Окна в облаках Михайлова Евгения

Папин дочь

Мама называла Марину «принцессой на горошине». Когда малышка еще не умела говорить, начинала вдруг кричать и крутиться в своей кроватке, мама сначала пугалась, мерила температуру, давала теплое питье, баюкала, успокаивала, но однажды решила перетряхнуть постель и обнаружила под простынкой ребенка маленькую сухую крошку. Убрала ее, положила дочку, и та сразу блаженно уснула. С тех пор родители бдительно следили, чтобы под ребенком не было ни одной складочки, никакой соринки. И убедились в том, что у них едва ли не самый спокойный ребенок на свете.

Сейчас Марине тридцать восемь лет, она дизайнер-оформитель, известный в профессиональных кругах, мать девочки-подростка, которая живет у бабушки в Болгарии, и бывшая жена человека привлекательного, но слишком слабого, нелепого и неприспособленного к осмысленной, упорядоченной жизни. Может, Марина и приняла бы все это, если бы не воспаленные реакции ее мужа Кирилла по совсем не вопиющим поводам. Иногда ее посещало подозрение, что Кирилл сильно сомневается в ее любви и собственной нужности. Брак Марины не получился, вероятно, и потому, что она была слишком ориентирована на свой идеал – семью родителей. На хранителя и защитника покоя дома – отца. Ее обожали так нежно, бессонно, безгранично и в то же время с таким уважением, умом, тактом и пониманием, что Марина, возможно, исчерпала отпущенный ей судьбой лимит любви. Она очень старалась, но не смогла проникнуться подобным чувством к своему слишком обычному мужу. И после неудачного замужества, из которого выбиралась с боями и муками, она стала настолько подозрительной и осторожной, что не было и мысли пробовать еще.

Рядом с ее компьютером на столе всегда стоит снимок: молодые мужчина и женщина с двух сторон обнимают ребенка лет пяти. Это очаровательная девочка с большими глазами, чуть вздернутым носиком и выражением спокойной уверенности на круглом личике с челкой. Она в забавном комбинезоне и полосатой кофточке, напоминающей тельняшку моряка. Да, Марина в детстве носила одежду, как для мальчика. Это нравилось и ей, и маме – главным образом потому, что отец называл Марину: «папин дочь». Он страстно ждал сына, но увидев новорожденную девочку, полюбил ее с отчаянием человека, чье время на земле ограничено. Папа Марины был летчиком, самолет которого разбился во время учений. После множества операций он вернулся домой, с тоской ожидая лишь тягостного, мучительного выживания. И вдруг стал отцом. И наделил свое дитя всеми возможными достоинствами. Его дочь была одна такая, даже лучше сына, о котором он мечтал.

Марина взяла в руки снимок и рассмеялась. Эти тельняшки, разные штанишки, машины рядом с куклами были их с мамой игрой и подарком папе за его немыслимую любовь. Марина даже перенимала у мальчишек их повадки и словечки. Папу это смешило и радовало. На самом деле родители были уверены в том, что их девочка – самая нежная, чувствительная и хрупкая из всех детей на свете, ее защита была их навязчивой идеей. Боже, как же к этому привыкаешь – к бесконечной, безграничной, ежесекундной защите тех, для кого нет ничего дороже твоего слова, дыхания, взгляда. Это самая трагичная зависимость, потому что однажды крепостная стена защиты растает вместе с главными, единственными хранителями такой драгоценности, как ты. Всем остальным людям на Земле невдомек, что ты такой бриллиант в раритетной оправе.

Папа Марины умер, когда она была на первом курсе института. Они с мамой готовились к такому исходу: давно откладывали понемногу деньги и купили маленький, уютный домик в Болгарии, чтобы мама, став вдовой, уехала в тихое место у моря, где меньше напоминаний о горе. А у Марины тоже появится выбор и приют для отдыха и на случай любой беды. Приют пригодился дочери Аленьке, которая безумно любила море и вернула безутешной бабушке счастливые времена детства самой Марины.

…В то утро Марина работала над сложным эскизом. Все было: и желание, и вдохновение. И вроде нормально получалось, но какой-то детали не хватало, что делало работу безупречной для постороннего взгляда и ущербной для самой Марины. Можно показывать заказчику, и ему понравится, вне всякого сомнения. Она учла и облагородила все его пожелания. Но то, чего не хватает, станет терзать ее, мешая всем остальным делам. А время уйдет, люди начнут работать, исправить уже будет нельзя.

Марина прошла в кухню, плюхнула в чашку очередные ложки растворимого кофе, подняла тяжелый электрочайник с кипятком, и в этот момент та самая идея мелькнула перед глазами, как райская птичка. Марина сначала ахнула, потом пролила кипяток мимо чашки, ошпарив два пальца правой руки.

В их аптечке есть все виды мазей и бальзамов, пластыри и бинты. Марина знает, спасибо интернету, все способы лечения любых травм и повреждений. А это всего лишь небольшой ожог. Но муки Марины трудно описать словами. У нее немыслимо низкий болевой порог. Вот почему она принцесса на горошине.

Любая царапина доставляла Марине настоящие страдания. Она с изумлением смотрела на подруг, которые бегали в тесных туфлях на высоких каблуках, не замечая, что пятка растерта до крови. Для Марины маленький волдырь на пятке – это практически инвалидность на несколько дней. Она была совершенно здоровой по формальным показателям. Но когда у нее начинались критические дни, мама договаривалась с классным руководителем, оставляла дочь дома и вызывала домашнего врача, потому что у девочки были обмороки и панические атаки от естественной в принципе боли. Такое постороннему врачу не объяснишь. А бригада «Скорой» вообще обругает и опозорит.

Таким был их семейный секрет. «Папин дочь» в задорных штанишках и тельняшках, с вызывающе вздернутым носиком, на самом деле была самой нежной девочкой и постоянно до судорог боялась любой боли, даже той, которую большинство людей просто не замечает.

На борьбу с болью ошпаренных пальцев у Марины ушло не меньше двух часов. После чего она все же выпила лошадиную дозу кофе и вернула то мелькнувшее видение. Оказалось, что это не просто недостающая деталь, а маленькая звезда проекта, осветившая и изменившая все. Марина быстро довела работу до кондиции, договорилась с заказчиком встретиться в офисе и решила поехать на такси. Ей было страшно подумать о том, чтобы коснуться руля своими обожженными пальцами. Заказчик все оценил, пришел в восторг. Марина после его ухода еще немного поработала, затем опять вызвала такси – ехать домой. Вышла на улицу: уже стемнело, она встала под фонарем. Обычно такси приезжает в течение трех минут. Но на этот раз прошло больше четверти часа, а ей даже никто не позвонил. Она прошла немного вдоль проезжей части: вдруг поблизости стоит пустое такси. Слева был полудикий сквер. Рядом с его оградой замерла машина с козырьком: такси. И что-то странное там происходило. Мужчина, похоже, водитель, держал за руку маленькую девочку, от силы лет восьми, что-то быстро ей говорил и явно подтаскивал к открытой двери машины. Девочка не то чтобы сопротивлялась, она колебалась, не знала, как себя вести. Это могли быть отец и дочь. Водитель мог увидеть ребенка знакомых и предложить отвезти домой. Да мало ли что! В чужие дела лучше не лезть, так обычно говорят. Тут Марине позвонил таксист, который должен был за ней приехать. Он сказал, что попал в аварию, но может сейчас позвонить диспетчеру, чтобы ей прислали другую машину: «Это буквально минуты».

– Нет, спасибо, – неожиданно для себя сказала Марина. – Я уже поймала такси. Удачи вам.

И она сделала несколько нерешительных шагов в сторону странной парочки у той машины. Если это на самом деле такси, то оно необычное: нет крупно написанного названия фирмы и телефона, как должно быть. У Марины опять разболелись ошпаренные пальцы, заныла спина, заломило в висках и страшно захотелось оказаться дома. Мимо проезжали пустые такси, а она как заколдованная шла к откровенной неприятности. Она уже отчетливо слышала голос мужчины, который говорил:

– Я же сказал, что куплю тебе мороженое, потом отвезу домой. Ты какая-то ненормальная. Ты что, не знаешь, что надо слушаться взрослых?

В его голосе явственно звучали нетерпение и раздражение.

– Я не хочу мороженое, я сама пойду домой, – голос девочки уже дрожал, как перед плачем.

Марина с ужасом увидела, что водитель грубо схватил ребенка за руку и почти втащил в открытую дверь машины. И Марина пролетела оставшиеся пару метров, придержала дверь:

– Одну минуточку. Я как раз ловлю такси. Вы свободны? Сможете меня отвезти домой?

– Нет! – сначала рявкнул водитель. – Мне нужно… – и резко оборвал фразу.

– Вам нужно отвезти ребенка? Это ваша дочь? Я согласна, поедем вместе, я слишком устала и замерзла, чтобы ловить еще кого-то. Потом отвезете меня.

– Я не его дочь, – пропищала девочка, с надеждой глядя на Марину.

– Это не моя дочь, – произнес водитель, с подозрением глядя на телефон, который Марина вытащила из сумки, сама не зная, что с ним делать и куда звонить. – Это дочь соседей. Да, хочу ее отвезти, она у них немножко не в себе.

– Я его не знаю, – всхлипнула девочка.

Тут мужик включил двигатель и собирался рвануть. Но Марина не дала ему закрыть заднюю дверь изнутри.

– Вы без меня не поедете, – решительно произнесла она. – Я уже набрала полицию. У вас на машине нет названия фирмы и телефона, мне срочно требуется такси, а девочка говорит, что она вас не знает.

– Да господи, – вдруг добродушно произнес мужик. – У меня машина только из ремонта. Немного не доделали. Говорю же, девка соседей, и она немного не в себе. Садись и ты, раз так приспичило. Какая еще полиция: мы все потом будем до ночи давать показания. А у тебя ко мне какие предъявы? То-то и оно. Садись, поехали. Говори адрес.

Какое-то время Марине казалось, что все нормально. Точнее, ей хотелось так думать. Водитель явно профессиональный: хорошо ориентируется в Москве, умело объезжает пробки. Наверное, на самом деле увидел соседскую девочку, которая забрела далеко от дома.

Она посмотрела на затылок ребенка, сидящего на переднем сиденье. На тонкой шейке лежала узенькая косичка. И она дрожала! Так девочка боялась!

Водитель легко нашел пустынный переулок, где стоял дом Марины. Она рассчиталась, но из машины не вышла.

– У меня такое предложение, – сказала она непринужденным голосом. – Давайте мы выйдем с девочкой. Как тебя, кстати, зовут?

– Надя, – девочка повернула к Марине бледное маленькое личико, на котором засияли надеждой большие карие глаза.

– Так, – произнес водитель сдавленным от злобы голосом. – Меня достал этот цирк. Или вылезай, или оставайся. Выкину тебя где-нибудь за Кольцевой. Нам с девчонкой далеко ехать.

Что было дальше, у Марины, кажется, навсегда стерлось из памяти. Она потом могла вспомнить лишь то, что машина, в которой были заперты они с Надей, мчалась в неизвестном направлении. И это было все меньше похоже на Москву. Ко всему стало уже совсем темно. Потом был момент, когда машина остановилась, водитель вылез и стал мочиться прямо у открытой двери, придерживая ее рукой. Марина, точнее, не она сама, а ее инстинкт, который жил сам по себе в скованном страхом теле, произнесла:

– Надя, быстро ко мне.

И сама помогла девочке перелезть на заднее сиденье, посадила себе на колени, одной рукой крепко прижала, другой достала телефон. Тут в машину влез их похититель и молча вырвал телефон из руки Марины. Выключил его и сунул себе в карман. От отчаяния Марина даже видеть перестала. Что делать…

Тип посмотрел на Надю на ее коленях и буркнул:

– Так и сидите, мне по фигу.

Но когда они промчались еще какое-то расстояние, Марина вдруг услышала папин голос, мягкий и в то же время очень уверенный. Когда она перестала быть маленьким ребенком, он говорил ей, как поступать, если кто-то, гораздо более сильный, чем она, ее обижает или угрожает.

– В таком случае не надо упрямиться и стоять на своем. Наоборот: постарайся проявить совершенно неожиданную для этого человека реакцию. Что-то расскажи, по-доброму пошути, очень доверчиво попроси. Это никогда не поможет, если человек плохой. Но ты так выиграешь время и что-то придумаешь. Ты же на редкость умный папин дочь.

И Марина непринужденно, даже весело заговорила с Надей.

– У тебя ладошки, как ледышки. Наверное, и ноги замерзли? – спросила она. – У тебя же резиновые сапожки. Боже! Ты без носков! Давай ты наденешь мои, шерстяные. Я обойдусь, у меня ботинки на теплой подкладке.

И они стали возиться с носками. В это время рядом появились несколько фур и стали их объезжать: грохот заглушал для водителя разговор на заднем сиденье. Марина спросила:

– А где твои родители? Почему ты оказалась одна?

– У меня только мама, – ответила Надя. – И она сейчас рожает. В роддоме. Я хотела туда пойти, ее навестить, но заблудилась. У меня нет денег.

Фуры проехали, и Марина нежно коснулась плеча водителя.

– Прошу прощения, – сказала она. – Я даже не спросила, как вас зовут?

– Николай, – после паузы буркнул он. Наверняка это было неправдой.

– Очень приятно, Николай. Меня Мариной зовут. Тут вот в чем дело. Сейчас половина десятого. А у меня с мамой железный договор: если я задерживаюсь на работе до девяти вечера и она не может со мной связаться, то сразу звонит в полицию. У нее уже там полковник знакомый есть. А я ей последний раз позвонила, когда ваше такси увидела. Сказала, где я, и номер машины. Она такая смешная, всегда спрашивает номер. Так что, если я ей сейчас не позвоню, она начнет обрывать телефоны полиции и вас в перехват объявят.

– Так, – сказал водитель. – Ты, скорее всего, врешь, но ты настолько паскудная баба и так мне надоела, что у тебя и мать может быть такой. Поэтому мы сейчас доедем до поворота, там через сто метров есть автобусная остановка. На ней я тебя выкину, и это без вопросов. А пока бери телефон и звони своей сумасшедшей старухе. Скажи, что у тебя все прекрасно. Просто в пробке застряла. Одно горбатое слово – и у тебя дырка в голове. Поняла?

– Конечно, – охотно ответила Марина, схватив свой телефон. Она его включила и в это же время под звук сигнала очень тихо шепнула на ухо Наде: «Попросись в туалет. Пописать. Он далеко тебя не поведет. Я тут, рядом».

Надя попросилась, Николай, или как его, вытащил ее из машины и велел присесть рядом с открытой задней дверью, чтобы слышать разговор Марины.

Марина без колебаний нажала вызов своего заказчика. Все-таки судьба заботится о женщине, которую сразу назвали «папин дочь». Ее заказчиком, тем самым, для которого она так искала сегодня одну совершенную деталь и который потом пришел в восторг от ее работы, был частный детектив по имени Сергей Кольцов.

– Мама, – сказала она ему. – Прости, что не могла раньше позвонить, я оказалась далеко, и вдруг связь пропала. Мы просто объезжаем одну страшную аварию. Где я? Точно не скажу, но вижу справа крышу крытого строительного рынка, где мы с тобой когда-то были. Там еще кладбище с другой стороны. Водитель очень хороший, он сказал, что вывернется через туннель… Да, номер тот, который я сказала, MN705… Водитель говорит: здесь недалеко есть автобусная остановка. Это в случае еще чего-то неожиданного. Ты только не волнуйся. Целую. До встречи.

Сергей в ответ не произнес ни слова, и это говорило о том, что он понимает: мужской бас не должен звучать в трубке. А у мам бывают очень тихие голоса. Тут Марина якобы уронила телефон и стала судорожно шарить по полу и под сиденьем. Машина страшно грязная и запущенная: должно же быть хоть что-то для обороны. Хоть щепка какая-то. Интуиция опять не подвела: под задним сиденьем, которое было сломано с одной стороны, стояли какие-то ящики и валялись разные инструменты. «Из ремонта», как бы не так. Марина успела схватить молоток и сунула его себе за пояс джинсов.

В это время Николай уже вталкивал в машину Надю, пытался посадить ее на переднее сиденье, но девочка громко и отчаянно закричала.

– Да, черт с тобой, – сплюнул он. – Сиди с этой чокнутой, недолго вам осталось обниматься.

Все это время телефон Марины оставался включенным на связь с Кольцовым.

Вскоре показался поворот, а за ним и автобусная остановка. Ни на ней, ни поблизости не было ни одного человека. Боже, боже, что же делать?! Самое нелепое – достать молоток и попытаться им размахивать, чтобы испугать похитителя. Марина в жизни никого не ударила даже подушкой. Как ей поможет молоток? Он сам убьет ее этим молотком. И живую или мертвую легко выбросит из машины, но этого нельзя допустить. Она не может оставить Надю одну с ним. Когда появится какая-то помощь от Сергея, неизвестно. Марина понятия не имеет, насколько он хороший или плохой сыщик.

Перед остановкой Николай вышел, открыл заднюю дверь, отшвырнул Надю и схватил Марину за ворот куртки. Наверное, он был уверен, что выдернет ее из салона одним движением. Но Марина изо всех сил вцепилась в сиденье, а затем извернулась и прокусила до крови руку Николая. Он взвыл, грязно выругался, затем одной рукой схватил Марину за шею и стал душить, другой бил ее по лицу. Кровь заливала глаза и рот Марины, она не могла дышать. Но… невероятная вещь: Марина почти не чувствовала физической боли, только нестерпимо сильный пожар ненависти в груди. Николай ее почти вытащил, она цеплялась уже только ногами за спинку переднего сиденья. И тут случилось что-то немыслимое. Надя оказалась рядом с Николаем на улице и вместо того, чтобы бежать, изо всех своих силенок толкнула его сзади в поясницу. Он поскользнулся в луже с жидкой грязью и приземлился на четвереньки. И тут Марина сделала это. Никогда не поймет, как это получилось. Но она ударила Николая молотком по голове. И, вероятно, очень сильно, потому что он захрипел от боли и упал лицом в землю. Марина вышла из машины на ватных, холодных ногах. Она убийца. Ей нужно посадить девочку в автобус, убедиться, что та уехала, и срочно звонить в полицию и сдаваться.

Она нашла ручку Нади, сжала ее и попросила:

– Достань у меня из кармана платок, вытри мне глаза, я ничего не вижу. Сама не могу: не чувствую своего лица, оно как надутый резиновый шар. Где глаза, где кровь – не найду. Мы потом все сделаем. Ты поедешь домой.

Надя старательно поплевала на платок Марины, потом стала вытирать ее лицо от крови – осторожно и вполне умело. После этой процедуры Марина долго пыталась привести в порядок одежду: свитер разорван, брюки почти сползли. А когда она как можно шире открыла заплывшие глаза и осмотрелась, то увидела перед собой лицо Сергея Кольцова.

– Это правда ты? – спросила она. – Или я уже в коме с галлюцинациями?

– Смахиваю на ангела? – расплылся в улыбке Кольцов. – Мне многие это говорят. В каком-то смысле так и есть. Я с ребятами из отдела по тяжким преступлениям случайно оказался недалеко от места твоих боев. Сразу рванули. Ты молодец с этим телефоном, мы сразу все поняли. А когда ты меня мамой назвала, я прослезился. Честное слово. Если коротко и по делу, этот говнюк давно в розыске. Он когда-то был опером. Сел за изнасилование и убийство ребенка. Добрые товарищи помогли выйти по УДО, после этого еще несколько тяжких преступлений с детьми. У него и погонялово «Таксист». Уходил очень умело: опыта полно. Номера менял ежедневно.

– Я его убила? – спросила Марина.

– Моя ж ты дорогая, если бы это было так легко… Когда мы подошли, он уже встал со своей царапиной на башке и собирался тебя схватить. Вон, ведут в наручниках, рычит, сволочь. Девочку ребята отвезут домой. Она нам многое рассказала в деталях. Ребенок продвинутый. Я звонил: мать уже дома с новым братиком. Рыдает. Говорит, что завтра купит дочери мобильный телефон, и они все теперь будут ходить только вместе, включая новорожденного. Ты не переживай за Надю, мне показалось, что ее мама – очень добрая тетка, просто не без тараканов. И, возможно, без денег. А тебя я везу в больницу, вид у тебя страшнейший, первый раз такое говорю женщине.

– Сережа, я тебя умоляю, пожалуйста: домой. Я только там могу прийти в себя. Я согласна куда-то заехать, чтобы снять побои для суда. Конечно, я во всем приму участие. Но сейчас я могу умереть, если не лягу на свою кровать.

– Ладно. Отвезу тебя к эксперту Масленникову, он за минуты все оформит. И, главное: он не просто тебя поймет, но ему твоя неадекватность покажется нормальной. Но времени у меня в обрез. Криминал не дремлет.

Марина и Надя пошли к разным машинам, но девочка вдруг вырвала руку из ладони офицера и бросилась к Марине. Так крепко обняла, так горячо что-то шептала, что если бы Марина не теряла сознание от слабости, наверное, вцепилась бы в ребенка и потащила бы к себе. Но Сергей аккуратно их разъединил:

– Все, скажите «до свидания» и оставьте друг друга в покое. Неужели не устали за день? Завтра увидитесь. Если на то пошло, я сам привезу к тебе Ндю. А пока пусть валит домой: братику сюрприз будет. Не каждому при рождении сразу так везет: не сестра, а фильм ужасов с доставкой на дом.

С экспертом Масленниковым все неприятности с осмотром и показаниями на самом деле прошли быстро и почти комфортно. И – да, Марина чувствовала, что ее понимают. Он обработал ее раны, сделал уколы от инфекций и болеутоляющие и дал с собой таблетки для сна.

Сергей привез Марину домой, довел только до ванной:

– Помойся, как сможешь, только в зеркало старайся не смотреть. И сразу спать: надеюсь, Александр Васильевич дал тебе качественные колеса. Телефон не выключай и положи рядом: утром у нас созвон. Будем вместе выбираться из потрясения и депрессии, без которых у тебя никак не получится. Это я по обильному опыту говорю. Ты слишком нежная для подобных испытаний.

– Нет, – слабо возразила Марина. – Я как раз папин дочь. Он хотел мальчика.

Но когда за Сергеем захлопнулась дверь, когда Марина совершила долгое и мучительное путешествие из ванной до кровати, она даже таблетки не стала пить: знала, что не помогут. Папин дочь терпит ужасный крах, и нет конца беспомощности, тоске и уверенности в опасности и жестокости этого мира. Сердце то колотилось, то замирало, временами обещало разорваться. Электронные часы показывали два часа ночи. А она зачем-то без всякой цели взяла с тумбочки телефон. И опять, практически без участия сознания и воли, нажала один контакт.

– Да, – сразу произнес совсем не сонный голос бывшего мужа Кирилла. – Я слушаю тебя, Марина. У тебя ничего не случилось?

– У меня все случилось, Кирилл. Ты можешь сейчас приехать?

– Разумеется, – произнес он. – Уже еду.

И только после этих слов Марина поняла, что ни на секунду не допускала мысли, что рядом с Кириллом может быть другая женщина. Жена. Да господи. У него уже полно детей может быть.

Он вошел со своим ключом: Марина его не отбирала. Он не возвращал. Наверное, для такого случая: если что-то произойдет. Подошел к кровати, посмотрел на ее лицо-рану, осторожно поцеловал в плечо.

– Ничего, что я позвонила так поздно? – спросила Марина.

– Нормально. Я один, если ты об этом.

Той ночью Марина пила какао, точно такое, как готовила ее мама, – с пенкой из взбитых сливок. Кирилл запомнил. Он кормил ее с руки крошечными кусочками теплого тоста с сыром. А когда она неловко повернулась и застонала от боли, Кирилл не просто обнял ее, он окружил ее всем своим крупным, надежным и уютным телом. Только он мог снимать боль прикосновениями больших ласковых ладоней. Только ее боль.

И Марине на заре ее сороковника, рубежа женского прозрения и главных открытий, стало наконец совершенно очевидно одно. Женщине для полного покоя и высшей гармонии с самой собой нужен единственный человек. И он не обязан быть ни особенным, ни героем, ни гением, ни победителем. Он просто свой. Родной до каждой клеточки кожи, до следа запаха на рукаве пиджака. Его невозможно никем заменить, и он не может принять другую, ту, которая, возможно, лучше и моложе. И при нем можно наконец заплакать от боли, которая вернулась. Зареветь, как при маме. Как для папы, чтобы поносил на руках. Кирилл ее и покачал в нежных ручищах, как своего обретенного младенца.

С утра Кирилл отпросился с работы и притащил продукты по списку Марины. Она встала и, пошатываясь, принялась готовить праздничный обед. Сергей Надю привезет после школы. Им двоим есть что праздновать: они живы.

Гости явились на час раньше, чем договаривались, но обед был почти готов. Сергей с непринужденностью и обаянием неисправимого нахала отобрал у Кирилла единственную бутылку пива, завернул в салфетку три «киевских» котлеты, несколько кусков хлеба и торжественно заявил:

– Едем брать «авторитета». Боюсь, он нас не покормит. Надю вечером забрать?

– Нет, – ответил Кирилл. – Я сам ее отвезу.

Надя ела с большим аппетитом, потом спросила: может ли она что-то захватить для мамы. После обеда они с Мариной пошли на кухню, где Марина разложила в судки все, что осталось от обеда.

– Надюша, я хочу тебе кое-что серьезное сказать, – произнесла она. – Мы очень сблизились во время нашего испытания. Ты показала себя прекрасным человеком. Ты ведь спасла мне жизнь.

– А ты мне, – радостно ответила Надя.

– Значит, мы в расчете. А теперь о серьезном. У меня очень напряженная работа, семья, которую я люблю. Дочь и мама сейчас в Болгарии, но мы на постоянной связи. Они – главные в моей жизни. У меня есть муж, как ты видишь. И я не берусь ни опекать вас, ни регулярно помогать. Мы с тобой друзья. Настоящие, проверенные. Ты просто должна знать: в случае беды ты можешь меня позвать, и я приду. Ты поняла, о чем я?

– Конечно. Чтобы я тебе не надоедала и не попрошайничала. Я и не собиралась, честное слово. Ты моя подруга. И если у тебя будет беда, ты тоже позови. Ты же знаешь: если тебя кто-то обидит, я сзади как врежу. Он сразу мордой в грязь.

– Ах ты ж, моя дорогая, – обняла Надю Марина. – Защитница. В общем, по делу так: звони каждый вечер только сказать, что ты дома и как дела. Один раз, вечером звони. А когда у тебя день рождения?

– Через месяц. Я позвоню, чтобы ты не забыла.

– Я не забуду. Планшет подойдет?

– Ой. Да.

– Хорошо. Из одежды еще что-то присмотрю. Значит, звонишь только как договорились. Маме с братиком привет.

– Ладно. Значит, договорились.

Почти так у них и получилось. По договору. Надя звонит Марине не чаще пяти раз в день. Если не может дозвониться, набирает Кирилла:

– Эй, Марина пропала. Может, ее опять бандит украл? Если поедешь искать, возьми меня с собой. Без меня не сможешь.

По воскресеньям они втроем обедают. Потом Кирилл отвозит Надю домой. Всегда с пакетом для быстро растущего братика.

По вечерам Кирилл говорит:

– Это чудо какое-то. Мне не нужно уезжать в свою берлогу, куда ночами приходили тоскливые голодные волки и грызли мое сердце. В жизни можно совершить только один счастливый поступок. Вернуться. Если тебя позовут.

А Марина чувствует, что она вновь папин дочь. Никогда не поздно совершить безумство, впервые подраться, вынести нестерпимые боль, страх и победить. Иногда судьба посылает шанс вернуть того, единственного. Без него вроде бы проще было жить, но, как оказалось, он унес с собой такую огромную любовь, без которой может умереть все тепло жизни.

Грех на душу

Тот осенний день после долгих дождей вдруг ослепил ярким и почти жарким солнцем. Оно билось во все окна, призывало и томилось в лихом и отчаянном предчувствии конца. В двенадцать дня Антонина все еще бестолково слонялась по квартире, наблюдая, будто со стороны, как все валится у нее из рук. Она ощущала себя медведицей, которую выдернули из норы и теплого сна через пять минут после впадения в спячку. Впрочем, ничего необычного в таком состоянии для Антонины не было. Она работает почти каждую ночь. Бороться с этим уже бессмысленно. День слишком мал, узок, неудобен и набит помехами. В него можно втиснуть лишь дела, связанные с другими людьми и бытовыми преодолениями. А работа – собственно мыслительный процесс, созерцание всего в целом и деталях – требует полного уединения и отстранения. Ночи для Тони – вне времени и за пределами всеобщей реальности. Это просто ее мир, который нужно создавать, чтобы подчиняться его диктату и порядку.

Это всегда тяжело, но Антонина привыкла и в какой-то степени даже любила это сочетание необходимой, будничной работы с погружением в волны только своих догадок, тайн, развлечений. Она была из людей, которым для того, чтобы найти лучшую компанию, требуется спастись бегством от всех без исключения.

Впрочем, исключение постоянно терлось рядом: горячий язычок лизал руки, пушистое тельце льнуло к ногам. Это Степа, маленький, инфантильный метис корги с серо-голубыми глазами хаски и хвостом павлина. Этот его хвост – знамя настроения. В напряжении и тревоге он повисает пушистой трубой до земли, как у лисы. В спокойной и веселой ситуации укладывается пушистым локоном почти по всей спинке.

В этот яркий полдень обычного для Тони усложненного пробуждения ее беспокоило тревожное ощущение: как будто она что-то забыла, и это было нарушением ее строгого порядка ночной работы. Ах да. Этот рассказ. То ли шутка, то ли выходка. Надо перечитать и, возможно, отказаться от собственной странной идеи.

Антонина преподавала в литературном институте. Этой ночью она читала работы студентов, отбирая лучшие, чтобы отправить их на конкурс рассказов имени Чехова. Сюрпризов не оказалось, Тоня на них и не рассчитывала. Она знала, от кого можно ждать качественную добротную прозу, от кого – легкую, как пена, фантазию, от кого – привлекательное в своем ненавязчивом цинизме разоблачение идеалов и стереотипов.

К рассвету Тоня сделала выбор, набросала замечания для авторов. Зевнула, потянулась, сладко предвкушая ставший доступным сон. Он всегда в это время казался таким желанным, что они со Степой принимались растягивать ожидание. Погуляли по пустому двору, пили на кухне теплое молоко, потом долго искали розового слоника, озабоченно убеждая друг друга, что он мог убежать. Испытали восторг, обнаружив его под кроватью. Уложили его спать рядом с собой на кровати. И, засыпая под сладкое сопение песика, Тоня вдруг почувствовала, что работа не завершена. В ней не было ни капли творчества, одна техника. Она тихонько встала, чтобы не разбудить ни Степу, ни розового слона, и вернулась за стол. Открыла новый документ, написала возникшее в мозгу имя – Ася Степина – и название рассказа «Столичная штучка». И два часа провела в контакте с персонажем, который был и гротеском, и сатирой, и объектом Тониного беспощадного азартного расследования. Да, конечно, она знала, кто прототип, до того, как начала писать. Но она все виртуозно изменила, довела характер до отточенности и независимости самостоятельного анекдота, веселой издевки. И не забыла написать под заголовком, что все вымышленное. Это было необходимостью, ибо персонажем стала одна почти приятельница Тони, Арина Виленская. По крайней мере, Арина сама так считала – они приятельницы. Тоня просто не сопротивлялась.