Метро 2033: Край земли. Затерянный рай Цормудян Сурен
– Ты о квартете?
– Да. Конечно, о них.
– Что ж. Опасаться этих людей разумно в нашем положении. Но не потому, что они кровожадные злодеи. Уверен, что это не так.
– Тогда почему?
Квалья вновь подумал о двух островах в Беринговом проливе.
– Потому что между нами ледяная вода холодной войны, которую однажды кто-то сделал слишком горячей. Думаю, тебе не стоит бояться их. Майкл найдет способ улучшить с ними отношения. Так что не сердись на него. Он все делает для нас.
Собески молчала, задумчиво глядя в окно.
– Все будет хорошо, Оливия. Не волнуйся. – Он снова одарил ее своей яркой неаполитанской улыбкой.
– Почему ты так в этом уверен?
– Быть может, потому что я потомок Кассандры Троянской? – продолжал улыбаться Антонио.
Однако ему никак не удавалось поднять настроение Оливии.
– Для Трои все кончилось очень печально, милый Тони, – вздохнула она.
– Мы помним ее спустя тысячелетия и все наши чудовищные войны. Значит, для Трои ничего еще не кончилось. Хочешь взглянуть? – он указал рукой на подзорную трубу.
– Сейчас ночь. Разве можно что-то увидеть?
– Луна ярка как никогда. И охотно делится с нами своим светом. Посмотри.
Собески прильнула к окуляру и почти сразу убедилась в правоте друга. Лунного света действительно было достаточно, чтоб разглядывать вершины и склоны сопок, великана Авачу и мерцающую рябь на поверхности бухты. Это было восхитительное зрелище. Авачинский вулкан высился над миром, как задремавший усталый страж, за спиной которого сияла россыпь ярких звезд, но стоило вспомнить, что там, на противоположном берегу, был когда-то город, сгоревший в жаре термоядерного взрыва, как вся это сказочная картина превратилась в нечто ужасное, мрачное и угрожающее. У Оливии даже вздрогнула ладонь, которой она держалась за трубу, от чего смотровой прибор качнулся вниз. Теперь в окуляре был только лунный свет, прыгающий на ленивых волнах сонной Авачинской бухты. Собески стала осторожно приподнимать подзорную трубу, чтоб снова взглянуть на вулкан, но задержала взгляд на противоположном берегу.
– Тони…
– Что?
– Там… что-то… Там что-то есть…
– Где?
Оливия отодвинулась от окуляра:
– В Петропавловске! Посмотри!
Квалья занял ее место и через некоторое время произнес:
– Я ничего не вижу, Оливия.
– Посмотри внимательно!
– Именно так я и смотрю. Что вообще я должен увидеть?
– Подожди… – Собески вернулась к подзорной трубе и снова прильнула к окуляру. – Проклятье, это ведь только что было там.
– Что было там, Оля?
– Тусклый огонек. И он двигался. Очень медленно, но двигался. В Петропавловске… – Она отвернулась от смотрового прибора и взглянула на Антонио. – И это вовсе не лунный свет был, Тони… Я видела…
Где-то в поселке вдруг пронзительно и обреченно завыла собака. И следом еще одна. Через несколько секунд они уже слышали невыносимый, холодящий в жилах кровь хор подхвативших этот вой десятков собак.
– Господи, что это? – выдохнула Собески.
Квалья не знал что ответить, и внезапно к пугающему многоголосому вою присоединились хлопки множества крыльев. Как будто все птицы, что дремали вокруг или занимались своими птичьими ночными делами, в одну секунду решили зачем-то взмыть в небо, подальше от земли.
Тревожная догадка уже стучалась в разум Антонио, когда он повернул голову в сторону бухты и увидел, что отраженный в воде свет луны уже не раскачивался медлительными бликами, а расходился волнами усиливающейся ряби. Финальную точку в понимании того, что сейчас произойдет, поставил стальной шар, который выскочил из чайника и с громким звоном нырнул в латунную гильзу. Устройство, которое Антонио сегодня собрал и установил на лестничной площадке, сработало…
– Оливия, беги! – крикнул Квалья.
– Что?! Что происходит, Тони?!
– Беги на улицу, немедленно!!! – заорал он, хватаясь за трость. – Меня не жди, я сам! Это зем…
В этот момент весь мир содрогнулся.
Глава 4
Дрожь земли
Александр не сразу понял, что именно заставило его упасть на тропинке и скатиться на несколько метров вниз. Несколько секунд его кувырканий в траве кружилась мысль о том, что это алкоголь сыграл такую злую шутку. Однако еще мгновение спустя пришло понимание того первого ощущения, которое предшествовало падению. В тот миг сама земля вдруг решила уйти из-под ног. Будто земле почему-то не понравилось, что по ней ходит какой-то двуногий. И, похоже, только людям не дано было знать, какой сюрприз готовит им злопамятная природа. Ведь каким-то непостижимым образом животные были предупреждены, и теперь понятно, отчего внезапно ночная тишина наполнилась воем собак, так похожим на тревожную сирену. И птицы… Они тоже знали, что сейчас произойдет. Именно поэтому они взмыли в небо за несколько секунд до сотрясения земли. И только люди начинают понимать, что происходит, когда уже свершившийся факт сбивает их с ног.
Цой вскочил на ноги и почувствовал, что крепко на них стоять не удается. Подземные толчки продолжались, и камчатские сопки буквально гудели. Слышался натужный треск растущих на склонах деревьев, а со стороны Приморского доносился каменный грохот. Александр бросился бежать к общине.
Поселок был наполнен шумом людей. По улицам метались языки пламени на горящих факелах, что жители держали в руках. Цой с опаской поглядывал на сопку справа от него. Ту самую, у подножия которой и находился Приморский. Только бы не случилось оползня. И хотя густой лес, веками покрывавший эту сопку, крепко удерживал грунт переплетением своих корней, все зависело от силы землетрясения. Чем сильнее эта стихия, тем больше шансов, что пласт грунта обрушится на поселение вместе с этим самым лесом. А на памяти тридцатидвухлетнего Александра, за всю жизнь проведшего вне полуострова Камчатка лишь несколько недель, это было самое сильное землетрясение…
Наиболее высокое здание в Приморском – пятиэтажка на улице Владивостокской в первый раз пострадало во время взрыва. Само здание было поделено на три секции так называемыми сейсмическими швами. Они проходили от фундамента до крыши в двух местах, деля один дом на три части, как борозды делили плитку шоколада для удобного отламывания ее кусочков. Здесь был тот же принцип. Строящийся в сейсмоактивном регионе дом обязан был иметь подобные швы. Они не ослабляли конструкцию. Но в случае обрушения давали шанс соседним секциям устоять и не быть утянутыми в коллапс теми сегментами, что не выдержали подземных толчков. Вот во время взрыва южная секция и обрушилась. Но две другие части дома устояли. До сегодняшней ночи…
Пробегая мимо здания детского сада, Цой отметил, что оно не пострадало. Наверху, на склоне сопки, в свете суетливых факелов, было видно, что и родная школа стоит на месте. Но вот дом номер четыре на улице Владивостокской исчез. Точнее, обрушились его панели, как карточный домик. Две оставшиеся секции не выдержали стихию.
Уже много лет он был малообитаем. Учитывая, что здание находилось выше большинства строений Приморского, на склоне сопки, оно было меньше защищено полуостровом Крашенинникова от ударной волны. И потому сильно пострадало. Здания школы и детского сада были еще выше по склону, но детский сад оказался прикрыт самой пятиэтажкой, а стены школы были массивней стен жилого дома раза в три, при том, что само образовательное учреждение имело меньший размер.
Многие из выживших жителей пятиэтажного дома давно покинули его. Еще в то время, когда, освободившись от диктата жестоких банд, община начала перераспределение уцелевших домов среди уцелевших людей. Но несколько семей все еще жили на первых этажах этого здания. И вот теперь, похоже, они погребены под завалами. И это первое, что понял Цой, вернувшись в родной поселок. Еще неизвестно, что с остальными домами, которые находились дальше…
Внезапно поднявшийся ветер набросился на Оливию, как только она выскочила на улицу. Он растрепал ее соломенные волосы.
– Отойди подальше от здания! – крикнул промчавшийся мимо Крашенинников. Он бежал в казарму…
– Миша! – отчаянно завопила Оливия.
– Отойди подальше! Я сейчас! – раздался его голос уже из холла.
Она не хотела отходить. Она хотела броситься за своим мужчиной. Но страх удерживал ее на месте. Впрочем, ожившая под ногами земля дарила жуткое ощущение, что нигде в этом мире нет безопасного места. Все, что она сейчас могла сделать, так это только надеяться, что землетрясение стихнет или что сейчас Миша и Антонио выскочат из этого чернеющего перед ней входа в древнюю казарму. Но землетрясение продолжалось, а их все не было видно.
Огромное здание стонало и странно хрустело под натиском давившей из земных недр стихии. Масляная лампа сорвалась с крючка, на который ее повесил Квалья, и стремительно полетела вниз, лопнув огненным шаром в нескольких шагах от Собески. Она ощутила себя снова в том страшном дне, когда над Авачинской бухтой взорвалась термоядерная боеголовка. Их вертолет падал… Пилот пытался использовать эффект авторотации[21], чтобы смягчить удар… Он спас всех, но не себя…
И вот сейчас новая катастрофа. И кто из выживших в той погибнет теперь?..
Ей казалось, что все это длится вечность. Содрогание и гул земли, зашумевшая бухта, ветер и ожидание того, как они выберутся, наконец, к ней, на улицу или… самое страшное… Как здание рухнет, погребя под своими руинами единственных оставшихся близких ей людей…
Забежав на третий этаж, Крашенинников замер, в недоумении глядя на спину своего друга Антонио. Вокруг все тряслось и дрожало. Стонущее здание грозилось рухнуть, а тот сидел у окна и таращился в подзорную трубу.
– Антон! Ты совсем охренел?!
Квалья пренебрежительно отмахнулся:
– Убирайся, Миша! Зачем ты вернулся?! Здесь опасно!
– Вот именно, идиот! Я за тобой пришел!
– Vattene[22], я сам о себе могу позаботиться!
Михаил подскочил к нему, грубо схватил, несмотря на то, что итальянец был заметно крупнее, и поволок к выходу, закинув одну его руку себе через плечо.
– Stronzo[23], – проворчал со злобой Крашенинников.
Антонио с изумлением уставился на друга.
– Ты когда успел выучить итальянский? И вообще, какого черта ты делаешь? Ты теряешь время!
– Лучше заткнись!..
Похоже, главная беда все-таки случилась здесь. Александр постоянно озирался, но судя по тому, что множество факелов двигалось к руинам пятиэтажки, в других районах поселка таких разрушительных последствий не было. У самого же дома на улице Владивостокской, вернее, у того, что от него осталось, царила суета. Люди растаскивали обломки. К руинам подводили коней, чтоб оттаскивать бетонные куски панелей, чья тяжесть непосильна для людей. Перепуганные землетрясением животные упрямились, фыркали и даже вставали на дыбы, вызывая гневные окрики хозяев. Завалы уже обнюхивали местные собаки, чтобы своим лаем дать людям понять, где приблизительно под обломками есть человек.
Все происшедшее ввело на какое-то время Александра в шоковое состояние. Казалось, ничего его не способно так поразить после того взрыва и вызова, что бросил он с друзьями главарям банд. Но сегодня природа напомнила о себе не своими щедрыми дарами, которыми богата Камчатка. Она напомнила, кто истинный хозяин на планете. И ничтожно все перед ее силой. Да, были сильны когда-то и люди. Но парадокс ее силы в том, что она способна только на самоубийство. И вот сегодня планета намекнула тем немногим, кто еще жив, что она в два счета покончит с ними, если будет в совсем хреновом расположении духа.
Цой дернул себя за бороду, заставляя выйти из оцепенения. Он один из лидеров, и община не должна видеть его вытаращившим глаза и разинувшим рот от шока.
– Цой… жив? – послышался сзади голос.
Александр обернулся. К нему, сильно хромая, подошел Андрей Жаров. Он прижимал ладонь ко лбу, лицо его было залито кровью.
– Жар, а с тобой что за хрень случилась? – воскликнул Саша.
– Когда все началось, сиганул из окна. Как видишь, не очень удачно. Когда нам было по двенадцать лет, такие трюки у нас получались лучше, да, старик? – Он попытался усмехнуться и тут же скорчился от боли.
– Брат, тебе в лазарет надо…
– Некогда. Я здесь покомандую спасательными работами… Слушай, Саня… Женька и Никита сейчас носятся по всему поселку. Проверяют обстановку и выясняют последствия… Пожалуйста, сходи на завод. Посмотри, что там… И это… Отправь кого-нибудь в Вилючинск. Если у них все в порядке, то пусть пришлют нам человек двадцать и лошадей. Нам завалы надо разобрать как можно скорее… Там люди…
– Все сделаю, Жар. Ты Оксанку мою не видел?
– В лазарете она…
– Что с ней?! – воскликнул Цой.
Андрей снова скорчился от боли, взглянул на свою ладонь и опять прижал к серьезной ссадине на лбу.
– В порядке она. Просто медикам помогает. Раненых полно…
– Ладно, я все сделаю. Но ты иди в лазарет. Посмотри, люди сами нормально справляются. И без твоих команд…
– Мы должны быть с людьми, Саня. Всегда…
– Да ты рожу свою видел?!
– Когда мы вырезали банду Сташко Лютого, меня сильнее покоцали. И тебя, кстати, тоже. Все, Сань, иди на хрен…
Жаров направился к развалинам пятиэтажки.
Александр проводил его взглядом, затем осмотрелся. У старого железного гаража заметил несколько велосипедов и, оседлав один из них, поехал в сторону завода. Динамо-генератор вращался от колеса, что позволило включиться фаре. Двигаясь по дороге, ведущей от разрушенного дома вниз, к центру поселка, он наткнулся на пару всадников и остановился.
– Ермалавичюс, Гущин! Вы же в патруле сегодня, так?
– Да, Цой, все так. Только мы решили помочь на разборе завалов…
– Это вы молодцы. Ермалавичюс, отдай своего коня Гущину. Гущин, веди коней к развалинам. Они там нужны. Но отдай автомат напарнику.
Ермалавичюс кивнул и спешился. Затем повесил автомат Гущина за спину.
Александр слез с велосипеда и передал его Ермалавичюсу.
– Садись и гони в Вилючинск. Узнай, что у них там происходит. Если у них есть свободные люди, пусть человек двадцать сюда как можно скорее выдвигаются. И пусть возьмут лошадей и машины.
– Все понял…
Оливия не помнила такой гаммы чувств. Панический страх, мгновенно сменившийся эйфорией радости, когда она, наконец, увидела Михаила и Антонио.
Они ругали друг друга. Миша почему-то бранился по-итальянски, Антонио больше по-русски. Квалья волочил ногу и виновато смотрел на Оливию. Наверное, виновато. Слишком темно, чтобы разглядеть, но ей почему-то показалось, что именно так. Страх уступил место радости. И даже подземные толчки почти перестали ощущаться. Все плохое, видимо, позади. Михаил довел Антонио до скамейки и, усадив его туда, подбежал к Оливии и крепко обнял.
– Миша, нет ничего страшней, чем мысль, что я вдруг могу потерять тебя, – прошептала она, прижимаясь к Крашенинникову.
– Все хорошо, милая. Я здесь, – ответил он.
Квалья взглянул на них, вздохнул и отвернулся…
В этот момент земля содрогнулась снова. Но на сей раз это было не землетрясение. Это дало о себе знать очередное последствие стихии. Здание северной казармы, в которой когда-то находился строительный батальон, начало рушиться. Сначала медленно, будто нехотя и сопротивляясь из последних остатков сил, оно стало крениться вперед, при этом внутри грохотали разрываемые и падающие перекрытия, лестничные пролеты и стены. Затем неумолимая сила земного тяготения заставила рухнуть все, подняв облако бетонной пыли, кружащей в завихрениях воздуха.
Михаил прикрыл собой Оливию от пыли и долетающих даже сюда мелких обломков. Через несколько мгновений все стихло. Ну, почти все. Их сердца продолжали бешено биться, а взгляды устремились на среднюю казарму. На их дом. Все трое ждали, что сейчас настанет и его очередь рухнуть. Но почему-то они совсем забыли, что стоят в опасной близости от здания. Их охватило такое оцепенение, что они даже не заметили, как позади них на велосипеде в сторону Вилючинска промчался вооруженный человек.
Казарма не рухнула. Но страх не проходил. Вокруг все стихло, и только из поселка раздавался лай собак и другой шум.
– Там, наверное, помощь нужна, – тихо сказал Квалья.
– Они мне запретили десять дней приходить в общину, – отрезал Михаил.
– Миша, это твои соотечественники.
– Да, которые обещали меня пристрелить, если я нарушу запрет.
Крашенинников и Собески опустились на скамейку рядом с Антонио. Страх за свой дом не отпускал, и они продолжали на него смотреть.
– Больше века назад у меня на родине произошло чудовищное землетрясение, – заговорил Антонио. – Страшная катастрофа практически уничтожила Мессину и Калабрию[24]. В те дни в Средиземном море находилась ваша военная эскадра Балтийского флота. Русские моряки были первые, кто пришел нам на помощь в тот страшный час.
– Правда? – устало вздохнул Крашенинников. – Я не знал об этом.
– Мало кто об этом знал и помнил, – покачал головой Квалья. – Очень хорошо в человеческой памяти отпечатываются войны. Войны, войны и войны. Осада Трои, Ганнибал у ворот, Галльская война, Война Алой и Белой розы, Тридцатилетняя, Столетняя… Наполеоновские войны, гражданские войны, мировые войны. Среди всего этого так легко забыть истинное проявление человеческой сути – стремление помочь тем, кто попал в беду, невзирая на оттенки кожи, разрез глаз и языки, что вас разделяют. На меня запрет не распространяется. Я должен туда пойти и помочь…
Он поднялся, сделал один неуверенный шаг, затем еще один и тут же рухнул на скамейку, скривившись не то от боли, не то от отчаянного осознания своей неполноценности. Без трости он совсем не мог идти.
– Cazza rola! – выругался Квалья, потирая искалеченную ногу. – Я бесполезный кусок мяса. Ты не должен был за мной возвращаться…
– Да что на тебя нашло вообще?! – заорал Михаил. – Почему ты остался в доме?!
– Потому что пока я спустился бы с третьего этажа и вышел на улицу, здание могло рухнуть множество раз. Какой в этом прок? Уж лучше остаться и наблюдать за вулканом. Это все, на что я способен. Это все, понимаешь? Тебе запретили ходить в общину. А нам надо пополнять запасы пищи на зиму. Тебе нельзя ходить в сопки из-за медведя. Тебе нельзя присоединяться к добытчикам из общины. И не лучшей мыслью будет отправлять к ним вместо тебя Оливию. А я вообще ни на что не гожусь!
– Господи, какую несусветную чепуху ты несешь, Антон! – продолжал негодовать Крашенинников. Но его перебила Оливия:
Читать бесплатно другие книги:
