Танцующая для дракона. Небо для двоих Эльденберт Марина
«Восторг», – мысленно соглашаюсь.
В зеркале передо мной Ильеррская. Такая, какой я впервые вышла на съемочную площадку в павильоне номер девятнадцать.
Бирек смотрит на меня, поддерживая одну руку другой. Это не тот жест, когда ты закрываешься от всех, но что-то похожее, просто руки пониже и не скрещены. Я сейчас отмечаю все эти детали и разбросанные по столику кисти, и огромный ящик с палитрами всего, что превратило меня в Ильеррскую. Узоры, многочасовая работа Геллы и ассистенток, бегут по коже, полностью изменяя внешность и превращая меня в женщину, история которой началась с танца.
Моя история тоже началась с танца, танцем она и закончится.
Символично.
Я скольжу взглядом по уложенным волосам, перехваченным нитями, по костюму, который в точности повторяет тот, что был на мне в первый съемочный день.
Что характерно, я не могу вспомнить имени семикратного чемпиона, но я – в точности до жеста, до взгляда, до интонаций – помню все, что мне говорил Гроу в мой первый съемочный день.
«Сегодня я смотрю, на что ты способна. Если мне понравится, вечером подписываем контракт. Если нет – извини».
Очень вдохновляюще, ничего не скажешь. В этом он весь.
Я ловлю себя на мысли, что улыбаюсь.
– Ладно, катись уже. – Гелла тоже улыбается.
Бирек – нет, он словно смотрит глубже. А может, Гелла тоже видит гораздо больше, чем хочет мне показать, она просто привыкла наглухо закрываться: бравада слов или грубость – ее защита. Такая же, как была у меня когда-то.
Такая же, как у него.
Все эти набловы придирки, весь его дерьмовый характер – исключительно потому, что однажды его мать от него отказалась, а потом, спустя сколько-то лет, от него отказался отец. От него – такого, каким он был.
И в общем-то то же самое сейчас делаю я.
Осознание этого бьет в сердце и навылет, а следом приходит мысль, что все мои доводы, все мои обиды, все «правильно» и «неправильно» разлетаются вдребезги. Этого мне не жаль, мне вообще ничего не жаль, я вылетаю из трейлера, чтобы ему об этом сказать, но ловлю себя на ступеньках.
Сначала – танец.
Я не скажу ни слова, потому что иначе ничего не получится.
Я лучше станцую.
Гроу идет мне навстречу в гриме Эргана. Светлые волосы, пусть даже стянутые в хвост, действительно делают его похожим на отца. Внешне.
Не знаю, каким был его отец в молодости, но тот иртхан, с которым общалась я, общего с ним имеет только фамилию и гены. Фертран Вергарр Гранхарсен состоит изо льда, в сердце его сына – чистое неразбавленное пламя. Пламя, чью суть я сейчас чувствую остро, как никогда: оно прокатывается по мне мощной волной его взгляда от кончиков пальцев ног до самой макушки.
– Истинная Ильеррская, – говорит он, когда наши руки встречаются.
– Тебе лучше с темными волосами, – отвечаю, с трудом сдерживая улыбку.
Мгновение Гроу смотрит на меня, словно пытается услышать больше, чем я хочу сказать, а потом кивает в сторону полигона, где уже все готово.
– Покажем им?
Я не хочу никому ничего показывать. Никому, кроме него.
Джамира кусает губы, глядя то на нас, то на землю, изрезанную невидимыми змеями проводников пламени. В отличие от времен Ильеррской, у нас куда больше возможностей, поэтому должно получиться очень красиво.
Безумно.
Невероятно.
– Мне придется тебя отпустить, – говорит он.
«Не придется», – хочется сказать мне.
Вместо этого я разжимаю пальцы, мы шагаем на полигон и замираем на позициях.
На нас смотрят все, но сейчас у меня такое чувство, что мы остались одни. По крайней мере, сегодня я буду танцевать для него. Только для него и ни для кого больше.
– Готовность номер один, – говорит Гроу.
Он все еще постановщик трюков, поэтому все ответственные за сногсшибательные огненные спецэффекты подчиняются исключительно ему. Ребята подтверждают, что да – все готово.
Мгновения кажутся невыносимо длинными, а потом Джамира командует:
– Мотор! – И между нами взлетает стена огня.
По обе стороны от которой мы одновременно шагаем в танец.
Я для себя уже все решила, но это решение – однобокое. И криво-косо-хромое, как мои попытки танцевать на репетиции, когда я могла уйти в прогиб или взмыть ввысь, но пока в танце нет чувства, он лишен жизни. Точно так же, пока в отношениях нет чувства, они лишены сердца. Поэтому именно сейчас, когда я отступаю в сторону и вскидываю вверх руки, я думаю о том, что не хочу ничего говорить. Мне отчаянно хочется, чтобы он услышал меня через танец, равно как я сейчас впитываю сквозь невидимую капельку наушника барабанные ритмы.
Теарин отсчитывала огонь по числу шагов, я наизусть помню схему огненных узоров и знаю, в какой последовательности они сработают.
Огненное кольцо вокруг нас и расцветающий внутри огненный цветок – лепесток за лепестком. Гроу не отпускает меня, я это чувствую. Даже когда мы уходим в разворот, разделенные пламенем, а после ненадолго сходимся на свободной от огня площадке.
Движение вперед – и между нами снова пламя, вырастающее из-под земли.
Что-то внутри вспыхивает, я чувствую, как от жара горит лицо.
И точно так же от жара становится невыносимо тесно в нашем молчании под ритм разогревающих сердце барабанов.
Вскинуть руки – и развести, чувствуя, как его взгляд скользит по мне.
Совсем как в ВИП-ложе.
Тогда я считала его кем-то в стиле повзрослевшего Лодингера, но если бы я так не считала, мы бы никогда не зацепились друг за друга. И сейчас я танцую это – дикий, болезненный интерес и желание доказать ему и себе, на что я способна. Все эти чувства – от вспыхнувшего с самого первого взгляда в груди огня до приватного танца.
Не знаю, что чувствует он, но его движения становятся резче, а взгляд вбирает всю ярость обжигающей стихии. Сейчас, когда в темных глазах отражаются языки пламени не родного зеленого, а раскаленного, как дыхание дракона, во мне самой рождается что-то дикое и первозданное.
Поэтому, когда мы почти касаемся пальцами, я отдергиваю руку звериным рывком и так же резко, словно выдернутая из танца на аркане, отступаю назад.
Очередная вспышка на миг отрезает меня от него, но это уже не важно.
В груди раскрывается огненный цветок подобный тому, что сейчас распускается на земле. Я слышу не только биение своего сердца, но и биение его, драконья суть улавливает малейшее его движение так остро, как если бы мы были единым целым.
Спираль раскручивается, и я раскручиваюсь вместе с ней.
Волосы летят вместе со шлейфом, ночь перед глазами сменяется ослепительным пламенем. Гаснет искрами и снова сменяется темнотой, в которой ко мне идет он.
Я танцую нашу историю: от неприятия к неуверенности.
Вскинуть руки – отступить назад.
От неуверенности – к надежде.
Прогиб – выход – шаг вперед.
От надежды к сомнениям.
Касание пальцев, обжигающее изнутри сердца, – взгляд глаза в глаза – и новое отступление.
Последняя вспышка.
Дальше уже только кружение, в котором нам предстоит сойтись.
Сомнения рушатся, подобно обступающему нас огню вспыхивают чувства. На этот раз у меня не получается уйти: наши руки соприкасаются. Гроу рывком притягивает меня к себе, и из меня выбивает дыхание, потому что от этой близости темнеет перед глазами. Близость, которая рождается в танце, ни на что не похожа.
Он не отпускает моего взгляда, ладонь скользит по спине, и я стекаю по его руке все ниже и ниже.
Туда, где земля черная, как мое сердце, когда я потеряла все ориентиры после его звонка. Волосы почти скользят по песку, когда он рывком выдергивает меня наверх, и я снова взлетаю.
Бегущий по телу жар передается в ладони, я то ли падаю в небо, то ли парю над землей, потому что сейчас все движения – его.
Мои бедра обхватывают его, мои пальцы едва касаются его груди, вся сила в его руках.
В бешено бьющемся сердце, чей ритм заглушает барабаны.
Я – раскрытая, я – горящая.
Я его.
Мне хочется об этом кричать, но что чувствует он?
Сила его рук удерживает меня в сумасшедшем танце, ускоряющемся до предела. Искры, пламя, ночь и земля смешиваются воедино, сливаются, как сливаемся мы: телом в тело, начиная и продолжая друг друга. Жар огня становится нестерпимым, как и скольжение его ладоней по обнаженной коже.
В эти ладони ударяет мое сердце.
Его отдается в кончиках моих пальцев.
Я снова чувствую под ногами землю, и я могу отступить, вместо этого кладу руки ему на плечи, рывком вливаясь в него.
Последний удар – он прижимает меня к себе.
Тишина.
Мы стоим в каком-то вакууме: рука Гроу скользит по изгибу моей спины, его губы касаются моего виска. Биение сердец теперь совершенно точно не различить, моя ладонь на его щеке.
Над нами летают камеры, в глаза бьет свет оборудования, островки пламени гаснут.
Мне не хочется от него отрываться, потому что тогда придется что-то сказать, но я и так сказала слишком многое. Наверное, больше всего я сейчас боюсь, что он на меня посмотрит – и не поймет.
Когда где-то на заднем плане взрываются аплодисменты, я понимаю, что напрочь пропустила Джамирино «Снято!» – и слегка отстраняюсь. В противовес тому, что только что думала, сама смотрю в его глаза, и это так глубоко, что во мне больше нет слов.
– Танни, – хрипло говорит он, проводя пальцами по моей щеке.
Короткое прикосновение отзывается во мне – нет, не дрожью, хотя я содрогаюсь всем телом. Это что-то незнакомое и новое, непонятное. И я тянусь за его пальцами, чтобы понять, когда земля под ногами взрывается огнем.
Который охватывает нас с головы до ног.
Лопаются лампы.
Кто-то кричит.
Мир застывает в осколках янтарного света, далекого, как вспышка сверхновой, пламя вгрызается в одежду и кожу.
Краем глаза понимаю, что к нам кто-то бежит, а в следующий миг в груди раскрывается огненная воронка. Пламя втекает в меня, я вбираю его с той же легкостью, с какой мгновение назад вбирала дыхание стоящего рядом Гроу, становится невыносимо темно.
Смотрю ему в глаза и понимаю: что-то не так.
Достаточно для того, чтобы с силой его оттолкнуть, за миг до того, как мир перед глазами расцветает огнем, и пламя, которое я собрала, срывается с моих рук.
Это напоминает лопнувший мыльный пузырь, который горит, брызги на коже – раскаленные.
Меня отбрасывает назад, но упасть мне не позволяет Гроу.
Я не понимаю, как он снова оказался рядом, и жар, сжигающий мое тело, сходит на нет. Текущее с моих рук пламя уходит в землю, а то, что разбросано вокруг, – шипит и бьется палящими островками.
– Танни, – говорит он, вглядываясь в мое лицо. – Танни, смотри на меня.
Я смотрю, а лучше бы не смотрела: на это уходят все силы. Я бы и хотела что-то сказать, но рядом, уже под напором огнетушителя, гаснет последний пламенный всплеск.
И для меня наступает абсолютная темнота.
Глава 15
Ильерра
Мне кажется, что я целую вечность не писала о своей жизни. Честно говоря, мне не о чем особо рассказывать: тяжелые времена остались в далеком прошлом, Ильерра процветает. Она стала первым государством, где люди научились не бояться драконов, за ней последовали еще несколько стран, а после мы стали примером для большинства земель от цепи Аиррских гор до Даармарха.
Вести оттуда приходили не так часто: первые были, когда Сарр заявил, что желает жениться на Лирхэн, одной из моих нэри, и отправил ее родителям послание. Если честно, я не думала, что они вообще ответят (все-таки в тот год сравнивать Даармарх и Ильерру было нельзя), но неожиданно ответ все-таки пришел. Они писали, что готовы нанести нам визит вместе с дочерью и обсудить все условия.
Их приезд стал второй ниточкой связи – от них мы узнали, что за это время Эсмира успела выйти замуж и поднять мятеж, поэтому сейчас они вместе с мужем сосланы в приграничные земли, а Надорга окончательно утратила суверенитет и стала частью Даармарха. Витхар по-прежнему правит один, и, как оказалось, у его сына недавно проснулся очень сильный огонь.
Эта новость не должна была меня задеть, и она почти не задела, только тоненько царапнула застарелой болью по сердцу. Зато Сарр обрел счастье: родители Лирхэн, оказавшись в Ильерре гостями, решили здесь же и остаться, отчего их дочь была невероятно счастлива. Оказывается, они с Сарром влюбились еще до моего бегства из Аринты, а когда он уехал, Лирхэн поклялась его ждать.
Я смотрела на их счастье и понимала, что совсем скоро смогу передать Ильерру в руки брата. Теперь, когда драконы перестали быть страхом наших земель, когда наши границы открыты (мы наладили торговые пути, добычу драгоценных камней и золота, никогда никому не отказывали в помощи), ему остается только продолжать развивать наши отношения с другими странами.
Со свадьбой затягивать не стали, и, глядя на танцующего с молодой женой брата, я думала, как начать разговор о том, что мое время правления закончилось. Сейчас, когда наши границы соприкоснулись с Даармархом (объединение наших союзных государств называли «Ладонями Ильерры»), я не представляла, что еще могу сделать.
А если не представляешь, что тебе делать дальше, – самое время уйти в тень.
– О чем думает моя сестренка? – Изрядно возмужавший Сарр подошел ко мне, когда я меньше всего этого ожидала, целиком погруженная в свои мысли.
– О том, что не стоит оставлять молодую жену в одиночестве, – улыбнулась я.
Лирхэн светилась от счастья, и даже сейчас, рядом с родителями, которые ее обнимали, умудрялась поглядывать на моего брата.
– О, мы еще успеем надоесть друг другу, – фыркнул брат, – у нас впереди целая жизнь.
– Целая жизнь – это безмерно мало для тех, кто любит, – сказала я. – Хотя в твоем возрасте мне казалось, что я смогу свернуть горы.
– Ты их свернула, – серьезно заметил брат, увлекая меня из наполненного ароматами зала на балкон. – Скажешь, нет? Посмотри. Это все сделала ты.
Залитая солнечным светом Ильеррская долина полыхала всеми красками ослепительной зелени и цветов. Города с этой стороны не было видно, но я слышала его шум так же отчетливо, как бурлящую реку, которая спускалась с гор. Никогда и нигде больше я не видела такой красоты и изобилия, как на родных землях. Никогда и нигде, но мое сердце, иссушенное зноем Аринты, осталось прежним.
– И потом, – фыркнул Сарр, – что это за мысли о возрасте?
Он грозно посмотрел на меня, и это ему даже удалось. Шириной плеч он не уступал Витхару, его пламя становилось сильнее с каждым днем, и это чувствовалось. Даже сейчас, стоя рядом с ним, я ощущала это волнение огня, от которого закипает кровь. За эти годы я не раз вела переговоры с правителями, но ни один из них не был настолько силен, как мой брат.
– Я хочу вернуть тебе Ильерру, – сказала я, и Сарр, вроде бы собиравшийся продолжать все в том же шутливо-грозном тоне, осекся.
– Это еще что за глупости?
– Это не глупости, Сарр. Ильерра твоя. Она ждала своего правителя, и она его дождалась.
– Тебя называют Золотым пламенем Ильерры, не меня, – напомнил он.
– Любое пламя рано или поздно затмит более высокое, – заметила я. – Нет уж, братик. Я сделала все, что в моих силах, теперь создавай свой мир.
– А что будешь делать ты? – спросил Сарр, становясь еще более серьезным.
Я чувствовала его волнение и понимала, как важен для него мой ответ. Вот только я сама не представляла, что делать дальше. Дни, когда я занималась делами, были для меня наполнены смыслом, часы, когда я оставалась одна, – пустотой. Я не представляла, что мне делать и куда мне идти, не представляла, но точно не собиралась вешать это на брата.
– Жить, – ответила я.
– Чудесный ответ, – насмешливо произнес он, а потом развернул меня за плечи: так, что с балкона был виден кусочек украшенного зала. Гости были увлечены танцами, только один мужчина стоял чуть поодаль, его пристальный сосредоточенный взгляд был устремлен в толпу. – Тебе не кажется, что вы оба не умеете расслабляться?
Я улыбнулась.
Бертхард действительно поднял армию Ильерры, и если бы не он, наверное, я бы не справилась. Он поддерживал меня, когда хотелось опустить руки, напутствовал перед переговорами. После смерти старого советника отца я не стала больше никого приглашать, мне хватало поддержки главнокомандующего. Моего друга детства.
Моего друга в настоящем.
– Значит, так, – хмыкнул Сарр, снова бесцеремонно вторгаясь в мои размышления. – Я готов принять Ильерру, но…
– Но?!
– Но если ты дашь ему шанс.
– Сарр! – чуть ли не прорычала я.
Командный голос отозвался вертикалью в зрачках моего брата.
– Обожаю, когда ты такая, – произнес он, усмиряя пламя, а потом кивнул: – Он без ума от тебя, Теа, и он ждет. Он ждал все эти годы. Не находишь, что вы могли бы просто попробовать? Особенно сейчас, когда ни тебе, ни ему не нужно больше каждую минуту ждать дурных новостей.
Я снова перевела взгляд на Бертхарда. Между нами ничего не было, но его чувства не требовали слов, они выражались поступками. И – лишь изредка – короткими взглядами, которые он себе позволял. Когда думал, что я слишком занята, чтобы их заметить.
– Что скажешь, сестренка? – поинтересовался Сарр, повторяя начало нашего разговора.
– Скажу, что из тебя выйдет потрясающий сводник.
Брат хохотнул:
– Подумай. Может, ты зря прочишь меня в правители.
Я подавила желание слегка стукнуть его по затылку: все-таки по отношению к будущему правителю это как-то совсем непочтительно.
– Возвращайся к жене, – заметила я, а после шагнула в зал.
На меня тут же обрушились голоса, приглушенные на блаконе пением птиц и шумом реки, взгляд Бертхарда споткнулся о мой. Я шла к нему, и передо мной все расступались, он же застыл на месте.
– Что-то случилось, Теарин? – встревоженно спросил он, вглядываясь в мое лицо.
Да, Сарр определенно был прав: мы с ним вообще не умеем расслабляться.
– Случилось, – серьезно ответила я, но прежде чем он попытался увести меня из зала, продолжила: – Вы сегодня еще ни разу не пригласили меня на танец, главнокомандующий.
В глазах его на миг отразилось изумление, а следом Бертхард протянул мне руку. Когда я вложила пальцы в его ладонь, привлек меня к себе.
Со всей силой невысказанных слов, со всей мощью, на мгновение заставившей меня почувствовать себя в его объятиях хрупкой соломинкой. Это ощущение продлилось недолго, потом в зал снова хлынула музыка.
И мы под сотнями взглядов последовали за ней.
Хайрмарг, Ферверн
– Увлекательно? – поинтересовался Гроу, опускаясь рядом со мной.
Я посмотрела в окно, где за окнами в темноте кружились снежинки. Потрясающая весна.
– Я вот о чем думаю, – сказала я, – Теарин в архивах сейчас столько же лет, сколько мне. Она сделала свою страну, а я… делаю спецэффекты.
– Она просто не знала, что так можно, – заметил он, – иначе точно выбрала бы спецэффекты.
– Ха-ха, – сказала я.
– Танни, ты серьезно считаешь, что женщине нужно все это пережить?
– Ну, не знаю, – сказала я, запрокидывая голову. – Вообще-то мне хотелось бы сделать мир лучше. Чуточку. Самую малость.
Гроу почему-то промолчал. Он вообще гораздо больше молчал с той самой минуты, как мы оказались в Ферверне (правда, до этого ругался такими словами, что мой лексикон пополнился нецензурщиной примерно до самой крышечки). Не представляю, как политика сочетается с такими выражениями, но после случившегося он все больше напоминал дракона.
Глаза у него практически не темнели, а при малейшей попытке кого-то рыкнуть в мою сторону пламенем от него веяло с такой силой, что все шарахались. Они с Леоной настаивали на том, чтобы я сидела в Скай Стрим и что я дипломатически неприкосновенна, но я отказалась. Я не хотела на всю оставшуюся жизнь стать дипломатически неприкосновенной, поэтому сказала, что я еду в Ферверн.
Точка.
На площадке сработала запасная подача огня. Идиотская случайность, поломка системы. Действительно идиотская, но у меня включились инстинкты, о которых я даже не подозревала. Прежде чем вальцгарды и подстраховщики успели к нам подлететь, я погасила огонь, вобрав всю его силу, а потом… ну, потом меня порвало, как обожравшегося виарчика, и это увидели все.
Скрывать мое положение дальше после случившегося было бессмысленно, но в свете вновь открывшихся обстоятельств Ферверн настоял на том, чтобы слушание проходило на их территории, и мировое сообщество иртханов их поддержало. Внимание – потому что я подвергла опасности жизнь Джермана Гранхарсена. То, что сам Джерман Гранхарсен по этому поводу орал на главу северной державы, забывая о политкорректности, никого не интересовало.
Новорожденному виару понятно, что после инициативы Рэйнара о снятии щитов я стала политическим поводом противопоставить Аронгару мировому сообществу, и Ферверн зубами вцепился в эту возможность.
– Джерман, на минутку, – к нам заглянула Леона.
Не номер, а проходной двор какой-то, честное слово.
Как ни странно, Гроу к ней даже цепляться не стал, просто молча вышел.
– Танни, еще не поздно передумать. – Теперь уже Леона опустилась со мной на пол. – Одно твое слово – и мы возвращаемся в Аронгару.
– Не-а, – сказала я. – Я не хочу.
– Танни! – Она повысила голос. В последнее время именно я рядом с ней повышала голос, а Леона играла в снежок с глазами, но, кажется, сегодня роли поменялись. – Тебе не нужны лишние потрясения, особенно в твоем положении.
Я положила руки на живот:
– Оно там еще совсем маленькое, – сказала я, – но пусть привыкает, что у него боевая и очень долбанутая мамка.
Леона покачала головой:
– Я не могу посадить тебя в Скай Стрим и закрыть там. – В глазах ее заблестели слезы. – Ты… выросла, Танни. Я даже не представляла, насколько ты выросла.
– Из твоих уст это практически комплимент.
– Но это вовсе не значит, что тебе не нужна защита. Мы – твоя семья. – В ее глазах читается: «И плевать я хотела на международный конфликт. Если они попытаются на тебя давить, я порву их всех». – Просто хочу, чтобы ты это знала.
– Спасибо, – искренне сказала я. Международного конфликта не будет. – Вы тоже моя семья.
И я не позволю, чтобы из-за меня случилась очередная задница.
Леона хотела что-то сказать, но я покачала головой. То, что она сейчас сидит рядом со мной на полу со своей идеальной прической и в своей идеальной юбке, которая задралась и может помяться, значит для меня гораздо больше, чем она может себе представить. Когда-нибудь я ей об этом скажу.
Как сказала о том, что не хочу стать для мира чудовищем, которым пугают детей. У меня есть Ленард, он звонит мне по три раза на дню и спрашивает, как я себя чувствую, и есть его тетка, злорадную физиономию которой я видела перед отъездом (рядом с ней маячила не менее злорадная физиономия ее адвоката). Я хочу просто это пережить, хочу оставить все это в прошлом, хочу получить возможность усыновить мальчишку и сделать все от меня зависящее, чтобы он был счастлив, встречаться с друзьями и жить самой обычной жизнью.
Если цена всего этого – таэрран, я не против.
Последнее, правда, я вслух не сказала, потому что при упоминании таэрран у Леоны глаза наливались пламенем. Для нее это кошмар и жуть, для меня – просто закономерный исход, не уничтожающий мою жизнь (как она полагает), а возвращающий то, что я потеряла в пустоши под Айориджем.
Право быть человеком.
– Могу я кое о чем тебя попросить? – интересуюсь я, глядя на сестру, которая поднялась.
– Да, разумеется.
– Не пускай ко мне Джермана.
От того, что я называю его по имени, на миг становится больно, но мне надо привыкать к этой боли. Мне точно надо к ней привыкать, потому что все время, пока меня заново исследовали врачи (теперь уже, чтобы представить результаты осмотров на слушании), и все то время, когда со стороны Ферверна задувало ветерком политического охлаждения, я думала о том, что нам придется расстаться. У него впереди карьера, в которую я не вписываюсь, и чем быстрее это уложится в моей голове, тем лучше.
– Ты думаешь, я смогу его остановить? – Леона усмехается.
– Скажи ему, что это моя просьба. Моя. Хорошо?
Леона вздыхает и качает головой, после чего выходит.
Я снова остаюсь в спальне одна: это двухкомнатный номер «до завтра» (на время ожидания слушания, из-за разницы в часовых поясах мы приняли решение переночевать в Ферверне), вот только я в нем больше не с Гроу. Он пытался вытрясти из меня согласие, но я отказалась: мне очень хорошо известно, что быть рядом с ним и не с ним я уже не могу. Это даже не зависимость, это глубокая вытягивающая все силы близость, когда даже на расстоянии вытянутой руки я мысленно его обнимаю, потому что иначе просто не дышится.
Он живет в номере рядом со мной, хотя в Ферверне у него своя квартира.
Мне хватает даже мысли об этом, чтобы начать биться о прутья клетки, в которую я сама себя посадила, но так будет лучше. Он ничего не сказал о моем танце, поэтому мой ответ для него остался прежним, и вау – я действительно была права, когда ничего не сказала до. Потому что набла с два я бы теперь выгнала его из номера, а так у меня за стеной команда медиков-иртханов, готовых по первому писку выкачать из меня пламя, закачать в меня пламя, спасти, добить – в общем, все чудесно, все к моим услугам.
– Танни. – Гроу останавливается в дверях, смотрит на меня сверху вниз.
В его глазах я читаю такую же боль, какая сейчас дерет мое сердце на мелкие клочки, но это мне показывать нельзя.
– Ты правда хочешь, чтобы я ушел?
– Истинная, – говорю я и утыкаюсь в планшет.
Здесь на дисплее нет трещины, и он полностью мой. На нем куча сообщений от съемочной группы, которая желает мне удачи, пишут, что ждут скорого возвращения (впрочем, есть и сообщения от поклонниц пары Сибрилла-Гроу, которые говорят, что меня надо поджарить на медленном огне). Временами у меня чешутся руки ответить, что я сама могу кого угодно поджарить, но в свете сложившейся ситуации это идиотское решение, поэтому я просто удаляю всю эту муть.
Коллегам посылаю бодрые смайлики и отвечаю, что очень хочу с ними увидеться. Все это время Гроу стоит и ждет, и я это чувствую. Чувствую его напряженный взгляд и желание шагнуть ко мне так же остро, как собственное, – я ведь точно так же хочу вскочить, хочу его обнять и никогда больше не размыкать рук.
Но это совершенно точно лишнее, поэтому я зеваю и делаю вид, что мне крайне скучно.
Только когда он выходит, я утыкаюсь лбом в планшет.
Минуту (а может быть, две) сижу так, пытаясь унять дикое, рвущее меня на части чувство, и только когда понимаю, что снова могу дышать без слез, поднимаю голову. А потом возвращаюсь к архивам Ильеррской.
Ильерра
– Как себя чувствует самая красивая в мире невеста? – поинтересовался брат.
Невеста себя не чувствовала. Я смотрела на отражение в зеркале и не могла поверить, что это я. Обрамляя лицо, мне заплели две свободные косы, украшенные крохотными бусинами. Эти косы смешивались с распущенными волосами, льющимися за спиной. Диадема из белых цветов, жемчужного цвета платье, расшитое искрами драгоценных камней. На руках тонкое кружево, обхватывающее их от запястья до локтя. Даже таэрран получилось прикрыть (кружево его не запечатывало, скорее, окутывало легким воздушным облаком). Если не приглядываться, создавалось такое чувство, что эксцентричная швея решила вплести в белый наряд пламенные штрихи, чтобы подчеркнуть мой статус.
Читать бесплатно другие книги:
