сделать так, чтобы воздух вокруг меня дрожал? Знаешь, как над костром в зимний день?

Карн прищурился:

– Могу, наверно, но что хорошего…

– Просто сделай так, если можешь, и все. И скорей уходи, прячься!

Тощий заклинатель бросился обратно в лагерь, а Роран встряхнул кости в мешочке и высыпал их на стол, как бы играя с самим собой, а потом принялся подбрасывать кости в воздух одну за другой и ловить их тыльной стороной ладони. Его отец, Гэрроу, частенько развлекал себя подобной забавой долгими летними вечерами, покуривая трубочку и посиживая в старом кресле-качалке на крыльце их дома в долине Паланкар. Иногда он и Рорану позволял сразиться с ним в кости, только Роран всегда проигрывал. Так что Гэрроу предпочитал состязаться в игре с самим собой.

Хотя сердце так стучало в груди, что Роран чуть не оглох от его грохота, а ладони стали влажными и липкими, внешне он ухитрился сохранить вполне спокойный вид. Если этот гамбит вообще имеет хоть какой-то, пусть даже самый слабый шанс на успех, ему необходимо держаться с непоколебимой самоуверенностью, какие бы чувства ни владели в данный момент его душой.

Не отрывая взгляда от игральных костей, он не пожелал поднять глаза, даже когда всадники стали окружать его, подъезжая все ближе и ближе. Звук мчавшихся галопом коней становился все громче, и Рорану стало ясно, что они, по всей вероятности, намерены просто его растоптать.

«Какой странный способ самоубийства», – мрачно улыбнулся он и подумал о Катрине и о своем будущем ребенке. Как ни странно, но ему стало спокойней при мысли о том, что, если ему самому и суждено погибнуть, его кровная линия не прервется. Это, конечно, было не бессмертие, каким обладал Эрагон, но все же некое подобие бессмертия, и этого Рорану было вполне достаточно.

В последний момент, когда кавалеристы были от него всего в двух шагах, кто-то крикнул: «Эй! Эй! Придержите коней! Я сказал, придержите коней!», и вырвавшиеся вперед кони, звеня сбруей и хрустя упряжью, с трудом замедлили бег и остановились.

А Роран по-прежнему сидел, вперив взгляд в брошенные кости, и маленькими глоточками попивая пенистый медовый напиток. Потом он снова подбросил кости, две штуки поймал тыльной стороной ладони и стал внимательно их рассматривать.

Вокруг него разливался теплый и мирный запах свежей земли, взрытой конскими копытами, а также – куда менее приятный – запах взмыленных конских тел.

– Эй, ты там, друг любезный! – услышал он голос того же человека, который приказал остановить коней. – Эй, я к тебе обращаюсь! Ты кто такой? И чего это так спокойно посиживаешь себе да мед попиваешь, словно тебе до остального мира и дела нет? Утро, конечно, и впрямь чудесное, да только для игр в кости, по-моему, не годится. Неужели мой отряд не заслужил такого уважения, чтобы нас встречали с мечами наголо? Ты кто такой, я тебя спрашиваю?

Медленно, словно едва заметив окруживших его вражеских кавалеристов и сочтя это фактом малозначимым, Роран поднял глаза и уставился на маленького бородатого человечка с невероятно ярким плюмажем на шлеме. Человечек сидел верхом на громадном вороном боевом коне, который пыхтел, точно пара хороших мехов.

– Я тебе не любезный друг и уж во всяком случае точно не друг, – сказал Роран, не делая ни малейшей попытки скрыть то, что ему не слишком приятно столь фамильярное обращение. – Ты кто такой, собственно, что так невежливо прерываешь мою игру?

Длинные пестрые перья на макушке крошечного воина возмущенно закачались. Он с ног до головы рассматривал Рорана с таким изумлением, словно тот был неким совершенно незнакомым ему зверем, которого он повстречал на охоте.

– Мое имя – Тарос Быстрый. Я капитан, командую сторожевым отрядом и должен тебе сказать, хоть ты и редкостный грубиян, что мне все же весьма огорчительно было бы прикончить такого наглого храбреца, так и не узнав, как его зовут. – И, словно желая подчеркнуть свои слова, Тарос почти уперся наконечником своего копья Рорану в грудь.

Выстроившись в три ряда, остальные кавалеристы сгрудились у Тароса за спиной. Среди них Роран заметил худощавого горбоносого человека с каким-то изнуренным лицом и чрезвычайно худыми руками, обнаженными до плеч. Этого человека он не раз видел в армии варденов среди заклинателей. Ему вдруг очень захотелось, чтобы Карну удалось сделать то, о чем он его просил: чтобы воздух вокруг него дрожал, как над костром. Но повернуть голову и посмотреть он пока не осмеливался.

– Я – Роран Молотобоец, – спокойно назвался он и, снова подбросив игральные кости, ловко поймал три из них тыльной стороной ладони. – А Эрагон Губитель Шейдов – мой двоюродный брат, мы вместе росли. О нем-то вы, наверное, слышали?

По рядам конников пробежал боязливый шепот, и Роран заметил, что глаза Тароса расширились от удивления и, пожалуй, страха.

– Звучит впечатляюще, – сказал Тарос, – но как нам проверить, правда ли это? Так ведь любой может себя братом Эрагона или Муртага назвать.

Роран продемонстрировал ему свой молот и даже слегка пристукнул им по столу, а затем, не обращая больше внимания на всадников, возобновил свою игру и досадливо хмыкнул, когда ему не удалось поймать две следующие кости – это стоило ему утраты всех выигранных очков.

– Хм! – Тарос Быстрый прокашлялся. – О тебе я тоже слышал, Молотобоец, и у тебя тоже репутация весьма неплохая, хотя многие считают, что она сверх меры преувеличена. Вот, например, правда ли то, что ты, находясь в королевстве Сурда, в одиночку справился с тремя сотнями воинов во время битвы близ селения Дельдарад?

– Честно говоря, я совершенно не помню, как называлось то селение. Может, и Дельдарад. Но я действительно положил немало воинов. Хотя, по нашим подсчетам, их было всего лишь сто девяносто три. Да и товарищи мои меня поддерживали, пока я с этими солдатами сражался.

– Всего лишь сто девяносто три? – с изумлением повторил Тарос. – Ты что-то скромничаешь, Молотобоец. Такой подвиг вполне достоин, чтобы его воспевали в песнях и сказаниях.

Роран пожал плечами и поднес к губам рог с медом, хотя проглотить жидкость себе позволить не мог – не хотел, чтобы хмельной напиток туманил разум.

– Я сражался, чтобы победить, а не проиграть, Тарос Быстрый… Впрочем, позволь предложить тебе выпить за это – как воин воину. – И он протянул рог Таросу.

Коротышка колебался. Взгляд его метнулся к заклинателю, стоявшему у него за спиной, но тот молчал. Тогда Тарос вытер губы и сказал:

– Пожалуй, я и впрямь выпью с тобой. – Он спешился, передал свое копье другому воину, стянул с рук латные перчатки, подошел к столу и аккуратно принял рог с медом из рук Рорана.

Правда, сперва он все же понюхал напиток, но потом сделал добрый глоток и даже передернулся: ох и крепок был сваренный гномами мед! Перья у Тароса на шлеме так и затрепетали, когда он снова передернулся и слегка поморщился.

– Что, не понравилось? – весело спросил Роран.

– Признаюсь, эти горные напитки на мой вкус слишком крепкие и, пожалуй, грубые, – признался Тарос, возвращая рог Рорану. – Я предпочитаю вина, выращенные в наших краях. Они куда приятнее на вкус, в них чувствуется сладость и солнечный свет. И они куда меньше предназначены для того, чтобы лишить человека разума.

– А по мне так этот мед сладок, как материнское молоко, – солгал Роран. – Я его все время пью – и утром, и днем, и вечером.

Снова надев латные перчатки, Тарос вернулся к своему коню, вскочил в седло и забрал свое копье у солдата, которому дал его подержать. Затем он снова посмотрел на того горбоносого заклинателя, который, как заметил Роран, за этот короткий промежуток времени успел прямо-таки смертельно побледнеть. Тарос, должно быть, тоже заметил, как переменилось лицо мага, ибо несколько напрягся и нарочито громко, чтобы слышали все, сказал Рорану:

– Благодарю за гостеприимство, Роран Молотобоец! Может статься, что вскоре я буду иметь честь принимать тебя у нас в Ароузе и в таком случае непременно угощу тебя самыми лучшими винами из винограда, выращенного в нашем фамильном поместье. Возможно, тогда ты поймешь, какой варварский напиток вы пьете, хоть ты и говоришь, что он «сладок, как материнское молоко». Мне кажется, ты должен оценить наши прекрасные вина, хотя и у нас тоже есть крепкий напиток, которому мы позволяем состариться в дубовых бочках в течение нескольких месяцев, а иногда и лет. Было бы жаль, если бы все это пошло насмарку, а из бочек с вином выбили затычки и позволили благородной жидкости течь по мостовой, пятная ее красной кровью наших виноградников.

– Да уж, это действительно был бы полный стыд! – откликнулся Роран. – Но ведь порой просто невозможно не пролить немного вина, когда со стола убираешь. – И он чуть отвел в сторону руку с рогом, плеснул на траву немного меда.

Тарос смотрел на него, как завороженный. Он прямо-таки застыл – даже перья у него на шлеме перестали колыхаться, – а потом как-то сердито всхрапнул и, резко развернув коня, закричал своему отряду:

– Стройся! Стройся! Я сказал, всем построиться!.. – И, едва ли не взвизгнув напоследок, он пришпорил коня и помчался прочь, к воротам Ароуза. Остальные кавалеристы последовали за ним, погоняя коней и переходя на быстрый галоп.

А Роран упорно сохранял прежний вид полного равнодушия и беспечности, пока войско не отъехало от него достаточно далеко. Затем наконец он медленно выдохнул и оперся локтями о колени. Руки у него слегка дрожали.

«Сработало!» – с удивлением думал он.

Услышав, как к нему из лагеря бегут люди, он оглянулся через плечо и увидел Балдора и Карна; следом за ними бежало еще полсотни воинов, тут же выскочивших из палаток.

– Тебе удалось! – воскликнул Балдор, подбегая к нему. – Удалось! Вот здорово! Я просто поверить не могу! – Он засмеялся и хлопнул Рорана по плечу – причем от радости с такой силой, что тот чуть не свалился на землю.

Остальные вардены сгрудились вокруг него, смеясь и рассыпая ему похвалы, а также в самых необычных выражениях похваляясь, что под его предводительством они уж точно этот Ароуз возьмут, теперь это им пара пустяков. Заодно они всячески преумаляли храбрость и стойкость жителей этого города, а потом кто-то сунул Рорану бурдюк с теплым вином, наполовину полный, но он посмотрел на бурдюк с неожиданной неохотой и тут же вернул его хозяину.

– Ты какие-нибудь чары наводил? – еле слышно спросил он у Карна, стараясь, чтобы в радостном шуме никто этого вопроса не расслышал.

– Что ты сказал? – Карн наклонился к нему, и Роран повторил свой вопрос. Маг улыбнулся и энергично закивал. – О да! Мне удалось заставить воздух дрожать, как ты и хотел.

– А ты не пытался атаковать их заклинателя? Когда они уходили, у него был такой вид, словно он вот-вот грохнется без чувств.

Улыбка Карна стала еще шире.

– Ну, в этом он сам виноват. Он все пытался разрушить иллюзию, которую, как он считал, создал я – прорвать это дрожащее марево и как следует разглядеть, что за ним скрывается, – но там и прорывать было нечего, нечего было разрушать, так что он только зря силы потратил!

И тут Роран сперва усмехнулся, а потом захохотал во все горло, и этот хохот заглушил даже возбужденный гомон толпы и перекатился дальше, в поля, в сторону Ароуза.

Несколько минут Роран позволял себе наслаждаться тем восторгом, который вызвал у обступивших его варденов, а потом до него донесся громкий предупредительный клич часового, охранявшего подступы к лагерю.

– Отойдите-ка! Дайте мне посмотреть! – сказал Роран и вскочил на ноги. Вардены расступились, и он увидел у западной границы лагеря одного из тех, кого отправил обследовать берега каналов. Этот человек, изо всех сил погоняя коня, скакал через поле прямо к нему. – Не мешайте ему, пусть поближе подъедет, – велел Роран, но худощавый рыжеволосый воин все же бросился всаднику наперерез.

Тем временем Роран подобрал игральные кости и одну за другой бросил их в кожаный мешочек. Кости удовлетворенно загремели, словно радуясь благополучному завершению игры.

Как только всадник оказался на достаточно близком расстоянии, Роран крикнул ему:

– Эй, там все в порядке? На вас что, было нападение?

Но, к досаде Рорана, тот продолжал молчать, пока не подъехал к нему почти вплотную. Лишь на расстоянии двух шагов от него он спрыгнул с коня и, вытянувшись во весь рост, точно тонкая сосна, выросшая в темном лесу, воскликнул:

– Капитан! Господин мой, я должен сказать…

Только тут Роран увидел, что это совсем еще мальчишка, тот самый худощавый юноша, который принял у него поводья, когда он впервые въехал в лагерь. Впрочем, то, что он его узнал, особого значения не имело, и Роран нетерпеливо поторопил гонца:

– Ну же, говори, в чем дело? У меня не так уж много времени. Да говори же скорее!

– Господин мой, меня послал Хамунд и велел передать, что мы нашли все необходимые баржи и теперь он строит салазки, чтобы перетащить их по суше в другой канал.

Роран с облегчением вздохнул, кивнул парнишке и сказал:

– Это хорошо. А помощь ему не требуется? Он успеет вовремя?

– Нет, не требуется, господин мой!

– И это все?

– Да, господин мой!

– Тебе совершенно не нужно все время называть меня «господин мой». Один раз сказал и хватит. Понял?

– Да, господин мой… ну, да… то есть да, конечно.

Роран подавил улыбку.

– Ты отлично справился с поручением, молодец! А теперь ступай и поешь чего-нибудь, а потом скачи на шахту. Узнаешь, что там и как, а потом вернешься и мне доложишь. Нам надо знать, что они там успели сделать.

– Хорошо, гос… простите, господин мой… То есть я не хотел… Я лучше прямо сейчас поеду, капитан! – На щеках парнишки от волнения вспыхнули два алых пятна, он даже заикаться начал. Поклонившись Рорану, он быстро вскочил на коня и рысцой двинулся в сторону побережья и шахт.

Его сообщение заставило Рорана задуматься. Он снова вспомнил, что, хоть им и повезло и они выиграли в этом поединке хитростей и уловок, сделать все-таки нужно еще очень много.

Собравшимся вокруг него воинам он сказал:

– Возвращайтесь в лагерь, к раненым. И еще. Мне нужно, чтобы вокруг лагеря к вечеру были выкопаны два ряда траншей. Эти желтопузые, – Роран имел в виду золотистые туники солдат Империи, – могут передумать и снова пойти на нас в атаку, и мне бы хотелось быть к этому готовым.

Некоторые даже застонали, услышав, что снова нужно рыть траншеи, но остальные, похоже, восприняли приказ Рорана вполне доброжелательно.