Архивы Дрездена: Гроза из преисподней. Луна светит безумцам. Могила в подарок Батчер Джим
Тук любил хлеб, молоко и мед – вполне обычные пристрастия фэйри средней руки. Как правило, лезть за медом в пчелиные гнезда им неохота, да и с молоком в Небывальщине напряг с тех пор, как фермерские хозяйства перешли на современные технологии. Стоит ли говорить, что пшеницы они тоже не выращивают, а следовательно, и не мелют, и хлеба сами не пекут.
Тук сниился с опаской, шаря взглядом по деревьям. Меня он не видел. Я смотрел, как он медленно обходит кругом поднос, облизываясь и потирая рукой живот. Стоило ему съесть хлеб, и круг замкнулся бы, дав мне возможность поторговаться – информация в обмен на его освобождение. В здешних местах Тук являлся младшим духом, так сказать, разнорабочим Небывальщины. Если кто-нибудь и знал что-то про Виктора Селлза, это знал и Тук. Или знал того, кто это знал.
Некоторое время Тук колебался, порхая взад-вперед над подносом, но всякий раз медленно к нему приближаясь. Фэйри и мед. Мотыльки и пламя. Тук попадался на это уже несколько раз, но фэйри не отличаются долгой памятью, да и менять привычки не в их природе. И все же я затаил дыхание.
Наконец фэйри коснулся земли, схватил хлеб, обмакнул его в мед и с жадностью впился в него зубами. Послышался едва уловимый ухом щелчок: круг замкнулся.
Тук отреагировал на это без промедления. Он испустил пронзительный визг, словно попавший в силок кролик, и отчаянно замолотил крыльями, пытаясь улететь обратно к озеру. Однако, долетев до границы невидимого круга, он врезался во что-то, прочностью не уступающее кирпичной стене. От столкновения вокруг него взметнулось облачко серебряной пыльцы. Тук заворчал и плюхнулся своим фэйриским задом на землю.
– Как я не догадался! – вскричал он, когда я вышел из-за дерева. Голос его звучал высоко, однако напоминал скорее детский, нежели те щебечущие голоса, которыми наделяют фей в мультфильмах. – Теперь я помню, где видел это блюдо раньше! Ах ты, гадкий, пронырливый, толстопалый, большеносый, плоскостопый смертный червяк!
– Привет, Тук, – сказал я. – Помнишь, на чем мы сошлись в прошлый раз, или надо повторять все сначала?
Тук испепелил меня взглядом и гордо топнул ножкой о землю. От этого удара в воздух взметнулось новое серебристое облачко.
– Отпусти меня! – потребовал он. – Отпусти, а то Королеве пожалуюсь!
– Если я тебя не отпущу, – заметил я, – ты никак не сможешь пожаловаться Королеве. И потом, тебе не хуже моего известно, что она скажет мелкому фэйри, у которого хватило глупости попасться из-за пристрастия к молоку и меду.
Тук возмущенно скрестил руки на груди:
– Я тебя предупредил, смертный. Освободи меня немедленно, если не хочешь испытать на себе всей ужасной, беспощадной, неодолимой силы магии фэйри! Я сгною все зубы так, что они выпадут из твоей головы! Глаза – из твоих глазниц! Я наполню твой рот навозом, а уши червями!
– Валяй, старайся, – сказал я. – А потом мы переговорим о том, что тебе сделать, чтобы вырваться из этого круга.
Я знал, что он блефует. Так было каждый раз, но он плохо помнил подробности. Когда живешь несколько сотен лет, плохо помнишь всякие мелочи. Тук нахмурился и снова топнул ножкой:
– Право же, Гарри, ты мог бы хотя бы притвориться, что испугался.
– Прости, Тук. Нет времени.
– Времени, времени… – проворчал Тук. – Вы, смертные, вообще можете думать о чем-нибудь другом? Все только и говорят, что об этом времени! Целые города мечутся как проклятые, визжа, что опаздывают, гудя в свои дурацкие гудки! А ведь раньше вы, люди, умели обращаться с ним как надо.
Я терпеливо выслушал его нравоучения. Все равно Тук не умел говорить на одну тему подолгу.
– Помню я народ, что жил здесь до того, как сюда пришли вы, бледнолицые. Вот они никогда не переживали из-за язвы или… – Взгляд Тука снова задержался на блюде с молоком, медом и хлебом. Он замолчал, шагнул к нему, схватил остаток хлеба и принялся есть его, макая в мед; торопливо-жадные движения его напоминали птичьи повадки. – Славная жратва, Гарри. Не то фуфло, что перепадает нам порой.
– Консерванты, – пояснил я.
– Ну их. – Тук надолго припал к чашке с молоком, потом растянулся на спине и довольно погладил округлившийся животик. – Ладно, – сказал он. – А теперь выпусти меня.
– Не так быстро, Тук. Прежде мне от тебя кое-что нужно.
– Ох уж эти чародеи, – насупился Тук. – Вечно им чего-то нужно. Как будто я их с дерьмом смешать не могу. – Он встал и гордо скрестил руки на груди, глядя на меня так, будто не уступал мне ростом раз этак в дюжину. – Ну ладно, – снисходительно буркнул он. – Я, так уж и быть, дарую тебе исполнение одной-единственной небольшой просьбы – в виде исключения, в благодарность за твое угощение.
Я постарался сохранить невозмутимое выражение лица.
– Ты чрезвычайно добр.
Тук фыркнул и каким-то образом ухитрился посмотреть на меня сверху вниз.
– В моей натуре вообще сочетать мудрость и милосердие.
Я кивнул, словно и впрямь видел проявление глубокой мудрости.
– Так-так. Послушай, Тук. Мне нужно знать, не бывал ли ты в этом месте последние несколько ночей или не знаешь ли кого-нибудь, кто бывал. Я ищу одного человека, и, возможно, он приезжал сюда.
– А если я скажу тебе, – заявил Тук, – ты в обмен разомкнешь круг, который, вне всякого сомнения, по чистой случайности удерживает меня здесь. Я верно понял?
– Это было бы только разумно, – согласился я со всей серьезностью, на какую был способен.
Тук сделал вид, будто обдумывает это, потом кивнул:
– Очень хорошо. Ты получишь информацию, которую хочешь. Освободи меня.
Я прищурился:
– Ты уверен? Обещаешь?
Тук еще раз топнул ножкой, и облачко серебряной пыльцы на этот раз вышло еще больше.
– Гарри! Ты весь спектакль портишь!
Я сложил руки на груди:
– Я хочу, чтобы ты обещал мне это.
Тук всплеснул руками:
– Ну ладно, ладно, ладно! Обещаю, обещаю, обещаю! Обещаю нарыть тебе все, что ты хочешь знать! – Он возбужденно запорхал по кругу внутри невидимого барьера. – Только выпусти меня! Выпусти!
Обещание, произнесенное трижды, настолько близко к истине, насколько этого вообще можно добиться от фэйри. Я быстро подошел к кругу и коснулся его ногой. Невидимый барьер исчез с легким шипением высвобождаемой энергии.
Тук крошечной серебряной кометой пронесся над водами озера Мичиган и исчез. Вылитый Санта-Клаус. Правда, надо заметить, Санта – фэйри значительно крупнее и сильнее Тука, и потом, его истинного имени я все равно не знаю. От меня не дождешься, чтобы я заманивал в магический круг Санту. Я вообще сомневаюсь, чтобы у кого-то хватило пороху на такое.
Я побродил немного вокруг дома, чтобы не заснуть. Если бы я это сделал, Тук имел бы полное фэйриское право выполнить данное мне обещание, рассказав мне то, что меня интересовало, пока я сплю. А с учетом того, что я только что поймал и, можно сказать, унизил его, он мог бы и поквитаться со мной – через пару недель он и помнить об этом забудет, но, застань он меня спящим и беззащитным, я запросто мог бы проснуться с головой как задница, а я не уверен, что это пошло бы на пользу дела.
Поэтому я ходил туда-сюда и ждал. Обыкновенно Туку хватало получаса, чтобы разузнать все, что меня интересовало.
Так оно и вышло. Не прошло и тридцати минут, как он, искрясь и мерцая, прилетел и запорхал вокруг моей головы, стараясь запорошить мне глаза своей волшебной пыльцой.
– Ха, Гарри! – вскричал он. – Я все сделал!
– И что тебе удалось узнать, Тук?
– Отгадай!
Я фыркнул:
– Нет уж.
– Ну, давай же. Хоть капельку!
Я нахмурился – я и правда жутко устал, что не улучшало моего настроения, хоть я и старался этого не показывать.
– Тук, уже поздно. Ты обещал все мне рассказать.
– С тобой неинтересно, – возмутился он. – Стоит ли удивляться, что от тебя ничего не дождешься, пока кому-то от тебя чего-нибудь не понадобится.
Я удивленно уставился на него, и он зашелся от восторга.
– Ха! Вот это мне нравится! Мы за тобой следим, Гарри Дрезден!
Вот это мне уже совсем не нравилось. Я вдруг живо представил себе дюжину соглядатаев-фэйри, вьющихся у меня перед окнами и заглядывающих внутрь. Пожалуй, стоит принять меры к тому, чтобы этого не допустить. Не то чтобы я их боялся или чего такого. Так, на всякий случай.
– Выкладывай, Тук, – вздохнул я.
– Иду на посадку! – взвизгнул он, и я послушно вытянул руку открытой ладонью вверх, а он приземлился на нее. Веса его я почтине ощущал, но его поле, его аура пронизала меня легким электрическим разрядом. Он бесстрашно встретился со мной взглядом – души у фэйри нет, так что заглядывать некуда, да и сами они хоть и видят человеческую душу насквозь, но постичь ее не могут – и не хотят.
– Хорошо, – заявил Тук. – Я говорил с Колокольчиком, а тот говорил с Красноносым, а тот говорил с Мэг О’Аспенс, а та сказала ему, что Златоглаз обмолвился, что проехался на машине развозчика пиццы, когда та приезжала сюда вчера вечером! – Тук гордо хлопнул себя по груди.
– Машина развозчика пиццы? – в некотором замешательстве переспросил я.
– Ну да, пиццы! – торжествующе вскричал Тук. – Пицца! Пицца! Пицца! – Крылья его снова затрепетали, и я постарался выморгать из глаз эту чертову волшебную пыльцу, пока не начал чихать.
– А что, разве фэйри любят пиццу?
– Ну, Гарри, – поразился на этот раз Тук. – Ты что, сам пиццы никогда не пробовал?
– Разумеется, пробовал, – ответил я.
Тук принял уязвленный вид.
– И ни разу не поделился?
– Послушай, – вздохнул я. – Может, я как-нибудь вскоре и угощу вас, ребята, пиццей. В благодарность за помощь.
Тук восторженно подпрыгнул, перескочив с кончика одного пальца на другой.
– Да! Да! Только подожди, пока я им расскажу! Мы еще посмотрим, кто посмеется в следующий раз над Тук-Туком!
– Тук, – произнес я, пытаясь утихомирить его. – Скажи, он никого больше не видел?
Тук состроил хитрую мину.
– Он сказал, тут были смертные. Они занимались спортом, поэтому пицца нужна была им, чтобы восстановить силы!
– Откуда пицца, Тук?
Фэйри зажмурился, потом уставился на меня так, словно я сморозил какую-то особенную глупость.
– Ну, Гарри! Я же сказал: из фургона. – Он взмыл с моей ладони вверх и исчез в кронах деревьев.
Я со вздохом кивнул. Тук все равно не видел разницы между «Домино» и «Пицца-хат». Он и читать-то не умел: у большинства фей и фэйри существует стойкое отвращение к письменной информации.
Ну что ж, я узнал две вещи. Первое – то, что кто-то заказывал сюда пиццу с доставкой. Из этого следовало два вывода. Во-первых, то, что вчера вечером здесь кто-то был. Во-вторых, то, что этих кого-то кто-то видел и говорил с ними. Возможно, мне удастся найти развозчика пиццы и спросить его, не видал ли он Виктора Селлза.
Второе, что я узнал, – это упоминание Тука насчет занятий спортом. В общем-то, само понятие спорта у смертных мало интересует фэйри – если это не связано с наготой и похотью. Излюбленное занятие фэйри – это подглядывать за подростками и разыгрывать их. Значит, Виктор был здесь с любовницей… или любовником. Вот вам и «спорт».
Я понемногу начал склоняться к мысли, что Моника Селлз получила отставку. Ее муж катался в эти края вовсе не для того, чтобы учиться колдовству, и все эти зловещие талисманы со скорпионами здесь ни при чем. Он просто развлекался в этом своем гнездышке с подружкой – подобно любому другому мужу, уставшему от заботливой клуши-жены. Одобрения это, само собой, не заслуживает, но понять его тоже можно.
Зато возникала другая проблема: как сообщить об этом Монике. Мне почему-то казалось, что ей не захочется слушать о том, что мне удалось узнать.
Я поднял с земли блюдце, чашку и миску и вместе с серебряным ножиком убрал обратно в черный нейлоновый рюкзак. Ноги ныли от долгой ходьбы и стояния. Мне не терпелось добраться домой и завалиться спать.
Мужчина с обнаженным мечом в руках возник вдруг из темноты – ни шелеста, ни даже хлопка магической энергии я даже не услышал. Как и я, он был высокого роста, но массивнее, и выступал с этаким тяжеловесным достоинством. На вид ему было лет пятьдесят с небольшим, так что в каштановых волосах проглядывали седые пряди. Его длинный черный плащ покроем напоминал мой, только без капюшона. Брюки и пиджак его тоже имели темную окраску: угольно-серый и темно-синий. Только рубаха сияла крахмальной белизной – такую даже странно видеть без галстука. Серые глаза его с красными прожилками по углам излучали угрозу. Лунный свет отражался в них таким же бликом, как от серебряного клинка. Он шагал прямо ко мне.
– Гарри Блэкстоун Копперфилд Дрезден, – негромко произнес он на ходу. – Целенаправленное использование истинного имени для призывания посторонних и сковывания их чарами в собственных интересах является нарушением Четвертого закона магии. Напоминаю тебе, что ты находишься под Дамокловым Проклятием. Мы не потерпим больше ни одного нарушения закона с твоей стороны. Карой за такое нарушение будет смерть через отсечение головы мечом, и приговор будет приведен в действие на месте.
Глава 7
К вам когда-нибудь подходил зловещего вида мужчина с обнаженным клинком длиной миль этак в десять в руках? Тем более ночью, под звездным небом на берегу озера Мичиган? Если подходил, вам необходима помощь профессионала. Если нет, уж поверьте, это может напугать вас до смерти.
Я втянул в себя воздух и с трудом удержался от длинной фразы на квазилатыни – той, которая испепелила бы его на месте. Я плохо реагирую на страх. Обыкновенно мне не хватает ума бежать или прятаться – вместо этого я пытаюсь уничтожить то, что меня напугало. Все это достаточно примитивно, так что я не особенно люблю распространяться на эту тему.
Впрочем, чисто рефлекторное убийство даже мне представляется мерой экстремальной, поэтому, вместо того чтобы испепелить его на месте, я кивнул:
– Добрый вечер, Морган. Вам не хуже моего известно, что эти законы распространяются на смертных. Не на фэйри. Особенно в таких тривиальных случаях, как мой. И я не нарушал Четвертого закона. У него имелась свобода выбора: идти или не идти на сделку со мной.
Кислая мина на костлявой Моргановой физиономии сделалась еще кислее, а складки в уголках рта – еще глубже.
– Это все казуистика, Дрезден. Пара жалких уверток. – Мускулистые руки его перехватили меч удобнее. Его неровно седеющие волосы были стянуты на затылке хвостом, как у Шона Коннери в каком-то там фильме, только вот лицо у Моргана, худое и угрюмое, вряд ли привлекло бы к себе столько взглядов.
– Чем обязан? – Я изо всех сил старался казаться невозмутимым и бесстрашным.
Сказать по правде, я был далек и от того, и от другого. Морган служил моим надзирателем, которого приставил ко мне Белый Совет, дабы я не нарушал законов магии. Он мешался у меня под ногами и шпионил за мной, особенно досаждая мне после того, как я пользовался теми или иными чарами. Будь я проклят, если позволю сторожевому псу Белого Совета увидеть, как мне страшно. И потом, как и положено параноику, он расценил бы это как доказательство вины. Поэтому мне ничего не оставалось, как сохранять лицо и отделаться от него прежде, чем ляпну от усталости что-нибудь такое, что он смог бы использовать против меня.
В мире вряд ли найдется заклинатель смертоноснее Моргана. Конечно, он был слишком туп, чтобы идти наперекор Совету, но по части всяких грязных магических штук с ним мало кто мог сравниться.
Достаточно грязных, чтобы, например, вырвать сердца из груди Томми Тома и Дженнифер Стентон, если захочется.
– Тем, – хмуро буркнул он, – что мой долг проверять, как пользуешься ты своими силами, и следить, чтобы ты не злоупотреблял ими.
– Я занят поисками пропавшего человека, – заявил я. – Все, что я сделал, – это вызвал фэйри, чтобы узнать от него кое-какую информацию. Ну же, Морган. Нынче все время от времени вызывают фэйри. В этом нет ничего страшного. Я же не собираюсь подчинять их своей воле. Я просто советуюсь с ними.
– Казуистика, – проворчал Морган.
Я оскорбленно выпятил подбородок. Мы с ним были одного роста, но вот в весе я уступал ему добрую сотню фунтов. Мне стоило бы поискать для ссоры кого-нибудь поудобнее, но очень уж он меня достал.
– Казуистика? Ну и пусть. И я намерен пользоваться ею по мере возможности. А посему, если вы только не хотите поставить весь Совет на уши, чтобы призвать меня к порядку, я бы закончил этот разговор. Я уверен: на то, чтобы бросить все свои дела и добраться сюда, у них хватит и двух дней. А до тех пор я без вас как-нибудь проживу. Я хочу сказать, вы оторвете почтенных пожилых людей от дел и экспериментов ради ерунды, но если вы считаете, что без этого не обойтись…
И без того хмурый, Морган насупился еще сильнее.
– Нет. Без этого обойдемся. – Он распахнул свой темный, похожий на шинель плащ и убрал меч в ножны.
У меня хоть немного, но отлегло от сердца. Собственно, сам по себе меч был далеко не самым опасным в нем, и все же он символизировал дарованную ему Советом власть, и – если верить слухам – он обладал магической способностью прорубаться сквозь любые чары, пытающиеся его остановить. Мне как-то не хотелось проверять лично, так ли это на самом деле.
– Что ж, рад, что мы хоть в чем-то согласны, – вздохнул я. – Приятно было пообщаться. – Я повернулся и пошел мимо него к дороге.
Морган остановил меня, вцепившись лапищей в плечо:
– Я с тобой еще не разобрался, Дрезден.
Я ни за что не посмел бы сцепиться с Морганом, исполняющим свои обязанности надзирателя, назначенного Белым Советом. Но теперь он выступал в другом амплуа. Спрятав меч, он действовал самостоятельно и с точки зрения правомочий не отличался от любого другого – во всяком случае, с формальной точки зрения. По части формальностей Морган был большой специалист. Ему удалось за считаные минуты напугать меня, а потом разозлить. Теперь он пытался меня дразнить. Терпеть не могу, когда меня дразнят.
Поэтому я рискнул. Свободной рукой я размахнулся и изо всех сил двинул его в зубы.
Пожалуй, удар не столько причинил ему боль, сколько ошеломил. Он отшатнулся от меня, выпустив мое плечо, и изумленно выпучил на меня глаза. Потом ощупал рот рукой, а когда отнял ее, на пальцах блестела кровь.
Широко расставив ноги, я повернулся к нему, избегая встречаться с ним взглядом.
– Не смей прикасаться ко мне!
Морган продолжал смотреть на меня. А потом лицо его исказилось от ярости: зубы стиснулись, на висках набухли жилы.
– Да как ты посмел? – прошипел он. – Ударить меня?
– Легко, – отозвался я. – Если вы созовете по моему делу Совет, я буду относиться к вам со всем подобающим уважением. Но если это личные разборки, я знать о них не желаю.
Господи, у него из ушей пар пошел, пока он пытался это переварить. Он искал повода обрушиться на меня, и тут до него дошло, что повода-то и не нашлось – во всяком случае, законного. С мозгами у него была напряженка – не помню, говорил ли я уже об этом, – и Закон он чтил свято.
– Ты дурак, Дрезден, – выпалил он наконец. – Маленький наглый дурак.
– Возможно, – согласился я и на всякий случай приготовился делать ноги.
Да, у меня нет привычки бежать от того, что меня пугает, но и затевать безнадежную битву у меня тоже нет ни малейшего желания. К тому же у Моргана имелось преимущество в многолетнем опыте – и уж, во всяком случае, в сотне фунтов веса. Тем, что мне удалось съездить ему по морде, я был обязан лишь внезапности. Второй раз этот номер не прошел бы.
– Вчера вечером кто-то убил двух людей, Дрезден. Убил, пользуясь магией. Я думаю, это сделал ты. И когда я выясню, как тебе это удалось, и докажу твою причастность, не надейся, что тебе удастся прожить достаточно долго, чтобы успеть наложить эти чары на меня. – Морган замолчал и вытер рукой кровь с разбитого рта.
Теперь настал уже мой черед выпучить глаза. Шестеренки в моей голове отчаянно отказывались цепляться одна за другую, не в силах угнаться за таким поворотом дел. Это, значит, Морган решил, что убийца – я? И, поскольку собственного ума у Моргана небогато, это означает, что Белый Совет считает так же? Вот блин…
Конечно, с узколобой Моргановой точки зрения все выглядело вполне логично. Кто-то убит чародеем. Я – чародей, уже уличенный в убийстве с помощью магии, хотя то, что это сочли самообороной, и уберегло меня от суровой кары. Вот копы – те всегда проверяют людей, уже преступивших закон, прежде чем искать среди остальных. И если я правильно понимал положение дел, Морган тоже был своего рода копом.
А также, если я правильно понимал положение дел, меня тоже считали опасным мошенником.
– Да вы шутите, – возмутился я. – Вы что, и правда считаете, что это моих рук дело?
Он злобно ощерился. Впрочем, голос его, когда он заговорил, был полон неколебимой уверенности.
– Не прикидывайся дурачком, Дрезден. Не сомневаюсь, ты представляешься себе великим умником, которому по плечу выдумать что-то такое, чего нам, замшелому старичью, раскусить не по зубам. Ты заблуждаешься. Мы выясним, как ты это проделал, и докажем, что это проделал именно ты. И когда мы это сделаем, я лично постараюсь, чтобы ты никому и никогда больше не смог причинить вреда.
– Поберегите силы, – сказал я. Мне было трудно, чертовски трудно заставить свой голос звучать так невозмутимо, как мне хотелось. – Я этого не делал. Но я помогаю полиции найти того, кто сделал это на самом деле.
– Полиции? – переспросил Морган и прищурился, будто измеряя глубину моей лжи. – Можно подумать, это дело находится в их юрисдикции. Они тебе не помогут. Даже если ты подстроишь так, что кого-то осудят по законам смертных, Белый Совет позаботится, чтобы правосудие свершилось. – Звездный свет вспыхнул в его глазах фанатичным огнем.
– И все-таки: послушайте, если вы вдруг выясните что-нибудь про убийцу, все, что может помочь копам в расследовании, позвоните, ладно?
Морган посмотрел на меня с неприкрытым отвращением.
– Просишь, чтобы мы предупредили тебя, прежде чем сомкнуть кольцо, Дрезден? Ты, конечно, молод, но такой глупости я даже от тебя не ожидал.
Я воздержался от вертевшегося у меня на кончике языка ответа. Морган и так уже был почти вне себя от ярости. Знай я, как ему не терпится припаять мне это убийство, я бы ни за что не подливал масла в огонь, двинув его по зубам.
Ох, ладно. Я бы, наверное, все равно дал бы ему в морду. Только не так сильно, что ли…
– Спокойной ночи, Морган, – сказал я и снова двинулся прочь, пока не наговорил еще чего-нибудь лишнего себе на голову.
Он двигался быстрее, чем я ожидал бы от человека его возраста. Его кулак врезался в мою челюсть на скорости приблизительно в тысячу миль в час, и я полетел в грязь, как марионетка, которой вдруг разом обрезали все нити. Несколько долгих мгновений я не мог делать ничего, даже дышать. Морган возвышался надо мной великаном.
– Ты у нас под колпаком, Дрезден. – Он повернулся и пошел от меня, почти сразу растворившись в ночи. – Мы выясним, что же именно там произошло, – донесся до меня из темноты его голос.
Я не осмелился огрызнуться в ответ. Вместо этого я осторожно ощупал зубы. Убедившись, что все на месте и не шатаются, я встал и на подгибающихся ногах побрел обратно к своему «жучку». Я отчаянно надеялся на то, что Моргану и правда удастся выяснить, что там произошло. Помимо всего прочего, это не дало бы Белому Совету повода казнить меня за нарушение Первого закона.
Возвращаясь к «жучку», я все время ощущал спиной его взгляд. Черт бы побрал этого Моргана. Он еще не обрадуется, что его назначили шпионить за мной. Мною владело гнетущее ощущение того, что, куда бы я ни пошел в ближайшие несколько дней, он почти наверняка окажется там же, наблюдая за мной. Он напоминал эту здоровенную пуму из мультика, поджидавшую у мышиной норки, пока мышонок покажет из нее свой нос. Так вот, я ощущал себя тем самым мышонком.
Это сравнение слегка ободрило меня. Кошки из мультиков в конце концов всегда оказываются в проигрыше. Может, и с Морганом выйдет так же.
Беда заключалась отчасти еще и в том, что Морган воскрешал в моей памяти слишком много событий моей юности. Тех дней, когда я начал обучаться волшебству, когда мой наставник начал склонять меня к черной магии, а когда это ему не удалось, попытался меня убить. Вышло наоборот: это я его убил – по чистому везению, но все же убил, и сделал это с помощью волшебства. Тем самым я нарушил Первый закон магии: «Не убий». Приговор за такое преступление бывает только один, и карающий меч всегда наготове.
В тот раз Белый Совет не вынес такого приговора: согласно обычаям, чародей имеет право прибегнуть к смертоносным заклинаниям в случае, если защищает свою жизнь, или кого-то другого, неспособного себя защитить. Мое заявление, что на меня напали первыми, опровергнуть было некому: не трупу же моего бывшего наставника. Поэтому мне определили испытательный срок. Одно прегрешение, и меня вычеркивают. Нашлись чародеи, считавшие этот вердикт вопиющей несправедливостью (я тоже придерживался этой точки зрения, но мой голос не считался), но нашлись и такие, кто настаивал на моей казни без учета смягчающих обстоятельств. Морган относился к числу последних. Такое уж мое везение.
В общем, мысль о Белом Совете меня мало ободряла. Подумав, я пришел к выводу, что их подозрения вполне можно понять. Видит Бог, я был занозой у них в заднице, занимаясь своим ремеслом открыто – а ведь это не в традициях нашего Искусства. В Совете наверняка хватало людей, желавших моей смерти. Черт, пора вести себя осмотрительнее.
Возвращаясь в Чикаго, мне пришлось опустить оба окна моего «жучка», чтобы не уснуть. Я устал как собака, но мысли мои продолжали вертеться как белка в колесе – быстро-быстро и все без толка.
От иронии происходящего мне становилось совсем кисло. Белый Совет подозревает в убийствах меня, и если других подозреваемых не найдется, мне не жить. Таким образом, дело, которое расследовала Мёрфи, приобретало для меня особую важность. Но продвинуть его я мог, только поняв, каким заклинанием пользовался убийца, а узнать это я мог только опытным путем, что само по себе уже могло обеспечить мне смертный приговор. Уловка двадцать два. Относись я к Моргановым интеллектуальным способностям хоть с минимальным уважением, я заподозрил бы, что он сам убил этих несчастных, чтобы возложить вину на меня.
Впрочем, это вряд ли. Морган мог изворачиваться и даже кроить закон под себя, добиваясь правосудия – в том виде, в каком он его понимал, конечно, – но грубо нарушать его не осмелился бы. Но если не Морган – кто мог это сделать? Не так уж много в мире людей, обладающих силой, способной привести в действие такие чары. Если, конечно, в квазифизических законах, которым подчиняется магия, не обнаружится такой, согласно которому взорвать сердце проще, чем любой другой предмет; а этого я не узнаю, если только не проведу запретного эксперимента.
Бьянка должна была знать больше о том, кто мог бы проделать это, – кто, как не она. Я так и так собирался переговорить с вампиршей, но визит Моргана сделал этот разговор жизненно необходимым. Черт, Мёрфи будет не в восторге от такого направления моих поисков. Более того, поскольку дела Белого Совета должны храниться в тайне от всех непосвященных, я не смогу объяснить ей, зачем делаю это. Час от часу не легче.
Знаете, порой мне кажется, что Тот, наверху, очень меня не любит.
Глава 8
Домой я добрался только в третьем часу ночи. Часы в «жучке» не шли (а как же еще), но я довольно точно определял время по звездам. Я ощущал себя выжатым лимоном с нервами, натянутыми туже гитарных струн.
Я сильно сомневался в том, что мне удастся уснуть, поэтому решил развеяться, занявшись ненадолго алхимией.
Мне иногда жаль, что у меня нет какого-нибудь почтенного, приемлемого обществом хобби, которым я мог бы заниматься в часы вроде этого. Ну, скажем, пилить на скрипке (или у него был там альт?), как Шерлок Холмс, или фигачить по клавишам духового органа, как в диснеевской версии «Капитана Немо». Увы, я ничем таким не занимаюсь. Наверное, меня можно сравнить с чародейским аналогом классических компьютерных фанатов. В свободное время я занимаюсь магией – то так, то этак, и меня это вполне устраивает. Черт, надо, надо рано или поздно начать жить, как положено нормальному человеку.
Я живу в полуподвале большого старого дома, в который напихано полным-полно квартир. Зато полуподвал, а вместе с ним и подвал полностью мои, что весьма удобно. Я единственный жилец целых двух этажей, и плачу за них меньше, чем те, окна которых целиком расположены выше уровня земли.
Дом полон шорохов, скрипов и вздохов – это время и те, кто жил в нем раньше, оставили воспоминания о себе в кирпиче и дереве. Всю ночь я слышу эти звуки, доносящиеся ко мне со всех сторон. Это старый дом, но он поет в темноте. Поет – значит живет. Это мой дом.
Мистер уже ждал меня на нижней площадке лестницы, ведущей в мои апартаменты. Мистер – это огромный серый кот. Не большой, а именно огромный. Я знаю собак, уступающих ему ростом. Веса в нем больше тридцати фунтов и ни капли лишнего жира. Я так думаю, наверное, отцом его была рысь, или пума, или кто-нибудь в этом роде. Я нашел его в мусорном баке три года назад. Тогда это был мяукающий котенок с хвостом, оторванным собакой или машиной – не знаю, кем именно, но Мистер терпеть не может ни тех, ни других и при виде их либо исчезает, либо, напротив, нападает без предупреждения.
На протяжении нескольких следующих месяцев Мистер восстановил душевное равновесие. Более того, он проникся убеждением, что именно он является законным жильцом этой квартиры, а я – иждивенец, которого он из милости пускает пожить на его жилплощади. В описываемый момент он посмотрел на меня и недовольно мяукнул.
– Я думал, ты еще на свидании, – сказал я.
Он подошел ко мне и игриво потерся плечом о мое колено. Я пошатнулся, схватился за стену, чтобы не упасть, и отпер дверь. Мистер вошел первым, как будто по-другому быть не могло.
Моя квартира состоит из гостиной – не слишком просторной комнаты с кухонной нишей в углу и большим камином у стены. Через дверь в противоположной стене можно попасть в другую комнату, мою спальню и ванную, а через люк в полу – в подвал, где я устроил свою лабораторию. В гостиной полно барахла: весь пол застелен коврами, стены увешаны гобеленами, все горизонтальные поверхности заставлены побрякушками, а на до предела забитых книжных полках я когда-нибудь обязательно наведу порядок.
Мистер направился прямиком к своему месту у камина и потребовал тепла. Я послушно растопил камин и зажег керосиновую лампу. Ну да, у меня есть и электричество, и все такое, но все это так часто отказывает, что я не вижу смысла включать его. Да и с газовым отоплением я предпочитаю не рисковать. Я предпочитаю иметь дело с простыми вещами вроде камина, свечей и керосиновых ламп. Плита у меня тоже топится углем, а дымохода хватает, чтобы удалять почти весь дым, хотя квартира все равно, что бы я ни делал, провоняла угольной гарью.
Я скинул плащ и, прежде чем спуститься в лабораторию, надел свой халат из плотной фланели. Уверяю вас, все чародеи щеголяют в мантиях именно по этой причине. В лаборатории слишком холодно, чтобы находиться без них. Захватив свечу, я спустился по стремянке в подвал, зажег там несколько ламп, пару горелок и керосиновый обогреватель в углу.
Неровные огоньки ламп высветили длинный стол посреди комнаты, еще несколько столов вдоль трех стен и свободное пространство у четвертой стены, где я выложил из медного прутка круг, закрепив его заделанными в цементный пол скобами. На полках над столами громоздились пустые клетки, коробки, банки, пузырьки, всевозможные контейнеры, пара странной формы графинов, пара шкур, несколько пыльных фолиантов, длинный ряд тетрадей, заполненных моими каракулями, а также белый человеческий череп.
– Боб, – позвал я, расчищая себе место на центральном столе; при этом коробки, пакеты из-под еды и пластиковые трубки полетели на пол, прямо в медный круг. – Боб, просыпайся!
Ответом мне была тишина. Я принялся снимать нужные мне предметы с полок.
– Боб! – повторил я, на этот раз громче. – Просыпайся, лежебока!
В пустых глазницах черепа зажглись два огонька, мерцающих, как свечное пламя.
– Мало того, – произнес череп, – что мне не дают спать. Мне не дают спать, оскорбляя грубыми словами. Что такого случилось, что ты будишь меня грубыми оскорблениями?
– Кончай ныть, – весело оборвал я его. – Нам надо поработать.
Боб-Череп пробормотал что-то на древнефранцузском. То есть это я так решил, что на древнефранцузском, хотя я утратил нить фразы, как только он перешел на детали жабьей анатомии. Он зевнул, и его зубы лязгнули, когда челюсть захлопнулась. На самом-то деле Боб был вовсе не черепом, а духом воздуха – кем-то вроде фэйри, но не совсем. Он проживал в черепе, приготовленном для него несколько сот лет назад, и работа его заключалась в том, чтобы запоминать. В силу совершенно очевидных причин я не могу пользоваться компьютером, чтобы хранить информацию или следить за медленно меняющимися законами квазифизики. Вместо этого у меня есть Боб. За свою жизнь он поработал со многими чародеями, и это дало ему богатый опыт, а также некоторую заносчивость поведения.
– Чтоб этих чародеев… – буркнул он.
– Мне не спится, так что состряпаем-ка пару эликсиров, а?
– Можно подумать, у меня есть выбор, – вздохнул Боб. – Что там у тебя стряслось?
Я коротко посвятил его в события прошедшего дня. Он присвистнул (что не так-то просто, принимая во внимание отсутствие губ).
– Звучит гнусно, – заметил он.
– Гнуснее некуда, – согласился я.
– Я тебе вот что скажу, – заявил он. – Возьми меня покататься, и я подскажу, как тебе из всего этого выбраться.
Это меня насторожило.
– Боб, я тебя уже брал с собой раз. Помнишь?
Он мечтательно кивнул, царапнув костью о дерево.
– В дом терпимости. Еще бы не помнить.
Я фыркнул и поставил немного воды кипятиться на одну из горелок.
– Тебе положено быть духом разума. Ума не приложу, с чего это тебя так занимают проблемы секса.
– Пойми, Гарри. – В голосе Боба зазвучали обиженные нотки. – Это чисто академический интерес.
– Нет, правда? Ну, знаешь, мне не кажется справедливым позволять твоей академии подглядывать за людьми в их же собственных домах.
– Погоди-ка. Моя академия не просто подглядывает…
Я предупреждающе поднял руку:
– Заткнись. Даже слышать этого не хочу.
– Ты опошляешь святые для меня понятия, Гарри, – буркнул он. – Ты, можно сказать, оскорбляешь мое мужское начало.
– Боб, – возмутился я, – ты же череп. Какое, к чертовой матери, мужское начало? У тебя же и оскорблять-то нечего.
– Да? – вскинулся Боб. – Ты на себя-то посмотри, Гарри! У тебя что, есть подруга? Тьфу! Большинство мужчин находят себе на ночь занятия получше, чем забавляться с наборами для юных химиков!
– Если уж на то пошло, – козырнул я, – на субботний вечер у меня назначено свидание.
Огоньки в глазницах у черепа сменили цвет с оранжевого на красный.
– Ух ты! – взвыл он. – И как она? Хорошенькая?
– Смуглая, – сказал я. – Темные волосы, темные глаза. Ноги такие, что помереть можно. Умна и сексуальна как черт знает что.
– Надеюсь, ей захочется осмотреть лабораторию, – хихикнул Боб.
– Выбрось эту ерунду из головы.
– Нет, правда, – не унимался Боб. – Если она такая классная, зачем ей сдался ты? Ты ведь, скажем честно, не сэр Гавейн?
Теперь настал мой черед обидеться.
– Я ей нравлюсь, – сказал я. – Это что, так уж невероятно?
– Гарри, Гарри, – протянул Боб, и огоньки в глазах его издевательски замерцали. – Ну что ты, скажи на милость, понимаешь в женщинах?
С минуту я молча смотрел на Боба, а потом до меня дошло, что проклятый череп, возможно, прав. Не могу сказать, чтобы осознание этого факта было мне приятно. Однако, хоть я ни за что на свете не признался бы ему в этом, он был прав.
Читать бесплатно другие книги:
