Черный человек Морган Ричард
– Это вопрос с подвохом?
Станция Алькатрас предоставляла сотрудникам авто-коптеры с программным управлением, которые круглосуточно доставляли их на оба берега залива. Неподалеку от квартиры Ровайо была пара посадочных площадок. И они с удовольствием прошлись, смеясь, наслаждаясь тем, что вместе прогуливают работу, ощущением приближающегося вечера и действием коктейлей. Она спросила, откуда Карл знает испанский, он немного рассказал о Марисоль, чуть больше о Марсе и о Нагорных проектах. Как и прежде, Ровайо жадно выспрашивала детали. Они касались друг друга куда свободнее, чем считалось приличным в латиноамериканской культуре, в лоне которой она выросла. Посыл становился все сильнее и недвусмысленнее. Они поднялись на второй этаж и в дверях ее квартиры обменялись улыбками.
Дверь за ними тяжело захлопнулась, раздалось журчание электронных систем безопасности.
Сдержанность вдребезги разбилась об пол, на котором они жадно набросились друг на друга.
– Так что ты теперь хочешь делать?
Она все еще стояла перед ним, подбоченившись, с широкой улыбкой, как будто позировала для журнала мод. Карл почувствовал, как его усталый и сморщенный член вопреки всему дернулся навстречу такой красоте.
– Я думал, ты устала.
Она пожала плечами:
– Так я действительно устала. Наверное, вошла в цикл. Через пару часов я, вероятно, опять почувствую себя выжатой.
– Тебя не экстрасомировали часом?
– Нет у меня экстрасом. – Неожиданно в ее голосе зазвучала настоящая злость: – А что, похоже, что в моей семье водятся такие денежки? Думаешь, если бы у моих родителей были финансы на экстрасомирование, я работала бы в ШТК-Без?
Он сощурился. Поднял руки, словно сдаваясь:
– Хорошо, ладно, это были просто мысли вслух. Штаты Кольца славятся такими вещами, ты же знаешь.
Она не слушала. Растопырив пальцы, она провела ладонью вдоль тела. Карл увидел ее лицо, и движение потеряло малейший намек на чувственность.
– Все, что у меня есть… Я либо с этим родилась, либо, чтоб его, заработала на это сама. Я делала карьеру. На то, чтобы дослужиться до детектива, у меня ушло восемь лет, и я, блин, не срезала этот путь генетическими усовершенствованиями. Я не…
– Я сказал, хорошо, детектив.
Это ее остановило. Она снова опустилась на диван, сгорбилась, положив руки на колени так, что ладони свесились между чуть разведенными в стороны ногами. Подняла голову, чтобы посмотреть на Карла, и на ее лице было какое-то загнанное выражение.
– Извини, – пробормотала она. – Нас просто всех тут малость подзадолбали всякие Айши Бадави и Мередит Чанг.
– Вообще-то Айша Бадави из Нью-Йорка, она суданка по происхождению, – отметил Карл.
– Да ну? Хочешь посмотреть, какой у нее дом на побережье? До хера здоровый для иностранки. В любом случае, я не об этом.
– Нет? – Внезапно посткоитальная близость стала жать ему, она вязала по рукам и ногам, мешала дышать. Ровайо была для него, как и прежде, совершенно посторонним человеком, однако находилась совсем близко и к тому же без одежды. Он вдруг почувствовал всплеск какой-то нутряной ностальгии по сексу с Севджи Эртекин. – Так ты не большая поклонница генетических усовершенствований?
Она фыркнула:
– Думаешь, среди тех, у кого нет экстрасом, найдется хоть один поклонник?
– Думаю, да. – Но сам-то Карл знал, что, по большей части, просто пытается ее спровоцировать. – Думаешь, я барахтался бы во всем этом дерьме, если бы сорок лет назад уже существовала действенная технология искусственных хромосом? Думаешь, мы сейчас носились бы по округе в поисках отставного суперсолдата, который, мать его, стал каннибалом, чтобы выжить, если бы свойства тринадцатых можно было включать и выключать при надобности? Посмотри на меня хорошенько, Ровайо. Я, блин, ходячее олицетворение чересчур спешившей генетики прошлого века, которая еще не придумала экстрасом.
– Я знаю.
– Серьезно в этом сомневаюсь. – Карл провел кончиками пальцев по скуле. – Ты это видишь? Если ты модификант, люди на это не смотрят. Они заглядывают прямо под кожу и видят то, что записано в твоей двойной спирали.
Женщина-коп пожала плечами:
– Ты предпочел бы, чтобы они останавливались на коже? Я слышала, что в прежние денечки нам бы с тобой не поздоровилось, цвет неподходящий. Тебя правда больше устроила бы порция старой доброй ненависти от расистов?
– Я свою порцию уже получил. Не забудь, я почти четыре месяца просидел в иисуслендской тюрьме.
Она округлила глаза и стала от этого пугающе юной на вид. Эртекин, подумалось ему, просто недоуменно подняла бы брови.
– Четыре месяца ? Я думала…
– Это долгая история. Но я о том, Ровайо, что ты слишком легко рассуждаешь обо всем этом дерьме. Пока не поживешь с не подлежащим изменению модифицированным генетическим кодом, не поймешь, каково это. Ты даже не представляешь, какое счастье было бы иметь экстрасомный переключатель, которым всегда можно воспользоваться, если надо.
– Думаешь? – Ровайо нагнулась, подцепила с пола свою рубашку, натянула. Она старательно избегала взгляда Карла, и от этого он вдруг почувствовал себя не заслуживающим доверия, будто вломился в этот дом без приглашения. Нажатием большого пальца Ровайо наполовину застегнула края рубашки так, чтобы скрыть грудь. – Что ты в действительности знаешь обо мне, Марсалис? Я имею в виду, на самом деле?
Он покатал на языке колкие остроумные ответы, но проглотил их все. Кажется, она это заметила:
– Да, знаю, мы трахались. Только не говори мне, что для тебя это что-то значит.
Он сделал протестующий жест:
– Ну, замуж я тебя звать не собирался, – и был удостоен слабой безрадостной улыбки.
– Ага. Штука в том, Марсалис, – она снова села на диван, – что я бонобо.
Он уставился на нее:
– Да нет, этого ни хера не может быть.
– Нет? Ты что же, думал, что все мы – домохозяйки в сари или гейши? Или, может, ты ожидал увидеть модель «Шлюха смешливая», вроде тех тупых девок в Техасе?
– Нет, но…
– Я не чистокровная бонобо. Моя мать – да. Она работала в панамском эскортном агентстве и познакомилась с отцом, когда он приехал туда порыбачить. Он ее выкрал.
– Тогда ты не бонобо.
– Во мне половина от бонобо, – вызывающе заявила она, глядя прямо ему в глаза, и сжала зубы. – Почитай вашего Джейкобсена. «Унаследованные признаки грозят непредсказуемыми последствиями для многих грядущих поколений». Конец цитаты.
В комнате что-то произошло. Когда Ровайо замолчала, за отзвучавшим голосом волной накатило плотное, оглушающее безмолвие.
– А Койл знает? – спросил Карл, лишь бы прекратить эту тишину.
– А сам как думаешь?
И опять стало тихо. Наконец уголок ее рта скривился:
– Не знаю, – сказала она медленно. – Я наблюдаю за тем, что я собой представляю, за своими реакциями, а потом смотрю на нее, и просто не знаю. Отец говорит, что у себя в Панаме она совершенно не вписывалась в обстановку, никогда не была такой покорной, как полагается бонобо. Говорит, она отличалась от всех остальных, и поэтому он ее выбрал. Не знаю, верить во все это дерьмо или списать на романтику, сладкие розовые сопли и прочую сраную ностальгию.
Карл вспомнил бонобо, которых видел в транзитных лагерях Кувейта и Ирака, и тех, от которых в Таиланде и Шри-Ланке невозможно было уйти во время увольнительных. Тех, с которыми он беседовал, и тех немногих, которых трахал. И подружку Зули по клубу в Лондоне, Кристалину, которая всегда утверждала, что она бонобо, но никогда и ничем не доказала, что это не ее дурацкие фантазии посетительницы фан-сайтов.
– Думаю, – сказал он осторожно, – не надо путать покорность со склонностью к материнству и миролюбию. Большинство знакомых мне бонобо знают, как добиться своего, не хуже чем кто-либо еще.
– Ага, – она кипела от гнева, – минет я здорово делаю, правда?
– Я не об этом.
– Знаешь, каково это, Марсалис? Постоянно сверять все свои действия с некой теорией о собственном поведении? Каждый день на работе, каждый раз, идя на компромисс, каждый раз, поддерживая одного из коллег-мужчин, задаваться вопросом, кто это делает, ты сама или твой генетический код. – Кислая улыбка в сторону Карла. – Думать об этом каждый раз, когда трахаешься, когда решаешь, с кем потрахаться, когда решаешь, как потрахаться, когда хочешь что-то сделать, когда хочешь, чтобы для тебя что-то сделали. Знаешь, каково решать эти вопросы, каково решать их все время?
– Конечно, знаю, – кивнул он. – Ты неплохо описала, как я живу.
– Я – хороший коп, – горячо сказала она. – Других в ШТК-Без не держат. Во время дежурств я подстрелила троих и не лишилась от этого сна. В смысле мне, конечно, было погано, пришлось, как и всем остальным, к психологу походить, но после этого я пришла в норму. У меня есть рекомендации, я быстро поднялась до отдела спецрасследований, и показатели раскрываемости хорошие…
– Ровайо, прекрати. – Он вскинул руку, пораженный тем, как сильно устал от зеркального отображения молодой версии самого себя, которую увидел в детективе. – Говорю же, я знаю. Но ты поступаешь неправильно. Ты не должна ни на кого равняться, только на себя. В конечном итоге только это имеет значение.
Она снова улыбнулась хищной невеселой улыбкой.
– Вот это слова истинного представителя модификации тринадцать. Очевидно, тебе не приходилось проходить проверку на генпригодность.
– Я думал, в Штатах Кольца…
– Да, у граждан Штатов Тихоокеанского Кольца тут широкие права. Но гражданка я или нет, мне все равно приходится жить с лицензией Джейкобсена. Предупреждая твой вопрос – да, это конфиденциальная информация, защищенная Хартией по самые уши. Только при поступлении на работу в ШТК-Без ты этой защиты лишаешься.
– Но Койл до сих пор ничего о тебе не знает?
– Нет. Экспертиза – часть стандартной процедуры, сотрудника проверяют при приеме на работу. Узнать, что меня проверяли несколько иначе, чем других новобранцев, невозможно. Цай знает, он мой непосредственный начальник, у него все документы есть. Ну и еще несколько человек знают, те, кто меня проверял. Но они слишком дорожат своей работой и поэтому не проболтаются.
– Думаешь, если бы Койл узнал, то стал бы относиться к тебе по-другому?
– Не знаю. Ты всем своим друзьям говоришь о том, кто ты такой?
– Я – тринадцатый, – сказал Карл с каменным лицом, – у нас друзей не бывает.
Сделав над собой усилие, она рассмеялась. И на этот раз в смехе слышались веселые нотки.
– Тогда почему ты здесь?
– Я думал, это очевидно до прозрачности.
– Ну, – она склонила голову набок, – ты действительно весьма доходчиво объяснил это некоторое время назад.
– Благодарю.
– Однако кое-какие вопросы остаются. – Ее поза стала посвободнее. Она закинула одну эбонитовую ногу на другую, слегка покачивая ступней и раскинув руки по спинке дивана. – Чем бы ты хотел заняться?
Он улыбнулся и сказал:
– Есть у меня одна идея.
Глава 36
Завод «Кот Булгакова» из снижающегося автокоптера походил на прямоугольный блочный небоскреб, который срезали с фундамента, положили на бок и пустили плавать по океану. Огни расцвечивали каждый сегмент плавучего завода, усыпали антенны и спутниковые тарелки, отмечали посадочные площадки и открытые стадионы на верхних уровнях. Карл заметил бейсбольное поле, футбольное поле, целую россыпь площадок для баскетбола и мягко подсвеченные плавательные бассейны, половина из которых, похоже, использовалась. Как и большинство ее плавучих сестер, платформа позиционировала себя как город, который не спит сутки напролет, как пульсирующий организм, где мирно сосуществуют производство, труд и досуг и чье атомное сердце никогда не перестает биться. Согласно рекламе, она была домом для тридцати тысяч человек, и это не считая туристов. От одного взгляда на платформу Карл начал почесываться и почувствовал себя социопатом.
Алисия Ровайо на соседнем сиденье широко зевнула и бросила на него кислый взгляд поверх поднятого воротника куртки:
– Блин, я поверить не могу, что ты меня на это уговорил.
– Ты спросила, чем бы я хотел заняться.
– Да, – она перегнулась через его колени, чтобы выглянуть за борт, – но у меня на уме было несколько другое.
Автокоптер спустился ниже и перед посадкой сделал вежливый круг, чтобы его опознавательные знаки можно было разобрать не только при помощи приборов, но и человеческим глазом. Карл подметил несколько независимых игроков на баскетбольной площадке; в струящемся свете бассейна плавали туда-сюда темные человеческие фигуры.
– Считай это интуитивным озарением, – отсутствующе сказал он.
– Я считаю это параноидальной фантазией. Именно так все и будет выглядеть в рапорте об использовании чоппера, который я должна буду составить. Я же говорила тебе, вчера тут были Дональдсон и Кодо, они опросили народ. Отчеты можно посмотреть в материалах дела. Мы теряем время. Долгий полет и никакого толку.
– Ага, только есть кое-что еще, что ты, возможно, захочешь обдумать. «Кот» до сих пор находится в паре сотен километров от мест, откуда удобно обслуживать собственность Варда. Чего их понесло заниматься этим сейчас, а не подождать еще недельку?
– Без понятия, – буркнула она. – Может, ты уже знал бы ответ, если бы поработал с документами, а не поперся сюда.
– Да, знал бы. Знал бы, что именно врали представители «Даскин Азул», чтобы прикрыть свою задницу. Это меня не интересует.
Ровайо закатила глаза:
– Я же говорю, паранойя, чтоб ее.
Автокоптер нашел предназначенное ему место на посадочной площадке, кратко обменялся сигналами с автодиспетчером и сел с характерным для машин нечеловеческим совершенством. Кабина открылась, Карл выпрыгнул на палубу, за ним последовала Ровайо, все еще пребывая в бунтарском настроении.
– Только не сломай тут ничего, – сказала она.
Где-то в торговом комплексе на средней части судна у «Даскин Азул» был офис для работы с клиентами, а в трюме, куда можно спуститься на лифте, – несколько мастерских с оборудованием для подлодок. Посадочную площадку и авиатехнику фирма брала в субаренду, но подводные и надводные суда в сухом доке, на корме и по правому борту у нее были свои. Это все, что Ровайо могла навскидку рассказать Марсалису из доклада Дональдсона и Кодо. В документах было больше, и теоретически их можно было запросить через компьютер автокоптера, но женщина-коп была не склонна дальше задействовать системы машины – казалось, она и без того уже сожалеет, что запросила транспорт, прибегнув к служебным полномочиям, – а Карла не слишком интересовали подробности. Он знал более чем достаточно, чтобы начать работу.
Поэтому они заявили цель своего посещения «Кота Булгакова» как дополнительное расследование, автокоп-тер передал это системам плавучей платформы, а остальное довершили протоколы службы безопасности ШТК. Формально такие суда, как «Кот», считались автономными государствами, но любое государство, столь сильно внедренное в сверхдинамичную экономику Штатов Тихоокеанского Кольца, должно смириться с политическими реалиями, которые возникают из подобных отношений. «Кот Булгакова» свободно курсирует в водах Кольца, его граждане вольны посещать ШТК, когда им заблагорассудится, его контракты имеют на территории ШТК законную силу, – но за это приходится платить колониальной зависимостью. Ровайо по-хозяйски вела Карла по палубам и коридорам судна, а в кобуре под ее курткой покоился заряженный пистолет. С такой же непринужденностью она могла бы разгуливать по станции Алькатрас. Прибыв на борт, они ни с кем не поговорили, ни у кого не отметились, не нанесли ни одного визита вежливости ни одному живому человеку. Спрятанные где-то в стенах электронные системы перешептывались о них между собой, но больше никто не заметил, как они пришли в офис «Даскин Азул».
– Что, прямо среди ночи? – с плохо скрываемым раздражением посетовал администратор в приемной. – В том смысле, что время приема посетителей…
– … меня совершенно не волнует, – холодно отрезала Ровайо. – Мы тут для того, чтобы продолжить расследование убийства, и, насколько мне известно, на «Коте Булгакова» обслуживают круглосуточно. Вы видели мое удостоверение, так что почему бы вам не приступить к этому самому обслуживанию и не ответить на кое-какие вопросы?
Администратор перевел взгляд на Карла:
– А это?..
– А это человек, которому несвойственно терпение, – бесстрастно заявил Карл.
– Я не вижу его удостоверения, – настаивал администратор. Скрытые гладкой поверхностью стойки, его руки нажимали какие-то кнопки. – Мне нужны удостоверения каждого из вас.
Ровайо перегнулась через стойку и с интересом спросила:
– Вас что, мамочка сюда устроила?
Администратор изумленно воззрился на нее, он преисполнился запоздалого гнева и уронил нижнюю челюсть, но так и не нашел достойного ответа.
– Потому что, похоже, вы не горите желанием как следует делать свою работу. Этот человек – частный консультант при службе безопасности ШТК и должен взаимодействовать со мной, а не с вами. Сынок, я показала тебе свое, блин, удостоверение, и мне хватит десяти секунд, чтобы показать еще и ордер на твой арест. Так что либо отвечай на мои вопросы, либо разбуди кого-то, кому платят получше, и пусть отвечает он. Мне без разницы, что ты выберешь.
Человек за стойкой дернулся, как от удара.
– Сейчас, секундочку, – пробормотал он, снова нажимая какие-то кнопки. – Сейчас, э-э-э, сейчас, пожалуйста, присаживайтесь.
– Благодарю вас, – с убийственной иронией произнесла Ровайо.
Они расположились в казенного вида креслах напротив стойки. Администратор пристроил к уху гарнитуру, что-то забормотал. Снаружи по широким галереям торгового центра шли жидкие, но бесконечные стада ночных покупателей, которые паслись на приволье витрин. Одетые в яркое, бредущие неспешно и бесцельно, они напоминали лунатиков или жертв гипноза. Карл сел и, как учил его Сазерленд, постарался побороть презрение к ним. Это оказалось нелегко.
– На Марсе…
– …все херово?
– На Марсе все иначе, потому что так должно быть, ловец. – Кривая усмешка, будто он выдал какой-то секрет, хоть и не следовало бы. – Но это только временно. Такое положение вещей не более долговечно, чем то дерьмо, которое реклама скармливает квалифицированным спецам. Придет день, и тут все будет как на Земле, только гравитация другая. Такие уж они, Карл. Люди. Забрось их хоть куда и дай им время, и они непременно построят всю ту же сраную детскую площадку. И тебе, ловец, придется на ней жить, хочешь ты или нет.
Из-за двери за стойкой возникла стройная, элегантно одетая женщина. Приталенный жилет, брюки, все это в оливково-зеленых и черных тонах, во всем ансамбле этакие изысканные аллюзии на рабочий комбинезон. Эффектное лицо, сильные китайские гены, но с примесью каких-то еще. Она наклонилась к администратору, что-то коротко, тихо сказала и снова посмотрела на посетителей. Карл встретился взглядом с ее глазами и увидел в них безбрежное спокойствие, подсказавшее ему, что они с Ровайо только что вышли на более высокий уровень. Он прочел в ответном взгляде нечто, напоминающее подтверждение, потом женщина выпрямилась, обошла стойку и двинулась к ним. Она шла, как танцовщица, как мастер единоборств.
Карл поднялся на ноги, автоматически, как если бы кто-то в комнате достал пистолет.
Женщина заметила это и слегка улыбнулась. Несмотря на поднявшиеся волной опасения, он снова поразился тому, как она прекрасна, прекрасна на тот свойственный Штатам Кольца манер, что часто встречается на Западном побережье у кинозвезд и женщин-политиков смешанных кровей. Она протянула руку для знакомства, начав с Карла. И рукопожатие, и сопровождающий его взгляд были холодными, изучающими. Пожимая руку Ровайо, она, казалось, выполняла какую-то докучливую, но неизбежную формальность.
– Добрый вечер, – сказала женщина, – я – Кармен Рен, дежурный управляющий. Я должна извиниться за прием, который был вам оказан. Мы все до сих пор в некотором потрясении от найденного в коммуникациях «БиоПоставок Варда», но, конечно, намерены оказывать полное содействие следствию. Пожалуйста, пройдемте со мной.
Она повела их за собой через ту дверь, из которой появилась, через тесный склад, уставленный стеллажами со снаряжением для подводных работ и каким-то другим, не столь узнаваемым оборудованием. В дальнем конце Карл заметил двери двух грузовых лифтов. Оттуда доносился легкий аромат соленой морской влаги. Была тут и еще одна дверь, которая вела в кабинет. Там Кармен Рен жестом указала гостям на два кресла, а сама устроилась на откидном стульчике у стены. Их колени почти соприкасались. Женщина переводила взгляд с одного посетителя на другого.
– Итак, – бодро сказала она, – мне дали понять, что вашим коллегам сообщили всю необходимую информацию, но, видимо, это не так. Чем я могу помочь?
Ровайо перевела взгляд на Карла и кивнула ему с ироничной щедростью. Она все еще заметно злилась на администратора и на то завуалированное пренебрежение, с которым разглядывала ее Рен. Карл пожал плечами и начал:
– Объекты «БиоПоставок Варда» находятся в добрых двух сотнях километров отсюда, – сказал он. – А два дня назад, когда вы туда отправились, до них было почти триста. Не могли бы вы пояснить нам, почему было не подождать, пока «Кот» не подойдет поближе?
– Ну, – Кармен Рен сделала извиняющийся жест, – в тот день было не мое дежурство, так что в полной мере я на этот вопрос ответить не смогу. Но такие вещи случаются часто. Это больше связано с кадровыми перестановками, капитальным ремонтом оборудования и другими подобными факторами, с расстоянием – в последнюю очередь. Как вам, вероятно, известно из нашей рекламной литературы, радиус оперативного развертывания «Даскин Азул» в случае необходимости достигает пятисот километров.
– И тут как раз был такой случай.
– Похоже, что да. Хотя, как я сказала…
В игру вступила Ровайо:
– Да, это было не на вашем дежурстве. Это мы слышали. А на чьем?
– Чтобы не ошибиться, мне бы надо посмотреть журнал. – В голосе Рен послышался намек на укоризну. – Но я вполне уверена, что у офицеров, которые были у нас вчера, эта информация уже есть.
Карл не обратил внимания на многозначительный взгляд, которым одарила его Ровайо.
– Меня не волнует, что вы сказали Дональдсону и Кодо, – заявил он без обиняков. – Я ищу Аллена Меррина.
Рен нахмурилась, демонстрируя то ли искреннее замешательство, то ли безупречный контроль:
– Алан…
– Меррин, – закончила Ровайо.
– Алан Меррин, – серьезно кивнула Рен, по-прежнему слегка перевирая имя. – Боюсь, сотрудника с таким именем у нас нет. Да и клиента, насколько мне известно, тоже. Я могла бы…
Карл улыбнулся:
– Я не полицейский, Рен. Не совершайте ошибки, принимая меня за копа. Я тут из-за Меррина. Если вы его не сдадите, я все здесь переверну, чтобы до него добраться. Выбор за вами, но так или иначе я своего добьюсь. Он может прятаться где-то в Америке, скрываться в толпе губожевов, если ему так хочется, но это его не спасет. Эта игра окончена. Когда в следующий раз будете с ним разговаривать, можете так и передать.
Рен позволила себе легкий вздох, звук этакого вежливого замешательства.
– Простите, а вы, собственно, кто?
– Кто я такой, не слишком важно. Если хотите, можете звать меня Марсалисом. Важно, что я такое. – Он пристально посмотрел ей в лицо – Я – тринадцатый, как и ваш дружок Меррин. Это, если хотите, можете тоже ему сказать.
Уголки рта женщины тронула настороженная улыбка. Она покосилась на Ровайо, как бы взывая о помощи.
– Боюсь, я действительно не знаю, о ком вы говорите. И, детектив Ровайо, я должна заметить, что манеры у вашего коллеги куда хуже, чем у тех, что приходили раньше.
– Он не мой коллега, – с прохладцей проговорила Ровайо. – К тому же я сомневаюсь, что ему есть дело до манер. Я начну помогать вам, если вы сделаете то же самое.
– Мы уже в полной мере сотрудничаем…
– По дороге сюда вы завернули в Лиму, – спросил ее Карл, – так?
На этот раз, подумалось ему, она действительно нахмурилась.
– «Кот Булгакова» крайне редко, как вы выразились, куда-либо заворачивает. Мы встаем в сухой док Вольной Гавани примерно каждые пять лет, но помимо этого…
– Я не о «Коте», я о «Даскин Азул» У вас есть друзья на перуанском побережье, так?
– Лично у меня нет. Но, может, у кого-то из наших работников и есть. «Кот Булгакова», как вам наверняка известно, лицензирован на всей территории Штатов Тихоокеанского Кольца, а у «Даскин Азул», конечно, есть контракты в перуанском сегменте. Как и у многих других компаний на борту «Кота Булгакова». Но все это – общедоступные сведения, их можно получить из любой корпоративной коммерческой ведомости.
– Вы виделись недавно с Манко Бамбареном? Или с Гретой Юргенс?
Высокий белый лоб снова изящно наморщился. Губы поджались, голова с сожалением качнулась из стороны в сторону, вместе с ней качнулись собранные в высокую прическу длинные блестящие волосы.
– Сожалею, но эти имена… Ни одно из них мне не знакомо. И я по-прежнему не понимаю до конца, в чем вы нас обвиняете. Если обвиняете в принципе.
– Как вам платят, Рен?
Пауза. И снова быстрая улыбка:
– Мистер Марсалис, я сомневаюсь, что вас может касаться мое жалованье…
– Нет, в самом деле, подумайте немного. Полагаю, люди, которых я представляю, будут щедры, если вы смените фронт. К тому же все это так или иначе скоро закончится. Пока у нас недостаточно информации, но она появится. И когда Меррин выйдет на свет божий, я буду поблизости. Поверьте мне, вам не захочется оказаться под перекрестным огнем именно этой перестрелки.
– Вы пытаетесь запугать меня, мистер Марсалис?
– Нет, взываю к вашему чувству реальности. Не думаю, что вас легко запугать, Рен. Но, полагаю, вы достаточно умны, чтобы понять, когда придет время отдать концы и отчалить от берега. – Он выдержал ее взгляд – Это время пришло.
И снова вежливый вздох.
– Я даже не знаю, что на это ответить. Вы пытаетесь… подкупить меня? – Еще один быстрый взгляд на Ровайо. – По какому поводу? Неужели это стандартная процедура в современной службе безопасности Штатов Кольца?
– Я уже сказал вам, что я не коп, Рен. Я такой же, как вы. Меня можно нанять и…
Рен вскочила на ноги стремительным точным движением, не опираясь ни на что поблизости. В крохотном кабинетике это было непросто сделать. Сложила на груди руки с неплотно сжатыми кулаками – характерная поза, напоминающая о тренировках на додзе[66].
– Довольно, – вспыхнула она, – разговор окончен. Я старалась содействовать, как только возможно, детектив Ровайо, а в ответ получала лишь инсинуации и оскорбления. Я не позволю, чтобы меня вот так сравнивали со всякими… модификантами. Забирайте вашего инициативного генетически усовершенствованного друга и выметайтесь. Если пожелаете снова со мной поговорить, свяжитесь с нашими юристами.
– Думаешь, это было взаправду? – спросила его Ровайо, когда они шли обратно к посадочной площадке. Она все еще вертела в руках крохотную визитку адвокатской конторы, которую вручила ей Рен.
Карл покачал головой:
– Она хотела от нас избавиться и ухватилась за первую же возможность.
– Да. Я тоже так думаю.
– Если она дежурный управляющий, то я, на хер, бонобо. Видела, как она двигается?
Ровайо неохотно кивнула.
– Ты все еще думаешь, что я параноик?
– Думаю, ты…
Неожиданно в углу торгового центра, где по-прежнему неспешно прохаживались немногочисленные покупатели, перекрывая нежную фоновую музыку и негромкие разговоры, раздался чей-то панический крик, а потом вперед выпрыгнул долговязый жилистый паренек с лицом, перекошенным в жутком нутряном вопле, с горящими ненавистью глазами и с опускающимся вниз сверкающим, отливающим бронзой мачете в руках.
Глава 37
Скотт Осборн вдоволь насмотрелся и наслушался.
Ему пришлось почти пять месяцев сидеть сложа руки и выжидать, потому что Кармен сказала ему – так надо. Это были месяцы, в течение которых «Кот Булгакова» болтался вдоль берегов обеих Америк, причем сами берега неизменно оставались вне поля зрения, за линией горизонта, будто те борения, которые, по словам Кармен, были близки, но все еще не начинались. Месяцы дрейфа и растерянности. Скотт никогда не видел океана, пока не приехал в Штаты Кольца, и жизнь на борту судна среди волн, когда неделю за неделей не видишь суши, казалась неестественной, невозможной. Он терпел ее, потому что приходилось терпеть, а еще потому, что казалось, оно того стоит, – в те моменты, когда к нему приходила Кармен. Лежа с ней после, он чувствовал приближение бури и принимал это с тем же приятным томлением, которое испытывал перед тем, как уехал в Бозман и сбежал за границу. Это было чувство, что время на исходе, и поэтому все, что раньше воспринималось как должное, вдруг стало ценным и значимым, потому что должно вот-вот исчезнуть.
Но буря все не начиналась.
Вместо этого они ждали, и жизнь на борту плавучей платформы обретала мрачные черты, свойственные выживанию вне дома. Скотт болтался по «Даскин Азул», выискивал, чем заняться, и хватался за любую работу, которую ему давали. Он старался не попадаться на пути Нездешнего – даже теперь, научившись называть его Меррином, теперь, когда его колени больше не дрожали от взгляда в эти пустые глаза, – и не задавать вопросов, если Меррин и Кармен надолго исчезали вместе. Но что-то случилось с воодушевлением, которое он несколько месяцев назад испытал на заброшенном аэродроме, – что-то плохое.
Не хотелось думать, что его вновь покинула вера, нет, только не это. Он молился, молился больше, чем прежде, дома, и просил в основном о наставлении и руководстве, ведь то, что казалось таким ясным на аэродроме, когда его голова была еще перевязана, а страхи в сердце свежи, постепенно, но неуклонно уступало место какофонии противоречащих друг другу голосов, раздававшихся все в той же голове и в том же сердце. Он знал, что Страшный суд близок, и вначале это давало ему ощущение почти высокомерного превосходства перед другими работниками «Кота» и его посетителями, которые на его глазах в неведении проживали, возможно, последние месяцы своих жизней. Но это быстро прошло. Теперь все то же блаженное неведение раздражало– так натирает ноги тесная обувь, – раздражало что-то глубоко внутри, вызывая желание схватить за горло всякого, кто, подобно овце в отаре себе подобных, бродил по торговому центру, таращась на залитые сияющим светом витрины, или тех, кто в перерыв усаживался в недрах «Кота Булгакова» и ржал, рассуждая, что он сделал бы с этой гладкой сучкой Айшой Бадави, окажись она с ним в лифте. Ему хотелось душить их, бить их, разнести вдребезги их идиотскую беспечность, крикнуть прямо в эти лица: «Разве вы не понимаете, настало время! Он грядет, неужели вы не видите! Вы будете взвешены и найдены очень легкими!»[67]
Он давил в себе эти чувства, прятал их глубоко в душе. Молился о терпении, беседовал с Кармен.
Но теперь даже Кармен не была для него тем прибежищем, что прежде. Даже когда они спали вместе, Скотт порой чувствовал ее раздражение, будто он был каким-то пучком водорослей, обмотавшимся вокруг буйка на границе владений Варда. Пару раз после соития она рявкнула на него, конечно немедленно извинившись, сказав, как ей жаль, как она устала, да, она устала ждать тоже, но так все и должно быть, такова уж тяжелая стезя… э-э-э… праведников.
И был Меррин.
Вера Скотта пошатнулась, и ужас накрыл его не на шутку, взбегал по предплечьям, приподнимал волосы, касаясь их призрачной дланью. Ладони потели, Скотта окутывал холодный страх, будто он стоял над пропастью. Что, если он ошибается? Что, если ошибается Кармен, ошибаются они все? Меррин отсутствовал слишком часто, и Скотт никак не мог узнать, чем он в это время занят. Но когда он возвращался, это не имело ничего общего с явлением Спасителя, грядущего в славе Царя Небесного. Скорее, время с ним походило на виртуал, когда проводишь там время в обществе и-фейса, с одной из тех примитивных базовых моделей, которым ты придаешь индивидуальность уже после покупки, – парни, с которыми он делил ночлег в Вольной Гавани, постоянно так делали. Меррин говорил мало, отвечал на вопросы и того меньше, по большей части сидел в молчании и смотрел на море. Он всегда садился так, чтобы видеть воду; казалось, будто он никогда прежде не видел океана, и какое-то время Скотт испытывал к нему теплое чувство сродственности. Он думал, что это поможет ему стать более достойным учеником и последователем.
Конечно, он знал, что не должен докучать Меррину, уж это-то Кармен ему объяснила. Но время от времени в тесных коридорах и складах «Даскин Азул» он перехватывал взгляд этого человека, не ощущая при этом ничего, кроме нервной дрожи. И никогда не говорил Кармен, не смел сказать, как однажды подошел к Меррину во время его бдения перед океаном и проговорил самым ровным и уважительным голосом, каким только смог: «Да, когда я впервые увидел это, на меня также подействовало. Столько воды в одном месте, это кажется просто невозможным». Меррин повернулся к нему, будто завсегдатай бара, чей напиток он только что пролил, но быстрее, просто нечеловечески быстро. И ничего не сказал, вообще ничего, только пристально смотрел на него такими же пустыми недобрыми глазами, какие иногда бывали у Ночеры, такими, да не такими, потому что на этот раз из глаз смотрело нечто глубокое и холодное, бесконечно далекое от представления Скотта об этом человеке, от всего, что он знал наверняка, потому что Кармен Рен говорила, что это правда, что Меррин действительно пришел сюда, осилив путь через бездну, преодолеть которую не способно ни одно беззащитное человеческое существо. Скотт смог выдержать этот взгляд лишь несколько секунд и все это время чувствовал холод, будто глаза Меррина были открытой дверью в бездну, которую тот преодолел на пути сюда.
Скотт вздрогнул и отвернулся, бормоча сбивчивые извинения.
Он движется, как змея.
Уходя, Скотт услышал, как Меррин вроде бы произнес что-то про губы у жопы, но знал, что этого не может быть, и постарался выбросить из головы. Но то, как Меррин повернулся к нему, стремительность и яд его движения засели в сознании. «Он движется как змея» – эта мысль капля за каплей отравляла Скотта, ее невозможно было примирить с тем, во что он хотел верить.
«Страшный суд не зря зовется страшным, – всегда предостерегал их пастор Уильям. – Думаете, во время своего пришествия Господь будет похож на прекраснодушных либералов из ООН и сразу сделает так, чтобы все возлюбили друг друга? О нет, сэр, он явится как судия, неся возмездие тем, кто осквернил Его дары. Как сказано в Святом Писании, – тут он потрясал в воздухе большой Библией в черной мягкой обложке: – „Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч“[68]. О да, сэр, когда Господь придет, он будет гневным, и те, кто ходил путями неправедными, познают ужас его правосудия».
Скотт способен был понять и принять ужас, но разве Спаситель человечества может двигаться как змея?
Вопросы и сомнения терзали его голову, а Кармен все отстранялась, становилась все холоднее каждый раз, когда они ложились вместе, уплывая все дальше от него. В последнее время она частенько просто не хотела его, а предлоги для отказа казались все менее убедительными. Он чувствовал, что приходит время, когда…
Но вместо него пришел черный человек.
– Ты вообще не лезь, – поспешно одеваясь, огрызнулась Кармен. – Ничего не делай, пока я не позову, ясно? – В дверях крошечной квартирки на нижней палубе она обернулась и с усилием, которое было заметно по ее лицу, произнесла более мягко: – Прости, Скотт. Ты же знаешь, как нам всем тяжело. Я сейчас улажу это, и все будет хорошо.
И вот он смотрит на мониторы и видит на них черного человека собственной персоной. Все сомнения исчезли, его переполняла, пульсируя в каждой жилке, уверенность. Черный человек сам выдавал себя своей надменностью. «Я не полицейский, Рен. Не совершайте ошибки, принимая меня за копа. Я тут из-за Меррина. Если вы его не сдадите, я все тут переверну, чтобы до него добраться. Выбор за вами, но так или иначе я своего добьюсь». Скотт чувствовал, как развеиваются недавние сомнения. Возродившаяся вера наполнила его чистой радостью, от которой перехватывало горло и подрагивали конечности.
И Кармен не выказывала страха – сердце наполнилось любовью и гордостью за нее, – но Скотт знал, что она должна чувствовать, стоя в одиночестве перед лицом тьмы. Кармен была достаточно сильна, чтобы хранить молчание в ответ на угрозы черного человека, чтобы выносить его присутствие, но у нее не хватало сил свершить то, что должно свершиться.
«У нас с тобой есть своя роль, Скотт. У тебя есть роль».
Теперь он знал, что это значит.
Мачете было прицеплено крючками к панели под кроватью. Он не говорил Кармен, но ему часто представлялось, что может произойти: вот в дверь вламываются неведомые враги, безликие, как облаченные в шлемы полицейские ООН в комиксе «Конец времен», том первый, выпуск пятьдесят шестой, и вытаскивают их, голых и беззащитных, из постели.
Он этого не допустит.
Скотт оделся, натянув куртку, в которой работал на палубе, с логотипом «ДАСКИН АЗУЛ» на спине и рукавах. Высвободил мачете, засунул его под куртку, прижимая одной рукой. Посмотрелся в зеркало и счел маскировку удачной – через охраняемые двери пройти, может, и не удастся, зато легко будет затеряться в толпе на торговой палубе и подобраться поближе к объекту.
А остальное в руках Божьих.
Он еще раз глянул в зеркало, увидел написанную на собственном лице строгую решимость, и всего на миг ему показалось, что сам Меррин смотрит сейчас его, Скотта, глазами, делясь с ним силой, в которой он так нуждается.
Скотт пробормотал короткую благодарственную молитву и вышел навстречу черному человеку.
Это было все равно, что снова встретиться с саудовским оперпсом. С Дудеком и его арийцами. Карл инстинктивно перехватил взгляд его пустых глаз и увидел ту же бессмысленную, целеустремленную ненависть. Что за козел…
Нет времени – мачете ухнуло вниз. Нападавший был крупным парнем, высоким, с длинными руками и ногами, и ответный ход напрашивался сам. Карл бросился вперед, под руку противника, блокировал ее и дал подсечку. Вопреки всем ожиданиям, противник замолотил руками, как перевернутый на спину жук. Карл ударил его локтем в лицо, потом, используя таниндо, сделал захват руки с мачете, вывернул ее, и оружие звякнуло об пол. В пах прилетело колено, не в полную силу, но достаточно для того, чтобы наполовину вышибить из Карла дух. Противник заорал что-то странное, напоминающее смесь мата с религиозными воззваниями, и попытался вцепиться ему в горло. Карл прежде не встречался с подобными боевыми приемами. Он отмахнулся, ожидая подвоха, но противник упорно, хоть и вяло, рвался к его горлу. Карл – без изысков – схватил палец нападавшего и заломил его назад. Религиозные восклицания сменились воплем боли. Противник снова попытался ударить ногой, Карл блокировал его, не выпуская пальца. Противник снова закричал, забился, как рыба на остроге. Улучив миг, чтобы снова заглянуть в его глаза, Карл увидел, что он не собирается сдаваться, и рубанул ребром ладони ему по горлу, но в последний момент смягчил удар – с парнем нужно будет поговорить.
Драка закончилась. Подошла Ровайо, целясь из пистолета в неподвижную фигуру на полу. Карл крякнул – слишком уж болели яйца – и с иронией покосился на пистолет.
– Спасибо, но с этим ты малость запоздала.