Танцующая для дракона. Небо для двоих Эльденберт Марина

– Ты хотела сказать Гроу-папа?

– Я сказала, что хотела.

Имери смеется:

– Ты когда в Мэйстон?

– Думаю, через месяц заскочу.

– Через месяц! Так долго!

– Скоро мы переедем, так что будешь лицезреть мою физиономию гораздо чаще, чем тебе того хочется.

– Твою физиономию я не устану лицезреть никогда. Значит, все уже решено? – Имери не включила видео, но по голосу слышно, что она счастлива.

– Решено.

– У-и-и-и! Я так рада!

А я-то как рада!

Гроу снова ушел в живые постановки – ему это нравится гораздо больше, чем снимать кино, и всем его поклонникам это тоже нравится. После успеха Ильеррской ему предлагали сделать еще и постановку о ней, но он отказался, сказал, что не любит повторяться. С Аираной и Бертхардом тоже не срослось: сначала были косяки со сценарием, а потом он перегорел. Он вообще достаточно быстро перегорает, но с идеями расстается легко, говорит, что если идея ступорится в самом начале, надо ее отпустить и отдать в реализацию кому-то другому.

Как бы там ни было, о Бертхарде и Аиране так и не сделали постановку – видимо, сочли недостаточно перспективной. Этой истории не случилось, зато у Гроу случилось еще два громких спектакля, и, разумеется, оба скандальных. Я делала спецэффекты и к первому и ко второму и честно могу сказать – спецэффекты мне делать проще. Особенно когда я вижу, как мой муж гоняет актеров и что он им говорит.

Когда мы обсуждали переезд в Мэйстон, договорились, что спецэффекты я могу делать откуда угодно, а мэйстонская сцена нравится Гроу больше зингспридской. Не последнюю роль, думаю, играет и его происхождение – климат в Мэйстоне ближе к фервернскому.

– Ладненько. Я так понимаю, вы будете праздновать? – интересуется Имери.

– Да. Собирались.

Гроу сегодня утром сняли таэрран, и мы действительно хотели это отметить. По этому поводу Ленард с Вэйдом и ехали в Мэйстон на выходные, чтобы оставить нас вдвоем.

– Горяченькой вам ночки. – Судя по интонациям, Имери подмигнула, а мне на плечи легли руки мужа.

– Имери, привет, – нисколько не стесняясь вторжения в личное пространство, заявил он.

– Не подслушивай, – фыркнула подруга. – И да, я тебя поздравляю.

– Спасибо.

Мы с Имери попрощались, и я развернулась в руках Гроу.

– Все будет хорошо?

– Разве может быть по-другому?

– Не знаю. У Вэйда может прорваться пламя…

– Он умеет им управлять, Танни. Иногда мне кажется, лучше, чем я сейчас.

В его глазах и правда то и дело вспыхивали зеленые искры (после долгого воздействия таэрран пламя вело себя достаточно резко), и когда его сила касалась моей, меня начинало потряхивать.

– Может, все-таки их отвезем? Хотя бы до телепорта?

– Они вполне могут добраться на флайсе, который я заказал.

– Но…

– А в Мэйстоне их встретят Рон и Янира. Рону же ты доверяешь?

Я прищурилась, оценив подкол.

– Так же, как ты Сибрилле.

Гроу закатил глаза.

У нас с ним было негласное правило: я не упоминаю Сибриллу, он – Рона, хотя это уже давно перешло в разряд шуточек. С Сибриллой мы больше не сталкивались. Она вернулась в Ферверн, записала новый альбом, через год еще один и понеслась дальше на волне популярности. Насколько я знала, она сделала упор на карьеру и с головой ушла в запись песен. После Ильеррской Ритхарсон пела еще для нескольких фервернских постановок, а потом даже для парочки рагранских. Недавно ее пригласил в оперу знаменитый рагранский композитор, точнее, оперу он написал для нее. Что из этого получится, нам еще только предстояло узнать.

– Шучу, – смеюсь я, когда Гроу пытается меня укусить за ухо. – Тс! Там дети!

– И они там будут, пока мы не выставим их за дверь.

– Это звучит ужасно.

– Расслабься, мамочка. Позволь себе отдых первый раз за пять лет.

На самом деле отдых я позволяла себе гораздо чаще исключительно благодаря Гроу. Он умудрялся возвращаться после репетиций и заниматься Вэйдом. Особенно он меня поддержал, когда у нашего маленького чудовища проснулось пламя (читай, он просто подпалил кровать, на которой я с ним играла). У меня тогда случилась истерика: остановить пожар и забрать пламя у ребенка мне было раз плюнуть, тем не менее Гроу я позвонила с бешено колотящимся сердцем, и уже через полчаса он был дома, забив на все. Дальше мы справлялись пластинками и интенсивным обучением, начиная с трех лет. Вэйд развивался так быстро, что мне временами становилось страшно: наделенный истинным пламенем, он управлялся с ним с той же легкостью, что и я.

– От папочки слышу, – сказала я.

И мы вернулись в холл.

Вэйд уже прыгал на месте от нетерпения, и, когда мы проводили их с Ленардом и Бэрри за дверь, в доме стало невыносимо тихо. Настолько тихо, что мне показалось, будто я оглохла.

– Я серьезно, Танни. Расслабься. – Гроу убрал прядь волос мне за ухо.

Темную. С сиреневыми так и не срослось: когда мне уже можно было их делать, перехотелось.

– Я расслабилась, – сказала я, глубоко вздохнув.

– Ленард у нас совершеннолетний. Все будет хорошо.

– Угу.

– Танни, – Гроу покачал головой, – так у нас с тобой ничего не получится.

– А, ты про ужин. Я сейчас переоденусь, и…

– Какой ужин?

– Что, ужина не будет?!

Я посмотрела на него почти обиженно. То есть я предполагала, что мы отправим детей в гости, чтобы поужинать где-то в ресторане, а потом…

– Ужин будет, – неожиданно серьезно сказал Гроу, – но сначала будет сюрприз.

– Сюрприз? – переспрашиваю я.

В том, что Гроу любит сюрпризы, я уже успела убедиться за нашу недолгую совместную жизнь. Пять лет пролетели как один миг, и, наверное, я только сейчас поняла, как мне не хватает нашей безуминки: когда мы просто могли сойти с ума вдвоем, и никто от нас не зависел. Ни маленькое огнедышащее чудо, ни чудо побольше, которое около года назад решило, что может прогуливать уроки «потому что». Словом, я сейчас чувствую, как откатываюсь на пять лет назад и становлюсь той самой Танни, которая могла прыгать на каблуках на танцполе, искренне не признавая эти самые каблуки. А потом – танцевать Гроу приват и ссыпать кубики льда ему в штаны.

Все это так отчетливо проносится в моей голове, что я не выдерживаю и улыбаюсь.

– Мне даже страшно представить, о чем ты подумала, Зажигалка.

Вот это его «Зажигалка» еще больше подхлестывает.

– Потом расскажу, – говорю я, почти касаясь губами его губ, но тут же отстраняюсь. – Я переодеваться. Если надо.

– Мне в принципе не надо, ты очешуенно смотришься в джинсах и моей рубашке.

Ы.

– Значит, все-таки надо, – говорю я.

Медленно отпускаю его взгляд и поднимаюсь по лестнице, чувствуя, как эта самая рубашка обжигает кожу. Хотя, скорее всего, кожу обжигает драконий взгляд и пламя, которое в нем бушует. Это пламя, которое отзывается на мое так же, как мое отзывается на него, заставляет волоски на коже встать дыбом, а меня – чуть ускориться. К счастью, годы пребывания мамой не только повысили мое образование в направлении «все о детях и даже чуточку больше», но и научили экстренно приводить себя в порядок.

Я переодеваюсь, натягиваю короткое темно-синее платье и скручиваю волосы в узел. Потом вытаскиваю несколько прядок из самого узла и по бокам, эта прическа называется «когда маме некогда, а папа вот-вот придет». Несколько штрихов косметики, акцент на глаза и легкий нежирный блеск на губы. В целом я довольна отражением в зеркале, осталось разве что надеть туфли. Застегивая ремешки, я пытаюсь представить, что там за сюрприз меня ждет.

На первую годовщину нашей свадьбы Гроу потащил меня в «Аква Фриз». Да, мы сняли пометку «что не так с этим аквапарком» и в целом здорово провели время. Когда с визгом летишь вниз по хренометровой трубе, а твое сердце, по ощущениям, летит сзади и здорово отстает, впечатления остаются просто незабываемые, а адреналин зашкаливает. Словом, удивляться тому, что мы закончили этот вечер весьма зажигательно, не приходилось.

На вторую мы ездили в Ферверн. Хотя я зарекалась туда ездить, мечта побывать на смотровой площадке Грайрэнд Рхай исполнилась. Закат с нее был потрясающе красивый, особенно над заснеженными горами, а когда мы целовались, стоя на перилах… в общем, да. Я забыла сказать, что смотровая площадка была в тот день закрыта для посещений. Для всех, кроме нас. Раньше я думала, что когда ты читаешь на сайте «закрыто на техническое обслуживание в такие-то часы», я правда верила, что это что-то закрыто на техническое обслуживание. Теперь я знаю, что в этот момент кто-то достаточно сумасшедший целуется на перилах, а потом…

– Ты готова. – Это даже вопросом не было: Гроу вошел и остановился в дверях.

Его взгляд однозначно говорил о том, что наряд удался.

– Почти, – сказала я, потянувшись за духами. Вообще-то духи мне не особо были нужны, я просто захотела сексуально прогнуться в пояснице, но в этот момент у меня подвернулась нога.

– Дракона твоего за…

Гроу подхватил меня раньше, чем я успела повредить лодыжку в лучших традициях Танни Ладэ.

– Спасибо, – сказала я, оказавшись в его объятиях.

Это большее, на что меня хватило, потому что все остальные слова благополучно растворились в сознании, а прикосновение к обнаженной спине (да, у платья был более чем откровенный вырез) заставило кожу вспыхнуть.

– Я тут подумал, – хрипло произнес Гроу, – может, ну его к наблам, этот сюрприз?

– Нет уж, – с трудом возвращая себе способность здраво мыслить, ответила я. – Теперь я буду думать, что за сюрприз.

– Даже в процессе?

– Особенно в процессе! И процесса не получится.

– Женщина, – вздохнул он, – ты меня с ума сведешь.

– Разве еще не?

– Давно.

Мы спустились по лестнице, держась за руки, и кончики моих пальцев покалывало его пламенем. От этого по телу растекалось тепло, а мозг (ладно, не уверена, что это был мозг) вопил: «Может, ну его, этот сюрприз?!» Я с ним не соглашалась. Точнее, с ней. Драконица порыкивала и вздыбила все чешуйки, потому что у дракона рядом с ней было такое пламя, от которого даже меня потряхивало. Что уж говорить о звериной сущности.

А еще (это я осознала в минуту, когда Гроу пропустил меня вперед в холл перед нашей квартирой) сегодня у нас будет первый секс с пламенем. То есть когда пламя и у него и у меня. От такой мысли сначала стало жарко, потом нечем дышать.

Я даже не представляла, каково это – гореть вместе с ним.

То есть… вот так, позволяя пламени схлестываться, как схлестываемся мы: отчаянно и яростно, телами, дыханием, перетекающей из меня в него дрожью.

К счастью, в этот момент дверца флайса поднялась, и я опустилась на сиденье. Надеюсь, изящно и грациозно, в качестве компенсации за то, что чудом не навернулась в нашей спальне.

Наша спальня!

Меня накрыло еще одним осознанием. Точнее, пониманием того, что теперь нам придется спать в разных комнатах, и мне как-то разом стало совсем не жарко. Я быстренько сделала вид, что роюсь в сумочке, потому что мое настроение и эмоции Гроу считывал нараз, а мне не хотелось портить вечер серьезными разговорами. Особенно – такими.

– Куда мы? – спросила я с самым независимым видом.

– Сюрприз, – напомнил Гроу.

Ах да. Сюрприз.

Я сцепила пальцы на коленях. Потом их расцепила. Подумала о том, что сегодня сюрприз должна была устраивать я, и настроение показало мне непристойный жест. Окончательно. К счастью, когда взгляд Гроу впился в мое лицо, я прочно увязла в этой мысли и в ответ на вопрос:

– Что-то не так?

Смогла сказать правду:

– Да. Я конченая эгоистка.

Гроу приподнял брови.

– Это я должна была придумать что-то крутое. Потому что сегодня твой праздник.

– Вообще-то это не праздник, – Гроу потер шею, – а так, день избавления от аксессуара, который долгие годы мешал мне по-настоящему наслаждаться твоим пламенем. Хотя, если смотреть с таких позиций, ты права. Это праздник, Танни. Но он наш.

– Наш?

– Разумеется. Скажешь, ты не рада?

– Что?! – Я моргнула. – Конечно, я рада! Но…

– Но! Сиди и наслаждайся, – хмыкнул он.

– Как скажете, – фыркнула я, и тут над нами пронесся дракон.

Мощное звериное пламя окатило и Гроу, и меня, эта внутренняя сила заставила наших зверей отозваться мгновенно. Зрачки у нас вытянулись, но лишь на миг: когда дракон превратился в едва различимую точку, пламя уже давно успокоилось. Вообще-то драконы редко заходили в город – их раздражало бесконечное мельтешение флайсов, да и делать тут по большому счету им было нечего. Они по-прежнему жили в пустошах, так что можно сказать, со времен отключения щитов ничего особо не изменилось. Разве что щиты больше не выдавливали зверей с их территории, не причиняли им боли и не мешали жить за границами города.

Люди это приняли, но не сразу. Возможно, отчасти им помогла история Теарин, но я думаю, что осознание пришло значительно позже. Когда они поняли, что драконы не стремятся их сожрать или спалить их дома. С того дня, когда отключили щиты, не было ни одного налета, а усиление форпостов и глобальное перекраивание системы безопасности привело к тому, что браконьерствовать стало просто нереально.

Так обстояли дела в Аронгаре, в других странах (в частности, в Ферверне) щиты держали по-прежнему. Я надеялась, что наш опыт покажет всему миру, что можно жить иначе, не причиняя боли тем, кто живет рядом с тобой, но еще я прекрасно понимала, что это дело не одного десятилетия. И, возможно, даже не одного века, потому что на памяти всех живущих еще горят иглы высоток и надламывается «Хрустальная игла», в которой погибли родители Ленарда.

Мы как раз пролетали мемориал, установленный на месте разрушенной высотки, и Гроу нахмурился. Пару лет назад, когда мы были здесь вместе с Ленардом и тот замер – с неестественно прямыми плечами и спиной, дрожащий изнутри, хотя глаза оставались абсолютно сухими, Гроу тоже основательно перетряхнуло. Кажется, именно в тот момент он всерьез задумался о том, что у него живы мать и отец, и оба живут в Ферверне.

Его отношения с Инаирой и отцом по-прежнему оставляли желать лучшего, но, по крайней мере, он начал с ними общаться. Я чувствовала, что это дается ему нелегко, и также прекрасно видела, что ему это действительно нужно. Как минимум – отпустить, на большее я пока не рассчитывала. Но и не возражала, когда они приезжали к нам, чтобы повидать внука. Несмотря на то, что мне так и не удалось наладить свои отношения с отцом, я все-таки побывала в Мэйстоне. Принесла цветы тому человеку, который когда-то носил меня на плечах и водил кататься на карусели. То, что его сломало, я отпустила, того мужчину, в которого он превратился, я больше не вспоминала. Зато очень часто вспоминала маму, тепло ее рук и улыбку, неизменно светлую даже в те дни, когда она уже лежала в больнице.

– Почти на месте, – сказал Гроу.

Я вернулась в реальность и поняла, что мы снижаемся на парковку элитного клуба «Форсайт».

– А? – выразительно поинтересовалась я. – Что, серьезно? «Форсайт»?!

– Мы здесь познакомились, – сказал Гроу, опуская флайс на свободное место.

– Да, и здесь я танцевала тебе приват.

– Вроде того.

– Вроде того – это сейчас было оскорбление? – поинтересовалась я, когда он подал мне руку.

В ответ Гроу только приподнял брови.

Секьюрити традиционно выдали нам браслеты, мы прошли по неоновым коридорам и оказались… в совершенно темном зале. Я хотела поинтересоваться, во что мы будем играть в абсолютной темноте, а главное – с кем, но не успела. Приглушенный неоновый свет вспыхнул раньше, чем я успела сказать: «Вяк!» – а потом со всех сторон хлынуло на разные голоса:

– Сюрприз!

– Сюпри-и-из!

– Сюрприз!!!

Я стояла, совершенно оглушенная, и моргала, потому что сегодня в «Форсайте» собрались все: все, действительно все, вся наша съемочная группа. Весь коллектив Ильеррской, со многими из которых я не виделась с того самого дня, как мы отмечали завершение съемок. Мне даже в голову не приходило, что мы когда-нибудь снова соберемся все вместе, но… я скользила взглядом по лицам – Горрхат, Эсмира, Лира, Джамира… и отмечала, что здесь действительно собралась почти вся наша команда.

Как-то в прошлом году я призналась Гроу, что дико скучаю по тем временам, когда мы снимали Ильеррскую. По нашим посиделкам и даже по разногласиям, которые возникали на съемках. Несмотря на договоренность, собраться большой компанией у нас так и не получилось, многие были заняты в проектах, кто-то вообще уехал из Зингсприда, кто-то просто не захотел встречаться. Словом, собирались мы небольшой группой и достаточно быстро расходились. Исключение составляли разве что Бирек и Гелла, но с Биреком и Геллой я и так виделась несколько раз в месяц.

И вот сейчас я понимала, что вокруг меня снова Ильеррская.

Окунуться в «пять лет назад» вышло гораздо глубже, чем я себе представляла.

А еще я поняла, что стою, прижимая ладони к лицу.

Как? Как ему вообще удалось это сделать, всех здесь собрать?!

– Так, – Гроу вскинул руки, – пока Танни в ступоре, я, пожалуй, начну.

Под приветствия, волной прокатившиеся по залу, он прошел к сцене и взлетел на нее с той же легкостью, что и в моих воспоминаниях.

– Во-первых, огромное спасибо всем за то, что вы все нашли время здесь собраться. – Его голос привычно отразился от стен, заставляя собравшихся мгновенно затихнуть. – Во-вторых, у нас сегодня двойной юбилей. Первый – завершение проекта, который подарил нам множество приятных моментов, за редким исключением – встречи с Гайером. Его я решил не звать.

Гроу дождался, пока прокатившийся по залу смех стихнет, и только после этого продолжил:

– И второй – пять лет назад я встретил женщину, которая перевернула мою жизнь. Женщину, которая научила меня любить и говорить об этом. Женщину, которая подарила мне сына и то, что я называю счастьем. По крайней мере, как я его вижу. Счастье – это быть с тобой, Танни. Каждую минуту, каждое мгновение, каждый день. Надеюсь, что так будет всегда, и эту песню я посвящаю тебе.

Вот тут я даже моргнуть не успела, когда в зал хлынула музыка.

У меня был шок. Впрочем, нет. У меня был ШОК. Я просто стояла, хлопала глазами и не верила, что все это происходит со мной. Что голос Гроу – хриплый, тот самый, от которого сами отстреливаются трусы, льется в зал, обращенный ко мне.

Не просто обращенный, он смотрел на меня, он пел для меня. И да, он действительно для меня дышал.

Кажется, я забыла, как дышать. И вообще забыла, что мне полагается дышать, потому что отраженная в глазах Гроу боль ударила в меня с такой силой, что я обхватила себя руками. Не я одна: рядом со мной так же судорожно вздохнула Джамира. А дальше музыка обрушилась в зал нарастающим ритмом, и так же резко, отчаянно в нее вплетался его сильный голос:

Овации громыхнули так, что у меня заложило уши. Я стащила туфли и бросилась к сцене, и Гроу одним рывком подтянул меня наверх, минуя лестницу. А в следующий момент уже ворвался яростным, полным отголосков звучания его хриплого голоса и сумасшедшего огня поцелуем мне в губы.

Мм… кажется, за эти годы я должна была вдоль и поперек изучить вкус его губ, но я все время нахожу в них новые оттенки. Сейчас это, помимо привычной горчинки сигарет, еще что-то странно-сладкое. Хотя почему что-то, это моя песня. Точнее, это его-моя песня, наша песня, та, которую он пел мне. И от этого мне самой хочется петь.

Правда, я не уверена, что собравшиеся это переживут.

Не уверена, что… Последняя мысль обрывается, потому что его язык касается моего, а в следующий момент новая волна аплодисментов заставляет меня чуть-чуть отстраниться. Несмотря на все наши годы, на наши ночи, на все наше, у меня сейчас горят щеки. Горят так, как если бы я глотнула чистого пламени. Впрочем, по-моему, я его глотнула.

– Я сейчас выгляжу как фанатка, которая дорвалась до кумира, да? – интересуюсь я.

– Ты выглядишь отпадно. Сейчас и всегда. Умопомрачительно. Сексуально. Тебе понравилось?

Что? Он сейчас спрашивает, понравилось ли мне? Кому, простите, такое может не понравиться?

– Гроу, я тебя покусаю, – говорю так же тихо, но вряд ли это кто-то услышит. Грохот аплодисментов не стихает.

Такое чувство, что нас вызывают на «бис».

– Надеюсь, – говорит он, – и все-таки?

– Разумеется, мне понравилось!

– Чудно, – выдыхает он. А потом притягивает меня к себе и смотрит в зал. Точнее, мы вместе смотрим, и кажется, что у меня сейчас сердце выскочит из груди. Потому что там – все мои друзья. Все, с кем я танцевала, спорила до хрипоты, те, кто меня поддержал, те, кто завалил совет директоров письмами с просьбой натянуть Гайера на глобус, когда он пытался отжать из моего гонорара денег. Не знаю насчет глобуса, но отжать у него ничего не получилось.

– Ребят, – говорю я, и голос мой почти не дрожит, хотя врывается в затихающие аплодисменты, – спасибо большое! Безумно рада вас всех видеть!

И они отвечают. Крики стихают, лишь когда мы с Гроу прыгаем в зал, и, кажется, этот вечер войдет в историю, как вечер обнимашек. Мы танцуем, ужинаем, без устали болтаем – и снова танцуем. Где придется. Весь клуб в нашем распоряжении, поэтому до танцпола добираются только самые сильные, основная тусовка происходит здесь. Именно здесь мы вспоминаем смешные эпизоды, Горрхат, который Лимес Фарт, взбирается на сцену и дает внеплановую программу, во время которой мы загибаемся от смеха. Мне кажется, так смеяться нельзя, у меня уже не просто губы болят, у меня болит лицо, но Фарт – истинный комик. И когда мне кажется, что смешнее уже ничего придумать нельзя, он выдает что-то такое, от чего я просто ору в плечо Гроу.

Вечер пролетает незаметно, и первой убегает Гелла. Ее муж недавно начал двигаться, сейчас он заново учится ходить, и, если честно, я искренне благодарна ей за то, что она вообще пришла. Клуб наш до утра, но есть еще те, кто торопится к семьям или просто к своим любимым, поэтому еще через пару часов остаются только самые стойкие.

– Я хочу тебя, – говорит Гроу, возвращаясь от дальней стойки с коктейлем.

Я беру коктейль из его рук и делаю глоток: сладко. Теперь мои губы тоже будут сладкими.

– Значит, нам пора.

– Значит.

Я обнимаюсь с Джамирой, Лирой и Биреком. Мы прощаемся с остальными, допиваем один коктейль на двоих и, пьяные больше от счастья, чем от чего бы то ни было еще, выходим на стоянку.

– Упс, – говорит Гроу, глядя на флайс.

Я смеюсь:

– Звони.

Он звонит, и нас везут домой, водитель периодически поглядывает на нас в зеркало заднего вида, а мы стараемся вести себя пристойно. Ключевое слово «стараемся», потому что рука Гроу скользит по моему колену, поглаживает внутреннюю сторону бедра.

– Ленард тебе не простит, что ты его не позвал, – говорю я, чтобы немного отвлечься.

– Простит, – хмыкает Гроу. – У него сейчас другие интересы, и это была вечеринка для взрослых.

У Ленарда действительно другие интересы: как-то вместе со мной он отошел от актерства и увлекся созданием виртуальных реальностей. Видимо, тоже на меня насмотревшись, правда, ему нравится игровое направление. Сейчас он выбирает университет, где хочет учиться. Параллельно собирается проходить всякие курсы у мастеров своего дела, и мы с Гроу его поддерживаем. В нашей семье все творчески озабоченные, каждый по-своему.

К счастью, мы уже прилетели.

Водитель отдает нам ключи и уходит, а мы делаем вид, что не замечаем, как на нас смотрят. Какая разница, если все, чего я хочу, – это касаться губами обжигающей кожи, чувствовать его дрожь под своими пальцами, ощущать бушующее в нем пламя как свое собственное.

По пути в спальню меня начинает потряхивать: сначала от возбуждения, потом от смеха, когда я вспоминаю, что забыла туфли в клубе.

– Это диагноз, – говорю я, отсмеявшись, а Гроу отбрасывает телефон в сторону.

– Позвони Биреку. Пусть заберет.

Заберет – что? Я вряд ли понимаю, о чем мы говорили еще пару секунд назад, когда Гроу толкает меня к стене и тянет платье наверх. Прическа приказывает долго жить, а потом меня подхватывают на руки и несут на кровать. Раздевать его я могла бы долго, мучительно долго, но у меня так дрожат пальцы, что сейчас я могу что-нибудь подпалить. Поэтому просто дергаю рубашку, и пуговицы поддаются силе плеснувшего в ладони пламени, разлетаются в разные стороны, а я касаюсь губами его груди.

– Та-а-анни, – хрипло выдыхает Гроу, когда я усаживаюсь на его бедра прямо поверх джинсов. А потом смотрит мне в глаза и выдает: – Зажигалка.

От этой «Зажигалки» крышу срывает, как в старые добрые времена. Я почти рычу, впиваясь в его губы поцелуем, Гроу врывается в мой рот, а потом опрокидывает меня на спину. Щелчок молнии – и он с такой же яростной силой врывается в меня, отпуская пламя на полную. Мое пламя ударяет в его или его в мое, я впиваюсь ногтями в смуглые плечи и кричу от охватывающего меня наслаждения и единства. Огонь внутри бушует с такой силой, что пеплом разлетается все, что было до, и все, что будет после.

Остается только настоящее. Только здесь и сейчас.

Поцелуй обжигает губы, и низ живота тоже горит от яростных, сильных движений. Этот жар растекается по телу, расходится по нам, чтобы разомкнуть силу нашего пламени, а после снова объединить и рвануться ввысь, к потолку.

– Фи-ишечка, да? – спрашиваю не своим голосом: хриплым, низким, порочным.

Меня трясет от клубящейся в нас силы и от того, как мучительно-сладко нарастает внутри нечто новое, незнакомое, но безумно мощное – как ураган.

– Фишечка, да, – так же хрипло отвечает он.

Сумасшедший дракон, как есть: глаза полные зеленого пламени, радужки разбиты вертикалью зрачков. И в них, раскрывающихся до черных провалов, отражаюсь я. Сама не знаю почему, от этого сейчас сносит крышу даже сильнее, чем от скользящих по груди, цепляющих ее вершинки пальцев. И я раскрываюсь на полную, обнимаю бедрами его бедра, подаваясь навстречу снова и снова.

И когда пламя откатывается в нас, чтобы не перекинуться на стены, а после собирается тугим шаром внутри и освобождается огненно-водной вспышкой, я снова кричу. Кричу от наслаждения, впитывая дрожащее рычание и ругательства, срывающиеся с его губ, содрогаясь под ним, чувствуя, как содрогается он, вдыхая полной грудью наш общий жар. Нашу страсть. Наше одно на двоих дыхание и наше небо, которое сейчас переливается сотнями искр в затемненных изнутри стеклах.

– Та-а-анни, – повторяет он, заставляя меня вздрогнуть от резкой смены ощущений и неожиданной свободы там, где только что было чувство абсолютной наполненности.

– Джерман, – говорю я и вижу, как темнеют его глаза.

Его имя – это моя личная фишечка. Особенно если произнести его так.

Потом мы лежим на постели, и его пальцы выписывают узоры на моей спине. Мне так хорошо, что не хочется двигаться, но я знаю, что как минимум мне нужно в душ, чуть-чуть взбодриться. Иначе я провалюсь в сон, а этого делать никак нельзя.

– Ты правда думал, что мне может не понравиться твоя песня? – интересуюсь я, незаметно щипая себя за запястье.

– Правда. Если честно, мне было дико страшно. Страшно, что тебе не понравится. Страшнее было, только когда я думал, что потерял тебя навсегда и что ты меня не простишь.

Об этом он тоже спел.

Я тянусь за новым поцелуем.

– Теперь я буду звать тебя Мой Сумасшедший Дракон.

– Зови, как хочешь, – говорит Гроу, а потом переворачивается на спину и притягивает меня к себе. – Главное, больше никогда от меня не убегай.

– А я разве убегаю?

– Нет, но мне все время кажется, что ты хочешь.

– Тебе кажется. – Я повторяю пальцами темную дорожку волос на его животе. – Последний раз я злилась на тебя, когда решила, что ты узнал пол Вэйда.

– Я не совсем идиот, Танни. – Гроу перехватывает мою руку и подносит ее к губам раньше, чем я опускаю ладонь еще чуточку ниже. – Я бы никогда так не поступил.

– Знаешь, я потом умудрилась обидеться на то, что ты не хотел девочку.

Он качает головой:

– Я хотел девочку. И мальчика. Я хотел любого, кто бы там ни собирался появиться на свет, я уже любил и его и ее.

– Но ты сказал – родишь мне сына, – наигранно возмутилась я.

– Вырвалось, – произнес он. – Я просто почему-то отчетливо представил мальчишку, когда нес тебя на руках.

– Почувствовал?

– Да. Ты же сама потом говорила, что сразу подозревала о том, что у тебя появится маленькая копия меня.

– Подозревала, – напомнила я. – Он слишком активно пинался и ворочался.

– Ага. – Гроу вернул мою руку на место. – То есть твоя копия не пиналась бы?