Похитители снов Стивотер Мэгги
Голос Ганси зазвучал низко и гневно.
– В какой-то момент это перестает быть обма… нет, ты прав. Прав. Я совершенно ничего не понимаю. Не понимаю и не пойму.
Адам, видимо, провел параллель между снижением платы за комнату и повышением платы за обучение. Сделать это было несложно, Адаму вполне хватило бы мозгов. Так же было несложно приписать это Ганси. Если бы Адам, впрочем, поразмыслил спокойно, он догадался бы, что именно у Ронана множество связей с приходом Святой Агнессы. И что тому, кто стоял за снижением квартплаты, пришлось явиться к секретарю прихода с пачкой наличных и огненным желанием склонить миссис Рамирес ко лжи. Если принять всё это во внимание, в воздухе буквально повисало слово «Ронан».
Но быть Ронаном Линчем значило пользоваться приятной репутацией человека, который, по общему мнению, не способен сделать никому ничего хорошего.
– Это был не я, – сказал Ганси, – но я рад, что получилось именно так. Ладно. Думай что хочешь.
Ронан знал, как выглядит маска, которая вот-вот разлетится на кусочки. Он достаточно часто видел это в зеркале. Адам был сплошь покрыт трещинами.
Ной, стоявший рядом с Ронаном, удивленно сказал «ой».
И исчез.
Стеклянный шар упал на пол на том месте, где раньше был Ной, оставил на линолеуме влажное овальное пятно и покатился прочь. Бензопила, испугавшись, укусила Ронана. Он сильно сжал ее, когда отпрянул от источника звука.
Продавщица сказала:
– Так.
Она не видела, что произошло. Но явственно поняла, что дело нечисто.
– Не волнуйтесь, – громко сказал Ронан. – Я заплачу.
Он никому не признался бы, как у него колотилось сердце.
Ганси с озадаченным видом резко обернулся. Эта картина – отсутствие Ноя и уродливый стеклянный шар, наполовину закатившийся под полку, – не требовала никаких разъяснений. Ганси сказал Адаму:
– Подожди.
Всё тело Ронана вдруг похолодело. Не то что он слегка замерз; он полностью заледенел. От такого холода пересыхает во рту и замедляется кровь. Онемели пальцы на ногах, потом на руках. Бензопила издала испуганный скрипучий крик.
– Керау!
Ронан коснулся замерзшей ладонью ее головы, утешая Бензопилу, хотя самому ему было очень тревожно.
А затем в виде размытой картинки – как будто включили электричество – появился Ной. Он вцепился в руку Ронана, и тот почувствовал, как по жилам заструился холод: Ной вытягивал тепло, чтобы стать видимым. Вокруг повеяло идеальным летним воздухом. Так пахло в лесу в тот день, когда умер Ной.
Они все знали, что при первом появлении он способен понизить температуру вокруг себя, но нынешний масштаб их удивил.
– Ого! Ты бы хоть спросил сначала, придурок, – сказал Ронан.
Но не стал отталкивать Ноя.
– Что это было?
У того расширились глаза.
Ганси сказал Адаму:
– Я перезвоню.
Продавщица поинтересовалась:
– Вы там уже закончили?
– Почти! – отозвался Ганси своим ободряющим медовым голосом, засовывая телефон в задний карман. – Сейчас приду за бумажными полотенцами. Так, что здесь происходит? – прошипел он, обращаясь к Ронану и Ною.
– У Ноя отгул.
– Я потерял… – запинаясь, произнес тот. – Не было воздуха. Она пропала. Линия…
– Силовая линия? – уточнил Ганси.
Ной пьяно кивнул – это выглядело так, как будто он одновременно пожал плечами.
– Ничего… для меня не осталось.
Выпустив руку Ронана, он встряхнул кистями.
– Всегда пожалуйста, – проворчал Ронан.
Он по-прежнему не чувствовал пальцев на ногах.
– Спасибо. Я не хотел… ты был рядом. О! Блеск.
– Да, – сердито ответил Ронан. – Блеск.
Ганси быстро подобрал треснувший снежный шар и зашагал к прилавку. Он вернулся с чеком и рулоном бумажных полотенец.
Ронан спросил:
– Что там с Пэрришем?
– Он видел у себя в комнате женщину. Якобы она пыталась с ним заговорить. Он, кажется, немного испугался. Очевидно, силовая линия дала скачок.
Ганси не стал говорить: «Ну или нечто ужасное случилось с Адамом в тот день, когда он принес себя в жертву в Кабесуотере. Может быть, он испортил жизнь всей Генриетте, пробудив силовую линию». Они это не обсуждали. И не вспоминали, что Адам в ту ночь угнал «Камаро». Что он, по сути, сделал то, чего Ганси просил не делать. Если Адам сходил с ума из-за своей гордости, Ганси сходил с ума из-за Адама.
Ронан эхом отозвался:
– Дала скачок. Так. Да, наверное.
Все соблазны «Доллар-сити» развеялись. Ганси первым зашагал к выходу, а Ной сказал Ронану:
– Я знаю, почему ты злишься.
Ронан издевательски ухмыльнулся, хотя сердце у него так и колотилось.
– Ну, объясни мне, пророк.
Ной ответил:
– Не мое дело рассказывать чужие секреты.
10
– Я подумал – почему бы тебе не поехать со мной, – осторожно сказал Ганси через два часа.
Он прижал телефон плечом к уху, разворачивая на полу Монмутской фабрики большой рулон бумаги. Многочисленные низко висящие лампы освещали ее, как прожектора.
– К маме на вечеринку. Если ты это переживешь, можно будет выбить тебе стажировку.
Адам ответил не сразу. Трудно было сказать, раздумывает он или злится.
Ганси продолжал раскручивать рулон. Это была распечатка силовой линии со случайно заинтересовавшегося ею спутника. Понадобилась куча денег, чтобы склеить все куски изображения, а затем распечатать их в цвете, но оно того стоило – вдруг он заметил бы какую-нибудь странность. В любом случае они могли использовать эту штуку, чтобы отмечать этапы поисков. Ну и потом, она была красивая.
Из комнаты Ронана донесся смех Ноя. Они с Ронаном швыряли различные предметы из окна второго этажа на парковку.
Послышался грохот.
Ронан сердито повысил голос.
– А вот это не надо было!
– Я попробую отпроситься с работы, – ответил Адам. – Меня, наверное, отпустят. Ты уверен, что это нужно?
Ганси с облегчением сказал:
– Да!
Он подтянул стул к углу распечатки, которая пыталась свернуться обратно. Другой угол Ганси прижал «Триадами острова Британии».
– Блу звонила? – спросил Адам.
– Она же на работе.
Шурх-шурх. Ганси толкнул свиток ногой, чтобы распрямить. Было на удивление приятно видеть километры леса, гор, рек, разворачивающиеся прямо на полу. «Будь он богом, – подумал Ганси, – именно так он создавал бы новый мир. Раскатывая его, как ковер».
– Да. Я просто… Она никогда ничего тебе не говорила про меня?
– Что, например?
Долгое молчание.
– Ну, типа, про поцелуи.
Ганси молчал. Вообще-то Блу много говорила ему про поцелуи. В частности, что ей всю жизнь твердили, будто она убьет своего возлюбленного, если поцелует его. Странно было вспоминать теперь ту минуту. Тогда Ганси не поверил Блу. Теперь бы поверил. Она была причудливым, но благоразумным созданием. Как утконос. Или круглый сэндвич, вроде тех, что подают на изысканных вечеринках.
А еще она попросила Ганси не передавать Адаму ее слова.
– Поцелуи? – уклончиво переспросил он. – Что у вас происходит?
Из комнаты Ронана вновь донесся грохот, а за ним – смех. Ганси подумал, что, наверное, надо их остановить, пока не подъехали машины с мигалками.
– Не знаю. Она не хочет целоваться, – ответил Адам. – Пожалуй, я ее не виню. Я сам не знаю, что делаю.
– А ты спрашивал, почему она не хочет? – поинтересовался Ганси, хотя не желал слышать ответ.
Этот разговор вдруг сразу утомил его.
– Она сказала, что еще слишком молода.
– Наверно, так и есть.
Ганси понятия не имел, сколько лет Блу. Он знал, что она перешла в последний класс. Ей могло быть и шестнадцать, и восемнадцать. Или двадцать два, просто она была маленького роста и отставала в учебе.
– Я не знаю, Ганси. Это вообще похоже на что-то серьезное? У тебя было гораздо больше девушек, чем у меня.
– Сейчас-то никого нет.
– Кроме Глендауэра.
Ганси не стал спорить.
– Слушай, Адам. Мне кажется, дело не в тебе. По-моему, ты ей нравишься.
Адаму явно не понравился ответ, потому что он промолчал. И это дало Ганси время припомнить ту минуту, когда он впервые подошел к Блу в «Нино» от имени Адама. И какой крах потерпел. С тех пор он успел придумать десяток различных способов сделать это лучше.
Какие глупости. Всё ведь наладилось, не так ли? Блу и Адам обрели друг друга. То, что Ганси выставил себя призовым идиотом в день их первой встречи, ничего не изменило.
– Ни за что! – крикнул Ной, но без особой уверенности.
Он уже почти смеялся.
– Ни за что…
Ганси пихнул рулон с такой силой, что тот вылетел из круга света. Ганси встал и подошел к окну на восточной стене. Облокотившись о раму, он прижался лбом к стеклу и уставился на обширное черное пространство Генриетты.
Некогда ему приснилось, как он нашел Глендауэра. Это был не вполне момент находки, а, вероятно, следующий день. Ганси прекрасно помнил ощущение. Не радость – скорее, отсутствие боли. Он не мог забыть ту легкость. Свободу.
– Не хочу, чтобы всё пошло наперекосяк, – наконец сказал Адам.
– У вас всё плохо?
– Нет. Наверное, нет. Но почему-то всегда так получается.
Ганси наблюдал, как исчезают крохотные огоньки фар на выезде из Генриетты; они напомнили ему о миниатюрной копии города на Монмутской фабрике. В темноте сверкнули первые (незаконные) фейерверки.
– Ну, она не совсем девушка. То есть, конечно, она девушка. Но не так, как раньше, когда я с кем-то встречался. Это… Блу. Сам спроси у нее. Мы же видимся каждый день. Хочешь, чтобы я поговорил с ней?
Он точно, стопроцентно, абсолютно искренне этого не желал.
– Я плохо умею разговаривать, Ганси, – серьезно сказал Адам. – А ты хорошо. Может… может… ну, если естественным образом разговор зайдет?
Ганси опустил плечи. Его дыхание затуманило стекло.
– Конечно.
– Спасибо… – Адам помолчал. – Мне так хочется, чтобы хоть что-нибудь в жизни было легко.
«А уж мне-то».
Дверь комнаты Ронана распахнулась. Цепляясь за косяк, ее хозяин выглянул и посмотрел мимо Ганси. Он выглядел одновременно как нынешний опасный Ронан и как тот, другой, более жизнерадостный, каким он был, когда Ганси с ним впервые познакомился.
– Ной тут?
– Подожди, – сказал Ганси Адаму. И повернулся к Ронану: – С какой стати он должен быть тут?
– Ни с какой. Вообще, – ответил Ронан и захлопнул дверь.
Ганси вновь обратился к Адаму:
– Извини. У тебя еще остался тот костюм?
Ответ Адама заглушило стуком распахнувшейся двери. Ввалился Ной. Уязвленным тоном он заявил:
– Ронан выкинул меня из окна!
Из-за закрытой двери раздался голос Ронана:
– Ты уже мертвый!
– Что там творится? – поинтересовался Адам.
Ганси смерил Ноя взглядом. Выглядел тот не хуже прежнего.
– Понятия не имею. Переночуй у нас, а?
– Не сегодня, – ответил Адам.
«Я теряю его, – подумал Ганси. – Уступаю его Кабесуотеру».
Он думал, что, если держаться подальше от леса, ему удастся сохранить прежнего Адама, отсрочить последствия поступка, совершенного в тот вечер, когда всё пошло наперекосяк. Но, очевидно, усилия были напрасны. Кабесуотер забрал бы его так или иначе.
Ганси сказал:
– Ладно. Галстук не забудь.
11
В ту ночь Ронану снились деревья.
Огромный старый лес, дубы и платаны, которые пробивались сквозь холодную горную почву. Листья трепетали на ветру. Ронан ногами чувствовал размеры горы. Ее древность. Далеко внизу он ощущал биение сердца, охватывавшее весь мир – медленное, сильное, непреклонное.
Он и раньше здесь бывал – много раз. Он вырос с этим повторяющимся лесным сном. Его корни переплелись с венами Ронана.
Воздух двигался вокруг, и в ветре он слышал свое имя.
Ронан Линч Ронан Линч Ронан Линч
Не было никого, кроме Ронана, деревьев и того, что им снилось.
Он танцевал на лезвии ножа между сном и явью. Когда ему снились такие сны, Ронан был королем. Мир принадлежал ему. Хочешь – ломай, хочешь – жги.
«Ронан Линч, Грейуорен. Tu es Greywaren»
Этот голос доносился отовсюду и из ниоткуда. От слова «Грейуорен» Ронан покрылся мурашками.
– Девушка? – позвал он.
Она была там – настороженно выглядывала из-за ствола. Когда она впервые приснилась Ронану, у нее были длинные волосы цвета меда, но через несколько лет она обзавелась короткой озорной стрижкой, которая почти полностью скрывалась под белой шапочкой. Ронан взрослел, а Девушка не менялась. Почему-то она напоминала ему старые черно-белые фотографии нью-йоркских рабочих. У нее был такой же сиротливый взгляд. В присутствии Девушки Ронану становилось легче выносить вещи из снов.
Он протянул к ней руку, но Девушка вышла из-за дерева не сразу. Сперва она со страхом посмотрела по сторонам. Ронан не винил ее. В его голове водились жуткие вещи.
– Ну же…
Он еще не знал, что хотел забрать из этого сна, но чувствовал себя таким живым и бодрым, что вряд ли его ждали какие-то трудности. Но Девушка-Сирота оставалась вне досягаемости и стояла, цепляясь пальцами за кору.
– Ронан, manus vestras! – сказала она.
«Ронан, твои руки!»
Его кожа шевелилась и дрожала, и он понял, что покрыт осами – теми самыми, которые убили Ганси много лет назад. На сей раз их было не так много, всего несколько сотен. Иногда Ронану снились целые машины, полные ос, дома, полные ос. Мир, полный ос. Иногда во сне они убивали и Ронана.
Но только не сегодня. Только не теперь, когда он был самым ядовитым существом в этом лесу. Когда сон стал податливой глиной в его руках.
«Это не осы», – подумал Ронан.
И они исчезли. Когда он поднял руки, его пальцы были покрыты малиновыми божьими коровками, похожими на капли крови. Они взвились в воздух, оставив за собой свой едкий летний запах. Каждое крыло звучало, говоря с ним на простом языке.
Девушка-Сирота, неизменно робкая, появилась, лишь когда они улетели. Они с Ронаном переходили из одной части леса в другую. Она снова и снова мурлыкала припев какой-то популярной песни, а деревья бормотали над головой:
«Ронан Линч, loquere pro nobis».
«Говори за нас».
Он вдруг увидел покрытый прожилками камень, высотой почти с себя. У его подножия росли колючки и ягоды. Камень был знакомый – и слишком монолитный для грезы. Ронан ощутил легкое сомнение. Он видел сон, или это было воспоминание? Это происходило на самом деле?
– Ты спишь, – напомнила ему девушка по-английски.
Он уцепился за ее слова, чтобы вновь стать королем. Стоя перед камнем, Ронан понял, что должен сделать – то, что уже некогда сделал. Он знал, что будет больно.
Девушка отвернула в сторону свое узкое лицо, когда Ронан схватился за колючие ветки. Каждый шип был осиным жалом, боль грозила разбудить его. Но он сжимал пальцы, пока они не покрылись ягодным соком и кровью, темной, как татуировка у него на спине. Затем медленно принялся выводить слова на камне.
Arbores loqui latine. Деревья говорят на латыни.
– Однажды ты уже это сделал, – сказала девушка.
Время представляло собой круг, колею, старую пленку, которую Ронан не уставал проигрывать.
Голоса шепнули: «Gratias tibi ago». «Спасибо тебе».
Девушка сказала:
– Не забудь очки!
Ронан проследил ее взгляд. Среди цветов, сломанных ветвей и опавших листьев, поблескивая, лежало что-то белое. Когда он выпутал этот предмет, на него взглянули слепые солнечные очки Кавински. Ронан провел пальцем по гладкой пластмассовой поверхности, подышал на темные стекла. Он делал это, пока не ощутил каждую мелочь – даже круглую поверхность крошечного винтика на дужке. Сон – воспоминание – реальность.
Ронан поднял глаза на девушку. Она как будто испугалась. Впрочем, она всегда выглядела испуганной. Сонный мир был жутким местом.
Девушка сказала:
– Возьми меня с собой.
И он проснулся.
В ту ночь Серому Человеку приснилось, что его ударили ножом.
Поначалу он чувствовал каждую рану отдельно. Особенно первую. Он был цел и нерушим, а потом эту целостность нарушил нож-вор. Первый удар оказался самым страшным. На полдюйма выше левой ключицы. Он за полвздоха пригвоздил Серого Человека к земле.
Второй удар пришелся ближе к выпуклости плеча – лезвие соскользнуло с ключицы. Потом – на два дюйма ниже пупка. В живот. Еще одна рана и еще.
Скользко.
Затем Серый Человек стал нападавшим. Рукоять в его руке была ребристой и надежной. Он целую вечность тыкал ножом этот кусок мяса. Он родился, когда начал, и умер, когда закончил. Укус ножа поддерживал его в живых – только та секунда, когда лезвие рассекало очередной участок кожи. Сопротивление – а затем ничего. Поймай и отпусти.
Затем он сам сделался ножом. Нож в воздухе – вдох, – а затем вошедший в плоть клинок, затаивший дыхание. Он ненасытно жевал и никак не мог удовлетвориться. Голод служил определением вида, и в своем роде он был лучшим.
Серый Человек открыл глаза.
Посмотрел на часы.
А потом повернулся на бок и продолжил спать.
В ту ночь Адаму ничего не снилось.
Свернувшись на матрасе, он накрывал лицо горячей от солнца рукой. Иногда, если зажать рот и нос, почти на грани удушья, ему удавалось заснуть.
Но на сей раз уснуть Адаму не позволяли раскаяние и память о кратком видении. Неправильность и безжизненность той женщины буквально висели в воздухе. Или у него в голове.
«Что я сделал?»
Адам в достаточной мере бодрствовал, чтобы думать о доме – «это не твой дом и никогда не был домом, те люди не существовали, а если существовали, они ничего не значат для тебя» – и о лице Блу в ту минуту, когда он сорвался. Он в достаточной мере бодрствовал, чтобы припомнить запах леса в ту минуту, когда он принес в жертву себя. Чтобы задуматься, не принимал ли он всю жизнь неверные решения. Возможно, он сам был неверным решением. Еще до того как родился.
Адам хотел, чтобы лето закончилось. По крайней мере, в Агленби он мог открыть последнюю страницу и увидеть отметку. Конкретное доказательство своего успеха в чем-то.
Он в достаточной мере бодрствовал, чтобы задуматься о приглашении Ганси. «Выбить тебе стажировку». Адам знал, что Ганси пытался оказать ему услугу. Портило ли это ситуацию? Он так долго говорил «нет», что не знал, когда сказать «да».
«Возможно, – произнесла крошечная и неизменно бдительная часть его души, – возможно, это всё в любом случае окажется напрасно. Стоит им увидеть грязь Генриетты у тебя под ногтями».
Адаму не понравилась осторожность, с которой Ганси заговорил об этом. Он словно ходил вокруг него на цыпочках, точь-в-точь как сам Адам привык ходить вокруг отца.
Он нуждался в кнопке перезапуска. Нажать на Адам Пэррише кнопку и начать сначала.
Адам не спал, а когда заснул, то не видел снов.
12
На следующее утро Блу штудировала летний список литературы, когда Джими, ее тетка, пронесла через комнату тарелку, полную тлеющих растительных остатков. Джими, мать Орлы, была такой же высокой, но в несколько раз шире. Она также обладала грацией Орлы, иными словами, стукалась бедрами обо все предметы мебели. И каждый раз приговаривала «да чтоб тебя» и «провались оно». Это звучало хуже, чем настоящие ругательства
Блу подняла мутные глаза от страницы. Ноздри у нее защипало от дыма.
– Что ты делаешь?
– Окуриваю, – ответила Джими.
Она поднесла тарелку к парусиновым деревьям, которые Блу приклеила на стены, и подула на дымящиеся травы, чтобы направить дым на коллажи.
– Эта ужасная женщина оставила повсюду массу негативной энергии.
«Ужасная женщина» – это была Нив, сводная тетка Блу, которая исчезла некоторое время назад, после занятий черной магией на чердаке. А окуривание представляло собой использование дыма позитивных трав, способных изгнать «плохую» энергию. Блу всегда считала, что есть гораздо более продуктивные способы добиться благосклонности растений, нежели поджигать их.
Джими помахала лавандой и шалфеем перед носом у племянницы.
– Священный дым, очисти душу этой девушки, что сидит передо мной, и придай ей здравого смысла.
– Эй! – запротестовала Блу, садясь. – Я считаю себя достаточно благоразумной, спасибо! Там что, полынь? Вообще-то я занята.
Джими часто говорила, что полынь усиливает ее экстрасенсорные способности. Она, очевидно, не возражала против временного изменения сознания. Мрачно, совсем как Орла, она произнесла:
– Нет. Твоя мать мне бы не позволила.
Блу мысленно поблагодарила Мору. Ганси и Адам собирались заехать на Фокс-Вэй, и меньше всего ей хотелось отвечать за то, что у них помутится в голове. Блу также задумалась, собирается ли Адам извиняться.
– В таком случае, – сказала Блу, – не окуришь ли заодно и мою кладовку?
Джими нахмурилась.
Читать бесплатно другие книги:
