Заклятая невеста Эльденберт Марина
– Для этого нужно мое разрешение?
Мужчина снова приподнял брови, и я вздохнула.
– Прошу прощения. У меня выдалось несколько очень трудных дней.
– Я не стану к вам прикасаться, но мне нужно, чтобы вы были расслаблены и спокойны. Поэтому придется лечь.
В целом я даже была не против. Учитывая то, что от новостей, падающих на меня как перезревшие фрукты в летнем саду (одна за другой), снова начала кружиться голова. Хотя, может, дело было в душившем меня «подарочке».
– Вы не знаете, как это снять? – спросила я, указав на шею.
– Голову?
Всевидящий, здесь у кого-то есть чувство юмора!
– Нет, с головой я пока повременю. Украшение.
Хьерг, едва уловимо улыбающийся, тут же стал серьезным.
– Подарок повелителя может снять только он сам.
Потрясающе! Отлично. Почему я совершенно не удивлена?
Опустившись на кровать, закрыла глаза, позволяя целителю (да простит меня магистр исцеления за эту фривольность в отношении его ранга, а он простит, потому что никогда не узнает) меня осмотреть. Ни на минуту не сомневалась в том, что он ко мне не прикоснется, потому что если Льера за один поцелуй ожидало такое…
Мысли о Льере вернули меня с небес на землю, то есть в размышления о том, как отсюда выбраться как можно скорее. По сути, об элленари я знала немного, но то, что знала из легенд, рассказывало о существах небывалой красоты и столь же небывалой жестокости. Если верить книгам, они обитали между мирами (потусторонним и нашим), из-за этого впитав в себя совершенно непонятные людям черты, зачастую до неузнаваемости меняющие внешность населяющих Аурихэйм рас. Была и еще одна особенность: за счет близости ко всему сущему элленари могли менять форму, превращаясь в животных, растения, камни… словом, во все сущее. Согласно этой легенде первый таатрин – птицеообразный оборотень, некогда существовавший в нашем мире, – был наполовину элленари.
Вопрос в том, насколько это правда.
– Аэльвэйн Лавиния совершенно здорова. Сообщи повелителю.
Голос Хьерга выдернул меня из мира легенд, которые я быстро перебирала в уме, и в эту же минуту я осознала, что ничего не почувствовала во время осмотра. Не то что прикосновения, даже на уровне магии.
– Как вы это делаете? – спросила я, усаживаясь на кровати.
Эйзер уже вышла, но, как ни странно, я не чувствовала ни малейшей неловкости, хотя леди не полагается оставаться наедине с мужчиной, тем более когда на ней только легкий пеньюар поверх ночной сорочки.
– Что именно?
– Осмотр. Я ничего не почувствовала.
– Не зря же я магистр исцеления. – Хьерг снова улыбнулся уголками губ и направился к двери.
– Как себя чувствует Льер?
Слова сорвались с губ, подействовав на элленари как магическая преграда. Он остановился слишком резко и столь же резко обернулся.
– Осторожнее с подобными вопросами, леди Лавиния, – предупредил он. – Это может плохо кончиться и для него, и для вас.
Да, кажется, я прекрасно понимала, о чем он говорит, но прежде, чем меня посетило желание откусить себе язык, Хьерг произнес:
– Я вас не выдам, но на будущее: для вас он Ангсимильер Орстрен, главнокомандующий его аэльвэрства повелителя Аурихэйма.
Его зверства, я бы сказала.
– Спасибо, Хьерг, – поблагодарила искренне.
– Хорошо.
В ответ на мой незаданный, а если быть точнее, недозаданный вопрос элленари произнес:
– Тот, о ком вы спрашивали. Сейчас с ним все хорошо.
Я не успела спросить про Амалию, элленари вышел, плотно притворив за собой дверь. Впрочем, я недолго оставалась одна, вернулась Эйзер и сообщила:
– Аэльвэйн Лавиния, повелитель желает разделить с вами завтрак.
Завтрак со мной пожелали разделить в зале, который превосходил даже нашу столовую в Мортенхэйме. Длинный стол на более чем двадцать персон врастал мраморными ножками в пол, и веяло от него холодом. Впрочем, чем еще может веять от стола, когда за ним сидит его аэльвэрство.
Себе он не изменяет, весь в черном, спасает этот наряд только серебристая окантовка. Пожалуй, еще цвет волос элленари, на который больно смотреть, но, принимая во внимание то, что мне на него смотреть не очень-то хочется, сойдет. Он поднимается из-за стола, чтобы подать мне руку, до которой мне не хочется дотрагиваться. Мне вообще не хочется к нему прикасаться, но кто бы меня спрашивал, правда? Ни один уважающий себя мужчина в Энгерии не возьмет женщину за руку, пока она не позволит, этот же сжимает мои пальцы, и в грудь ударяет тягучий, зыбкий жар.
Отнять руку не представляется возможным, поэтому приходится делать вид, что мне все равно. Все равно получается как-то странно, я бы сказала, даже чересчур, потому что чем сильнее я пытаюсь избавиться от этого чувства, тем ярче полыхает в груди.
– Это знак моей принадлежности, – сообщают мне тем же ровным тоном, которым вчера сообщили, что мы идем смотреть на пытки. – После обручения станет проще.
– Я вам не принадлежу. – С трудом справляюсь с охватившими меня чувствами. – Никакого обручения не будет.
– Разумеется, будет. В ночь схождения луны и солнца, под Аркой Благоденствия.
Разумеется.
Глубоко вдыхаю и выдыхаю, когда мне отодвигают стул рядом с ним.
– В моем мире я не должна сидеть рядом с вами.
– Вы в моем мире, леди Лавиния.
Ах так? Хорошо.
Устроившись на стуле, хочу расправить платье, но пальцы хватают пустоту: забыла, что здесь нет кринолинов. Здесь нет ни белья, ни нижних сорочек, поэтому я чувствую себя почти раздетой, особенно под его взглядом, которым он, не стесняясь, меня обводит. Мы сидим так непростительно близко, что при желании он может коснуться моих пальцев, поэтому я убираю руки и складываю их на коленях. Еще один минус Аурихэйма – здесь никто не носит перчаток, и каждое прикосновение как беспардонная близость. К счастью, тарелки здесь самые обычные и приборы тоже. А вот блюда…
– Что из этого можно есть, чтобы не отравиться?
Взгляд Золтера темнеет.
– За моим столом вы не будете отравлены, леди Лавиния.
– Правда? У меня в этом серьезные сомнения.
Его глаза темнеют еще сильнее, и вместе с ними темнеет узор на лице, из насыщенного темно-зеленого становясь почти черным.
– Позвольте спросить почему.
– Начнем с того, что меня притащили сюда помимо моей воли.
Мои слова провоцируют такую тишину, что у меня начинает звенеть в ушах. Если до этого слышались едва различимые шаги прислуги, сейчас от них остаются одни воспоминания, так же как от звука расставляемых на столе блюд. У меня такое чувство, что время снова застыло, но на этот раз по моей воле.
– Продолжим тем, что вы ничего не желаете слышать о моем возвращении домой и о моих желаниях в принципе. Хотя бы потому, что вчера вы заставили меня смотреть на то, что я считаю жестоким и бесчеловечным. А после нацепили на меня ошейник под предлогом подарка.
– Выйдите.
Его голос звучит тихо, но проносится как раскаты грозового эха. Теперь я слышу не только шелест и шорохи, но, кажется, даже шуршание крыльев. Хотя последнему вроде бы неоткуда здесь взяться, но я все-таки невольно оглядываюсь, чтобы увидеть легкую рябь, скользнувшую по стене под ожившей картиной, в которой краски сменяются на пепел и тлен. От неожиданности замираю, а в себя прихожу от жесткого прикосновения пальцев к подбородку.
В меня словно молнией ударяет, я даже не сразу понимаю, что происходит. Ожерелье-ошейник оживает, сползая в его ладонь покорной змеей, а в следующее мгновение элленари отбрасывает его на другой конец зала. Миг – и краски перед глазами стираются, а потом снова вспыхивают, ослепительно-ярко. Я чувствую прикосновения пальцев к щеке так остро, как ничто и никогда.
От этого прикосновения кожа горит, полыхает, как его волосы, и весь мир сходится в его глазах. Опасный, темный взгляд вонзается в меня, вызывая одно желание: податься вперед, коснуться кончиками пальцев легкой щетины, губами – губ. Все это так яростно, так горячо, что мне становится нечем дышать, особенно когда он, скользнув пальцами по моей щеке в небрежной ласке, убирает руку.
Кажется, с моих губ срывается стон не то отчаяния, не то разочарования, и я тянусь за продолжением этого прикосновения, когда слышу:
– Вы больше никогда не поставите мои слова под сомнение в присутствии посторонних. – Этот голос ввинчивается в сознание сквозь исступленную жажду прикосновений, до этой минуты неведомую. Пульсация на руке, на предплечье, в плече чувствуется как биение сердца. – В противном случае я сниму с вас защиту и закончу то, что начал сегодня, на глазах у тех, в присутствии кого вы в следующий раз решите показать характер.
Последние его слова ударяют как пощечина, и наваждение рассеивается. Вместе с ним рассеивается жар в груди и боль от невозможности почувствовать его губы на своих. Осознание того, что мне только что довелось испытать, жаром плещет на щеки, заставляя сжимать кулаки.
– Надеюсь, мы с вами друг друга поняли, леди Лавиния. А теперь, если пожелаете, разумеется, принесите защиту. Я вам ее верну.
Я – маг жизни, я не умею ненавидеть, но сейчас понимаю, что рядом с ним могу научиться.
– Что ж, – говорю я, – если ваш удел – брать женщин под властью чар на глазах у всех, то я ничего не могу с этим поделать.
После чего возвращаюсь на стул без его помощи, даже не взглянув в сторону проклятого ошейника. Меня трясет не то от пережитого, не то от осознания, что я целиком и полностью в его власти, тем не менее внешне я остаюсь спокойна. Расстилаю салфетку на коленях и дожидаюсь, пока он займет свое место.
– Вы так и не сказали, чем из того, что здесь есть, я не смогу отравиться, – говорю я и спокойно встречаю взгляд, полный беспросветной тьмы.
– Для людей в Аурихэйме губительны лишь плоды грига. Это яд, который убивает мгновенно.
– А для элленари? Есть здесь какой-нибудь смертельный яд для элленари?
– Вы нарочно испытываете мое терпение, леди Лавиния?
Испытываю? Это я даже еще и не начинала. Поэтому сейчас с милой улыбкой произношу:
– Ну что вы, ваше аэльвэрство. Мне просто нужно знать, чем я могу защищаться в случае чего.
– Вы здесь под моей защитой, – почти рычит он. – Никто не посмеет причинить вам вред.
– Да? – Я все-таки рискую и кладу себе странное по виду блюдо, чем-то отдаленно напоминающее овощное рагу под соусом. – Это вы сейчас о тех, на глазах кого собирались учить меня уму-разуму, задрав мне юбки?
Матушка упала бы в обморок от подобного заявления, у Золтера лишь раздуваются ноздри. Меня окатывает его яростью, как ледяной водой с неба ближе к концу осени, я опускаю глаза и пробую кусочек. По вкусу чем-то напоминает смесь картошки с горохом, разве что более твердое и волокнистое. Понимая, что говорить со мной сейчас себе дороже, его аэльвэрство предпочитает есть молча, и я целиком и полностью поддерживаю его решение.
Так проходит наш первый совместный завтрак.
Когда он наконец поднимается, чтобы отодвинуть мне стул, я интересуюсь:
– Со мной была девушка. Где она?
Я отчетливо помню слова Льера: «Ты пойдешь с нами, девочка?» – и ответ девушки: «Да», но несмотря на это сейчас надеюсь услышать, что она осталась в Мортенхэйме и что последнее мне показалось под воздействием морока элленари.
– Она в целительском корпусе.
– В целительском?! Что с ней?
Золтер смотрит на меня сверху вниз и коротко произносит:
– Не перенесла перехода.
7
Целительское крыло отличалось от нецелительского только тем, что в нем было еще холоднее. По крайней мере, мне так показалось, пока мы на пару с его альвэрхамством шли по коридорам, а все снова стелились по стенам, я сто раз успела пожалеть, что на мне нет шали. Никогда в жизни не жаловалась на холод, даже в стенах Мортенхэйма, многовековых, каменных, поглощающих тепло, а здесь мерзла от кончиков пальцев ног до макушки. Впрочем, возможно, все дело было в магии смерти, пронизывающей это место, или правильнее будет сказать – являющейся его сутью?
– Почему ваши целители не могут ей помочь? – спросила я.
– Потому что помогать ей в Аурихэйме бесполезно. Наш мир оказался для нее слишком тяжелым.
– И что, вы просто позволите ей умереть?! – холодно спросила я.
– Она ничего не значит.
– Для вас ничего не значит! Она – живой человек.
Пока что живой.
– Это не обсуждается.
У-у-урод.
Я сжала кулаки, мысленно сосчитала до трех и так же мысленно макнула Золтера в его тьму. Раз, другой, третий. Не знаю, что чувствует элленари, которого макнули физиономией в глубинный тлен, но надеюсь, что ничего хорошего.
Он остановился так неожиданно, что я чуть не споткнулась, а потом провел по стене рукой.
– Здесь нет дверей, – пояснил он в ответ на мой невысказанный вопрос. – В этом крыле.
– Почему?!
– Большинство недугов Аурихэйма неисцелимы. Некоторые заразны. Часть из них приводит к безумию, поэтому открыть проход могу только я или целители.
Всевидящий!
Это целительское крыло? Это застенки!
Прежде чем я успела ему об этом сказать, уже оказалась в комнате, и правда больше напоминающей подвалы Мортенхэйма (их обожала Тереза, я же спустилась туда лишь раз и лишилась на этот счет всякого любопытства). Окна в комнате, разумеется, тоже не было, а источниками света являлись магические шары, парящие под потолком. Иссиня-черные искры клубились внутри, создавая неяркую дымку свечения.
Амалия лежала на кровати, тело девушки окутывали тянущиеся к ней со всех сторон черные щупальца. Пульсирующая в них тьма заставила меня ахнуть и прижать руки ко рту.
– Что вы с ней делаете?! Это же…
– Это не позволяет ей умереть, – отозвался Золтер. Я обернулась, но на его лице вновь не было ни единой эмоции. – Я уже говорил, что смерть и жизнь гораздо ближе, чем вы думаете, леди Лавиния.
Смерть и жизнь.
Прежде чем мысль успела оформиться, стена за нашими спинами разошлась и в комнату шагнул Хьерг. Коротко поклонился:
– Мой повелитель.
– Как она?
– Угасает. Тьма запускает ее сердце каждые полчаса. Еще ночью приходилось делать это гораздо реже.
Я прижала ладони к глазам, потом снова повернулась к Золтеру.
– Пожалуйста. Позвольте ей вернуться.
– Нет.
– Бо…
– Прежде чем вы зададите вопрос, за который мне придется вас наказать, нет. Я не боюсь, что по ее следу найдут вас. Я не боюсь, что сюда явится кто-то из вашего мира – ваш брат или кто-то еще, в Аурихэйм не попасть без проводника-элленари. Я не боюсь, что мне придется сразиться с вашим братом, этого стоит бояться вам.
Он едва пошевелил пальцами, и связывающие Амалию путы налились силой Глубинной Тьмы, от которой меня бросило в озноб.
– Ваша спутница не переживет повторного перехода. Ее сердце остановится, как только мы уберем тьму. А повторное пересечение границы миров расплавит ее тело.
Хьерг нахмурился, я же задохнулась от ужаса. Неужели нечего нельзя сделать?! Неужели…
Смерть и жизнь.
Эта мысль снова ворвалась в сознание, когда я ощутила клубящуюся в углах Глубинную Тьму.
Смерть и жизнь.
Тереза запустила сердце Анри с помощью своей силы, она рассказывала об этом много лет спустя. Она вытащила его брата из самого сердца тьмы и за это обзавелась седой прядью, отметиной смерти. Я бессильна там, где царствует смерть. Но я могу ее спасти там, где есть жизнь. Пусть я не целитель, но я могу поделиться с ней тем, чем меня наградила магия.
– Мне нужно в лес, – сказала я. – Есть здесь лес? Поблизости. Я смогу спасти ее. По крайней мере, сделаю все, что в моих силах.
Хьерг и Золтер переглянулись, и на миг показалось, что его аэльвэрство стал еще темнее.
– Это невозможно, леди Лавиния.
Странно, но это сказал целитель.
– Почему?!
– Потому, что вы еще не оправились после случившегося вчера.
– Вы говорили, что я чувствую себя отменно!
– Но это не значит, что стоит злоупотреблять магией, едва преодолев рубеж Аурихэйма.
– Это значит, что нужно дать ей умереть?
– К сожалению…
– К сожалению?! – заорала я, не выдержав спокойного тона целителя.
Стоят тут как два истукана, когда молоденькая, ни в чем не повинная девочка умирает у них на глазах, и говорят мне о сожалении?!
– Я не пойду в вашу Арку, – сказала я. – Не пойду с вами, даже если вы потащите меня силой, на глазах у всех. Если она умрет, я умру вместе с ней. Умру, но вашей не стану. Это понятно?!
Тьма в глазах его аэльвэрства стала зловещей, у Хьерга во всю радужку раскрылись горизонтальные зрачки, но я уже шагнула к кровати Амалии.
– Вытащите ее отсюда, – сказала твердо. – И позвольте мне ей помочь.
– Она может умереть без подпитки тьмой, – неожиданно произнес Золтер. – У вас будет не так много времени, леди Лавиния.
– Ваше аэльвэрство… – начал было Хьерг, но элленари взмахом руки приказал ему уйти. Целитель вышел.
– Вы снова и снова испытываете мое терпение на прочность, леди Лавиния.
– Правителю надлежит обладать безграничным терпением, – огрызнулась я.
Жесткие пальцы легли на мой подбородок, и память прикосновения ударила в меня с силой вспоровшей небо молнии. От накатившего чувства на миг стало горячо, а потом очень-очень страшно. Я никогда не отзывалась так на прикосновения Майкла, даже будучи влюбленной в него. Разве что на поцелуй Льера, наделенного пугающей и волнующей магией элленари, но про Льера мне точно не стоит думать.
– Я позволю вам ей помочь, – произнес он, глядя мне в глаза. – Но если ничего не получится, вам придется с этим жить, леди Лавиния.
– Спасибо, я знаю, – убрала его руку. – Если я ничего не сделаю, мне тоже придется с этим жить.
– Если я увижу, что ваши силы на исходе, я не позволю вам продолжать.
– Согласна, – кивнула коротко.
И уже в следующий миг передо мной открылся портал. Так легко, быстро и неожиданно, что я не успела вздохнуть, меня выбросило из чертогов тьмы в мир, полный жизни и света. Опутывающие Амалию щупальца растаяли, когда Золтер подхватил девушку на руки и шагнул вслед за мной в лес. На меня тут же обрушилось буйство красок, шум ветра, воздух, которым хотелось дышать полной грудью. На миг показалось, что я снова в своем мире, в поместьях брата или даже в парке Мортенхэйма, больше напоминающем лес.
Но только на миг.
– Сюда, – сказала я, указывая на лабиринт из незнакомых соцветий в самом сердце поляны.
Опустившись рядом с бесчувственной девушкой на колени, положила ладонь ей на лоб, а другую на землю. Вздрогнула, когда тыльная сторона ладони элленари коснулась моей, а потом он убрал руку. Амалия содрогнулась всем телом, и я вскрикнула.
– Я предупреждал, леди Лавиния. У вас не больше пяти минут.
Не больше пяти минут.
Ладонь легла на грудь девушки, под ней рвано билось сердце. Слишком рвано, слишком отрывисто, и от этого меня бросило в холодный пот.
«Соберись, – жестко приказала себе, стараясь не думать о том, насколько меня нервирует присутствие высшего элленари. – Соберись. Все остальное потом».
Когда-то давно, когда я только начинала постигать азы магии, Винсент отвез меня в лес. Нам удалось вырваться, потому что матушка уехала в Лигенбург, и там я упала, раскинув руки, впитывая в себя всю силу жизни. Тогда я была совсем девочкой, мне было восемь, но я чувствовала, как тянется ко мне все живое. Как шумит листва, отзываясь на каждый мой вдох, как под пальцами собираются росинки и как громко поют птицы.
– Винсент, это потрясающе! – воскликнула я, осознав, что лежу на траве и испачкала платье, но брат не проронил ни слова упрека.
– Лес тянется к вам, Лавиния, – произнес он, глядя мне в глаза. – Вы это чувствуете?
– Да, – выдохнула я. – Да! Потому что я…
– Вы его сердце.
Этот лес был другим, но он был живым. Часть растений были мне незнакомы, но я раскрылась и потянулась к ним своей магией, позволяя ее серебристому свету коснуться травы, а сути – скользнуть по верхушкам деревьев.
– Помогите мне ее спасти, – прошептала, чувствуя, как бьется под пальцами сила жизни. Истинной жизни, природы, не сравнимой ни с чем: от земли ко мне потянулась магия, чья суть была отражением моей магии. Коснувшись меня, скользнула по ладони и осторожно, как знакомящийся зверек, дотянулась до сердца.
Я задохнулась от странного чувства, ударившего в меня: природа нашего мира всегда отзывалась теплом и светом, а здесь сквозь приглушенную силу струились ярость и боль. Недоверие. Отчаяние. На миг задержавшись во мне, сила леса потекла назад, отступая, не соглашаясь меня принять.
Нет.
Этого не может быть! Нет!
Отбросив последнюю осторожность, раскрылась полностью, погружаясь в магию с головой. Здесь, в своем полном проявлении силы я видела мир немного иначе: сквозь корни деревьев, бьющихся под землей, струилась жизнь. Почувствовав мое вторжение, она обрушилась на меня всей мощью, и я растворилась в звенящей вокруг тишине и безмолвии. В этой пустоте не было места жизни, но и смерти тоже, в ней не было места ничему. Растрескавшаяся почва напоминала иссушенную зноем землю, с той лишь разницей, что во второй еще может прорасти трава. Из этой же давно ушли все силы, черная пустыня простиралась на сотни тысяч футов, низкое небо тянулось к земле.
Пронзающие небо молнии заставили меня содрогнуться и отступить.
Обернувшись, я увидела лес – лес во всей его красоте, живой, яркий, но, стоя сейчас на границе, я чувствовала его боль. Боль каждого цветка, до которого дотягивались черные щупальца тлена, дрожь земли, которую вспарывали глубокие трещины.
Усилием воли вытолкнув себя на поверхность, сдавленно прошептала:
– Помогите мне ее спасти. И я помогу вам.
На призыв откликнулись деревья: легким шелестом листвы и хлынувшим в пальцы теплом. Знакомым теплом жизни, которое я подхватила, замыкая в кольцо на себе и Амалии. Там, где начинался лес, продолжались мы, моя магия бежала сквозь каждый листок и травинку, подхватывая их силу и втекая в лежащую на земле девушку. Я чувствовала себя легкой как никогда, силы леса элленари были не похожи ни на что из того, что мне доводилось чувствовать раньше.
Горчащие травами, которых я не знаю.
Согревающие силой многовековых деревьев, кроны которых тяжелыми шатрами оплетали поляну.
Густой травой и цветами, ароматы которых ничем не напоминали те, что известны мне.
– Живи, – прошептала я, направляя в девушку весь свой свет. – Живи, пожалуйста!
Глухой удар сердца в мою ладонь заставил меня вздрогнуть и замереть. А потом сердце Амалии забилось чаще, на ее щеки вернулся румянец, дрогнули веки. Улыбка коснулась губ, словно она спала и видела очень приятный сон. Вместе с благословением леса в меня втекала уверенность, с каждым глубоким вдохом, поднимавшим ее грудь, – радость.
Миг, когда Амалия открыла глаза, стал самым чудесным за последнее время.
Глубоко вздохнув, я замкнула контуры заклинаний, не забыв поблагодарить дарующую силу природу. Отпустила плетение, забирая собственную магию под контроль, и в эту минуту девушка резко села на земле.
– Леди Лавиния! Где мы? Что… случилось?
Она в растерянности огляделась, и я вместе с ней.
Полянку, на которой мы оказались, затопили цветы. Такого количества цветов мне не доводилось видеть ни разу, они были повсюду – сплетаясь тонкими усиками-стебельками, едва покачивались на ветру. Бледно-голубые чашечки с крупными листьями источали едва уловимый аромат, но из-за ветра и количества цветов он становился густым и вязким. Мгновение лес молчал, а потом взорвался оглушительным буйством трелей и звуков, шелестом листвы, пением птиц, криками диких животных.
– Это нрэссы, – донесся из-за моей спины голос.
Судя по тому, как Амалия смотрела на Золтера, ей явно была нужна защита. Слепое обожание в глазах достигло того предела, когда мне захотелось заставить ее отвернуться.
– Нрэссы? – переспросила девушка.
– Цветы воскрешения.
– Воскрешения? Здесь кто-то умирал?
– Вы.
Амалия упала в обморок.
То, что это обморок, я поняла, когда, рванувшись к ней, приложила пальцы к бьющейся на шее жилке.
– Вы ополоумели?! – прошипела я, обернувшись к его аэльвэрству. – Она же только пришла в себя!
– Она достаточно пришла в себя, чтобы жить, но недостаточно, чтобы разом принять этот мир.
– О да, заявление о том, что ты умирала, однозначно способствует принятию мира! – выдохнула я, поднимаясь и отряхиваясь так яростно, что травинки и веточки полетели прямо на Золтера и его брюки.
– Вы снова чем-то недовольны, леди Лавиния? – Он прищурился, и я сложила руки на груди. – Ваша смертная девчонка будет жить, но это вовсе не значит, что послабления, которые я делаю для вас, будут распространяться на нее.
Подхватив Амалию на руки, а попросту подбросив ее магией в свои элленарийские руки, его аэльвэрство открыл портал.
– Прошу. Насколько мне известно, у вас женщин принято пропускать вперед.
– Насколько мне известно, у вас женщин принято пропускать через сито вашего самомнения, – огрызнулась я, но все-таки шагнула в разрыв пространства.
К моему удивлению, мы оказались все в тех же застенках, то есть, простите, в целительском крыле. Не утруждаясь церемониями, Золтер сбросил Амалию на кровать и коротко произнес:
– Хьерг.
После чего вытолкнул меня в очередной портал, которые создавал с той же легкостью, с которой я считаю до двух. Хотя не уверена, что после всех этих порталов и встряски у меня получится так же легко сосчитать до двух. Голова кружилась, и отнюдь не от присутствия элленари, который смотрел на меня уже немного иначе. Я бы сказала, изучающе, вплавляясь темным взглядом из-под подчеркнутых узором бровей в самое сердце.
В эту минуту я окончательно осознала, что произошло, и уже открыла рот, чтобы его поблагодарить, когда он жестко, отрывисто произнес:
– Никто не должен знать о том, что произошло сегодня в лесу. Это первое. – Узор на его лице искрился, как если бы его напитали магией. – Ты никогда больше не посмеешь вмешиваться в ход казни, как поступила вчера. Это второе. И третье: сегодня я уступил тебе первый и последний раз. Помни об этом. И о том, что я сказал во время завтрака.
Вся благодарность исчезла без следа. Очень вовремя. Очень!
Читать бесплатно другие книги:
