Черный человек Морган Ричард
– Нет, он из Республики, откуда-то с запада. У него дед где-то в Мэне, и есть разрешение проживать в Союзе, но без гражданства. Дирк Шиндел. Мы не смогли связать его с местом преступления по генетическому следу, но он сам сознался.
– Как вы этого добились?
– Мы его запрессовали, – обыденным тоном сказал Уильямсон. – Спустили на него команду психологического воздействия убойного отдела. Дело в том, что во время бруклинской истории он был по уши накачан гормонами и уличным сином. Вы ведь знаете, как действует такой коктейль. Парень бормотал, как поднимающий змей[70].
Каждый нерв Севджи отозвался легким биением – в ее собственной крови гулял определенно не уличный, а качественный син. Она старательно усмехнулась:
– Да, мне доводилось видеть таких ребят. Что он говорит про Ортиса?
– Он много чего говорит, могу, если хотите, прислать записи. Все сводится к тому, что его нанял в Хьюстоне какой-то незнакомый мужик, приятель остальных двух нападавших. Предложил довольно большую сумму. В этом нет ничего подозрительного, когда пытаются убить человека уровня Ортиса, а вот то, что для этого нанимают всякую шваль, странно. Шиндел говорит, ему доводилось заниматься мокрухой, но наши психологи считают, что он врет. По их мнению, он разве что водителем был у киллера или на шухере стоял.
– А как насчет остальных?
– Да, Лерой Аткинс. Это парень, которого ваш… э-э-э… модифицированный друг положил из Магнитки. Выяснилось, что в Республике у него была судимость за ограбление с применением газового баллончика, ничего серьезного. Коп из Хьюстона, с которым я разговаривал, сказал, что в последние годы Аткинс мог выйти на более высокий криминальный уровень, может, потому и уехал из штата. Ничего такого, за что его можно было бы взять, только уличные слухи и потенциальные связи Ярошенко, которые просчитал какой-то н-джинн с Западного побережья, его хьюстонцы арендовали. Та же история и с другим парнем… э-э-э… Фабиано, Энджелом Фабиано. Жил в Хьюстоне, состоял в местной преступной группировке. Первые приводы еще в детстве, но тоже всякая мелочовка вроде приобретения абортивных средств с целью сбыта и нападений при отягчающих обстоятельствах. Впрочем, в Хьюстоне считают, что и он тоже мог переквалифицироваться. Он известен как подельник Аткинса.
– Хорошо. – Ощущение, что она предает Нортона, было таким сильным, что Севджи скривилась, но все равно спросила: – Шиндел сказал что-то про Марсалиса?
– Про Марсалиса, этого вашего тринадцатого? – Пауза, во время которой Уильямсон, предположительно, полистывал материалы рапорта. – Нет. Ничего, кроме: «Мы бы все сделали, если бы не этот ниггер, мутант херов. Без обид».
– Без обид?
– Ага. – В голосе Уильямсона звучали теперь раздражение и веселье одновременно: – У одного из психологов такой же цвет кожи, как у меня. Этот иисуслендец оказался на диво щепетильным.
Севджи хмыкнула:
– Может, все дело в сине. Он не поведал вам, как они оказались у моего порога?
– Поведал. Он очень из-за этого злился. Рассказал, что они неделями следили за Ортисом, изучали его перемещения. Тот всегда заезжал в свою любимую кофейню на Западной Девяносто седьмой, и они должны были подкатить туда на роликах и пристрелить снаружи. Ролики – это, несомненно, старая наработка хьюстонских sicario[71]. Отлично подходят для действий в центре города, где много транспорта, – он еле ползет. В любом случае, Шиндел сказал, что Ортис нарушил свое расписание и неожиданно поехал в жилые кварталы, а киллеры покатили следом и так старались не отстать, что сами чуть не сдохли. Пока добрались до Сто восемнадцатой, запыхались так, что языки повываливали, как псы, и хотели только, чтобы все скорей закончилось.
– Очень профессионально. – Она и сама слышала звучавшее теперь в ее голосе облегчение.
Нортон оказался чист, и это было словно дуновение прохладного бриза. Она даже смогла улыбнуться какой-то идиотке с разрисованным лицом, которая налетела на нее из-за колонны и попятилась назад, извиняясь и улыбаясь.
– Верно, – согласился Уильямсон. – Хьюстон мог бы предложить бандюков и получше.
– Да уж.
– Точно. – Нью-йоркский детектив снова замялся – В общем, я же сказал, что говорил с Касабианом. Он считает, вам это будет интересно. Могло бы и подождать, пока вы вернетесь в город, но я увидел вас сегодня в утренних новостях из Штатов Кольца. Ну я и подумал, Ортис же и сам из Кольца, может, это как-то связано с вашим нынешним делом.
Пресс-конференцию спешно созвали в правительственном саду на верхней палубе посреди корабля. Севджи выступила там с сухим отчетом, мол, расследование пока не дало результатов. Этот факт несколько смягчало вялое сообщение о совместных усилиях ШТК-Без и служб безопасности «Кота», затем последовало краткое напыщенное заявление местного политического деятеля – и казалось, что все это с угрожающей скоростью отодвигается в прошлое. Севджи мимолетно сопоставила это ощущение с тем, что возникло у нее на автостраде по пути из Куско, когда время будто бы ускользало сквозь пальцы. Но тогда с ней был Марсалис, как темная скала, за которую, возможно, удастся уцепиться. Она поморщилась и отодвинула этот образ в сторонку заодно с очередным вялым покупателем на ее пути.
– Послушайте, детектив, я очень благодарна, что вы взяли на себя труд со мной связаться. Возможно, когда-нибудь я тоже смогу оказать вам услугу.
– Нет нужды. Говорю же, я смотрел новости. Сейчас много разговоров о сотрудничестве между разными учреждениями Америки, очень много. Я подумал, может, пора переходить от разговоров к делу.
– Согласна. Вы можете переслать материалы по Шинделу на станцию Алькатрас, в штаб-квартиру здешней службы безопасности? Я бы получила их там чуть позже.
– Сделаю. Надеюсь, это поможет.
Нью-йоркское подключение щелкнуло, отрубая ее от голоса Уильямсона и зимнего города. Остался только еле слышный шорох спутникового канала связи, а потом пропал и он.
– Ничего. Как я тебе и говорил.
Карл раздраженно покачал головой:
– Мэтью, а я тебе говорю, что с этим парнем что-то не так. Ты уверен?
– Более чем, Карл. Точность просто математическая. Ассоциативный ряд Тома Нортона настолько близок к ассоциативному ряду идеального добропорядочного горожанина, насколько это вообще возможно для живого человека. Худший грех, который я сумел обнаружить, – его брат, возможно, помог ему получить работу в КОЛИН. Но ты говорил об утечке секретных сведений, а не о трудоустройстве по блату. К тому же это было несколько лет назад, и вряд ли брат дальше ему содействует.
– Ты уверен в этом?
– Да, уверен. На самом деле непохоже, чтобы они с братом хорошо ладили. Отношения между братьями часто напоминают боевые действия, Нортоны, кажется, решили эту проблему, поселившись в разных концах континента.
Карл смотрел в окно номера, небо за которым уже начинало темнеть. Оттуда на него уставилось собственное отражение. Карл облокотился о стекло и подпер голову ладонью, перебирая пальцами волосы. Марисоль когда-то тоже…
– А нападение в Нью-Йорке? Он был единственным человеком, который знал, где я ночую.
– Совпадение, – твердо сказал Мэтью.
Карл встретился взглядом со своим отражением:
– С моей колокольни это не слишком похоже на совпадение.
– А совпадения никогда не похожи сами на себя. Людям генетически не свойственно верить в совпадения. А у тебя, как у тринадцатого, имеется еще и повышенная склонность к паранойе.
Карл скривился:
– Тебе никогда не приходило в голову, Мэтт, что…
– Мэтью.
– Да, Мэтью. Извини. Тебе никогда не приходило в голову, что для тринадцатых, у которых не все в порядке с механизмами взаимодействия в группе, паранойя может быть довольно полезным свойством?
– Да, вдобавок она еще и эволюционно селективный фактор. – Менторский тон инфоястреба никуда не делся. Он не исчезал почти никогда. Менторство было частью его генетической программы. – Но суть не в этом. Человеческая интуиция обманчива, потому что не всегда последовательна. Она необязательно хорошо сочетается со средами, в которых мы сейчас живем, или с математикой, которая лежит в их основе. Когда интуиция принимает математические формы, она четко указывает на врожденную способность человека выявлять математические закономерности, которые лежат в основе всего.
– Но не тогда, когда интуиция и математика противоречат друг другу. – Карл прижался лбом к стеклу. Они и раньше спорили об этом бесчисленное множество раз. – Правда?
– Правда, – согласился Мэтью. – В таких случаях математика права. Интуиция просто указывает на несоответствие наших эволюционных способностей и изменившейся или изменяющейся среды.
– Так Нортон чист?
– Нортон чист.
Карл повернулся спиной к отражению. Прислонился к подоконнику и окинул взглядом комнату, чувствуя себя запертым в клетку. Знакомый рефлекс – искать выход. Глупость какая – вот же она, эта сраная дверь, прямо перед носом.
Ну так и используй ее, недоумок тупорылый.
– Тебя вообще это хоть сколько-то напрягает? – спросил он в телефон.
– Что именно должно меня напрягать, Карл?
– Вообще все. – Он сделал широкий жест, будто Мэтью мог его видеть. – Джейкобсен, Соглашения эти ебучие, Агентство, поселения. Необходимость лицензироваться, будто мы – какие-нибудь, блядь, опасные вещества.
– Поскольку документирование персональных данных – тоже форма социального лицензирования, мы все лицензированы, базы данных людей и модификантов в этом смысле ничем не отличаются. А если тип лицензии отражает определенные степени потенциального общественного риска, что тут плохого?
Карл вздохнул:
– Ладно, забудь. Я не у того спросил.
– В каком смысле?
– Без обид, но ты глич. Ты по психологическому профилю склонен к аутичности. А мы говорим о вещах, имеющих отношение к чувствам.
– Мой эмоциональный диапазон был перенастроен и расширен психохимическими методами.
– Да, н-джинном. Извини, Мэтью, я сам не знаю, зачем спорю с тобой на эту тему. Ты куда нормальнее меня.
– Оставим на время в стороне вопрос о том, что именно ты подразумеваешь под нормальностью. Почему ты считаешь, что получил бы от нормального человека более релевантный ответ? Нормальные люди обладают каким-то особым даром в области выявления сложных этических истин?
Карл обдумал сказанное.
– Я не замечал ничего подобного, – признал он уныло. – Нет.
– Тогда мое восприятие порядка вещей после доклада Джейкобсена, вероятно, не более и не менее соответствует действительности, чем восприятие любого разумного человека.
– Да, но у меня есть одно большое и толстое замечание, – усмехнулся Карл. Поддеть инфоястреба с его сверхсбалансированным типом мышления было удовольствием редким, а потому особо ценным. – Все это не имеет отношения к людям и их разумности. Доклад Джейкобсена и его последствия не являются разумным подходом к генетическому лицензированию, просто кучка разумных людей попыталась заключить сделку с остальным неразумным человечеством, с болтливым большинством. С фанатиками, свихнувшимися на почве религии, со сторонниками чистоты расы, со всеми этими кликушами, провозглашающими конец человеческой цивилизации. – Мгновение он невидящим взглядом смотрел в угол гостиничного номера. – Ты же, наверно, помнишь, как обстояли дела в восемьдесят девятом и девяностом? Эти бесконечные демонстрации? Сарказм и злобу по всем каналам? Оголтелые толпы у военных баз, которые сносили ограждения?
– Да. Я помню. Но это меня не беспокоило.
Карл пожал плечами:
– Ну, вас они боялись не так, как нас.
– К тому же доклад Джейкобсена все же не является капитуляцией перед силами, которые ты сейчас описал. В нем содержится критика иррациональных реакций и упрощенного мышления.
– Да. Но посмотри, к чему все это привело.
Мэтью ничего не ответил. Карл увидел вдруг перед собой волчью усмешку Стефана Невана и потер глаза, чтобы она исчезла:
– Ладно, Мэт, спасибо…
– Мэтью.
– Извини. Мэтью. Спасибо, что пробил Нортона. Скоро позвоню.
Он нажал отбой, швырнул трубку на кровать и быстро натянул на себя самую чистую (или хотя бы меньше всего перепачканную кровью) одежду из своего скудного гардероба. Наконец-то выбрался из номера, задержался на мгновение у дверей Севджи Эртекин, издал невнятный сердитый звук и прошел мимо. Десять невозможно долгих секунд подождал лифт, потом рванул дверь на лестницу и поспешил вниз, перескакивая через две ступеньки. Быстро пересек вестибюль и вышел на улицу. Прошел один квартал пешком, чтобы прочувствовать вечер, и махнул рукой, останавливая роботакси.
Там было темновато и уютно, из дорогого псевдокожаного нутра машины наружу смотрели узкие оконца. В сумраке передней панели пробудился к жизни вандалостойкий экран, явив идеализированный женский образ в качестве водительского и-фейса. Стандартная прелестница Штатов Кольца, классическая смесь азиатской и латиноамериканской красоты. Подколотые темные, слегка волнистые волосы, элегантный жакет с воротником-стойкой. В чертах и позе было что-то от Кармен Рен, но весь образ носил печать механистического, нечеловеческого совершенства. А голос, конечно, был содран с Айши Бадави:
– Добрый вечер, сэр. «Автомобили Кэбл» к вашим услугам. Куда вы желаете отправиться сегодня вечером?
Он поколебался. Сазерленд бы этого не одобрил.
Сазерленд на Марсе, чтоб его.
– Отвезите куда-нибудь, где можно подраться, – сказал он.
Невнимательный и подавленный расстройством биоритмов, долгим сном и вчерашней дракой, он не заметил ни фигуры на углу, наблюдавшей, как он оставил отель, ни неприметного автомобиля-«капли», который покинул парковочное место на противоположной стороне улицы и нырнул в поток транспорта, следуя за его такси.
Глава 41
Неделя Доджи Кванта не задалась с самого начала, и сегодняшний день обещал быть таким же дерьмовым. Он уже продул три игры Вальдесу и, чтобы отвлечься от этого, расхаживал вокруг стола, меняя углы и злобно лупя по шарам. Такая техника – если это вообще можно назвать техникой, раздраженно думал он, – приводила, в основном, к тому, что шары с грохотом отлетали к бортам и рикошетили, редко попадая в лузу. Он знал, что проигрывает именно потому, что злится, но успокоиться не мог. Вокруг происходило слишком много всякого дерьма помимо этого.
Партия товара Вундавари не прошла таможню в Джакарте; сама Вундавари была задержана по сфабрикованному обвинению и сидела в индонезийской тюрьме, дожидаясь, пока гнусный адвокат из некой сиэтлской правозащитной конторы сможет выйти на связь и вытащить ее оттуда. Деньги пропали. «Забудьте о них, – холодно посоветовал адвокат, позвонив из Сиэтла, – если вы и выцарапаете у парней из Морского транзита компенсацию, она все равно уйдет на мой гонорар». Доджи мог бы послать его куда подальше, но Вундавари не выдержит долго в заключении, и оба они, и адвокат, и он сам, это знали. Она была балованной неженкой, эдакое типичное дитя богатенького семейства из Куала-Лумпура, тепличная дочь Вольной Гавани. Она заплатит столько, сколько потребует этот говнюк из Сиэтла.
Дела на улице обстояли не лучше. Там прочно расселись своими большими задницами козлы из ШТК-Без со станции Алькатрас, вникая в такие мелочи, до которых этим ребятам обычно нет никакого дела. Он пока не мог выяснить, почему. Вроде бы весь шухер поднялся из-за какой-то херни, случившейся прошлой ночью на плавучей платформе, но никто из его немногочисленных платных осведомителей не занимал в службе безопасности достаточно высокого поста, чтобы знать подробности. И, что еще важнее, они до усрачки боялись копов из Алькатраса и поэтому не рисковали подобраться поближе. В итоге Квант даже пернуть не смел к северу от Селби и к западу от Бульвара, дела встали, и аж на территории Хантер-пойнт стало слишком жарко. К тому же граница уже несколько долбаных месяцев была на замке, и пацаны из дружественных группировок приводили ему только случайных попрыгунчиков, среди которых преобладали высоконравственные белые цыпочки из Дакоты, которых фиг заставишь работать. Даже если и заставишь, они все равно на хер никому не нужны.
Мама по-прежнему кашляет. И по-прежнему не принимает свои сраные таблетки.
Сейчас Вальдес изготовился воспользоваться тем, что Доджи опять облажался, ударив слишком быстро и слишком сильно, – и вот два пятнистых шара ловко загнаны в лузы, потом – дуплет восьмым шаром в боковую, а это один из любимых дешевых финтов Вальдеса, он при желании с закрытыми глазами его сделает. Еще пятьдесят баксов. Он…
Но Вальдес вдруг нахмурился и поднял подбородок от кия. Выпрямился и, прищурившись, пошел вокруг стола к Доджи:
– Эй, pengo mio, ты говорил, Эльвира сегодня не работает? – Он кивнул в полумрак бара. – Потому что, если так, у тебя проблема.
Доджи покосился в полутьму, туда, куда указывал Вальдес, и – как будто всей остальной херни было недостаточно – вот она, Эльви, на высокой табуретке спиной к бару, локти на стойке, сиськи над красным топом, который он купил ей в мае, ноги под обтягивающей юбкой выставлены напоказ, и все это для здоровенного черного мужика, сидящего на соседней табуретке и глядящего на нее так, будто она какой-то фрукт на прилавке уличного ларька.
Это, блин, уже слишком до хера.
Он перехватил кий поближе к середине, перевернул и понес его в опущенной руке к стойке бара. Эльвира увидела его, сделала, драть ее, морду тяпочкой и заткнулась. Доджи дал ей прочувствовать момент, подошел еще на пару шагов и застыл в полутора метрах от плеча чернокожего мужика.
– Ты совершаешь ошибку, приятель, – сказал он, тяжело дыша. Злость делала его речь невнятной, так смазываются краски на дешевом логотипе. – Видишь ли, Эльвира сегодня не работает. Если тебе нужна дешевая щелка, лучше бы тебе осмотреться по сторонам, а к этой телочке придешь в другой день. Ясно тебе?
– Мы просто разговариваем. – Мужик говорил негромко и рассудительно, почти скучающим тоном, с каким-то до усеру странным акцентом. Он даже не смотрел на Доджи. – Если Эльвира сегодня не работает, полагаю, она имеет право поболтать, верно?
Доджи почувствовал, как тяжесть дня валится на него, будто обломки рухнувшего дома.
– Не думаю, что ты внимательно меня слушал, – напряженно сказал он мужику.
И тут мужик наконец посмотрел на него, перехватив взгляд, словно особо сложную подачу в бейсболе.
– Почему же, слушал, – сказал он.
Это заставило Доджи потрясенно застыть на месте, по-прежнему не поднимая кия, потому что он вдруг каким-то образом понял, что мужик ждет не дождется того, что должно произойти дальше. Словно его автомобиль вдруг ушел в занос, и под колесами оказался лед, когда он меньше всего этого ожидал. Он знал, что сдаваться нельзя, пусть народу и немного, но Вальдес смотрел, смотрел бармен и еще парочка ребят, так что к утру на улице всем все будет известно, и он должен надрать этому хрену задницу, но земля уходила из-под ног, она перестала быть безопасной опорой, а он, блин, не мог прочесть этого мужика и понять, что тот собирается делать.
Он сильнее сжал кий.
– Попробуй ударить меня этой штукой, – сказал чернокожий человек, – и я тебя убью.
Сердце Доджи молотило о грудную клетку. Гнев, который он так долго поддерживал, старательно подбрасывая в него дровишки, вспыхнул и внезапно стал каким-то ненадежным. Тоненький голосок где-то внутри призвал к осторожности. Он глубоко вздохнул, стараясь засунуть неожиданное озарение куда поглубже.
– Дверь вон там, – сказал он. – Просто свали на хрен отсюда.
– У меня ноги устали.
Так что Доджи взял и замахнулся этим сраным кием – в глубине души он с самого начала знал, что именно так ему и следует поступить. Оскалившись в ухмылке, закусив нижнюю губу и со слабым всплеском долго сдерживаемого адреналина.
А что, на хер, еще было делать в такой ситуации?
Даже предвкушая драку, Карл чувствовал некоторое разочарование. У чванливого гангстера, мелкой сошки, хребет, может, чуть покрепче, чем у обычного сутенера, но все равно он не соперник тринадцатому. На самом деле Карлу ничто не угрожало.
«Ага, а ты, типа, ожидал чего-то другого от занюханного бара с черными стенами, в полузаброшенном районе, с почти полностью автоматизированной верфью по соседству. – В конце концов, он же обсудил все это с и-фейсом такси, кружа по пустынным улицам. – Признай, ловец, именно для этого ты тут и рыскал. Этого и хотел. Наслаждайся».
Сценарий драки уже настолько четко сложился в его голове, что она была практически предопределена. Сидя на высоком табурете, Карл уже перенес вес отчасти на стойку бара, отчасти – на ноги в проходе, потому что сам табурет намеревался задействовать. Он видел, как напряженно дрогнула, готовясь к удару, рука противника, схватил табурет за ножку и нанес зверский удар, впечатывая ее в ноги и грудь сутенера. Сиденье табурета под воздействием вращательного импульса пошло вниз, блокируя кий, – теперь гангстер не мог хоть сколько-нибудь поднять его. Карл выпустил табурет (тот отлетел в сторону), шагнул на отступившего сутенера, схватившегося за раненое лицо, и нанес сильный рубящий удар в шею. Сутенер рухнул на пол, по всей видимости мертвый. Эльвира вскрикнула.
У бильярдного стола замер в потрясении бритоголовый дружок упавшего, бессознательно ухватившись обеими руками за кий, будто в попытке защититься. Карл сделал несколько шагов вперед, как бы заполняя собой все помещение.
– Ну? – отрывисто бросил он.
До бритоголового было от силы пять-шесть метров; даже если он вооружен, то не успеет вытащить ствол раньше, чем Карл до него доберется. И по лицу того было ясно, что он это знает.
Шевеление слева – Карл подметил боковым зрением. Это бармен потянулся не то за телефоном, не то за оружием. Карл ткнул в его сторону указательным пальцем:
– Замри.
Сутенер на полу застонал и шевельнулся. Карл обвел испытующим взглядом все лица, прикидывая возможную реакцию, и пнул поверженного противника в голову. Стоны прекратились.
– Как его зовут? – бросил Карл в пространство.
– Э-э, Доджи. – Это бармен. – Доджи Квант.
– Так. Если тут есть хороший друг Доджи Кванга, который хочет остаться и все это со мной обсудить, я готов. А остальным лучше уйти.
Зашаркали ноги, которые раньше обвивали барные табуреты, и к выходу поспешно потек тонкий человеческий ручеек. Дверь распахнулась, и затылок Карла тронуло сквознячком. Бармен тоже воспользовался возможностью уйти. Осталась Эльвира, скорчившаяся в слезах на полу возле Доджи, и бритоголовый, который, кажется, просто не верил, что Карл даст ему просто так добраться до дверей. Тринадцатый холодно ему улыбнулся:
– Ты правда хочешь что-то предпринять?
– Нет, он не хочет, взгляни на его лицо. Так что не будь гондоном и дай ему выйти.
Самоконтроль и меш не дали ему с разворота ударить обладателя равнодушного самоуверенного голоса, который определенно забавлялся. Карл понял уже по этому тону, что на него направлено оружие. Ему было непонятно только, почему он до сих пор не лежит на полу рядом с Доджи, мертвый или умирающий.
Он отодвинул недоумение, с ироничной галантностью отступил, жестом указывая бритоголовому на дверь. В памяти тут же встала часовня тюрьмы Южной Флориды, ухмыляющийся сторонник теории превосходства белой расы, шествующий мимо него по проходу. Неожиданно ему стало тошно от всего этого: от дешевых поз и движений, пронзительных взглядов, от всей этой сраной предсказуемости ритуальных мужских танцев.
– Иди давай, – сказал он ровно, – путь свободен. И хорошо бы ты Эльвиру тоже прихватил.
Он смотрел, как друг Доджи Кванта выпускает кий, одновременно делая неуверенный шаг вперед, все еще не понимая, что здесь творится. Взгляд бритоголового метался от Карла к новому действующему лицу и обратно. Полная неспособность осознать происходящее отпечаталась на его лице, как след ботинка. Он опустился на одно колено перед шлюхой, выходной которой сложился так неудачно, и попытался поднять ее. Шлюха раскачивалась из стороны в сторону и рыдала, отказываясь вставать и вцепившись в неподвижное тело Доджи, длинные кудри падали на его застывшее лицо с широко раскрытыми глазами. Она плакала и причитала на какой-то непонятной Карлу уличной смеси китайского и испанского.
Наслаждаемся делом наших рук, точно?
Найдется ли женщина, мимолетно подумалось ему, хоть одна женщина, которая станет вот так оплакивать его, когда пробьет его час?
– Мы не можем торчать тут всю ночь, – прозвучало сзади.
Карл медленно обернулся: страх схлопотать пулю поднял дыбом волосы на затылке. Пора было посмотреть, что за херня творится за спиной.
Ага, можно подумать, ты этого не знаешь.
В дверях стоял высокий человек.
С ним было двое тоже не низких ребят, но именно он притягивал к себе внимание, будто цветное пятно на фоне тусклого ландшафта. Обостренные мешем чувства Карла приметили тяжелый серебристый револьвер в поднятой руке, обтянутой черной перчаткой, причудливый, какой-то прямо-таки антикварный револьвер, но дело было не в нем. И не в лоснящихся, зализанных назад темных волосах или еле заметном блеске кожи усталого, изначально белого, но загорелого лица – верный признак того, что человек нанес на себя скрывающий следы гель: наемные убийцы мажутся им, чтобы не оставлять на месте преступления генетический материал. Карл увидел все это и сосредоточился на главном.
На позе незнакомца, на том, как он стоял, как осматривал бар, который словно был создан исключительно для его удобства. На том, как сидела темная одежда, которую будто бурей потрепало, но обладателю при этом нет никакого дела, что на нем надето. На чем-то смутно знакомом, что читалось в его загорелом лице, точно он уже встречался на пути Карла прежде и что-то тогда для него значил.
Тринадцатый.
Это должен быть тринадцатый. Паранойя подтвердилась. В игру с ответным ходом вступала команда Меррина. Ничего не кончилось.
Игрок в бильярд наконец-то преуспел в своих отчаянных попытках поднять с пола Эльвиру и повел ее мимо Карла, обнимая рукой за трясущиеся плечи. На его лице по-прежнему читалась смесь потрясения и непонимания. Карл кивнул ему, мол, проходи, а потом медленно повернулся посмотреть, как он наполовину тащит Эльвиру к выходу. Вновь прибывшие отодвинулись, чтобы дать дорогу этой парочке, а потом один из них закрыл дверь. За все это время серебристый револьвер ни разу не отклонился от цели.
Карл сардонически улыбнулся его обладателю и сделал несколько непринужденных шагов вперед. Человек с револьвером смотрел, как он приближается, но не шевельнулся и ничем не выразил недовольства. Карл выдохнул. Кажется, прямо сейчас его не пристрелят.
Но время приближается.
Ярко полыхнул страх, Карл подавил его, отложил на потом. Меш пульсировал все сильнее, намерение крушить и убивать тоже никуда не делось.
Поднажми, посмотри, сколько еще удастся пройти.
Он подошел почти на расстояние вытянутой руки.
Высокий мужчина позволил ему это, даже поощрял мягкой улыбкой – так снисходительный взрослый наблюдает порой за дерзкими выходками вверенного его попечению ребенка. Он подпустил Карла так близко, что тот засомневался в своей первоначальной оценке ситуации и неожиданно перестал понимать, как себя вести. Но потом, когда до дула револьвера оставалась всего пара метров, улыбка высокого мужчины изменилась, хоть и не исчезла совсем, но стала жесткой и осторожной.
– Стоять, – сказал он негромко. – Я не настолько беззаботный.
Карл кивнул:
– Ты не выглядишь беззаботным. Я тебя где-то видел?
– Не знаю. Думаешь, мы пересекались?
– Как тебя зовут?
– Можешь звать меня Онбекенд.
– Марсалис.
– Да, я знаю. – Высокий мужчина кивнул в сторону ближайшего столика: – Присядь, поговорим немного.
«Вот как». Холодные мурашки побежали от шеи вниз, к мышцам рук.
– Сам присядь, мне и тут хорошо.
Высокий взвел курок:
– Садись, или я тебя убью.
Карл посмотрел ему в глаза и не увидел в них даже намека на насмешку. Похоже, это так или иначе придется сделать. Этот парень готов положить его прямо здесь и сейчас. Карл пожал плечами, подошел к столику и опустился в одно из опустевших кресел, которое еще хранило тепло чьего-то тела, сидевшего тут перед ним. Откинулся на спинку, расставил ноги по краям стола так широко, как только смог. Онбекенд перевел взгляд на одного из мужчин, которые казались его тенями, кивнул на дверь, и тот быстро выскользнул на улицу.
Второй, что остался в баре, замер, скрестив руки на груди и устремив на Карла холодный взгляд. Онбекенд посмотрел и на него, удостоверившись, что все в порядке, тоже подошел к столику и уселся напротив Карла.
– Ты же тот парень, который выиграл в лотерею? – спросил он.
Карл вздохнул. Это не было полной неправдой:
– Да, это я.
– И ты проснулся на полпути к Земле.
– Ага. Тебе автограф нужен?
Онбекенд чуть улыбнулся:
– Мне просто любопытно, каково это – болтаться столько времени в космосе и ждать.
– Полный восторг. Ты должен как-нибудь попробовать.
Реакция Онбекенда мало отличалась от реакции камня. Ощущение чего-то знакомого росло и становилось более определенным. Карл был уверен, что уже где-то видел это лицо, ну или очень-очень похожее.
– Ты чувствовал себя брошенным? Как будто тебе снова четырнадцать…
Четырнадцать?
Карл усмехнулся. У него появилось преимущество, пусть совсем крошечное, но адреналин уже гулял по венам. Старательно изображая непринужденность, он вскинул голову.
– Так ты «Страж закона»? Последний набор поджарившихся южных цыпляток из Американской крепости, наконец, слетается на родной насест.
Только сейчас в глазах Онбекенда промелькнул хоть какой-то намек на выражение. Он на миг утратил спокойствие, поддался прорвавшейся злости. Карл утвердился в своих догадках.
– Думаешь, ты меня знаешь? Ни хера ты не знаешь, дорогой друг.
– Ни хера я тебе не друг, – ровно отозвался Карл. – Ничего не поделаешь, все мы совершаем такие ошибки. Что конкретно ты от меня хочешь?
Мгновение, столь короткое, что оно успело пройти прежде, чем Карл успел его отследить, он думал, что мертв. Ствол револьвера не шевельнулся, но вроде бы слабо многозначительно сверкнул внизу, на грани видимости. Линия рта Онбекенда стала немного жестче, а в глазах чуть прибавилось ненависти.
– Можешь начать с рассказа, каково это – преследовать других тринадцатых по приказу губожевов из ООН.
– Это прибыльно, – любезно проинформировал Карл, глядя в сузившиеся глаза собеседника. Одному из них явно не суждено выйти из этого бара. – Это очень хорошо оплачивается. А как ты зарабатываешь нынче себе на жизнь?
– На выживание.
– О-о, – кивнул с насмешливым пониманием Карл, – так ты преступник, выходит?
– Я не работаю на губожевов, если ты об этом.
– Конечно, работаешь. – Карл зевнул от внезапно не пойми откуда возникшей нехватки кислорода, но это вышло чертовски убедительно, так, что впору возликовать. – Все мы так или иначе на них работаем.
Онбекенд сжал челюсти и слегка склонил голову – как собака или волк, когда к чему-то прислушивается.
– Ты слишком легко рассуждаешь о других людях. Я же уже сказал, ты меня ни хрена не знаешь.
– Я знаю, что сегодня ты покупал еду. Знаю, что ты приехал сюда на автомобиле, который сделали на каком-нибудь заводе, по улицам, так или иначе выстроенным и оплаченным местными жителями. Я знаю, что ты не собрал эту пушку на досуге из кусков металла.
– Эту? – Онбекенд слегка повертел револьвером, чуть сбив прицел. Казалось, он позабавлен. Карл заставил себя не напрягаться, не смотреть в дуло движущегося оружия. – Я забрал ее у человека, которого перед тем убил.
– О, это устоявшаяся модель взаимообмена. А парня, который подавал тебе завтрак, ты тоже убил, чтобы не платить по счету? И того, который продал или дал напрокат автомобиль, тоже собираешься убить? И управляющего отелем, где ты будешь ночевать? А потом ты планируешь убить тех, кто их нанял, тех, кто занимается средствами производства, менеджеров, собственников, тех, кто продает, и тех, кто покупает? – Карл подался вперед, скаля зубы в ухмылке и ощущая холодное дыхание близкой смерти. – Почему бы тебе не поубивать их всех к херам? Они повсюду вокруг нас, губожевы. Тебе никуда от них не деться. Тебе от них не отделаться. Каждый раз, когда ты что-то потребляешь, ты работаешь на них. И каждый раз, когда куда-то едешь. Если ты на Марсе, на них работает каждый твой вдох.
– Ладно, – Онбекенд изобразил очередную слабую улыбочку, – ты хорошо выучил свой урок. Хотя, думаю, и пса можно научить чему угодно, если достаточно часто его лупить.
– Да я тебя умоляю! Знаешь что? Ты пытаешься сделать вид, что есть какой-то другой путь? Если хочешь сбежать в какой-то мифический довирулицидный золотой век, дуй жить в Иисусленд, там до сих пор в это дерьмо верят. Я от них свалил на прошлой неделе, они любят ребят вроде нас, и тебя, и меня сожгут на костре, как только увидят. Ты что, не понимаешь? Для таких, как мы, места больше не осталось. – В голове зазвучал голос Сазерленда, тихо, весело, басовито выговаривая полные мощи, похожие на гром слова: – Двадцать тысяч лет назад они истребили нас своими урожаями и трусливым потаканием иерархической системе. Они победили, Онбекенд, и знаешь, почему? Они победили, потому что их система работает. Сотрудничать и совместно кланяться какому-нибудь бородатому мироеду надежнее, чем по методу тринадцатых противостоять всему в одиночку. Они порвали нас в клочья, Онбекенд, своими толпами и лидерами, своей чертовой силой, взяли количеством. Они охотились на нас, они истребляли нас и в качестве приза получили будущее. И вот, пожалуйста, мы стоим в саду, разбитом на крыше здания, которое появилось лишь благодаря успеху губожевов, и ты говоришь мне, мол, нет-нет, ты не использовал ни долбаный лифт, ни лестницу, ты, блин, просто взлетел сюда, у тебя же, глядь, есть два крыла. Дерьмо все это, и ты весь в дерьме.
Онбекенд тоже подался вперед, как зеркальное отображение Карла, его глаза горели. Это движение было инстинктивным, тринадцатым двигал гнев. Его поза изменилась, и револьвер в руке при этом тоже чуть сместился, немного отклонился в сторону. Карл заметил это и сдержал меш, толкнувший его изнутри. Пока нет, еще рано. Он встретился глазами с собеседником, увидел в них свою смерть, но не слишком озаботился этим. Внутри поднимался гнев, а он едва осознавал это. Пока он мог говорить, выплевывая слова, они поддерживали в нем жизнь и согревали:
– Они создали нас, Онбекенд, они, мать их за ногу, нас построили. Вернули из небытия ради дела, в котором нам нет равных. Ради насилия. Ради убийства. Тебя, меня, – он с отвращением рубанул воздух открытой ладонью, – всех нас, бля, каждого из нас. Мы динозавры. Чудища, которых призвали из далекого темного жестокого прошлого охранять яркие огни и торговые привилегии западной цивилизации. И мы сделали это, именно так, как они желали. Хочешь поговорить о губожевах, как они кланяются и пресмыкаются перед властью, как они подчиняются большинству? Тогда скажи мне, чем мы от них отличаемся. Как насчет проекта «Страж закона»? Он ничего тебе не напоминает?
– Нет, потому что нас, на хрен, тренировали? – Впервые Онбекенд почти выкрикнул, и в его голосе слышалась боль. Впрочем, он немедленно овладел собой, вернулся к холодной, взвешенной злости – Они с самого детства держали нас взаперти, Марсалис. И ломали нас своими условиями. Ты это знаешь, в «Скопе» наверняка было так же. Как мы должны были…
– Мы. Делали то. Что нам говорили! – раздельно произнес Карл, он говорил, будто вбивал лом в кирпичную кладку. – Точь-в-точь как они, как губожевы. Мы проиграли так же, как двадцать тысяч лет назад.
– Это было тогда, – отрезал Онбекенд, – а это сейчас. И некоторые из нас уже больше не идут по этой дорожке.
– Только не смеши меня, блин. Я уже говорил, все, за что бы ты ни взялся, все – часть мира губожевов. Если не можешь как-то к этому приспособиться, проще пойти и застрелиться на хрен.
Призрачная улыбка мелькнула на лице Онбекенда:
– Меня послали организовать твое самоубийство, Марсалис. Не мое.
– Послали? – ухмыльнулся Марсалис, косясь на разделяющее их совсем небольшое расстояние. – Послали! Ну все, мне, сука, больше нечего сказать.
– У тринадцатых есть прискорбная предрасположенность к смерти от собственной руки. – Голос Онбекенда становился все взвинченнее, веские слова попирали насмешку Карла, пытаясь поставить победную точку, но звучали не так убедительно, как он надеялся. – В поселениях и резервациях часто происходят ужасные самоубийства. А тринадцатый, обремененный таким сильным чувством вины, как ты…
– Чувство вины? Дай мне минутку, на хер. Теперь ты говоришь, как они. Модификация тринадцать не страдает чувством вины, это фишка губожевов.
– Да, чувством вины, потому что ты выследил, убил или обрек на подобное смерти существование множество своих братьев. – Теперь Онбекенд говорил спокойнее, голос его снова стал ровным: – Яснее ясного, что ты не смог больше с этим жить.
– Попробуй проверь.
Мрачная улыбка:
– По счастью, мне незачем пробовать. Самоубийство – оно самоубийство и есть, ты и без меня его совершишь.