Путь кинжалов Джордан Роберт

Robert Jordan

THE PATH OF DAGGERS

Copyright © 1998 by Bandersnatch Group, Inc.

Maps by Ellisa Mitchell Interior illustrations by Matthew C. Nielsen and Ellisa Mitchell

© Т. А. Велимеев, перевод, 2000

© В. Э. Волковский (наследники), перевод, 2000

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2022

Издательство АЗБУКА^®

Око Мира

Великая охота

Дракон Возрожденный

Восходящая Тень

Огни небес

Властелин хаоса

Корона мечей

Путь кинжалов

Пролог

Обманчивая внешность

Этениелле доводилось видывать горы и пониже, чем эти Черные холмы – будто в насмешку так названные огромные кособокие груды наполовину заплывших землей валунов, по склонам которых петляли крутые тропки. На многих из них несладко пришлось бы и горному козлу. Три дня кряду можно ехать среди иссушенных зноем лесов и лугов с пожухлой травой, не видя и следа человеческого жилья, а потом вдруг в полудневном переходе обнаружить семь-восемь крохотных деревушек, о которых мир и не подозревает. Черные холмы – место неприветливое, в стороне от торговых путей, а в нынешние времена и подавно. С крутого утеса, шагах в сорока в стороне, взирал на проезжавшую мимо Этениелле и ее вооруженный эскорт исхудавший леопард, вскоре исчезнувший из вида. На западе дурным знамением терпеливо кружили стервятники. Кроваво-красное солнце, на небе ни облачка; изредка налетал теплый ветер и в воздух поднималась стена пыли.

Этениелле ехала неторопливо, с рассеянным видом. Чего опасаться, когда за спиной пятьдесят воинов? В противоположность своему почти легендарному предку Сурасе, она вовсе не думала, будто погода подчинится ее воле только потому, что она восседает на Облачном троне. Что же до спешки… В тщательно зашифрованных, оберегаемых пуще глаза посланиях были согласованы сроки выступления в поход, и с каждым была обговорена необходимость не привлекать особого внимания. Не очень простая задачка. Некоторые полагали ее невозможной.

Нахмурившись, Этениелле задумалась о том везении, благодаря которому ей удалось незаметно забраться так далеко: никого не пришлось убивать, и, хотя на объезд малюсеньких деревушек требовалось порой несколько дней, все получилось как нельзя лучше. Несколько огирских стеддингов не вызвали затруднений – в большинстве своем огиры уделяли мало внимания тому, что происходит у людей, а в последнее время их это и подавно не волновало, – но вот деревни… Они были слишком малы, вряд ли в них могли оказаться глаза-и-уши Белой Башни или же того, кто провозгласил себя Драконом Возрожденным, – наверное, так оно и есть; впрочем, Этениелле еще не решила, что хуже, – да, слишком малы, но рано или поздно в них появятся торговцы. А торговцы возят с собой не только товары, но и слухи и болтают с кем ни попадя, и слух потечет, словно река, набирая силу, через Черные холмы, покатится дальше по миру. Несколько слов, и один-единственный пастух, ушедший незамеченным, может зажечь сигнальный костер, видимый за пять сотен лиг. От такого огонька запылают леса и луга. И города, быть может. Целые государства.

– Верный ли выбор я сделала, Серайлла?

Сердясь на себя, Этениелле поморщилась. Она уже не девочка, чему свидетелями седые пряди, так к чему же бездумно болтать языком? Решение принято. Хотя от тревожных дум никуда не денешься. Свет свидетель, она не так бесстрастна, как бы ей того хотелось.

Первая советница ехала на мышастой кобыле следом за Этениелле, держась вплотную за стройным вороным мерином королевы. С круглым доброжелательным лицом, внимательными темными глазами, леди Серайллу можно было принять за жену фермера в платье родовитой особы, но ум, прячущийся за грубыми чертами потного лица, остротой не уступал уму Айз Седай.

– Другие решения – не меньший риск, – спокойно ответила Серайлла. Коренастая, но сидевшая в седле с той же грацией, с какой танцевала на балах, Серайлла всегда держалась со спокойствием. Без вкрадчивости, лести или фальши – она просто была совершенно невозмутима. – Какова бы ни была правда, ваше величество, но, судя по всему, Белую Башню парализовало, равно как и раскололо. Вы могли бы сидеть и следить за Запустением, пока мир у вас за спиной рушился в тартарары. Будь на вашем месте кто-то другой.

Простая необходимость действовать. Только ли это привело ее сюда? Что ж, коли Белая Башня не хочет или не может сделать того, что требуется, тогда это должен сделать кто-то другой. Что толку стоять на рубежах Запустения, если мир за спиной рушится?

Этениелле посмотрела на стройного мужчину, ехавшего по другую сторону от нее: белые пряди на висках придавали ему надменный вид, на сгибе руки в изукрашенных, орнаментированных ножнах красовался меч Кирукан. Во всяком случае, так говорили; что ж, легендарная воительница королева Арамелле вполне могла его носить. Клинок был древним, некоторые утверждали, что создан он с помощью Силы. Двуручная рукоять, как того требовали традиции, была обращена к Этениелле, хотя у нее и в мыслях не было хвататься за меч, как какой-нибудь пылкой салдэйке. Королеве положено думать, вести за собой, командовать, а это вряд ли возможно, если пытаться делать то, что куда лучше способен сделать любой солдат ее армии.

– А ты, хранитель меча? – обратилась Этениелле к мужчине. – Гнетут ли тебя сомнения в этот поздний час?

Лорд Балдер повернулся в украшенном золотом седле, оглянулся на всадников позади, на знамена в их руках, спрятанные в чехлы из выделанной кожи и шитого золотом бархата.

– Мне не нравится скрывать, кто я такой, ваше величество, – нервно проговорил он. – Скоро мир узнает о нас, о том, что мы сделаем. Или что пытаемся сделать. Мы или погибнем, или войдем в историю, или и то и другое вместе, так что пусть они знают нас по именам.

Балдер отличался язвительностью и больше интересовался музыкой и своими нарядами, нежели чем-то еще, – ладно пригнанная по фигуре синяя куртка была за сегодняшний день уже третьей, – но, как и в случае с Серайллой, внешность была обманчива. На хранителя меча при Облачном троне возлагалась ответственность куда большая, чем таскать меч в украшенных самоцветами ножнах. После смерти мужа Этениелле, около двадцати лет назад, Балдер от имени королевы командовал отправленной в поход армией Кандора, и большинство солдат отправилось бы за ним к самому Шайол Гул. Его не считали выдающимся военачальником, но он знал, когда нужно сражаться, а когда уйти от боя, и знал также, как одерживать победы.

– Место встречи должно быть поблизости, – вдруг заметила Серайлла.

Тут и Этениелле заметила разведчика, которого Балдер выслал вперед, – лукавого малого по имени Ломас, в шлеме с гребнем в виде лисьей головы. Он остановил своего коня на верху тропы. Наклонив копье, он сделал знак рукой, означавший: «виден пункт сбора».

Балдер развернул широкоплечего мерина и громко отдал эскорту приказ остановиться – когда надо было, он мог и рявкнуть, – потом, пришпорив коня, послал того вслед за королевой и Серайллой. Хотя встречались и давнишние союзники, но Балдер, проезжая мимо Ломаса, обронил короткий приказ: «Наблюдай и передавай». Если что-то пойдет не так, Ломас даст эскорту сигнал идти на выручку своей королеве.

Заметив одобрительный кивок Серайллы, Этениелле едва заметно вздохнула. Да, давнишние союзники, но времена нынче такие, что подозрения множатся, точно мухи в навозе. А они разворошат кучу, и мухи наверняка закружатся в воздухе. За последний год слишком многие правители на юге погибли или исчезли, так что она не чувствовала себя спокойно с короной на голове. Слишком много земель подверглись опустошению, которое могла бы учинить разве что целая армия троллоков. Кем бы он ни был, этот ал’Тор, ему за многое придется ответить. За многое.

За Ломасом тропа открывалась в низинку, которую язык не поворачивался назвать долиной, а редкие деревья едва ли заслуживали названия рощи. Зелень немного сохранилась на болотных миртах, голубых елях, трехигольных соснах и на нескольких дубах, но остальные деревья стояли либо голые, либо с побуревшей листвой на ветвях. Южнее, однако, находилось то, из-за чего именно это место было выбрано для встречи. На голом склоне холма, частью уйдя в землю, наклонно торчал тонкий шпиль, похожий на колонну из сверкающего золотого кружева, верхушка его на добрых семьдесят шагов возвышалась над кронами деревьев. Об этом шпиле знал в Черных холмах любой научившийся ходить ребенок, но вокруг на четыре дневных перехода не было деревень, и по своему желанию сюда никто и на десять миль не подойдет. Об этом месте ходили слухи, что здесь бывают жуткие видения и тут, мол, бродят ожившие мертвецы, а коснувшись шпиля, можно умереть.

Этениелле, хоть и не считала себя впечатлительной, слегка поежилась. Ниан говорила, что шпиль – осколок Эпохи легенд и что он никому не причинит вреда. Если повезет, то у Айз Седай не будет повода вспоминать тот разговор, случившийся несколько лет назад. Жаль, что здесь не оживают мертвые. Легенда гласит, что Кирукан собственными руками обезглавила Лжедракона и что от другого мужчины, способного направлять Силу, она родила двух сыновей. Или, может, от того же самого. Она бы знала, как добиться цели и остаться в живых.

Как Этениелле и предполагала, первая пара из тех, на встречу с кем направлялась королева, уже поджидала ее. Обоих сопровождали двое. Пейтар Начиман – на длинном лице слишком много морщинок, куда больше, чем у того ошеломительно красивого мужчины, которым Этениелле восхищалась в детстве, не говоря уже о том, что волос у него стало гораздо меньше, и те – седые. К счастью, он отказался от арафелского обычая заплетать косицы и волосы подстригал коротко. Но в седле Пейтар держался прямо, крепким плечам не нужна подкладка в шитой золотом зеленой куртке, и Этениелле знала, что мечом, висящим у бедра, он владеет с прежней ловкостью. Изар Тогита – квадратное лицо, голова, за исключением пряди белых волос на макушке, выбрита, простая куртка цвета старой бронзы. Он был на голову ниже короля Арафела и худощавее, но тот рядом с ним казался добродушным. Изару Шайнарскому незачем было хмуриться – какая-то печаль всегда таилась в его глазах, – он казался выплавленным из того же металла, что и длинный меч у него за спиной. Этениелле доверяла обоим и надеялась, что это доверие подкрепят семейные узы. Союзы по браку всегда связывали Пограничные земли, в той же мере, как их сплачивала война с Запустением. Дочь Этениелле была замужем за третьим сыном Изара, а сын любимой внучки Пейтара, так же как брат и две сестры, нашли себе супругов в их Домах.

Спутники королей походили друг на друга не больше их самих. Как обычно, Ишигари Терасиан выглядел так, будто в седло его посадили в похмельном оцепенении после знатной пьянки, и оставалось удивляться, как такой толстяк на коне держится; красная тонкая куртка будто жеваная, щеки не бриты, взгляд затуманенный. По контрасту Кэйрил Шианри, высокий и худощавый, щегольством мало уступал Балдеру, хотя на припорошенном пылью лице сверкали капельки пота, в косицы вплетены серебряные колокольчики, такие же позвякивают на голенищах сапог. Как обычно, на всех, кроме Пейтара, он взирал холодно, чуть ли не воротя свой выдающийся нос. Вообще-то, во многих отношениях Шианри был глуп – короли Арафела редко позволяли себе роскошь прислушиваться к советникам, больше полагаясь на своих королев, – но он тоже был не тем, кем казался с виду. Агельмар Джагад многим походил на Изара, хоть и был выше его и шире в плечах, – по-солдатски просто одетый мужчина, словно из камня и стали, увешанный оружием с головы до ног. Молниеносная смерть, только ждущая приказа. Алесуне Чулин – стройна и привлекательна в той же степени, как Серайлла коренаста и простолица, и в ней клокотала ярость, в то время как Серайлла была само спокойствие. Алесуне, казалось, и родилась в своих тонких шелках голубого цвета. Хорошо бы не забывать, что и о ней, как и о Серайлле, судить по внешности было бы ошибкой.

– Да пребудут с тобой мир и Свет, Этениелле Кандорская, – хрипло поприветствовал Изар Этениелле.

Та остановила коня перед королями, и сразу же Пейтар распевно произнес:

– Да обнимет тебя Свет, Этениелле Кандорская!

От голоса Пейтара сердца женщин по-прежнему бились учащенно. И сердце жены, которая знала, что он весь ее, до подошв сапог, – Этениелле сомневалась, чтобы у Менуки имелся хоть малейший повод для ревности, да и сама она в жизни такого повода не давала.

Этениелле приветствовала их столь же кратко, завершив откровенным:

– Надеюсь, вы добрались сюда незамеченными.

Изар фыркнул и оперся о седло, мрачно разглядывая Этениелле. Суровый мужчина, но одиннадцать лет вдовец и по-прежнему в трауре. В память своей жены он писал стихи. Внешность всегда обманчива, всегда за нею что-то да кроется.

– Когда бы нас заметили, Этениелле, – проворчал он, – нам можно было бы поворачивать назад.

– Уже говорите о том, чтобы поворачивать?

Каким-то образом своим тоном и подергиванием поводьев, украшенных бахромой, Шианри ухитрился выразить разом и презрение, и едва прикрытый вежливостью вызов.

Агельмар холодно оглядел его, чуть шевельнулся в седле, словно бы вспоминая, где какое оружие находится. Да, старые союзники во многих битвах против Запустения, но – все во власти новых подозрений.

Серая кобыла, ростом с боевого коня, затанцевала под Алесуне. Тонкие белые пряди в длинных черных волосах вдруг напомнили плюмаж боевого шлема, а глаза Алесуне заставили легко забыть, что шайнарки не учатся владеть оружием и не бьются на дуэлях. Титул ее был прост – шатайян королевского двора, однако если кто-либо подумает, будто влияние шатайян распространяется только на дела с поставщиками провизии, тем самым он совершит смертельно опасную ошибку.

– Безрассудство – это не смелость, лорд Шианри. Мы оставили рубежи Запустения почти без защиты. И если мы не выполним того, что намерены сделать, наши головы насадят на копья. Если об этом не позаботится ал’Тор, то уж Белая Башня в удовольствии себе не откажет.

– Запустение, можно сказать, впало в спячку, – пробормотал Терасиан, потирая мясистый подбородок. Тихо скрипнула щетина. – Никогда не видывал его таким.

– Тень никогда не засыпает, – негромко обронил Джагад, и Терасиан задумчиво кивнул.

Из всех здесь присутствовавших лучшим полководцем считался Агельмар, однако места по правую руку Пейтара Терасиан добился вовсе не потому, что был хорошим собутыльником.

– Те силы, что я оставила, сдержат Запустение, если только вновь не разразятся Троллоковы войны, – сказала Этениелле твердо. – Надеюсь, вы все поступили так же. Впрочем, какое это имеет значение? Неужели кто-то думает, что мы и в самом деле можем повернуть назад?

Она вложила в вопрос изрядную долю сарказма и не ожидала ответа. Но ей ответили.

– Повернуть назад? – раздался за спиной Этениелле требовательный высокий голос молодой женщины.

К собравшимся галопом подскакала Тенобия Салдэйская и так резко осадила своего белого мерина, что тот встал на дыбы. По темно-серым рукавам ее дорожного платья с узкими юбками тянулись тонкие цепочки жемчужин, а обильная ало-золотая вышивка подчеркивала тонкую талию и округлую грудь. Высокая для женщины, Тенобия умела быть если и не красивой, то хорошенькой, несмотря на слишком дерзко выступающий нос. Такому впечатлению немало способствовали большие миндалевидные глаза глубокого синего цвета, а также и уверенность, которую она словно бы излучала вокруг себя. Как и ожидалось, королеву Салдэйи сопровождал лишь Калиан Рамсин, один из ее многочисленных дядьев, седоволосый, покрытый шрамами, с орлиным профилем и густыми усами, загибавшимися вниз. Тенобия Казади принимала советы солдат, но больше – ничьи.

– Я назад не поверну, – яростно продолжала она, – что бы ни стали делать другие. Я отправила своего дорогого дядю Даврама принести мне голову Лжедракона Мазрима Таима, а теперь они оба, и он, и Таим, идут за этим ал’Тором. Это если верить хотя бы половине того, что я слышала. При мне пятьдесят тысяч, и, что бы вы ни решили, я не поверну обратно, пока дядя и ал’Тор в точности не усвоят, кто правит Салдэйей!

Этениелле переглянулась с Серайллой и Балдером, а Пейтар и Изар принялись убеждать Тенобию, что тоже не намерены отступать. Серайлла чуть качнула головой, еле заметно пожала плечами. Балдер не таясь закатил глаза. Этениелле отчасти предполагала, что в конце концов Тенобия не решится приехать, но, видно, с девчонкой хлопот не оберешься.

Салдэйцы были со странностями – частенько Этениелле удивляло, как это ее сестра Эйнона так удачно вышла замуж за другого дядю Тенобии, – однако у Тенобии все странности доходили до крайностей. От любого салдэйца можно ожидать чего угодно, но Тенобия находила удовольствие в том, чтобы шокировать доманийцев и перещеголять алтарцев. Вспыльчивость салдэйцев вошла в легенды; характер же Тенобии был точно лесной пожар на сильном ветру, и никогда не скажешь, что послужит для него искрой. Этениелле даже задумываться не хотелось, каких трудов будет стоить заставить ее прислушаться к доводам здравого смысла. На такое способен разве что Даврам Башир. А ведь еще был и вопрос о браке.

Не стоит забывать и о том, что Тенобия по-прежнему молода, хотя давно миновала возраст, когда ей следовало выйти замуж: брак – долг любого члена правящего Дома, а тем более правителя. Однако Этениелле никогда не рассматривала девушку как невесту для кого-то из своих сыновей. Требования к мужу у Тенобии были такие же, как и к себе самой. Пожалуй, она бы без оглядки выскочила за героя, способного одолеть разом дюжину мурддраалов, одновременно играя на арфе и сочиняя стихи. Также он должен в искусной беседе посрамить своими познаниями ученых, одновременно съезжая верхом по отвесному склону. Или взбираясь на неприступную скалу. Разумеется, он должен уступать ей – ведь, в конце концов, она королева! – правда, иногда Тенобия будет ждать от него, что он пропустит мимо ушей все ею сказанное и попросту закинет ее себе на плечо. Девчонка и впрямь именно этого ожидает! И да поможет муженьку Свет, если ему вздумается проделать это в тот момент, когда ей хочется другого! Или подчиниться, когда ей угодно иное. Она никогда не говорила напрямую, но любая женщина с толикой мозгов, услышав ее разговоры о мужчинах, очень скоро сложит одно с другим. Тенобия умрет старой девой. Иными словами, наследует ей Даврам, ее дядя, – если после всего она оставит его в живых. Или же наследник Даврама.

Тут ухо Этениелле кое-что уловило, и она резко выпрямилась в седле. Зря отвлеклась – слишком многое поставлено на кон.

– Айз Седай? – резким тоном спросила она. – Что Айз Седай?

Их советницы из Белой Башни, все, кроме Пейтара, отбыли, едва получили известия о бедах в Башне, – и ее советница Ниан, и Изара Айслинг исчезли без следа. Если к Айз Седай просочится хотя бы намек на их планы… Что ж, у Айз Седай всегда есть свои собственные планы. Всегда. Этениелле очень бы не хотелось обнаружить, что она сует руки не в одно осиное гнездо, а сразу в два.

Пейтар, слегка смутившись, пожал плечами. Не такой уж сложный для него прием; он, как и Серайлла, попросту не допускал, чтобы что-либо могло вывести его из себя.

– Не думала же ты, Этениелле, что я оставлю Коладару? – ответил он. – Я бы не оставил ее, даже если бы мне удалось скрыть от нее приготовления к походу.

Она и вправду так не думала: ведь Кируна, его любимая сестра, была Айз Седай, и она внушила ему глубокое уважение к Башне. Однако думать не думала, а втайне надеялась…

– У Коладары были гостьи, – продолжил Пейтар. – Семь сестер. В сложившихся обстоятельствах привести их с собой представлялось разумным. К счастью, убеждать никого не пришлось. По правде говоря, совсем не понадобилось.

– Да осияет и сохранит Свет наши души, – прошептала Этениелле и услышала тихие молитвы Серайллы и Балдера. – Восемь сестер, Пейтар? Восемь?

В Белой Башне уже наверняка известно все, даже то, что они еще только замышляют.

– И со мной еще пять, – вмешалась Тенобия тоном, каким объявляют, что отыскалась новая пара шлепанцев. – Они нашли меня раньше, чем я покинула Салдэйю. Уверена, случайно: удивились не меньше моего. Едва узнав, что я делаю, – до сих пор понять не могу, как они это узнали, но узнали!.. И я думала, они кинутся искать Мемару. – На миг она нахмурила брови. Элайда крупно просчиталась, решив припугнуть Тенобию и послав к ней сестру. – Вместо этого, – договорила она, – Иллейзиен и остальные принялись настаивать на скрытности больше моего.

– И даже так, – не отступалась Этениелле. – Тринадцать сестер! Достаточно того, чтобы одна из них каким-то образом передала послание! Несколько строчек. Какой-нибудь солдат или запуганная служанка. Неужели кто-то из вас полагает, будто способен их остановить?

– Кости брошены на стол, – просто отозвался Пейтар.

Сделанного не воротишь. С точки зрения Этениелле, арафельцы почти такие же странные, что и салдэйцы.

– Тринадцать Айз Седай нам вовсе не помешают на юге, – прибавил Изар.

Скрытый смысл его слов был ясен всем. Впрочем, никто не ответил, словно не желая искушать судьбу. Совсем не похоже на противостояние Запустению.

Только Тенобия вдруг усмехнулась. Ее мерин затанцевал было, но она успокоила его.

– Я предполагала двинуться на юг как можно быстрее, но приглашаю вас всех сегодня на обед в свой лагерь. Вы сможете поговорить с Иллейзиен и ее подругами и решите, будут ли ваши суждения такими же, как мое. Вероятно, завтра вечером мы все сможем собраться в лагере Пейтара и расспросить подруг Коладары. – Предложение было столь разумным, столь несомненно необходимым, что согласились сразу все. И тогда Тенобия прибавила, словно эта мысль ей только что пришла в голову: – Этениелле, мой дядя Калиан почтет за честь, если ты позволишь сегодня вечером ему сесть с тобой рядом. Он восхищается тобою.

Этениелле бросила взгляд за спину Тенобии, на Калиана Рамсина – тот сидел молча, не разжимая губ, казалось, что и вовсе не дыша, – она просто взглянула на него, и на миг этот убеленный сединами орел отдернул занавес со своих глаз. На миг ей показалось, что она увидела то, чего не видела давно, со смерти Бриса: мужчину, который смотрит не на королеву, а на женщину. От потрясения у нее дыхание перехватило. Взор Тенобии скользнул с дяди на Этениелле, на губах ее показалась еле заметная довольная улыбка.

Гнев вскипел в Этениелле. После этой улыбки все стало ясно, даже если бы не хватило взгляда Калиана. Девчонка надумала оженить этого малого на ней! Дитятко посмело?.. И внезапно гнев сменился печалью. Сама Этениелле была моложе, когда пыталась устроить брак своей вдовой сестры Назелле. Вопрос государственный, но, несмотря на все свои протесты, Назелле влюбилась в лорда Исмика. Этениелле так долго приходилось устраивать чужие свадьбы, и она даже не задумывалась, что ее брак может оказаться важным фактором государственных дел. Она вновь посмотрела на Калиана, задержав взгляд подольше. Его испещренное морщинами лицо снова выражало почтительность, но она видела его глаза. Если она выберет себе консорта, его должна отличать твердость, но своим детям, если и не всем родичам, она всегда желала в браке любви. То же, в неменьшей степени, относилось и к ней самой.

– Вместо того чтобы тратить день на болтовню, – сказала Этениелле, куда тише, чем ей бы того хотелось, – давайте исполним то, ради чего мы здесь. – Да испепелит Свет ее душу, она ведь взрослая женщина, а не девчонка на первой встрече с поклонником. – Ну? – потребовала она. На сей раз ее тон был определенно тверд.

В тех осторожных письмах уже обо всем договорились, но все планы об отъезде на юг будут изменяться сообразно обстоятельствам. Сегодняшняя встреча преследовала всего одну цель – устроить древнюю церемонию в традиции Пограничных земель, церемонию, которая за все годы со времен Разлома Мира происходила, как гласят летописи, всего семь раз. Простая церемония, которая свяжет куда крепче слов, сколь бы решительны те ни были. Правители сдвинулись потеснее, остальные отъехали назад.

Этениелле зашипела сквозь зубы, полоснув себя по левой ладони ножом. Тенобия, надрезая свою ладонь, смеялась. Пейтар и Изар все равно что занозу выковыривали. Вытянулись четыре руки, встретились, сомкнулись в общем пожатии, смешивая кровь; и капли падали на землю, тут же впитываясь в иссушенную почву.

– Мы – едины, до самой смерти, – сказал Изар, и остальные повторили вслед за ним:

– Мы – едины, до самой смерти.

Отныне они связаны кровью и землей. Теперь они обязаны отыскать Ранда ал’Тора. И свершить то, что должно быть сделано. Не постояв за ценой.

Удостоверившись, что Туранна в силах сидеть без посторонней помощи, Верин встала, оставив обмякшую Белую сестру пить воду. Во всяком случае, та пыталась пить. Зубы Туранны стучали по серебряной чаше, что и неудивительно. Клапан у входа в палатку был опущен, и Верин пришлось пригнуться, чтобы высунуть наружу голову. И сразу усталость болью отозвалась в спине. Верин ничуть не боялась дрожавшей у нее за спиной женщины в черной одежде из грубой шерсти. Она крепко держала щит, ограждавший ее, и сомневалась, чтобы у Туранны нашлось достаточно сил, чтобы наброситься на нее сзади, даже приди Белой в голову такая невероятная мысль. Белые о подобном просто помыслить не могут. Тем более что в нынешнем состоянии Туранна еще несколько часов вряд ли сумеет направить Силу, даже не будь она отгорожена щитом.

На холмах у Кайриэна раскинулся лагерь Айил: низкие палатки землистого цвета заполняли пространство между редкими деревьями, оставшимися в такой близости от столицы. В воздухе висели тучи пыли, но айильцев не беспокоили ни пыль, ни жара, ни сияние яростного солнца. Лагерь, не уступавший размерами какому-нибудь городу, был охвачен деловитой суетой. Верин видела мужчин, разделывающих дичь и латающих палатки, точивших ножи и тачавших мягкие сапоги, в которых ходили все айильцы; женщин, готовящих еду на разведенных костерках, пекущих хлеб, ткущих на небольших ткацких станках, высматривающих по лагерю детей. Повсюду облаченные в белое гай’шайн – они переносили тяжести, выколачивали ковры, возились с вьючными лошадьми и мулами. Ни лавочников, ни торговцев-разносчиков. И разумеется, ни телег, ни тачек. Город? Больше походит на тысячу собранных вместе деревень, хотя мужчин здесь гораздо больше, чем женщин, и, не считая кузнецов, под молотами которых звенели наковальни, все мужчины, не носившие белые одежды, вооружены. Впрочем, большинство женщин тоже носили оружие.

Среди такого множества людей, под стать огромному городу, вполне могли совершенно затеряться несколько пленных Айз Седай, но не далее чем в пятидесяти шагах ковыляла женщина в черном бесформенном платье. Она волокла за собой коровью шкуру с наваленными на нее камнями. Лицо женщины скрывал глубокий капюшон, но никто, кроме захваченных сестер, не носил в лагере этих черных одежд. За шкурой шагала Хранительница Мудрости, ее окружало сияние Силы – она ограждала Айз Седай щитом, а по бокам сестры, подгоняя розгами, если она мешкала, шли две Девы. Верин терялась в догадках, не специально ли ей показывают пленниц. Этим утром она прошла мимо большеглазой Койрен Селдайн – по ее лицу струился пот, она шагала вверх по склону с тяжеленной корзиной с песком на спине, в сопровождении Хранительницы Мудрости и двух рослых айильцев. Вчера – Сарен Немдал. Ее заставили горстями переливать воду из одного кожаного ведра в другое, наказывая розгами за каждую пролитую каплю. Сарен ухитрилась улучить момент и спросить у Верин: «Почему я?» – хотя вряд ли ожидала ответа. Да Верин и не сумела бы дать хоть какой-то ответ: Девы тотчас же заставили Сарен вернуться к бессмысленному занятию.

Верин подавила вздох. С одной стороны, ей не очень-то нравилось подобное отношение к сестрам, каковы бы ни были причины или необходимость, а с другой – Хранительницы Мудрости явно хотят… Чего? Чтобы она поняла, что звание Айз Седай здесь – пустой звук? Нелепо. Уже растолковали, доходчивее некуда. А может, чтобы она осознала: черное платье могут надеть и на нее саму? Какое-то время она полагала, что ей-то эта участь не грозит, но Хранительницы таят столько тайн, которые еще предстоит разгадать! Из этих тайн самая малая – какова у них иерархия. Женщинам, отдающим распоряжения, иногда приказывают те самые женщины, которыми чуть ранее командовали, а позже все вновь меняется, и Верин не понятен ни порядок, ни причины. Хотя вот Сорилее до сих пор никто не давал указаний; хоть какое-то утешение.

Верин мысленно улыбнулась. Сегодня, ранним утром, в Солнечном дворце Сорилея потребовала ответа: что более всего стыдно для мокроземцев? Кируна и другие сестры не поняли; они и не старались по-настоящему уяснить происходящее, то ли страшась того, что узнают, то ли боясь испытания, которому может подвергнуться клятва. Они по-прежнему старались оправдать тот роковой путь, с которого их столкнула судьба, но у Верин уже были доводы в пользу того пути, который избрала она, доводы и цель. В поясном кошеле у нее лежал готовый список – осталось только вручить его Сорилее, когда они окажутся наедине. Другим знать ни к чему. Кое-кого из пленниц Верин в жизни не встречала, но полагала, что для большинства из них в этом списке подытожены те слабости, которые искала Сорилея. Для женщин в черном жизнь станет намного труднее. И если повезет, ее собственные усилия сыграют в этом немалую роль.

У самой палатки сидели два рослых и могучих – косая сажень в плечах – айильца, с виду совершенно поглощенные игрой в «кошачью колыбельку», но стоило Верин высунуться из палатки, как они быстро огляделись. Корам поднялся во весь рост с быстротой змеи, а Мендан помедлил лишь миг, пряча веревочку. Выпрямись Верин, она едва бы достала любому из них до груди. Разумеется, она могла бы перевернуть обоих вверх тормашками и отшлепать в придачу. Когда бы осмелилась. Иногда искушение было так велико… Их назначили в провожатые Верин, поручив оберегать от недоразумений в лагере. И несомненно, они сообщали обо всем, что она скажет или сделает. В некоторых отношениях она бы предпочла, чтобы с нею был Томас, но лишь в некоторых. От своего Стража уберечь тайны куда труднее, чем от чужаков.

– Пожалуйста, передайте Колинде, что я закончила с Туранной Норилл, – сказала Верин Кораму, – и попросите ее прислать ко мне Кэтрин Алруддин.

Сначала Верин хотела закончить с сестрами, у которых не было Стражей. Корам кивнул и, не сказав ни слова, потрусил прочь. Не слишком-то любезны эти айильцы.

Мендан опустился на корточки, поглядывая на Верин изумительно синими глазами. Вокруг головы Мендана была повязана полоса красной ткани с древней эмблемой Айз Седай. Как и другие носившие такую повязку мужчины, как и Девы, он словно бы ждал, когда она допустит оплошность. Что ж, они не первые и далеко не самые опасные. С той поры, когда она допустила последнюю серьезную ошибку, минул семьдесят один год.

Верин одарила Мендана туманной улыбкой и уже нырнула было обратно в палатку, как вдруг ее взгляд наткнулся на то, что удержало ее точно тисками. Если бы айилец попытался перерезать ей горло, она бы этого не заметила.

Недалеко от палатки сидели на коленях девять или десять женщин, они вращали ручные мельницы из плоских камней – такими жерновами пользуются на отдаленных фермах. Другие подносили в корзинах зерно и относили муку. Девять или десять женщин в темных юбках и светлых блузах, сложенные шарфы повязаны на голове, стояли на коленях. Одна, заметно ниже остальных, единственная, чьи волосы не доходили до талии, не носила ни ожерелий, ни браслетов. Она подняла голову и встретилась взглядом с Верин, и черты ее покрасневшего на солнце лица обострились от негодования. Правда, лишь на мгновение, а потом она вновь принялась торопливо крутить ручку тяжелого жернова.

Верин юркнула в палатку, ощущая подкатившую к горлу дурноту. Иргайн из Зеленой Айя. Точнее, она была Зеленой сестрой – до того как Ранд ал’Тор усмирил ее. Щит притупляет и размывает узы со Стражем, но усмирение, как и смерть, разом обрывает их. Один из Стражей Иргайн, по-видимому, пал замертво от потрясения, а другой погиб, пытаясь перебить тысячи айильцев, даже не помышляя о бегстве. Вероятно, Иргайн жалеет, что осталась в живых. Усмиренной. Верин прижала ладони к животу. Нет, ей не будет плохо. Ей доводилось видывать кое-что и пострашнее усмиренной женщины. Гораздо страшнее.

– Ведь нет никакой надежды? – глухо пробормотала Туранна. Она молча плакала, глядя на дрожащую в ладонях серебряную чашу как на нечто далекое и ужасное. – Никакой надежды.

– Если поискать, всегда найдется выход, – сказала Верин, рассеянно погладив женщину по плечу. – Ищи.

Мысли ее устремились вскачь, и ни одна из них не была о Туранне. При виде усмиренной Иргайн сжался желудок, горечь подкатила к горлу – то ведомо Свету. Но что она делает, меля зерно? И одетая, точно айилка?! Ее заставили работать, чтобы это увидела Верин? Глупости – даже с таким сильным та’вереном, как Ранд ал’Тор в нескольких милях отсюда, все же есть некий предел случайным совпадениям. Неужели она ошиблась? В худшем случае ошибка не так велика. Только вот маленькие ошибки порой оказываются столь же губительны, как и большие. Сколько она сама выдержит, если Сорилея захочет сломать ее? Разочаровывающе мало, как подозревала Верин. В некоторых отношениях Сорилея жестока, как любой, кто ей когда-либо встречался. И неизвестно, что ее остановит. Не сегодня об этом беспокоиться. Нет смысла забегать вперед.

Опустившись на колени, Верин принялась утешать Туранну, но не очень убедительно. Слова утешения звучали пусто как для нее, так и для Туранны. Лишь сама Туранна может изменить свое положение, это зависит только от нее, от ее душевных сил. Белая сестра горько зарыдала, плечи безмолвно затряслись, слезы катились по лицу. Появление двух Хранительниц и пары юных айильцев, которым низкая палатка не позволяла выпрямиться во весь рост, принесло облегчение. Во всяком случае, Верин. Она встала и поприветствовала вошедших реверансом, но те нисколько не заинтересовались ею.

Давиена – зеленоглазая, с желтовато-рыжими волосами; темные волосы сероглазой Лозейн чуть отливали рыжинкой на солнце. Обе были на голову выше Верин, лица обеих выражали мрачную решимость, хотя они явно желали чего-то другого. Ни одна не обладала такими способностями направлять Силу, чтобы в одиночку наверняка удержать Туранну, но они были соединены в круг – будто всю жизнь этим занимались. Сияние саидар вокруг одной, хотя стояли они не вплотную, сливалось с ореолом другой. Чтобы не нахмуриться, Верин заставила себя улыбнуться. Где они этому научились? Она готова была поставить в заклад все, что у нее было, что несколько дней назад они о таком и не помышляли.

События обрушились водопадом. Подхватив Туранну под руки, мужчины поставили ее на ноги. Серебряная чаша скатилась на пол. К счастью – пустая. Она не сопротивлялась, понимая, что любой из них может унести ее под мышкой, как куль с зерном. Челюсть у Туранны отвисла, она принялась хныкать. Айильцы не обратили на это внимания. Давиена, бывшая центром круга, перехватила щит, и Верин отпустила Источник совсем. Никто из них не доверял ей настолько, чтобы позволять обнимать саидар без известной им причины, какие бы клятвы она ни приносила. Никто будто ничего и не заметил. Мужчины выволокли Туранну, ее босые ноги волочились по коврам и парусиновому полу палатки. Следом вышли Хранительницы. И все. Что можно было сделать с Туранной, уже сделано.

Испустив глубокий вздох, Верин тяжело уселась на яркого цвета подушку. Рядом с ней стоял прекрасной работы золотой кубок, и она жадно осушила его. Все дело в жажде и в усталости. День едва на середине, а она чувствовала себя так, словно двадцать миль без отдыха волокла тяжелый сундук. По холмам. Чаша вернулась на поднос, и Верин вытащила из-за пояса маленькую книжку в кожаной обложке. Им всегда нужно какое-то время, чтобы привести очередную женщину. Пара минут перечесть записи и добавить новые – такой возможности нельзя упустить.

В заметках о пленницах необходимости нет, но нежданное появление три дня назад Кадсуане Меледрин дало пищу для размышлений. Что нужно Кадсуане? Спутников ее можно не брать в расчет, но сама Кадсуане была легендой, и то, что из легенд можно принять на веру, делало ее очень и очень опасной. Опасной и непредсказуемой. Из маленького набора письменных принадлежностей, который Верин всегда носила с собой, она взяла ручку, потянулась к закупоренной чернильнице. И тут в палатку вошла еще одна Хранительница Мудрости.

Верин вскочила на ноги, обронив записную книжку. Аэрон вовсе не могла направлять Силу, но Верин присела в реверансе куда ниже, чем перед Давиеной и Лозейн. Потом попыталась, отпустив юбки, схватить книжку, но пальцы Аэрон оказались проворней. Верин выпрямилась, спокойно глядя, как Хранительница листает странички.

Небесно-голубые, цвета зимнего неба, глаза взглянули в глаза Верин. Стылое зимнее небо…

– Несколько превосходных рисунков и уйма всяких заметок о цветах и травах, – холодно отметила Аэрон. – Не вижу ничего, что имело бы отношение к вопросам, которые тебе велено было задавать.

И она скорее сунула, чем отдала, книжку Верин.

– Благодарю тебя, Хранительница, – покорно сказала Верин, пряча книжечку за пояс. Для пользы дела она даже еще раз присела в реверансе, не ниже первого. – У меня есть привычка записывать все, что вижу. – Не помешает как-нибудь расшифровать свои заметки – записными книжками забиты сундуки и шкафы в ее комнате в библиотеке Белой Башни, на целую жизнь хватит. Шифр непростой, а время для расшифровки, как надеялась Верин, наступит еще не скоро. – А что до… пленниц, то они на разный лад твердят одно и то же. Кар’а’карна нужно держать в Башне вплоть до Последней битвы. А… дурно обращаться с ним стали потому, что он пытался сбежать. Но это вам уже, конечно, известно. Я, разумеется, обязательно узнаю больше.

Все сказанное ею – соответствует истине, если и не вся правда; она немало повидала сестер, рискнувших послать других на смерть без веской на то причины. Беда в том, как определить, когда риск того стоит. Похищение юного ал’Тора, причем посольством, присланным якобы для заключения соглашения, привело айильцев в неописуемую ярость, граничащую с жаждой убийства, но, насколько она могла судить, их почти не рассердило то, что она назвала «дурным обращением».

Аэрон поправила темную шаль, загремели золотые и костяные браслеты. Она пристально смотрела на Верин, будто пыталась прочесть ее мысли. Кажется, среди Хранительниц Мудрости Аэрон занимает не последнее место, и хотя Верин порой подмечала улыбку на темном от загара лице, теплую и приятную, улыбка эта никогда не была предназначена Айз Седай. «Мы никогда не думали, что ты окажешься среди тех, кто подвел нас, – мрачно глядя на Верин, как-то сказала ей Аэрон. Впрочем, ничего неясного в остальных ее словах не было. – У Айз Седай нет чести. Дай мне только тень подозрения, и я задушу тебя собственными руками. Еще чуть-чуть, и я брошу тебя стервятникам и муравьям». Верин хлопала глазами, стараясь казаться покорной, – нельзя забывать о покорности. Послушной и угодливой. Страха она не испытывала. Верин встречались и более суровые взгляды, в которых и намека не было на угрызения совести. Но… Пришлось немало потрудиться, чтобы расспросы поручили именно ей. И нельзя, чтобы столько усилий пропало втуне. Если б только по лицам этих айильцев можно было прочесть больше!

Вдруг Верин поняла, что в палатке они не одни. Вошли две золотоволосые Девы, они поддерживали под локти женщину в черном, ниже обеих на ладонь. Сбоку стояла Тиалин, долговязая и рыжеволосая, с мрачным лицом; ее окружало сияние саидар – она удерживала щит пленницы. Мокрые от пота локоны сестры свалялись в сосульки, недлинные, до плеч, пряди прилипли к лицу, такому грязному, что Верин не сразу узнала новенькую. Высокие скулы, нос с еле заметной горбинкой, легкая раскосость карих глаз… Белдейн. Белдейн Нирам. Она обучала девушку, когда та была послушницей.

– Если позволено спросить, – осторожно промолвила Верин, – то почему привели ее? Я просила другую.

Хотя Белдейн была Зеленой, у нее не было Стража – шаль она получила всего три года назад, а первого Стража Зеленые выбирают особенно придирчиво. Но если айильцы вздумают приводить кого угодно, у следующей может оказаться два-три Стража. Верин предполагала заняться сегодня еще двумя, но только если у них не будет Стражей. И она сомневалась, что у нее будет иная возможность.

– Кэтрин Алруддин ночью сбежала, – чуть ли не сплюнула Тиалин, и Верин охнула.

– Вы позволили ей сбежать? – вырвалось у нее. Усталость не оправдание, но слова посыпались у нее с языка прежде, чем она успела его прикусить. – Как вы могли так глупо поступить? Она же – Красная! Не трусиха и в Силе сведуща! Кар’а’карн в опасности! Когда это случилось?

– Побег обнаружили только утром! – прорычала одна из Дев. Глаза ее походили на отполированные сапфиры. – Хранительница Мудрости и два Кор Дарай были отравлены, а гай’шайн, принесший им пить, был найден с перерезанным горлом.

Аэрон выгнула бровь, холодно глядя на Деву:

– Она разве с тобой разговаривает, Карагуин?

Обе Девы тут же занялись Белдейн. Аэрон просто взглянула на Тиалин, и рыжеволосая Хранительница потупилась. Потом взоры Хранительниц обратились на Верин.

– Твоя тревога о Ранде ал’Торе делает тебе… честь, – ворчливо заметила Аэрон. – Его защитят. Большего тебе знать не надо. И так много. – Вдруг тон ее стал жестче. – Но ученицам не позволено говорить подобным тоном с Хранительницами Мудрости, Верин Матвин Айз Седай. – Последнее было произнесено с презрением.

Подавив вздох, Верин вновь присела, сожалея о том времени, когда она была стройной – когда прибыла в Белую Башню. Ныне ей уже не с руки бить поклоны.

– Прости меня, Хранительница, – смиренно проговорила она. Сбежала! Если не айильцам, то ей все стало ясно по обстоятельствам бегства. – Дурные предчувствия дали волю моему языку. – Очень жаль, что не удалось наверняка подстроить Кэтрин несчастный случай. – Я постараюсь запомнить. – (Лишь такая малость, как мановение ресниц, показала, что Аэрон приняла извинения.) – Могу я принять ее щит, Хранительница?

Аэрон, не глядя на Тиалин, кивнула, и Верин быстро обняла Источник, принимая щит, который отпустила Тиалин. Верин не переставало поражать, как женщина, не имеющая способности направлять, так свободно распоряжается теми, кто наделен этой способностью. В Силе Тиалин немногим уступала Верин, однако косилась на Аэрон так же нервно, как и Девы, и, когда те, повинуясь жесту Аэрон, торопливо выскочили из палатки, Тиалин отстала от них только на шаг. Шатающаяся Белдейн осталась стоять.

Однако Аэрон ушла не сразу.

– Ты не скажешь Кар’а’карну о Кэтрин Алруддин, – произнесла она. – Ему и так о многом приходится тревожиться. Незачем его волновать по пустякам.

– О ней я ему ничего не скажу, – быстро согласилась Верин.

Пустяки? Красная, да еще и обладающая силой Кэтрин – вовсе не пустяк. Возможно, нужно взять на заметку. Нужно обдумать.

– И попридержи язык, Верин Матвин, а не то взвоешь.

Ответа явно не требовалось, посему Верин снова угодливо и покорно присела в реверансе. Скоро от реверансов колени заболят.

Как только Аэрон ушла, Верин разрешила себе облегченно вздохнуть. Она боялась, что Аэрон решит задержаться. На то, чтобы добиться разрешения оставаться с пленницами наедине, ушло почти столько же сил и времени, сколько и на то, чтобы убедить Сорилею и Эмис в необходимости допросить пленниц, а сделать это лучше тому, кто близок им по Башне. Если Хранительницы узнают, что к решению их искусно подвели… Об этом тоже не стоит сейчас думать. Как и об очень многом другом.

– Здесь есть вода. Можешь вымыть лицо и руки, – мягко сказала Верин Белдейн. – И если хочешь, я Исцелю тебя.

У всех сестер, с кем беседовала Верин, на теле были следы от розог. Айильцы не били пленниц, разве только когда те проливали воду или плохо выполняли задания, а самые упрямые слова неподчинения вызывали лишь презрительный смех. Однако с женщинами в черном они обращались точно со скотиной, розгой подгоняя, останавливая, понуждая поворачивать, и стегали посильнее – если подчинялись не сразу. После Исцеления остальное шло легче.

Грязная, потная, дрожащая, точно тростинка на ветру, Белдейн скривила губы.

– Лучше я истеку кровью, чем позволю тебе Исцелить меня! – огрызнулась она. – Я не слишком удивлена, что ты пресмыкаешься перед этими дичками, но я никогда не думала, что ты опустишься до раскрытия тайн Башни! Это граничит с предательством, Верин! С мятежом! – Она надменно фыркнула. – Думаю, если тебя и этим не смутить, тебя ничто не остановит! Чему еще ты и остальные научили их, кроме соединения в круг?

Верин нетерпеливо поцокала языком, не заботясь, чтобы женщина стояла прямо. У нее болела шея – слишком часто приходилось задирать голову, разговаривая с айильцами; впрочем, и Белдейн была на ладонь выше ее, а колени от реверансов подгибались. И на сегодня Верин по горло была сыта женщинами, впустую источавшими презрение и ненужную гордость. Кому, как не Айз Седай, знать, что в миру у сестры очень много личин? Не всегда можно полагаться на запугивание или благоговение. Кроме того, лучше вести себя подобно послушнице, чем подвергаться наказаниям. В конце концов, даже Кируна вынуждена была признать разумность таких доводов.

– Сядь, пока не упала, – сказала Верин, сама последовав своим словам. – Дай-ка я догадаюсь, что тебя заставили делать сегодня. Судя по грязи, нору рыла. Голыми руками или тебе дали ложку? Знаешь, когда они решат, что хватит, то заставят закапывать обратно. Ну, посмотрим. Ты вымазалась с головы до ног, но одежда чистая, – вероятно, копать тебя заставили в чем мать родила. Ты уверена, что не желаешь Исцеления? Ожоги от солнца очень болезненны. – Она наполнила водой чашу и, воспользовавшись потоком Воздуха, перенесла ее через палатку к Белдейн. – У тебя, верно, в горле пересохло.

Юная Зеленая мгновение неуверенно глядела на чашу, потом колени ее подломились, и она с горьким смешком почти упала на подушку.

– Меня часто… поили. – Она вновь рассмеялась, хотя Верин не понимала, из-за чего тут веселиться. – Сколько угодно, пока я глотать могла. – Зло осмотрев Верин, она помолчала, потом продолжила напряженным голосом: – Тебе очень идет это платье. А мое они сожгли, я видела. Они украли все, кроме этого. – Белдейн тронула кольцо Великого Змея на левом безымянном пальце, золото ярко сверкнуло в грязи. – Думаю, просто духу не хватило. Я знаю, Верин, что они пытаются сделать. У них ничего не выйдет. Ни со мной, ни с кем из нас!

Она вновь была начеку. Верин опустила чашу рядом с Белдейн на разноцветный ковер, затем взяла свою и, отпив, поинтересовалась:

– Да? И что же они пытаются сделать?

На сей раз Белдейн рассмеялась и хрипло, и нервно.

– Сломать нас, и ты это прекрасно понимаешь! Вынудить нас дать клятву этому ал’Тору, как поступила ты. О Верин, как ты могла? Дать клятву верности! И что страшнее – мужчине! Ему! Даже если ты посмела восстать против Престола Амерлин, против Белой Башни… – Для Белдейн эти два слова как будто значили одно и то же. – Как ты могла!

На миг Верин задумалась, не было бы лучше, если бы женщин, удерживаемых в айильском лагере, как и ее, подхватил поток событий, когда бы все они стали щепками в потоке, кружащем вокруг та’верена Ранда ал’Тора? Она вспомнила, как слова слетали у нее с языка, слетали еще до того, как успевали возникнуть в мозгу. Не те слова, которые она никогда не сказала бы по своей воле, – та’верен влияет на человека иначе, – но такие слова в сложившейся ситуации она могла бы произнести лишь в одном случае из тысячи, если не из десяти тысяч. Нет, споры о том, нужно ли держаться клятв, данных таким образом, были жаркими и долгими; дискуссия же о том, как быть верным этим клятвам, продолжалась до сих пор. Ладно, пусть все идет так, как есть. Рассеянно Верин коснулась пальцами твердой выпуклости за поясом – маленькая брошь, полупрозрачный резной камень, похожий на лилию с множеством лепестков. Она никогда ее не надевала, но всегда носила при себе – вот уже почти пятьдесят лет.

– Ты – да’тсанг, Белдейн. Верно, ты слышала это слово. – Ей ни к чему был короткий кивок Белдейн. Это она знала, как часть закона Айил, и вряд ли много больше. – И твою одежду, и все твои вещи, что могло гореть, сожгли, потому что айильцам не нужно ничего, что когда-то принадлежало да’тсанг. Остальное разломали или расплющили, даже твои украшения, и утопили в выгребной яме.

– Моя… моя лошадь? – взволнованно спросила Белдейн.

– Лошадей они не убили, и где твоя, я не знаю. – Наверное, на ней кто-нибудь в город ускакал или отдали какому-нибудь Аша’ману. Говорить не стоит – никакой пользы от этого не будет, один вред. Верин вроде как припоминала, что Белдейн из тех молодых женщин, которые очень привязаны к своим лошадям. – А кольцо тебе оставили в напоминание о том, кем ты была, дабы еще больше опозорить тебя. Не знаю, позволят ли они тебе, даже если ты попросишь, поклясться в верности мастеру ал’Тору. По-моему, в твоем случае это будет нечто невероятное.

– Нет! Никогда!

Но слова звучали пусто и глухо, а плечи Белдейн поникли. Она была потрясена. Впрочем, недостаточно потрясена.

Верин тепло улыбнулась. Один паренек как-то сказал, что ее улыбка напоминает ему о любимой матери. Остается надеяться, что хотя бы в этом он не соврал. Чуть погодя он попытался воткнуть кинжал ей под ребра, и последнее, что он увидел, была ее улыбка.

– Ну конечно нет. Но тогда, боюсь, тебя ждет бессмысленный труд. Это у них считается большим позором. Хуже не придумать. Конечно, если они поймут, что для тебя это не так… Ах да. Готова спорить, тебе не понравилось копать голой под присмотром Дев. Но что скажешь, если тебя в таком виде выставят в палатку, полную мужчин? – Белдейн дернулась. Верин беззаботно щебетала дальше, подобная манера говорить со временем стала у нее чем-то вроде таланта. – Конечно, ты будешь только стоять, и ничего больше. Да’тсанг не позволяют делать что-нибудь полезное, только в самом крайнем случае. Ну а айилец скорей обнимет разлагающийся труп, чем… Не слишком приятная мысль, да? Во всяком случае, будь готова к чему-то такому. Я знаю, ты будешь изо всех сил сопротивляться. Они не пытаются от тебя ничего узнать и вообще не делают ничего такого, что обычно делают с пленными. Но тебя не отпустят, никогда, пока не удостоверятся, что в тебе остался один лишь стыд. Даже если на это уйдет вся твоя жизнь.

Губы Белдейн беззвучно задвигались, но и этого было достаточно. «Вся моя жизнь». Она поморщилась, поерзала на подушке. Солнечные ожоги, рубцы от розог – или же она просто не привыкла к тяжелой работе.

– Нас спасут, – наконец вымолвила она. – Амерлин не оставит нас… Нас спасут, или мы… Мы сами спасемся!

Схватив серебряную чашу, Белдейн осушила ее, запрокинув голову, затем потянулась за новой порцией. Верин отправила кувшин к Белдейн и поставила его с ней рядом. Пусть сама наливает.

– Или вы сбежите? – спросила Верин, и грязные руки Белдейн дрогнули, расплескав воду по стенкам чаши. – На это столько же шансов, сколько их у вас на спасение. Вокруг армия Айил. И, судя по всему, ал’Тору ничего не стоит послать куда угодно несколько сотен этих Аша’манов, чтобы выловить вас. – Собеседница задрожала, да и сама Верин едва сдержала дрожь. – Нет, боюсь, ты должна придумать иной способ. Поразмысли. В этом помощников нет. Я знаю, тебе не дадут переговорить с другими. Только ты, – вздохнула Верин. Широко раскрытые глаза смотрели на нее, будто на гадюку. – Нет нужды еще больше ухудшать положение. Позволь мне Исцелить тебя.

Она едва дождалась жалкого кивка Белдейн, а потом опустилась на колени и положила ладони на голову Зеленой сестры. Открыв себя саидар, Верин сплела потоки для Исцеления, и Белдейн охнула и задрожала. Наполовину наполненная чаша выпала из пальцев, а дернувшаяся рука опрокинула кувшин. Вот теперь она готова.

В те считаные мгновения замешательства, которое владеет всеми после Исцеления, пока Белдейн по-прежнему моргала и приходила в себя, Верин открыла себя большему потоку Силы – через резной цветок-ангриал в кошеле. Не очень мощный ангриал, но ей нужна вся Сила, до капельки, для осуществления задуманного. Потоки, которые она принялась сплетать, ничуть не походили на Исцеление. Более всего было потоков Духа, а также – Воздух и Вода, Огонь и Земля. Работать с последними было трудновато, и даже сложное переплетение Духа пришлось пару раз распустить, но в итоге получилось тонкой работы кружево. Даже если в палатку сунется Хранительница Мудрости, крайне мала вероятность, что у нее есть редкий талант, необходимый, чтобы проникнуть в суть свершаемого Верин. И без того будет сложно, возможно, болезненно трудно, но она смирится со всем, кроме раскрытия тайны.

– Что?.. – сонно промолвила Белдейн. Веки ее были полуприкрыты, а голова упала бы на грудь, когда бы не руки Верин. – Что ты… Что происходит?

– Ничего такого, что бы тебе повредило, – уверила Верин. Эта женщина умрет через год или через десять лет, но само плетение ей ничем не повредит. – Даю слово, это даже для ребенка не опасно.

Конечно, все зависит от того, что сделать с этим плетением.

Нужно аккуратно уложить нить за нитью, но, похоже, разговор не отвлек, а, наоборот, помог. К тому же слишком долгое молчание могло зародить подозрения, если парочка караульных подслушивает. Верин то и дело бросала взгляд на покачивающийся клапан. Ей нужны некоторые ответы, но так, чтобы рядом не было посторонних ушей; ответы собеседницы, скорее всего, по своей воле не дадут. Одним из побочных эффектов созданного плетения было то, что он ослаблял язык и открывал разум, как и некоторые травы. И сказывался этот эффект очень скоро.

Опустив голос до шепота, Верин произнесла:

– Белдейн, кажется, этот мальчишка ал’Тор полагает, будто в Белой Башне у него есть какие-то сторонники. Тайные, разумеется. Должны быть. – Даже если приложить снаружи ухо к ткани палатки, можно услышать лишь неясные голоса. – Расскажи, что тебе известно.

– Сторонники? – пробормотала Белдейн, пытаясь нахмуриться, что оказалось выше ее сил. Она вяло пошевелилась. – У него? Среди сестер? Не может быть! Если только вроде тебя… Как ты могла, Верин? Почему ты не боролась с ним?

Верин досадливо цыкнула. Не из-за дурацкого предположения, что она может бороться с та’вереном. Мальчик казался таким уверенным. Почему? Она постаралась не повышать голоса:

– А разве у тебя нет подозрений, Белдейн? Какие-то слухи? Еще до отъезда из Тар Валона? Даже шепотков не было? Даже не намекал никто? Расскажи мне.

– Никто. Да и кто мог?.. Никто не посмел бы… Я так восхищена Кируной.

В вялом голосе Белдейн проскользнула нотка утраты, и слезы, побежавшие из глаз, проделали дорожки в грязи. Только из-за рук Верин, удерживавших Белдейн, та сидела прямо.

Верин продолжала накладывать нити своего плетения, то и дело отрывая взгляд от работы и посматривая на вход в палатку. Она чувствовала, что слегка вспотела. Того и гляди Сорилея решит, что нужно помочь в расспросах. Да еще приведет какую-нибудь сестру из Солнечного дворца. Если о ее действиях узнает хоть одна из сестер, ей грозит самое меньшее – усмирение.

– Поэтому вы хотели доставить его Элайде как на блюдечке, – сказала она чуть громче.

Тишина длилась чересчур долго. Ни к чему, чтобы охранники у входа доложили, будто Верин шепталась с пленницей.

– Я не могла… возражать… против решения Галины. Она… действовала… по приказу Амерлин. – Белдейн вновь пошевелилась. Голос ее был сонным, но в нем появились возбужденные нотки. Веки затрепетали. – Его нужно… было… заставить подчиняться! Нужно! Не стоило… обращаться так жестоко. Точно… допрашивая с пристрастием. Неправильно.

Верин хмыкнула. Неправильно? Катастрофа – вот нужное слово. С самого начала. Теперь он смотрит на Айз Седай почти так же, как Аэрон. А если бы им удалось доставить его в Тар Валон? Та’верен, подобный Ранду ал’Тору, – в стенах Белой Башни? От такой мысли камень задрожит. Как бы все ни обернулось, катастрофа – это еще мягко сказано. И чтобы избежать самого ужасного, у Колодцев Дюмай заплатили сполна.

Верин продолжала задавать вопросы – так, чтобы ее голос был слышен любому, кто подслушивал бы возле палатки. Спрашивала о том, что уже знала, избегая наиболее опасных тем. Она мало обращала внимания на свои слова и на ответы Белдейн, ибо целиком сосредоточилась на своем плетении.

За столько лет ее интересовало многое, и не все интересы Верин Башня одобряла. Почти каждый дичок, попадавший в Белую Башню для обучения, – и настоящие дички, которые уже научились кое-чему сами, и девушки, едва начавшие касаться Источника, когда стала разгораться данная им от рождения искра, причем некоторые сестры не видели тут никакой разницы, – почти каждая из них обязательно придумывала для себя какой-то полезный трюк. И трюк этот в конечном итоге сводился либо к умению подслушивать чужие разговоры, либо к подчинению других своей воле.

Первое не слишком беспокоило Башню. Даже дикарка, научившаяся сдерживать себя, очень быстро усваивала: пока она носит белое платье послушницы, ей даже касаться саидар не позволено без сестры или принятой. Что резко ограничивало возможность для подслушивания. Однако от второго очень попахивало запретным Принуждением. О-о-о, это же ведь так просто: заставить отца подарить новое платье или безделушку, которые он не хочет покупать, или заставить матушку одобрить юношу, которого обычно она гнала со двора прочь, и все такое, но Башня решительно искореняла подобное поведение. Большинство девушек и женщин, кого за многие годы порасспросила Верин, не могли заставить себя создать требуемое для этого плетение, куда меньше были способны воспользоваться им, а сколько из них даже припомнить ничего не могли! Из обрывков и кусочков восстановленных в памяти плетений, созданных дичками, Верин воссоздала то, что было запрещено со дня основания Башни. Вначале ею двигало исключительно любопытство. «Любопытство, – с издевкой подумала она, трудясь над плетением для Белдейн, – куда только не заставляло меня лезть. Мало не покажется». Мысль о возможном применении обретенного знания пришла позже.

– Полагаю, Элайда намеревалась держать его в особой камере, – сказала Верин. Камеры с решетками вместо стен предназначались для способных направлять мужчин, а также для содержавшихся под арестом обитателей Башни, для дичков, присвоивших себе звание Айз Седай, и всех тех, кого нужно было отгородить от Источника. – Не слишком-то уютное место для Дракона Возрожденного. Никакого уединения. А ты, Белдейн, веришь, что он – Дракон Возрожденный?

Она помолчала, ожидая ответа.

– Да, – выдохнула, почти прошипела Белдейн, обратив на Верин испуганный взор. – Да… но он должен… его нужно… обезопасить. Нужно… обезопасить… от него мир.

Интересно. Все твердят, что нужно обезопасить от него мир; интереснее другое – некоторые полагают, что и он нуждается в защите. Услышать такое от некоторых она совсем не ожидала.

На взгляд Верин, созданное ею плетение больше походило на головоломную путаницу слабо светящихся полупрозрачных волокон, сгустившуюся вокруг головы Белдейн; из плетения торчали четыре нити Духа. За две, в противоположных углах, она дернула, и клубок слегка обмяк, сложился в нечто упорядоченное, во что-то на грани видимости. Глаза Белдейн широко распахнулись, взгляд устремился куда-то вдаль.

Твердым тихим голосом Верин отдала распоряжения. Больше походившие на предположения, хотя она формулировала их как приказы. Белдейн сама найдет причины им подчиниться; иначе все усилия пропадут впустую.

С последними словами Верин потянула две другие нити Духа, и плетение провалилось глубже. На сей раз оно сложилось в строго упорядоченный узор, более тонкий, более сложный, чем самое вычурное кружево. И в то же мгновение он начал сжиматься, складываться внутрь, скрываясь в голове Белдейн. Слабо светящиеся нити вошли в кожу, исчезли. Глаза Зеленой сестры закатились, она начала метаться, размахивать руками. Верин крепко держала ее, но Белдейн мотала головой, голые пятки колотили по коврам. Поздно! Теперь никто ни о чем не догадается. Верин самым тщательным образом все проверила, а в Искательстве ей нет равных, напомнила она себе.

Разумеется, ее плетение не представляло собой подлинное Принуждение в том виде, как его описывали древние тексты. Созданное на скорую руку – на что имелась причина, – оно закреплялось мучительно медленно. В значительной мере процессу способствует, если объект воздействия эмоционально уязвим, однако абсолютно необходимо его доверие. Даже застать кого-то врасплох было мало – человек не должен был ничего подозревать, при малейшем подозрении все заканчивалось неудачей. Потому-то от мужчин из-за этого плетения пользы не было почти никакой – очень немногие из них не испытывали недоверия к Айз Седай.

Кроме того, если оставить в стороне свойственную им подозрительность, то мужчины вообще оказывались плохо поддающимися воздействию объектами. А почему, Верин никак не могла понять. Большая часть тех девчачьих плетений предназначалась для того, чтобы как-то повлиять на отцов или на других мужчин. Сильная личность вполне способна задуматься о причинах тех или иных своих поступков, у человека могли возникнуть сомнения в правильности своих действий, он мог даже забыть что-то сделать – что порождало иные проблемы. Тем не менее, при прочих равных условиях, с мужчинами дело обстояло именно так. Плетение действовало на них намного реже. Вероятно, тут всему виной подозрительность. Что ж, однажды мужчина даже припомнил, как на него накладывали плетения, – ладно хоть не вспомнил указания, которые она ему давала. Столько хлопот это вызвало! Но все же она должна рискнуть еще раз.

Хорошо хоть судороги у Белдейн пошли на убыль и в конце концов прекратились. Женщина подняла к лицу грязную руку.

– Что… что случилось? – еле слышно произнесла она. – Я что, сознание потеряла?

Забывчивость была еще одним побочным, хотя и неожиданно полезным свойством этого плетения. В конце-то концов, к чему отцу знать, что его заставили купить дорогое платье?

– Это все из-за жуткой жары, – сказала Верин, помогая Зеленой сестре сесть. – У меня самой голова раза два на дню кружится. – От усталости, а не от жары. Работа с таким количеством саидар отнимает очень много сил, не говоря уж о том, что за сегодня Белдейн – четвертая. Ангриал не освобождал от усталости. Но она давно привыкла держать себя в руках. – Думаю, пока хватит. Если ты падаешь в обморок, может, тебе найдут другую работу, в теньке.

Кажется, перспектива не ободрила Белдейн.

Потирая спину, Верин высунула голову из палатки. Корам и Мендан вновь оторвались от своей игры; подслушивали они или нет, догадаться было невозможно. Верин сказала, что с Белдейн закончила, а потом, на миг задумавшись, добавила: ей нужна вода, так как Белдейн опрокинула кувшин. Лица мужчин потемнели под загаром. Эту весть передадут Хранительницам Мудрости, пришедшим за Белдейн. Что ж, вразумление тоже поможет ей прийти к нужному решению.

Солнце стояло еще достаточно высоко, но боль в спине говорила, что пора на сегодня закругляться. Можно, конечно, вызвать еще одну сестру, но тогда утром ей будет не встать… Взгляд Верин упал на Иргайн, теперь таскавшую корзины к жерновам. Как бы повернулась ее жизнь, если бы не любопытство? С одной стороны, она могла выйти замуж за Эдвина и остаться в Фар Мэддинге. С другой стороны, она бы давным-давно умерла, и умерли бы дети, которых у нее никогда не было, да и внуки тоже.

Вздохнув, Верин повернулась к Кораму.

– Когда вернется Мендан, не передашь ли Колинде, что я хотела бы видеть Иргайн Фатамед?

Боль в мышцах назавтра будет небольшим покаянием за страдания Белдейн из-за пролитой воды. Этого никому знать не нужно, однако Верин, вообще-то, поступила так, как поступила, не из праздного любопытства. У нее есть цель. Каким-то образом она должна сохранить жизнь юному Ранду, пока ему не придет пора умереть.