Две жизни Лидии Бёрд Силвер Джози

Josie Silver

The Two Lives of Lydia Bird

© 2020 by Josie Silver

© Т. В. Голубева, перевод, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2020

Издательство Иностранка®

* * *

Пролог

Большинство поворотных моментов случаются в жизни неожиданно. Иногда они проскальзывают и вовсе незамеченными, только позже вы поймете, что произошло нечто важное, если вообще поймете. Например, вы в последний раз несли своего маленького ребенка на бедре. Вы случайно обменялись взглядами с незнакомцем, и вот он уже ваш лучший друг на всю жизнь. Летом по внезапному порыву вы взялись за какую-то работу, а потом занимались ею последующие двадцать лет. Так и я вовремя не поняла, что моя жизнь совершила крутой поворот, когда 14 марта 2018 года в 18:47 зазвонил мой мобильный телефон. Помню, как выругалась себе под нос, потому что в волосах застряла одна из бигуди на липучках, а я уже опаздывала.

– Алло?

Я не могла сдержаться и улыбнулась, включив громкую связь, а Фредди почти кричал, потому что где-то за его спиной грохотали автомобили.

– Говори! – зажав в зубах заколку для волос, как можно громче произнесла я.

– Лидс, слушай, у Джоны что-то с машиной. Я собираюсь развернуться и заехать за ним. Ничего страшного, это максимум минут на десять.

Я порадовалась, что он не рядом и не видит моих вытаращенных глаз. Не принцесса ли Диана говорила, будто бы в ее браке всегда было трое? Я понимаю ее, поскольку в моей жизни творилось то же самое. Конечно, мы еще не были женаты, но дело шло к тому. Мы с Фредди Хантером обручились, и официально я была почти самой счастливой девушкой в мире. А почти самая счастливая именно потому, что нас всегда было трое. Я, Фредди и чертов Джона Джонс.

Конечно, и у меня день не проходил без обязательного сеанса болтовни с моей сестрой, но Элли ведь не валялась постоянно на нашем диване, попивая чай и привлекая мое внимание. Правда, нельзя сказать, чтобы лучший друг Фредди был таким уж требовательным. Он по большей части проводил время в расслабленном горизонтальном положении и даже вполне мне нравился. Только вот я предпочла бы видеть его несколько реже, понимаете? Например, сегодня вечером. Фредди пригласил Джону на обед, даже не подумав спросить сначала меня, хотя это и мой день рождения.

Я выплюнула заколку, прекратила борьбу с липучкой и вместо того рассерженно схватила телефон:

– О боже, Фредди, разве ты обязан?! Стол в ресторане «У Альфредо» заказан на восемь, и тебе прекрасно известно, что он не будет держать место, если мы опоздаем!

Я уже знала это по собственному горькому опыту: рождественский обед с сослуживцами обернулся катастрофой, когда наш микроавтобус прибыл к ресторану на десять минут позже нужного времени и в итоге мы все отправились в «Макдоналдс». А сегодня обед в честь моего дня рождения, и я была более чем уверена, что мою маму не обрадуют биг-бургеры вместо феттучини с цыпленком.

– Остынь, Золушка, на бал ты не опоздаешь! Обещаю!

В этом весь Фредди. Он не воспринимал жизнь всерьез даже в тех редких случаях, когда это стоило бы делать. В его мире время было эластичным. Фредди мог его растягивать в соответствии с собственными нуждами. Или, как в данном случае, в соответствии с нуждами Джоны.

– Ладно, – вздохнула я, сдаваясь. – Только о времени не забывай, очень тебя прошу.

– Понял, – ответил он, уже включая радио в машине. – Ни за что!

В спальне стало тихо, а я задумалась: заметит ли кто-нибудь, если просто отрезать клочок волос, намертво запутавшийся в бигуди.

Тогда он и случился. Поворотный момент моей жизни, незаметно проскользнувший мимо меня 14 марта 2018 года в 18:47.

2018 год

Наяву

Четверг, 10 мая

Фредди Хантер, известный также как великая любовь моей жизни, умер пятьдесят шесть дней назад.

Вот только я проклинала его за то, что он опаздывает и губит тем самым обед в честь моего дня рождения, а в следующее мгновение уже пыталась понять, почему в моей гостиной появились две женщины-полицейские и одна из них что-то бормочет, держа меня за руку. Я смотрела на ее обручальное кольцо, потом на свое собственное.

– Фредди не может умереть, – повторяла я. – Мы женимся в следующем году.

Наверное, это сработала самозащита, поскольку мне трудно точно вспомнить, что происходило потом. Вроде ехала в полицейской машине с синими огнями в отделение скорой помощи. Сестра поддерживала меня, когда уже в больнице у меня подгибались ноги. Помню, что повернулась спиной к Джоне Джонсу, едва он появился в комнате ожидания, и на нем не было ни царапины, лишь рука висела на повязке и глаз скрыт под бинтами. Разве это справедливо? В машину сели двое, а вышел из нее только один. Помню еще, что на мне было тогда – новая зеленая блузка, купленная специально для обеда. Потом я отдала ее в благотворительный магазин – не могла больше ее видеть.

C того ужасного дня я бесчисленное множество раз напрягала мозг, стараясь припомнить каждое слово из последнего разговора с Фредди, но только и всплывало, как ворчала на него, боясь опоздать в ресторан. Позже пришли и другие мысли. Может, он так спешил, чтобы порадовать меня? Это я виновата в аварии? Боже, как бы мне хотелось сказать ему, что я люблю его! Если бы знала, что говорю с ним в последний раз в жизни, я бы это сказала, конечно же сказала! А еще хотелось, чтобы он просто прожил достаточно долго и мы бы поболтали еще раз… но тут же думала, что вряд ли мое сердце смогло бы это выдержать. Наверное, это только к лучшему, что, когда вы в последний раз делаете что-то, такой момент пролетает, не заявив о себе. Тот последний раз, когда мама забирала меня из школы и ее рука ласково сжимала мою маленькую руку… Тот последний раз, когда отец вспомнил о моем дне рождения… И тот последний раз, когда я болтала с Фредди Хантером, а он спешил встретиться со мной в двадцать восьмой день моего рождения. И какими были его последние слова? «Ни за что». Эта его дурацкая манера бросать ничего не значащие фразы… а теперь они вдруг обрели для меня глубокий смысл.

Впрочем, это было именно в духе Фредди – что-то обещать на лету. Он обладал огромной жаждой жизни, каким-то удивительно легким к ней отношением, вперемешку с убийственной страстью к соревнованию. Смертельно весело, если хотите. И я не встречала людей с таким даром: точно знать, что и когда нужно говорить. Он обладает – обладал – умением заставить собеседника думать, что он победил, хотя на самом деле именно Фредди получал то, что хотел. Он из тех… он был из тех, кого запоминают надолго, чье имя не забывают, когда уже и сам человек исчез.

А он, черт побери, действительно исчез! Его машина смялась в гармошку, врезавшись в дуб. Мне теперь все время казалось, что на моем горле кто-то туго завязал веревку, не дающую дышать. Я не могла как следует наполнить легкие воздухом, задыхалась и постоянно находилась на грани паники.

Врач наконец-то выписал мне какое-то снотворное – после того, как мама вчера накричала на него в гостиной. Запас на целый месяц. Какое-то новое лекарство, хотя он не был уверен, что следует его прописывать. По его мнению, горе нужно пережить естественным образом. Я не готова была примириться с этой чушью; те же самые слова врач уже говорил пару недель назад: тогда он отказался дать рецепт и отправился домой к своим очень даже живым женушке и детишкам.

То, что я жила по соседству с матерью, оказывалось в разные моменты то благом, то проклятием. Когда она, например, готовила свое знаменитое куриное рагу и приносила его нам – горячее, только что из духовки, – или когда заглядывала по дороге на работу, чтобы холодным ноябрьским утром обрызгать ветровое стекло моей машины антиобледенителем, – ну, в такие моменты это было благом. Но в других случаях… Она могла внезапно появиться в моей спальне, словно мне все еще семнадцать лет. Причем именно в тот момент, когда я мучилась похмельем и высматривала, что бы такое проглотить… Или когда я пару дней не прибиралась в доме и она морщила нос, как будто смотрит на одну из собирательниц мусора из реалити-шоу. Тогда наша жизнь поблизости превращалась в проклятие.

Именно проклятием оказалось расположение нашего жилья, когда я пыталась погоревать в одиночестве, не раздвигая занавесок в гостиной даже в три часа дня. Я бродила в пижаме, которую она видела на мне, проведывая вчера и позавчера. Она готовила чай, который я забывала выпить, и делала сэндвичи, которые я запихивала поглубже в холодильник, пока мама убирала ванную комнату или выносила мусор.

Конечно, я все понимаю. Она яростно защищала меня, особенно в такой момент; напугала врача до смерти, когда тот не желал выписывать снотворное. И я совсем не уверена в пользе этих таблеток, если уж на то пошло. Хотя, видит Бог, мысль о том, чтобы забыться, казалась привлекательной. Не знаю, зачем я приплела здесь Бога; Фредди ведь категорический атеист… То есть всегда был атеистом, а я в лучшем случае не уверена ни в чем. Потому не думаю, что Бог имел какое-то отношение к моей госпитализации в связи с недавно понесенной утратой. Доктор рекомендовал дополнительное лечение, наверное, из-за того, что моя матушка требовала сильных средств вроде валиума и тех новых пилюль, которые расхваливают как более мягкое, более сбалансированное средство. Если честно, мне плевать, что это такое! Я официально считаюсь самой грустной, самой усталой подопытной морской свинкой.

У нас с Фредди потрясающая кровать. Клянусь, это самый настоящий фантастический остров эпических размеров! Отель «Савой» в свое время распродавал за гроши кровати, чтобы освободить место для новых. Сначала люди недоуменно вскидывали брови: вы покупаете чью-то старую кровать? И мама говорила: какого черта вы это делаете? Как будто мы решили купить раскладушку в местном приюте для бездомных. Все эти сомневающиеся явно никогда не останавливались в «Савое». По правде говоря, и я тоже, но зато видела по телевизору их ложа ручной работы и знала, что просто должна заполучить такое. Это была самая удобная кровать на сотни миль в округе, и мы с Фредди бесчисленное множество раз поглощали там завтраки по воскресеньям, смеялись и занимались любовью.

Когда через несколько дней после трагического события мама сообщила, что поменяла там простыни, то невольно вызвала у меня внезапную безумную истерику. Я словно наблюдала за собой со стороны, когда царапала дверцу стиральной машины, рыдая при виде того, как простыни крутятся в барабане, теряя последние слабые следы запаха Фредди.

Мама была вне себя; она пыталась поднять меня с пола, позвала на помощь мою сестру. Кончилось тем, что все мы сидели на голом полу кухни, наблюдая за простынями, и рыдали, ведь это чудовищно несправедливо, что Фредди уже никогда не будет спать на них.

Я не ложилась в кровать после смерти Фредди. Вообще-то, мне кажется, я и вовсе не спала толком с тех пор. Просто дремала иногда; то моя голова падала на стол рядом с нетронутым завтраком, то я сворачивалась на диване под зимним пальто жениха, вот как сейчас, то просто замирала сидя, прислонившись к холодильнику.

– Ну же, Лидс! – теребит меня сестра, мягко сжимая мое плечо. – Идем наверх!

Я смотрю на часы, ничего не соображая, потому что, когда я закрыла глаза, стоял ясный день, но теперь стемнело и кто-то, видимо Элли, включил свет. Для нее такая забота совершенно естественна. Я всегда думала о ней как об улучшенном варианте самой себя. Мы с ней одного роста и одинакового сложения, но она темнее меня – у нее темные волосы и глаза. А еще добрее меня; нередко даже слишком добра во вред себе. Элли проводила со мной большую часть дня. Этим утром заглянула еще и мамина сестра, тетя Джун. Полагаю, мама организовала смены, чтобы знать: я не остаюсь одна больше чем на час-другой. И скорее всего, на ее холодильнике висит расписание, где-то рядом со списком покупок на всю неделю и дневником питания, который она ведет для занятий по похудению. Моя мама очень любит разные списки.

– Наверх куда? – Я немного выпрямляюсь и замечаю стакан с водой и пузырек с пилюлями в руках Элли.

– В постель! – отрезает она с легким оттенком металла в голосе.

– Мне и здесь хорошо, – бормочу я, хотя наш диван не слишком приспособлен для сна. – И вообще еще рано. Мы можем посмотреть… – Я вяло машу рукой в сторону телевизора в углу, пытаясь вспомнить какую-нибудь мыльную оперу, и вздыхаю, раздраженная тем, что мозг не справляется с задачей. – Ну, знаешь, то, где паб, и лысые люди, и шумно…

Сестра округляет глаза и улыбается:

– Ты имеешь в виду «Жителей Ист-Энда»?

– Ну да, именно его. – Я окидываю взглядом комнату в поисках телевизионного пульта.

– Этот сериал уже закончился. И, кроме того, ты не смотрела его по крайней мере лет пять.

– Я смотрю… Там… там еще та женщина с длинными серьгами и… и Барбара Виндзор. – Я вскидываю голову.

Элли закатывает глаза:

– Обе умерли.

Бедняжки, и бедные их семьи…

Элли протягивает мне руку.

– Лидия, пора спать, – говорит она мягко, но твердо, скорее как сиделка, чем как сестра.

Мои глаза обжигает слезами.

– Вряд ли я смогу…

– Сможешь! – решительно заявляет Элли, все так же протягивая мне руку. – И что собираешься делать? Будешь всю оставшуюся жизнь спать на диване?

– А что тут плохого?

Элли садится на краешек дивана рядом со мной и берет меня за руку, положив пилюли на колени.

– Плохого – ничего, но и хорошего тоже. Ведь если бы здесь остался в одиночестве Фредди, а не ты, разве ты не желала бы ему нормально выспаться?

Я киваю. Конечно желала бы.

– Вообще-то, ты являлась бы ему до тех пор, пока бы он этого не сделал, – уточняет сестра, поглаживая мне руку.

И я чуть не задыхаюсь от слез, постоянно душащих меня со дня смерти Фредди.

Элли вытряхивает себе на ладонь ядовито-розовую пилюлю; на этикетке пузырька жирными черными буквами напечатано мое имя. Лидия Бёрд, а дальше непроизносимое название пилюль. Этим меня намерены привести в норму? Несколько недель крепкого сна и я снова буду в полном порядке?

Элли твердо смотрит мне в глаза, а по моим щекам ползут слезы при мысли о том, насколько я эмоционально и физически измотана. Или, по крайней мере, надеюсь на это, так как не думаю, что смогу выжить, если есть еще куда падать. Взяв пилюлю дрожащими пальцами, я кладу ее в рот и запиваю водой.

На пороге спальни поворачиваюсь к Элли и шепчу:

– Я должна остаться одна.

Элли отводит с моих глаз упавшие волосы.

– Ты уверена? – Ее темные глаза изучают мое лицо. – Я могу посидеть с тобой, пока ты не заснешь, если хочешь.

Я фыркаю, уставившись в пол и не смахивая слез:

– Знаю, что можешь. – Я хватаю ее руку и крепко сжимаю. – Но мне кажется, я лучше…

Не могу найти нужные слова то ли из-за пилюли, которая уже начала действовать, то ли просто потому, что подходящих слов не существует.

– Буду внизу, – кивает Элли, – если вдруг тебе понадоблюсь, ладно? Я никуда не уйду.

Мои пальцы обхватывают ручку двери. Я держу эту дверь закрытой с того самого дня, как мама поменяла постельное белье. Не хочу даже случайно увидеть свежую постель, когда иду в ванную. Я мысленно очертила здесь запретную зону, как ограждают желтой лентой место преступления.

– Это просто кровать, – шепчу я, распахивая дверь.

Передо мной нет желтой полицейской ленты, а под кроватью не прячутся чудовища. Но и Фредди Хантера там тоже нет, и это разбивает сердце.

– Просто кровать, – подтверждает Элли и гладит меня по спине. – Чтобы отдохнуть.

Она лжет. Мы обе знаем, что это нечто большее. Именно эта комната – моя и Фредди спальня – стала одной из многих причин для покупки этого дома. Просторная, днем залитая светом благодаря большим окнам с раздвижными рамами и медового цвета дощатым полом, в ясные ночи она становилась полосатой из-за лунного света и теней от рам.

Кто-то, предположительно Элли, уже включил лампу у кровати, и меня приветствовало озерцо золотистого света, хотя солнце еще не совсем скрылось. И постель уже приготовили –прямо как в отеле… Когда я закрыла за собой дверь, меня окутал аромат свежего белья. И никаких следов аромата моего парфюма, смешавшегося с запахом лосьона после бритья, которым пользовался Фредди. Никаких смятых рубашек, небрежно брошенных в кресло, или ботинок, отлетевших до самого гардероба. Все аккуратно до невозможности, будто я гостья в собственной жизни.

– Это просто кровать, – снова шепотом повторяю я, садясь на самый краешек.

Закрываю глаза, ложусь и съеживаюсь под одеялом на своей половине.

Мы проводили в этой кровати из «Савоя» слишком много времени; белые хлопковые простыни значили куда больше, чем я предполагала. Когда мое тело коснулось их, они оказались теплыми: Элли положила в кровать грелку. Моя милая сестра изгнала прохладу простыней. Моя постель, наша постель, обняла меня, как старый друг, и мне стало стыдно из-за того, что я так долго ею пренебрегала.

Я лежала на своей стороне, мое тело разваливалось, терзаясь болью потери, руки потянулись в поисках Фредди. Потом я сдвинула грелку на его сторону, согрев простыни до того, как передвинулась туда сама, и прижала ее к груди обеими руками. Я зарылась лицом в подушку и завыла, как раненый зверь, и это был звук чужой и неуправляемый.

Через какое-то время я затихла. Сердце стало биться ровнее, руки и ноги налились свинцовой тяжестью. Я согрелась, закуталась в одеяло и впервые за пятьдесят шесть дней не чувствовала себя потерянной без Фредди. Одиночество исчезло, потому как, едва я погрузилась в сон, почти ощутила тяжесть его тела, давящую на матрас, и то, как он прижимается ко мне, и почувствовала его дыхание на своей шее. Фредди Хантер, спаси меня от этой тьмы, от этих неведомых вод! Я прижала его к себе, вдохнула его и заснула мирно и глубоко.

Во сне

Пятница, 11 мая

Вам знакомы эти блаженные мгновения рассвета, моменты летнего утра, когда солнце встает раньше вас, а вы приподнимаетесь – и тут же снова падаете и засыпаете, радуясь возможности подремать еще? Я поворачиваюсь и вижу Фредди, спящего рядом со мной, и облегчение столь велико, что я могу только лежать совершенно неподвижно и стараюсь попасть в ритм его дыхания. Сейчас пятый час утра, слишком рано, чтобы вставать, потому опять закрываю глаза. Не думаю, что когда-либо еще испытывала такой абсолютный покой. Постель согрета нашими телами, золотистый полусвет перед восходом солнца наполняет спальню, слышно приглушенное птичье пение. Пожалуйста, не дайте мне потерять этот сон…

Наяву

Пятница, 11 мая

Еще до того, как открыть глаза во второй раз, я знаю, что его нет. Постель холоднее, солнце в шесть утра светит резче, щебет птиц звучит как скрип железа по стеклу. Фредди был здесь, я знаю, что был. Утыкаюсь лицом в подушку и плотно закрываю глаза, всматриваюсь в темноту за веками, чтобы снова заснуть. Если засну – я смогу найти его.

В глубине живота нарастает булькающая паника; чем упорнее я стараюсь расслабиться, тем сильнее мой мозг оживает, готовясь к предстоящему дню, полному мрачных мыслей и отчаяния, с которыми я просто не знаю, что делать. А потом сердце подпрыгивает, и этот прыжок включает сознание, и я вспоминаю: у меня есть снотворное. Розовые пилюли, предназначенные специально для того, чтобы отключить меня. Тянусь к бутылочке, которую Элли поставила на прикроватную тумбочку, и с облегчением хватаю ее обеими руками, отвинчиваю крышку и глотаю одну пилюлю.

Во сне

Пятница, 11 мая

– Лидс, с добрым утром! – Фредди переворачивается и целует меня в лоб, его рука тяжело ложится на мое плечо, и тут наш будильник сообщает, что уже семь утра. – Останемся в постели? Позвоним, скажем, что заболели…

Нечто похожее он говорит почти каждое утро, и пару минут мы оба делаем вид, что обдумываем идею.

– Приготовишь нам завтрак в постель? – бормочу я, обнимая его теплое тело и прижимаясь лицом к мягким волосам на его груди.

Его тело обладает твердостью, и я люблю это; Фредди высокий и широкоплечий… Коллеги в рекламном агентстве, где он работает, в силу стереотипов иногда недооценивают его деловые способности – он ведь сложен, как игрок в регби. Фредди же только радуется, используя это к своей выгоде. Он обожает соревноваться.

– Да, если тебе хочется позавтракать в полдень.

Прижимаясь ухом к его груди, я и слышу, и ощущаю его смех, а он гладит меня по голове.

– Звучит неплохо. – С закрытыми глазами я глубоко вдыхаю его запах.

Еще несколько минут мы лежим так, позволяя себе немножко изумительной лени, зная, что вскоре придется встать. Мы медлим, потому что эти моменты важны для нас, они отделяют нас от мира. Эти моменты – фундамент, на котором стоит наша любовь, невидимый плащ на наших плечах, когда мы выходим в свет, чтобы заниматься делами. И Фредди никогда не ответит на кокетливый взгляд потрясающей девицы на четвертой платформе, где он ждет поезда в 7:47. А я никогда не позволю Леону, баристе из кафе, куда иногда захожу на ланч, пересечь линию допустимого флирта, хотя он выглядит потрясающе, словно кинозвезда, и порой пишет на моей кофейной чашке возмутительные словечки.

Я рыдаю. Несколько секунд не понимаю почему, а потом все осознаю и жадно хватаю воздух, как человек, только что вырвавшийся на поверхность после падения в глубокую воду.

Фредди испуган. Резко приподнявшись на локте, он смотрит на меня, на его лице тревога, когда он сжимает мое плечо:

– Лидс, в чем дело?

В его голосе настойчивость, готовность помочь, успокоить, избавить от любой боли.

Горло сводит судорога, в груди горит огонь.

– Ты умер…

Я со всхлипом выдыхаю эти слова, мои глаза всматриваются в любимое лицо в поисках следов катастрофы. Но их нет, никаких намеков на фатальную травму головы, отнявшую у него жизнь. Глаза Фредди необычайно синие, настолько темные, что их можно было бы принять за карие, пока не присмотришься как следует. Иногда, для важных случаев на работе, он надевает очки в черной оправе – очки с простыми стеклами, но они создают иллюзию слабости, которой у моего жениха нет и в помине. Я сейчас смотрю в эти глаза и провожу ладонью по отросшей светлой щетине на его подбородке.

Из груди Фредди вырывается мягкий смех, в глазах вспыхивает облегчение.

– Ты просто глупышка, – произносит он, прижимая меня к себе. – Ты спишь, только и всего.

Ох, как бы мне хотелось, чтобы это оказалось правдой! Я качаю головой, и Фредди берет мою руку и прижимает к своей груди.

– Чувствуешь? Я в порядке, – настойчиво говорит он. – Чувствуешь? У меня бьется сердце.

Так оно и есть. Моя ладонь прижата достаточно крепко, чтобы ощутить биение сердца, и все равно я знаю, что на самом деле это не так. Не может быть так. Фредди накрывает мою руку своей, он уже не смеется, потому что видит, насколько я расстроена. Конечно, он не понимает. Да и как ему понять? Фредди же не настоящий. Но, боже, это совершенно не воспринимается обычным сном! Я проснулась во сне. Ощущаю тепло его тела. Вдыхаю легкий запах лосьона, исходящий от его кожи. Чувствую вкус собственных слез, когда Фредди наклоняется ко мне и нежно целует. Не могу перестать плакать; я сдерживаю дыхание, обнимая любимого, как будто он соткан из дыма и улетучится, если вдруг вздохну слишком сильно.

– Просто ночной кошмар, вот и все, – шепчет он, поглаживая меня по спине, позволяя выплакаться, ведь это единственное, что он может сделать.

Если бы только он знал, что это прямая противоположность страшному сну. Это кошмар, обрушившийся на вас, когда вы с нетерпением ждете своего жениха на день рождения, а ваша семья уже собралась около ресторана на Хай-стрит…

– Я тоскую по тебе. Я так по тебе тоскую…

Не могу сдержать дрожь, и Фредди обнимает меня, на этот раз по-настоящему крепко, и говорит, как меня любит, и что он в порядке, и мы оба в порядке…

– Ты опоздаешь на работу, – шепчет он через несколько минут.

Я лежу неподвижно, глаза закрыты, пытаюсь вспомнить ощущение его рук на своем теле, когда просыпаюсь.

– Останься, – молю я. – Останься здесь навсегда.

Его рука ложится на мой затылок, он поворачивает мою голову так, чтобы заглянуть в глаза.

– Я бы и сам хотел. – На его губах скользит нечто вроде улыбки. – Но ты знаешь, что не могу. Утром встреча с кофейными королями.

– Кофейные короли?

Фредди вскидывает брови:

– Кофейная фирма! Помнишь, я тебе рассказывал? Они всегда приходят на встречи в бейсболках и футболках с изображением зеленых светящихся кофейных зерен.

– И как только я могла забыть, – говорю я, хотя все равно не понимаю, о ком речь.

Фредди отодвигается от меня, целует в щеку:

– Останься здесь. – (В его глазах я читаю заботу.) – Ты никогда не берешь выходных. Возьми сегодня, ладно? Принесу тебе чай.

Я не спорю. Хотя и не была на работе уже пятьдесят шесть дней.

Моя жизнь тесно сплелась с жизнью Фредди Хантера с того момента, когда он в первый раз поцеловал меня одним летним днем и сразу впечатался в мою ДНК. Это уже давно назревало между нами, накапливая давление, как пар в котле паровоза. Он всегда сидел рядом со мной в школьной столовой и таскал мне мороженое, а в классе мы постоянно подшучивали друг над другом. Фредди стал возвращаться домой той же дорогой, что и мы с Джоной, хотя ему нужно было в другую сторону, и постоянно придумывал для этого какие-то нелепые предлоги: якобы ему нужно что-то купить для мамы или навестить бабушку. Когда же Джона слег на неделю или две с ветрянкой, у меня не осталось шансов. До сих пор тоскливо щекочет в животе, когда я об этом думаю. Фредди подарил мне пластиковое кольцо из желтых цветочков вроде тех, которые кладут в рождественские хлопушки, а потом поцеловал, когда мы сидели у соседского дома.

– А твоя бабуля не будет беспокоиться? – уточнила я после пяти самых волнующих минут моей жизни.

– Вряд ли. Она живет в Борнмуте, – ответил он, и мы оба расхохотались, потому что до Борнмута было миль сто, не меньше.

Вот так и случилось, что я навсегда стала девушкой Фредди Хантера. На следующий день он положил мне в сумку плитку шоколада – вместе с запиской, что проводит меня домой. Будь это кто другой, я бы восприняла это как давление, однако мое нежное сердце подростка увидело лишь волнующую определенность.

И сейчас я наблюдала за тем, как Фредди целенаправленно шагает в ванную и попутно прихватывает с вешалки чистую белую рубашку.

– Могу ошибаться, но, думаю, это в сумке, – бросает он в трубку, отвечая на служебный звонок.

Он прижимает мобильник подбородком к плечу, доставая из ящика комода свежее белье. Я наблюдаю за его повседневными движениями, улыбаюсь ему в ответ дрожащими губами, когда он смотрит на меня, давая взглядом понять, что ему хочется отвязаться от телефонного собеседника.

Фредди исчезает в ванной, а я сажусь в постели и отбрасываю одеяло, когда слышу шум воды.

– Что со мной происходит? – шепчу я, спуская ноги на пол, как какой-нибудь пациент в больнице после операции на открытом сердце.

Потому что я чувствую именно это. Словно кто-то вскрыл мне грудь и массировал сердце, заставляя его вновь забиться.

– Это нереально. Я не верю в магию. – До боли прикусываю нижнюю губу и чувствую металлический вкус крови.

Фредди появляется из ванной в облаке пара, застегивая рубашку и заправляя ее в брюки.

– Лучше мне поспешить. – Он снова берет телефон. – Чай заваришь? Если потороплюсь, успею на поезд.

Мы выбрали этот дом в городе как раз ради таких случаев: когда опаздывали по утрам, Фредди радовался, что станция – прямо за углом. Его работа в городском центре Бирмингема требовала много времени, так что чем меньше он тратил его на дорогу, тем лучше. Мои собственные ежедневные поездки куда короче: десять минут – и я на автомобильной парковке у офиса.

Я любила наш дом. Он напоминал мне что-то из детских книжек. Считалось, что он самый старый в городе. Дом, наполовину деревянный, наполовину кирпичный, приютился в конце Хай-стрит. Вообще на хаотичной Хай-стрит много похожих строений; наш маленький городок в Шропшире очень древний, и он отчаянно гордится тем, что его история восходит ко дням Вильгельма Завоевателя. О том, что значит вырасти в таком городке, можно долго говорить. Многие семьи жили здесь из поколения в поколение, от колыбели до могилы. Конечно, подобный образ жизни не для всех: далеко не каждый хочет, чтобы соседи всё знали о нем, но в этом есть также и красота, и уют. Особенно когда кто-то попадает в беду.

Дом привлек нас не только расположением. Мы осматривали его в выходной, ранним весенним утром, и солнце как раз поднялось на идеальную высоту для того, чтобы показать нам медового цвета камень и глубокое окно эркера. Мы оценили террасу, и даже странная планировка дома нас не отпугнула. Здесь не было ни одной прямой стены или двери, что лишь добавляет очарования, доказывала я каждый раз, когда Фредди стукался лбом о низкую притолоку кухонной двери. Мне нравилось думать, что этот дом всеми своими облезшими досками и уютным беспорядком похож на коттедж Кейт из фильма «Отпуск по обмену». Именно этот образ я старательно поддерживала, отыскивая всякую всячину на гаражных распродажах и блошиных рынках. Периодически Фредди пытался обуздать меня, поскольку предпочитал вещи более современные. Однако эту битву он всегда проигрывал: мой сорочий глаз обожал симпатичные вещицы и выхватывал их в любой мешанине.

Пару дней назад, когда я заставила себя одеться и дойти до винного магазина, чтобы пополнить запасы алкоголя, я вдруг поняла, что не хочу возвращаться домой. Я впервые почувствовала такое с того самого утра, когда мы получили ключи. От моего сердца откололся еще один кусочек при осознании того, что это здание больше не мой дом. Я никогда бы и не подумала о том, чтобы продать его, но в тот момент словно отдалась течению, пошла в противоположном направлении и дважды обогнула детскую игровую площадку, прежде чем смогла пойти в сторону дома. А потом, как ни странно, едва очутившись внутри, утратила желание выходить снова. Я сплошное противоречие, нечего и удивляться, что мои родные жутко беспокоятся обо мне.

Это был наш дом, а теперь он стал моим, хотя мало было радости в том, чтобы в двадцать восемь лет освободиться от ипотеки, если при этом я осталась и без Фредди тоже. В свое время по совету нашего финансового консультанта мы оформили при покупке дома совместный полис страхования жизни. Мысль о том, что с кем-то из нас может что-то случиться до того, как мы расплатимся за дом, выглядела смехотворной. Просто нам очень нравилось считать себя предусмотрительными.

Я постаралась выбросить из головы эти мысли, потому что почувствовала: я снова близка к слезам. Фредди вопросительно смотрит на меня.

– Ну, теперь ты как? В порядке? – Он берет меня пальцами за подбородок и поглаживает щеку.

Я киваю и поворачиваю голову так, чтобы прижаться губами к его ладони, а он целует меня в макушку.

– Ты моя девочка, – шепчет он. – Я люблю тебя.

А мне захотелось, пусть даже это выглядело бы недостойно, вцепиться в него, умолять не покидать меня снова, но я не стала этого делать. Если это мои последние воспоминания о нем, я хотела бы запечатать их в своем сердце навсегда. Так что я встаю, берусь за лацканы его пиджака и заглядываю в его прекрасные, такие знакомые синие глаза.

– Фредди Хантер, ты – любовь всей моей жизни. – Я стараюсь произнести эти слова отчетливо и убедительно.

Он целует меня:

– Я тебя люблю больше, чем Киру Найтли.

Фредди мягко смеется, это ведь наша шутка. Мы выбрали для себя любимых актеров.

– О, так сильно? – Я округляю глаза, потому что мы всегда начинали с этого и двигались дальше; в случае Фредди это была Кира, в моем – Райан Рейнолдс.

– Именно так.

Выходя из спальни, он посылает мне воздушный поцелуй.

Внутри меня опять вскипает паника, обжигающая и желчная, и я впиваюсь пальцами ног в доски пола, чтобы удержаться на месте и не побежать следом за ним. Слышу его шаги на лестнице, стук закрывшейся парадной двери и тут же спешу к окну спальни, чтобы увидеть, как он почти бежит к углу улицы. С запозданием открываю окно, сражаясь со старыми задвижками, зову его, хотя и знаю, что он меня не услышит. Зачем я его отпустила? Что, если никогда больше его не найду? Ногти впиваются в подоконник, взгляд не отрывается от спины Фредди. Я почти ожидаю, что он растает, но этого не происходит. Он просто поворачивает за угол и теряется во внешнем мире, спеша на встречу с каким-то корпоративным кофейным клиентом, к девушке на четвертой платформе, во все те места, где я не могу быть.

Наяву

Пятница, 11 мая

Лицо у меня мокрое, во рту пересохло. Ощущаю нечто вроде вкуса крови. Хватаю телефон, смотрюсь в него, как в зеркало, обнаруживаю, что отчаянно искусала нижнюю губу. На ней даже остались отпечатки зубов, она распухла, как будто мне неудачно вкололи ботокс. В общем, я не в лучшем виде. Фредди, без сомнения, счел бы меня похожей на смешную рыбу-пузырь.

Фредди. Я закрываю глаза, ошеломленная гиперреализмом собственного сна, или что уж там это было. Я могу лишь сравнить это вот с чем: зайдя в магазин электротоваров, вы вдруг видите новейший, самый навороченный телевизор, из тех, за которые отдают целое состояние. Цвета у него ярче, изображение резче, звук чище. Это бриллиант технологии, это будто смотреть кино в супершироком формате. Нет. Это словно попасть в фильм. Все слишком реально, чтобы быть ненастоящим. Фредди был жив, и он принимал душ, и опаздывал на работу, и в очередной раз повторил шутку о Кире Найтли.

Напрягаю мозг, пытаясь выудить из памяти какое-нибудь упоминание о кофейном клиенте, вспомнить, что говорил о нем Фредди до того, как умер. Уверена, что такого не было; выглядит так, словно Фредди последние пятьдесят семь дней жил за какой-то завесой, продолжая ежедневные дела, не замечаемый остальным миром.

Меня снова одолевает желание попытаться заснуть, вернуться и найти Фредди, вернуться к той жизни, в которой его сердце продолжает биться, но в том мире он уже ускользнул на встречу, блеснув запонками и улыбкой. И как это ни странно для человека, который накануне не желал ложиться в кровать, я сейчас чувствую полное нежелание вставать. Мне требуется добрых пятнадцать минут, чтобы убедить себя в самой возможности покинуть спальню. Хотя особого выбора у меня нет. Сегодня суббота, а это значит, что скоро придет Элли.

Наяву

Суббота, 12 мая

– Мне снился Фредди. – Я сжимаю чашку с кофе обеими руками, скорее для утешения, чем для тепла.

Элли медленно кивает.

– Мне он тоже то и дело снится, – говорит она, размешивая сахар в своей чашке.

Меня передергивает от разочарования. То, что произошло со мной, слишком интимно для подобного разговора.

– Я скорее удивилась бы, если бы он тебе не снился.

– Вот как? – Я пристально смотрю на нее, желая, чтобы сестра подняла голову и сосредоточилась, потому что это очень важно. – Но со мной это в первый раз случилось.

Элли смотрит на кухонные часы:

– Ты готова?

Мы собираемся на завтрак к маме. Делаем это почти каждое субботнее утро, перед тем как я отправляюсь на могилу Фредди.

Думаю, это мамин способ добавить смысла в мой уик-энд.

Элли делает вид, что не замечает моих непричесанных волос и вчерашней футболки. Это одна из футболок Фредди. И волосы распущены тоже для него; ему нравилось, что они длинные, потому я уже несколько лет их не подстригала. Они, конечно, не доросли до ягодиц, но постепенно стали одной из моих особенных черт. Лидия, подруга Фредди, блондинка с длинными волосами…

Будь это вчера, я, наверное, накинула бы джинсовую куртку и стянула бы волосы резинкой, прямо так, как они есть, спутанные, и сочла бы, что готова к выходу. Но сейчас было не вчера. И если прошлая ночь меня чему-то научила, так это тому, что я жива, а живые люди должны быть, по крайней мере, чистыми. Даже Фредди, который в строгом смысле слова не был живым, принимал душ.

– Дашь мне десять минут? – Я изображаю нечто вроде улыбки. – Думаю, пора мне слегка воспользоваться косметикой. Не дотрагивалась до косметички со дня похорон.

Элли смотрит на меня несколько растерянно. Похоже, я удивила ее.

– Ну, мне не хотелось этого говорить, но ты в последнее время выглядела немножко дерьмово, – сообщает она нарочито беспечным тоном.

От ее шутки у меня внутри что-то дергается, поскольку мы всегда были близки, как… ну, не знаю, как две горошины в стручке? Едва ли это подходит, ведь внешне мы не особо похожи. «Близки, как сестры» тоже не вполне подходит – уж слишком много негативных примеров. Вот у моей коллеги Джулии есть старшая сестра Сьюзан. Так вот, эта самая Джулия вообще отказывается признавать генетическое родство с ней, потому что Сьюзан – настоящая корова.

Или вот другой пример – Алиса и Элен, однояйцевые близнецы. Мы вместе учились в школе. Девочки носили одинаковую одежду и заканчивали друг за друга предложения, но готовы были толкнуть друг друга под автобус, чтобы заполучить место капитана команды баскетбола для девочек.

А мы с Элли… мы – Моника и Рэйчел из сериала «Друзья». Кэрри и Миранда из «Секса в большом городе». Мы всегда громче всех болели друг за друга на соревнованиях и подставляли плечо, чтобы поплакать, но только теперь я заметила, насколько отдалилась от нее. Знаю, что она не обиделась на меня и не будет винить, но, должно быть, ей приходится трудно. Можно сказать, Элли почти потеряла меня точно так же, как я потеряла Фредди. Я мысленно сделала для себя заметку: однажды, когда мне станет лучше, обязательно расскажу ей, как в самые темные дни она оставалась для меня единственным светом.

– Дай мне минутку! – Я отталкиваю стул, и тот скрипит ножками по деревянному полу.

– А я пока еще чашечку себе налью.

Я оставляю Элли в кухне, успокоенная звуком льющейся из крана воды и звяканьем посуды в буфете. Сестра всегда была здесь частым и желанным гостем. Но имейте в виду – не таким частым, как Джона Джонс, уж он-то почти все свое время проводил в нашем доме с Фредди. Даже засыпал на нашем диване, убаюканный каким-нибудь позабытым всеми фильмом. А то и вовсе за поеданием пиццы прямо из коробки: они с Фредди талантами Джейми Оливера[1] не отличались. Я никогда не говорила об этом Фредди, но иной раз чувствовала, что Джона будто негодует из-за того, что ему приходится делить со мной своего лучшего друга. Впрочем, я всегда считала тройку странным числом.

– Дэвида сегодня нет?

Мама смотрит мимо нас, открыв парадную дверь. Иногда я думаю, что мужа Элли Дэвида она любит даже больше, чем сестру или меня. Но она так же относилась и к Фредди. Возможно, она наслаждается, по-матерински хлопоча вокруг мужчин.

– Нет, извини, сегодня только мы, – отвечает Элли без малейшего сожаления.

Мама театрально вздыхает:

– Я собиралась попросить его сменить термопредохранитель в моем фене, он опять сгорел. Теперь придется тебе самой это сделать.

Элли ловит мой взгляд за маминой спиной, и я точно знаю, что она думает. Дэвид был совершенно беспомощен, когда дело касалось ремонта или починки. И если у них собиралась рухнуть какая-нибудь полка, или нужно было сделать ремонт в одной из комнат, или хотя бы сменить где-то предохранитель, этим занималась только Элли. Но наша мать упорно цеплялась за патриархальное убеждение, что Дэвид, как единственный мужчина в семье, сумеет сделать любую мужскую работу. Кстати, мама могла и сама прекрасно сменить предохранитель: она вырастила нас одна, и ничего, мы живы. Похоже, мама просто думает, что, если будет обращаться к Дэвиду за помощью, это повысит его самооценку. Несчастный Дэвид в свою очередь смотрел на нас с Элли полными ужаса глазами, беззвучно моля о помощи. Он даже на стремянку не мог подняться, не покрывшись потом с головы до ног. Несколько недель назад мне пришлось отвлекать маму, удерживая ее в кухне, пока Дэвид держал у наружной стены лестницу для Элли, которая чистила водосточные желоба. Это была наша общая игра: настоящим семейным мастером на все руки считался Фредди, а в его отсутствие Дэвида против его воли повысили до должности домашнего спасителя.

– Я готовлю омет с сыром и луком, – сообщила мама, когда мы направились следом за ней по коридору. – Хочу испытать новое приобретение. – Она машет в нашу сторону ярко-розовой сковородкой. – Я и тете Джун такую купила, она сама никогда не доставляет себе такого удовольствия.

– Опять телемагазин? – уточняет Элли, бросая свою сумку на кухонный стол.

Мама пожимает плечами:

Страницы: 12345 »»

Читать бесплатно другие книги:

Прощай, альма-матер, здравствуй, взрослая жизнь! Э-э… почти. Осталась сущая мелочь – стажировка. Каз...
Перси Джексон вдруг обнаружил, что ничего не помнит о своем прошлом. И что побежденные чудовища – а ...
Столкнувшись с предательством мужа, Надежда решает во что бы то ни стало изменить свою жизнь и научи...
Новый гость на пороге. Эльф был, ведьма была. Хм, орк. Почему нет? Я же автор фэнтези. Но кто знал, ...
Будущий хит NETFLIX.Бестселлер NEW YORK TIMES.Высшие рекомендации ENTERTAINMENT WEEKLY, PEOPLE MAGAZ...
Вы когда-нибудь просыпались после гулянки в чемодане?.. Нет? А оказывались среди толпы изголодавшихс...