Ярость славян Маркова Юлия

Ага, а ключ от квартиры, где деньги лежат, им не надо? А если что не так? Или, скорее всего, как минует гроза, так сразу раздадутся крики – «князя гэть!». Примерно так же, как новгородская боярская старшина прогоняла князя Александра Ярославича Невского, как только враг был отбит и боярской мошне больше ничего не угрожало. Не, в такие игры я не играю и другим не советую.

– Да ты, Ратибор, – притворно удивился я, – никак меня на княжение зовешь, а не на службу нанимаешься?

– Зову, княже, – кивнул Ратибор, спокойно и уверенно глядя мне в глаза, – земли у нас богатые, народ обильный, вои хоробрые, а…

– …а враги смертоносные, – добавил я, – ты, уважаемый Ратибор, не ходи вокруг, как лис вокруг западни. Нужен тебе князь-защитник – будет тебе такой. Но обо всех этих условиях, чтобы жить как по старине, ты и думать забудь. Громить обров и строить в этих краях сильное славянское государство я все одно собирался, с вами или без, ибо такова моя задача. Все остальное же от лукавого Чернобога.

– Т-с-с-с! – сказал Ратибор, суеверно подув через плечо, – не поминай проклятого всуе, княже. Скажи лучше, велико ли твое войско?

– Две тьмы (двадцать тысяч), – ответил я, имея в виду и боевой, и вспомогательный состав.

Ратибор снял шлем и почесал затылок.

– У проклятого аварского кагана Бояна шесть тем (шестьдесят тысяч), – задумчиво сказал он, – две тьмы обрские, три тьмы булгарские, и еще одна из разных приставших по пути народов. Как мыслишь, княже – сдюжишь?

– Сдюжу, – ответил я, – ведь обры пришли сюда грабить, а грабить, сжав руки в кулаки, не очень-то сподручно. Придется им, шаря по этой земле, растопырить пальцы, а мы своим кулаком эти пальцы пообломаем. Ведь уже сейчас каган Баян уже разбил свое войско на части, одна из которых оказалась слабее моей армии. Дальше будет больше, ты уж поверь. В поисках ваших селений от жадности обры начнут делить свои войска на тысячи, на сотни и чуть ли не на десятки. Вот тут-то к ним и придет большой полярный лис и всех перекусает…

– Не понял, княже, – удивился Ратибор.

– А тебе и не надо, – ответил я, – это у нас, у русских, такое заклинание на полное уничтожение врага.

– Я помню, Добрыня говорил, что все вы там Великие колдуны, – ответил Ратибор с некоторой долей благоговения и вздохнул, – эх, была не была! Пусть будет по-твоему, княже. Мы, старшая дружина народа антов, зовем тебя к себе князем без всяких на то условий и просим, чтобы ты защитил и оборонил наши земли и наш народ от ужасных обров, и клянемся быть тебе в этом верными соратниками…

– Учти, Ратибор, – сказал я, – государство я буду строить в основном по ромейскому образцу, исключая, конечно, некоторые самоочевидные их благоглупости. Зачем изобретать то, что уже кто-то изобрел до нас… Если вы согласны на эти условия, то мы с вами можем немедленно принести Большую Клятву, после чего я буду служить вам, а вы мне.

– Да, – с некоторой торжественностью сказал Ратибор, – такую клятву мы, вои, тебе принесем. Скажи только, что нам надо делать?

– Все просто, – сказал я, – сперва вы кладете оружие на землю, потом мы клянемся на нем, после чего вы забираете обратно свои мечи и топоры, которые как бы становятся частью моего меча бога оборонительной войны. Когда вы будете драться этим оружием за правое дело, то силы ваши удвоятся, а если за неправое, то полностью иссякнут. Только сразу предупреждаю – обратной дороги не будет.

– А не надо нам обратной дороги, – нахмурился Ратибор, – кто ее ищет, того хорты по оврагам доедают.

И мы поклялись, после чего, за исключением погибших и разосланных еще Идаром с разными поручениями по градам и весям, в мои ряды влилось двести пятнадцать человек. Как самостоятельная боевая сила, эти люди значили очень немного, но я планировал использовать их как командиров для пешего племенного ополчения, качество которого я не смогу и не успею довести до приемлемого уровня. Но ведь должен же кто-то беречь границы нашей новой державы и с лодок-моноксилов высаживать десанты на вражеской территории.

Ну а пока следующим номером нашей программы идет разгром аварского кочевья, расположенного пока на левом берегу Днепра, рядом с переправой. Ведь как только мы исчезли, лучники, которых ранее отогнали мои амазонки, не только вернулись к переправе, но и перешли на правый берег, присоединившись к основной группировке в поисках черной кошки, отсутствующей в темной комнате, то есть нас. Идеальная ситуация, когда боевые части на одном берегу и заняты всякой фигней, а жирный и вкусный обоз и его небольшая охрана находятся на другом берегу. Пока не поздно, это дело надо трясти, и еще как.

6 августа 561 Р.Х. День четвертый. Около полудня. Левый берег Днепра чуть ниже по течению острова Хортица и напротив Перетопчего брода, Полевой лагерь кочевья тудуна (наследника), будущего кагана Баяна II

К сожалению, анты, которые держали оборону на броде и доставили благородным обрам множество хлопот, делись неизвестно куда, и тщательное прочесывание местности не дало результата. Отряд, не такой уж и маленький, будто провалился сквозь землю, и опытнейшие следопыты, недоумевая, только пожимали плечами. Все следы сходились в одно место, откуда люди – фьюить – будто улетали на небеса. Скрепя сердце, тудун дал команду переводить кочевье через Днепр, ибо к заходу солнца переправа должна быть уже завершена. Но с самого начала вышла незадача.

Едва первые кибитки на огромных цельнодеревянных скрипучих колесах начали покидать свои места в оборонительном круге и через прибрежные заросли камыша направились к броду, как сразу же, откуда ни возьмись, прямо из воздуха, в степи появились скачущие во весь опор страшно кричащие злые шулмуски и их главари – еще более злобные мангусы⁹. По крайней мере, так думали охранники кочевья, метавшие в них стрелы, но так и не сумевшие добиться ни одного попадания. И было этих шулмусок во много раз больше, чем охранников кочевья, а летящие от них стрелы нет-нет да и доставали какого-нибудь обрина своим железным острием, заставляя того падать замертво. Мистический ужас и чувство обреченности испытывали обры, глядя на все это. Смерть явственно улыбалась им сквозь пылевую завесу…

А потом из-за спин конных арбалетчиков в сомкнутом строю нанесли свой таранный копейный удар три тысячи рейтар. В результате около восьми сотен юных или совсем старых обров, оставленных охранять все самое ценное, что было у их родов, пали под широкими грудями и толстыми ногами боевых дестрие, тяжелой лавиной прокатившихся через их строй.

На правом берегу пришедший в отчаянье тудун приказал было по броду форсировать Днепр в обратную сторону и спасти то, что можно спасти; но две тысячи арбалетчиков, которые Серегин вывел на берег, градом запущенных по настильной траектории болтов показали обрам, что здесь им не тут. Почти до самого заката спешившиеся арбалетчики держали под прицелом ставший для обров проклятым брод, прицельной стрельбой отражая одну самоубийственную атаку обров за другой. Дело усугублялось еще тем, что большая часть раненых обров, упав с коня, банально тонула в реке, ибо раненому для гибели хватит и метра глубины на броде. Правда, за время сражения Серегину пришлось два раз подбрасывать арбалетчикам свежие запасы болтов, но это того стоило. Лучше топить в реке болты и врагов, чем своих собственных воителей и воительниц. Отошли со своих позиций арбалетчики только тогда, когда группа реализации победы поделала все свои дела и вывезла через портал всю мало-мальски ценную добычу.

Итогом дня стала такая кровавая трепка, какую обры не получали даже от тюркотов, своих учителей-победителей. Воинство тудуна вдобавок к потерям от утреннего боя лишилось еще четырех тысяч храбрых всадников и, кроме того, были потеряны все родные и близкие воинов-обров, которые вместе со своим скотом бесследно исчезли с того места, где раньше располагалось кочевье, причем исчезли вместе с нападавшими. На месте трагедии осталась только истоптанная копытами коней земля и беспорядочно разбросанные тела мертвых аварских мужчин. У бывалых головорезов волосы шевелились на голове от ужаса. Уже не в первый раз нападающие на них то ли люди, то ли демоны появлялись неизвестно откуда и исчезали вместе с добычей неизвестно куда. Когда творятся такие дела, то и людоеды начинают плакать как дети.

Обследовавшие место боя у кочевья следопыты сразу доложили тудуну, что обнаружили множество отпечатков крупных подкованных копыт, вдвое превосходящих копыта обычных степных лошадей, но, к сожалению, не нашли ни одного выжившего в бою авара, который мог хотя бы приоткрыть завесу тайны над тем, что произошло в кочевье. Бедолага тудун от отчаяния чуть было не бросился на меч, ведь вместе с семьями воинов и прочих знатных обров бесследно исчезла и его собственная семья, состоявшая из пятнадцати любимых жен и наложниц, и некоторого количества их детей, а также сокровищница с золотым запасом почти в сто тысяч римских солидов. Это была его доля от добычи, а также от выплачиваемых Византией субсидий, составляющих восемьдесят тысяч солидов в год. И теперь все эти потери требовалось объяснить его благородному отцу, и еще неизвестно, не прикажет ли он распять своего неудачливого сына, который не сумел защитить от врага даже собственную семью.

Восьмидесятый день в мире Содома. Час пополуночи. Заброшенный город в Высоком Лесу

Капитан Серегин Сергей Сергеевич

Операция «Хватай и беги» прошла вполне успешно. Безвозвратных потерь у нас не было, а раненые и расход боеприпасов, в смысле арбалетных болтов, совсем не в счет. Мэри в мире Подвалов сделает заказ на болты, раз уж пошла такая пьянка; а Лилия с Галиной Петровной в два счета поставят всех раненых на ноги, как уже ставят антских дружинников, раненых еще утром во время боя у переправы. Когда их привезли, то трое из этих достойных мужей находились между жизнью и смертью, и даже не стонали, потому что стонать настоящему мужчине и вою крайне неприлично. И вот теперь (а ведь прошло всего несколько часов) они уже хватают за ляжки санитарок и требуют жареного мяса и столетнего меда.

Пришлось посылать к этим стоялым жеребцам товарища Ратибора, чтобы он объяснил им правила приличного поведения в нашем обществе, потому что если эти достойные воители не прекратят ломать из себя нарочитых варваров, грубых и неотесанных, то придут боевые лилитки и дадут мастер-класс в бое на кулаках и выносе бесчувственных тел на пинках. И сразу, как по волшебству, все стали смирными и благоразумными.

Нет, в записных интеллигентов эти ребята не превратились, но хотя бы вспомнили все положенные в их обществе правила вежливости и начали относиться к персоналу из бывших мясных лилиток и «волчиц» как к честным хозяйским дочерям, а не как к служанкам-рабыням, которых и на сеновал стаскать не грех. Правда, «волчиц» эти достойные мужи побаивались с самого начала, называя их «кощеевыми дочерьми». Неужели и в самом деле был такой внушающий ужас персонаж, что даже мимолетное сходство с ним заставляет этих не боящихся ни Белобога, ни Чернобога воев, знатных рубак и завзятых женолюбов робеть и скромно отходить в сторону? Кстати, в изменении поведения раненых дружинников сыграло свою роль и подселение к ним боевых лилиток и «волчиц», получивших ранения в еще одной жаркой схватке и на правом, и на левом берегу Днепра.

Как всегда бывает во время крупного сражения, раненые в лазарет шли потоком, тем более что в самый разгар попыток авар налезть обратно через брод на левый берег примерно тысяча их латников в поисках того, чего там никогда не было, слишком далеко углубилась в степи и оторвалась от основных сил. Соблазн быстро прикончить эту группировку у меня был настолько велик, что мы (то есть Пятерка) на какое-то время прикрыв портал на левый берег, где шла схватка за кочевье, открыли его на правом берегу, бросив в бой стоявшие наготове уланские дивизии капитана Зиганшина и старшего лейтенанта Карпова, каждая по три тысячи сабель.

Удары по аварскому соединению наносились с двух сторон, по сходящимся направлениям, в результате чего попытавшиеся ускользнуть от шестикратно превосходящего противника авары были прижаты к глубокому сухому оврагу, который невозможно форсировать в конном строю, и беспощадно, до последнего человека, истреблены сначала арбалетными болтами, а потом и в горячей сабельной рубке. Те немногочисленные авары, которые, бросив коней, попытались перебраться через овраг на своих двоих, также приняли смерть от хладнокровно стреляющих им в спину арбалетчиц. И воительницы этих двух дивизий, и их командиры, весь вчерашний день участвовавшие в «Мельнице», сполна понасмотрелись на то, что творили в славянских селениях эти тюркоязычные юберменши шестого века, и теперь платили им за все сходной монетой. Око за око, зуб за зуб, смерть за смерть, пленных не брать – и другие тому подобные лозунги тотальной войны.

В результате этой операции аварский тудун лишился еще тысячи воинов, и его силы, первоначально равные «тьме», то есть десяти тысячам воинов, сократились до трех тысяч, из которых две тысячи всадников были латниками, а тысяча легкими лучниками. В результате этого мною овладела ужасно соблазнительная идея покончить с этой бандой одним ударом, после чего, обезопасив славянские поселения в ближайших окрестностях, можно будет переключать внимание и на самого кагана. Чтобы съесть слона, нужно разрезать его на маленькие кусочки, и нападать потом на эти кусочки, имея над ними подавляющее численное превосходство.

Когда-то в юности, или даже в детстве, я читал роман Валентина Иванова «Русь Изначальная» и представлял себя Ратибором, скачущим на врага во главе славянского войска. И вот теперь, попав в почти точный слепок тех времен, я немного с горечью узнаю, что художественного вымысла в той книге было больше, чем исторической правды. Узнаю и то, что напали на славян авары, а не хазары, которых как таковых еще нет и в помине (их время начнется столетие спустя), и то, что граница славян уходит далеко в степь, почти до самого синего моря, и то, что славяне не совсем славяне, а скорее славяно-алано-готская помесь…

Но есть и много того, в чем писатель был несомненно прав, и эта правота перевешивает весь художественный вымысел. Он был прав, когда писал о нежелании старейшин дальних родов помогать тем, кто уже подвергся вторжению и разорению. Он был прав, когда писал о роли Византийской империи, рабовладельческого хищника, разбросавшего повсюду свои липкие щупальца. Он был прав, когда писал о героизме немногих воев, вставших на защиту родной земли. Несмотря на ту бездну времен и миров, которая нас разделяет, мы не чужие этим людям – и теперь те, кто решили их обидеть, будут жить очень недолго и очень интересно.

Кроме всего прочего, в результате боев этого дня наши воительницы и их молодые командиры сумели обзавестись дополнительным боевым опытом. Теперь они намного уверенней вели себя в условиях реального боя – не суетились и не медлили, четче исполняя приказы командира. И стоило это нам всего несколько десятков раненых, большинство из которых при магическом лечении вернутся в строй за три-семь дней. Если оценивать готовность соединений к сражениям по пятибалльной системе, то из четверки с минусом моя кавалерия перешла в разряд четверка с плюсом, разведбат, благодаря талантам капитана Коломийцева и его замполита, старшего лейтенанта Антонова, получил пятерку, правда с минусом. Остальные подразделения бывшего танкового полка так и остались не бывшими в бою троечниками.

Совершенно отдельно от остальных частей стояла наша первая амазонская рота специального назначения, готовая выполнить любой приказ и отправиться в любое место Вселенной, хоть на Тау Кита. Пока они у нас работали инструкторами по мобильной степной войне, но потом эту роту совершенно определенно ждет особая слава. Тратить их таланты на каких-то авар я не хотел – много чести этим аварам, если ими будут заниматься сами победительницы херра Тойфеля. Нет, этих девчонок я задействую только в том случае, если, к примеру, мне надо будет взять штурмом императорский дворец и тет-а-тет побеседовать с императором Юстинианом или его приемником, а пока пусть остаются в резерве..

Но это были еще далеко не все результаты сегодняшнего дня. Возможно, что его главным итогом был захват и угон аварского кочевья. Поскольку авары – это кочующий народ, то на каждого воина в первой линии приходится от трех до пяти чад и домочадцев, а также домашние слуги и семейства мастеров, обслуживающих немудреный походный быт. Не сами же воины обров куют себе новое и исправляют поврежденное в бою оружие, делают шлемы, кольчуги и ламеллярные панцири, режут из кости и льют из золота украшения своим женам? Конечно, нет. Обры – они только воины (точнее, разбойники) и физический труд является для них унизительным и неприемлемым. Таким образом, от двух третей до трех четвертей населения этого кочующего города составляли как раз не обры, а представители различных покоренных и ограбленных народов, находящиеся иногда на положении полу, а иногда и просто рабов.

Единственная работа, кроме убийства, на которую может согласиться обрин, это пастьба скота, причем скота, принадлежащего именно его роду, и никакого иного. Кстати, скота как раз при кочевье было маловато – то ли у бежавших от тюркотов обров изначально не было огромных стад, то ли они потеряли их уже здесь, в Причерноморье, в результате каких-нибудь непривычных для них климатических аномалий.

Мы захватили примерно две с половиной тысячи повозок-юрт, в каждой из которых находилось по десять-двенадцать «пассажиров». Но реальное население кочующего города было все же несколько больше среднеарифметических тридцати тысяч, поскольку часть слуг и рабов ехала рядом с повозками на лошадях или даже шла пешком, ибо в походе запряженные волами огромные повозки передвигались не быстрее пешехода. Таким образом, десять-двенадцать тысяч из этих людей были престарелыми обрами, обринками всех возрастов и маленькими обрятами, а еще от двадцати до тридцати тысяч – их иноплеменными рабами обоих полов: тюрками, хазарами, хорезмийцами, албанами, аланами, готами, булгарами и славянами. И вот вся эта разнородная масса увидела, что их господа потерпели поражение и втоптаны в прах; и победители торжествуют, потрясая оружием, под яростный топот копыт, и что это не набег, а стремительный и беспощадный захват. Тогда последние стали первыми и наоборот; и многие мужчины-обры узнали, насколько тяжелы кулаки у их слуг, а женщины-обринки – как это больно, когда их таскают за косы и бьют ладонями по щекам.

Потом к месту захвата кочевья прибыли Ратибор с Добрыней, которые стали у меня кем-то вроде комиссаров, и при помощи дружины антов упорядочили процесс отжима обрского кочевья. Немногочисленных случайно затесавшихся в кочевье мужчин-обров и мальчиков-подростков убивали прямо на месте, проверяя каждую кибитку перед переправкой ее в мир Содома. Делать то же самое в отношении женщин и детей я им запретил, и более того, приказал охранять некомбатантов от ярости толпы. Пригодится воды напиться, да и претит мне на ровном устраивать геноцид. Есть же другие, куда более гуманные методы сделать так, чтобы проклятые обры сгинули на роса на солнце. Сразу за порталами взрослых женщин-обринок, девочек-подростков и детей отделяли от их бывших рабов… Оставалось только понять, что мне с ними теперь делать.

Самым простым решением было бы загнать всех обринок тевтонам (для тех женщины с нормальной ориентацией и неискаженным магогенетическими манипуляциями внешним обликом наверняка должны являться достаточно большой ценностью), а взамен попросить у них еще бывших мясных лилиток, пусть даже и в соотношении три к одному. Уж очень понравились мне эти стройные, тихие, немногословные, легко обучаемые, исполнительные и старательные девицы. И не беда, что некоторые обринки потеряли товарный вид по причине возраста. Для их предпродажной обработки у меня есть Дух Фонтана, Лилия и госпожа Зул. И пусть от этого решения немного отдает работорговлей, но это значительно лучше, чем просто хладнокровно зарезать этих женщин, как предлагал Ратибор, или сослать их в необитаемый мир, как я предполагал первоначально. В конце концов, после того как над ними поработает магия молодости и красоты, их, скорее всего, будет ждать судьба любимых наложниц или даже любимых жен. И хватит о них. Что касается их детей, то их воспитают в славянских семьях, и вырастут они славянами. Опять же, так будет лучше для всех – и для них самих и для нас, вынужденно отобравших у них родителей.

Остальное рабское и полурабское население захваченного кочевья делилось на две неравные половины. Меньшую (примерно треть) составляли молодые женщины – наложницы воинов и служанки знатных обринок. То есть, как говорил товарищ Сталин про товарища Троцкого, «красивые ненужности». Хотя как знать, как знать. Может быть, и у этих девиц тоже есть какие-то таланты, помимо постельных. Самым простым решением было бы вернуть этих красавиц их семьям, разумеется, если таково будет их желание.

Большая часть рабов, напротив, была высококвалифицированными мастерами, изготавливающими обрам все, что необходимо для жизни и для войны, и это явилось ценным приобретением. В эту эпоху господства натурального хозяйства каждый обеспечивал себя как мог, и если я действительно здесь и сейчас буду основывать новое славянское государство, то мастера, привнесшие сюда восточные и центральноазиатские технологии, мне очень пригодятся. Правда, заброшенный город в мире Содома – не очень хорошее место для того, чтобы разворачивать промцентр, но ничего, мастера подождут, пока я не заложу столицу нового государства – и почему бы ей не быть на месте нашего Александровска-Запорожья? Место вполне удобное и для обороны, и для торговли, и для связности державы, если иметь в виду главную коммуникацию – реку Днепр с притоками.

Самый приятный сюрприз в захваченном кочевье ждал нас в виде довольно значительных денежных средств. Восемьдесят тысяч солидов в звонкой византийской золотой монете и сорок тысяч по весу металла в золотых и серебряных изделиях. Срочно вызванная к месту разбора полетов Мэри сияла не хуже этих монет. Эта сумма почти утроила содержимое нашей казны, и хоть сбыт волшебной воды несколько сократился, на эти деньги я мог формировать и оснащать в Тевтонии новые части, например такие, что никогда не покинут пределов этого мира. Хотя, насколько я понимаю, в ставке кагана этого бабла должно быть еще больше, ведь сами обры не практикуют денежное обращение, и дань с покоренных народов и награбленные сокровища просто складывают в кубышку. Ничего, нам эти деньги нужнее, так что каган Баян может считать себя покойником. Его песенка уже спета.

6 августа 561 Р.Х. день четвертый, за час до полуночи. Левый берег Днепра чуть ниже по течению острова Хортица и напротив Перетопчего брода, Временный полевой лагерь кочевья тудуна (наследника), в нашем мире будущего кагана Баяна II

Страшен был этот день для авар-обров. Начавшись со сладкого предвкушения маленькой и почти бескровной победы, он закончился горечью страшного поражения, нанесенного неизвестными силами несомненно колдовской природы. Крупные отряды прекрасно обученной и экипированной конницы в самый решающий момент появлялись ниоткуда и исчезали в никуда, сделав свое дело. Страшно бессилие полководца, все удары которого вязнут в пустоте как в мягкой ватной подушке, и противник которого не просто неудержимо победоносен и несокрушим, а даже непонятен и непостижим. На всю оставшуюся жизнь тудун запомнит смертоносный посвист болтов с цельноковаными металлическими наконечниками, на расстоянии в тысячу шагов с легкостью пробивающих кольчуги и ламиллярные доспехи обров в то время, когда их стрелы просто не долетали до врага. Но там, на том берегу, погибали их семьи, и обреченные¹⁰ на смерть степные удальцы шли через брод в одну безнадежную атаку за другой, и падали в быстротекущие воды чужой славянской реки, которая сама добивала их и сама хоронила в своих глубинах, так что их товарищи уже не могли организовать им погребение по своему обычаю, даже знатнейших из знатных – приближенных к трону кагана тарханов и родовых вождей этельберов.

Но неведомый и непознаваемый мангус, помогавший славянам, жестоко над ними надсмеялся, потому что, когда подчиненные ему шулмуски оставили свою позицию, то на том месте, где располагалось кочевье, тудун и его люди нашли только тела убитых мужчин и юношей, защищавших кочевье, а также тех воинов, которые были ранены раньше или были слишком стары, чтобы садиться на коня и брать в руки копье. И никаких следов женщин и детей обров, их коней, рабов и рабынь, а также походных кибиток с деревянными колесами в человеческий рост и стад скота, который служил обрам источником пропитания и мерилом богатства. Все забрал проклятый мангус у обров, ничего не оставил.

Всех павших при защите кочевья стоило бы похоронить в соответствии с обычаями – то есть выкопать на месте боя братскую могилу, уложить в нее не только тела погибших, но и их коней, доспехи, оружие и прочее, вроде юных рабынь-наложниц, ведь это необходимо воину в загробном мире для того, чтобы вести полноценную жизнь лихого степного багатура. Но проблема была в том, что оружие, доспехи, коней и рабынь-наложниц победивший мангус забрал с собой, вынуждая обров на невыносимый позор похорон своих товарищей без всего того, что было положено класть им в могилу. Да что там говорить – даже копать обрам было нечем, ведь все лопаты, заступы и прочий шанцевый инструмент, необходимый для установки долговременного лагеря и постройки полевых укреплений, тоже благополучно «ушли» вместе с кибитками. Поэтому могилу пришлось рыть уже на закате, а потом и при лунном свете, разрыхляя землю широкими листовидными остриями копий, вычерпывать ее своими собственными шлемами и выносить из ямы на конских попонах. Впервые за всю свою историю благородные обры работали сами, своими руками, а не подгоняли безответных рабов, и это им совсем не нравилось.

Правда, один молодой и горячий этельбер, предводитель тысячи храбрых хуни, предложил было быстро проехать по окрестностям на правом берегу реки, найти сколько получится селений этих глупых славян и набрать сколько получится пленных, которые пригодятся и для выкапывания могилы, и в жертву, чтобы ублажить души безвременно усопших степных воинов. Тудун тогда посмотрел на юного удальца как на хронического идиота. Ведь стоит какой-то части обров отделиться от основного войска, как тут же это почует злой мангус, после чего на маленький отряд последует внезапное нападение огромного числа его злобных воительниц-шулмусок, которые быстро убьют всех, кто был настолько безрассуден, чтобы бродить по окрестностям в меньшинстве.

Итак, к тому моменту, когда луна коснулась горизонта, яма в восемь человеческих ростов в длину, столько же в ширину, и полтора роста в глубину была уже готова. Похороны решили произвести на следующий день, после рассвета, затем усталые и измученные тяжелым днем люди легли спать, используя коня как грелку, попону как одеяло и подстилку, а седло как подушку. Они еще не знали, что вырыли могилу и для себя тоже, потому что их судьба была уже предрешена, и они сами превратились в то меньшинство, которое может быть уничтожено одним ударом… и до того момента осталось совсем немного времени. Проснутся они уже в аду.

7 августа 561 Р.Х. Три часа ночи. Византийская империя, префектура претория Востока, диоцез Фракия, провинция Европа, 35 километров к западу от центра Константинополя, Спальня загородной приморской виллы Флавия Велизария и его жены Антонины

Ночь была жаркой и душной – ни ветерка; наверное, поэтому спал Велизарий плохо. Он метался и вскрикивал, говорил какие-то слова на незнакомом языке, как будто спорил во сне с кем-то невидимым, и Антонина уже было начала всерьез опасаться за здравость его рассудка. Потом старик открыл глаза, сел на ложе и, прикрывая простыней худую, впалую грудь, вдруг отчетливо произнес:

– Они идут, они уже совсем рядом, они уже здесь…

Антонина тоскливо подумала, что ее так долго продержавшийся муж наконец-то окончательно лишился рассудка, и что, может быть, в этом и заключался тонкий замысел Юстиниана. Не арестовать, ослепить и казнить популярного среди солдат и офицеров полководца, многократного победителя персов, вандалов, готов, булгар и разных мятежников, что непременно вызовет недовольство в легионах – а всего лишь свести его с ума… Сумасшедший Велизарий, разговаривающий на неизвестном языке со своим невидимым господином, будет выглядеть нелепо и смешно, и не сможет участвовать в заговорах против императора.

Но не успела Антонина выстроить столь логически безупречную конструкцию, как в атриуме их дома, рядом со спальней, послышались шаги нескольких человек. Странные шаги. Так не ходят наушники и шпионы патрикия Руфина, чьи шаги всегда тихи и вкрадчивы. Так не ходят охраняющие Велизария северные варвары из константинопольской схолы, подчиненные магистру оффиций Евтропию, которые обычно топают как стадо буйволов. Так может идти кто-то уверенный в своей силе и своем праве, потому что именно так, уверенно и твердо, в молодые годы ходил сам Велизарий, сокрушивший сонмы и сонмы врагов, и во время мятежа Ника своей сильной рукой реставрировавший на троне уже готового бежать императора Юстиниана.

Ни на секунду великий полководец не пожалел ни о тех днях, ни о той бойне, которую солдаты его личной армии устроили на константинопольском ипподроме, где верхушка мятежников и самые преданные их сторонники собрались отпраздновать успех своего заговора. Он убил их всех до последнего. Лучники герулов нафаршировали мечущуюся константинопольскую чернь¹¹ стрелами, а мерно шагающие следом когорты готов и славян добивали раненых ударами копий и мечей, чтобы ни один мятежник не остался в живых.

(И нечего жалеть об этих людях – в 532-м году на константинопольском ипподроме были точно такие же бабуины, как и в 2014-м на киевском майдане незалежности, и если бы не Велизарий, решительной рукой наведший железный порядок, то судьба Империи вообще и императора Юстиниана в частности была бы очень печальной…)

Но где тогда были хваленые схоларии и ескувиторы, эти разряженные как петухи, клоуны в позолоченных доспехах? Презрев присягу, отсиживались в своих казармах, желая дождаться того момента, когда окончательно определится победитель – и дерьмо пришлось разгребать ипаспистам¹² Велизария и ему самому лично.

Размышления Велизария о прошлом прервал не очень сильный, но решительный стук в дверь. Так стучится сама Судьба, и все понимают, что войдет она вне зависимости от ответа, который ей сможет дать хозяин. Услышав этот стук, Велизарий встрепенулся, набрал побольше воздуха в выпяченную грудь и по возможности как можно более твердо произнес:

– Если ты тот, кого я жду вот уже три дня, то, пожалуйста, входи, если же нет, то будь добр, пройди мимо и дай пожилому человеку спокойно прожить свои последние дни…

В ответ на эти слова дверь решительно отворилась, и на пороге спальни Велизария и его супруги появилось несколько человек, поражавших своей необычностью.

Двое из них являлись мужчинами, один из которых был гладко выбрит и коротко подстрижен подобно римлянам старого закала, а другой носил короткую аккуратную темную бородку, и волосы чуть длиннее, чем первый. При этом оба были облачены в варварскую одежду в виде пятнистой куртки с такими же штанами, но слишком хорошо для варваров пошитую, и оба имели жесткий и решительный вид больших начальников, подчиняющихся только Богу и больше никому. У гладко выбритого на боку висел длинный меч, а у бородатого мужчины на груди покоился большой фигурный серебряный крест, выдававший в нем священника. А еще у этого священника имелось чуть заметное в полумраке бело-голубое свечение вокруг головы…

Увидев это свечение, Велизарий от удивления даже приоткрыл свой беззубый рот, а его супруга позабыла, как скандалить. Не каждый день к ним на огонек заглядывали настоящие святые… И хоть отец Александр был пока что не святым, а всего лишь аватаром, то есть полномочным представителем Отца, но неизбалованные такими явлениями смертные не видели особой разницы между этими двумя явлениями.

Чуть позади мужчин стояли три молодые женщины и мальчик лет двенадцати. Одна женщина была одета и подстрижена подобно гладко выбритому мужчине, и подобно ему же носила на боку широкий меч. По темным глазам и волосам, а также носу с чуть заметной горбинкой эту сумрачную красавицу можно было принять за чистокровную римлянку из старого рода, и только гордое и независимое выражение лица, под стать мужчинам, которых она сопровождала, говорило о том, что это дикая штучка, весьма неумеренная в выражении своих эмоций. Да и рукоять ее меча, оплетенная кожаным шнуром, предупреждала, что в случае какой-либо обиды эта девица привыкла не плакать и жаловаться, а браться за меч, рубя обидчика на несколько кусков.

Две другие молодые женщины – одна с темными волосами, другая со светлыми – были по-варварски высоки и одеты в длинные юбки и накидки, как и приличествует их полу. Было видно, что они в этой компании занимают достаточно важное положение, но здесь и сейчас присутствуют только для комплекта, то есть потому, что так положено. Особой загадкой был мальчик, одетый подобно взрослым мужчинам, к тому же с легким учебным мечом и кинжалом на поясе, что выдавало его достаточно высокое происхождение. При этом он явно играл какую-то самостоятельную роль, а не только сопровождал своих предположительно родителей. К тому же за спиной у этих шестерых, в полумраке освещенного масляными светильниками атриума, неясно маячили мрачные массивные фигуры воинов в полной боевой экипировке, что говорило Велизарию о том, что схоларии магистра оффиций, скорее всего, уже жалуются на свою тяжелую жизнь Святому Петру. Ведь рядом с этими рожденными для войны мрачными головорезами парадные шаркуны из императорских схол выглядели как слепые котята рядом с африканскими львами.

– Вы ошибаетесь, уважаемый, – вдруг сказала одна из женщин, темноволосая, – ваша так называемая охрана жива и здорова. Просто мы не одобряем ненужных убийств, поэтому, чтобы мы с вами могли спокойно переговорить, люди неуважаемого нами магистра Евтропия просто спят сном праведных младенцев.

Секунд пять Велизарий с женой молчали, потрясенные тем, что их мысли были без труда прочитаны. Однако Антонина первая пришла в себя, и, стараясь справиться с волнением, ворчливо произнесла:

– Ни за что не поверю, что варваров из императорской гвардии можно просто так усыпить, обычно до самого рассвета они топали по двору своими сапожищами и не давали нам с мужем спать.

– Взрослых мужчин так же легко усыпить, как и маленьких детей, – назидательно сказала та странная женщина, – вот послушайте. Баю, баюшки, баю, не ложися на краю…

От ее магнетического голоса глаза у Велизария и Антонины сразу начали слипаться и они бы непременно уснули, если бы священник не остановил ту женщину.

– Анна Сергеевна, – произнес он с легкой улыбкой, – как же мы сможем поговорить с этими достойными людьми, если вы их усыпите? Не все же, подобно вам, обладают особыми талантами входить в чужие сны. Нам и так пришлось приложить достаточно усилий для того, чтобы ваше сонное заклинание не воздействовало ни на уважаемого Велизария, ни на его супругу, ни на достопочтенного Прокопия Кесарийского.

– Простите, отец Александр, – смущенно потупилась та, – я нечаянно…

– Анна Сергеевна, то есть боец Птица, – обращаясь к хозяевам дома, с легкой иронией сказал гладко выбритый мужчина, в котором за версту был виден профессиональный военный, – у нас очень мощный маг разума, и мало кто способен противостоять ее талантам. Но давайте знакомиться. Кто вы такие, мы знаем, так что позвольте представиться. Меня зовут капитан Серегин Сергей Сергеевич, сейчас занимаю должность бога справедливой оборонительной войны. Имею под командой корпус в двадцать тысяч бойцов, большая часть из которых – отборные головорезы, не боящиеся ни бога, ни черта, и преданные только лично мне. Работа эта непростая, и поскольку я не имею особых полководческих талантов, то мне нужен хороший тактик, лучший из всех тех, которых можно найти в это время. Думаю, что вы мне подходите. Условия контракта: плата в тысячу солидов в месяц, доля в добыче, полное медицинское обеспечение с омоложением и полное материальное содержание за счет корпорации. Первоначальный контракт только на работу в этом мире, но возможно и продление, когда мы двинемся в другие миры…

– Смеяться изволите над старым человеком, господин Серегин? – недоверчиво спросил Велизарий, переглянувшись с Антониной, – разве же кто-то в силе омолодить старика, чтобы он снова начал бегать как юноша? Или вы и в самом деле бог, как только что изволили отрекомендоваться?

– Бог-то я бог, только медицина мне немного не по профилю, – произнес Серегин и обратился куда-то в пространство, – Лилия?

– Здесь я, Сергей Сергеевич, – откликнулась маленькая богиня, прямо из воздуха появляясь между Серегиным с отцом Александром и Велизарием с его супругой, – кого тут надо вылечить и от чего?

Антонина так и застыла с открытым ртом, не в силах вымолвить ни слова. У Велизария выдержки было побольше, да и Призыв Серегина он воспринял с полной готовностью, просто его рациональный ум до последнего сопротивлялся невероятным новостям. И вот теперь в его спальне прямо из воздуха появляется девочка…

– Вылечить надо сидящего здесь Велизария и его супругу, – сказал Серегин, – а болезнь их называется старость.

– Хм, – задумчиво произнесла Лилия по-русски, искоса глянув в сторону сидевших перед ней Велизария с супругой, – вылечить их от старости несложно, только хлопотно. Но зачем тебе это надо, Серегин, неужели для твоих дел нельзя найти кого помоложе?

– Старика зовут Велизарий, он гениальный военный тактик, и адекватной замены ему просто нет, – на том же языке ответил Серегин, – в то же время его жена при отсутствии особых талантов довольно неплохой политик, а это качество при наличии рядом константинопольского гадюшника будет нам совсем не лишним. Кроме всего прочего, без своей дражайшей половины этот человек никуда не пойдет, и это его качество мне тоже очень импонирует.

– Думаешь привязать их Большой Клятвой? – поинтересовалась Лилия, теперь с гораздо большим любопытством оглядывая сидящих перед ней людей.

– Клятвой привязывать надо только женщину, – ответил Серегин, – сам Велизарий и так уже слышит Призыв, поэтому он в в любом случае мой.

– Ну хорошо, уговорил! – вздохнула Лилия, оборачиваясь к Велизарию с Антониной уже в белом халате, со стетоскопом в ушах и большим зеркалом отоларинголога на лбу.

А вот эта игрушка появилась у нее совсем недавно, уже после знакомства с Галиной Петровной. Интересно, оно имеет какой-нибудь практический смысл или это только имитационный аксессуар, вроде шаманских бубенчиков, призванных отвлечь на себя внимание клиента?

– Ника, милочка, – сказала тем временем Лилия, – добавь, пожалуйста, мне света, а то тут что-то темновато.

Кобра щелкнула пальцами, и тусклые огоньки развешанных по стенам масляных светильников вдруг вспыхнули яростным бело-голубым светом, отчего в комнате стало так же светло, как в солярии с кварцевой лампой. Серегин, отец Александр, Ника, Анастасия, Колдун и Анна Сергеевна одинаковыми жестами достали из нагрудных карманов и надели магические фототропные очки, а Велизарий с Антониной болезненно зажмурились.

– Еще сильнее! – скомандовала Лилия, опуская на правый глаз зеркало, и добавила на койне, – больные, замрите, вдохните и не дышите. Раз, два, три. Готово! Выдохнули! Ника, дай нормальный свет – сеанс окончен.

– Ну что, Лилия, – спросил Серегин, – какие выводы?

– Все нормально, – на койне ответила Лилия, убирая зеркало, – жить будут, причем оба. Дух Фонтана за несколько сеансов поставит их на ноги и вернет молодость. А в качестве маленькой демонстрации…

Одновременно с этими словами Лилия очутилась рядом с Антониной и на мгновение коснулась указательным пальцем ее правой сухой сморщенной старушечьей руки, лежащей поверх колена. Дальнейшее повергло в шок не только Велизария и его супругу. Раздался тонкий звон – и руку Антонины от кисти до локтя охватило жемчужное сиянье. Потом старая дряблая кожа с этой руки стала опадать сухими шуршащими лохмотьями, а из-под нее показалась молодая, свежая, розовая плоть, явно принадлежащая юной девушке. Антонина взвизгнула и уставилась на свою старую-новую руку, ошарашено рассматривая ее со всех сторон. Но на этот раз первым пришел в себя все же Велезарий.

– Кто вы такие, – спросил он глухим голосом у Серегина, – и откуда вы взялись со всеми вашими чудесами? Теперь я верю, что вы можете даровать нам с Антониной вторую молодость, но не будет ли это даром врага рода человеческого, который есть еще и отец лжи, и лев рыкающий?

Неожиданно в разговор вступил тот, от кого этого меньше всего ждали.

– Веруешь ли ты, сын мой, в Святую Троицу: в Отца и Сына и Святого Духа? – неожиданно раздался громыхающий голос отца Александра, взявшегося правой рукой за свой крест. Еле заметный до того ореол вокруг его головы засиял как зенитный прожектор, а стены дома завибрировали от раскатов его голоса. Последний раз на такой силовой уровень взаимодействия с Небесным Отцом отец Александр выходил тогда, когда в самом начале приключений в других мирах прибил адскую тварь, увлекшую Серегина, Анну Сергеевну и их спутников в Подвалы Мироздания. Даже в храме херра Тойфеля Небесный Отец не демонстрировал своего присутствия таким явным способом. Наверное, если бы не магический сон, наложенный Анной Сергеевной на охранников-схолариев, то все бы они проснулись и сбежались бы посмотреть на обладателя такого роскошного командного голоса. А потом они с визгом бы дернули оттуда во все стороны, потому что пусть Отец даже и не мстителен и легко отпускает грехи, но под горячую руку ему лучше не попадаться.

– Писец, – шепнула Лилия Серегину, – дядя проснулся и принялся бушевать. Бедняга Велизарий. Спасайся кто может!

– Т-с-с-с!!! – ответил Серегин, – все будет хорошо.

Так и получилось. Велизарий быстро пришел в себя и покорно склонил облысевшую голову перед отцом Александром, а по сути, перед самим Небесным Отцом.

– Верую, Отче, – вдохновенно сказал он, – прошу простить мои сомнения и ответить на вопрос, не будут ли во зло предлагаемые мне дары, и не погублю ли я свою бессмертную душу, согласившись на сделанное мне предложение?

– Нет, нет и еще раз нет, – ответил священник голосом Небесного Отца, – потому что вместе с Серегиным ты часть Великого Замысла и часть Великой Битвы, которую вы, смертные, называете то Рагнареком, то Армагеддоном, то другими не менее громкими именами, вроде Третьей Мировой Войны или Мировой Революции. Великая схватка Добра со Злом прокатывается по множеству миров, почти одновременно впавших в ужас войн на уничтожение. Ты, сын мой, должен быть там же, где и Серегин, стоять рядом с ним, быть его правой рукой, вместе побеждать его врагов и не отступать от него ни на шаг. Ибо если между вами образуется хоть малейшая трещина, то враг рода человеческого, которого ты только что тут помянул, обязательно сунет в нее свой змеиный язык. Помни, Серегин действует с моего ведома и по поручению, и что бы он ни делал – все идет на пользу всему роду человеческому во всех мирах.

Велизарий поцеловал протянутый ему крест и выпрямился – вроде бы даже уже помолодевший лишь от сознания того, что самая высшая сила во всех мирах признала его нужным, полезным и необходимым, и призвала к себе на службу. А ведь никакого магического лечения еще не было – вот что с человеком может сделать одно лишь осознание его нужности.

– Так все же, господин Серегин, – спросил он, – кто вы такие и откуда вы взялись? Спрашиваю не из чистого любопытства, а для того, чтобы понять, в какие бездны мне придется погрузиться, если уж милая и с виду безвредная женщина подобно Сирене способна погрузить в сон сколько угодно здоровых и сильных мужей.

– Вот тут вы ошибаетесь, – ответил Серегин, – особые таланты, которыми обладаю я и мои друзья, не имеют никакого отношения к нашему родному миру, потому что в нем они оставались нераскрытыми и невостребованными, а понадобились только в противоположном ему мире, который Отец Небесный называет Подземельем Мироздания. Упав по воле Провидения туда, на самое дно, мы теперь ступенька за ступенькой поднимаемся обратно вверх, и ваш мир – это только очередная остановка, третья с момента начала подъема. Везде, во всех мирах, мы должны бороться с различными неустройствами, поддерживая добрых людей и повергая в битвах злых. И каждый раз, пока мы не выполним поставленную перед нами задачу, нас просто не пропускают дальше в следующий мир. Так что я в вашем мире проездом, и, как видите, Отец Наш Небесный считает, что в нем есть такие неустройства, которые требуют моего безусловного вмешательства. А это значит, что при любом развитии событий этот мир не останется прежним, а пойдет своей дорогой, отличной от дорог другим миров.

Но впрочем, скоро рассветет, и мне не хотелось бы и дальше вести здесь бесконечные разговоры. Если вы уже все для себя решили, то пора отправляться туда, где мы разбили свой лагерь, и там начать вникать в дела и приступать к процессу лечения.

– Постойте, – остановил Серегина Велизарий, – есть еще один вопрос, и он тоже важен для меня как жизнь и смерть. Не собираетесь ли вы, подобно другим варварам, напасть на Империю с целью ее ограбления и унижения? Всего два года назад я отражал такой набег булгар, а славяне переправляются через Дунай в провинции Империи по нескольку раз в год. Поймите, Империя – это мой дом, моя родина, мои мать и отец, и я не смогу воевать против нее…

– Клянусь, – сказал Серегин, – что воевать вам по большей части придется против степных варваров разных мастей, и что я сам ни при каких условиях не собираюсь нападать на Византию, грабить ее, угонять в рабство ее жителей и разорять ее храмы. Но с той же определенностью должен сказать, что ваша империя ревнива как некрасивая старуха, и почуяв, что рядом появилось молодое, сильное и свободное государство, она всеми силами попытается его уничтожить. Я поклялся, что не буду нападать сам, но не обещал, что не буду защищаться. На этом у меня, пожалуй, все; не знаю, устроил ли вас мой ответ…

– Ваш ответ меня устроил, – сказал Велизарий, вставая, – я и сам не слишком большой любитель подставлять правую щеку после того, как меня ударили по левой. Антонина, собирайся, мы покидаем это место, и как можно скорее.

– Не забудьте прихватить с собой Прокопия Кесарийского, – сказал Серегин, – у меня на него отдельный заказ, ибо кто, как не он, знает все хитросплетения здешней политики.

– Ну да, – усмехнулся Велизарий, позвонив в колокольчик, – куда же мы без старого плута?

7 августа 561 Р.Х. день четвертый, Рассвет. Левый берег Днепра чуть ниже по течению острова Хортица и напротив Перетопчего брода, Временный полевой лагерь кочевья тудуна (наследника), в нашем мире будущего кагана Баяна II

Перед самым рассветом густой туман окутал низменный левый берег Днепра, на котором ночевали обры. Когда рассвело, выяснилось, что часовые не видят не только степи вокруг, но и пальцев вытянутой перед собой руки. Встающее на востоке солнце казалось обрам бледно-розовым кругом, не греющим и едва светящим сквозь белую клубящуюся муть. С высоты птичьего полета, на которой обычно парят степные стервятники, все это выглядело так, будто долину Днепра затопило прорвавшееся молочное озеро с торчащими из него вершинами бугров на низменном левом берегу и скалами крутого и обрывистого правого берега. Пройдет еще полчаса – и жгучие лучи поднимающегося солнца разгонят эту туманную мглу и видимость снова станет миллион на миллион, но обрам этого времени дано уже не было.

Еще в сумерках, как раз в тот момент, когда «пятерка» Серегина закончила свои дела с Велизарием и вернулась в Заброшенный город мира Содома, неподалеку от полевого лагеря обров бесшумно раскрылся портал, из которого колонной по четыре на рысях начали выезжать побрякивающие амуницией воительницы сначала рейтарских, а потом и уланских полков. Стремителен марш сытых здоровых коней, тусклы крашеные в маскировочный цвет доспехи, мрачны под касками лица воительниц, трепещет над знаменной группой священное алое знамя, и тихо фигеет пожелавший посмотреть на эту картину Велизарий. По сравнению с этим воинством Серегина лучшие войска империи, конные лучники-гиппотоксаты, выглядят завзятыми анархистами, а императорские гвардейцы ескувиторы обабившимися придворными щеголями. Но самое главное – оно не снаружи, оно изнутри. Многочисленные заклинания, наложенные на воительниц, не видны человеку, не имеющему магического взгляда, но от них наэлектризованный воздух начинает пахнуть озоном. Помимо заклинания охранного ветра, на воительниц наложены заклинания, увеличивающие прочность доспехов, здоровье воительниц, силу удара их мечей и копий, а также пробивную силу и точность их арбалетных болтов. Весь этот комплекс был наложен на них раньше, но сегодня к нему добавилось еще одно весьма немаловажное заклинание, именуемое «истинный взгляд» – теперь воительницы способны видеть во тьме и тумане, посреди пыльной бури и сквозь завесу вражеских иллюзий. «Истинный взгляд» позволяет видеть вещи такими, какие они есть, мгновенно находить слабое место во вражеской защите и наносить туда сокрушительный удар.