Две жизни Лидии Бёрд Силвер Джози
Джона кивает, не глядя мне в глаза:
– Платье красивое…
В его голосе слышится неловкость, я ее ощущаю. Он просто старается придать мне уверенности, и потому я пытаюсь улыбнуться.
– Спасибо, что и ты постарался, – отзываюсь я.
Я имею в виду темную рубашку Джоны и его попытку причесать волосы. Он куда лучше себя чувствует в потрепанных джинсах и футболке, так что наблюдать его в парадном виде – настоящий шок. Он тоже кивает, потом касается ладонью моей спины и тянется к дверце машины:
– Пойдем. Мы сможем.
– Ты прекрасно выглядишь, – говорю я, стараясь не оставить на щеке Доун след губной помады, когда целую ее.
Ее взгляд устремляется к Джоне. Она сжимает мои руки:
– Спасибо, что пришли. Я понимаю, это должно быть нелегко.
Она имеет в виду, что мы одновременно планировали свои свадьбы и взволнованно бегали по магазинам для новобрачных во время перерыва на ланч. Я изображаю на лице решительную улыбку и в ответ пожимаю ее руки.
– Да я за все сокровища мира не пропустила бы этого! – заявляю я совершенно серьезно.
Доун все это нелегко далось. Ее мать умерла, когда та была совсем малышкой, а остальные родственники не могли себе позволить приехать из Плимута. Затем трудностей в жизнь Доун добавила мачеха – она всегда выражала сомнения в способности падчерицы достичь чего-либо.
– Все наши уже вон там, в том углу. – Доун кивает на компанию сослуживцев, сидящих за одним столом.
Они сегодня выглядят не как всегда, нарядны, с супругами или друзьями. Райан первым замечает меня и хватает два стула от ближайшего стола. Он действительно добрейший из парней. Не могу пока классифицировать его как мужчину: он до сих пор живет с родителями и тратит на видеоигры столько же времени, сколько на многочисленных девушек, которым назначает свидания.
– А вот и она! – Фил запечатлевает поцелуй на моей щеке; на нем яркий красный галстук-бабочка. – Джона! – восклицает он, с энтузиазмом встряхивая руку моего друга.
Они встречались несколько раз, когда школа заказывала зал в городском общественном центре, и, конечно, все знают о тесной связи Джоны с Фредди. Это одна из неизбежных частей жизни в сонном захолустном городе – большинство людей знают друг друга если не по имени, то хотя бы в лицо. Фредди предпочел бы переехать в какой-нибудь город с яркими огнями и большими квартирами, как это сделали многие его коллеги-космополиты, но мы купили дом здесь, потому что я хотела оставаться рядом с мамой и Элли.
Джулия улыбается, когда мы присоединяемся к ним. Она смотрится царственно в черно-белом, а Брюс, ее болезненно застенчивый супруг, ловит мой взгляд и тут же быстро отводит глаза.
– Выпьешь? – тихонько спрашивает Джона.
Я благодарно киваю. Джона тут же предлагает выпить и всем остальным, и Райан вскакивает, чтобы помочь ему у бара. Тут он с некоторым запозданием оглядывается на меня и знакомит со своей подружкой.
– Лидия, это Оливия. – Он кивает ей и мне. – Оливия, это Лидия.
Я не уверена, но мне кажется, что я заметила небольшую паузу перед тем, как он произнес е имя, словно порылся в собственной памяти и убедился, что ничего не перепутал.
Сажусь рядом с невероятно хорошенькой Оливией и делаю комплимент ее безупречным и ужасно длинным ногтям, светло-голубым, в тон крошечному платью.
– Давно знакома с Райаном? – завожу я беседу.
– Не очень, вообще-то, – отвечает она, потягивая через соломинку коктейль. – Мы встретились на одной мыльной вечеринке.
Я не знаю, что на это сказать. Я никогда не бывала на мыльных вечеринках – даже не знала, что они вообще случаются где-то, кроме Балеарских островов.
– Забавно, – наконец выдавливаю я.
Оливия кивает, шумно помешивая в бокале кубики льда.
– А ты как познакомилась со своим парнем? – спрашивает Оливия, взглядом следя за Джоной у бара.
Я на мгновение ошеломлена.
– Джона?..
Я все еще пытаюсь сформулировать, что именно означает для меня Джона, когда Оливия снова заговаривает:
– У него отличная задница. – Она смеется. – Извини.
– Мы не пара, – качаю я головой. – Он просто мой друг.
Оливия смотрит на меня как на откровенную лгунью:
– Ну да, конечно.
– Серьезно! – Я хмурюсь. – У него есть подруга, а я…
Совершенно не хочу углубляться в это. Джона уже некоторое время изредка встречается с Ди, без лишнего шума, но тем не менее. К счастью, Оливия теряет интерес к теме.
– Ладно, как скажешь.
Не думаю, что она мне верит, но не настаиваю, поскольку это выглядело бы еще хуже, будто я чувствую необходимость оправдываться. Наверное, я просто ее не понимаю. Моя способность общения пострадала, и это еще одно следствие того, что я слишком много времени провожу в одиночестве. К тому же меня спасает от необходимости объяснений Сьюзан, жена Фила, которая слышала все, потому что сидит по другую сторону от Оливии.
– Правда, Доун сегодня прямо как картинка? – говорит она, наклоняясь к нам.
Я пытаюсь молча дать ей знать, что благодарна. Сьюзан появляется в нашем офисе по крайней мере раз в неделю и часто приносит всякие вкусности, которые печет или покупает для Фила, а заодно угощает всех нас. Мы все очень любим ее; а уж как я люблю ее сейчас! Разговор меняет направление, и этого хватает до тех пор, пока Джона и Райан не возвращаются от бара с подносами, уставленными стаканами. Я вскакиваю, чтобы Райан мог снова сесть рядом с Оливией, – не желаю разлучать юных влюбленных. Райан пытается возражать, и на мгновение наши взгляды встречаются, и мы оба внезапно кое-что понимаем: ни один из нас не хочет сидеть рядом с его подружкой. Очевидно, дни Оливии сочтены, а учитывая то, что она таращилась на Джону, а не на Райана, когда те стояли у бара, не думаю, что кто-то из них окажется так уж разочарован. И тем не менее она пока подруга Райана, и он садится рядом с ней.
– Все в порядке? – тихо спрашивает Джона, всматриваясь в меня.
Его рука спокойно лежит на спинке моего стула, и я благодарна ему за то, что он рядом. Джона из тех людей-хамелеонов, которые умеют вписаться в любую компанию и искренне интересуются тем, что говорят другие. Наверное, именно поэтому он хороший учитель. Он действительно слушает людей и не ищет постоянно возможности повернуть разговор на собственную особу.
– Спасибо, да. – Я делаю глоток холодного совиньона.
– И как тебе Оливия? – почти шепчет Джона, уткнувшись в свой стакан с пивом.
Я удивленно смотрю на него:
– А что?
Он тихо смеется:
– Райан сказал, что уже дважды на этой неделе пытался порвать с ней, но она не понимает. Он просто жуть как ее боится.
– Могу себе представить, – киваю я, поглядывая на эту парочку.
Ногти Оливии скользят по шее Райана, неторопливо, по-хозяйски.
Я невольно смеюсь, когда Райан замечает, что мы смотрим на него, и через плечо Оливии одними губами взывает: «Помогите!» Джона поднимает стакан, а я беспомощно пожимаю плечами. Такой урок каждый парень должен выучить сам.
Оркестр начинает играть рок-н-ролл, и Брюса словно кто-то включил. Он одним глотком осушает свою пинту «Бадди Холли», подхватывает Джулию, не давая ей возможности возразить. Мы все с удивлением смотрим, как они выходят на танцпол. Брюс уверенно, стремительно вертит Джулию, мы никогда прежде такого не видели. Во время рождественских ужинов и офисных посиделок он всегда появляется и уходит, сказав не больше десятка слов. Думаю, не нужно долго объяснять, почему мы все разинули рты, когда эта пара принялась танцевать так, что никто другой не мог с ними сравниться. Люди даже постарались отодвинуться к краям площадки, чтобы дать им больше пространства. Я же, глядя на них, вдруг с изумлением понимаю, что совершенно не знаю Джулию с этой стороны. Она просто наслаждается танцем. Я иногда гадала, как Джулия и Брюс превратились в пару, но, видя их сейчас, отчетливо понимаю, что в их единении есть нечто особенное, сокровенное, чего мы не замечали. Рядом с ним она превратилась в совершенно другую женщину; возможно, как раз с мужем Джулия становится самой собой, а вот с другими…
Я выпила, пожалуй, слишком много. Мы все перебрали с алкоголем. Порции здесь огромные. Похоже, ты можешь увести парня с мыльной вечеринки, но не можешь выгнать мыльную вечеринку из парня. Райан всем заказывает «Ягер-бомбу», сначала Джулии и Брюсу, а потом, подозреваю, и Филу и Сьюзан. Я никогда не стремилась к шумному веселью, да и Джона тоже, но когда Райан появляется с новым подносом с восемью стаканами, мы видим вызов в глазах Оливии, и все разом пьем.
По правде говоря, я веселилась этим вечером куда больше, чем сама ожидала. Даже немного стыдно. Боже, я же просто хохотала! И Джона тоже, мы оба впали в некую эйфорию от алкоголя, испытывали головокружение от компании и музыки. В моем настроении случилась перемена, и мне хочется цепляться за нее, как за плот в темном океане, как за напоминание о беспечной и свободной девушке, какой я была прежде. Может, это ужасное предательство с моей стороны – то, что я чувствовала, будто этот вечер вырвал меня из моей собственной жизни? Вообще-то, я так не думаю; на самом деле полагаю, что время от времени необходимо открывать предохранительный клапан, или ты рискуешь просто взорваться.
– Потанцуй со мной!
Райан хватает меня за руку. Диджей ставит «Come on Eileen!», стараясь изо всех сил оживить скучные свадебные клише. Я со смехом качаю головой.
– И не мечтай! – Обеими руками хватаюсь за стул. – Я могу упасть.
Райан тогда подходит к Сьюзан, а Джона с улыбкой смотрит на меня.
– Ты же любишь танцевать, – напоминает он. – Тебе нужно потанцевать.
Он прав. Я очень люблю танцевать. Всегда любила. Мы с Элли унаследовали это от мамы, а она всегда была первой на танцполе. Я уклончиво пожимаю плечами, и мы наблюдаем за тем, как отплясывают Райан и Сьюзан. Рука Джоны снова лежит на спинке моего стула.
– Мы похожи на телевизионных судей, – бормочет Джона.
Я рассматриваю толпу:
– И кто твой победитель?
Диджей делает музыку тише и приглашает к танцу Доун и ее мужа – он ставит выбранную ими песню. Как и миллионы других пар по всему миру, они выбрали Эда Ширана, чтобы он благословил их брак. Позже диджей приглашает остальных присоединиться к счастливой паре. Вскоре мы с Джоной остаемся единственными сидящими. Даже Райан и Оливия танцуют вместе со всеми. Наверное, утром Райан пожалеет об этом, но пока он наплевал на осторожность, мы видим, как Оливия облизывает его горло…
Фил треплет мне волосы, когда Сьюзан тащит его мимо нас к танцующим. Простой отеческий жест, который говорит больше, чем любые слова. Мгновение-другое я наблюдаю за ними, и моя нежная любовь к ним заставляет сжаться горло.
Джона смотрит на меня, и я уверена: он видит битву, происходящую в моей голове. И не знаю, что хуже: мысль о том, чтобы потанцевать, или остаться единственными здесь, кто не танцует.
– Идем, – наконец решает Джона, помогая мне встать.
Он ведет меня легко, сплетя свои пальцы с моими, вторую руку положив мне на спину.
– Это всего лишь танец, – шепчет он, и на его губах появляется призрак улыбки.
Мы не разговариваем, медленно двигаясь между другими парами. Я вижу Доун и ее гордого молодого мужа, им плевать на всех вокруг. Сын Доун спит на коленях отца жениха.
Я вынуждена отвести взгляд; это слишком уж тяжело.
– Эй! – окликает меня Джона, едва я проглатываю слезы; его губы совсем рядом с моим ухом, когда он слегка прижимает меня к себе. – Лидс, я понимаю. Я понимаю.
Стараюсь не расплакаться, но мне это не слишком удается. Все это просто чертовски несправедливо…
– Джона, черт побери! – выдыхаю я, прижавшись лицом к его рубашке.
Он так не похож на Фредди… Он выше, более гибкий… Моя голова ложится под его подбородок, хотя я на высоких каблуках, и знакомый, легкий и теплый аромат его одеколона успокаивает меня.
– Я так тоскую по Фредди, и я соскучилась по танцам и соскучилась по любви…
Джона не отвечает, потому что вряд ли в этом случае можно найти подходящие слова. Мы уже и не делаем вид, что танцуем. Несколько мгновений стоим неподвижно, прижимаясь друг к другу, пока все двигаются вокруг нас. Джона успокаивает меня, тихо бормоча какие-то неразборчивые слова, гладит мои волосы, а я стараюсь утешить его, потому что помню, как он выглядит в другой моей жизни. Веселый, ни в чем себя не винящий… А здесь, в реальности, он такой же осунувшийся и удрученный, как я, потерянный и нуждающийся в опоре. Я прижимаю его к себе и надеюсь, что мы сможем помочь друг другу найти дорогу домой.
Во сне
Суббота, 17 ноября
– А здесь у нас амбар, – говорит Виктория, широким жестом распахивая огромные двустворчатые двери.
Виктория – организатор свадеб в том месте, которое мы для себя выбрали. Это простая деревенская гостиница с перестроенным амбаром. И прямо сейчас мы как раз и стоим на пороге этого самого амбара. Бледный зимний свет сочится сквозь высокие окна, в его лучах пляшут крошечные пылинки. Мое романтическое сердце ликует.
– Его уже подготовили к завтрашней свадьбе, – поясняет Виктория, показывая на толстые красные и золотые гирлянды на поблекших древних балках перекрытия. – Ну, видите, зимняя тема. В следующем месяце у нас будет свадьба под самое Рождество, но лучше всего здесь летом. Помещение украшаем композициями из диких цветов и гирляндами фонариков. Просто мечта летнего равноденствия!
– Мне нравится, – выдыхаю я.
Вероятно, в этой призрачной жизни я уже бывала в этом зале. Наверное, мы пересмотрели множество других мест, прежде чем решить, что именно это идеально нам подходит. Мысленно поздравляю себя: я просто вообразить не могу чего-то более нам соответствующего.
– Честно, лучше и не придумать.
Фредди обнимает меня за плечи:
– А сама церемония тоже здесь проходит?
– И да, и нет. – Виктория идет от двери в другой конец амбара. – Церемония венчания будет вот здесь.
Небольшая комната в пристройке из светло-серого кирпича. Они выглядят так, словно их делали вручную в доиндустриальную эпоху. Помещение тщательно отреставрировали, сохранив при этом очарование былого. Мне комната сразу напоминает ту часовню в «Друзьях», где Росс женился на Эмили. На перемычках висят кованые железные канделябры. Их сегодня не зажгли, но я сразу представляю, как изумительно они должны смотреться, как от свечей будет исходить медовый аромат воска, как Фредди будет ждать меня вон там, впереди…
– Все еще нравится? – спрашивает Фредди, сжимая мою руку.
«Еще как!» – думаю я и поворачиваюсь к Виктории:
– Ничего, если мы побудем пару минут наедине?
Она легонько всплескивает руками. Виктория отлично видит, что я сражена.
– Очень необычно, правда? Оставайтесь сколько хотите. Вернусь в амбар, когда вы будете готовы.
Мы с Фредди медленно идем по проходу между скамьями, а дверь за нашими спинами закрывается.
– В следующий раз ты пойдешь здесь уже в свадебном платье, – произносит он.
– А ты наденешь костюм, – говорю я. – Волноваться будешь?
– Ой нет! – смеется он. – Разве что ты струсишь и сбежишь, бросив меня.
– Обещаю, не сбегу.
И я серьезна, как никогда, поскольку слишком хорошо знаю, что это такое: остаться в одиночестве.
– А ты будешь волноваться? – спрашивает Фредди.
– Буду нервничать из-за сотни разных вещей, – киваю я. – Хорошо ли выглядит мое платье. Не начнет ли Элли учить Викторию, как следует делать ее работу. Не забыл ли Джона кольца.
Сейчас мы дошли до конца прохода и очутились там, где стояло множество пар, давая друг другу вечные клятвы.
– Джона не забудет кольца, я ему не позволю, – заявляет Фредди. – А Элли остынет, если утром проглотит парочку бокалов шампанского. И будет лишь рада, что ей не нужно ничем заниматься.
Конечно, он прав, это такие мелочи в сравнении с главным. Типично для Фредди: он не позволяет всякой ерунде тревожить его. Он всегда настаивал, что сам позаботится о медовом месяце, но все остальное – моя прерогатива. И я никогда не имела ничего против, верно, однако с его стороны было бы мило проявить хоть какой-то интерес к организации свадьбы и украшению стола. Мы с Доун обычно посылали друг другу разные картинки, найденные в Интернете, вроде свадебных букетов и прочего. Что-то такое есть в подготовке к свадьбе, что поглощает, приносит удовольствие и наполняет надеждой. Хочется испытать все это здесь, но я понятия не имею, что будет дальше в этом втором мире. Мне кажется странным думать сейчас о свадьбе Доун, особенно вспоминая тот мучительный последний танец с Джоной. Сейчас, когда я стою тут рядом с Фредди…
Он прижимает меня к себе:
– Ты будешь самой прекрасной невестой в мире. Лидия Бёрд, я бы женился на тебе прямо здесь и сейчас, когда ты в джинсах. Вот только на мне нет моих счастливых штанов.
– Ты просто идиот! – хохочу я.
Нет у него никаких счастливых штанов.
– Это ты идиотка.
– Точно, – соглашаюсь я, приподнимаясь на цыпочки, чтобы поцеловать его.
Нос у меня холодный, но все остальное теплое. Руки Фредди забираются под мою джинсовую куртку, он приподнимает меня, оторвав от пола.
– Думаю, ты должна вот так же поцеловать меня в тот самый день, – говорит он.
– Будет весьма непрактично в моем платье, – отвечаю я, обхватывая его ногами за талию.
Он смеется и заглядывает мне в глаза:
– Тебе должно быть стыдно: заставляешь меня делать такое в церкви!
Я обнимаю его крепко, по-настоящему крепко. И он обнимает меня, и на одну блаженную, золотую минуту я на все сто процентов счастлива.
Наяву
Вторник, 25 декабря
– Джин с тоником. – Элли подает мне стакан. – В основном джин.
Она чокается со мной, скорее в знак солидарности, чем в честь праздника. Все мы знаем: день предстоит нелегкий. На прошлой неделе я даже думала, что не пойду сегодня к маме. Нам с Фредди никогда не приходилось испытывать неловкость, решая, с чьей семьей мы отпразднуем Рождество, поскольку его мать проводила все эти дни в Испании вот уже лет десять. А от этого мысли о предстоящем вечере становились еще хуже. Я слегка теряю самообладание, если честно. Рождество просто преследует меня. По радио, в магазинах, у всех на языке. А хуже всего то, что я люблю Рождество – наслаждаюсь фильмами, блеском, едой. Начинаю праздновать уже в октябре, решая, какое именно рождественское кино посмотреть, составляю постоянно меняющийся список подарков, которые хочу купить, и еды, которую мне хочется попробовать.
Может, потому, что Фредди всегда оставался большим ребенком, он буквально купался в этих днях, увлекая за собой всех и каждого. Утром Джона прислал мне фото – одно из школьных, – когда Фредди купил им обоим нелепые рождественские шапки со светящимися красными помпонами. Это глупо и весело, но их братская связь сияла даже ярче этих помпонов. Оба они были просто детьми, но каждый нашел в другом настоящего брата. Я сразу позвонила Джоне, и мне было приятно слышать его голос и чувствовать, что мы уже способны поговорить о том, как нам не хватает сегодня Фредди. И я пролила первые за этот день слезы, когда Джона сказал, что и по мне тоже скучает: он ведь всегда приходил к нам в рождественское утро на сэндвичи с беконом. На этот раз Джона уехал в Уэльс, там живет семья Ди. Думаю, на самом деле это нечто вроде бегства, однако не виню его. В ответ я отправляю ему фото велосипеда, который Фредди подарил мне на Рождество пару лет назад. Дело в том, что однажды я призналась ему, как в детстве постоянно надеялась, что мне когда-нибудь достанется велосипед Элли. Фредди спрятал его в садике за домом, привязав к нему огромный красный бант. Я снова почувствовала себя восьмилетней. И с восторгом отправилась в первую поездку по нашей улице вместе с двумя другими обладателями новеньких велосипедов, которым не стукнуло еще и десяти лет. Уверена, я вопила от радости громче всех.
Но сегодня нас не ждет беспечное веселье. Мы все подавлены, взвинчены, улыбаемся потому, что должны, а не потому, что нам этого хочется. Боюсь, вся моя семья ощущает тень, упавшую на Рождество. Будто огромный ворон сел на крышу и расправил крылья над окнами, затеняя свет на елке и наполняя этот день меланхолией.
И все-таки мы – это мы. Тетя Джун изо всех сил старалась заманить нас к себе, для разнообразия, и это очень мило с ее стороны, но мы решили ничего не менять. Куда бы мы ни ушли, это не ослабит ощущения отсутствия Фредди, и, по крайней мере, здесь я могу поплакать над своей индейкой. Но все-таки мне слегка неловко перед тетей Джун, я же знаю, как она любит всех нас. Может, лишь за исключением кузины Люси.
– Твоя мама просто в панике, она забыла про жареную картошку, – сообщает Дэвид, выходя из кухни.
На нем, как обычно, рождественский джемпер. Они с Фредди вечно старались превзойти друг друга с этими джемперами, каждый год покупая что-то еще более кричащее. Дэвид не собирался сегодня надевать его. Элли сообщила мне об этом неделю или две назад, умоляя помочь ей исправить положение. Я тут же пошла покупать джемпер с огромным северным оленем в солнцезащитных очках и со светящимися рогами. Думаю, Фредди выбрал бы именно его. Я только что подарила джемпер Дэвиду, и он изо всех сил постарался скрыть свои чувства (безуспешно), когда натягивал его через голову. Серьезное выражение его лица представляло странный контраст с дурацкой улыбкой оленя. Я вздохнула и улыбнулась одновременно.
Все это походило на эффект камня, брошенного в середину пруда: круг за кругом, кольцо за кольцом разбегались волны боли. А камнем был Фредди. Я находилась ближе всех к нему, потом – его мама и Джона. Затем шли поочередно все те, кто его любил: мои родные и его семья, Деккерс и другие друзья из паба, его коллеги, приятели… Все эти круги – люди, которые могли вспоминать о нем сегодня.
Ну, как бы то ни было, я стараюсь прогнать эти мысли и сосредоточиться на непосредственной задаче: удачно проплыть через рождественский ужин с моей семьей. А уже потом могу пойти домой и отпраздновать мое настоящее Рождество, с Фредди.
– Без жареной картошки? – Я хмурюсь, ведь мама постоянно хвастается своим умением готовить картофель, и, надо сказать, не без оснований. – Но это неправильно.
В кухне я нахожу маму наклонившейся к чему-то в холодильнике.
– Что это я там слышала насчет картошки?
Она выпрямляется и поворачивается ко мне, ее лицо залито слезами.
– Даже и не смотри на меня! Я просто глупая старуха, которая ревет над замороженными бобами! Это все чертов климакс, у меня теперь память, как у золотой рыбки. Даже хуже – как у гуппи. Я просто хотела все сделать безупречно, а кончилось тем, что забыла о картошке, и теперь все испорчено! – восклицает она. – Я думала, может, в холодильнике завалялся пакет этого ужасного замороженного картофеля, но у меня нет даже этой дряни!
Я чувствую, как мои губы невольно растягиваются в улыбке.
– Может, позвонить в «скорую помощь»? – спрашиваю я, кладя руки ей на плечи. – Заявим о картофельной катастрофе?
– Нечего тут шутить! – фыркает мама. – Это не смешно!
– Ладно, – соглашаюсь я. – Я могла бы положить в салатницу жареные куриные чипсы вместо картошки, а? Никто и не заметит, если они размякнут в соусе.
Мама возводит глаза к потолку, а я отрываю от рулона бумажное полотенце и подаю ей.
– Мама, это не важно, – говорю я, теперь уже без шуток. – Честно, совсем не важно!
Она не выглядит убежденной, но кивает:
– Не надо чипсов. У нас же не студенческая вечеринка.
– Ладно, без чипсов, – соглашаюсь я. – И никакой красной капусты, да?
Это постоянная наша шутка: мама вечно прячет капусту под всякой всячиной на наших с Элли тарелках, потому что знает: мы ее терпеть не можем.
Мама смеется, уже почти искренне.
– Помоги мне закончить все.
Несу индейку в столовую и водружаю в центр стола. Окидываю стол взглядом – торжественный, праздничный. Здесь всегда одно и то же: свежие цветы, лучший мамин хрусталь и рождественская композиция, которую мы с Элли соорудили вместе еще в младшей школе. Она не слишком впечатляет: это просто ветка, покрытая комками искусственного снега, и на ней сидит потертая тряпичная малиновка с тонкими проволочными лапками. Мама, как обычно, украсила ее остролистом и толстой кремовой свечой. Меня охватывает легкая ностальгия. Так много всего изменилось в моей жизни, но кое-что остается прежним.
Полчаса спустя еда уже разложена по тарелкам, мы все сидим за столом, и тут возникает очередная заминка: кто должен разрезать индейку?
Мама берет разделочный нож и окидывает нас неуверенным взглядом. Это всегда делал Фредди…
– Позвольте мне, – заявляет Дэвид, откашлявшись и вставая.
Он нервничает, как в тот момент, когда собирался произносить свою свадебную речь.
Мы все любим Дэвида, но он самый непрактичный человек в мире и славится своей неуклюжестью. Мамины глаза слегка округляются, словно она просто не в силах заставить себя передать ему разделочный нож и вилку из страха, что тот промахнется и кто-нибудь закончит вечер в больнице.
– Он учился разделывать птичку по видео из YouTube, – шепчет Элли.
Мама смотрит на меня, и я киваю: есть что-то невероятно милое в этой идее – учиться резать индейку через Интернет…
Все мы наблюдаем за тем, как он старается не превратить птицу в мешанину, как сначала для пробы втыкает в нее большую вилку… Дэвид даже прикусил нижнюю губу от усердия. Что ж, полной катастрофой это не назовешь: я бы поставила ему тройку за технику и десятку за старание: мы не оказались с обломками костей на тарелках.
– Забыла про жареную картошку? – Элли изумленно косится на маму.
Я вижу, как ей трудно сделать вид, что это весело.
Мама не пропускает удар и вместо картошки предлагает нам красную капусту.
Элли прикладывает к губам два пальца и изображает тошноту, когда мама ставит на стол салатницу.
– Это полезно, – говорит мама. – Вам просто необходимо немножко румянца на щеках, ты, Элли, слишком бледная.
Как ни странно, этого замечания оказывается достаточно для того, чтобы на щеках Элли сразу выступили розовые пятна. Наверное, мы все сегодня чересчур чувствительны.
Я беру бутылку вина и наливаю сначала маме, потом Элли. Дэвид в данном случае не в игре.
– Элли, а разве ты не собиралась… ну… не пить сегодня? – спрашивает он, а она бешеным взглядом заставляет его умолкнуть; Дэвид становится багровым, как мамина красная капуста, и делает вид, что отрезает от индейки новые неровные ломти, прикрывая свою оплошность. – Ну, я к тому, что… ты же на той новой диете…
Я через стол встречаю испуганный взгляд Элли; она ни дня в жизни не сидела на диете, и в это мгновение все понимаю. До мамы тоже доходит. Она откладывает столовый прибор и прижимает к горлу дрожащую руку.
– Элли, – выдыхает мама, – значит ли это… – Она делает паузу. – Ты…
– Извини, – бормочет Дэвид, сжимая руку Элли. – Просто вырвалось…
Он явно бесконечно огорчен.
На мгновение мы все умолкаем, таращась друг на друга. Элли сдается первой.
– Мы и не думали говорить об этом сегодня, – тихо произносит она. – Мы сами-то узнали всего несколько дней назад…
– Милая! – задыхается мама и плачет второй раз за этот день.
А потом и я заливаюсь слезами, и Элли тоже. Мы обнимаемся, сидя за столом, Элли слева от меня, мама справа; Дэвид сидит напротив, и мы хватаем его за руки.
Несколько минут мы одновременно плачем и улыбаемся, и нам не хочется отпускать друг друга.
– В таком случае мне лучше выпить за двоих, – коротко смеюсь я, наполняя свой бокал до краев.
Элли кивает, ее тревожный взгляд изучает мое лицо, пытаясь понять, не притворяюсь ли я. Но нет, я не притворяюсь.
Скорее, потрясена от кончиков пальцев на ногах и до макушки глупой праздничной шляпы. Элли хотела стать матерью еще с тех пор, когда мы были маленькими девочками и катали кукол в колясках в садике за домом. Она уже тогда обладала куда более сильным материнским инстинктом, чем я: ее куклы всегда были безупречно одеты и причесаны, в то время как у моих постоянно не хватало рук, а рожицы я разрисовывала шариковой ручкой. Понимаю, почему она предпочла бы промолчать сегодня, но хорошо, что не смогла. Мне не хочется, чтобы они с Дэвидом были вынуждены скрывать такую перемену из страха огорчить меня.
Но в то же время я действительно притворяюсь. Потому что это такое странное утверждение жизни: младенец. Маленькое новое существо… острое как бритва напоминание о том, что нам с Фредди никогда не познать счастья иметь собственного ребенка.
– За вас двоих, – говорю я, поднимая бокал, и подавляю слезы, потому что сейчас – один из самых драгоценных моментов в их жизни.
– За троих! – добавляет мама, и ее голос почти срывается.
Мы чокаемся, и я снова пожимаю руку Элли.
Замечательная новость!..
Во сне
Вторник, 25 декабря
– Твоя мама безусловно королева рождественского ужина. Объявляю официально. Мне незачем теперь есть до следующего года.
Фредди постанывает рядом со мной на диване.
– Думаю, мы оба знаем, что ты уже в восемь утра проглотишь сэндвич с индейкой, – говорю я.
Видимо, как и все прошлые годы, мы вернулись домой с немалой порцией остатков индейки для сэндвичей, супа, карри и бургеров. Запасы по крайней мере до середины февраля. Стараюсь не думать о тех прежних ужинах.
– Поверить не могу, что у Элли будет малыш, – говорит Фредди.
Похоже, и в этом мире такое происходит.
– Точно, – вздыхаю я.
– А это значит, у нас будет беременная невеста.
Фредди жестом изображает огромный живот. Это скорее похоже на мистера Гриди, чем на беременную, но я все равно усмехаюсь:
– Ты прав.
На самом деле мне нравится мысль о беременной Элли, сияющей на свадебных фотографиях. Свадьба, а теперь еще и малыш… Как будто кто-то насвистывает мне из пространства: все меняется, девочка, все меняется… Но к счастью, кое-что остается неизменным: на Рождество мы всегда будем собираться за столом у мамы. Просто на следующий год нам придется потесниться и освободить местечко для высокого детского стула. Конечно, я прекрасно понимаю, что он или она к тому времени вряд ли будет уже сидеть на стуле. И еще я представляю, ощущая легкое головокружение, как меня станут величать тетей.
– Как ты думаешь, у нас тоже когда-нибудь появится малыш? – спрашиваю я с бурлящей надеждой, кладя ноги на колени Фредди.
Но это такая невыносимо горькая мысль…
Он включает телевизор, меняет каналы:
– «Доктор Кто»?
Я не отвечаю. Он что, уходит от вопроса? Не думаю. Мы множество раз говорили о детях, это вроде казалось само собой разумеющимся… Или это не так? Может, я спешу с выводами? Приказываю себе не глупить. Это просто индюшачья паранойя, от обжорства.
Не обращая внимания на мое раздражение, Фредди тянется к кофейному столику и хватает жестянку конфет «Куолити стрит».
– Мне казалось, ты сыт до отвала? – говорю я.
Читать бесплатно другие книги:
