Танцующая для дракона. Небо для двоих Эльденберт Марина

«Ты будешь жить с этим».

– Мэррис, нет, – сказала я. Еле слышно.

– Прощай, Теарин.

Она улыбнулась – безумно, – обхватила ребенка за талию и опрокинулась назад.

Я увидела перепуганное лицо Гаяра, его расширившиеся глаза.

Услышала крик:

– Помогите!!! – Оглушающий, разрывающий горло.

Почему-то мое.

Следом – шею обожгла таэрран.

Я бросилась вперед, вместо протянутой руки мальчика пальцы схватили воздух. Низ живота полыхнул болью, будто во мне снова выгорала жизнь, я взлетела на перила и рухнула вниз, не успев что-то понять.

В пропасть.

Следом за ним.

Огонь охватил мое тело раньше, чем я успела вздохнуть. Я вспыхнула вся, от кончиков волос до кончиков пальцев, в мгновение ока, но боль растворилась в мощнейшем ударе изнутри. Мне показалось, что мое сердце стало несоизмеримо больше, а потом… так и случилось.

Миг – и крылья за спиной подхватили воздух, я больше не падала.

Я летела.

Два взмаха, удара, рывка, молнией отправляющих меня вниз, – и я уже рядом с крохотной человеческой фигуркой. Подхватываю ребенка осторожно, чтобы не причинить вреда, лапой с втянутыми когтями.

Надо бы взлететь, но во мне не хватает сил, все тело кажется раскаленным сгустком огня, который вот-вот рассыплется пеплом. Поэтому все, на что меня хватает – опустить Гаяра на камни, а после рваным рывком ненадолго подняться в воздух. В сторону. Чтобы упасть как можно дальше от него.

Огонь пожирает меня изнутри, я горю, и дым от чешуи поднимается в воздух. Дыхание вырывается чистым пламенем, земля под лапами и все, что на ней, превращается в угольки, и скоро таким же угольком стану я. Наверное, мне было бы легче, если бы сознание отключилось, оставив лишь звериную часть, но я остаюсь собой.

Теарин Ильеррской, плавящейся в собственном огне под таэрран.

Рычание, от которого содрогается земля, раздается совсем рядом. На загривке сжимаются зубы: меня подхватывают и волокут наверх. Я вижу бегущих к мальчику хаальварнов, которые стремительно удаляются, как камни и дорожка огня, оставленная мной, так же как скалы и замок. Наверху гораздо прохладнее, поэтому жар огня обжигает тело гораздо сильнее, он льется по чешуе, заставляя меня кричать, перетекает в дракона, который лишь на миг меня отпускает, а после…

Витхар обвивает меня собой, так яростно и так сильно, что я не смогу упасть, даже если мне откажут крылья. Мы поднимаемся над облаками и теперь уже горим вместе. Земли больше не видно за пеленой, в ослепительном свете солнца, затмеваемом пламенем, мне вдруг становится невыносимо холодно.

Я бы хотела сказать то, что он когда-то сказал мне, но из груди вырывается только рычание.

Ответное заставляет содрогнуться, взгляд полыхающих глаз вонзается в самое сердце. Я понимаю, что мир перед глазами вот-вот померкнет, и делаю то, что должна была сделать, когда была просто женщиной. Обвиваю его собой, раскрываясь ему навстречу. Всем сердцем, всем телом, всем своим существом.

И падаю в темноту, но последними в ней гаснут его глаза.

Я снова маленькая девочка: сижу на верхушке огромного дерева, под самой его кроной. Няня с большими глазами бегает по дорожкам, кричит, зовет меня по имени, но я не откликаюсь. Прижимаю ладони к губам, чтобы не рассмеяться и не выдать себя, когда вдруг наталкиваюсь на строгий взгляд отца.

Ой, кажется, мне влетит!

Или нет?

Потому что рядом с ним стоит мама. Она обнимает его, лица родителей лучатся счастьем. Я уже собираюсь спрыгнуть, когда отец поднимает руку:

– Возвращайся домой, Теарин.

– Но я же… – Оглядываюсь на дворцовый сад, который, как мне кажется, разросся и стал гораздо больше. – Я дома.

– Нет, – мама мягко улыбается и качает головой, – уже нет.

И меня подбрасывает ввысь. До самого неба. Я кричу не то от страха, не то от восторга. Особенно когда за спиной раскрываются крылья и мир вспыхивает раскаленной белизной полуденного неба. Придется зажмуриться!

Полет.

Тишина.

Биение сердца.

Чья-то ладонь, сжимающая мои пальцы…

Я широко раскрываю глаза и натыкаюсь взглядом на Витхара. Он держит меня за руку, наши пальцы сплетены так, что это кажется неестественным. Он сидит на подушках у моего ложа напряженный, с закрытыми глазами. Я понимаю, что Витхар спит, что мои пальцы вполне себе человеческие, и что я… кажется, жива. Да, я определенно жива: моя грудь вздымается, и хотя все тело кажется чужим, я могу пошевелить кончиками пальцев.

Я могу приподняться…

И даже осторожно освободить свою ладонь из его. Витхар вздрагивает, но не открывает глаза. Я же осторожно, на слабых как хрупкие веточки ногах, поднимаюсь.

Что произошло?

Я помню только, как шла к Мэррис и…

И все остальное обрушивается на меня разом.

Меня начинает трясти, горло сводит от сухости и нехватки воздуха. Чтобы не упасть, приходится ухватиться за спинку стула, стоящего рядом с зеркалом. Взгляд скользит по белой как снег коже, под глазами у меня не то что круги, провалы, кратеры вулканов. Я вся дрожу от напряжения, кажется, вот-вот упаду. Натыкаюсь взглядом на шею, на которой… больше нет клейма таэрран.

Осознание этого приходит в ту же минуту, когда за спиной вырастает шагающий ко мне Витхар.

Поворачиваюсь к нему: он выглядит так же, как я, если не хуже. Смотрит на меня как-то странно, а потом в два шага преодолевает разделяющее нас расстояние и сгребает меня в объятия. Очень вовремя, потому что ноги перестают меня держать, и сейчас я держусь за него, точнее, это он меня держит – как тогда, в воздухе. Мне кажется, что я стала еще более хрупкой, что мои косточки вообще ничего не весят и что если он сожмет руки чуть сильнее, от меня ничего не останется. А может быть, ничего не останется, если он меня отпустит?

Я не понимаю. Я пытаюсь понять, но не могу: на мне действительно больше нет таэрран, ведь нет? Мне приходится запрокинуть голову, и меня всю трясет в его руках. Я смотрю ему в глаза и пытаюсь спросить, как такое возможно, но язык больше меня не слушается. Как будто последние силы ушли в высказанные мною сомнения, и все дыхание, и все, что во мне сейчас происходит, напоминает огненный ураган. Он рождается у меня в сердце, раскручивается в груди, подхватывая меня, заполняя собой хрупкое чувство пустоты.

Витхар тоже смотрит на меня, и в этом взгляде гораздо больше, чем он мог бы сказать. Впрочем, он все-таки говорит:

– Зачем ты встала, Теарин? Тебе нельзя… – Это звучит хрипло, и на последнем слове его голос срывается.

– Что… – Я все-таки пытаюсь озвучить свои мысли. С трудом, но это мне удается: – Как?

– Ты умерла, – хрипло говорит он, хрипло и надломленно, будто выталкивает из себя каждое слово через силу. – Ты горела неделю под таэрран. У меня на руках. А потом…

Меня сдавливают в объятиях с такой силой, что становится нечем дышать. Не то что дрожь, по-моему, все ощущения утекают в него, вся я утекаю в него, становлюсь с ним единым целым. Огонь внутри вспыхивает так ярко, как никогда раньше. А может быть, я просто не помню, как оно было до таэрран? Мне кажется, я снова горю, но жара почти нет, из глаз текут слезы. Мы содрогаемся вместе, словно проходящей сквозь нас силе пламени тесно в хрупкой оболочке, но дело не в пламени и не в силе. Дело в нас. Я понимаю, что это дрожь Витхара, это его мощные сильные плечи сейчас напряжены так, как если бы и впрямь стали каменными. Тем жестче отдается в них каждый резкий удар сердца.

– Я думал, – еле слышно говорит он, – я думал, что тебя потерял, Теарин.

А потом смотрит мне в глаза, и сейчас я вижу гораздо больше, чем когда бы то ни было. Это действительно страх – страх за меня, это отчаяние и боль, это слабость того, кого привыкли считать неуязвимым, сильным, это та сторона правителя Даармарха, которую он никогда и никому не показывал.

До этого дня.

– Не отвечай, – говорит он. – Тебе ничего не нужно говорить мне.

Витхар подхватывает меня на руки и возвращает на ложе. Укутывает в покрывало, ложится рядом со мной, по-прежнему прижимая к себе.

– Прости, – говорит он. – Прости, я не в силах сейчас тебя отпустить.

Даже если бы я стала сейчас возражать, он бы не отпустил. Наверное. Я не представляю, каково это сейчас – остаться без его рук, просто в коконе покрывала. Остаться с новой мыслью о том, что на мне больше нет таэрран.

Невозможно.

Немыслимо.

Но ее больше нет… Ее больше нет, потому что я умерла?

– Я читал твои записи.

На последнем признании я каменею повторно. Только на этот раз во мне действительно больше нет слов, а вот Витхар продолжает говорить:

– Я никогда не представлял, Теарин, какую боль тебе причинил. Я никогда не думал, что тебя что-то настолько способно задеть. Что-то или кто-то. Когда мы познакомились… передо мной была женщина, сильная и гордая. Независимая. Не считающая нужным кому-либо что-то объяснять. Ты была воином гораздо больше, чем любой из моих хаальварнов, и ты была женщиной, которая сводила меня с ума. Но я ни разу не задумался о том, что это может быть взаимно.

Если до этого во мне не было слов, то теперь, кажется, не осталось даже мыслей.

– Твоя гордость была твоим знаменем. Даже будучи наложницей, ты оставалась дочерью правителя, даже будучи рядом со мной, ты была далеко. Так мне тогда казалось. Я сходил с ума от страсти, сгорал в ней, но неизменно наталкивался на стену, которую ты передо мной возвела. Единственная стена, с которой я не мог справиться, – твое отчуждение. Та крепость, которую мне жизненно необходимо было взять и которая мне никогда не давалась. Я считал, что все твое чувство ко мне сводится к необходимости быть рядом… потому что я сам поставил тебя в такие условия. Никогда. Ни одну женщину я не заставлял оставаться рядом с собой просто потому, что не мог отпустить. А тебя…

Он замолчал. На мгновение.

За это мгновение его руки еще сильнее сжали мои, словно он считал, что я сейчас начну вырываться.

– Для меня ты была пламенем, проходящим сквозь пальцы, обжигающим, но постоянно ускользающим. Я хотел видеть тебя своей, но этого не хотела ты. Так я тогда считал. Несколько раз думал о том, чтобы отпустить тебя с Сарром, потом понимал, что не могу, и от этого сходил с ума еще больше. Злился на тебя. На себя. Ненавидел себя за эту слабость. За то, что готов бросить к твоим ногам весь мир. Заговор Хеллирии был единственным, что меня останавливало от войны с Ильеррой. И с Горрхатом. Он был мне нужен живым, твоя страна истекала кровью, но мне было все равно. Я хотел вернуть ее тебе, не важно, какой ценой, хотел вернуть тебе твое пламя. Все что угодно, лишь бы ты на меня посмотрела иначе. Думаешь, мне было легко жить с такими мыслями? Мне, кто привык к тому, что женщины стелятся у ног по первому зову? Когда появилась ты, все это стало лишено смысла. Ни одна из них не была для меня желанной. Я видел только тебя. Тебя, что по-прежнему не была моей.

– Витхар… – все-таки произнесла я, но он только крепче прижал меня к себе.

– Ты всегда опережала свое время, – сказал он. – А я не привык отпускать то, что хотел себе. Ты была моей по праву силы, но не желала этого признавать. То, что ты проросла в моих венах, я понял гораздо позже. Когда я это признал, стало еще сложнее. Теперь я ненавидел тебя за то, что ты никогда не ответишь на мои чувства. Хотя единственный, кто в этом виноват, – был я сам. Я пригласил тебя на прогулку на корабле, надеясь, что все между нами изменится, но стало только хуже. Еще до того, как мы взошли на борт, ты сказала, что никогда не горела желанием стать моей женой. Если бы я знал хотя бы десятую часть твоих мыслей, Теарин… Увы, я их не знал. Тогда я подумал – отлично. Не хочешь становиться женой, будешь любовницей. Ты даже не представляешь, что я в тот момент почувствовал, за несколько часов до того, как хотел сделать тебе предложение. Впервые в жизни, забывая о собственном страхе, оставшемся после смерти матери и отца.

Теперь я молчала, потому что не знала, что сказать. Я хорошо помнила тот разговор: он говорил о своих родителях, а я предпочла сделать вид, что меня это совершенно не интересует. Наверное, в тот день я и правда не понимала, насколько для него важна была эта поездка. Увы, но Витхар был прав – в наших с ним отношениях гордость всегда стояла на первом месте. Мы оба были хороши, не делая ни одного шага навстречу друг другу. Сталкиваясь, как сталь во время битвы, высекая искры и расходясь до следующей схватки.

– Когда погибла мать, отец ушел вслед за ней очень быстро. Сильнейший правитель, Теарин, – я чувствовал мощь его пламени каждый день и не представлял, что такое возможно. Чтобы иртхан, чей огонь настолько силен, погас как слабый фитилек под легким порывом ветра. Я любил их. Наверное, я не отдавал себе отчета в том, насколько я их любил. В те времена я поклялся, что в моей жизни никогда не будет подобной слабости, способной меня разрушить. В то утро я почти нарушил данное себе обещание, но ты меня осадила. Напомнила о случившемся, о том, кто я есть, и о том, что осталось в прошлом. О том, что дворец скорби, дворец, где мать и отец были счастливы, по-прежнему открыт как мемориал и что в нем все по-прежнему. Так же, как было в день смерти матери, как было спустя два месяца, когда уходил отец. И что я добровольно шагаю в ту же самую ловушку из-за женщины, которой нет до меня никакого дела.

– Комната, где мы завтракали…

– Комната, где мы завтракали, воссоздана, а точнее, перенесена из старого дворца. Гобелены и мебель, посуда. Оформлена точь-в-точь, как была оформлена в нем. Я сделал это сразу после отъезда Хелли на Север.

Витхар неожиданно замолчал, и сердце кольнуло холодом. Ледяной иглой одиночества и пустоты.

– Я видела своих родителей, – сказала тихо.

– Когда?

– Во сне. Или… когда умирала. – Я закусила губу. – Они были такие молодые. Такие счастливые. Совсем как в моем детстве.

На глаза снова навернулись слезы, и в эту минуту Витхар развернул меня лицом к себе. Так неожиданно, что я не успела даже совладать с ними. Наверное, и не стоило – ведь после всего случившегося мне совершенно точно простительно было плакать, но когда его пальцы коснулись моих щек, слезы из глаз брызнули еще сильнее. Особенно когда он коснулся соленой дорожки губами.

– Я не властен над временем, Теарин, – глухо прошептал он, – но я могу все изменить в настоящем. Я могу сделать тебя счастливой… если ты мне позволишь. Если хочешь этого так же, как хочу я.

Он смотрел мне в глаза, продолжая удерживать в ладонях мое лицо.

Смотрел и молчал. Долго. Потом судорожно вдохнул, словно ему не хватало воздуха, а я подалась к нему. Коснулась губами жестких обветренных губ, отпуская себя. Полностью: позволяя пламени хлынуть в мое тело, затопить меня целиком, живым огнем растекаться по венам, заставляя меня всхлипнуть, когда ответным поцелуем Витхар ворвался в меня. Пламя полыхнуло над нами с невиданной силой, прокатилось над комнатой, а в следующий миг он слегка отстранился.

– Если продолжу, – произнес хрипло, – уже не смогу остановиться. А это не совсем то, что тебе сейчас нужно.

Я и правда чувствовала себя очень слабой, но это ощущение совершенно терялось в его руках.

– Хочешь пить, Теарин? Есть можно будет чуть позже.

– Хочу, – призналась я.

И даже не представляла насколько. Когда Витхар подал мне стакан, чуть ли не залпом выпила его и потянулась к графину, но он перехватил мою руку.

– Не сейчас. Ты слишком долго ничего не пила и не ела.

Я хотела возмутиться, но поняла, что у меня нет сил. Тем более что выпитая вода подозрительно порывалась взбунтоваться, чего мне совсем не хотелось. Поэтому я уютно свернулась в его руках и закрыла глаза, чтобы неожиданно для себя почти сразу же провалиться в сон.

Никогда раньше я не проводила столько времени без сил. Пламя, которое во мне проснулось, меня же и изматывало, я словно заново училась жить с огнем. Огнем, который чуть меня не убил. Когда я обернулась, я действительно горела, если бы не звериная ипостась и не Витхар, я бы превратилась в горстку пепла еще в падении. Именно оборот спровоцировал выброс пламени и запустил силу печати таэрран на полную. Сознание у меня отключилось в воздухе, но, как выяснилось, только мое. Драконица, пытаясь избавиться от пожирающей тело боли (несмотря на то, что Витхар забирал мое пламя), спонтанно совершила оборот.

И я продолжала гореть.

В хрупкой человеческой оболочке горела я изнутри. Пламя то затихало, то обрушивалось на меня с новой силой, Витхар мог справиться с ним, но не с клеймом таэрран, остановить которую было ему не под силу. Я хорошо помнила, как он смотрел на меня, когда я поднялась, но лишь спустя несколько дней, когда он рассказал мне все, поняла, что действительно была на волосок от смерти.

Хотя… я в ней побывала.

Мое сердце остановилось во время очередного приступа пламенной лихорадки.

– Именно тогда я подумал, что тебя потерял, – произнес Витхар, и черты его лица стали настолько страшными, словно он вместе со мной побывал в той смерти.

Возможно, и побывал. Я ведь не спросила его об этом сразу, потому что была слишком слаба. Я не спрашивала его и о том, что он чувствовал, когда его сердце остановилось в Ильерре.

– Я пытался запустить твое сердце, но тщетно. Потом я увидел, как огненной змеей извивается таэрран, языками пламени растворяясь на твоей шее. Я никогда не видел ничего подобного: она сгорала прямо на тебе, – Витхар говорил, глядя куда-то в сторону, – и когда ее не стало, я снова ударил пламенем. Уже ни на что не надеясь, но в эту минуту твое сердце забилось снова.

Мы больше не говорили об этом, спустя несколько дней я уже спокойно могла подниматься и ходить по комнате, не рискуя упасть после первого шага. Правда, Витхар все равно носил меня на руках. Поначалу я пыталась возражать, но потом смирилась. Хотя бы потому, что мне это было приятно, и если быть честной, я не думала, что мои возражения что-то изменят.

Он не отходил от меня, лекарь появлялся в моей комнате, только чтобы подтвердить, что со мной все в порядке, а служанки – чтобы принести поесть, но ели мы вместе с Витхаром. Поначалу, когда мне было тяжело вставать, низенький столик ставили прямо на ложе, потом мы стали выбираться на балкон. Я смотрела на океан, завернутая в накидку (удивительно, но первые несколько дней я все время мерзла), а Витхар смотрел на меня. Временами от таких взглядов мне становилось неловко: я просто не представляла, что у него может быть такой взгляд.

Точно не мог на меня насмотреться.

Мы говорили обо всем и ни о чем: преимущественно на нейтральные темы, далекие от наших отношений, политики или чего бы то ни было серьезного. Он рассказывал о том, как мальчишкой любил сбегать из дворца, бродить по центральному рынку или хитросплетениям улочек как самый обычный человек.

– Вдалеке от дворцовой жизни мне казалось, что я становлюсь другим, – говорил он. – Мне тогда казалось, что я могу все. Гораздо больше, чем я мог, когда стал правителем.

В такие моменты глаза у него темнели, и я начала различать в них совершенно другие оттенки. Например, когда взгляд становился угольно-черным – это означало ярость, а когда просто уходил в глубину цвета, – в такие минуты Витхар отдавал дань воспоминаниям.

– Наверное, если бы я больше любил Хелли, этого не случилось бы, – как-то произнес он.

В то утро мы сидели в беседке в «Сердце Аринты», и от аромата цветов кружилась голова. Хотя, возможно, она кружилась от чего-то еще, я пока не поняла своих чувств. Я училась узнавать его заново и училась жить со своим прошлым.

– Ты не виноват, – сказала я. – Мы все делаем свой выбор сами.

– Виноват. Когда родители умерли, она была ребенком. Я был ей нужен. Она осталась совсем одна. Безо всех, кто был ей дорог, наше окружение полностью поменялось. Единственный, кто был с ней рядом, – я. Но я занимался выстраиванием мощи Даармарха, а не сестрой, которой нужно было ничтожно мало. Всего лишь мое внимание.

Я вспомнила ненавидящий взгляд Хеллирии, ее яростное: «Он тебя любит!»

И его признание о том, что он исключил из своей жизни все слабости, которые могли его уничтожить.

– Ты сделал все, что мог. Ты подарил ей жизнь. И жизнь без оков.

– Ты сделала то же для Сарра, но ваши отношения совершенно иные.

Мне нечего было на это возразить. Кроме одного:

– Ты сам сказал, что над временем ты не властен. Но ты можешь сделать все по-другому сейчас.

Он пристально на меня посмотрел.

– С Гаяром. Ты нужен ему. Сейчас.

Мэррис спасти не удалось: она разбилась о камни сразу же, что касается сына Витхара, мы пересеклись всего один раз. Он приходил поблагодарить меня за спасение, но в его погасших глазах не было ничего, кроме пустоты. Я не могла его за это винить – предательство самого близкого человека всегда ужасно, вдвойне ужаснее, если ты ребенок и любишь всем сердцем. В том, что он любил Мэррис, сомнений не оставалось, я слышала его счастливый смех перед тем, как она сбросила и его и себя в пропасть.

Она оставила письмо, в котором говорила, что не готова обречь внука на мучения рядом со мной и что лучше заберет его сама, чем позволит мне над ним издеваться. Возможно, Мэррис повредилась рассудком, а может быть, и впрямь всегда считала меня злом, разрушившим жизнь ее дочери, а теперь явившимся за внуком. Как бы там ни было, Гаяр остался один, и хотя Витхар сказал, что это было желание мальчика – прийти ко мне и поблагодарить, я даже представить себе не могла, что он сейчас чувствует.

Погруженная в собственные мысли, я даже не заметила, что Витхар долго молчал. В себя пришла только от его голоса:

– Ты права.

Вот это прозвучало совсем неожиданно.

– Витхар Даармархский признает мою правоту, – хмыкнула я. – Наверное, завтра Аринта замерзнет.

– Сегодня, – усмехнулся он. – Ну а если серьезно, ты впрямь считаешь, что я никогда не думал над твоими словами? Над тем, что ты говорила мне раньше?

– Не знаю. – Я пожала плечами. – Мне ты этого не говорил.

– Сейчас я говорю тебе все, – серьезно сказал Витхар.

– Знаю, – так же серьезно ответила я.

И, возможно, слишком отвлеклась на игру ветра в листве, потому что движение рядом уловила не сразу. Когда уловила, было уже слишком поздно: меня подхватили со скамейки, смахнув несколько подушечек, и усадили к себе на колени. Возмутиться я не успела, потому что Витхар перехватил меня за руки и прижал к себе.

– Я больше не могу скрывать от всех, что ты моя.

В ответ на такое заявление я только моргнула.

– Знаю, что ты сейчас подумала…

– Если бы знали, местар, не стали бы меня хватать! – все-таки выдохнула возмущенно. Правда, возмущение было, скорее, именно из-за того, что это получилось так неожиданно: не думаю, что кто-то во дворце еще тешил себя мыслью о том, что Витхар Даармархский рядом со мной исключительно потому, что пламя ценного политического союзника нестабильно.

– Знаю-знаю, – подтвердил он. – Поэтому держу крепко. Знаешь, я хотел это сделать, украсив цветами комнату… на закате на центральном балконе или на побережье, но потом вспомнил, что мои романтические порывы далеки от твоих представлений о них.

– Сделать – что? – уточнила я. – Посадить меня на колени и заявить о том, что я твоя?

Вместо ответа Витхар осторожно коснулся пальцами моего подбородка, разворачивая лицом к себе.

– Это, – сказал он, отпуская меня и раскрывая вторую ладонь.

На ладони лежало кольцо, изящное маленькое колечко, в котором огнем горел рдяный камень.

– Я носил его с собой с того дня, как ты пришла в себя. С той минуты, как ты не сказала ни да ни нет. Мне все время казалось, что слишком рано, но сейчас мне кажется, что уже слишком поздно. Ты выйдешь за меня, Теарин?

Я моргнула еще раз.

Да, что ни говори, а с романтикой у Витхара всегда были проблемы.

– Знаешь, – сказала я, осторожно загибая его пальцы. – Давай будем считать, что этого не было…

Рука под моими пальцами стала просто каменной, а глаза потемнели. До той глубины, которая еще не ярость, но уже не воспоминания. Как назвать это состояние, я не знала, но сейчас оно отозвалось в моем сердце холодом.

– Меня вполне устроит закат на побережье, – продолжила я. – Видишь ли, я очень хочу выглядеть хотя бы чуточку не такой растрепанной, когда ты наденешь мне на палец кольцо.

Взгляд Витхара потемнел еще сильнее, ноздри раздулись.

– Когда-нибудь ты меня доведешь, Теарин, – прорычал он.

Я приподняла брови.

– И ты не растрепанная.

– Разве? Учитывая, что ты утащил меня сюда задолго до завтрака и я едва успела причесаться?

– Я хотел успеть к рассвету, но ты слишком сладко спала.

Я пожала плечами.

– Со мной всегда так, местар. Привыкайте.

– Привыкаю, – неожиданно очень серьезно произнес он. – К тому, что ты со мной… к тому, что я могу каждую минуту тебя коснуться. Дышать тобой.

В подтверждение своих слов он привлек меня к себе, коснувшись подбородком волос, глубоко и судорожно вздохнул.

– И к тому, что ты больше от меня не бежишь, – выдохнул хрипло. – К этому особенно.

– Набегалась уже, – насмешливо ответила я, а потом подняла голову и попросила: – Поцелуйте меня, местар.

Кажется, я впервые его о чем-то просила… так. И та темнота, которая сейчас отразилась в его глазах, тоже имела особый оттенок. Густой, как цвет самой глубокой ночи со вкусом тысячи поцелуев.

Первый из которых случился сейчас.

– Ты прекрасна, сестра, – произнес Сарр.

Мы смотрели друг другу в глаза, я же лишь чувствовала, как отчаянно колотится мое сердце. Мне не хватало воздуха, чтобы дышать, и не хватало слов, чтобы передать, что я еще сейчас чувствовала. Как оказалось, у счастья гораздо больше оттенков, чем у любого самого сильного горя. Оттенков, которые просто невозможно описать словами.

– Теарин? – мягко позвал брат, и я разомкнула губы:

– Мне страшно.

– Страшно?

– Страшно, потому что нельзя быть настолько счастливой.

Нахмурившийся было брат рассмеялся:

– Умеешь ты напугать. А я уж собрался на мужской разговор с Витхаром.

Я шутливо ткнула его в плечо.

– Не позволю двум моим самым любимым мужчинам устраивать мужские разговоры.

– Какие же нам тогда устраивать? – Сарр приподнял брови. – Женские, что ли?

Я не выдержала и рассмеялась. Напряжение не стало меньше, разве что чуточку отпустило, а брат уже заключил мое лицо в ладони и коснулся лбом моего лба.

– Все будет хорошо. Я никогда не видел тебя настолько счастливой.

Если бы я в это верила. Мне каждое мгновение, каждую минуту казалось, что что-то случится, что я оступлюсь или оступится Витхар, но… мы вместе шагали по тонкой грани совершенно новых и незнакомых для меня чувств и жизни. В этой жизни каждый день начинался с улыбки и тепла в груди. С огонька на ладонях, когда мы вместе с Гаяром учились справляться с пламенем. Последствия таэрран оказались непростыми, поначалу огонь отказывался мне подчиняться, словно я была несмышленым ребенком, впервые его открывшим. Витхар учил нас сам, и я была искренне счастлива, что однажды он предложил объединить занятия с его сыном. Только на этих занятиях Гаяр оживал, поначалу относясь ко мне настороженно, но впоследствии открываясь все больше и больше. Я видела, что Витхар для него значит, и видела, что он значит для Витхара, и великий местар рядом с нами тоже учился.

Показывать свои чувства.

У меня были личные покои, в которых Витхар не появлялся. Но неизменно встречал меня утром, чтобы предложить присоединиться к нему за завтраком. Разумеется, я соглашалась, и мы заново узнавали друг друга. Каждый день, каждую минуту, каждое мгновение. Когда мы определялись с днем свадьбы, Витхар настаивал на том, чтобы она состоялась как можно скорее, я же сказала, что хочу видеть среди гостей Сарра и Лирхэн. В итоге приглашение на свадьбу оказалось в Ильерре гораздо раньше, чем отправленные с гонцом новости: в один прекрасный вечер этот… дракон заявил, что не готов ждать целый год, обернулся и улетел.

А ближе к вечеру следующего дня вернулся, чтобы сказать, что заручился согласием Сарра на нашу свадьбу. И что, если я не возражаю, состоится она через месяц.

Я не возражала.

Я не ходила, а летала – от завтрака к обеду, от обеда к ужину и долгим прогулкам по побережью. Мы спускались с той стороны, куда в свое время причалил корабль, и просто бродили по берегу. Под шум волн, вспарывающих темноту лезвием пены, под шорох песка, убегающего в океан. В такие минуты мне даже не нужно было слов, все слова казались просто-напросто лишними. Достаточно было коротких взглядов, прикосновения руки к руке, сильной ладони, сжимающей мои пальцы.

И поцелуев, от которых сердце срывалось на ритм барабанов, а пламя вспыхивало в груди, грозя вот-вот прорваться огненным ураганом. В такие моменты Витхар сразу же отстранялся, цепляя кончиками пальцев мои скулы. В темнеющих глазах, уже перечеркнутых иглами раскрывающихся в вертикаль зрачков, я читала отражение своих чувств, но он сразу сказал, что не прикоснется ко мне.

До свадьбы.

– Ты станешь моей женой, Теарин, – пообещал он, или, вернее сказать, прорычал. – И в ту же ночь ты станешь моей. Безраздельно.

От этого обещания бросило в жар, а после я всю ночь ворочалась без сна. Не сомневаюсь, захоти я того (один чуточку более откровенный поцелуй, чувственные объятия), и мы бы не удержались. Оба. Но я тоже не хотела торопить события, а если быть точной, хотела дать себе и ему время привыкнуть к этому сумасшествию. К дикому, пьянящему чувству, от которого кружится голова и сбивается дыхание.

К тому же я готовила ему свадебный подарок.

– О чем задумалась, сестренка? – поинтересовался Сарр.

Я кашлянула и повернулась к зеркалу, скрывая плеснувший на щеки румянец.

– Так, ни о чем.

Платье, которое изначально казалось мне слишком простым, сидело на мне как влитое. На удивление легкий крой, золотая паутина рукавов и лифа, на спине сплетенная в кружево-чешую. Капли драгоценных камней на ткани под грудью в качестве украшения сплетались в орнамент-символ Ильерры (драгоценное дерево: плодородие и процветание в мире). Прическа была красивой, но очень практичной: я специально продумывала ее для сюрприза будущему мужу. Поэтому волосы уложили и стянули узлом, открывая шею, но оставив длину свободной.

– Кажется, нам пора, – с улыбкой произнес Сарр, подавая мне руку.

– Кажется, – тихо ответила я.

Сейчас, пока я размышляла обо всем, волнения поутихли, но в эту минуту вернулись вновь. Мне предстояло спускаться по усыпанной лепестками лестнице на побережье, где должен был состояться обряд. Побережье предложил Витхар как знак наших вечерних встреч, и я согласилась. Нам предстояло принести брачные клятвы на закате: в Аринте это было хорошим знаком. Закат – символ перехода из дня в ночь, за которой начинается новая жизнь. Браки, заключенные на закате, считались самыми счастливыми.

Пока Сарр держал мою руку, все еще было относительно хорошо, но стоило ему отпустить, как вернулись и дрожь, пронизывающая все тело, и странный, будоражащий восторг-предвкушение.

– До встречи, правительница Даармарха, – произнес брат у раскрытых дверей, вдоль которых шеренгами выстроились хаальварны. Хаальварны стояли и на лестнице, через пять ступеней, а ниже, у самой кромки накатывающих на берег волн застыл Витхар. Фигура жреца на его фоне казалась хрупкой и крохотной, и я, на мгновение коснувшись пальцами щеки Сарра, шагнула в новую жизнь.

Ступенька за ступенькой, под тишину и биение собственного сердца я спускалась к нему. К мужчине, который однажды разрушил мою жизнь, чтобы помочь возродиться. К мужчине, который стал моим пламенем, моей страстью, моим наваждением. К тому, кого я потеряла на безмерно долгие семь лет, а после заново обрела.

Мне казалось, что грохот моего сердца перекрывает шум океана, ноги неожиданно стали слабыми. Особенно когда я приблизилась к Витхару и замерла. Когда мы только познакомились, он казался недосягаемым, резким, словно выточенным из раскаленного изнутри камня. Опасным и невыносимо жестоким, но за последнее время я узнала его совершенно другим.

Внимательным.

Терпеливым.

Жестким, но не жестоким. Хищным, но не опасным.

Когда его пальцы коснулись моих, солнце коснулось воды, и жрец произнес:

– Местари. Местар. Прошу вас, соедините руки.

Другую руку ему подала я, вложив пальцы в сильную мужскую ладонь. Глядя только в глубокие, темные как ночь глаза.

– Прошу, примите ваши ленты.

Моя лента была белой (дань Ильерре), его – черной (один из цветов Даармарха). Я смутно запомнила, о чем говорил жрец, но вряд ли брачные ритуалы Даармарха сильно отличались от общепринятых в Огненных землях. Я слушала только собственное сердце, биение которого утекало сквозь пальцы в ладони Витхара, и его – которое возвращалось ко мне.

До той минуты, пока жрец не замолчал, выдерживая тишину.