Серебряные письма Лунина Алиса
– Так это же хорошо, даже замечательно! Молодые люди, я вас поздравляю! А что это у вас у всех такой похоронный вид?!
Ольга пожала плечами: а и впрямь! Одни разбежались, у других вид, как у покойников перед отпеванием!
Александр Михайлович повернулся к новоявленному зятю, о котором знал только, что он «славный молодой человек радикальных политических взглядов», и спросил Николая о том, что нынешним летом волновало его более всего:
– А что, Николай, как по-вашему, революция будет?
– Обязательно, – уверенно ответил Николай.
У Ольги вдруг защемило сердце от предчувствия скорой беды.
Вечер оказался скомкан, праздника не получилось. Отец разговаривал с Николаем на политические темы, мама ушла в дом и закрылась у себя, обижаясь на старшую дочь, а Ксюта долго не возвращалась с прогулки.
Ксюта вернулась уже поздно вечером, когда стало темнеть. Она вошла на веранду, выпила остывший чай из чашки, стараясь не смотреть на Ольгу. Та, однако, заметила, что глаза у сестры странно припухшие, как от долгих горьких слез.
– Что с тобой? – удивилась Ольга.
Ксения повернулась к сестре и пронзила ее холодным взглядом:
– Зачем ты это сделала? Назло Сергею? Можешь не отвечать, я, в отличие от Коли, и так все понимаю.
Она повернулась и ушла в дом.
Ольга хотела было обидеться на сестру – да вам-то всем какое дело?! – но вдруг задумалась, стала перебирать запутанный клубочек: восторженные слова Ксюты о Коле, ее смущение в его присутствии, ее сегодняшние заплаканные глаза. И вот размотав клубочек, добравшись до самой сути, Ольга охнула: «Ксюта, но почему ты молчала?! Если бы я знала, что ты влюблена в Колю, я бы никогда, слышишь, никогда, и не посмотрела в его сторону! Но ведь ты ничем – ни словом, ни взглядом не проговорилась, вот только сегодня… Какая же я дура».
На веранду выглянул заночевавший у Ларичевых Николай:
– Леля, ты идешь?
Что она Колю не любит, Ольга знала и когда выходила за него замуж, но утром после первой брачной ночи эта правда полоснула ее ножом по горлу. И что теперь делать, когда Коля – львиная грива, влюбленные глаза, идеалы, и человек он, в сущности, такой славный! – ничем этой правды-ножа не заслужил? Да и получается, что любимой сестре она жизнь испортила – как теперь будете оправдываться, Оля?
Ольга смотрела на спящего мужа – сильное тело воина, волосы разметались по подушке…
Коля безмятежно спал, и все в доме спали, а вот ей не спалось.
Она набросила на плечи шаль, вышла из погруженного в сон дома и вздрогнула – на ступеньках крыльца сидела бедная Ксюта.
Ольга молча села рядом с ней. Это было их крыльцо – сестры полюбили его еще в детстве. Часто маленькие Оля и Ксюта садились на крылечко – ели ранетки, рассматривали фантики, читали книжки (зачастую одну на двоих), мечтали, болтали обо всем на свете.
А сейчас они молчали, словно между ними пролегла разделяющая пропасть – не потянуться друг к другу, не преодолеть.
Ветер доносил запахи цветов из сада, ночь уже истончалась, подступало утро, но было еще по-ночному прохладно и тихо, только где-то в пруду квакали лягушки и в саду стрекотал кузнечик. В такой повисшей над миром тишине – как в первый день творения – есть что-то пугающее. Но вот ночь переломилась, забрезжил, разгораясь, набирая силу, рассвет. День, обещавший быть солнечным и жарким, вступал в права. Где-то наверху в доме закашлял отец, залаяла Нелли.
– Ксюта, я ничего не знала, – вздохнула Ольга. – если бы я знала, я бы никогда…
– Но это ничего не меняет, – спокойно, без упреков и надрыва, сказала Ксения. Она поднялась и молча ушла в дом.
И хотя это июльское утро было теплым, Ольга съежилась, будто озябла, и укуталась в шаль.
…А ведь еще недавно все было хорошо. В мае цвела сирень, белый снег роняли вишни, дурманили сладким запахом цветущие яблони, шмели кружили над нежными маргаритками в мамином саду; это лето обещало быть самым счастливым в Олиной жизни.
Сережа приезжал к ней в Павловск почти каждый день. Обычно они брали велосипеды (Ольга давала Сергею велосипед отца) и уезжали в дальние уголки парка. Однажды они нашли где-то посреди цветущего луга нелепую, словно бы ее смастерил какой-то шутник, необычайно высокую скамейку (даже высоченному Сергею она была высоковата, а про Ольгу и говорить нечего) и часто отдыхали на ней.
И так повелось – много гуляли, отдыхали на этой скамеечке, рассказывали друг другу о себе.
Еще год назад Ольга о Сергее ничего не знала. Они познакомились прошлой осенью, когда Ольга пришла в гости к подруге Тате, старший брат которой приятельствовал с Сергеем и Николаем.
Нет, поначалу Сергей Ольгу ничем не заинтересовал; на фоне яркого Николая с его модными революционными идеями Сергей терялся – и не красавец, и не борец за благо человечества! Просто приятный юноша – молчун с фотоаппаратом, губы уголками вниз, серые глаза с зелеными крапинками, немного чудной, застенчивый. Правда, Тата говорит, что он богатый, ну так что с того? Вот уж деньги Ольгу никогда не интересовали…
В общем, с какой стороны ни посмотреть, в кавалеры Сережа не годился, а посему назавтра она о нем позабыла. Но через несколько дней после той встречи у Таты, прогуливаясь по Летнему саду, на одной из аллей, усыпанных листьями, она увидела знакомую высокую фигуру с фотоаппаратом.
Сергей обрадовался и сам подошел к ней:
– Леля?!
Мерили аллеи шагами, перегнувшись через перила, смотрели на серенькую Фонтанку, Ольга болтала, Сергей слушал ее и фотографировал.
– У вас удивительное лицо, Леля. Вы все время какая-то разная, так трудно поймать вас настоящую!
– Не надо меня ловить! – расхохоталась Ольга. – Я вам что – заяц? Скажите уже что-нибудь умное. Ну вот зачем вы воду фотографируете?
– Мне кажется, что вода – это застывшее время, – серьезно сказал Сергей. – Я вообще люблю фотографировать воду, смотреть, как ветер гонит волну, как круги расходятся.
Ольга покачала головой – вздор! Вот точно чудак!
Что Горчаков чудак – она в течение этого дня убедилась еще не единожды. То с водой носится, то фотографирует опавшие листья, причем перебирает их, отделяет один от другого.
– Каждый лист как цветок, – пояснил Сергей, заметив ее удивленный взгляд. – И они все, конечно, разные. Лист в форме сердца, лист-ромб, щит, а вот как человеческая рука, словно он с тобой поздоровался!
Ольга усмехнулась:
– А вы не поэт часом, Серж?
– Совсем нет. – Сергей аккуратно отставил штатив в сторону. – Стихов не пишу и даже не читаю, но вот это, кстати, может, и зря?
Прогуливаясь по городу, неподалеку от набережной, Ольга приметила любимую кондитерскую:
– Люблю это место, мы здесь всегда заказываем на Рождество пирог «Двенадцатой ночи». Зайдем? Я, признаться, очень люблю кофе.
Они сели за столик у высокого панорамного окна, из которого открывался вид на улицу.
Мальчик-официант принес чай для Сергея, три чашки крепкого черного кофе для Ольги, изящный молочник со сливками и кружевной пенкой, блюдечко с сахаром, корзинку с пирожками и лимонные бисквиты.
– Не много ли кофе для одной барышни? – улыбнулся Сергей.
Ольга махнула рукой:
– Да я кофе-то могу литрами… А хотите, погадаю вам на кофейной гуще?
Залпом выпив обжигающий напиток, она долго всматривалась в воображаемое будущее на темном донышке чашки.
– Ну и что вы там нагадали, Леля?
– А то, что мы с вами поженимся, – лукаво улыбнулась Ольга, – и у нас будут дети. Хотя я детей вообще-то не очень люблю, но это к делу не относится. У нас родятся дети, и у них, представьте, тоже будут дети. Наши внуки или – черт, я запуталась, наши правнуки, что ли?
Сергей улыбался.
– Ну не важно, – Ольга принялась за вторую чашку, – я старуха-то буду злая, но только не к своим внукам, этих буду любить-баловать! И однажды приведу их в эту кондитерскую, куплю им тульские пряники и петушков на палочке.
Сергей рассмеялся. Ольга наворачивала пирожки с грибами, с капустой и с ягодами. Несмотря на внешнюю хрупкость Лели Ларичевой, аппетит у нее был отменный.
Съев и пирожки Сергея, Ольга решила погадать на третьей чашке.
– Ну а там что? – полюбопытствовал Сергей.
Ольга всмотрелась в крепчайшую – в этой кондитерской кофе варили на славу! – гущу и вздохнула:
– А тут… Вы меня полюбите, Сереженька! А я разобью вам сердце. И, может, от тоски, может, еще отчего, вы умрете. И я умру. И не будет у нас с вами ничего – ни супружества, ни внуков.
Сергей накрыл ее ладонь своей:
– А вот такое будущее мне не нравится. Согласен на то – из первой чашки. Вы лучше ешьте пирожки, Леля.
С того дня Ольга с Сергеем стали встречаться. Правда, Ольгу все время тянуло Сережу поддеть, выступить в противовес ему, причем она не могла даже себе объяснить – почему; может, потому, что она ждала большего проявления чувств с его стороны? Ей хотелось, чтобы он сходил с ума от любви к ней, пылал и взрывался, а сдержанный Сергей был ровен, спокоен, молчалив и не совершал безумств, которые так любят юные барышни.
Она старалась его растормошить, подзадорить и разрывала с ним отношения чуть не на каждой неделе. Но главная причина, наверное, была в том, что в глубине души Ольга была уязвлена осознанием того, что семья Сергея вряд ли ее, дочь инженера со средним достатком и скромным происхождением, когда-либо примет. У Сергея вообще была сложная семейная история. Он не любил рассказывать о своей семье, но кое-что Ольга узнала от подруги Таты. Его отец, потомок старинного рода, человек высокомерный и вздорный, промотав состояние, женился на дочери купца-миллионщика из-за ее наследства. Когда Сергею было двенадцать, его тишайшая, застенчивая мать, прожившая годы супружества словно в тени властного мужа, умерла. Ольга могла только догадываться о том, какой травмой для Сергея стала смерть матери. Сам он лишь однажды обмолвился о своей семейной драме.
– Вы, Леля, как будто и не цените собственное счастье?! А между тем это именно счастье – иметь такую семью, как у вас, где все любят друг друга, друг о друге заботятся. Мне так не повезло. Мой отец всю жизнь был обижен на мать за то, что был вынужден на ней жениться, чтобы поправить свое положение. И она, как мне кажется, была несчастлива в этом браке; впрочем, происходя из семьи староверов, она никогда ни на что не жаловалась, стоически принимая все тяготы.
Ольга коснулась рукой деревянного креста на шее Сергея:
– Давно хотела спросить – откуда у вас этот странный крест?
– Этот старообрядческий крест остался мне на память о матери. Собственно, то немногое наследство, что мне от нее досталось. – Без какого бы то ни было надрыва и пафоса, спокойно и буднично, Сергей добавил: – Я ее очень любил. И продолжаю.
Полгода, прошедшие с первой встречи Ольги и Сергея у Таты, вместили в себя многое: бессчетное количество чашек кофе в любимой Олиной кондитерской, снег, сменивший осенние листья на аллеях Летнего сада, каток в Таврическом саду, весну в ее буйном разливе, щедрое цветение садов и вот эту самую облюбованную ими скамеечку посреди луга.
Велосипеды отдыхали в траве, солнце прожигало землю, а Сергей с Ольгой сидели на скамейке и разговаривали. Большей частью болтала, конечно, Ольга (несу всякий вздор, Сережа? Ну уж извините, да послушайте!), но вот и молчаливый Сергей разговорился…
– Сережа, да что вы опять про свою оптику да фотопленку? – усмехнулась Ольга. – Вы мне про себя расскажите, скучный вы человек. Мечта есть у вас?
– Есть, – улыбнулся Сергей. – Я с детства мечтал побывать на Севере, увидеть северное сияние и звезды, фотографировать снег. Жаль, пока мечта не исполнилась, но я надеюсь, что когда-нибудь судьба приведет меня на Север.
Он рассказывал Ольге про сотню оттенков белого цвета, про северян, которые умеют их различать, про то, что снег можно снимать бесконечно – он же разный! – про северные сказки и обычаи северных народов.
Ольга улыбалась: ну не такой уж он и молчун! Пожалуй, заслушаться можно!
– А я тоже хочу на Север, возьмите меня с собой! Буду вам помогать – нести штатив, песенки петь.
– Ну куда вам, Леля, в вашей бархатной шубке и муфточке ехать, разве на балы только?! – рассмеялся Сергей.
Ольга слетела с высокой скамеечки, как с горы прыгнула, оседлала велосипед и махнула своему кавалеру:
– Хватит разговаривать! Поехали, Сережа!
Где-то в лесу, на поляне, они остановились. Шумел ветер, вдалеке куковала кукушка.
Ольга прислушалась:
– Слышите? Такая странная птица, будто плачет…
– Кукушка-кукушка, сколько мне жить осталось? – спросил Сергей.
Ветер подхватил короткий птичий крик.
Ольга замерла – год-два? Тень омрачила ее лицо, и она в сердцах крикнула:
– Неправда! Дура кукушка!
– А вы суеверная, Леля! – улыбнулся Сергей. – Приметы – это глупости, недостойные верующего человека.
Он привлек ее к себе, поцеловал, и она тут же обо всем, включая суеверия и предчувствия, забыла.
В тот летний июньский вечер они стали ближе друг другу на целое «ты» (чужое «вы» отменилось само собой) и на много поцелуев (когда целуешься под каждой сосной, а сосновый лес нескончаемый – вовек весь не обойти!)
И вот уже когда было и доверительное «ты», и нескончаемый, измеренный поцелуями лес, и планы на будущее, в конце июня они вдруг поссорились.
– Значит, Север, усовершенствованная линза для фотоаппарата, а меня в твоих планах как будто и нет? – проворчала Ольга.
– Леля, но это не так! – мягко возразил Сергей. – Все мои планы связаны с тобой!
Ольга болтала ногами на высокой скамеечке, не доставая белыми туфельками до земли.
– Но жениться ты мне все-таки не предлагаешь?! Что – отца боишься?
Сергей пожал плечами:
– Мой отец здесь вообще ни при чем. Просто… Ну куда тебе замуж, Леля? Ты еще совершенный ребенок!
– И ничего не ребенок! – выпалила Ольга. – Мне вон Коля Свешников предложил за него замуж выйти!
Сергей нахмурился:
– А ты что на это ответила?
– А я пока думаю, – лукаво улыбнулась Ольга.
– Нелегко с тобой, Леля, – вздохнул Сергей, – тебе словно нравится меня поддразнивать, нравится притворятся a femme fatale. И вот ты играешь эту роль, выжигаешь вокруг себя все, как тайгу, но это ты ведь нарочно придумываешь. Это так глупо, Леля. Ведь настоящая ты не такая, на самом деле ты хорошая.
Ольга разозлилась – разъяренной кошкой спрыгнула со скамейки.
– Глупо?! Притворяюсь? Да как ты смеешь? Дурак ты, Сереженька.
Он легко согласился:
– Ну и дурак. Не обижайся, Леля.
Но она обиделась.
– Я за Колю замуж выйду! – влепила Ольга Сергею как пощечину.
Сергей побледнел:
– А зачем ты это мне сейчас говоришь? Скажи, что ты шутишь!
Леля молчала, только нервно туфелькой постукивала по траве.
– Я пойду, Леля, – сказал Сергей. – Но если я сейчас уйду, я уже никогда не вернусь.
– Ну и иди, – в запале крикнула Ольга. – Да хоть навсегда.
Сергей повернулся и пошел прочь.
Она смотрела ему вслед, подавляя в себе желание крикнуть, остановить. Луг огромный, кажется, никогда не кончится; Сергей шел, шел и наконец пропал из вида.
Неделю она ждала, что он приедет в Павловск и они, как бывало не раз, опять помирятся.
Через три недели Ольга поняла – а ведь этот гордец и впрямь не придет! И разозлилась – до краев наполнилась обидой, ревностью и самодурством.
А тут рядом Коля – влюбленные глаза, заверения в любви до гроба, вздыхает, улыбается, да хоть сейчас ему свистни – побежит как собачка Нелли.
И в один из приездов Николая Ольга выпалила:
– Коля, так что – женишься на мне?
Николай замер, улыбка сползла с лица – боялся поверить.
Сказал просто:
– Женюсь.
И от растерянности добавил:
– Когда?
– Что же медлить, раз ты готов. Давай завтра. Вот я приеду в город и обвенчаемся. А на день рождения Ксюты всем и объявим.
А вот тебе, Сережа, нож в сердце.
Отцвели яблони, сбросили снег вишни, на нелепой скамеечке теперь, видно, сидят другие влюбленные, а Леля Ларичева, просидев полночи с печальной Ксютой на крылечке, в это раннее июльское утро горюет, понимая, сколько бедовых дел наворотила она на свою глупую головушку. А впереди еще половина лета и целая жизнь, которую надо как-то прожить.
Лето убежало, скрылось за поворотом – его никогда не догнать.
В августе Ксения часто сидела в саду, смотрела как падают ранетки, как тихо отцветают цветы. Дачная жизнь угасала, заканчивалась.
К концу лета к Ларичевым перестали приезжать гости – в городе, говорят, было неспокойно (до дачной ли теперь вольницы с пирогами и чаем?). И Ольга теперь не приезжала в Павловск. Ксюта знала, что она с Николаем живет где-то в городе на съемной квартире. Ну а в сентябре и Ларичевы засобирались в Петроград. Пора было возвращаться.
Чашки, книжки, альбомы, банки с вареньем – с утра до вечера круговерть, сборы, дом вверх дном; и не забыть забрать с собой в город лохматую собачонку Нелли.
Перед самым отъездом вышли на крыльцо, постояли.
– Что ж, бог даст, приедем сюда следующим летом, – вздохнула мать.
Отец кивнул, обнял ее и Ксюту.
Сложились и поехали.
Глава 3
Бог сохраняет все
Санкт-Петербург. Кофейня «Экипаж»
Наши дни
В этот рождественский сочельник из-за обрушившегося на город снега на небе не было видно звезд, но три женщины, сидевшие в кофейне за столиком, знали, что та главная – Рождественская звезда – уже появилась. Горели, отражаясь в окнах, подсвечивая дорогу одиноким прохожим на ночной улице, свечи. В центре столика стояло блюдо с кутьей; согласно старой традиции его нельзя было убирать до утра (вдруг кто-то из преодолевших рубеж земного и вечного, заблудившись во временах и метели, заглянет этой ночью к нашим героиням на огонек – на угощения да воспоминания? Или просто тихо посмотрит в окно, послушает земные разговоры и порадуется тому, что – Бог сохраняет все! – и его помнят на этой земле).
Янтарный узвар поблескивал в стаканах, на королевском блюде из тончайшего, разрисованного дивными птицами фарфоре сочился волшебной сладостью пирог «Двенадцатой ночи». Теона уже раскладывала его по тарелкам; отдавали терпкостью вишни, чуть горчил ром, в воздухе пахло пряностями и гвоздикой, этим странным цветком мертвых. Теона чуть приоткрыла окно – аромат мороза и свежести ворвался в кофейню, смешиваясь с гвоздичным. Мария с Линой мгновенно узнали этот запах, так хорошо знакомый каждому, хоронившему близких какой-нибудь морозной зимой; когда на сотни километров белой скорбью простирается снег, когда кажется, что впереди у тебя только долгая-долгая зима, когда воздух пахнет раскрывшимися в это утро, чуть застывшими на морозе и обреченными погибнуть на этом снегу гвоздиками; и когда ты знаешь, сколько красоты и печали в этих красных цветах на свежем холмике, уже чуть припорошенном белым снежком.
И вот – чу! – чуть задрожали свечи, приотворилась дверь в кофейню, и легчайшая, никем не замеченная тень, не побеспокоив, не испугав присутствующих, промелькнула в старом серебряном зеркале, лежащем на столе.
Теона пригласила к праздничному столу еще одну, заблудившуюся в веках гостью. Картина старого голландского мастера, которую Теона сегодня забрала у Павла, источала свет ярче многих свечей и освещала кофейню. Незнакомка на полотне стояла у окна, вглядываясь в нечто, видимое только ей.
Лина, как завороженная, смотрела на полотно – в этой картине была неизъяснимая прелесть, печаль и тайна.
– Откуда она взялась? – спросила Лина.
Петроград
Осень 1917 года
Этой красной осенью революционный Петроград был полон грозовыми всполохами – уже разгорались пожары будущих катастроф, сам воздух был наэлектризован и пронизан предчувствиями. Однако Ольгу больше всего волновали ее сердечные дела, а все происходящие политические события интересовали ее с точки зрения того, не могут ли они навредить Сергею.
– А друг-то наш Сережа, – однажды обмолвился Николай, – глядишь, скоро поедет на свой драгоценный Север!
Ольга вздрогнула: в смысле?!
Николай тут же разъяснил:
– Папаше его придется поделиться капиталами! А Сергей пусть присоединяется к нашему движению, искупает, так сказать, барские грехи, или дорога ему на Север – будет там фотографировать белых медведей.
Слова Николая камнем упали Ольге на душу. А в конце сентября она узнала от подруги Таты новости о Сергее. Оказалось, что еще в августе он рассорился с отцом, и Горчаков-старший после их размолвки лишил сына наследства и уехал за границу.
Ольга переживала за Сергея – как отзовется в его судьбе грядущая революция, которую, как уверяет Коля, теперь не отменить. И перед страхом за любимого человека меркли все обиды, детские капризы, и все ее придуманное дурное «a femme fatale» слетело как шелуха.
Между тем Николай переживал сейчас самый прекрасный период в жизни – он ждал это время, давно приближал его всеми силами; революция была смыслом его жизни.
– Скоро, Лелька, настанет наша правда, – приговаривал Николай.
А Ольга думала только о том, как сказать ему, что их брак был ошибкой и что им надо расстаться. Наконец страх за Сергея, желание разделить с ним это трудное время подтолкнули ее к объяснению с Николаем.
Она знала, что если сдержанный Сережа – это белое пламя, запрятанное глубоко внутри, то Николай – красное, полное разрушительной силы и ярости, такое уничтожит любого! и предвидела его реакцию.
Николай слушал ее – лицо мрачнело, ярость уже разливалась.
– Значит, наш брак – это просто твой каприз, твоя идиотская шутка?!
Ольга кивнула – она не искала себе оправданий.
Николай смотрел на нее в упор – опасные глаза.
«Убьет – ну и поделом!» – успела подумать Ольга.
Он долго молчал, потом выдохнул:
– Ну так что с того? Поженились в шутку, жить будем всерьез. Не любишь меня? Ничего – стерпится-слюбится.
– Коля, я люблю Сергея. Я всегда его любила.
Николай ударил рукой по столу – чашки полетели на пол: звон разбитой посуды и расколовшиеся мечты Коли Свешникова о долгой супружеской жизни с красавицей Лелей.
Николай подошел к Ольге, занес кулак над ее лицом:
– Я хочу знать – почему он?
– Я не знаю, – тихо сказала Ольга, не пытаясь ни убежать, ни вымолить прощение, – просто он самый лучший. Я за ним, как собака, на край света пойду, хоть на Север, хоть на каторгу. Прости, Коля.
Ревность разливалась диким Енисеем – не совладаешь. Николай с яростью толкнул Ольгу. Она ударилась об стену, закусила губы, чтобы не вскрикнуть – знала, что виновата. Красное пламя бушевало – Николай крушил все вокруг, за считаные минуты разнес комнату, разбил мебель, посуду. Ольга молча наблюдала за ним, закрыв уши руками, чтобы не слышать этого грохота и его бранных слов. Затем Николай метнулся к столу, достал церковное свидетельство об их браке и подскочил к Ольге. Он хотел разорвать его и бросить клочки бумаги ей в лицо, но вдруг остановился, у него будто враз закончились силы.
– А это, пожалуй, будет уже киношка, как с этими полудурками из синема, – усмехнулся Николай. – Не дождешься, Леля.
Но в одном он себе все же не отказал – бросил ей на прощание:
– Будь ты проклята!
Ольге потом казалось, что его проклятие сработало как заряженное ружье, и во всем, что с ней впоследствии случилось, отзывалось то Колино, наполненное энергией ненависти пожелание.
В начале октября, узнав, что Сергей теперь квартирует комнаты где-то на Сенной, она решила идти к нему. Ольга была готова ко всему – ну пусть он прогонит ее, выбранит! – что угодно, лишь бы увидеть его.
До Сенной было десять минут хода, но пока Ольга шла – передумала на десять лет вперед, а повзрослела, кажется, на всю жизнь.
Неприглядный дом, скромная комната, изменившийся – повзрослевший, осунувшийся Сергей.
Ольга стояла на пороге и смотрела на него – зеленые звезды глаз, в которых застыли слезы, сожаление, мольба.
Сергей спокойно и чуть насмешливо спросил:
– Чем обязан?
И тогда гордая – вы такой больше не найдете! – сумасбродная женщина рухнула ему в ноги. Прости.
Он подошел, опустился к ней:
– Что ты, Леля, не надо!
Усадил в кресло, налил ей чай.
– Вот, выпей.
Ольга послушно взяла чашку, глотнула, закашлялась.
– Сережа, мы с Николаем расстались!
Его глаза цвета Невы в непогожий день встретились с ее зелеными: это правда?
Ольга кивнула – да. И на все, что хочешь, – бесконечное «да».
Сергей молчал. За эту минуту тишины Ольга прожила еще одну жизнь – если он сейчас скажет, что она опоздала, что он ее забыл, разлюбил, как тогда жить дальше?
– Ты, кажется, переживала, что я неприлично богат? – нарушил молчание Сергей. – Ну так теперь я бедный. Полюбишь такого неправильного никчемного принца?
Ольга потянулась к его губам:
– Уже полюбила.
В тот день она осталась у него, намереваясь разделить с ним все, что пошлет судьба.
О размолвке с отцом Сергей рассказал сухо: «Да, разорвали отношения, впрочем, их и не было никогда. Отец уехал в Европу, на прощание сказал, что на его наследство я могу не рассчитывать. Я ни о чем не жалею – ни о нашей ссоре, ни тем более о каких-то деньгах. Да это и смешно теперь. Полагаю, все идет к тому, что наследство мое в любом случае скоро отменят такие пламенные бойцы, как Николай Свешников».
Больше всего Ольгу интересовало, как Сергей воспринимает революцию и что он намерен делать посреди охватившего город и страну хаоса.
Услышав ее вопрос, Сергей помрачнел:
– Не знаю, Леля, я пока не понял, где мое место, с кем. Мне все больше хочется уехать на Север, где только снег и где вместо множества идей только одна – вот день начинается и хорошо! Но уехать, наверное, означало бы сбежать, а я никогда ни от кого не бегал. Пока знаю только, что я человек того мира, да христианин к тому же и новых идей не принимаю. Анархия, самосуд и власть толпы – это их новые идеалы?
Ольга посмотрела на пылившиеся в дальнем углу фотоаппараты и штативы и вздохнула:
– А ты что же, больше не фотографируешь, Сережа?
Читать бесплатно другие книги:
