Чудовища из Норвуда Измайлова Кира
– Да уж, – вздохнула Моди и убежала. Следом неторопливо ушла Роуз.
Я же, немного поразмыслив, поднялась по лестнице и постучала в двери хозяйских покоев. Ответом мне было непристойное ругательство, а еще Грегори швырнул в стену чем-то тяжелым.
– Вы ведете себя хуже моей младшей племянницы в раннем детстве! – громко сказала я в замочную скважину. – Когда ей не давали сладостей, куклу или книжку с картинками, она принималась кричать, плакать, топать ногами и бросалась игрушками в слуг. Вам ничего это не напоминает?
– Твоей племяннице не грозила смерть от того, что она не получила конфету! – раздалось в ответ.
– Так, может, и вам бы не грозила, если бы вы потерпели без сладкого до ужина? Удивляюсь, как с таким нравом вы дожили до сей поры!
Не дождавшись ответа, я добавила:
– Я не ваша собственность, сударь, и не обязана развлекать вас с утра до ночи. Сладких вам снов!
Он так ничего и не ответил, а я ушла к себе – проворная Моди уже натаскала воды в ванну, а пока я отдыхала с дороги в горячей воде, в восторге кружила возле меня. С покупками служанки уже разобрались и теперь не могли дождаться утра, чтобы сесть за шитье. Я обещала пока не гонять их с уборкой.
– Только зачем нам столько муки? – спросила она, подавая мне полотенце. – Хлеба все равно не испечь… Вернее, испечь-то можно, да толку? Вы уж знаете, да? Хозяин с утра обмолвился, что сказал вам об этом…
– Да, – кивнула я, – но, знаешь, из муки не только хлеб выходит. Посмотрим, вдруг придумаем что?
– Это бы хорошо, госпожа, – серьезно сказала Моди, – потому как мы тут который год в лесу сидим и не знаем, что там новенького! При старом господине, Роуз рассказывала, чуть не каждый месяц новое кушанье подавали. Не мы, конечно, придумывали, в столице знаменитые повара рецепты сочиняли или иностранных каких мастеров во дворец звали, а потом остальные перенимали, на свой лад переиначивали, как это всегда бывает…
– Думаю, я сумею вас научить чему-нибудь новенькому, – улыбнулась я, похвалив себя за то, что не поскупилась на заморские специи: с ними даже надоевшую до тошноты кашу можно приготовить так, что пальчики оближешь, а уж если приправить ими мясо…
– Вот этому мы всегда рады, – весело сказала Моди. – Ой, госпожа, мы поглядели – там такая материя красивая, зеленая которая, и винного цвета – тоже загляденье, уж как вам пойдет! Только давайте я вам прическу сделаю, я умею, правда! У вас волосы такие красивые, а вы их все в узел затягиваете… А так вот, с новым платьем-то, если их убрать под сетку, как на картинах, а по плечам локоны распустить, красота выйдет неописуемая!
– Когда платье будет готово, тогда и посмотрим, как мне лучше причесаться, – сказала я. – Иди-ка ты спать! Да и я лягу, устала все-таки.
– Еще бы, госпожа, ехать в такую даль по холоду! Пол с Питом, поди, уж налопались да дрыхнут без задних ног! А им что, парням-то, только повеселились! Эх, – вздохнула она, – вот бы мне хоть одним глазочком посмотреть, как теперь в городе живут…
– Если хозяин меня снова туда отпустит, возьму тебя с собой, – пообещала я, хотя сильно сомневалась, что Грегори позволит мне выйти за ворота.
– Спасибо, госпожа! – воскликнула Моди и добавила шепотом: – Вы не сердитесь на него. Он сперва буйствовал, мебель крушил, а потом ушел к своему розовому кусту и чуть не дотемна там просидел. Не ел весь день ничего, а уж аппетит у него обычно ого-го какой… А если хозяин так себя ведет, значит, плохо ему. Мы уж его знаем как облупленного!
– Да я и не думала сердиться, – ответила я. – Но с чего он вдруг так обозлился?
– Это он из-за вашего самоуправства, – авторитетно заявила она. – Ну, что не спросились, когда уезжали. С ним всегда так. Мы, бывает, делаем что-нибудь, что он не велел, и если узнает – только прячься! А потом остынет – и ничего, признается, что мы правы были… Главное, переждать!
– Непростая у вас служба, – вздохнула я.
– Оно так, госпожа, – согласилась Моди. – Да только, сами понимаете, сперва деваться было некуда, а теперь… Ну как хозяина бросишь? Один он вовсе пропадет!
– Вы его любите? – спросила я, хотя и так знала ответ.
– Любим, – серьезно ответила девушка. – Нрав у него гадкий, тут и спорить нечего. Хаммонд всегда говорит, что хозяину розог да вожжей в детстве недодали! А теперь уж поздно перевоспитывать… От заклятия только хуже стало! Фея придумала тоже… сгубила человека, смеется, поди…
– Хватит ворчать, ты не старая бабка, – сказала я. – Иди спать, кому сказано! И попридержи язычок – поговаривают, феи и мысли умеют читать, не то что подслушивать. Этак обидишь ее невзначай, накажет чем-нибудь похуже невидимости!
– Ваша правда, госпожа, – вздохнула Моди, пожелала мне спокойной ночи и ушла.
Я же улеглась, но уснула не сразу: то и дело я доставала из-под подушки книгу легенд, которую купила сегодня. Я думала подарить ее Летти – у нее день рождения весной, и она обрадовалась бы такой книге, да еще с цветными миниатюрами! Но теперь я решила, что племяннице подарю что-нибудь другое, а эти легенды прочту сама: вдруг узнаю что-нибудь про обычаи фей? Летти наверняка читала о подобном прежде, да я пропускала это мимо ушей… Придется наверстывать!
Вместо закладки я положила между страниц измятый розовый лепесток, и он пах тонко и тревожно.
Ночью мне почудилось, будто дверь отворилась и кто-то долго стоял на пороге, глядя на меня, но, должно быть, это мне просто приснилось…
Глава 7
Наутро Грегори не соизволил спуститься к завтраку, но на это я лишь пожала плечами и вместе со служанками засела за кройку и шитье.
– Ох уж эти феи, – ворчала Роуз, ловко раскраивая материю, – чем все эти штучки-дрючки с проклятиями-заклятиями, лучше бы волшебные иголки придумали!
– Так у них есть, поди, – отозвалась Кора. У нее работа в руках кипела, у меня бы сроду не вышло с такой скоростью обметывать швы и петли. Стежки у нее выходили просто ювелирными, залюбуешься! – Неужто они сами себе наряды шьют? Помните серебряное платье? За такое надо десяток вышивальщиц усаживать, и работы там на полгода…
– Прямо уж десяток, – фыркнула Лили и перекусила нитку. – Небось палочкой взмахнет – тут ей и наряды, и карета, и скакуны волшебные!
– Не надо сплетничать о феях, – сказала вдруг Моди, видно, припомнив мое ночное предостережение. – Вдруг услышат?
Даже если кто-то и подумал, мол, и пускай себе слышат, какого тут о них мнения, то вслух ничего не сказал.
– Ну, тут вы и без меня справитесь, – произнесла я и встала, стряхнув с юбки нитки и обрезки ткани. – Роуз, а не попробовать ли нам приготовить что-нибудь этакое? Может, задобрим хозяина?
– Если ему не по нраву придется, так сами съедим, – фыркнула она. – Идемте, госпожа! Расскажете, что теперь стряпают, а то мы все по старинке…
Время шло быстро: пока я прикидывала, что можно соорудить из нашедшегося в кладовой, пока сама слазила в погреба посмотреть на всякие варенья-соленья, окорока, овощи и прочее, уже и настала пора обедать. Но хозяин и на этот раз не спустился, даже не приказал Эрни принести ему чего-нибудь. Я хотела сама пойти спросить, в чем дело, но Роуз отсоветовала.
– Это он нарочно, – сказала она, перетирая посуду. – Видно, не вся злость вчера вышла, так что ночью, как вовсе проголодается, на охоту пойдет.
– Опять его отмывать придется! – в сердцах воскликнула я, представив роскошную гриву Грегори, заляпанную спекшейся кровью.
– Сам отмоется, – проворчала Роуз и повесила полотенце сушиться. – Хозяин вообще-то чистоплотный, это он для вас представление устроил. Скучно ему, сами понимаете…
– Понимаю, – вздохнула я.
– И ночью лучше из комнаты не выходите, – предостерегла она. – Не ровен час, напугаетесь. Мы-то уж знаем, что к чему, а увидь его человек сторонний после охоты, точно обомлеет! Эрни уж на что привычный, дожидается хозяина с охоты, чтоб кровищу с него смыть, и то всякий раз вздрагивает, как об этом рассказывает!
Я молча кивнула, решив, что некоторые правила этого дома действительно нарушать не стоит. Думаю, я ничего не лишусь, если не увижу окровавленного Грегори посреди ночи, разве только сна и покоя!
Так и вышло, что я снова ужинала со слугами и, надо сказать, оладьи и творожники удались, подлива к мясу (в кладовой нашлись сушеные грибы) – тоже, и хоть во всем этом муки было предостаточно, никто умирать не спешил… Может быть, подумала я, потому, что рецепт знали только мы с Роуз, да Моди наверняка догадывалась? Но ведь и им это ничуть не повредило! Стало быть, дело не в муке, решила я, а именно в хлебе, том самом. Или же значение имело слово «вашим»? Даже если хлеб или муку покупали, то на деньги хозяина, следовательно, они принадлежали ему, а я все взяла на свои средства… Права Роуз – ох уж это волшебство! Ну да что ж, нужно будет попробовать накормить так же хозяина и посмотреть, что получится…
С этим, правда, пришлось обождать еще два дня: после удачной охоты – Грегори задрал двух оленей, и одного, по-моему, употребил почти целиком, а второго приволок домой, – он долго отсыпался. Ну и славно: девушки могли спокойно шить, а я то бралась помогать им, то читала книгу легенд, надеясь найти что-нибудь похожее на историю Норвуда, но пока не попадалось ничего подобного.
«Да уж, экий необыкновенный выискался!» – в сердцах подумала я, в очередной раз захлопнула книгу и отправила ее под подушку. Снова и снова в сказках герои и героини обнаруживали в заколдованных людях пылкие сердца, светлые души и прочее… Я же, как ни старалась, ничего подобного в Грегори Норвуде увидеть не могла. Вернее, сердце у него оказалось даже слишком горячим, и он бывал по-своему добр к слугам. Однако настроение его менялось с поразительной быстротой, и, кажется, даже давно знавшие хозяина Хаммонд и Роуз не могли предсказать, что вызовет очередную вспышку гнева, а на что Грегори закроет глаза. Уж не знаю, какой невероятной добротой, чистотой и всепрощением должна была обладать та, что сумела бы снять с него проклятие! Боюсь, такие и водятся только в сказках…
Вот и назавтра поутру он первым делом взбесился из-за того, что я все еще не в обновках, а служанки маются дурью. Я в ответ заявила, что если кто и мается дурью, так это сам Грегори, что ему не угодишь, что я в обносках и дырявых чулках не хожу в отличие от его, господских слуг, что ему должно было бы стать стыдно за то, в каком черном теле он их держит, тогда как они всецело ему преданы, и что если ему не нравится, как я распоряжаюсь в доме, хотя он сам мне это позволил, то я могу откланяться в любую секунду!
В начале моей тирады Грегори покосился на большое блюдо, ближе к середине – взвесил его на ладони, явно примериваясь, как бы ловчее швырнуть им в меня, и остановил его, кажется, только аппетитный запах, исходящий от подливки.
– Я уже говорил, что ты слишком много болтаешь, – буркнул он, вернув блюдо на место. – Что это?
– Вам не понравится, сударь, – ответила я и потянулась, чтобы придвинуть посудину к себе, – простое блюдо, его обычные горожане готовят, когда могут позволить себе мясо. Я к нему привыкла и…
Проще было бы отобрать у цепного пса мясную кость, чем действительно простецкие «завертки» у хозяина Норвуда. Я понадеялась на то, что его введет в заблуждение цвет теста, красноватый из-за кое-каких добавок и специй, и ароматная густая подлива, а если он распознает обман, то не разобьет блюдо о мою голову. Впрочем, о чем это я! Блюдо было серебряным, так что на нем разве что образовалась бы вмятина, а вот мне повезло бы меньше…
Однако беду пронесло стороной, да не одну: я внимательно следила за Грегори – вдруг догадка моя окажется неверной, и тогда… Но нет! Такому аппетиту бы дикий зверь позавидовал, а ведь, казалось бы, недавно он умял целого оленя! Да и умирать он ну никак не собирался.
– Неплохо нынче едят горожане, – хмыкнул он, покончив с трапезой.
– Я ведь сказала – только когда могут добыть мясо. Не у всех охотничьи угодья под боком, не всем позволено стрелять дичь, – напомнила я. – Но завертки можно готовить и с рыбой, и даже с вишней, а можно еще заворачивать начинку в капустный или виноградный лист, тоже получается очень вкусно.
– А это что было? – подозрительно спросил Грегори, налив себе чаю (этим я тоже озаботилась, когда ездила в лавку, здесь таких новшеств не знали, но решили, что иноземная трава не так уж дурна, если сдобрить ее земляничным листом, зверобоем, сушеной малиной, медом – словом, кому что по вкусу!).
– Оленина, сударь, вы же сами давеча принесли столько мяса, что служанки его разделывать умаялись, – пожала я плечами.
– Нет, я не про начинку, – прищурился Грегори. – По-моему, это не походило на капустный лист!
– Сударь, из той муки, что пошла на тесто для этих заверток, можно было бы большую ковригу выпечь, – ответила я, и вот тут-то он и поперхнулся…
– Ты убить меня решила?! – выдавил он, откашлявшись, а я протянула ему салфетку.
– Но вы же не умерли, – хладнокровно ответила я. – И подавились вы чаем, а не чем-то еще. Пейте осторожнее, он горячий.
– Как тебе это в голову пришло? – спросил наконец Грегори. Вид у него был мрачный, но, судя по выражению физиономии и подергивающемуся кончику носа, он не отказался бы повторить трапезу.
– Вы опять станете рычать на меня, – ответила я, и он предсказуемо грохнул кулаком по столу, так что посуда жалобно задребезжала.
– А ну, говори!
– Я же сказала, – вздохнула я. – Ну хорошо, так и быть, расскажу…
Выслушав то, до чего я додумалась, Грегори надолго замолчал, чертя на столешнице замысловатые узоры острым когтем. Я хотела было попросить его не портить мебель, но промолчала. В конце концов, это его мебель, пускай хоть в камине ее сожжет, какое мое дело? Правда, тогда ему придется есть с пола либо заказывать новый стол.
– Может быть, ты и права, – произнес он уже нормальным тоном. – Вот за что я ненавижу волшебство: в любом заклятии непременно найдется лазейка, и это действует в обе стороны! И никогда не знаешь, в которую именно качнется маятник в этот раз…
После паузы Грегори вдруг задумчиво добавил:
– Значит, говоришь, слуги ели не только эти твои… как их? А, не важно!
– Да, а еще оладьи и даже пироги, – ответила я. – И хлеб, который был у меня с собой.
– Чужой… – кивнул он. – Я понял. Купленный на твои деньги или деньги твоего брата, не важно.
– Сударь, я уже думала об этом, – вставила я. – Вы могли бы давать сколько-нибудь денег мне, а я бы покупала…
– Не сработает, Триша, – перебил Грегори. – Это будет мой подарок. Даже если я подарю тебе какую-нибудь побрякушку, а ты продашь ее, думаю, это все равно будет не то. Не проси объяснить, я сам не могу толком облечь эту мысль в слова! Боюсь, это еще одна лазейка в проклятии Лизбет, только она может сработать в обратную сторону… Нет, это должны быть именно твои деньги. Заработанные или полученные иначе, но не напрямую от меня… Придумал! Эй, Хаммонд!
– Чего изволите, господин? – Тут же явился дворецкий.
– Помнится, за время службы у моего отца ты скопил достаточно, чтобы купить небольшую усадьбу, – протянул Грегори, поигрывая когтями.
– Точно так, господин, – кивнул тот, – думал, на склоне лет поживу мирно, в тишине и покое.
– Да-да, я помню, там кладбище рядом, – фыркнул Грегори, – места тише и не сыскать. И что теперь с этой усадьбой?
– Так ведь сдана в аренду, – ответил Хаммонд, – деньги небольшие, но не стоять же дому пустым, да за землей уход нужен.
– Прекрасно! – Тот поднялся во весь рост. – Ты ее продашь!
– Кому, господин?! – поразился дворецкий. – Дорого за нее не возьмешь, а так хоть что-то на старость скоплю…
– Глупец! – рявкнул Грегори, снова теряя терпение. Создатель, жить с ним рядом – все равно что выстроить дом на склоне заснувшего вулкана, никогда не знаешь, когда тот начнет извергаться. Даже старожилы, случается, ошибаются, я слыхала такие рассказы. – Ты что, надеешься выйти из Норвуда и отправиться доживать век в эту свою дыру, к кладбищу поближе?! Если бы ты так думал, то перебрался бы туда еще в те годы, когда не бродил привидением!
– А на кого бы я вас бросил, господин? – сердито ответил Хаммонд. – И делами вы что, сами бы стали заниматься? Вам надоело бы через месяц, а за арендаторами и стряпчими глаз да глаз нужен!
– Тем более, – внезапно успокоившись, сказал тот, – значит, прямо сию минуту усадьба тебе не понадобится. И ты что, старый пень, думаешь, я выброшу тебя на улицу, даже если ты сделаешься вовсе немощен?
– Я рассчитываю на ваше милосердие, господин, – с заметной иронией в голосе произнес Хаммонд, – но предпочитаю все-таки не зависеть от капризов судьбы.
– Скажи уж прямо – от моей прихоти, – негромко прорычал Грегори и положил ладонь на стол. – Я сказал, ты продашь свою усадьбу ей!
– Госпоже Трише? – изумился дворецкий. – Но… зачем?
– Затем, что я приказываю! – чувствовалось, что еще немного, и хозяин взорвется, поэтому я поспешила сказать:
– Сударь, что за блажь вам взбрела в голову? У меня все равно не хватит средств даже на крестьянскую хижину!
– Значит, Хаммонд скинет цену, – с нажимом произнес Грегори, – а я прибавлю ему жалованье, внакладе он не останется, уж об этом не беспокойся. А ты будешь получать арендную плату с того клочка земли…
– Но зачем… – И тут до меня дошло. – Сударь, но к чему такие сложности?
– Я, кажется, понимаю, госпожа, – вмешался Хаммонд. – Я, уж простите, слышал вашу беседу, да и с нами вы это обсуждали. Должно быть, дело в том, что деньги, на которые можно купить тот хлеб, который нас не убьет, не должны быть связаны с теми, кто угодил под проклятие несчастной Лизбет…
Грегори негромко зарычал и провез когтями по столешнице, оставив заметные царапины.
– Прекратите портить мебель! – все-таки не выдержала я, хлопнув его по руке и прижав ее к столешнице. – Продолжай, Хаммонд, прошу. Я, повторюсь, не понимаю, к чему такие сложности с этой вашей усадьбой… Ведь платят вам люди, которые, должно быть, и не слышали о Лизбет, так почему…
– Платят-то они мне, госпожа, а я, сами видите… то есть не видите… – тихонько рассмеялся Хаммонд.