Черный человек Морган Ричард
– Что ты сейчас сделал?
– Ничего. Подвинься, я поведу машину вручную.
Она снова бросила взгляд на автомобиль сзади, но ничего не увидела за тонированным лобовым стеклом, открыла было рот, чтобы возразить, но тут на светофоре снова загорелся зеленый. Севджи покачала головой, покоряясь:
– Да и ладно.
Марсалис выключил автопилот, прибавил газу и сунулся в перпендикулярный поток машин, настаивая, чтоб ему освободили место. Небрежно махнул водителю, которого он подрезал, мол, спасибо тебе, и проехал вперед. Джип влился в поток и отполз в нем на пару метров от перекрестка. Взглянув в лицо Марсалиса, Севджи увидела легкую улыбку.
– Тебе что, нравится все это?
– Доставляет определенное удовлетворение, – пожал плечами он.
– Я думала, мы едем в автомобиле, чтобы не засветиться. Но, если ты будешь затевать драки на каждом перекрестке, мы все-таки засветимся.
– Эртекин, никто не дрался. – Он посмотрел ей в глаза. – Я просто вежливо попросил этого парня заткнуться и пообещал сделать все, что в наших силах.
– А если бы он полез на рожон?
– Ну, – он на миг задумался, – обычно вы, люди, не лезете.
Почти час ушел на то, чтобы пробраться через южную окраину и выехать на ведущую в Арекипу трассу. К тому времени уже стемнело, в домах по обе стороны дороги зажглись огни, превращая здания в подобие миниатюрных моментальных фотоснимков своих обитателей. Севджи увидела, как в автомастерской девочка не старше девяти-десяти лет склоняется над открытым капотом грузовика, внимательно наблюдая, как возится с двигателем старик с седыми моржовыми усами. Как мать сидит на крыльце, курит и смотрит на поток машин, а вокруг копошатся трое детей мал мала меньше. Как молодой человек в костюме флиртует в дверях магазина с девушкой за прилавком. От этих сцен она почувствовала разочарование, ощущение, что жизнь проходит мимо, утекает, как песок сквозь пальцы.
На самой окраине они заказали в «Мясной компании Буэнос-Айрес» пампасбургеры на вынос. В мягкой темноте ночи забегаловка своими закругленными формами и яркими огнями напоминала приземлившееся НЛО; к ней, светя фарами, подъезжали автомобили, а потом, удовлетворенные, катили прочь. Возвращаясь к джипу, Севджи на миг остановилась, прижимая к груди теплый пакет с едой, и посмотрела на Куско, распростершийся в долине ковром огней. Чувство дороги смешивалось с чем-то еще – чем-то ранящим, как те оставшиеся позади кусочки чужих жизней, залитые желтым светом.
Она думала о Мурате, об Итане, о матери, оставшейся где-то там, в Турции, черт знает где именно. Во всем этом не было никакого смысла… только боль.
Считается, что с годами ты станешь лучше с этим справляться, Сев.
Ну да.
Сзади подошел Марсалис, хлопнул по плечу:
– С тобой все нормально?
– Да, – солгала она.
Марсалис сел на водительское место и включил автопилот. Севджи прищурилась: Итан держался бы за баранку, пока глаза не стали бы слипаться.
– Ты не хочешь больше вести?
– Смысла нет. Будет темно, и я не владею языком, на котором общаются большегрузы.
Он оказался прав. Стоило им выехать из Куско, как из тьмы стали возникать автовозы со складов корпораций и из депо на окраине города. Казалось, они появляются из ниоткуда, как киты возле гребной лодки, ни тебе предупреждения, ни настигающего сзади белого света фар, грузовики просто вырастали рядом в порыве темного воздуха, миг шли бок о бок с джипом, подрагивая высокими стальными бортами в слабом свечении габаритных огней, а потом вырывались вперед и исчезали в ночи. Автопилот джипа негромко чирикал в кабине, освещенной огнями приборной панели, переговариваясь с каждым автовозом, обмениваясь информацией, подстраиваясь. Возможно, желая на прощание доброго пути.
– Ты привык к такому на Марсе? – спросила Севджи.
Марсалис нахмурился.
– Я привык к этому с рождения, как и все остальные. Мы, знаешь ли, живем в эпоху механизмов с искусственным интеллектом.
– Я думала, на Марсе…
– Да, все так думают. Обычная история. Машины поддерживают жизнь на Марсе, так? Думаю, это отрыжка первых лет колонизации, все изменилось, когда всерьез занялись окружающей средой. Я читал, что раньше даже ученые думали, будто на терроформирование Марса уйдут столетия. Наверно, они не знали, как нанотехнологии все ускорят. А технический прогресс продолжает убыстряться, и мы всю жизнь играем с ним в догонялки. – Он взмахнул рукой. – Поэтому Марс до сих пор кажется таким, каким он был до появления пригодной атмосферы, – красные скалы, воздушные шлюзы… Чтобы эти стереотипы ушли, нужно время. Когда в сознании людей складывается картина чего-то, они не слишком охотно с ней расстаются.
– Охренеть как верно.
Он помолчал, глядя на нее. Улыбнулся:
– Да уж. К тому же до Марса далеко. Чересчур далеко, чтобы добраться туда, посмотреть на все своими глазами и избавиться от иллюзий. Пришлось бы слишком долго бежать через черную пустоту.
На последних словах его улыбка увяла, а взгляд стал невидящим. Голос тоже изменился: Севджи слышала в нем эти самые огромные расстояния, как будто где-то рывком открыли дверь, и снаружи повеяло космическим холодом, царящим между обитаемыми мирами.
– Там было ужасно? – тихо спросила она.
Он стрельнул в ее сторону глазами:
– Довольно-таки.
В джипе стало тихо, он мчался сквозь тьму, слегка покачиваясь, в его салоне дисплеи светились синим на приборном щитке.
– В одной из криокапсул, – сказал наконец Марсалис, – была женщина, Елена Агирре. Думаю, она из Аргентины. Техник-почвовед, возвращалась из командировки. Она была похожа на… Ну на одну мою знакомую. И я стал с ней разговаривать. Это началось как шутка, знаешь, когда принимаешься болтать всякое, лишь бы остаться в здравом уме. Ну, например, я спрашивал ее, как прошел день, и все такое. Были ли в последнее время интересные почвенные образцы? Все ли в порядке с нанообработкой земель? Рассказывал ей, что делал, нес разную чушь о том, как встречусь со спасателями и с сотрудниками центра управления полетами на Земле. – Он прокашлялся. – Ну вот, понимаешь, если провести некоторое время в полном одиночестве, начинаешь во всем видеть знаки, образы во всем этом… Начинаешь думать, что вся эта херня происходит с тобой не просто так, что это больше, чем простое совпадение… Начинаешь спрашивать себя: «Почему я? Почему эта невозможная с точки зрения статистики мудотень случилась именно со мной? Начинаешь думать, что это дерьмо возникло из-за неких злых сил, и они держат руку на пульте. – Он скривился. – Похоже на религию, да?
– Нет, не слишком. – Это прозвучало неожиданно жестко.
– Нет? – Он пожал плечами. – Ну, ничего более близкого к религиозным чувствам в моей жизни не было. Говорю же, в какой-то момент я стал верить, что нечто извне пытается меня сломать, а раз так, может быть, существует и что-то еще, какая-то противоположная сила, которая за меня, которая обо мне заботится и присматривает за мной. И я начал искать ее, искать знаки. Образы, говорю же. На то, чтобы найти один, не ушло много времени – каждый раз, когда я останавливался возле криокамеры Елены Агирре, смотрел на ее лицо и разговаривал с ней, мне становилось легче. Довольно скоро это стало приносить чувство защищенности, а еще через некоторое время я решил, что Елену Агирре поместили на «Фелипе Соуза», чтобы она приглядывала за мной.
– Но ведь она была, – взмахнула рукой Севджи, – человеком. Обычным человеческим существом.
– Я не говорю, что в этом был какой-то смысл, Эртекин. Я говорю, что это было вроде религии.
– Я думала, – серьезно сказала она, – что тринадцатые не способны уверовать.
Итан определенно был не способен. Ей помнилось его безразличное, сопровождаемое подавленной зевотой непонимание, когда она пыталась заговаривать на эту тему. Как будто она была каким-то иисуслендским нелегалом, который стоял в дверях и пытался всучить ему что-то пластмассовое и бесполезное.
Марсалис уставился в голубое свечение дисплеев на приборной панели.
– Да, говорят, мы для этого не приспособлены. Это как-то связано с корой лобной доли, поэтому мы и приказы плохо воспринимаем. Но я же говорю, там было плохо. Мне пришлось застрять в темной пустоте и искать смысл там, где есть лишь случайность. Ощущать бессилие, знать, что моя жизнь и смерть зависят от факторов, которые я не могу контролировать. Разговаривать с лицами спящих или со звездами, потому что это лучше, чем беседовать с самим собой. Так что не знаю, что там у меня с лобной долей, могу сказать только, что через пару недель на борту «Фелипе Соуза» я обрел нечто вроде религии.
– И что изменилось?
Он снова пожал плечами:
– Я посмотрел в окно.
Они опять замолчали. Мимо проехал очередной автовоз, обдав их воздушной волной. Джип качнулся на ней, летя сквозь ночь.
– У «Соуза» были обзорные иллюминаторы на нижней грузовой камере, – медленно проговорил Марсалис. – Я иногда ходил туда, н-джинн убирал для меня блокирующие экраны. Чтобы что-то увидеть, нужно было вначале вырубить внутреннее освещение, и даже тогда… – Он посмотрел на нее, развел руками и сказал просто: – Снаружи ничего нет. Никакого смысла, никакого внимательного, заботливого взгляда. За тобой никто не наблюдает. Там лишь пустой космос и, если лететь достаточно далеко, всякие движущиеся штуки, которая убили бы тебя, если бы могли. Как только ты поймешь это, с тобой все нормально. Ты перестаешь ждать подвоха и надеяться.
– Так, значит, это твоя жизненная философия, да?
– Нет, мне сказала это Елена Агирре.
Она удивленно моргнула. Так бывало, когда кто-нибудь внезапно заговаривал с ней по-турецки, а она не успевала сразу переключиться с английского и осмыслить слова.
– Прости?
– Я говорю, что Елена Агирре сказала мне перестать верить во всю эту херню и смело встретиться с тем, что я вижу в иллюминаторе.
– Ты смеешься надо мной? – натянуто спросила Севджи.
– Нет, не смеюсь. Я рассказываю, что со мной произошло. Я без света стоял у иллюминатора, смотрел на космос и вдруг услышал, как сзади подошла Елена Агирре. Она последовала за мной на грузовую палубу и остановилась в темноте у меня за спиной. Дышала и говорила мне прямо в ухо.
– Это невозможно!
– Да, я знаю. – Теперь он улыбнулся, но не ей. Он снова невидящим взглядом смотрел на светящуюся приборную панель. – Она закапала бы палубу гелем, не говоря уж о том, что, если бы кто-то выбрался из криокамеры, по всему кораблю затрезвонила бы сигнализация. Не знаю, сколько я, как примерзший, стоял у окна после ее ухода, потому что потерял счет времени, и я был довольно сильно испуган, но…
– Прекрати. – Севджи слышала, как нервно звучит ее голос. – Хватит, давай серьезно.
Он нахмурился в голубом свете дисплеев:
– Знаешь, Эртекин, для человека, который верит в создателя Вселенной и загробную жизнь, ты слишком тяжело все это воспринимаешь.
– Но послушай, – сказала, как вызов бросила, – откуда тебе знать, что это была она? Эта самая Елена Агирре. Ты же никогда не слышал ее голоса.
– И что с того?
Спокойная простота этого вопроса внезапно и без ощутимых усилий опрокинула ее, как первый оргазм, как первый криминальный труп, увиденный ею на Барнет-авеню. Как Налан, которая на ее глазах испустила последний вздох, лежа на больничной койке. Севджи беспомощно покачала головой:
– Я…
– Ты же спросила, было ли там ужасно, – мягко сказал он, – вот я и рассказываю тебе, насколько ужасно все это было. Я глубоко погряз в этом ужасе, Сев. Достаточно глубоко для того, чтобы со мной произошла очень странная фигня, к которой я, по идее, генетически не приспособлен.
– Но ты же не можешь верить…
– … что Елена Агирре была инкарнацией некого божества, присматривающего за мной? Конечно, я в это не верю.
– Тогда…
– Она была метафорой, – он выдохнул, словно отпуская на волю какие-то чувства, – но вышла из-под контроля, как иногда случается с метафорами. В такие вещи можно слишком углубиться и утратить над ними власть, дать им жить собственной жизнью. Наверно, я счастливчик, раз то, что поджидало в глубине, чем бы оно ни было, выплюнуло меня обратно. Может, мои генетические свойства вызвали у него несварение желудка.
– Да что ты такое говоришь? – В ее голосе прорвалась злость. – Несварение? Метафоры? Я вообще тебя не понимаю.
Он покосился на нее, возможно удивленный ее тоном.
– Это ничего. Может, я плохо объяснил. Сазерленд справился бы лучше, но у него были годы, чтобы со всем этим разобраться. Давай просто скажем, что тогда, в космосе, я беседовал сам с собой на подсознательном уровне и убедил себя, что мне нужен некий подсознательный помощник, который уговорил бы меня вернуться назад. Так понятнее?
– Не слишком. Кто такой Сазерленд?
– Тринадцатый, с которым я познакомился на Марсе. Думаю, японцы назвали бы его сэнсэем. Он обучал таниндо в Нагорных лагерях. И говорил, что люди проживают жизнь через метафоры, а проблема тринадцатых в том, что мы идеально вписываемся в метафору со всякой, блин, мерзостью, которая прячется во тьме за очерченным костром кругом. Как такая коробочка с ярлыком «монстры».
С этим она не могла поспорить. В памяти встали обращенные к ней лица, полные немого упрека, – так смотрели на нее люди, когда стало известно, кем был Итан. Друзья, коллеги, даже Мурат. Для них Итан перестал быть знакомым человеком, превратившись в имеющую очертания Итана темную сущность, вроде виртуальной тени, изображавшей убийцу в реконструкции гибели Тони Монтес.
– Монстры, козлы отпущения. – Он говорил резко, будто хлопая по столу игральными картами. Его голос вдруг стал глумливым – Ангелы и демоны, рай и ад, Бог, мораль, закон и язык. Сазерленд прав, все это – метафоры. Гать, чтобы ходить по местам, слишком топким для людей, слишком холодным, чтобы жить там без помощи выдумок. Мы зашифровываем наши надежды, страхи и чаяния, а потом строим на основании этого шифра общество. А потом забываем, что это всего лишь код, и воспринимаем его как факт. Действуем так, будто Вселенной на него не насрать. Воюем за него, посылая в бой мужчин и женщин, которые сворачивают себе шеи на этой войне. Взрываем во имя его поезда и небоскребы.
– Если ты опять говоришь о Дубай…
– Дубай, Кабул, Ташкент и весь этот, драть его, Иисусленд – куда ни посмотри, везде одно и то же, все та же игра, все те же люди. Это…
Он вдруг замолчал, все еще глядя на светящиеся голубым дисплеи, но теперь уже сосредоточенно.
– Что такое?
– Не знаю. Скорость падает.
Севджи обернулась посмотреть в заднее окно. Там не было автовоза, который мог бы идти на обгон. На приборном щитке не горело красных лампочек, предупреждающих о поломках. Джип просто замедлялся, и все.
– Нас хакнули, – мрачно проговорил Марсалис.
Севджи посмотрела в боковое окно. Никаких фонарей, лишь ущербная луна скудно освещала выбеленный скалистый пейзаж, сплошь склоны да кустарники, справа горная гряда, а с другой стороны, у дальнего края шоссе – обрыв. Дорога петляла среди гор, она сузилась до двух полос, их и встречной, разделительная полоса превратилась в люминесцентную линию метровой ширины, проведенную по вечному бетону для автовозов. Нигде ни огонька, никаких признаков человеческого жилья. Машин нет.…
– Ты уверен?
– Какая степень уверенности от меня требуется? – Он взялся за руль и попытался перейти на ручное управление.
Система заблокировала его, трижды чопорно звякнув и засветив на голубых экранах оранжевые огоньки. Скорость джипа продолжала снижаться. Марсалис бросил руль и попинал педали под ногами – Видишь? Мудила.
Непонятно было, к чему относится последнее слово – то ли к джипу, то ли к тому, кто перехватил управление. Севджи потянулась за пистолетом, вытащила его из кобуры, сняла с предохранителя. Услышав щелчок, Марсалис взглянул на оружие в ее руках, нагнулся к приборной панели и нажал кнопку аварийной остановки. Дисплей залило красным, сработали тормоза. Джип еще некоторое время двигался накатом, потом шины взвизгнули от насилия и блокировались. Автомобиль чуть развернулся, но быстро остановился, да так резко, что зубы лязгнули.
Тишина – и замигали огни аварийки. Вишнево-красные фары загорелись, потом погасли. Загорелись, погасли. Загорелись, погасли.
– Ладно.
Марсалис нащупал механизм, отодвигающий сиденье, и перегнулся через спинку, шаря в задней части джипа. Животом он прижимался к сиденью, поэтому голос звучал сдавленно:
– Я уже видел такое в Загросе. Только, по большей части, был на стороне тех, кто заставлял транспорт сходить с ума. Мы так делали, когда устраивали засады для иранских отрядов. Они застревали, еще не видя нас. – Он приподнял и опустил одеяло, отшвырнул его в сторону. – После того как взломан автопилот, с машинами можно делать практически все что душе угодно. – Шуршание чего-то пластмассового. Марсалис сильнее перегнулся назад. – Заставлять их врезаться друг в друга или срываться в пропасть. Бросать их на мины… Вот блин!
– Что ты делаешь?
– Ищу какое-нибудь оружие. Ты же не отдашь мне эту «беретту», да? Условия контракта, все такое… – Он снова шлепнулся в кресло, сжав зубы от досады, огляделся по сторонам. Распахнул дверь и побежал к багажнику джипа, который облаком окутывала дорожная пыль, поднявшаяся от экстренного торможения, она уплывала, тихая, как призрак, подсвеченная красными огнями аварийки. Севджи посмотрела назад и увидела, как Марсалис тащит что-то через заднюю дверь. От каждого рывка автомобиль покачивался, мигающие огни выхватывали из тьмы и пыли лицо Марсалиса, слегка демоническое от напряжения и усилий. Ей показалось, что она слышит его кряхтенье. Лязгнул, освобождаясь, какой-то предмет. Марсалис вернулся со складной лопатой.
– Ладно, слушай, – неожиданно спокойно сказал он. – При удачном раскладе это местные бандиты, которые привыкли грабить грузовики и туристические автобусы. Если так, думаю, через пару минут до них дойдет, что мы сделали. Потом, может, им понадобится три-четыре минуты на то, чтобы залезть по машинам и найти нас. Не так-то много. Ситуация хрестоматийная, нужно покинуть машину и найти укрытие. Быстро.
Севджи молча кивнула, внезапно осознав, как пересохло во рту, передернула затвор «беретты» (тоже хрестоматийное действие) и повернула пистолет так, чтобы видеть индикатор заряда. Двадцать три патрона, еще один в стволе. В оружии «Марсианских технологий» использовались самые современные разрывные пули с карандаш толщиной: обеспечивают высокую точность стрельбы и взрываются при попадании. Она откашлялась и подняла «беретту».
– Думаешь, нам удастся их отогнать?
Марсалис уставился на нее. Мигающая аварийка окрасила его в красный, в черный, в красный, в черный, в красный, в черный. Он перевел взгляд на свою складную лопату, щелкнул ею, фиксируя полотно к черенку. Потом снова посмотрел на Севджи, устанавливая на лопату стопор, и сказал почти нежно:
– Севджи, нам придется их убить.
Глава 31
Их было семеро.
Карл увидел из своего укрытия, что это перуанские военные, и слегка расслабился. Хуже, если бы на них напали бойцы familia. Он позволил мешу активироваться, почувствовал, как от него, будто от ярости, напрягаются мышцы, и уставился на передних солдат. Они шли по другой стороне дороги, трое в ряд, шагах в десяти за ними полз открытый армейский джип, который-вез еще четверых и ручной пулемет. Фары джипа были выключены – по крайней мере, хоть с этим ребята не облажались, – и те, кто впереди, держали автоматы наготове. Неловкая напряженность их движений просто вопила о том, что это срочники, и что они нервничают. Это вполне могли быть те самые улыбчивые, болтавшие о футболе мальчишки, которые подвозили его несколько месяцев назад, во время охоты на Грея. Если повезет, эти солдаты окажутся такими же юными и неподготовленными.
Они остановились в двадцати метрах от мигающего красной аварийкой джипа КОЛИН, переговариваясь по-испански, – из-за расстояния понять, что они говорят, было невозможно. Дорога петляла тут несильно, и свет фар можно было заметить по меньшей мере метров за сто, но солдатики почему-то предпочли остановиться и обсудить тактику именно сейчас. Карл улыбнулся себе под нос и перехватил черенок лопаты. Разъеденная коррозией кромка лезвия, зазубренная от частого использования и холодная, коснулась щеки.
Армейский джип слегка попятился. Солдаты авангарда пересекли разделительную линию, посмотрев сперва налево, потом направо, как вышколенные дети.
Карлу показалось, что где-то в ночи слышен далекий гул автовоза, но сказать, где он и в какую сторону едет, было невозможно. И больше ничего вокруг, лишь бледный лунный свет разливается на ноздреватых скалах и зазубренной линии гор. С неба смотрели звезды, ясные, почти как на Марсе. Тишина стояла такая, что слышен был шорох приближающихся по вечному бетону шагов, сопровождаемый ворчанием допотопного двигателя армейского джипа.
«Аж семеро у шлепков, мать их. Господи, Эртекин, надеюсь, ты не подведешь».
До этого Карл спросил, понимает ли она, каково это – убить кого-то выстрелом из матово-серой «беретты», и доводилось ли ей убивать. Спросил, наполовину надеясь, что Эртекин сдастся и отдаст ему пистолет, но одного ее взгляда оказалось достаточно, чтобы распрощаться с надеждой на такое развитие событий. Однако ответа на свой вопрос он не получил.
Первые солдатики добрались до автомобиля КОЛИН. Подкрались бочком, по-крабьи, заглянули в кабину. Один потянул за ручку, изумленно крякнув, когда дверь, снабженная гидравлическим приводом, плавно открылась. Солдатики нервно потыкали оружием в салон. Теперь Карлу слышен был их разговор. На мягкой испанской речи жителей побережья натужная бравада оседала, как песок на шелковом сите. Очень по-мальчишески.
– Эрнесто, сзади проверь.
– Уже сделано, мужик. Они свалили нах. Сбежали. Я говорил сержанту, их надо было по старинке брать. Мигалки там, блокпост, вся херня. Это всегда срабатывает.
– Много ты понимаешь, тупорылый. – Третий голос раздался с другой стороны джипа. Кажется, говоривший был чуть постарше. – Это ж не какая-то боливийская шишка забастовщическая, это, бля, тринадцатый. Он проехал бы через твой блокпост и нас к херам на куски разъебошил.
– Что я разъебошу на куски, когда мы их поймаем, так это манду его телочки-гринго.
Смех.
– Какая она тебе гринго, Эрнесто? Ты фотку-то видел? У моей невестки в Баранке кожа светлее.
– И чо, эта ж с Нью-Йорка. С пивом еще как потянет.
– Знаете, парни, я щас с вас блевану. Если бы матери вас слышали!
– Да ладно тебе, Рамон. Так всю жизнь и проживешь ебаным святошей? Ты видел фотку этой сучки или нет? Сиськи, как у Ками Чачапояс. Не говори мне, что ты ее не хочешь.
Рамон промолчал. Вместо него заговорил тот, что постарше:
– Я вот что вам скажу, мужики, если кто из вас соберется ее трахнуть, пусть сперва причиндал спреем побрызгает. У всех этих гринго полный букет, и три-пак, бля, и что похуже. Мой братан двоюродный из Нью-Йорка ихнего, так он говорит, такие сучки дают всему, что шевелится.
– Мужик, у тебя везде родня, куда не сунься. Как…
От военного джипа раздался начальственный рев:
– Капрал, доложите обстановку!
– Тут никого нет, сэр, – отозвался тот, что постарше, – они ушли. Надо прочесать местность.
В джипе невнятно и матерно проехались по поводу приборов ночного видения. Суть высказывания, предположил Карл, заключалась в том, что у вояк их не было.
– Прочесать территорию, вот, сука, херня какая. Говорю тебе, вот поймаем этого мутанта и его бабу…
Пора!
Он дал волю ярости, перекатился, ухватился за край крыши литого багажника и спрыгнул на землю с дальней от машины вояк стороны. Термостойкий эластичный брезент, под которым он прятался все это время, растянулся, выпуская его, и с хлопком вернулся на прежнее место.
Этот звук стал для солдат единственным предупреждением.
Карл приземлился на вечный бетон между двумя одетыми в униформу парнями и раскидал их в разные стороны. Тот, что впереди, стоял спиной и лишь споткнулся, но не упал.
– Блядь, Рамон, ты чего творишь?
Он не понял, что происходит, и как раз раздраженно поворачивался к Карлу, даже не помышляя об опасности, когда тот ударил его в лицо краем лопаты. На щеку тринадцатого брызнула кровь, теплая и невидимая в темноте. Солдатик выронил автомат, схватился за разбитую скулу, издал плаксивый звук и с воплем упал. Карл уже повернулся к другому парню, пытавшемуся встать на четвереньки. Святоша Рамон? Карл всадил лопату ему в макушку. Парень взревел, как испуганный бычок, и снова упал. Теплая кровь опять оросила лицо.
Тут из-за джипа вылетел третий солдат, и Карл шагнул ему навстречу – черный, осклабившийся, весь в чужой крови. Солдат запаниковал, закричал, забыв про оружие:
– Он здесь!
Карл бросился на него, изо всех сил ткнул лопатой в горло. Крик-предупреждение сменился сдавленным бульканьем. Карл преодолел разделявшее их расстояние, перехватил одной рукой слишком поздно поднятый автомат и ударил противника в нос черенком лопаты. Тот, задыхаясь, упал, и драка закончилась. Карл перевернул лопату и бил ее лезвием по горлу солдатика, пока тот не умолк.
Фары военного джипа вспороли ночь лучами света. Из него донеслись тревожные крики. Там еще четверо, напомнил себе Карл. Минимум четверо. Неизвестно, сколько еще солдат может оказаться в этом джипе…
«Давай, Эртекин. Сними их».
Выстрелы – ровный резкий треск МарсТеховского оружия, шесть раз подряд. Фары погасли. Из джипа донеслись перепуганные крики.
«Круто. Хорошо стреляешь, девочка».
– Огонь!
Карл упал на проезжую часть. Отпихнул в сторону вопящего, катающегося по бетону солдатика с разбитым лицом, прихватил его автомат. Между делом отметил, что это видавший виды бразильский «имбел», не то чтобы последнее слово техники, но…
Укрепленный на армейском джипе пулемет ожил, его грохот разорвал ночь. Следом раздался лязг пуль пятидесятого калибра, которые расплющивались о бронированные бока джипа КОЛИН. «МарсТех, МарсТех, у нас есть МарсТех», – завертелся в голове идиотский напев, пронеслись образы детишек, которые скандировали его под куполами Уэльса. Карл еле заметно ухмыльнулся, укрылся за джипом, сунул ствол под днище и выстрелил несколько раз. Со стороны противника донесся крик замешательства. Пулемет закашлялся, потом внезапно замолчал. Карл плотно прижался лицом к дороге и посмотрел, что там такое, но ничего не увидел – зрение не перестроилось после слепящего света фар. Он зажмурился на некоторое время и сделал еще одну попытку.
– Ах ты мутант недоделанный, кусок…
На него с кулаками набросился раненый солдат с изуродованным лопатой лицом, в мальчишеской ярости выкрикивая высоким голосом оскорбления вперемежку с рыданиями. Карл прикладом ударил его вначале в подбородок, а потом в свежую рану. Солдатик завопил и отпрянул, а Карл уже навел на него дуло автомата. Изрыгнувшееся пламя озарило искалеченное лицо, потянулось к груди, как угасающее заклинание, и очередь отбросила парня на дорогу, словно кучу тряпья.
Снова застрочил пулемет, потом кто-то с джипа выкрикнул приказ, и очередь резко оборвалась. Все еще улыбаясь, Карл приподнялся и подкрался к крылу колиновского джипа. Он пригибался и щурился, пытаясь разглядеть детали, несмотря на то что зрение еще пошаливало. Силуэт солдата, который возился с пулеметом, был, по его прикидкам, метрах в сорока. Всматриваться было мукой, опаленные зрачки протестовали, но…
«Лучше бы его снять».
Эртекин словно услышала его мысль, сухой треск трех выстрелов снова потревожил ночь. Солдат развернул пулемет на звук. Карл вдавил в плечо «имбел», вскочил на капот и нажал на спусковой крючок. В ушах загремело, из дула в прохладный воздух вырвалась вспышка. Длинная очередь, а потом обратно, в укрытие, и не задерживаться, чтобы посмотреть на результаты…
Он уже и так все знал.
Пулемет молчал.
Он выждал еще минуту, просто для верности – и чтобы надавать по заднице этой присущей тринадцатым спеси, верно, Сазерленд? – потом поднял над капотом винтовку кверху прикладом. Никто не начал стрелять. Карл переместился к багажнику джипа КОЛИН и чуть-чуть, только чтобы увидеть вторую машину, высунул голову.
Тишина, в открытом джипе и вокруг него валяются тела, картину побоища довершает пулемет, который замер, подняв к небу приклад. Карл вышел из укрытия. Постоял. Медленно двинулся вперед, чувствуя, как теперь, когда бой окончен, действие меша ослабевает, оставляя в покое его нервы. Он шел к чужому автомобилю осторожно, по широкой дуге. Увидел периферийным зрением, как Эртекин вылезает на дорогу из своего укрытия со стороны обрыва. Он добрался до джипа куда раньше нее, разок осторожно обошел вокруг, остановился, глядя надело своих рук, и сказал, ни к кому не обращаясь:
– Кажется, получилось.
Судя по всему, сержант выскочил из джипа и спешил на помощь своим людям, когда его настигла пуля. Теперь он лежал у передней колесной ниши будто пьяница, который упал, споткнувшись о кромку тротуара. Шофер джипа по-прежнему оставался за рулем, его руки были аккуратно сложены на коленях, лицо раскурочено, мозги стекали по униформе, как пролитая подливка. Пулеметчик свешивался с задка джипа, видимо запутавшись в чем-то ногой, иначе лежать бы ему на шоссе, сброшенному с автомобиля пулями бразильского автомата. Головой он почти касался вечного бетона, и Карл, подойдя к нему, увидел, что на перевернутом мальчишеском лице и в пустых глазах застыло потрясение.
Последний из четверых лежал, скорчившись, в задней части джипа, будто ребенок, который играет в прятки. В тусклом свете было видно, что его камуфляжная одежда намокла и потемнела от крови, но грудь все еще поднималась и опадала. Карл потянулся и схватил раненого за плечо. Мутные глаза открылись, солдат моргнул и мгновение ошарашенно смотрел на Карла. Когда он заговорил, в уголках рта вздулись кровавые пузыри.
– Дядя Грегорио, – слабо пробормотал он, – ты-то что тут делаешь?
Карл лишь смотрел на солдата, и вскоре глаза раненого снова закрылись, голова слегка свесилась вбок и откинулась на внутреннюю обивку джипа. Карл снова потянулся проверить, есть ли пульс, и вздохнул.
Эртекин подошла к нему.
– С тобой все нормально? – отсутствующе спросил он.
– Да. Марсалис, у тебя кровь…
– Не моя. Дашь мне на секундочку посмотреть свой пистолет?
– A-а… конечно.
Она вручила ему оружие и взяла «Имбел», который он взамен передал ей. Карл взвесил «беретту» на руке, проверил предохранитель и уровень заряда. Потом вскинул пистолет и выстрелил молодому солдату в лицо. Голова парня дернулась назад и развалилась. Карл снова поставил пистолет на предохранитель, взял его за нагревшийся ствол и протянул Эртекин.
Та не взяла «беретту», а когда заговорила, в ее голосе звенел сдерживаемый гнев:
– На хера ты это сделал?
Карл пожал плечами:
– Потому что он не был мертв.
– И тебе понадобилось это исправить? – Теперь гнев начал просачиваться наружу. Она вдруг закричала – Посмотри на него, Марсалис! Он не был опасен, он был ранен…
– Да. – Карл жестом обвел безлюдную дорогу и пустынный пейзаж вокруг – Ты видишь где-нибудь поблизости больницу?
– В Арекипе…
– В Арекипе он стал бы нам обузой. – Теперь он и сам немного злился. – Эртекин, нам нужно достать Грету Юрген прежде, чем она узнает, что здесь произошло. Нам некогда разъезжать по больницам. Это же не… что?
Эртекин нахмурилась, моментально отложив гнев в долгий ящик, полезла в карман куртки и выудила оттуда свой вибрирующий телефон, по граням которого бежали пульсирующие бледные огоньки.
– Да ты, блин, шутишь. – Карл сердито отвел недоверчивый взгляд от дороги. – В такое-то время, среди ночи?
– Он и раньше звонил, – сказала Эртекин, поднося телефон к уху. – Как раз перед тем, как началась пальба, я просто ответить не успела. Эртекин, – бросила она в телефон, а потом молча слушала некоторое время. Пару раз односложно согласилась с чем-то. Сбросила вызов, убрала телефон. Лицо ее стало спокойным и серьезным.
– Нортон, – предположил Карл.
– Ага. Нам пора возвращаться.
Он изумленно уставился на нее:
– Что?
– То. – Она встретилась с ним взглядом, вроде бы спокойным, но в этом спокойствии таилась стальная решимость. – Звонили из ШТК-Без, у них там очередной труп. Мы должны вернуться.
Карл покачал головой. Недавняя перестрелка еще щекотала нервы, посылая мешу ложные импульсы.
– Значит, у них труп. Очередной. Обосраться как серьезно. И ты по этому поводу собралась улетать, как раз когда мы на что-то вышли?
Эртекин обвела взглядом кровавую бойню:
– По-твоему, это называется на что-то выйти?
– Нас пытались остановить, Севджи. Нас пытались убить.
– Нас и в Нью-Йорке пытались убить, не хочешь туда вернуться? И, кстати, Неван пытался убить тебя в Стамбуле. Насилие повсюду сопровождает тебя, Марсалис. Также, как Меррина, так же, как… – Она сжала губы.
Карл посмотрел на нее и почувствовал, как его охватывает уже знакомая усталость. Чтобы спрятать ее, он растянул рот в улыбке:
– Давай, Севджи, скажи что хотела. «Так же, как Итана». – Карл махнул рукой: – Пусть это не теснит больше твою роскошную грудь. Все равно ты подумала именно так.
– Ты, блядь, не имеешь права предполагать…
– Не имею? – Для пущего эффекта он сделал паузу – Ах да, я забыл. Тебе доставляет некое извращенное удовольствие трахать изгоев, и это дает тебе повод думать, что ты относишься к нам иначе, чем все остальное сраное человечество. Только вот для этого нужно немного побольше, чем кубинское дрочево[63] и несколько мятых простыней…
Он неожиданно оказался на земле. Лежал на спине в дорожной пыли, а она стояла над ним, потирая кулак правой руки левой.
– Ни хрена себе, – сказала она удивленно.
Ей пришлось шагнуть вперед, перед тем как ударить, понял он. Это был то ли хук справа, то ли апперкот, он даже заметить не успел, как ему прилетело.
– Думаешь, я никогда не была в твоем положении, Марсалис?
Он приподнялся на локте:
– В смысле не лежала на спине посреди шоссе?
– Заткнись! – Ее трясло так, что это было заметно. Может, причиной тому был отходняк после перестрелки, а может, и нет. – Думаешь, я не знаю, каково это? Так подумай еще раз, полудурок. Знаешь, каково быть мусульманином на Западе, когда Ближний Восток снова полыхает? А женщиной в западно-мусульманской культуре, когда фундаментализм снова на подъеме? А одной из трех турчанок-патрульных в полицейском отделении Нью-Йорка, где в основном служат детективы-греки, мужчины? Чего уж там, знаешь, каково спать с тринадцатым? Это почти то же самое, что быть тринадцатым: дерьма не сильно меньше, причем не в последнюю очередь оно валится на тебя от членов твоей, чтоб ее, собственной семьи. Да-да, Марсалис, люди глупы. Думаешь, меня нужно этому учить?
– Я не знаю, что тебе нужно, Эртекин.
– Вот именно, не знаешь. И послушай-ка: если тебя каким-то образом смущает то, чем мы занимались в Стамбуле, разбирайся с этим как тебе угодно. Но если ты еще хоть раз, хоть раз упомянешь в связи с этим мои отношения с Итаном Конрадом, клянусь, я всажу в тебя пулю, мудила тупорылый.
Карл потер челюсть. На пробу подвигал ею влево-вправо.
– Не возражаешь, если я встану?
Читать бесплатно другие книги:
