Танцующая для дракона. Небо для двоих Эльденберт Марина

– Ты первая начала, – сообщает Гроу.

Причем говорит это настолько серьезно, что я напрочь забываю, о чем вообще хотела с ним разговаривать. У меня мысли крутятся только вокруг полосочек и горошин.

– Кстати, с ним все в порядке, – говорю я. – Спасибо, что спросил.

– Я знаю, – говорит Гроу, – это было первое, о чем я спросил, когда продрал глаза после эпично-плавательных выступлений.

– И что ты спросил? – интересуюсь я.

– Как они?

Такой простой вопрос почему-то отзывается теплом во всех уголках сердца. Ну или просто во мне.

– Тебя сразу поняли? – спрашиваю я, глядя ему в глаза.

– Я уточнил.

– А у меня была… – Я хочу сказать «угроза выкидыша», но понимаю, что это совершенно точно лишнее, поэтому добавляю: – Леона.

– Была? – интересуется он. – Или жила?

Вот теперь я смеюсь, а он продолжает тереться об меня своей щетиной, когда устраивается поудобнее, и, кажется, я понимаю, что это действительно запрещенный прием.

– Значит, ты в курсе, что устроил мой кузен. – Гроу сдвигает брови.

– В курсе, – сообщаю я. – Он был слегка не в себе.

– Слегка, – повторяет Гроу, нахмурившись. – Знаешь, я тут подумал, что не хочу о нем говорить.

– А о чем хочешь?

– О ком. – Его ладонь ползет ниже и ложится мне на живот. – О тебе.

– А что обо мне говорить? – интересуюсь я.

– Ты даже не представляешь, какая ты была красивая.

– Была?!

– Когда была драконицей, – сообщает он с таким видом, как будто так и надо.

– То есть сейчас я некрасивая? – говорю я, и тут до меня доходит. – Стой! Ты видел мою драконицу?

– О да. – Он смотрит в сторону вазы с цветами, стоящими на столике у окна. – Кто придумал эту идиотскую традицию таскать в больницу цветы?

– Мне нравится. – Я пожимаю плечами.

Вторая ваза стоит на тумбочке с моей стороны, я бы даже сказала, не ваза, а ведро.

– Ладно, вернемся к моей драконице, – я чуть крепче прижимаюсь к нему, – какая она была?

– Истинная.

– То есть… как Леона?

– Леона до тебя недотягивает. Ты была покрупнее и такая отчаянная…

– Жаль, ты это не снял на видео.

– Я хотел, но у меня ребра разваливались.

– Ой! – пискнула я и попыталась отодвинуться.

Гроу только сильнее сжал руки.

– Куда?!

– Ребра, – сказала я. – Тебе совсем не больно?

– Слава современной медицине, нет, – хмыкнул он. – Хотя подозреваю, что я просто под обезболивающими.

На всякий случай я осторожно сдвинулась на постели, и в целом так тоже было удобно: голова покоилась на его плече, с такого ракурса щетина на его подбородке была видна, но меня не касалась. Зато я не удержалась, потянулась к ней пальцами и провела осторожно, едва скользя подушечками.

– Не делай так, – сказал Гроу.

– Почему это?

– Потому что здесь камеры, а я безумно давно тебя не касался. По-настоящему.

– Зато касался Сибриллы, – фыркнула я.

Плечо Гроу под моей щекой напряглось.

– Сколько раз мне нужно тебе повторить, что между нами ничего не было?

Я хотела сказать, что повторять мне не нужно, но он неожиданно отвернулся к окну. Обиделся, что ли?

– Эй, – сказала я. – Гроу, я пошутила.

Он не ответил.

– Гроу! – Я повысила голос. – Ну что ты как ребенок в самом деле?

– Я давно не ребенок, Танни, – говорит он. – И я безумно долго считал, что тебя в моей жизни больше не будет. Около месяца или вроде того. Мне казалось, что это правильно, но это был самый паршивый месяц в моей жизни. Я пытался прокручивать дни у себя в голове и вроде как себе обещал, что завтра мне станет проще. Проще не становилось. У меня было две жизни, одна – с тобой. И все остальное – без.

Я открыла рот, но поняла, что у меня в голове опять одни полоски с горошком.

Особенно когда Гроу повернулся ко мне и посмотрел в глаза. Так глубоко, что перехватило дыхание.

– Знаешь, как начинался мой день? Я просыпался и старался не думать о том, что рядом со мной нет тебя. Что запах твоих волос – это игра воображения. Я шел в душ и говорил себе, что все так и должно быть, что теперь у тебя будет новая жизнь, и, может статься, когда-нибудь я даже смогу это принять. Иногда, правда, я просыпался после снов о тебе, и было достаточно сложно объяснить своему…

– Гроу, заткнись, – попросила я. – Просто заткнись.

– Ну, ты же хотела поговорить о Сибрилле, – заметил он. – А я хочу, чтобы у тебя больше никогда не возникало такого желания. Ни о ней, ни о других, которые были до тебя. Их было много, Танни, и ты прекрасно это знаешь. У меня был свой сценарий отношений, по которому кому-то на роман отводилось чуть больше времени, кому-то чуть меньше. Но знаешь, что самое смешное? С тобой я вообще не собирался крутить роман.

Я моргаю и выразительно смотрю на него: нет, ну правда, что тут вообще скажешь?

– В клубах всегда одно и то же: алкоголь, визги девиц и взгляды, которыми провожают вплоть до самых дверей. До того как мне прилетело в голову раскрыть свое лицо, было спокойнее. Было гораздо спокойнее, никто не просил расписаться на пятом размере, выкладывая этот самый размер на стол по поводу и без, никто не рвался на кастинги при помощи пятых и остальных, никто не задалбливал виарьими взглядами, от которых уже просто блевать хотелось.

Ты была как будто из прошлой жизни: не пасовала, не прятала взгляд, смотрела в упор – как стреляла в лазерном тире. Что самое интересное, тебя в лазерном тире было представить легко, несмотря на обтягивающие аппетитную задницу джинсы и шпильки, от которых даже моделей шатает. А еще ты танцевала как пламя. Ты не двигалась, ты становилась музыкой, плещущей на танцпол.

Ты втекала в прогибы и выходила из них с такой безудержной сексуальностью, звала каждым движением так яростно, что у половины присутствующих на танцполе стояло задолго до того, как твои волосы расстелились по впитавшему неон металлу. Я смотрел на тебя и думал о том, что мне, драконы меня дери, с этим делать.

Потому что я хотел тебя в постановку.

И просто хотел.

Хотеть в постановку непрофессиональную актрису – это вроде как дурной тон. Впрочем, учитывая, что дурным тоном называли все, что я делаю, дурной тон – не хотеть тебя в постановку. Но что по-настоящему дурной тон – это хотеть младшую сестренку Ладэ. Я помнил тебя по гримерной после триумфа в Мэйстоне, как ни странно, уже тогда мне в память впечатался твой прямой взгляд. Ты смотрела, нисколько не стесняясь того, что вокруг собрались без двух минут звезды.

Ты была совсем не похожа на Леону.

В тебе не было ни капли крови иртханов, но ты напоминала вспышку на солнце.

Дотронешься – и будешь лечить волдыри на всех местах разом.

Я не привык оставлять такие вопросы незакрытыми, поэтому позвал тебя в ВИПку. Подумал, что в лучшем случае я забуду тебя через пару минут, в худшем – трахну тебя и забуду через пару минут. Мне даже в голову не приходило, чем это все закончится.

– Да, ледяной компресс ты вряд ли представлял даже в самых смелых фантазиях, – сказала я, когда ко мне вернулся дар речи.

– Да я вообще слабо представлял, во что ввязываюсь. Попытки вести себя с тобой так же, как с остальными, не увенчались успехом. Чем больше я пытался, тем сильнее меня затягивало в тебя. Я даже Ширил трахнул, чтобы избавиться от наваждения…

– Я этого не слышу, – сообщила я.

– Но это было, Танни. Я никогда не был хорошим парнем, и уж точно я не считал, что рядом с тобой мне захочется остаться надолго. Наверное, даже когда мы были с тобой в ту короткую неделю, я не до конца понимал, что на меня свалилось. Зато я очень хорошо понял, чего во мне не стало, когда решил от тебя отказаться.

– И чего же? – поинтересовалась я.

– Меня. – Он посмотрел на меня. – Мне было до чешуи, что вокруг происходит. Я жил, потому что жил, Сибрилла… ну, она с самого начала знала, что просто не будет, особенно учитывая, что мы собирались расторгнуть помолвку сразу же, как все это дерьмо закончится.

– То есть жениться на ней ты тоже не собирался? – уточнила я.

Гроу ткнулся в меня подбородком.

– Зачем я все это сейчас говорил?

– У вас же вроде намечался династический брак и все такое?

Вот теперь он развернулся ко мне лицом и поморщился.

– Танни, ты представляешь меня на посту главы Ферверна?

– Ну…

– Только честно, – он сдвинул брови, – сама посуди, какой из меня политик?

– Ты говорил, что хочешь вернуться…

– К драконам, – ответил Гроу. – Я даже всерьез думал о том, что действительно вернусь. Иногда нужно сделать что-то, чтобы понять, что дальше этого делать не нужно.

– То есть ты…

– Я собираюсь вернуться в Аронгару, Танни. Надеюсь, вместе с тобой.

Я не ответила. На это стоило что-нибудь ответить, но я не знала что. У меня с детства было очень мало заморочек по поводу чего бы то ни было, но в отношениях с Гроу их стало столько, что справиться с ними не представлялось возможным.

– Давай отложим этот вопрос на потом…

– Не давай. – Гроу внимательно на меня посмотрел. – Ты мне сказала нет, и я хочу знать, изменилось ли что-нибудь сейчас. Когда я проснулся, а ты была рядом, мне казалось, что изменилось.

– Я тебя люблю, – честно сказала я. – Но я не представляю, что с этим делать.

– Разве «я тебя люблю» не подразумевает, что с этим ничего делать не надо?

– Подразумевает. Но не совсем. – Я повернулась в его руках. – Гроу, у меня был отец, который любил маму… точнее, когда я была маленькой девочкой, мне так казалось. Он носился со мной и с Леоной, из своей маленькой зарплаты покупал нам подарки… а потом мамы не стало, и он слинял. На долгие годы, до той самой минуты, когда вернулся, чтобы поздравить меня с днем рождения, подарить подарочек, а спустя несколько дней, когда моя директриса выставила меня тупой малолетней шлюшкой, это подтвердить. Все эти годы я любила его… в смысле годы, которые были после смерти мамы и до «малолетней шлюшки». Ненавидела, знать не желала, но и любила тоже. Я представляла, что было бы, если бы он вернулся – когда была совсем маленькой, и в тот день рождения, когда он пришел поздравлять меня вместе с Леоной, я подумала, что все еще может быть по-другому, я в это поверила. Понимаешь, о чем я?

– Понимаю. – Гроу повернулся на бок и поморщился.

– Тебе вообще можно так лежать?

– Мне можно все, что мне нельзя. Я не твой отец, Танни.

– Ты не мой отец, ты – гораздо хуже. В смысле… если спустя какое-то время я снова окажусь на вторых ролях…

– Ты никогда не была на вторых ролях.

– Да ладно? – Я хмыкнула. – Не знаю, на каких ролях я была, когда ты единолично принял решение о том, как будет лучше для нас двоих. И это после того, как долго и нудно вещал о том, что в отношениях нужно решать сообща.

– Это правда было нудно?

Я вздохнула:

– Ты опять пытаешься свести все в шутку. А для меня это не шутки, Гроу. Я не хочу однажды проснуться и узнать, что ты в Ферверне, в Рагране, еще где-нибудь и что ты вдруг внезапно решил, что мне будет лучше без тебя, потому что на тебя охотится стая драконов-убийц или еще кто-нибудь.

– И это ты называешь «серьезный подход к делу»? – Гроу изогнул бровь.

– Нет, я это называю «откровенный разговор». Я знаю, что ты не мой отец, но не могу избавиться от чувства, что… я слишком часто ошибаюсь в мужчинах.

В палате воцарилась тишина.

По правде говоря, я шла сюда не за этим, я шла просто услышать его дыхание и биение сердца, почувствовать тепло его кожи и на время забыть обо всем, но разговор из «забыть обо всем» как-то незаметно перетек в «обо всем вспомнить».

– Не уверена, что нам стоит продолжать, – сказала я. – По крайней мере, сейчас. У нас будет еще уйма времени…

– А я не хочу больше терять время без тебя. – Он коснулся моего подбородка. – И я рад, что ты ко мне пришла. Я рад, что ты все это говоришь, Танни, потому что раньше ты молчала.

– Ну… ты тоже. С чего ты вообще решил, что мы с тобой больше не увидимся?

– Я уже говорил, что Тергран случайно подцепил моего родственничка, Танни. Я не представлял, насколько это все затянется. Ты бы меня ждала? В смысле вот так – не зная о том, что все это ложь для общественности и СМИ, ты бы меня ждала? Сколько? Месяц, два, год? Я действительно пытался тебя отпустить, и делал это, как умел. Постановка трюков вообще в мои планы не входила, но там случилась серьезная накладка с Креджем из-за его основного контракта, а совет директоров ежечасно подогревал Гайеру задницу. В общем, чтобы проект не прикрыли повторно, я на все это согласился. Я готовился к этой встрече, Танни, я ее ждал, но когда ты вышла из аэробаса, это было как удар под дых. Я не знал, что мне вообще, дракон меня дери, делать. Не представлял. Поэтому пошел к тебе и услышал, что ты беременна. То есть что ты была беременна. И все – меня вынесло окончательно.

– Ты говорил с Инаирой дель Эльтертхард? – спросила я.

Гроу покачал головой.

– Она спасла тебе жизнь.

– Она тут была?

Я покосилась на кресло: ни пледа, ни сумки. Значит, когда он пришел в себя, она ушла?

Да, полный затык. Вряд ли я имею право говорить о том, что услышала. Да я до сих пор сама не была уверена, что это не бред, потому что я сначала была драконом, а потом словила переохлаждение, не считая вывернутой лопатки и разодранной мышцы. Последняя, кстати, несмотря на все старания современной медицины, до сих пор побаливала.

– При чем здесь Инаира, Танни? – Он внимательно на меня посмотрел.

Я открыла было рот, потом снова закрыла. После чего все-таки произнесла:

– Ну, тебе переливали ее кровь.

– И это круто, обязательно скажу ей спасибо. Я ей уже дважды обязан.

Наверное, все-таки имею. Потому что если бы она хотела сохранить это в тайне, не сказала бы это вот так.

– Она сказала, что она твоя мать.

Гроу замер. Настолько замер, что его неподвижность передалась даже мне, я почти физически ощутила, что вмерзаю в постель с ним на пару. Нашла его пальцы и сжала в своей ладони, вглядываясь в лицо, но он не пошевелился. Просто смотрел в потолок до той минуты, пока не произнес:

– Чешуя с ней. Мы говорили о нас.

– Джерман…

– Я не хочу говорить о женщине, которой нет до меня дела. – Он сжал мою руку в ответ. Смял пальцы, потом расслабил ладонь, но только чтобы их переплести.

– Не думаю, что нет, – сказала я. – Иначе она бы не сказала об этом при всех, отрезая себе последние пути к отступлению.

Гроу молчал, я уже начала думать, что он не скажет ни слова, когда он все-таки произнес:

– Дерьмо. Полное. Она ведь приезжала к отцу, когда с ним это случилось, – я все думал, какого… Я благодарил ее лично, Танни. За то, что помогала тебя найти. Развернуть спутник – знаешь ли, это не так просто. Она смотрела мне в глаза, но ничего не сказала.

– Значит, тогда она не была готова.

– Ну а сейчас не готов я, – отрезал он. – Ты сможешь меня простить, Танни?

Наш разговор кидало, как на горках в аттракционе.

– Я посчитала горошины у тебя на рукаве. Те, что видны: сорок пять, – сказала я.

Гроу прикрыл глаза.

– Мне нужно время, Джерман. – Я коснулась его щеки. – Не для прощения, а для себя. Понимаешь?

– Сколько?

– Не знаю. Месяц. Два. Может быть, год. – Я пожала плечами. – Если ты, конечно, согласен ждать меня год.

Гроу посмотрел мне в глаза и осторожно привлек к себе.

– Я и так ждал тебя всю жизнь, Танни.

Ответить мне не позволили открывшаяся дверь и вошедший врач. Подозреваю, что будь мы просто мы, а не Джерман Гранхарсен и Танни Ладэ, которая теперь местрель и у которой сестра дипломатически неприкосновенная первая леди Аронгары, все было бы совсем по-другому. Сейчас же он только произнес:

– Местрель Ладэ, вам лучше вернуться к себе.

В его глазах застыло совершенно нечитаемое выражение в стиле: «Распустили тут своих местрелей. Мало того что закрыли весь этаж, так еще и парное проживание в восстановительных палатах поощряют».

– Ферн Гранхарсен, а вам в восстановительную капсулу. Мы погрузим вас в сон еще на сутки, после чего вы сможете повидать отца.

Гроу приподнялся на постели, и я вместе с ним, а врач, по-прежнему с непробиваемой физиономией, сообщил:

– Ферн Гранхарсен сегодня ночью пришел в себя.

Даармарх, Огненные земли

Я снова рухнула. В тиски его рук, в рождающееся в груди пламя, перетекающее из него в меня. В дыхание, которое втянула в себя на вдохе, которое чувствовала ладонью и всем своим существом. В падение, в котором он меня ни разу не подхватил, а если подхватывал, то лишь для того, чтобы завтра оттолкнуть в сторону пропасти.

– Витхар, нет, – я разорвала поцелуй, упираясь ладонями ему в грудь, – остановись.

В глазах дракона горело алое пламя, знак его силы. Власти.

Всего, что он собой олицетворял, но для меня это было всего лишь далекое воспоминание о том, как я раз за разом, день за днем оставалась одна. Со своей болью. Со своими страхами. С чувствами, которые были никому не нужны.

Так что изменилось сейчас?

– Ты действительно многое для меня сделал, – произнесла я. – И я благодарна тебе за это.

– Благодарность? – хрипло переспросил он. – Ты мне благодарна, Теарин?

– Я умею быть благодарной, – ответила я, отступая. С трудом подавила желание прижать ладони к груди, в которой бешено колотилось сердце. – И я знаю, что, возможно, потеряла бы Ильерру, если бы не ты. Драконы, которых ты привел, позволили мне поверить в себя. Они признали меня в ту ночь, и они действительно приходили ко мне. Это и молва о том, что я развернула войско Даармарха, позволили мне начать новую жизнь.

– В которой мне больше нет места, – усмехнулся он.

– Ты сам оставил меня, Витхар.

– Я оставил тебя, потому что он умер. – Он сделал шаг, словно собирался отойти к окну, но потом замер. – Наш сын. Или наша дочь, Теарин. Я, так же как и ты, хотел подержать ее на руках. Я пришел в ярость, когда узнал, что ты от меня скрываешь. И в то же время сквозь эту ярость… я не знаю, как описать. Рядом со мной не было тебя, чтобы положить руки тебе на живот и сказать слова, которые я должен был сказать. Сила этих чувств не шла ни в какое сравнение с тем, что я испытывал раньше. Сила чувств к тебе. К малышу, которому еще только предстояло появиться на свет. Ты отказалась со мной говорить, обвинила в том, что я не могу защитить вас. И я действительно не смог защитить. В Ильерре ты говорила со мной, как с врагом. Скажи, Теарин, как бы ты поступила, если бы знала о том, что случится?

Я промолчала.

– Я читал это в твоих глазах. Ты ненавидела меня за то, что сделала. Ненавидела за то, что он умер, и за то, что моя жизнь стоила его. Точно так же я ненавидел себя. Впервые ненавидел себя за то, что ничего уже не могу изменить.

– У тебя остался сын Ибри, – сказала я. – И Мэррис. Женщина, которая все разрушила.

– Благодаря тебе, Теарин, я понял, что чувства не всегда означают слабость. – Он нахмурился. – Умение прощать – это сила. Я поступил так, как поступила бы ты. Когда умерла Ибри, Мэррис была вне себя от горя. Я не сказал ей ни слова, хотя после родов собирался отослать ее вместе с дочерью. Мне сложно описать, что с ней творилось, когда Ибри перестала дышать, и сложно описать, что чувствовал в этот момент я. Я не привык к милосердию, Теарин, но ты меня научила совсем другому. Я разрешил ей остаться с внуком, и мне казалось, что ты меня поймешь.

– Милосердие, Витхар? – Я усмехнулась. – Что ж, я рада, что твое милосердие распространяется на всех, кроме меня. После смерти Ибри Мэррис написала мне письмо, она передала его вместе с войском, которое, как оказалось, негласно привел ты.

– Письмо? – Он нахмурился сильнее. – Я об этом ничего не знал.

– Это не важно, – сказала я. – Это все больше не важно, потому что важно другое. Мы потеряли нашего малыша, и ты, как ты говоришь, испытывал такую же боль, как я. Ты знал об этом, Витхар, но все равно объявил ребенка Ибри наследником. Знал о том, что эти новости рано или поздно…

– Что? – Он перебил меня так резко, что я забыла, о чем хотела сказать. Впрочем, спустя мгновение вспомнила, но Витхар уже шагнул ко мне, перехватывая за плечи. – Гаяр не мой наследник и никогда им не был. Да, я оставил его при дворе и признал сыном, но не более. У меня нет наследников, Теарин.

Мэйстон, Аронгара

«Привет, сестренка», – сообщение от Ленарда выбило меня из архивов.

«От братишки слышу».

«Слушай-слушай, – он присылает ржущий смайлик, – сегодня она пыталась отобрать у меня телефон, а я сказал, что все записываю. Всю ее ругань. Слышала бы ты, как она орала».

Ну, будь я на месте тетки Ленарда, я бы тоже орала. С другой стороны, будь я на ее месте, я бы интересовалась племянником и его состоянием больше, чем его банковским счетом. Глядишь, тогда бы мы с ней подружились, а так… я скоро возвращаюсь в родительскую школу, и кажется, мне предстоит очередной суд. К счастью, никоим образом не связанный с иртханами, к несчастью, связанный с Ленардом. Я думала, что у Виалии хватит мозгов не устраивать парню нервотрепку, но она заявила, что так просто не сдастся.

Заодно и о том, что я и моя правительственная семейка здорово пожалеем, что решили прибрать к рукам ее племянника.

Ларрка.

«Ты как?» – спрашиваю я.

«А ты как?»

«Сегодня гонялась за Марром, потому что он укусил Бэрри».

Бэрри мое возвращение восприняла с нереальной обидой: дулась и не подходила ко мне целых полдня. Видимо, решила, что я ее бросила. Правда, потом простила и пришла мириться первой, а мне что, жалко, что ли? Особенно учитывая, как она обо мне заботится, таскает корм (который горничные Рэйнара регулярно находят в самых неожиданных местах) и рычит на тех, кто приближается ко мне с недобрыми намерениями.

Вчера, например, обрычала девушку Рона, которая подошла ко мне по делу.

Пресс-секретарь Рэйнара – высокая темноволосая молодая женщина с глазами цвета неба, первым делом извинилась за то, что ответила на мой звонок. Потом мы с ней поболтали о пресс-конференции, в которой мне предстояло участвовать, и в процессе выяснили, что можем неплохо уживаться. Что меня несказанно радовало: все-таки избранница Рона – это избранница Рона. То, насколько она избранница, говорило помолвочное кольцо у нее на пальце (в Ферверне его не было) и ее вроде бы строгие, но лучащиеся светом глаза.

Семья Рона восприняла это достаточно прохладно из-за того, что Янира не иртханесса, и меня это здорово раздражало. В частности, то, что они отказались присутствовать на свадьбе.

Об этом мы говорили с Роном. А с Янирой – о том, как себя вести перед аудиторией.

Вся эта история с моим превращением уже давно перестала быть тайной, и сегодня мне предстояло говорить перед всей Аронгарой. А точнее, говорить на весь мир вместе с Рэйнаром. От этого у меня слегка дергался глаз и тянуло под ложечкой, зато пламя больше не прорывалось, чтобы подпалить меня и всех окружающих, каждые пять минут. Вернулся мой родной цвет глаз: как говорили медики, меня спасло обращение. Вся та колоссальная мощь, которую в меня закачали и с которой мой организм справлялся с переменным успехом, высвободилась, когда я стала драконицей.

Рыженькой, с большими крыльями и вытянутым телом (немножко генетики от пустынника), как мне потом в красках все-таки рассказал Гроу. Еще он рассказал, что никогда не видел дракона красивее, чем я, но я ему не поверила. Хотя как знать – может, дракон из меня получился лучше, чем человеческая ипостась.

Как бы там ни было, теперь я была самой что ни на есть обыкновенной иртханессой… ну ладно, не самой, скажем так, я была очень сильной истинной, с силой, которую мне предстояло изучать. Мне назначили наставника, его лично подбирал Вэйлар: один из сильнейших преподавателей Зингспридской академии. Мне предстоял ускоренный курс обучения (теория и практика), и я уже не была уверена, что правильно поступила, когда просила Нила о возможности поработать над спецэффектами.

С будущим наставником я пообщалась по видеосвязи, суровый седовласый иртхан мне в принципе понравился. Осталось теперь, чтобы он понравился моей драконице, и все будет пучком.

«Вообще-то я спрашиваю о том, как ты себя чувствуешь, – написал Ленард. – Перед выходом».

В переговорную Лаувайс, где я сидела, заглянула Янира и показала раскрытую ладонь: готовность пять минут.

«Сейчас сдохну», – честно призналась я.

«Все настолько страшно? Хочешь, я позвоню?»

«Да», – напечатала я, но отправить не успела, потому что дверь открылась снова, и в кабинет заглянул Гроу.

У меня натурально отвисла челюсть: он все еще должен был быть в Ферверне. Последние дни для нас превратились в такой колоссальный источник информации и действий, что мы едва успевали пересечься, не говоря уже о чем-то большем. Впрочем, нам это не мешало: в свободное время мы выбирались друг к другу в палаты и говорили обо всем.

Обо всем, кроме нас.

И еще кроме его родителей. Это была запретная тема, которую я предпочитала обходить стороной, и Гроу тоже молчал. Я знала, что он повидался с отцом, но ни словом не обмолвился об Инаире. Когда мы уезжали из Ферверна, он оставался решать какие-то формальности. Главой (до выборов) был назначен Ландерстерг, и по прогнозам Гроу, ему же и предстояло стать главой Ферверна.

– Папаша здорово подрастерял позиции, пока валялся в отключке, – сообщил он.

Интонация, с которой это было сказано, да и сами слова явно говорили о том, что примирение отца и сына не только не состоялось, но еще и перевалило в какую-то совершенно иную плоскость, в которой их отношения разваливались, как доспехи времен Ильеррской.

Что с этим делать, я не представляла.

Если честно, я не представляла, нужно ли вообще с этим что-то делать. И можно ли.

– Ты же был в Ферверне, – сказала я, когда обрела дар речи.

– Ты знаешь, Танни, со времен изобретения телепорта путешествовать стало намного проще. – Он шагнул ко мне.

Во мне не нашлось слов. То есть я хотела, чтобы он приехал, потому что мне было дико страшно, но ему, естественно, об этом не говорила. Я даже Леоне об этом не говорила. Никому не говорила вообще.

– Все решилось? – Я поднялась.

– А что там решать? Я вернулся в Аронгару, отец в ярости, все, как всегда.

Я снова не нашлась, что ответить, зато вспомнила о Ленарде. Стерла «Да» и написала: «Гроу приехал. Мне скоро на выход».

В мессенджер тут же упал смайлик с поднятым вверх большим пальцем и подпись: «Я уже прилип к экрану. Удачи!»

– Мне сейчас выступать перед всей Аронгарой, – сказала я.

– И не только. Это спутниковое, оно транслируется на весь мир.