Последние часы. Книга I. Золотая цепь Клэр Кассандра
– Доброе утро, – сказал Джеймс, и Грейс улыбнулась. – Как ты думаешь, твоя матушка захочет, чтобы я снова подстриг шиповник?
Наступило неловкое молчание. Через некоторое время Грейс произнесла:
– Мне сложно представить, чтобы матушку заинтересовал шиповник и ворота. Но я принесу тебе садовые ножницы, и если ты сумеешь проделать в этой чаще ход, я составлю тебе компанию.
– Выгодная сделка, – усмехнулся Джеймс.
– Я, конечно, не обещаю целый день развлекать тебя светскими разговорами, – добавила Грейс. – Могу тебе почитать, если хочешь.
– Нет! Нет, не нужно, спасибо, – поспешно воскликнул он. На лице Грейс выразилось изумление, и Джеймс, стараясь говорить нормальным тоном, добавил: – Я хотел бы послушать о твоей жизни.
– Моя жизнь заключена в этом доме, – сказала она.
– Тогда, – попросил он, – расскажи мне о своем доме.
И она рассказала ему. Джеймс не говорил родителям, куда он ходит. Он просто исчезал из дома после полудня, часа два подстригал ползучие растения и кусты с внешней стороны каменной стены особняка и разговаривал с Грейс; затем, когда его одолевали усталость и жажда, он извинялся перед Грейс и неторопливо возвращался домой.
Грейс рассказывала ему о Блэкторн-Мэноре. Некогда дом этот был прекрасным и величественным, но мать уже долгие годы не заботилась о нем, никто не занимался ни ремонтом, ни уборкой, и на всех вещах лежал толстый слой пыли.
– Иногда мне кажется, что я живу внутри гигантского клубка паутины. Моя мать никому не доверяет, не желает, чтобы посторонние приходили прибираться, а особняк слишком велик, мы вдвоем не можем содержать его в порядке. – Она говорила о переплетающихся ветвях колючего терновника, вырезанных на дубовых перилах лестницы, о гербе над камином, о страшной железной статуе, притаившейся на втором этаже. Рассказы Грейс показались Джеймсу чудовищными; теперь дом представлялся ему трупом, разлагающимся трупом некогда прекрасного живого существа.
Сердце у него сжималось от жалости к несчастной. Но когда он вернулся домой, неприятное чувство оставило его, и вечером, лежа в постели, он, как всегда, вспоминал голос Корделии, негромкий и спокойный, и уснул с мыслью о том, что все будет хорошо.
На следующий день Люси объявила, что собирается читать Джеймсу отрывки из своего незаконченного произведения под названием «Спасение Загадочной Принцессы Люси от ее ужасных родственников». Джеймс слушал, старательно изображая интерес, хотя его уже не в первый раз истязали бесконечными повествованиями о Жестоком Принце Джеймсе и его многочисленных злодеяниях.
– Мне кажется, характер Жестокого Принца в какой-то степени предопределен его именем, – высказался Джеймс во время небольшой паузы. Люси сообщила, что на данном этапе творческого процесса критика ее не интересует.
– Загадочная Принцесса Люси совершает добрые поступки по велению сердца, а Жестокий Принц Джеймс творит жестокости потому, что не может терпеть превосходство Принцессы Люси. Она опережает его снова и снова, во всех областях, – объяснила сестра.
– Я, пожалуй, пойду, – вздохнул Джеймс.
Люси захлопнула блокнот и посмотрела на Джеймса.
– Какая она, Грейс Блэкторн? Ты ведь видишь ее время от времени, когда ходишь к соседской ограде подстригать кусты, верно?
Джеймс не сразу оправился от неожиданности и бессвязно пробормотал:
– Да, бывает, что и вижу… Она… печальная. Мне кажется, она очень одинока. Она ни с кем не общается, кроме матери, и никогда не покидает этот жуткий дом.
– Как это ужасно.
– Да, это ужасно. Ее остается лишь пожалеть.
– Верно, – ответила Люси без особого интереса.
Когда они встретились на своем условленном месте в лесу, Джеймс рассказал Грейс о новых друзьях: Мэтью (который, как было известно Грейс, приходился сыном Консулу), Томасе и Кристофере. Последних он назвал «ее кузенами», но это не вызвало особого интереса у Грейс. Она лишь застенчиво произнесла:
– Должна сказать, я даже рада тому, что они не приехали с тобой в Идрис. Уверена, в их компании ты проводил бы время гораздо веселее! Но тогда ты не смог бы встречаться со мной, я скучала бы без тебя.
Джеймс всякий раз при мысли о Грейс испытывал неопределенное беспокойство и угрызения совести. Ему не нравилось то, что он является ее единственным другом – им нечасто удавалось видеться. Он вспомнил о предстоявшем визите Корделии и подумал: наверное, девушкам даже не представится возможности познакомиться, ведь его дружбу с Грейс следовало держать в секрете. Грейс в смущении взглянула на Джеймса: казалось, она хотела обратиться к нему с какой-то просьбой, но не решалась высказать ее вслух.
– Ты не обидишься, если я попрошу тебя рассказать о том, что с тобой произошло в Академии Сумеречных охотников? До меня дошли только какие-то неопределенные слухи.
Джеймс рассказал ей о своей загадочной возможности превращаться в тень и заглядывать в иной мир, о том, что это стало известно большинству учеников и учителей, и в результате его исключили из школы.
– Вообще-то, здесь нет никакой тайны, – сказал он и удивился сам себе. Странно, но он чувствовал себя так, словно признавался в постыдном поступке. – Это из-за моей матери. Она… чародейка. Все об этом давно знают, но, тем не менее, продолжают перешептываться у нас за спиной и показывать на нас пальцами.
– Я часто размышляю о том, – сказала Грейс, – что маги очень помогают нам в войне с демонами, несмотря на то, что сами являются потомками демонов. И, честно говоря, не понимаю, почему остальные поднимают вокруг этого такой шум.
– Сумеречные охотники не любят тех, кто отличается от них, не любят новшеств и перемен, – объяснил Джеймс. – Они видят во всех чужаках только зло… Послушай, я рассказал тебе свой секрет, а теперь ты должна поведать мне свой.
Грейс улыбнулась.
– У меня нет секретов.
– Этого не может быть. Скажи, откуда ты родом, Грейс Блэкторн? Ты помнишь своих родителей?
– Да, – ответила она. – Мне было восемь лет, когда они… когда их убили демоны. Я бы осталась совершенно одна на белом свете, если бы не мама.
Это объясняло, почему у Грейс была только одна руна, на тыльной стороне кисти левой руки. Руна Ясновидения была первой Меткой, которую Сумеречные охотники получали в детстве. Очевидно, Татьяна не желала, чтобы Грейс продолжала обучение и стала воином.
– Тебя приняли бы в какой-нибудь Институт, – возразил Джеймс. – Сумеречные охотники не бросают своих.
– Может, и так, – вздохнула Грейс, – но тогда у меня не было бы семьи. А теперь у меня есть семья. Есть матушка, и родовое имя, и дом. – Однако это было произнесено безрадостным тоном. – Единственное, чего мне хотелось бы – это сохранить что-нибудь на память о своих родителях.
Джеймса тронули ее слова.
– У тебя действительно ничего не осталось от них?
– Есть одна вещь, – сказала Грейс. – Моя родная мать носила на руке серебряный браслет. Матушка говорит, что это очень ценное украшение; она держит браслет в шкатулке, в своем кабинете. Она говорит, что позволит мне носить его, когда я стану старше, но я прошу ее об этом каждый год, и каждый год оказывается, что я еще недостаточно взрослая.
– А разве ты сама не можешь достать его из шкатулки?
– Она заперта на надежный замок, – объяснила Грейс. – Моя мать обожает замки. В доме у нас полно ящиков, буфетов, шкатулок, которые не открываются без ключа… Не думаю, что мама помнит, какой ключ к какому замку подходит. Их очень много, и тех, и других. – Выражение ее лица слегка изменилось. – Но довольно говорить об этих грустных вещах. Я слышала от матушки, что в августе к вам собирается в гости семья Карстерсов. Наверное, когда они приедут, ты будешь развлекать их целые дни напролет.
– Вряд ли, – возразил Джеймс, – скорее всего, Корделия будет общаться преимущественно с Люси – в будущем им предстоит стать парабатай. С другой стороны, у Люси есть важное занятие, она пишет книгу… так что, возможно, мне, как гостеприимному хозяину, действительно придется какое-то время проводить с Корделией. Я хочу сказать – если ей этого захочется. Конечно, если ей понравится проводить со мной время каждый день, я буду совершенно не против…
Он смолк, сообразив, что совсем запутался. Грейс, однако, не подала виду, что ее задели слова Джеймса.
– Извини меня, пожалуйста, – пробормотал он. – Я не имел в виду ничего…
Грейс негромко рассмеялась.
– Перестань! Я знаю, что ты не хотел меня обидеть, Джеймс. Просто ты влюблен в Корделию, вот и все.
Джеймс испугался.
– Она мне нравится, и только. Мы просто друзья, как ты и я.
– Правда? – улыбнулась Грейс. – А если она приедет сюда, в Идрис, скажет тебе, что встретила самого лучшего на свете юношу, что у них завязался бурный роман, и что они теперь жених и невеста? Ты просто поздравишь ее, как поздравил бы любого из своих друзей?
– Я сказал бы ей, что она еще слишком молода для замужества, – хрипло проговорил Джеймс. Но на самом деле в этот миг он обнаружил странную вещь: при мысли о том, что Корделия выйдет за другого, у него буквально останавливалось сердце. Он вдруг осознал, что в его смутных картинах будущего всегда так или иначе присутствовала Корделия, спокойная, уверенная, ласковая, словно теплый свет, разгоняющий тьму и страхи. И его охватило непонятное смятение.
– Жестокий Принц Джеймс вошел в комнату; плащ развевался у него за спиной, и его ужасные, ужасные усы топорщились от гнева, – читала Люси в тот момент, когда Джеймс появился на пороге.
– А это обязательно, дважды повторять слово «ужасный»? – осведомился Джеймс.
– Он потребовал горячего питья. В глотке у него пересохло оттого, что он целыми днями раздавал свои злобные приказания. Чай, думал он, да, чай – и месть.
– Схожу-ка я поставлю чайник, – вздохнул Джеймс.
– Какая у нас с тобой странная дружба, – произнесла Грейс. Они двигались вдоль стены Блэкторн-Мэнора; Джеймс обрезал колючие плети, которые скрывали высокую каменную ограду, а Грейс, находившаяся по другую сторону стены, медленно шагала вслед за ним. Время от времени, когда Джеймсу попадались полуразрушенные участки стены, он видел лицо подруги. – Как жаль, что ты не можешь превратиться в тень и присоединиться ко мне здесь, в саду.
Джеймс прекратил щелкать ножницами.
– Я об этом как-то не подумал.
«Может быть, у меня и получится». Он положил ножницы на траву и взглянул на свои руки. Он не знал, с чего начать, и постарался сосредоточиться на пустоте, на сером призрачном царстве. Затем вздрогнул всем телом и шагнул сквозь стену.
Через несколько мгновений Джеймс пришел в себя. Он по-прежнему был тенью, хотя находился в мире живых; он стоял в саду Блэкторн-Мэнора, среди зарослей высокой сорной травы, а Грейс пристально смотрела на него.
«Ты можешь вернуться обратно?» – произнесла она одними губами, а может быть, и вслух, и Джеймс с огромным трудом, но все же вернулся. Снова очутившись в своем физическом теле, он начал непроизвольно сжимать и разжимать кулаки.
– Это было удивительно, – воскликнула Грейс. – Наверное, попрактиковавшись какое-то время, ты сможешь привыкнуть к этому ощущению.
«Возможно».
– Как ты считаешь, может, мне стоило выйти через ворота?
Грейс рассмеялась. Когда они прощались, она протянула руку сквозь решетку и прикоснулась к пальцам юноши.
– Подожди, Джеймс. Я подумала вот что. Если однажды ночью ты не сможешь заснуть и обнаружишь, что очутился в мире теней… Может быть, ты сумеешь прийти сюда, просочиться сквозь дверь и войти в дом, в мамин кабинет… Может быть, у тебя получится просунуть руку сквозь запертую крышку шкатулки, и ты достанешь мой браслет.
Джеймс ощутил прилив нежности к Грейс. Он боялся, что его превращение в тень испугает ее, приведет в ужас, но нет. Она не только приняла его со всеми странностями и происхождением от демона; она предоставила ему возможность обратить свои способности ей на пользу. Почему-то Джеймсу казалось, что теперь он в долгу перед Грейс, хотя он не мог бы объяснить, почему.
– У меня получится. Я сделаю это.
– Если выйдет, оставь мне знак, – попросила Грейс, – и следующей ночью мы встретимся в лесу. Если достанешь браслет, ты будешь настоящим другом.
– Достану, – произнес Джеймс. – Обещаю тебе.
6. Темный дом
Альфред Теннисон «Покинутый дом»[17]
- Как в ночи, в дому темно,
- И не светится окно,
- И, как ранее, теперь,
- Не заскрипит на петлях дверь.
- Ставни, двери поскорей
- Закройте, а иначе мы
- Всю пустоту узрим из тьмы
- Этих окон и дверей.
- Уходите: здесь потом
- Не слышать нам веселых нот;
- Из земли построен дом:
- Он вновь на землю упадет.
– Они не могут жить в этом доме, – прошептала Люси в ужасе и изумлении.
Как-то раз мать рассказывала ей о Чизвик-хаусе. О том, каким был этот дом много лет назад, когда Тесса появилась на балу в облике Джессамины. Кстати, когда разговор касался того бала, родители сразу начинали бросать друг на друга недвусмысленные страстные взгляды. Люси находила это очень неприличным.
Дядя Габриэль тоже описывал этот дом, но его история была гораздо интереснее и пристойнее. Он рассказывал о том, как он сам, тетя Сесили, дядя Джем, родители Люси и дядя Гидеон уничтожили злобного Бенедикта Лайтвуда, который превратился в демонического червя и ползал по саду вокруг дома, пожирая слуг. В этой истории было много крови и приключений, и еще было совершенно очевидно – по крайней мере, так считала Люси, – что сад в те времена был прекрасен. Сам особняк тоже был прекрасен прежде, до жуткого происшествия: его белые стены выделялись на фоне ярко-зеленых газонов, тянувшихся до самого берега Темзы; великолепные беседки и искусственные древнегреческие руины, казалось, парили над землей. Люси слышала об итальянских садах, о балконах, залитых лунным светом, о высоких, величественных колоннах, о копии знаменитой Венеры Медицейской из галереи Уффици во Флоренции, о живописной аллее, обсаженной кедрами, которая вела к парадному крыльцу…
– Моя матушка говорила, что дом пришел в упадок, но такого я не ожидала, – прошептала в ответ Корделия. Их пристальные взгляды были прикованы к массивным воротам, за которыми скрывалось поместье. Арка ворот была украшена коваными железными буквами.
ULTIMA FORSAN. «Может быть, это твой последний час».
Когда Люси прочла эти слова, по спине у нее пробежал холодок, и она положила руку на пояс с оружием. Бриджет оставила для них в карете ангельские клинки, пояса и стила, и перед тем, как тронуться в путь, они нанесли друг другу различные руны – Силы, Скрытности, Ночного Зрения. Отправляясь в дом, предположительно населенный призраками, следовало принять все меры предосторожности. Люси сожалела лишь о том, что броня осталась дома. Они были по-прежнему одеты в изорванные, грязные платья, в которых вернулись со злосчастного пикника.
– Упадок – это одно, а развалины – совершенно другое, – произнесла Люси, взявшись за стило. – Как может Грейс выносить существование в подобной дыре?
– Думаю, она в состоянии найти себе утешение, – тихо сказала Корделия, пока Люси изображала на замке Открывающую руну. Створки ворот сразу же распахнулись, осыпав девушек дождем рыжей ржавчины.
Они шагнули вперед по растрескавшимся каменным плитам и очутились среди густых зарослей, на месте которых некогда тянулась чудесная аллея, обсаженная кипарисами и кедрами. В воздухе висел запах гниющего дерева, от которого у Люси тошнота подступила к горлу. Ветви деревьев у них над головой спутались друг с другом, образовав сплошную «крышу», гнулись и ломались. Землю усеивали упавшие ветки и сучья.
Через несколько минут девушки добрались до конца аллеи и вышли на широкую подъездную дорожку. Люси поразила призрачная красота полуразвалившегося особняка. Двойная лестница вела к величественному парадному крыльцу; колонны с каннелюрами были увиты засохшим плющом. Подняв взгляд, девушка различила смутные очертания балконов, о которых рассказывала ей мать, только теперь балконы густо поросли колючими вьющимися растениями.
– Похоже на замок Спящей Красавицы, – пробормотала Люси.
– Я как раз сейчас подумала о том же! – ответила Корделия. – А ты когда-нибудь читала старые сказки? Я помню, что они пугали меня гораздо сильнее. Была одна, в которой замок Спящей Красавицы окружали густые кусты с острыми, словно кинжалы, шипами. А на шипах висели скелеты несчастных принцев, которые пытались пробиться сквозь эту «стену», и кости их белели на солнце.
– Восхитительно! – воскликнула Люси. – Обязательно включу что-то подобное в одну из своих будущих книг.
– Только не в «Прекрасную Корделию», этого я тебе не прощу, – сказала Корделия, подходя ближе к парадной лестнице, чтобы осмотреть дом. – Люси, ни в одном окне свет не горит, ни огонька во всем доме. Может быть, они куда-то уехали?
– Смотри – вон там, – перебила ее Люси и указала в сторону. – Я видела свет, он промелькнул в том окне. Но если не хочешь стучаться, я тебя не заставляю. Должна признаться, здесь действительно жутковато.
Корделия расправила плечи.
– Мне нисколько не страшно.
Люси прикусила губу, чтобы скрыть улыбку.
– Тогда я пойду искать призрак, а ты в это время отвлекай хозяев дома. Встретимся у ворот через пятнадцать минут.
Корделия кивнула и начала подниматься по растрескавшимся мраморным ступеням к входной двери. Едва она успела постучать, как Люси уже исчезла за углом и направилась к задней стороне дома, туда, где начиналась лужайка, спускавшаяся к темной реке. Обойдя дом, она остановилась и принялась внимательно изучать каменную стену, покрытую бесчисленными трещинами и миллионами толстых переплетавшихся стеблей плюща.
Люси разбежалась, подпрыгнула, уцепилась за прочные одеревеневшие плети и начала быстро лезть вверх, перебирая руками, так же, как лазала по канату в зале для тренировок. Она надеялась найти среди листьев плюща какое-нибудь открытое окно, через которое можно было бы проникнуть в дом, и с облегчением вздохнула, когда, преодолев половину стены, обнаружила балкон, почти полностью заросший вьющимися растениями. Это было даже лучше.
Люси подтянулась, перебралась через перила и спрыгнула на покрытый мхом и грязью пол балкона. Вокруг было полно колючих плетей, и девушка поспешно вскочила на ноги, испугавшись, что длинные шипы изорвут ей плащ. Ужасно довольная собой, Люси подумала: интересно, что сказал бы отец? Может быть, он гордился бы ею, если бы увидел, как ловко и быстро она взобралась по стене?
Однако, поразмыслив, Люси вынуждена была признаться себе в том, что отец вряд ли испытал бы большую гордость. Скорее всего, ей здорово досталось бы, узнай Уилл, что дочь тайком забралась в чужое поместье. Увы, родители просто не способны видеть в истинном свете достижения собственных детей. Треснутые стекла высокой балконной двери были покрыты грязью, потеками от дождя и зеленым налетом. Люси потянулась к ручке, толкнула дверь…
Дверь распахнулась, и за нею обнаружился огромный, совершенно пустой бальный зал. Но нет, зал был не совсем пустым. Перед Люси стоял Джесс Блэкторн, и его зеленые глаза гневно сверкали.
– Что ты здесь делаешь, во имя Разиэля? – прошипел он.
В царстве теней царил жуткий холод. Во время своих прежних «путешествий» Джеймс не чувствовал холода: почему-то он всегда оставался вне этого мрачного места, но сейчас он очутился внутри. Кроме того, на сей раз серый мир не был безмолвным. Джеймс слышал рев ветра и еще какой-то далекий звук, похожий на звон бьющегося стекла. В воздухе висела пыль. Возможно, Джеймс очутился на дне высохшего моря, от которого осталась лишь пустыня, обдуваемая жестоким ветром. Бесконечный «океан» песка тянулся во всех направлениях.
Джеймс обернулся, желая узнать, можно ли найти какой-то путь обратно в бальный зал. И с удивлением увидел вместо собственного дома очертания знаменитых столичных зданий: купол собора Святого Павла, зубчатую крепостную стену лондонского Тауэра, знакомый силуэт Тауэрского моста. Мост испускал зловещее алое свечение. Джеймс закашлялся: в горло ему попала пыль, горькая, как морская соль.
«Горькая, как морская соль». Он опустился на колени и набрал пригоршню песка цвета слоновой кости. Никогда раньше ему не удавалось прикоснуться к предметам сумрачного мира. Но этот белый порошок был реальным, сыпучим, как самый обычный сухой песок. Джеймс сунул горсть потусторонней «почвы» в карман и поднялся на ноги.
Видение Лондона растворилось в воздухе, призрачное царство погрузилось во тьму, но из какого-то невидимого источника по-прежнему исходило жутковатое красное свечение. Во всех направлениях тянулась пустыня без тропинок и дорог. Джеймс попытался подавить нараставший страх, заглушить внутренний голос, который говорил ему, что он умрет здесь, посреди безжалостной пустыни, в полной темноте, в одиночестве и отчаянии.
А потом Джеймс увидел это. Мерцавший вдали золотой огонек, крошечный, как светлячок.
Он двинулся навстречу огоньку, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, и вскоре золотая точка превратилась в языки пламени. Холод больше не чувствовался, теперь Джеймса окружали запахи живого мира – сырой земли, гниющих листьев и ночных цветов. Неожиданно он шагнул обратно в привычную реальность.
Корделия уже решила, что стучаться бесполезно, когда двери Чизвик-хауса, наконец, распахнулись. На пороге стояла Грейс.
К немалому изумлению Корделии, девушка была одна. Леди не открывали гостям сами – эту работу выполняли лакеи. С другой стороны, какой обычный человек, пусть даже наделенный Зрением, согласился бы работать в таком доме? Неудивительно, что Грейс просила знакомых забирать и высаживать ее из кареты у ворот.
Грейс была одета в то самое платье, которое было на ней сегодня днем во время пикника, несмотря на то, что подол был изорван, а на юбке виднелись пятна от травы. Корделию это не смутило, даже наоборот. Выходит, решила она, Грейс тоже присущи земные несовершенства, она вовсе не является каким-то сверхъестественным, всегда безупречным существом.
В правой руке Грейс держала пылающий факел; холл у нее за спиной был погружен во тьму, оттуда тянуло сыростью и гнилью. Грейс пристально смотрела на Корделию, и лицо ее выражало нечто среднее между равнодушием и удивлением.
– Мисс Карстерс, – наконец, проговорила она. Она не стала приглашать Корделию в дом, не спросила, зачем та пришла. Видимо, ей казалось, что, снизойдя до приветствия, она выполнила свой долг хозяйки, и создавшееся положение не вызывало у нее никакой неловкости.
Корделия откашлялась.
– Мисс Блэкторн, – начала она. Можно ли назвать это «отвлекающим маневром»? Где-то на территории поместья бродила Люси в поисках своего призрака. Корделия почему-то думала, что Татьяна тоже выйдет ей навстречу, но приходилось удовлетвориться тем, что она отвлекла Грейс. – Я пришла узнать, все ли с вами в порядке после сегодняшних событий, – пробормотала Корделия. – Я тоже совсем недавно в Лондоне, и я понимаю, что это довольно трудно…
– У меня все в полном порядке, – перебила ее Грейс. У Корделии возникло неприятное ощущение: ей почудилось, что Грейс, несмотря на каменное выражение лица, оценивает ее, пытается разгадать ее мысли.
– У нас с вами много общего, – запинаясь, продолжала Корделия. – Нам обеим пришлось проделать долгий путь, чтобы попасть сюда…
– Вообще-то, в оранжерее Блэкторн-Мэнора имеется Портал, – холодно ответила Грейс. – Он ведет в сад этого поместья. Так что мое путешествие было коротким.
– Ах. Ну что ж, это совершенно другое дело. Но, тем не менее, обе мы плохо знакомы с представителями местного Анклава, не знаем никого из молодых людей, за исключением Люси и Джеймса. Мы вынуждены, так сказать, двигаться на ощупь, стараемся вести себя наилучшим образом и делаем все от нас зависящее…
Метавшийся свет факела отбрасывал странные тени на лицо Грейс.
– Между нами нет ничего общего, – равнодушно произнесла она. – У меня есть долг, но этого вам понять не дано.
– Долг? – Это слово насторожило Корделию. – Но вы же не имеете в виду…
«Джеймса. Вы же не имеете в виду Джеймса». «Взаимопонимание» с мужчиной можно было рассматривать как долг, но лишь в том случае, если девушка не отвечала на чувства будущего мужа. А поскольку Грейс была помолвлена с Джеймсом тайно, без согласия матери, наверняка она желала этого, размышляла Корделия. При чем же тут «долг»?
Грейс холодно улыбнулась.
– Вы пришли потому, что находите эту ситуацию забавной?
– Я не понимаю, о чем вы.
Грейс вздохнула и хотела отвернуться, но Корделия схватила ее за рукав. Грейс негромко вскрикнула, словно от боли, и выдернула руку.
– Я не… – Корделия в недоумении уставилась на бледную девушку. – Я причинила вам боль? Я могу вам чем-то помочь?
Грейс с силой тряхнула головой, и в этот момент за спиной у нее возникла темная фигура. Это была Татьяна Блэкторн.
Татьяна была ровесницей Сесили Лайтвуд, но выглядела вдвое старше; ненависть и злоба оставили глубокие морщины на ее изможденном лице. Она была одета в грязное поношенное платье цвета фуксии; седые волосы были распущены и рассыпались по плечам. Татьяна взглянула на гостью с нескрываемым отвращением.
– Ты в точности такая же, как твой двоюродный брат, – гадко ухмыльнулась старуха. – Оба совершенно не умеете вести себя прилично. – Она отстранила Грейс и шагнула к порогу. – Убирайся из моего поместья, – прошипела она и нарочито резким движением захлопнула перед Корделией дверь.
Корделия направлялась обратно к воротам, когда услышала шум.
Расставшись с хозяевами дома, она решила, что теперь ей остается лишь ждать Люси в карете – в конце концов, Татьяна приказала ей убираться из поместья.
Действительно, подобных мизантропов было еще поискать. Когда Татьяна упомянула Джема, в глазах ее загорелась дикая, звериная злоба, и это зрелище на несколько мгновений вывело Корделию из равновесия. Как это возможно, ненавидеть человека столько лет? И тем более ненавидеть за действия, вызванные жестокой необходимостью? В тот день, когда Уилл, Джем и их товарищи покончили с Бенедиктом Лайтвудом, в нем давно не осталось ничего человеческого. Он по собственной вине превратился в отвратительного плотоядного монстра. Часто выбор бывает нелегким, иногда сделать выбор практически невозможно, и бессмысленно ненавидеть людей, которых обстоятельства вынудили поступить так или иначе, считала Корделия.
Шум, походивший на рассерженное шипение десятка голосов, отвлек ее от печальных размышлений. Корделии показалось, что шипение исходило из оранжереи, расположенной в саду перед домом – это было сооружение из дерева и стекла с большим куполом. Внутри было темно, и без сомнения, стекла были такими же грязными, как и все остальное в этом доме. Но зачем кому-то ходить туда? И кто бы это мог быть? Наступила ночь, а в поместье жили только Грейс и Татьяна.
Корделия помедлила несколько мгновений, затем сняла с рук повязки и с облегчением увидела, что бальзам почти полностью исцелил ее ожоги. Она вытащила Кортану из ножен и осторожно двинулась к дверям оранжереи.
К удивлению Корделии, дверь открылась беззвучно – очевидно, ржавые петли были смазаны. Ей показалось, что из всех сооружений в этом саду – заросших беседок, ямы, некогда представлявшей собой небольшой амфитеатр, но теперь полной колючих кустов – только оранжереей по-прежнему пользовались.
Переступив порог, Корделия очутилась среди чернильных теней; в нос ударил тяжелый запах гниющих растений. Здесь было совершенно темно, лишь немного лунного света просачивалось сквозь стекло, покрытое пылью и зеленой плесенью.
Свободной рукой Корделия вытащила из кармана волшебный светильник, колдовской огонь. Эту вещь она получила от Алистера в подарок на свой тринадцатый день рождения. Изделие Железных Сестер, округлый, прохладный на ощупь кусок адамаса, заключал в себе живой свет.
Девушка стиснула камень в пальцах, и он начал светиться. Она контролировала его, не позволяя свету стать слишком ярким, чтобы камень не превратился в факел, выдававший ее присутствие в оранжерее. Тусклый желтый свет освещал дорожку, тянувшуюся между рядами кадок с какими-то растениями, отдаленно напоминавшими апельсиновые деревья.
Высокий стеклянный купол исчезал во тьме. Где-то там, под куполом, шныряли крошечные тени – летучие мыши, подумала Корделия. Она не боялась летучих мышей, в загородной местности их было полным-полно.
Гораздо меньше ей нравились пауки. Между деревьями была натянута густая серебристая паутина. Корделия с отвращением поморщилась, осторожно двигаясь вперед по тропинке, которая, как это ни странно, была свободна. Кто-то недавно побывал здесь – на утоптанной земле виднелись следы женских каблуков.
Однако, несмотря на паутину, самих пауков нигде не было видно. Нити мерцали, подобно кружеву на сброшенном подвенечном платье, но Корделия не заметила ни пауков, ни трупиков пойманных насекомых. «Странно», – подумала она, оглядываясь по сторонам. Было несложно представить себе эту оранжерею в лучшие времена; тогда деревянные столбы и рамы были выкрашены в белый цвет, сквозь зеленую листву тропических растений проглядывало синее небо. Сейчас здесь не осталось цветов, но Корделия заметила в тени единственного высокого дерева, оставшегося в оранжерее, пурпурные лепестки и темные ягоды паслена. Дерево росло у дальней стены и было совершенно голым.
«Гадость какая», – подумала Корделия. Власти Сумеречных охотников не одобряли выращивание растений вроде паслена, являвшегося одним из ключевых ингредиентов для черной магии. Здесь были еще какие-то цветы, которых она не узнала – что-то вроде мясистого белого тюльпана, алая венерина мухоловка. Однако выглядели эти посадки совершенно заброшенными, их заглушила сорная трава. Кошмар садовника.
Тяжелый запах усиливался – он походил на миазмы от кучи прошлогодней листвы, на гнилостные болотные испарения. Корделия внимательнее всмотрелась в полумрак и вдруг заметила среди зарослей сгусток абсолютной тьмы, какое-то движение…
В последний момент девушка успела пригнуться, и черный коготь пронесся у нее над головой. «Демон!» – завопил голос у нее в мозгу. Эта мерзкая вонь, замаскированная запахом разлагающихся растений, отсутствие в оранжерее птиц и даже пауков – все сходилось.
Снова движение в темноте – Корделия сумела разглядеть огромную бесформенную морду, склонившуюся над ней, бледную, оскалившуюся, с торчащими клыками, а потом демон зашипел и попятился прочь от света.
Корделия развернулась, чтобы бежать, но омерзительное щупальце обмоталось вокруг ее щиколотки и стянуло ей ногу, как петля. Демон дернул, девушка потеряла равновесие и ударилась о землю. Светящийся камень отлетел в сторону. Корделия взвизгнула и почувствовала, как ее утаскивают во мрак.
Люси выпрямилась во весь рост, однако это не могло произвести особого впечатления на ее собеседника, поскольку в их семье она была самой миниатюрной.
– Мне кажется, это любому должно быть понятно, – произнесла она. – Я высматриваю, что здесь есть, и шпионю за вами.
Глаза Джесса вспыхнули зеленым пламенем.
– О, клянусь… – Он отступил. – Заходи внутрь, быстрее.
Люси повиновалась и шагнула в огромный зал. Джесс так и стоял перед нею, в той же самой одежде, которая была на нем на балу и еще до того, в лесу. Светской даме крайне редко доводилось видеть джентльмена без пиджака или смокинга, и тем более с засученными рукавами рубашки, если, конечно, он не приходился ей братом или другим близким родственником. Будучи маленькой девочкой, Люси не обратила особого внимания на одежду Джесса, но сейчас она прекрасно сознавала, что сцена является не очень приличной. Верхние пуговицы рубашки были расстегнуты, и Люси заметила цепочку с круглым металлическим медальоном, на крышке которого был выгравирован терновый венец.
– Приходить сюда было полным безумием, – воскликнул Джесс. – Это очень опасно!
Люси огляделась. Размеры помещения, высокие потолки лишь придавали ему еще более унылый, мрачный и заброшенный вид. В окно с разбитым стеклом просачивался лунный свет. Стены когда-то были выкрашены в синий, но сейчас почернели от грязи и сырости. Свисавшие с потолка массивные драпировки, покрытые толстым слоем пыли, покачивались на сквозняке. Люси прошла в центр зала, где висела огромная хрустальная люстра. По-видимому, когда-то люстра имела форму гигантского паука, но со временем хрустальные подвески осыпались и теперь поблескивали на полу, словно окаменевшие слезинки.
Она наклонилась и подняла небольшой кристалл, похожий на алмаз – алмаз фальшивый, но оттого не менее прекрасный. Подвеска загадочно мерцала в лунном свете, несмотря на слой пыли.
– Когда-то это был бальный зал, – тихо произнесла она.
– Это до сих пор бальный зал, – возразил Джесс, и Люси резко обернулась. Он находился довольно далеко от балконной двери, но она не слышала его шагов. Фигура его походила на фотографию – в ней были только черный и белый; это однообразие нарушали лишь серебряное кольцо Блэкторнов на правой руке, покрытой странными шрамами, и зеленые глаза. – Конечно же, теперь здесь все прогнило и заплесневело. Моей матери доставляет удовольствие наблюдать за тем, как время совершает свою разрушительную работу, как рассыпается в прах этот особняк, некогда бывший гордостью Лайтвудов.
– Неужели она до самой смерти будет ненавидеть их?
– Она ненавидит не только Лайтвудов, – объяснил Джесс. – Она питает злобу ко всем, кого считает так или иначе ответственными за гибель моего отца. Терпеть не может своих родных братьев, твоего отца и мать, Джема Карстерса. Но сильнее всего она ненавидит Конклав. Она винит их в том, что произошло со мной.
– А что с тобой произошло? – спросила Люси, сунув обломок кристалла в карман плаща.
Джесс расхаживал по залу: в полумраке он со своими взъерошенными волосами напоминал черного кота, худого и гибкого. Люси наблюдала за тем, как он то скрывается среди теней, то появляется в полосе лунного света. Люстра раскачивалась, уцелевшие подвески отбрасывали на стены комнаты светлые блики, осыпали тьму крошечными искорками. В какой-то момент Люси показалось, что среди теней стоит молодой мужчина с очень светлыми волосами; губы его были плотно сжаты, и в лице было что-то жесткое, упрямое. Почему-то этот человек показался Люси смутно знакомым…
– Ты давно приобрела способность видеть мертвых? – спросил Джесс.
Люси моргнула, и странное видение растаяло.
– Большинство Эрондейлов способны видеть призраки умерших, – объяснила она. – Я всегда, сколько себя помню, видела Джессамину. И Джеймс тоже. Я никогда не считала это чем-то особенным.
Джесс остановился под люстрой. Для такого спокойного существа он на удивление много двигался.
– Никто, кроме моей матери и сестры, не видел меня с того дня, как… со дня нашей встречи в Лесу Брослин шесть лет тому назад.
Люси нахмурилась.
– Ты призрак, но ты не похож на остальных призраков. Даже мой отец и брат тебя не видят. Это очень странно. Тебя похоронили?
– Это весьма смело, спрашивать у джентльмена, не похоронили ли его, – усмехнулся Джесс.
Но Люси не сдавалась.
– Сколько тебе лет?
Джесс вздохнул и с гримасой досады поднял взгляд к потолку.
– У меня два возраста, – сообщил он. – С одной стороны, мне двадцать четыре. С другой, семнадцать.
– У людей не бывает двух возрастов.
– А у меня есть, – невозмутимо ответил он. – Когда мне было семнадцать лет, я умер. Но моя мать… подготовилась к этому.
Люси провела кончиком языка по пересохшим губам.
– Что значит – подготовилась?
Он ткнул себя пальцем в грудь.
– Вот это, то, на что ты сейчас смотришь, является видимой манифестацией, «образом» моей души. После того, как я умер, мать сказала Безмолвным Братьям, что никогда не отдаст им мои останки, больше не желает, чтобы они прикасались ко мне, не желает, чтобы они превратили мое тело в пепел. Не знаю, как они отнеслись к ее поступку тогда, но знаю, что через несколько часов после моей смерти мать привела в мою комнату чародея и заплатила ему за то, чтобы сохранить мое смертное тело от распада. Душе моей было позволено скитаться между реальным миром и царством духов. Поэтому я не старею, не дышу и оживаю только с наступлением ночи.
– А по ночам, значит, ты преследуешь людей в бальных залах и бродишь по лесу?
Призрак хмуро взглянул на Люси.
– Обычно я провожу время за чтением. В нашем родовом поместье в Идрисе и здесь, в Чизвик-хаусе, имеются довольно большие библиотеки. Я даже прочитал неопубликованные воспоминания деда Бенедикта. Они были спрятаны в дымоходе. Ужасное чтение – он был просто помешан на демонах, обожал якшаться с ними, занимался их скрещиванием…
– Фу ты, – произнесла Люси, делая Джессу знак замолчать. Причуды Бенедикта Лайтвуда были всем хорошо известны. – А что ты делаешь днем?
Он едва заметно улыбнулся.
– Я исчезаю.
– Правда? И куда же ты исчезаешь?
– Ты задаешь слишком много вопросов.
– Ты прав, – фыркнула Люси. – Вообще-то я пришла сюда затем, чтобы задать тебе только один вопрос. Что ты имел в виду вчера вечером, когда сказал: «В этот дом пришла смерть»? На балу ничего страшного не произошло.
– Зато произошло сегодня, – возразил Джесс. – Грейс мне все рассказала.
Люси попыталась представить себе Грейс и Джесса, как они сидят в этом мрачном зале и обмениваются последними новостями:
«Сегодня днем я наблюдала атаку демонов в Риджентс-парке».
«Вот как, надо же. Ну, а я ничего особенного днем не делал; ты ведь знаешь, что я мертв».
Она откашлялась.
– Выходит, ты можешь предвидеть будущее?
Джесс помолчал. Люси показалось, что он соткан из лунного света и паутины; тени залегли у него на висках, в ямке на шее, на запястьях.
– Прежде чем я продолжу, – заговорил он, – ты должна поклясться мне в том, что никому не расскажешь обо мне – ни брату, ни Корделии, ни родителям. Договорились?
– Секрет? – Люси одновременно обожала и ненавидела секреты. Она всегда чувствовала себя польщенной, если ей доверяли тайну, но у нее немедленно возникал соблазн поделиться с кем-нибудь этой тайной. – А почему я должна держать нашу встречу в секрете? Многим известно, что я способна видеть призраков.
– Как ты весьма проницательно отметила, меня нельзя считать обычным призраком, – пояснил Джесс. – Я пребываю в этом состоянии по определенным причинам. В свое время мать воспользовалась некромантией, чтобы не дать мне уйти, а ты знаешь, что Конклав запрещает подобные вещи. Если они обнаружат мое присутствие в этом мире, они отыщут мое тело и сожгут его, и тогда я умру в полном смысле этого слова. Навсегда.
У Люси пересохло в горле.
– Значит, ты все еще надеешься… ты думаешь, что когда-нибудь сможешь вернуться? Воскреснуть?
Джесс прислонился спиной к стене и скрестил руки на груди.
– Ты не дала мне обещания.
– Обещаю. Я никому не расскажу о тебе. А теперь объясни, что ты хотел сказать вчера вечером своим предупреждением.
Люси думала, что он рассмеется над ее доверчивостью, скажет что-нибудь насмешливое, но у него было очень серьезное лицо.
Читать бесплатно другие книги:
