Черный человек Морган Ричард
Стеклянная дверь беззвучно отъехала в сторону, и Карл прошел в нее. Движение привлекло внимание женщины в кресле, а может, система подавала звуковые сигналы, когда появлялись посетители. Севджи увидела Карла и приветственно вскинула руку.
– Миленько, правда? – воскликнула она. – На умирающих сотрудников КОЛИН денег не жалеют.
– Да уж точно. – Карл подошел к ней и остановился, глядя ей в лицо, на котором в виртуальности не было ни намека на болезнь.
Севджи сделала жест в сторону второго кресла:
– Тогда располагайся.
Он сел.
– Надеюсь, тут я выгляжу получше, чем в реальности, – бодро сказала она, будто прочтя мысли Карла и заставив его моргнуть от удивления, – да?
– Не знаю. Мне не дали тебя увидеть.
– Ну, мне они тоже до сих пор не дали зеркала. Правда, я и не просила. Думаю, идея заключается в том, чтобы заставить больного чувствовать себя как можно лучше, надеясь, что это укрепит его волю к жизни, стимулирует иммунную систему и поможет отказаться от здешних дорогостоящих систем жизнеобеспечения так быстро, как это вообще возможно с точки зрения гуманности. – Она внезапно замолчала, и Карл впервые увидел, как ей на самом деле страшно. Она облизала губы. – Конечно, ко мне это не относится.
Он не сказал ничего, просто не смог придумать, что сказать. Где-то за кустами журчал ручеек. В траве, ближе к людям, чем это было бы естественно в реальном мире, скакали две маленькие птички. Сквозь листву деревьев пробивался свет высокого солнца.
– Из Нью-Йорка летит мой отец, – со вздохом сказала она. – Не могу сказать, что я предвкушаю встречу.
– Думаю, он тоже.
Она хихикнула – звук получился едва ли более громкий, чем журчание ручья.
– Да, наверно. Последние несколько лет мы не слишком-то ладили. И виделись нечасто, и не разговаривали как следует. Не так, как раньше, во всяком случае. – Еще один слабый смешок. – Возможно, он думает, что я затеяла все это, только чтобы привлечь его внимание. Примирение на смертном одре. А я, блин, вся такая королева драмы, ага.
Карл ощутил, как сжались челюсти. Не отвести взгляда оказалось сложнее, чем он предполагал.
– Нортон здесь? – спросила Севджи.
– Да. – Он постарался улыбнуться. Мышцы лица словно забыли, как это делается. – Боюсь, его задело, что ты захотела сперва увидеть меня, а не его.
Эртекин поморщилась:
– Ну что ж, я найду время для всех. Не то чтобы у меня было слишком много друзей.
Карл с интересом уставился на одну из ярких птичек, суетящихся у его ног.
– Марсалис?
Он нехотя поднял взгляд.
– Сколько времени у меня есть?
– Не знаю, – поспешно ответил он.
– Но ты знаешь, как работает система «Хаага». – Настойчивость в ее голосе была сродни мольбе. – Ты же часто стрелял из этой херовины, у тебя должны быть какие-то соображения.
– Севджи, это зависит… Тебя тут лечат с использованием самого современного оборудования и антивирусных препаратов…
– Ага, в точности как Налан, блин.
– Прости?
Она покачала головой:
– Неважно. Слушай, ты все равно не напугаешь меня сильнее, чем я уже напугана. Скажи мне правду. Им с этим не справиться, ведь так?
Он колебался.
– Черт, Карл, скажи мне правду.
Их взгляды встретились.
– Да. Им с этим не справиться.
– Хорошо. А теперь скажи, сколько времени у меня есть.
– Я не знаю, Севджи. Честно. Возможно, удастся затормозить развитие вируса достаточно надолго, чтобы… – Он остановился, увидев выражение ее лица. Потом проговорил – Несколько недель. Самое большее, пару месяцев.
– Спасибо.
– Севджи, я…
Она вскинула руку, улыбнулась. Поднялась из кресла:
– Собираюсь пройтись вдоль речки. Хочешь со мной? Врачи говорят, я не должна напрягаться даже здесь. Судя по всему, моя нервная система реагирует на здешние раздражители почти так же, как на реальные. Но, думаю, приятно будет немного прогуляться, пока я еще могу. – Она взяла книгу. – А поэзию пятнадцатого века невозможно читать не делая перерывов.
Карл прочел название на старинном коричнево-зеленом переплете. «Сад благоуханный» ибн Мухаммад ан-Нафзави.
– Хорошая книга?
– Рецепты афродизиаков там сомнительные, а в остальном весьма неплохо, да. Я всегда обещала себе, что однажды прочту ее. – В ее глазах снова промелькнул страх, промелькнул и исчез. – Лучше поздно, чем никогда, верно?
Он снова не ответил, ни на слова Севджи, ни на то, что увидел в ее взгляде, и пошел за ней через лужайку на журчание воды. Согнувшись, они пробрались меж деревьев (Карл отодвигал преграждавшие путь ветви) и оказались среди зелени на берегу неглубокого потока. Севджи некоторое время смотрела на бегущую воду.
– Я должна попросить тебя о паре одолжений, – тихо сказала она.
– Конечно.
– Мне бы хотелось, чтобы ты остался. Я знаю, я говорила, что ты свободен, что более или менее послала тебя, но…
– Не беспокойся. – Голос его посуровел, ему пришлось подавить всплеск гнева. – Я не собираюсь устраняться. Онбекенд – ходячий мертвец. И тот, кто его послал, тоже.
– Хорошо. Но я имела в виду не это.
– Не это?
– Нет. Случившегося более чем достаточно, чтобы даже и не думать закрывать это дело. Будет хорошо, если ты поможешь с ним, когда я… – Она сделала слабый жест в сторону текущей воды. – Но я прошу тебя не об этом. У меня более эгоистичная просьба.
– Благодаря тебе я жив, Севджи, – без выражения сказал он. – Это искупает многие грехи.
Она повернулась. Коснулась его руки.
Он испытал короткий, нутряной шок: тактильный контакт в виртуальности не был пока как следует проработан, и прикосновения негласно считались дурным тоном. Если не учитывать топорно сделанные и до смешного несовершенные порно-виртуалы, с которыми Карл имел дело в армии, он, кажется, дотрагивался там до кого-то всего с полдюжины раз за всю жизнь, и то по большей части случайно. Рука Севджи Эртекин ощущалась как бы через перчатку, и разочарование от этого раздуло угольки уже угасавшей злости.
– Мне нужно, чтобы ты остался со мной, – сказала Севджи. Она смотрела вниз, на их соприкасающиеся руки, будто пыталась разглядеть какую-то подробность, не зная, есть ли она. – Это тяжело. Мурату – так зовут моего отца – будет слишком больно. Нортон слишком запутается. Все остальные слишком далеко, к тому же я все равно оттолкнула всех после истории с Итаном. Я не знаю, что им сказать. Остаешься только ты, Карл. Ты чистый. Мне нужно, чтобы ты помог мне с этим.
Чистый?
– Ты говорила о двух одолжениях, – напомнил он.
– Да. – Она выпустила его руку и вернулась к созерцанию воды. – Думаю, ты знаешь, каким будет второе.
Он стоял рядом с ней и смотрел на течение.
– Хорошо, – сказал он.
Глава 44
Он дожидался Нортона в коридоре снаружи залов для посещений и кабинок вирт-формата. Функционер КОЛИН вышел оттуда с опухшими глазами, он щурился, словно свет в коридоре был слишком ярок.
– Мне нужно с тобой поговорить, – сказал ему Карл.
Лицо Нортона исказилось:
– И ты думаешь, что сейчас самое время?
– Она не поправится, Нортон. Тебе лучше привыкать к этой мысли.
– Чего ты хочешь?
– Ты читал мои показания ШТК-Без?
– Нет, я… – Нортон на миг прикрыл глаза. – Да. Я их проглядел. И что?
– Кто-то послал Онбекенда убить меня. Возможно, тот же самый человек нанял Рен помогать Меррину, и он же устроил возвращение Меррина на Землю. Мы не закончили с этим делом, даже наполовину не закончили.
Нортон вздохнул:
– Да, последние двадцать минут Севджи только об этом и твердила. Тебе незачем вбивать мне это в голову. КОЛИН повысит приоритет расследования, ШТК-Без уже взялась за дело. Прямо сейчас, хотя…
– Я не уеду, пока с этим не будет покончено.
– Да, Севджи тоже ясно дала мне это понять.
Нортон попытался проскользнуть мимо. Карл подавил желание схватить его за руку и повернуть к себе. Вместо этого он сделал пару быстрых шагов и уперся рукой в стену коридора, вынудив сотрудника КОЛИН остановиться. Нортон сцепил зубы и, сжав кулаки, повернулся к нему:
– Ну, что тебе от меня надо, Марсалис?
– Две вещи. Во-первых, ты должен убедить Ортиса, чтобы он отменил решение о моем возвращении под юрисдикцию АГЗООН. Вчера вечером мне позвонили из Брюсселя, им там очень хочется загнать меня обратно в овчарню.
– Ортис только-только из реанимации. Едва ли он в состоянии…
– Тогда поговори с теми, кто в состоянии. Не хотелось бы воевать еще и с АГЗООН, когда есть работодатели Онбекенда.
Нортон выдохнул сквозь стиснутые зубы:
– Очень хорошо. Передам это Николсону, когда буду связываться с ним после обеда. Что еще?
– Я хочу, чтобы ты надавил на Колонию. Мне нужно поговорить с Гутьерресом.
В центре Окленда у КОЛИН был небольшой административный комплекс из двух корпусов, где находилось оборудование для связи с Марсом. Нортон вызвал вертолет службы безопасности Кольца, который перевез их через залив, а в городе организовал колиновский лимузин. Он проделал все это механически, отстранение, как очень занятой человек, который привычной дорогой возвращается домой. Из лимузина он позвонил и отдал команду подготовить все для сеанса связи.
В его сознании раскаленным клеймом пылали мысли о Севджи, стоявшей с сухими глазами на берегу ручейка, и обо всем том, что она ему не сказала. И о том, что он не сказал ей.
Бюрократическая волокита в полицейской администрации Марса оказалась жесточайшей. Арестовать и допросить Гутьерреса было сравнительно несложно – в Колонии знали, как это делается, пусть тамошняя стандартная процедура и казалась несколько несообразной. Но организовать межпланетный разговор заключенного с человеком, не имеющим отношения к КОЛИН, было, очевидно, задачей чересчур экзотичной, поэтому ни прецедентов, ни устоявшейся процедуры не существовало. Прежде чем удалось выйти на того, кто взялся бы за это, пришлось подняться на три уровня по иерархии чинов. Расстояние тоже не упрощало задачу: Марс находился сейчас как минимум в двухстах пятидесяти миллионах километров от Земли, и звук шел в одну сторону около тринадцати с половиной минут. Таким образом, каждой следующей реплики приходилось ждать почти полчаса. Это попахивало каким-то символизмом.
Марсалис рыскал туда-сюда перед кабинетом, и периодически его можно было видеть через окошки в верхней части дверей. В том, что тринадцатый не участвовал в подготовительной стадии, Нортон находил какое-то мелкое подленькое удовольствие, одновременно мрачно понимая, что это всего лишь человечий эквивалент меток, которые оставляет по весне кот, обозначая свою территорию.
Он слишком устал, чтобы бороться с этим ощущением, и был слишком сердит, чтобы стесняться своего поведения. Он прорывался через бюрократические препоны Колонии с незнакомой ему прежде холодной, контролируемой злостью, взывал к здравому смыслу, где это было возможно, а где невозможно, пугал и угрожал. Долгие периоды молчания он пережидал с терпением автомата. Все это имело значение лишь как способ вытеснить из головы знание о том, что Севджи умрет, что она постепенно умирает прямо сейчас, когда ее иммунная система загибается под настойчивыми ударами вирусов «Фолвелла».
В конце концов он впустил Марсалиса. Встал с места оператора, перебрался в кресло у стены, за пределами видимости камеры, и пустым взглядом уставился на тринадцатого.
– Ты действительно думаешь, что это сработает?
Собственный голос показался ему вялым и равнодушным, сказывались эмоциональные перегрузки.
– Это зависит… – сказал Марсалис, изучая часы с обратным отсчетом над рядком объективов и мониторов.
– Отчего?
– От того, хочет Франклин Гутьеррес жить или нет.
Последние цифры обратного отсчета, мигнув, исчезли, раздался звуковой сигнал, и на экране возникло изображение такой же кабины связи на Марсе. Там сидел Гутьеррес и выглядел поприличнее, чем в прошлый раз, когда его тащили с допроса: поврежденная рука в чистом белом гипсе, синяки на лице обработаны противовоспалительными препаратами. Он слегка нахмурился в камеру, покосился на кого-то, кого на экране не было, потом откашлялся и подался вперед:
– Пока я не увижу, что за хер с бугра сидит на той стороне, я ничего не скажу. Дошло? Если ты заставишь этих мудаков вытащить из меня свои когти, мы, может, о чем-то и договоримся. Но только когда я увижу твою рожу, не раньше.
Он откинулся в кресле. В центре монитора возник зеленый значок окончания передачи, и изображение замерло. Лампочка «онлайн» засветилась оранжевым.
Марсалис сидел, глядя на экран, неподвижный, как труп.
– Здорово, Франклин, – без интонаций проговорил он, – ты меня помнишь? Я практически уверен, что да. Теперь, когда ты знаешь, кто сидит на той стороне, слушай меня внимательно. Ты расскажешь мне все, что знаешь об Аллене Меррине и о том, почему ты помог ему отправиться на Землю. У тебя есть только один шанс. Не разочаруй меня.
Он щелкнул кнопкой управления, и трансляция окончилась. Над их головами снова заработал датчик обратного отсчета.
– Извини, но это не произвело на меня особого впечатления, – сказал Нортон.
Марсалис едва шевельнулся в своем кресле, но его глаза уже не смотрели в никуда, они снова видели реальность, и сквозь усталость и горе Нортон разглядел в них нечто, что заставило его ощутить внезапный озноб.
Они ждали, когда закончится отсчет. Вот на датчике появился ноль, вот цифры замелькали снова, показывая время до момента, когда они услышат ответ.
– Ба, наш победитель в лотерее! – Это возник на экране паясничающий Гутьеррес, однако Нортон видел, что под насмешкой скрывается дрожь, такая же, как та, что он сам испытал от взгляда Марсалиса полчаса назад. А счетчик времени рассказывал застывшими светящимися цифрами свою собственную историю. Время ожидания оказалось дольше стандартного на две с половиной минуты – и если инфоястреб не готовил для эфира целую речь, значит, это время ушло на колебания. Гутьерресу явно пришлось собраться, прежде чем ответить. Его бравада выглядела такой же фальшивкой, как и эмблема «МарсТех» в Теннесси. – На Земле тебе все так же везет? Как твои дела? Не скучаешь по девочкам из клуба «Горячая дюжина»?
После этого Гутьеррес перешел на кечуа. Внизу экрана замелькали субтитры: «Ты в трехстах миллионах километров от меня. Слишком далеко, чтобы угрожать. Что ты мне сделаешь, уйдешь в долгий сон? Вернешься сюда только для того, чтобы меня убить? Я больше не боюсь тебя, Марсалис. Мне просто смешно». Он еще какое-то время продолжал глумиться, накручивая себя, и в конце концов все свелось к словам «забейся в жопу и там сдохни».
Все это по-прежнему казалось фальшивкой.
Марсалис просмотрел выступление Гутьерреса с тонкой холодной улыбкой.
Когда трансляция окончилась, он подался к экрану и начал говорить, тоже на кечуа. Нортон мог разве что сосчитать на этом языке до двадцати, ну еще знал названия нескольких блюд, но, даже невзирая на полное непонимание, все равно ощущал, каким арктическим холодом веет от черного человека и его слов, быстрых и целеустремленных, как вылупляющиеся из яиц рептилии. Несмотря на туман недосыпания, который постепенно обволакивал все его чувства, в какой-то миг на Нортона снизошло столь совершенное озарение, что сомнений в его ложности почти не было, однако в тот самый миг ему показалось, что через Марсалиса говорит нечто иное, нечто древнее и имеющее не вполне человеческую природу использует его уста, превратив лицо тринадцатого в маску, в трамплин, чтобы броситься с него в бездну меж мирами, добраться до Франклина Гутьерреса, вцепиться ему в глотку, вырвать сердце – будто их разделяет обычный стол, а не четверть миллиарда километров космической пустоты.
Вся речь, о чем бы в ней ни говорилось, заняла чуть больше минуты, но у Нортона создалось впечатление, будто она прозвучала вне реального времени. Когда Марсалис закончил, функционер КОЛИН открыл было рот, чтобы сказать что-нибудь – да что угодно, лишь бы нарушить потрескивающее, зловещее молчание, – но оборвал себя, потому что увидел: Марсалис не нажал кнопку передачи. Послание не было закончено, оно все еще ожидало отправки, и какое-то время, показавшееся Нортону очень долгим, черный человек просто смотрел в объективы и ничего не говорил, смотрел, и все.
Потом он коснулся кнопки, и что-то в нем словно погасло; Нортон толком не мог понять, что именно.
Прошла целая минута, прежде чем представитель КОЛИН смог заговорить.
– Что ты сказал? – спросил он пересохшими губами.
Марсалис вздрогнул, будто очнувшись от дремы. Бросил на Нортона нормальный, человеческий взгляд. Пожал плечами:
– Я сказал, что вернусь на Марс и найду его, если он не скажет то, что мне надо знать. Сказал, что КОЛИН оплатит мне билет в оба конца. Сказал, что я убью его и всех, кто ему дорог.
– Думаешь, он на это купится?
Внимание чернокожего мужчины вернулось к экрану. Он ведь тоже, внезапно осознал Нортон, должно быть, ужасно устал.
– Да. Купится.
– А если нет? Если поймет, что это блеф?
Марсалис снова посмотрел на него, и Нортон догадался, каким будет ответ, еще до того, как в тишину комнаты упали негромкие, лишенные эмоций слова:
– Это не блеф.
Они ждали. Светящиеся цифры показали ноль, и счетчик продолжил отсчитывать минуты. Никто не произнес ни слова: Нортон не мог придумать, что тут можно сказать. Но молчание было почти приятельским. Раз или два Марсалис встретился с ним глазами, и однажды даже кивнул, будто в ответ на какую-то реплику, и это был такой уверенный кивок, что Нортон даже усомнился мимолетно, не проговаривает ли в своем горе и усталости какие-то мимолетные мысли вслух.
Если и так, он все равно не мог вспомнить, какие именно.
Стоявшая в комнате тишина окутала его, как одеялом, – согревающая, уютная, зовущая сбежать от горя и хаоса, соскользнуть в мягкое забытье так давно отложенного на потом сна…
Он проснулся, как от толчка.
Слыша перезвон сработавшего ресивера и ощущая боль в затекшей шее.
Экран опять ожил.
На нем возник Гутьеррес. Он был в панике и говорил взахлеб, без умолку.
Глава 45
Ты чистый.
Он не мог понять, что она имела в виду. Не мог, и все. Он пытался. Пытался вникнуть во все возможные хитросплетения смыслов, сидя в кругу света от лампы в темноватом офисе КОЛИН и прокручивая признание расколовшегося Гутьерреса. Сдавался, плевал на эти попытки, но возвращался к ним снова и снова.
«Остаешься только ты, Карл. Ты чистый».
Он старался хотя бы приблизительно понять ее слова, но это слишком напоминало попытки удержаться на почти отвесной скале из горного массива Верн. Пальцы ощущают, за что можно уцепиться сию секунду, но это не дает представления о скале в целом. Это нельзя назвать пониманием. Карл знал, что следует делать, исходя из слов «Остаешься только ты. Ты чистый», и чего хочет от него Севджи, но они ничуть не приближали его к постижению того, чем он был для нее и чем, по ее мнению, были они друг для друга, приближали не больше чем успешные попытки удержаться на одной из скал Верна помогают увидеть весь массив.
Он будто снова оказался за проволокой «Скопы» и ломал голову над одним из самых непонятных учебных коанов тетеньки Читры.
Ты чистый.
Фраза тикала в голове, как механизм часовой бомбы.
Нортон ушел, вероятно боялся окончательно выйти из строя и хотел немного поспать. Единственным его комментарием было «Утром увидимся», он сказал это непонятным, почти дружеским тоном, голос звучал слабо от запредельной усталости. В последние несколько часов напряжение между ними неуловимо отступило, освободив место чему-то иному.
Карл сидел в пустом кабинете, снова и снова прослушивая запись, глядел в пространство, пока этаж, где он находился, не начал переходить в ночной режим. Светящиеся потолочные панели гасли одна за другой, и в панорамные окна вливался, будто темные воды, ночной мрак. Неиспользуемые системы перешли в режим ожидания, на мониторах появилась аббревиатура КОЛИН, в потемках ожили маленькие красные огоньки. Никто не пришел посмотреть, что делает Карл. Как и большинство баз КОЛИН, оклендский офис работал круглосуточно, но по ночам и количество сотрудников, и работа систем с искусственным интеллектом сводились к минимуму. Охранники в здании были, но, наверно, Нортон велел им не беспокоить его.
Гутьеррес захлебывался своим торопливым и бессвязным признанием, возвращался назад, поправлял себя, вероятно лгал и приукрашивал. Но все равно какая-то картина вырисовывалась.
«…кое-кто в familias… рано или поздно должен был выйти за рамки… воевать – такая, в рот ее, глупость…
Не знаю, Марсалис, мне скормили не слишком-то до хера информации… Я должен был только перепрограммировать систему для перевозки Меррина, ты же знаешь, это мой хлеб… – В какой-то точке затянувшегося, прерываемого получасовыми паузами допроса в Гутьерресе что-то перевернулось. Страх, обещанная заказчиками защита от КОЛИН, возможно, терзающее ощущение, что его предали, время, проведенное в камере в ожидании помощи от familia, которая до сих пор не пришла, – обида тлела в нем, постепенно разгораясь, и наконец полыхнула, превратившись в яростный, открытый бунт. – Смотри, мужик, я же баклан хренов, меня наняли, и все, я же не их крови, им незачем было мне рассказывать, что за херню они там мутят…
…ну ясно, кто-то выиграет от прекращения вражды с Марсом… Мне незачем говорить тебе об этом, да…
…ага, ага, похерить процедуру стыковки, выбросить этого парня у побережья Калифорнии…
…нет, мне не сказали, зачем, я же говорил уже… Да, конечно, я показал ему, как запустить криокапсулу, а как иначе он бы выжил во время приводнения…»
Он говорил с обидой, которую постоянно подпитывал жалостью к себе и самооправданиями:
«…конечно, это, блин, был несчастный случай. Думаешь, я планировал устроить ему такой полет? Думаешь, специально эту херню затеял? Он должен был проснуться за две недели до Земли, а не от Марса, ешкин свет, да так оно и было бы, если бы все по-моему сделали. Я же говорил, рискованно убивать н-джинна через две недели после старта, говорил, что из-за этого могут начаться всякие неприятности, да только, сука, зачем слушать эксперта, что он, нахер, знает-то…
…потому что, если вырубить н-джинна за две недели до дома, КОЛИН пошлет с Земли спасательный корабль, посмотреть, что там за херня такая случилась. Гарантированно пошлет. Там не захотят облажаться со стыковкой, им плохая пресса не нужна. Но если н-джинн заткнется через две недели после старта, и корабль будет лететь молча, но гладко, все решат, что автоматические системы и так справятся. Знаешь же, как эти мудаки трясутся над своими деньгами…
Даже если не учитывать задержку передачи, все это длилось часа два. Стена сопротивления инфоястреба рухнула, как плотина под напором паводка. Карл снова и снова возвращался к записи, потому что иначе пришлось бы думать о Севджи Эртекин. Он слушал, пока все сказанное Гутьерресом не сгладилось у него в голове, не превратилось в подобие причудливого шума, смысла в котором было не больше чем в чередовании темных и светящихся окон в домах по соседству.
Карл снова видел, как она заходит в двери бара, ее исказившееся лицо и кровь, медленно окрашивающую плечо и рукав. То, как перехватило горло, когда он это заметил, облегчение от ее слов, что, мол, все в порядке…
…крови, – неизвестно в который раз прозвучала запись, – я же не их крови…
Карл нахмурился. Нажал на паузу, отмотал назад. Снова включил воспроизведение.
Снова мрачный голос Гутьерреса: «Смотри, мужик, я же баклан хренов, меня наняли, и все, я же не их крови…»
В памяти раздались еще два голоса: его собственный и Бамбарена, ветер подхватывал их и нес куда-то за Саксайуаман:
– Все мои familiares разделяют неприязнь к таким, как ты, Марсалис. В этом можешь не сомневаться.
– Да. Они также разделяют сентиментальную приверженность кровным узам, но…
Он вдруг резко выпрямился в кресле. Снова отмотал назад запись, вслушиваясь в совпадение, которого раньше не замечал.
Кажется, вот оно.
Он еще немного отмотал назад, вслушиваясь в бормотание инфоястреба: «…ну ясно, кто-то выиграет от прекращения вражды с Марсом… мне незачем говорить тебе об этом, да…»
Черт возьми, это действительно должно быть оно. Откровение снизошло, словно выхваченное из тьмы ярким светом лазерной настольной лампы. Обширные знания Бамбарена о проекте «Страж закона», в частности о том, как подростки узнавали правду о растивших их женщинах. Похвальба Греты Юргенс, которую завуалированно подтвердил Бамбарен. Два этих факта столкнулись у него в голове.
– …ты сделал карьеру на сосуществовании с КОЛИН, и, судя по тому у что сказала Грета, эти отношения процветают.
– Я не верю у что Грета обсуждала с тобой мои деловые связи.
– Нет, но она пыталась запугать меня ими. Намекая, что у тебя теперь больше серьезных друзей, чем раньше, и отношения с ними более тесные.
…кто-то выиграет…
…сентиментальная приверженность кровным узам…
Просто должно быть, блин.
Осознание того, как близко он подобрался тогда к разгадке тайны, отбросило усталость. От возбуждения закружилась голова.
Все время, все это время, чтоб его, мы были так близко! Если бы, нахеру дождаться, пока я…
Севджи.
И неожиданно все его откровения перестали чего-либо стоить, и осталась лишь ярость.
Он проверил все факты и связался с Мэтью.
– Гайосо. – Инфоястреб, казалось, пробовал фамилию на вкус. – Хорошо, но может потребоваться время, особенно если они, как ты говоришь, старались сохранить это в тайне.
– Я не спешу.
Короткая пауза на обоих концах линии.
– Непохоже на тебя, Карл.
– Да. – Он уставился на свое отражение в темном окне офиса. Поморщился – Непохоже.
И снова молчание. Мэтью не любил перемен, во всяком случае, если они касались его коллег-людей. Карл почти физически ощутил, как ему неуютно.
– Прости, Мэтт. Я вроде как устал.
– Мэтью.
– Ага, Мэтью. Еще раз прошу прощения. Просто устал, говорю же. Я тут жду кое-чего, поэтому спешки и нет, вот что я имел в виду.
– Хорошо. – Голос Мэтью снова стал безмятежным, словно кто-то перещелкнул тумблер – Слушай, хочешь, открою тайну?
– Тайну?
– Да. У меня есть конфиденциальная информация. Хочешь ее узнать?
Карл нахмурился. Разговаривая с Мэтью, он нечасто включал видео: с одной стороны, инфоястребу вроде как не слишком это нравилось, а с другой – их беседы обычно бывали сугубо деловыми и в изображении не нуждались. Но сейчас ему впервые за все время захотелось увидеть лицо Мэтью.
– Обычно я звоню тебе как раз по поводу конфиденциальной информации, – осторожно сказал он, – так что да, хочу. Рассказывай.
– Ну, у тебя неприятности с Брюсселем. Джан-франко ди Пальма очень на тебя зол.
– Это он тебе сказал?
– Да. Он велел мне не контактировать с тобой до тех пор, пока ты не вернешься из Штатов Кольца.
Карл почувствовал, как внутри закипает гнев:
– Прямо так и велел?
– Да.
– Я смотрю, ты его не послушался.
– Конечно, нет, – невозмутимо заявил Мэтью. – Я не работаю на АГЗООН, я участвую в межведомственных связях. И ты мой друг.
Карл моргнул:
– Рад это слышать, – спустя некоторое время выдавил он наконец.
– Я так и думал, что тебя это порадует.
– Слушай, Мэтью, – злость видоизменилась, превращаясь во что-то менее однозначное. Волна озарения, недавно нахлынувшая на Карла, отступала под воздействием новых обстоятельств – Если ди Пальма опять заговорит с тобой об этом…
– Знаю-знаю. Не говорить ему, что я пробиваю для тебя Гайосо.
– И это тоже. – Он ощутил нарастающую неловкость – А еще скажи, что мы друзья, ладно? Что ты – мой друг.
– Он и так это знает, Карл. Достаточно знать факты, чтобы…
– Да, но он, может, не слишком внимателен к фактам. Скажи ему, что ты мой друг. Скажи, что я так сказал, и что просил тебя сказать и ему тоже. – Карл мрачно уставился в ночь за окном. – Просто для полной ясности.
Чуть позже Карл вышел из здания КОЛИН и решил взять такси, чтобы вернуться в отель. Он шел по вечерней прохладе сквозь череду больших прямоугольников чистого фиолетового света из лазерных уличных фонарей. Это было все равно, что переходить с одной маленькой сцены на другую, и каждая из них освещена для спектакля, в котором он отказывается играть. Недостаток сна туманил голову, но вихрь гипотез в сознании, пусть и ослабший, все никак не мог улечься, все боролся с сильным, неконтролируемым гневом.
Сраный ди Пальма.
Читать бесплатно другие книги:
