Партизан Найтов Комбат

– А какой смысл было их делать?

– А удобно паровозы и вагоны обстреливать было, когда они по нашей ветке ходили. Закрепил, прицелился и контакт под рельс сунул. Бахнул залпом, котел пробит, у противника убитые и раненые, если топливо или боеприпасы, то пожар и взрывы, а поезд дальше проскочил, его же сразу не остановить. Успеваешь снять гранатометы и уйти без боя.

– Вот заразы! Нет, чтобы по-старому, по-доброму, весь поезд под откос пустить!

– Видишь ли, Пал Анатольевич, они вперед платформы цепляют, на которых заложников возят или балласт. Нажимные мины мы практически перестали использовать. Прошли те времена, когда поставил «дурочку» и ушел. А в конце поезда они ставят бронеплощадку и частенько второй паровоз. Вот против них и пришлось придумывать далеко стреляющие гранаты. Их по-другому из-под противопульной брони не выковырять. Они их сделали крытыми, минометами не взять, а вот с помощью ЛГМ запросто «глушатся». Впрочем, это дела давно минувших лет, они перестали использовать сначала одну ветку, а теперь и вторую. Самим, что ли, бронепоезд построить и Гродно взять?

– А что, возможность есть?

– Только узкоколейный, две узкоколейки есть, запас котлового железа – тоже, но это – глупое предложение.

– С этим я согласен, только не ляпни где-нибудь там, наверху, что у тебя эта возможность имеется. Всю душу наизнанку и мне, и тебе вывернут.

Вот под такой разговор меня и привезли в здание Наркомата обороны. Так как нам не сообщили повода для приглашения, то Павел уехал организовывать доставку сюда образцов изделий, а я остался ждать большое начальство. Приглашал меня генерал-полковник артиллерии Яковлев Николай Дмитриевич, бывший начальник артиллерии самого стойкого 61-го УР, Полоцкого. Это на старой советско-польской границе. После этого был начальником артиллерии трех приграничных округов. Его главное предназначение на сегодня: координация усилий артиллерийской науки и производство новых образцов вооружений для РККА. Угу, как же! Попробуй тут согласовать несогласуемое! Занимается в основном распределением боеприпасов. Это он, гад, нам мины 82 и 120 не давал, только по квоте НКВД. Но мы не в обиде! Как только он узнал, что нам вместо мин можно подавать заготовки, так мы ему начали «отстегивать» почти 25 процентов производимых мин «для нужд отдельных бригад НКВД». И еще ругался, что упаковка у нас нестандартная, с нарушением ГОСТа. А куда деваться, если у нас нет возможности печатать инструкции по применению и описи вложения, а продукция была сверхплановая, вот их и не хватило. А там в основном женщины работают, которые с детьми туда приходят, детсады и школы у нас есть, но, в отличие от заводов, они не круглосуточно работают, так что вместо ГОСТовских вложений туда детские рисунки и письма легли. Дескать, сделано с любовью в партизанской бригаде имени Суворова для любимых пап и мам, чтоб крепче фашистских гадов били. Вот такая эксплуатация детского труда получилась. Нарушаем, конечно, но рабочая карточка – это вам не иждивенческая, а в семьях зачастую мал-мала-меньше до 5–6 детей. Часть из них служит, часть – работает и учится, а часть так и соски сосет. Большей частью вся эта продукция редко пересекает линию фронта, хотя несколько обозов с ней были нами отправлены и за линию фронта зимой, когда Красная армия наступала и подошла к Витебску. Боеприпасов не хватало, так что и наша продукция была на учете и использовалась не только для нужд отрядов НКВД в тылу врага, но и на фронте.

Сижу, жду. Адъютанты чайку предложили, я в самолете выспался, но тем не менее сморило после чая, да и жарковато было в помещении. Май выдался теплым. Перед этим я сделал наброски трех моделей гранатометов: откатного и двух безоткатных. Безоткатные мы сделали у себя, но их использовали только для стрельбы по поездам в составе специальных групп. За образцы я взял РПГ-7 с надкалиберной гранатой и шестью соплами ракетного двигателя, и РПГ-16, правда, и форма гранаты у него немного другая, и электроспуска нет. Пробовал сделать. Даже получилось, но наладить производство в условиях леса было абсолютно нереально. Пришлось устанавливать внутри трубы упор, а на гранате делать вырез. Для того, чтобы правильно зарядить ее, требуется вращать гранату в канале ствола, после чего дожимать до упора. Капсюль разбивался механическим ударником. Основное отличие между ними – дальность действия до 800 метров, против 350 у надкалиберной гранаты. Прицелы открытые, откидные. Все упрощено до предела, с материалами у нас довольно туго. В заводских условиях можно сделать и получше, но где взять эти условия?

Генерал-полковник появился довольно поздно, и не один, вместе с ним были начальник артиллерии РККА генерал армии Воронов и его заместитель по боевой подготовке генерал-полковник Чистяков. В общем, двадцать ромбов окружили мои два. Причем с самыми решительными намерениями. Дело было в той самой радиограмме, а не в самоделках. А я-то думал! В общем, методикой обстрела танков я не владею, расчеты выполнены коряво, точных данных по бронированию я получить не мог, так как не произведены контрольные сверления. А то, что у меня Иванов и Федоренко «изъяли» из бригады единственного профессионального артиллериста, так это не в счет. В общем, паникер я, а мои артиллеристы стрелять не умеют. И, самое главное, ГАУ зимой 1942 года приняло на вооружение 76-мм кумулятивный снаряд ТГ-50 с выстрелом УБЛ-344М, для самых массовых орудий РККА, так что «наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами». А я тут со своими выводами и паническими радиограммами вылез. У них все схвачено.

– Кумулятивных снарядов в войсках нет, тем более у нас. Но, насколько я в курсе, пленные об этом говорят, с «ведьминым поцелуем» они уже знакомы. Взгляните! Вот он! Это сделали не мы, это сами немцы пробовали на полигонах в Восточной Пруссии. Вот это – отметина от нашего 76-мм кумулятивного снаряда. Как видите, он «ШтуГ» не пробил. Это – последняя модификация StuG III Ausf. F. Лобовая броня – 80 мм, борта и ходовая прикрыты экранами, против которых ваш вращающийся снаряд просто бессилен.

– Но вы-то чем-то их взяли!

– Так вы и не спрашиваете, чем? – я показал наши «приспособы». – Вот, пожалуйста, задуманы были как средство поражения вагонов на ходу поезда, паровозов и бронеплощадок с охраной. Вполне годятся для поражения всех видов бронетехники. После модернизации и замены тола на смесь тол-гексоген, бронепробиваемость достигла 150 мм к нормали. И, насколько я понял, вы провели обстрел трофейной техники в феврале, сразу после того, как я передал товарищу Сталину сведения о том, что немцы усилили бронирование, и что требуется срочно менять стволы у «сорокапяток» на более длинные. Это так?

– Но вы же предоставили слухи, а не конкретные цифры.

– А мне их на блюдечке с голубой каемочкой никто не приносит. С новыми танками мы столкнулись впервые 12 мая, но мы готовились к тому, что рано или поздно это произойдет. Ради этого разобрали несколько ракет РС-132 и сделали двигатели к нашим гранатам. До этого, из-за увеличения просек, защитных полос вдоль железной дороги пришлось переделывать гранату ЛГМ. Потом искать медный лист и делать конусы для кумулятивных воронок, выплавлять из немецких бомб и снарядов гексоген, и увеличивать тротиловый эквивалент этих гранат. А под лежачий камень вода не течет. Насколько я понимаю, ваш 76-мм снаряд не только вращается, но имеет жесткий стальной баллистический наконечник и не имеет медного конуса? Отсюда и такая маленькая пробиваемость. И, скорее всего, у него есть проблемы со взрывателем.

– Откуда вы знаете?

– Так есть или нет?

– Есть, может применяться только в пушках 52-П-353, разрабатывался снаряд именно для этой пушки…

– Которая еще и снята с производства, – добавил я.

– Ее производство восстановлено в Ленинграде, – сказал хозяин кабинета. Ленинград, как известно, находился в блокаде, и с металлом там была полная задница, но лучшие кадры были там.

– В таком случае вам будет интересен донный электровзрыватель вот этой ракеты, компоненты для него делались там же в Ленинграде. Много их у нас сделать не получилось, кристаллов у нас было всего 60 штук. Часть, правда, уже израсходованы, но несколько ящиков найдется. Нужна радиостанция, срочно.

Генералы оказались сговорчивыми, я, правда, знал, почему это так: три дня назад немцы начали контрнаступление под Славянском и у Балаклеи, и дела под Харьковом были плохи, очень плохи. Головы этих троих лежали одной щекой на плахе из-за февральских обстрелов трофейной техники и из-за того, что новый снаряд оказался много слабее, чем ожидалось, и не годился ни для танковых, ни для дивизионных пушек: использованный взрыватель мгновенного действия МВ-5, от авиационного снаряда пушек ШВАК, обладал слишком высокой чувствительностью, вворачивался сзади и, при «длительном» воздействии пороховых газов, взрывался в канале длинного ствола. Из короткого успевал вылетать. Наш пьезоэлектрический был лишен, по крайней мере, этого недостатка, но не допускал стрельбу через кусты. Во всяком случае, годился для танковых пушек. То, что я привез с собой только фотографии обстрела новых модернизаций танков, так это потому, что зачем меня вызывают в Москву, я узнал только на Центральном аэродроме. Передать фотографии отстрела я готовился Сталину. К разговору с артиллеристами оказался почти полностью не готов, было совершенно не до того «в мягких муравах у нас». Приходилось вырывать бригаду из цепких лап «партизанского движения со звездами на рукавах». Но и им тоже было сложно разговаривать со мной, так как у меня в руках были практические результаты: партизанская бригада смогла остановить и захватить новейшие танки и самоходки противника, а вся артиллерия Юго-Западного фронта не может справиться с танками Клейста. Кумулятивная граната 122 мм еще не готова, авиационные ракеты с кумулятивной боеголовкой в серию не пошли. А тут еще и «кремлевка» зазвякала совсем не вовремя. В общем, пришлось и мне голову на плаху класть, но обеспечивать доставку к утру всего, что было нагорожено в бригаде. Благо что практически всё в тылу производилось массово, поэтому пригласили еще специалистов и уселись обговаривать процессы сборки боеприпасов. Эти процессы за пределы ГАУ никогда не выходили, комплектующие от промышленности шли на арсеналы, а там хрупкие женские руки собирали смертоносное оружие, укладывали это дело по ящикам, затем все это грузилось в вагоны и отправлялось с черепашьей скоростью в войска. Радио о боях под Барвенково помалкивало, поэтому я старательно слушал Воронова, пытаясь вырвать из него хоть малейший намек на действия на Южном фронте. Но «юный пионер» умел хранить «военную тайну» и молчал об этом, как партизан на допросе. Поспать в ту ночь не пришлось, только утром на полигоне 8-го завода, после того, как расставили мишенную обстановку, удалось на полчаса сомкнуть глаза. Видно было, что все готовятся принимать «высоких гостей», и у всех «очко не железное, играет, как на трубе».

Приехали все члены Ставки, кроме Тимошенко и Буденного, вместе с ними прибыл и Пономаренко, его только и не хватало! На столиках разложены наши «изделия», возле каждого стола по двое стоят командиры НКВД из первого управления, которых все утро учили обращаться с образцами. Кроме них, на полигоне практически никого из «посторонних», то есть постоянного состава полигона не было. «Игрушки» на столах лежали такие, что не приведи господь что-нибудь бахнет. Все предохранители проверили и красные тесемочки к ним прикрепили. Ну, а меня, как автора-исполнителя, подопытным кроликом поставили. В отличие от остальных, я с этой техникой был знаком дольше, и принимал самое непосредственное участие в его появлении. Так сказать, папа этого оружия. В качестве мишеней использовались танки КВ-1, экранированные, они держали даже 88 мм, но серию быстро свернули из-за ходовой, которая такой вес выдержать не могла. Ну и пара немецких «штугов», к которым наскоро прикрутили бронеплиты и навесили куски гусениц по новому немецкому «стандарту». Они, конечно, уступали «Эф»-модификации, и длинной пушки у них не было, но отдаленно напоминали те, которые мы захватили под Вертилишками. Я настоял на том, чтобы трофейный паровоз от немецкого бронепоезда поставили на полигоне, так как начиналось все с него, еще осенью 41-го. Такой трофей у ГАУ был, они стандартные на две колеи, в Восточной Пруссии изготавливаются. С его помощью немцы пытались выбить нас из Гродзеньской пущи. Демонстрацию начали с этого бронепоезда, которому еще и пары развели. Он с трехсот метров не поражался ни горной пушкой, ни «сорокапяткой», ни Л-11. То есть ни одна артиллерийская система бригады его пробить не могла. У нас имелись немецкие sIG 33, но стрелять с закрытой позиции по подвижной цели – пустая трата боеприпасов, а вытащить их на прямую наводку не было возможности. Поэтому мы сняли с ракеты осколочно-фугасную головную часть и прикрепили кумулятивную. Прицелились и залегли неподалеку, точно рассчитав места, где будут вагоны бронепоезда в момент залпа.

Здесь Ставке показали, что стрелять по этому «монстру» из пушек бесполезно. Затем проделали в нем три дырки: ракетой рс-132, летающей гранатой с двигателем и из откатного гранатомета. Причем ракета пробила котел и бронезащиту насквозь с обеих сторон. Калибр-то огромный, и сфокусирована струя отлично, пар ей не помеха, вода, правда, уменьшает действие, но в этом случае может взорваться сам котел. Члены Ставки наблюдали за этими взрывами из укрытий, я тоже действовал из блиндажа. В двух случаях запуск был электрическим, а откатный гранатомет позволяет стрелять из помещений. Результат на комиссию подействовал просто магически: они обступили бронепаровоз, несмотря на свист пара, задали кучу вопросов. Учебная разрезная боеголовка тоже была доставлена. Я указал и на существенный недостаток этой ракеты: вес снаряда – 41 килограмм с хвостиком, поэтому без лошади доставить ее на позицию сложновато, вес ракетного орудия – тоже большой, плюс приходится тащить с собой очень тяжелый аккумулятор, кучу проводов и ЭСБР-3п(р). Расчет такой «мины» состоял из шести-восьми человек. Это очень отличается от расчетов гвардейских минометов и связано с тем, что доставка и установка боеприпаса ручная. Показали и его «модернизацию»: одноразовые деревянные ящики-направляющие и транспортные контейнеры, которые мы применяем для обстрелов площадных целей, типа скопления пехоты и техники, и железнодорожных станций. Затем настал момент, ради которого все здесь и собрались. Я показал фотографии, сделанные перед обстрелом и после него, и те машины противника, которые сгорели на поле боя. Затем энкавэдэшники показали три модели гранатометов и пять типов гранат, в том числе с заполняемой «воронкой», усиливающей пирофорный эффект при стрельбе по вагонам. Показал и свой «задел»: мобильную трубную 12-ствольную установку под снаряд М-13С, со складным оперением. Затем показал стрельбу по неподвижным и движущимся мишеням. Во второй половине показа активное участие в этом принял генерал армии Жуков, он опробовал лично все три гранатомета по движущимся мишеням учебными инертными гранатами. Боевые ему попробовать не дали, но тем не менее он вернулся на полигон позже и попробовал: и переносить, и стрелять, и передвигаться по ходам сообщения с новым оружием. Затем уселся прямо на землю, на бруствер окопа, и махнул рукой, подзывая командование полигона и генералов ГАУ.

– У меня один вопрос: когда?

– Оружие не испытывалось у нас, это – опытные образцы кустарного производства.

– Эта «кустарщина» нужна в войсках и немедленно. Николай Николаевич, ты же прямиком с Юго-Западного, и голову мне не морочь. Если он сумел где-то там в лесах такое сделать, грош цена всему ГАУ, если к середине следующего месяца мы не сможем вооружить хотя бы бригаду. Сколько их у тебя? – обернулся он ко мне.

– Штук триста-четыреста всех модификаций, может быть больше, меня последние полтора месяца на базе не было. И там доработки нужны: избыточен вес трубы двигателя. Мы готовую используем, 1 1/2 дюйма, а требуется раскатывать бесшовную 1 3/8 дюйма до внутреннего диаметра 40,05 мм, тогда шашка спокойно запрессовывается, и толщины стенок вполне хватает по прочности. Сопло горячим прокатыванием тоже отлично получается. Этот вот – технологически чуть более сложен, и стреляет ближе, но имеет большую бронепробиваемость. А этот стреляет много дальше и точнее, но более тяжелый. Для степных районов они подходят больше всего.

– Готовых выстрелов много?

– Три-четыре тысячи имеем.

– Ты же по НКВД проходишь, майор? Кто непосредственный начальник?

– Старший майор ГэБэ Судоплатов.

– Диверсанты? Это хорошо! Готовьтесь к переброске на Юго-Западный, там задница намечается. А с вас я не слезу, и чтоб быстро, товарищи генералы. Справитесь – я первым закрою глаза на ту писульку, которую вы в феврале прислали. Всё, по коням! Чего стоите? Действуйте!

– Тащ генерал армии! Кроме гранатометчиков, требуется снайперов и пулеметчиков перебросить, а у нас пулеметы в основном немецкие, боеприпасы потребуются.

– Будут тебе боеприпасы. Аэродром есть?

– Есть, два.

– С тобой свяжутся сегодня. Здесь будь, чтоб не искать. Связью его обеспечьте!

На следующую ночь вывезли треть личного состава и половину боезапаса, в основном вывозили гранатометчиков и часть разведроты. Остальных обещал выделить Судоплатов, с интересом подключившийся к операции. В принципе, мы уже фактически не успевали. Но «операция находится на контроле Ставкой». Еще бы! О том, что мы можем «пропустить удар на Юге», мной было сказано именно ему, но «пока гром не грянет, мужик не перекрестится»! Это всегда так было! Поэтому все самолеты «военно-транспортной авиации» были задействованы Ставкой для этих нужд. Перебросить все сразу никакой возможности не было. У нас были всего одни сутки, чтобы успеть занять оборону на берегах реки Берека, так что, дождавшись дозаправки, самолеты перелетели к станице Петровской, треть машин ушла к Беляевке, под высоту 182.0. По данным разведки, именно туда были направлены острия двух ударов немцев. С юго-востока подходило около двухсот танков Клейста, а от Харькова к Беляевке рвалась 3-я танковая дивизия. Удобнее всего было ей, там идет шоссе между оврагами. Клейст продвигался вдоль правого берега реки Северский Донец и к тому времени занял южные окраины города Изюм. Части 9-й армии ушли за реку, на участке находились тыловые подразделения 6-й армии генерала Городнянского. При этом 9-я армия относилась к Южному фронту, которым командовал Родион Малиновский, а 6-я армия относилась к Юго-Западному. Взаимодействовать оказалось не с кем. Имелась связь с одной дивизией: 343-й, из резерва ЮЗФ, все остальные как-то куда-то подевались. Я, несмотря на все приказы оставаться в Москве, находился вместе со своими ротами, которые готовились к бою на берегах Береки. Что происходило наверху, меня совсем не интересовало: я поставил не на ту лошадь – и проиграл. Слушался бы Судоплатова, сидел бы смирно в своей пуще, ловил бы карасиков на Белом озере, а рыбалку я просто обожаю, а тут приходится посылать ребят Мешки на тот берег, так как организовать что-либо здесь уже просто некому.

Ближе к утру село еще несколько десятков самолетов, доставили пулеметчиков и снайперов, их совсем не так много, как бы хотелось, в два раза меньше, чем планировалось. С ними прилетел и Судоплатов.

– Ну, что, вляпался? Соседи есть? – спросил он.

– Соседей нет, и никого на связь не вызвать.

– То-то и оно, Тимошенко в Москву докладывает, что у него все пучком, прорыв незначительный и будет ликвидирован Южным фронтом.

– Войск здесь нет. Мои возвращаются, сейчас будет известно: что и как. Доставишь в Москву или передашь по своим каналам. Если эти начали врать – они не остановятся. Глупо как!

– Да я вообще-то не собираюсь пока обратно.

– Улетай-улетай, рассветет, и начнется, потом не выбраться будет.

– Донец рядом, так что невелика проблема. Тоже не хочу быть между молотом и наковальней.

Подошел Мешка, с мочал «лешака» которого стекала речная вода.

– Они в Топальском, Донецком и в Каменке, завтракают. Вот-вот тронутся. Вдоль дороги, с южной стороны я четыре «полянки» поставил, с севера – три. Мост – один, справа все заболочено, место для переправы только здесь. Тут – брод. Почву проверили, справа без дороги пройти невозможно. Хорошее место, командир.

– Угу, принято.

Я перевернулся на спину и занялся травинкой. Дорогой уже занимались саперы. Время тянулось, занимался новый день, в пять тридцать мы услышали далекие взрывы и увидели несколько столбов дыма. Немного погадали: столько их там точно. Это примерно в 16 километрах отсюда, у Шпаковки. Через некоторое время доложились три группы из «зеленки». Разведдозор противника: Т-34, две самоходки и три грузовика с пехотой в минусе. Они не обнаружены, продолжают наблюдение за противником. Просят разрешения нанести огневой удар по зданию ипподрома. Бить по ипподрому я запретил, еще не все карты разыграны. Позиция у ребят удобная, зеленка идет вплотную к шоссе и у ребят отход есть. А поле они успели перегородить в самой узкой части несколькими рядами днищевых мин. Так что до Семеновки Клейст будет пару суток добираться.

Немцы выдвинули вперед пехоту. Они идут по шоссе, тщательно рассматривая следы на грунтовке. Ищут мины. До места, где их не станет – целый час шлепать, если не больше, таким темпом. Но по шоссе мы не ходили, там следов установки нет. Ага! Не выдержали! Торопятся! Один из батальонов тронулся вперед, вытягиваясь в колонну, а остальные зашевелились и перестраиваются «свиньей». Клином. У них такой боевой порядок при прорыве обороны.

– Колонну пропустить! Их возьмут у Семеновки.

Напротив села Андреевка мы «брошенную машину» оставили, загрузив ее «подарками» в количестве двух тонн с фронтового склада ГАУ в Петровской.

Сминая все на своем пути, остальные танки двинулись строем клин за разведывательным батальоном, села Топальского просто не стало, они прошлись по всем домам, раздавив их, разведбат тормознул, подобрав своих саперов, немцы выстраивались в походную колонну, убедившись в том, что противника впереди нет.

– Первый, второй, третий! Р-31. Работаем.

Как только головная машина основной колонны дошла до западной границы рощи, командиры групп крутнули подрывные машинки, и целый рой ЛГМ вылетел из рощи. Танки, шедшие сзади, с ходу начали перестроение и открыли массированный огонь по роще, набирая ход и идя на прорыв по полю. С противоположной стороны вылетело не меньшее количество гранат, и все поле покрылось чадом от горящего бензина. В это время бабахнул наш «сюрпрайс», и по разведбату открыли плотный пулеметный и снайперский огонь, перемешанный с выстрелами из гранатометов. Днищевые мины тоже нашли свои цели. Более 80 танков и самоходок осталось на поле боя. Не успевшие войти в смертельный коридор машины пятились назад, откатываясь назад к Изюму.

Командиры групп доложились, и мы составили длинное РДО в адрес Ставки и «нашему хозяину», дабы не заболтали и не замотали. Из Москвы стало известно, что наступление на Харьков остановлено, войска Юго-Западного фронта начали отход и вышли, наконец, на связь с нами. Оказывается, такая возможность у них имелась. Но от Барвенково начала выдвижение еще одна колонна немцев в направлении Великой Камышевахи. Им всего двадцать километров, к нам никакая помощь уже не подоспеет.

Пропустив колонну в глубину минных постановок, нанесли одновременный удар всеми имеющимися минами, как летающими, так и МОНками. Больше у нас ничего не оставалось, боезапас был израсходован полностью, кроме гранат к гранатометам. Но коридор для отхода войск немцам закрыть не удалось. Части 3-й танковой дивизии немцев к позициям у Береки так и не подошли в тот день. Вечером пришел приказ батальону Осназ переправляться на левый берег Северского Донца, а Судоплатову и мне немедленно прибыть в Москву. Наши позиции начали занимать войска двух фронтов, отводимых с запада. Отвод наших войск больше устраивал немцев, поэтому они не шибко сильно на них давили, давая отойти на занимаемые ранее рубежи.

Встретившись с командиром 343-й стрелковой дивизии полковником Чувашовым и с начальником ее Особого отдела старшим лейтенантом ГБ Макаровым, договорились о приеме и отправке моих партизан. У них же даже документов с собой никаких не было, плюс одеты странно и пулеметы немецкие. В общем, на себе показал, как они выглядят, предъявили бумаги, что это дело на контроле Ставки. Чувашева и его, весьма потрепанную в боях за поселок Маяки, это под Славянском, дивизию, как резерв Юго-Западного фронта, вместе с 92-м тяжелым танковым батальоном на «КВ-1» и «Матильдах», бросили ликвидировать прорыв 1-й танковой армии генерала Клейста. Но им не удалось даже Изюм удержать. Вместо того чтобы укреплять позиции и углублять линию обороны на танкоопасном направлении, всю зиму, весну и до середины мая командующий направлением требовал взять Славянск, через Северский Донец, и ликвидировать плацдарм немцев под Маяками. Затем нас посадили, лично меня – уложили, в У-2 и вывезли на аэродром в Миллерово. Оттуда, вместе с группой товарищей, включающей в свой состав будущего знатного кукурузовода всей страны и члена Ставки маршала Тимошенко, вылетели в Москву. Мы оба к этому времени сняли «лешаки» и совершенно не отличались по форме одежды от остального состава группы, сопровождающих командующего направлением и фронтом и члена военных Советов. Почти у всех на рукаве красовался щит и меч, кроме двух молоденьких военврачих. Сели в самолет мы последними, член военного Совета сидел по другую сторону от командующего, а самолет был не штабной, а чисто транспортный, с боковыми сиденьями. Бросилось в глаза нервное выражение лиц и отсутствие поясных ремней у военврачих, а также пустые кобуры пистолетов у обоих «начальников». Но они не были арестованы, их «доставляли». По всей видимости, Сталину не понравилось, что ему «вешали лапшу на уши» и «подставили по полной программе». Что будет с нашими замечательными артиллеристами, мне и думать не хотелось. Еще в воздухе мне передали РДО на мое имя от Чувашева, что первые самолеты с личным составом батальона вылетели следом за нами. Ну, хоть в этом не подвели. На Центральном нас ждала машина Судоплатова, на которой мы приехали на Лубянку, где в достаточно мягкой форме свое неудовольствие нашим партизанством высказал генеральный комиссар госбезопасности.

– Вы не могли бы подсказать мне: за каким чертом два ответственных работника наркомата одновременно нарушают приказы руководства оставаться в Москве? До каких пор вы, товарищ Соколов, будете партизанить? Это не Гродно! Это – Москва! Вам поручено создание нового оружия, а вы, как мальчишка, бросаетесь командовать батальоном.

– Оружие я уже создал, и все, что знал и имел, передал в ГАУ. Моих людей не снабдили даже документами, хорошо еще, что в том месте, где мы высадились, даже воинских частей не оказалось, кроме склада ГАУ, с руководством которого мы связывались из Москвы. У меня хотя бы удостоверение личности имелось.

– Что скажете, товарищ Судоплатов?

– Времени на оформление документов у нас не было, операцию контролирует «Сам». Прилетел туда для контроля и обеспечил связь с Центром. Заодно посмотреть, как будет действовать батальон.

– Посмотрели?

– Нет, к тому времени, когда я прилетел с подкреплениями, они заканчивали минные постановки и сосредоточение на трех направлениях, откуда противник мог нанести свои удары. Место было выбрано идеальное. В прямое соприкосновение с противником вошла только одна рота, которая добила разведывательный батальон противника на участке Андреевка – Сергеевка. Классически организованные засады. Так как все имевшиеся боеприпасы у двух рот были израсходованы, то мною на месте было принято решение об их отходе за реку Северский Донец. Третью роту меняет рота 3-й бригады Осназ, с передачей вооружения. Там позиции подготовлены ребятами Соколова, но немцы остановили наступление на том участке, и мы снимаем бойцов 1-й гвардейской. Без меня, самостоятельно, майор Соколов потратил бы слишком много времени на согласование этих шагов. Задача, поставленная Ставкой, выполнена. Потерь 1-я гвардейская не понесла.

– Ну что ж, победителей не судят, товарищи Соколов и Судоплатов. Готовьте списки батальона, всех бойцов представить к ордену Красной Звезды, а командиров, от командиров групп, к Красному Знамени. Вопрос о ваших наградах будет решен чуть позже. Подождите меня внизу.

– Есть!

Ждать пришлось довольно долго, минут сорок, зато проехался на шикарном сером «Паккарде», как у Сталина, и через Спасскую башню, где, кроме таких машин, никто не ездит. Лаврентий Павлович тоже пожелал присутствовать при триумфе своих подчиненных.

Сталин нас принял сразу, выслушал мой доклад о выполнении задания Ставки силами сводного батальона 1-й гвардейской стрелковой и 3-й мотострелковой бригад Осназ. О том, что часть вооружения передано 3-й бригаде, продолжаем перебрасывать ей боеприпасы из-под Гродно и со складов НКВД. Он поинтересовался, почему так быстро вывели 1-ю гвардейскую из боя. Пришлось краснеть, что не успели снабдить личный состав какими-либо документами. А имеющиеся у некоторых на руках немецкие аусвайсы на территории, занятой частями РККА, открывают прямой путь в лагерь для военнопленных.

– Времени не было, у нас в распоряжении были только одни сутки, товарищ Сталин. Между головами немецких колонн было всего 98 километров, практически незанятых войсками. Кроме отдельных групп военнослужащих тыловых частей 6-й армии Городнянского, на этой территории нами никаких войск обнаружено не было. Связь отсутствовала со всеми, кроме 343-й стрелковой дивизии, которую немцы выбили из правобережной части города Изюм. – Я развернул карту и показал наши позиции.

– Местом дислокации основных сил я выбрал земляной ров старой казачьей крепости. У станицы Петровской два форта и ров между ними. Крутые овраги и болотца перед ним вынуждают противника форсировать это укрепление только в двух местах: у Красного Лимана или у восточного форта Петровский. Передовые разведгруппы выслал проверить наличие противника в рощах между деревнями Шпаковка и Семеновка, где успели создать управляемые ракетно-минные поля с обеих сторон дороги. Промежуток между Семеновской рощей и балкой Вязовский Яр нами был плотно минирован противотанковыми минами ЛГМ и противоднищевыми кумулятивными. У поворота на Завод был установлен мощный осколочный фугас из трехсот снарядов 152 мм. Управляемыми минными постановками нами было блокировано шоссе Барвенково – Грушеваха, так как в Барвенково находились мотопехотные соединения 1-й танковой армии Клейста, представлявшие для нас наибольшую опасность. В результате проведенной операции безвозвратно немцами потеряно около 30–40 процентов бронетехники и большое количество личного состава. Сводный батальон потерь не имеет. Немцам соединиться у Беляевки мы не дали. Позиции сданы частям 6-й армии генерала Городнянского, подошедшим с запада.

– Так говорите, что войск не было?

– Именно так, товарищ Сталин, – вставил старший майор Судоплатов.

– Мне доложили, что этот район должен был держать Южный фронт генерала Малиновского, 9-я армия, как раз у Красного Лимана.

– Там не один Красный Лиман, есть еще один, у Славянска, и он на левом берегу Северского Донца. Вот он, – показал я пальцем.

Сталин тяжело выдохнул воздух.

– И это та бригада, у которой комиссара нет? Так, товарищ Берия?

– Бригада начала и закончила формирование до выхода Указа от 16 июля прошлого года, на момент ее вхождения в состав войск Особой группы была укомплектована на сто процентов. Представленные командиром бригады штаты содержали заместителя командира по политчасти, старого члена компартии Западной Белоруссии, с большим опытом работы в подполье. Мы приняли решение не менять существующее положение. Бригада имела отличную боевую выучку, действовала в особых условиях, и ее командир был против двоевластия при действиях в тылу противника. Была попытка ЦШПД и лично товарища Пономаренко ввести в штат бригады военного комиссара, но без соответствующего боевого опыта. В результате его действий чуть не была утрачена главная база бригады, так как ее новый командир, именно базы, не бригады, дал команду на ее срочную эвакуацию, когда узнал о выгрузке немецкой пехотной дивизии на двух ближайших станциях от нее. К счастью, в этот момент на базе находился командир бригады товарищ Соколов, который привел в действие план обороны основного места базирования. В результате действий боевых частей бригады мы получили модернизированные немецкие танки и штурмовые орудия, а дивизия немцев понесла большие потери на местах выгрузки. Карательная экспедиция была сорвана. Командир воспользовался своими правами старшего воинского начальника, арестовал командира базы, военного комиссара и нового начальника Особого отдела, присланного из ЦШПД, а также группу товарищей, прибывших оттуда. Они составляли списки коммунистов и комсомольцев отряда в письменном виде и без применения шифра. Списки были уничтожены. А всех арестованных вывезли на Большую Землю для приведения в действие приговора суда военного трибунала.

– Что предусматривает приговор?

– Высшую меру социальной защиты для трех человек, и десять лет лагерей для остальных участников, с возможностью искупить свою вину в дисциплинарных частях РККА, с запретом работы на оккупированной территории и в разведке.

– Вот вам и старшина пограничных войск, товарищ генеральный комиссар!

– За проведенную операцию под Изюмом мы ходатайствуем о присвоении ему звания «старший майор госбезопасности», и этим же приказом старший майор Судоплатов получает внеочередное звание комиссара III ранга. Он организовывал быструю переброску бойцов 1-й гвардейской бригады из-под Гродно под Изюм и координировал действия сводной группы с командованием.

– Отличившихся бойцов и командиров требуется награждать, а вот что делать с теми генералами, которые врут на каждом шагу? Сначала Киев, теперь чуть не вляпались под Харьковом. Одни и те же люди! Как вы с такими товарищами у себя поступаете, товарищ Соколов?

– Мне было бы проще, если бы я допустил товарища Федоренко до той должности, которую он рвался занять, чем устраивать дважды его переправку в тыл, как арестанта. Но наше общее дело от этого только пострадало бы, и я никогда бы не решился оставить его за старшего в бригаде. Если я не доверяю человеку, то я с ним не работаю. У нас это – железный принцип.

– Это тяжелое решение, я давно знаю этих людей. Они не без слабостей, но…

– Дружба – дружбой, а служба – службой.

– Это верно! – с заметным облегчением сказал Сталин, и мы поняли, что аудиенция закончилась.

Мы встали по стойке «смирно» (сесть нас не приглашали, это армия, сынок!). Но Сталин повернулся именно ко мне:

– Жду вашего подробного доклада о том, когда и в каком количестве армия получит новые гранатометы. Укажите: что и кто мешает быстро развернуть их производство. Перебросьте сюда из вашей бригады тех людей, которые помогут наладить работу здесь. Это ваша первостепенная задача, товарищ Соколов. Заодно посмотрите: почему другие ваши предложения задерживаются с реализацией. У меня большой список того, что вы предложили выпускать в массовом количестве, как для нужд партизанских соединений, так и для РККА. Как только закончите отвод ваших людей из-под Изюма, дайте мне знать. Хочу лично поблагодарить их за то, что они спасли две армии.

– Есть! Разрешите идти?

– Идите! Товарищ Берия! Задержитесь…

На следующий день получили приказ Верховного о снятии с должностей командующего Юго-Западным направлением и Юго-Западным фронтом маршала Советского Союза Тимошенко С. К. за потерю управления войсками и неверную оценку обстановки на флангах наступающих армий. За попытку переложить ответственность за произошедшее на командование соседним фронтом были сняты и отправлены под суд военного трибунала начальник штаба Юго-Западного фронта генерал Баграмян и член военных Советов Юго-Западного направления и одноименного фронта дивизионный комиссар Хрущев. Понижен в должности и в звании генерал-лейтенант Малиновский, снят с должности член военного Совета дивизионный комиссар Ларин, который еще и застрелился после вызова его в Москву на встречу со Сталиным. Ближе к вечеру вышел Указ Президиума Верховного Совета об отмене злополучного Указа о введении института военных комиссаров в РККА. Указ был намного мягче, чем приказы Верховного, там говорилось только о том, что опыт командного и политического состава РККА примерно равен. Некоторые комиссары имеют военный опыт не хуже, чем профессиональные военные, поэтому в политических званиях руководство РККА более не нуждается. Вместо военных комиссаров снова вводятся должности заместителей командира по политической части. Военнослужащие, имеющие политические звания, должны были пройти переаттестацию и получить войсковые звания и знаки различия. В общем, «тиран» разошелся, и головы полетели. Решилась судьба и еще одного деятеля от ГлавПУРа. Он тоже был упомянут в приказе, вместе со своим командующим фронтом: за разгром Крымского фронта понижены в званиях и должностях генерал-лейтенант Козлов, дивизионный комиссар Шаманин и начальник Главного политического управления армейский комиссар 1-го ранга Мехлис. В общем, всему советскому народу открыто объявили о том, что на юге произошла настоящая катастрофа: полностью разбит Крымский фронт, Красной армии пришлось оставить освобожденные территории на Донбассе и под Харьковом. Но приговор, который огласили значительно позже, был просто на удивление мягким: никого не расстреляли. Из начальствующего состава вылетели только Хрущев и Шаманин, их понизили до полковников, а в должностях до заместителей начальников Политуправлений армий. Козлов и Малиновский стали генерал-майорами, Мехлис – генерал-лейтенантом запаса, был уволен из армии и переведен в аппарат ЦК партии, в контрольно-ревизионную комиссию. Сильнее всех пострадал Тимошенко: стал генерал-майором и принял дивизию в Забайкалье. Так сказать, повторил опыт Кулика. В общем, «от него кровищи ждали, а он чижика съел». Я остался неудовлетворенным, к тому же, если вы думаете, что мне все бросились помогать выполнить поручение Сталина, то вы глубочайшим образом заблуждаетесь! Все три дня, пока батальон отводили от мест боев, меня мучили строевыми смотрами, так как Верховный собрался посмотреть на моих ребят. Они – отличные диверсанты и разведчики, но у нас в лесу плаца не было. Среди них были разные люди, встречались и служивые, от красноармейца до полковника авиации, но основную часть составляли бывшие крестьяне Гродненского района Белостокской области. Первый смотр учинил лично генеральный комиссар госбезопасности, пришел в ужас и направил к нам строевиков, которые за трое суток беспрерывной шагистики довели строевую подготовку до приемлемого уровня. Я же занимался гранатометами в свободное от основной работы время. Впрочем, я в армии давно, и прекрасно понимал, что от этого зависит довольно многое, что ни говори, а впечатление производит только та воинская часть, где эти элементы поставлены на должную высоту. По-другому попросту не бывает! Не каждый день в часть прибывает сам Верховный Главнокомандующий. А часть гвардейская и Особого назначения. Требовалось марку держать. Так что, отнесся я к этому с пониманием, и сам тоже проводил львиную долю времени на плацу вместе со всеми. Где, под барабанный бой, партизаны постигали главную армейскую науку.

Сталин приехал на четвертый день, на плацу стояли раздельно бойцы нашей 1-й гвардейской и 3-й бригад Осназ, весь сводный батальон. Раздельно потому, что форма у нас здорово отличалась. «Тройка» использовала штатное обмундирование: гимнастерка с накладными карманами, галифе, яловые сапоги, вещмешок и различные подсумки, носимые на ремне. У бойцов первой бригады камуфлированный полукомбинезон, покрытый крупной и мелкой сеткой, с набором пучков молчала, выкрашенных в разные цвета, благодаря которым они могли быстро подобрать необходимый камуфляж для данной местности. Плюс в лесу живем, в нем комаров море, и гонять их некогда, особенно когда в секрете лежишь. Вместо сапог – немецкие высокие ботинки, скорее всего горнострелковые или парашютные, точно не знаем, ибо дареному коню в зубы не смотрят. Так как их было целых два вагона, то вокруг этого элемента строилась вся униформа. Лишь разведчики ходили в мягких сапогах, но в специально покроенных брюках, а не в галифе. Ремни у всех не кожаные, как в армии, а зеленого брезента, тоже немецкий. Рюкзаки были пошиты на манер РД-54 и могли быть закреплены сзади на ремень, и чтобы не болтались, и чтобы распределить правильно нагрузку на плечи. Подсумки находились на ремнях рюкзака и имели шлевки для крепления на поясе. Имелась возможность индивидуальной подгонки по росту и объему. У всех неотделяемые капюшоны, широкие, с подвязками и накомарником. Взвод снайперов специально одели в наши «фирменные» «лешаки», которые имелись абсолютно у всех. Швейных цехов у нас было три, и обмундировывали всех бойцов качественно, особенно подрывников, снайперов и разведчиков. Отдельно на столах были выложены «усовершенствованные образцы» вооружения. Не секрет, что мосинка, АВС и СВТ частенько страдали неподачей патрона, так как наш родной 7,6254R обладал закраиной, а патроны при беге и небрежной укладке могли цепляться друг за друга и препятствовать нормальной работе затвора. Эти недостатки были устранены уже после войны или оставались не реализованными до полного списания этой техники. У мосинки было необходимо дополнительно изогнуть подающую планку, а в магазинах АВС и СВТ требовалось разделить левую и правую половины магазина, чтобы предотвратить перемещение патронов справа-налево в районе передней стенки магазина. Как это сделано в винтовках СВД и СВ-98. Всего-навсего небольшой наплыв по центру передней стенки, который не дает пуле смещаться в соседний ряд. В результате этого смещения появляется возможность сцепиться рантами 10-му и 9-му патрону в магазине при зарядке его с помощью обойм от мосинки. Если снаряжать магазин вручную, то этого не происходит, но в бою набить магазин быстрее с помощью обойм. И желательно чуть укоротить губки магазина, тогда утыканий не происходит. Нами же усовершенствованы и барабанные магазины для пистолетов-пулеметов Дегтярева, вместо предварительного сжатия пружины, используем храповик последовательного сжатия, как на пулемете Калашникова. Плюс выпускаем рожковые магазины к новому автомату Шпагина, он только зимой у нас появился в небольшом количестве. Кроме этого выпускался пистолет-пулемет для минеров. Буем говорить так, что это была нелицензионная копия ППС-43, который, правда, отличался от «базовой модели». Он был еще короче и имел магазин-улитку на 75 патронов. Про него спросил Сталин:

– А это где взяли?

– Это магазин к артиллерийской модели пистолета «Люгер-Парабеллум», так называемый Trommelmagazin, под маузеровский патрон, то есть под патрон от ТТ, в отличие от барабанных магазинов, в которых патроны делятся на секции, этот подает их по шнеку непрерывно. В зависимости от горловины может использоваться в любых пистолетах-пулеметах. Не лишен недостатков, товарищ Сталин, но для саперов очень удобен из-за большой емкости и небольших размеров.

Смотр продолжался довольно долго, слишком необычным было подразделение. Особенно учитывая то обстоятельство, что небольшая группа бойцов смогла нанести большой урон танковой армии и при этом не понесла потерь. «Псы войны», отлично подготовленные и экипированные. Берия не преминул упомянуть, что, начиная с октября все бригады Осназ готовятся по методикам Соколова. Лучше бы он этого не говорил. Сталин – политик, а не военный, он прекрасно понимает, что во время войны эти люди очень нужны, но что они будут делать, когда война кончится? Чуть позже, уже без присутствия подчиненных, он задал этот вопрос.

– Большинство из них, скорее всего, останутся в армии и органах, товарищ Сталин. Нам еще предстоит «чистить» наши леса. И на Украине, и в Белоруссии, и в Прибалтике. Немцы опираются сейчас на националистов. Они уже внесли в эту войну элементы «гражданской». Вся их пропаганда сейчас нацелена на то, чтобы привлечь на свою сторону всех, кто недоволен советской властью. Если раньше, в конце 41-го, мы поддерживали всех, кто против Гитлера, то теперь вынуждены уничтожать тех, кто против нас. В первую очередь, это касается АК и националистов. Считаю, что вслед за освобождением территории от немцев, там же попытаются начать партизанскую войну те, кто пока сидят тихо и слушают Лондон. Основная опасность – АК и УПА. Да и у прибалтов подобные настроения имеются, – ответил я ему.

– А что вы делаете для того, чтобы этого не допустить?

– Ищем, и не без успеха, их «закладки». Выясняем структуры и ведем контрпропаганду. Внедряем своих людей в их структуры. Расширяем зону своего присутствия на оккупированной территории. Довольно далеко продвинулись на север, в Литву. Есть некоторые успехи на юге Белостокской области, в самом Белостоке. Но там пока довольно тяжело обосновываться. Там достаточно активно работает АК, которая имеет разветвленную сеть и сдает наши отряды немцам. На той территории у нас два противника: поляки и немцы. Сложнее решаются вопросы снабжения, так как местное население к нам не слишком хорошо относится, и продовольствие приходится доставлять обозами. По мере приближения Красной армии эти настроения изменятся, но пока большинство поляков ждут поражения как Германии, так и СССР. То есть ослабления нашей страны. Именно нашу бригаду стараются не трогать, так как понимают, что им с ней не справиться. «Кузьмич» передает, что поляки в округе очень обрадовались тому, что часть бригады вывезли в Москву. Надеются, что с концами.

– В общем-то, мы убедились, что иметь под рукой такое соединение – это неплохо! – чуть улыбнулся Верховный. – Но в плане того, что вы сказали, важнее ваше присутствие там. И расширение ваших действий, как на территорию бывшей Польши, так и на север.

– Мы так и планируем деятельность его бригады, товарищ Сталин. Думаю, что и само его присутствие там целесообразно, разумеется, после выполнения других ваших поручений, – с хитринкой в голосе заметил Лаврентий Павлович. Он хорошо понял своего «хозяина», что меня надо держать подальше от «кремлевской кухни», иначе такого наворочу своими бесхитростными ходами!

Но человек предполагает, а война – дело тонкое!

После «смотра» удалось больше времени выделить на решение «первостепенной задачи». Надо отметить, что всё ГАУ и начальник артиллерии РККА прекрасно поняли ситуацию, и, естественно, ознакомились с приказами Верховного. Уж коли он так шуганул своих «ближайших соратников», то им ждать хорошего не приходилось! Поэтому они крутились гораздо быстрее и производительнее, чем я, тем более что им не требовалось показывать во всей красе свое подразделение. Все их планы и задумки были пущены побоку, главное – успеть выпустить оружие до того, как у «Самого» лопнет терпение его ждать. Нашлись куча чертежников, технологов и конструкторов, которые уцепились за наши карандашные наброски и кривоватые чертежи, и в темпе вальса размножили всю документацию. Первый арсенал собрал первую серию гранат уже 25 мая. К ее отстрелу приступили немедленно. Меня, теперь уже «генерала» НКВД, старались лишний раз не трогать, но не преминули привлечь мои мозги к их творчеству по поводу выстрела УБЛ-344М, которому заменили баллистический наконечник на легкосминаемый, снабдили головодонным электровзрывателем с двумя колпачками к нему, и медным конусом, прикрывшим кумулятивную воронку. Бронепробиваемость повысилась, и они с ходу приступили к его отстрелу из танковых и дивизионных пушек. Не думайте, что это быстрое мероприятие! Количество выстрелов там просто зашкаливает! Поэтому полигон грохотал круглосуточно. Благо что выращивание больших кристаллов сегнетокерамиков для нужд населения (проигрыватели), радиотехнической и других промышленностей был процессом достаточно освоенным. Просто «артиллерийская мысль» до применения пьезоэффекта еще к тому времени просто не дошла. Кстати, они же выдали «на-гора» и подрывную машинку, которая по весу была в шесть раз легче, чем КПМ-1, не шумела и выдавала хорошую искру на расстоянии до 200 метров. Это меньше, чем у КПМ, но достаточно для маломощных боеприпасов.

В заводских условиях боеприпасы стали точнее и смертоноснее, чем были. Внесено достаточно много технологических изменений: что-то упростили, а кое-что – наоборот, усложнили, но с пользой для дела. Возможностей у них было значительно больше, чем у нас под Гродно. 15 июня, на четыре дня раньше срока, установленного Жуковым, ему показали штатную стрелковую дивизию, где в каждом отделении присутствовал гранатометчик и его второй номер. В дивизии существовал и противотанковый батальон, вооруженный как ПТР, так и гранатометами. Основным армейским гранатометом стал более дешевый и легкий РПГ-7. Для десантников, а воздушно-десантных корпусов в РККА было много, выпускался более тяжелый складной РПГ-16. Я не стал мудрствовать лукаво и сохранил их названия, хотя они и противоречили общепринятой на тот момент советской практике давать оружию наименование исходя из букв фамилии автора. Присваивать себе авторство я не стал. Да, они значительно отличаются от «настоящих», использованы совершенно другие материалы, в частности, ракеты не бесследные, имеющийся баллистит дает трассу белого цвета. Над этим продолжают работать в Ленинграде. Но сделаны они с запасом, так что нам будет чем встретить «кошки» Гитлера, которые уже на подходе и вот-вот появятся под Ленинградом.

Сталин удовлетворенно хмыкнул, выслушав доклад Жукова, и поинтересовался: присутствовал ли я на показе?

– Да, товарищ Сталин, старший майор Соколов входил в приемную комиссию и принимал участие в подготовке красноармейцев-гранатометчиков. Он же написал наставление по применению гранатометов в бою. Вот оно, такие наставления идут вместе с оружием прямо с завода.

– Зачем так много?

– Он говорит, что оружие новое и достаточно опасное, так как гранатометчик должен учитывать отсутствие препятствий у себя за спиной, и другие красноармейцы не должны находиться в заднем секторе стрелка. Этим действиям личный состав армии не обучен, поэтому возможны всякие ситуации. Большое количество брошюр позволит ознакомиться с ним остальным воинам.

– Каким образом решен вопрос комплектации дивизии?

– Новый штат утвержден начальником Генерального штаба Василевским, соответствующие изменения внесены в действующие положения по снабжению стрелковых подразделений. План развертывания предусматривает поставку этих видов вооружений в действующую армию. По планам полный переход на данный штат завершим к концу октября текущего года. Планы согласованы как с наркоматом боеприпасов, так и наркоматом вооружений. Вот подписи обоих наркомов.

– Все три модели прошли государственные испытания?

– Да, товарищ Сталин. Кроме того, прошел испытания и принят на вооружение выстрел 53-БП-350М ко всем основным орудиям 76-мм, как дивизионным, так и танковым, снаряды к выстрелам УБЛ-344М для полковых пушек доработаны, бронебойность доведена до 150 мм к нормали.

– А у гранатометов?

– Триста миллиметров и более, товарищ Сталин.

– А почему такая разница?

– Гранаты в полете вращаются с малой угловой скоростью или не вращаются вообще. Это позволяет, по словам Соколова, лучше сфокусировать струю взрыва.

– Так, может быть, уменьшить расход взрывчатки?

– Соколов говорит, что это нецелесообразно, при малой мощности значительно уменьшается «пирофорный эффект», горят танки хуже. Что важно не просто пробить броню, а поразить экипаж, топливо и боеприпасы, вывести танк из строя так, чтобы его восстановить невозможно было.

– Хорошо. Кстати, а почему ни Воронов, ни Соколов, ни ГАУ обо всем этом не доложили лично?

– Соколов передал мне свою докладную записку, так как он не имеет позывного в системе ВЧ и у него нет пропуска в Кремль, а для доклада его не приглашали. Его докладная – в папке. А у генерала Воронова – плановый день пятница, то есть 19-го, через четыре дня.

– Ну, Соколова можно и пригласить, распорядитесь об этом.

– Скорее всего, товарищ Сталин, он уже в воздухе, говорил, что в 22.00 у него вылет с Центрального. Я уточню.

Сталин немного недоуменно пожал плечами, он привык к тому, что, после успешного выполнения его заданий, все стремились попасть в этот кабинет, «за пряниками», но неохотно приходили сюда после проколов. Поэтому Воронова он понимал хорошо, а партизанский комбриг поступил не так, как поступало окружение Верховного. Сталин подошел к углу стола, куда Жуков положил свою папку с докладом, достал оттуда два листа, написанных мелким убористым подчерком. Двадцать четыре пункта, напротив двадцати из которых стояло после прочерка: «Исполнено, запущено в серию». Четыре пункта гласили, что «серийное производство признано нецелесообразным из-за высокой стоимости изделия и большой трудоемкости». Докладная была написана два дня назад. К тому моменту, когда происходил этот разговор, я действительно находился в воздухе.

Мы с Судоплатовым решили, что мне не стоит еще раз мозолить глаза Сталину. Сам не вызывает, значит, личный доклад не требуется. Отговорка у меня имелась: этим бортом улетала последняя группа моих партизан обратно в бригаду. Работать в Москве мне не сильно понравилось: и дергают много, и местных правил и положений многих я попросту не знал, поэтому мог накосорезить здорово. Приходилось постоянно следить за собой, чтобы не ляпнуть что-то лишнее. Ну и была личная причина: соскучился я по гражданке Святославе Ляховской-Соколовой, тем более что она в интересном положении и нуждается в моей защите и опоре. Брак с ней мы зарегистрировали еще в январе. Появилась она в бригаде в июле, она родом из Гродно, до 1940 года проживала в Вильно, работала инженером на заводе «Электрит», и вместе со всем заводом переселилась в Минск. Заводу принадлежал тот самый пионерский лагерь, благодаря которому мы получили кучу имущества и радиодеталей. Она – дочь завхоза, через которого мы с ней и познакомились. Он теперь служит в нашей бригаде. Она – высокая худощавая блондинка, но волосы почти постоянно раньше собирала в такой «конский хвост», причем у нее он действительно напоминает хвост породистой арабской лошади. Походка у нее стремительная, и первое впечатление было, что он еще и раскачивается в такт ее шагам. Заканчивала технологический институт в Варшаве, благодаря ее помощи мы смогли быстро создать радиовзрыватели. Еще немаловажным моментом было то обстоятельство, что она довольно резко отличалась от окружающих и своим внешним видом, и манерами поведения. Она была как бы больше моей современницей, чем жительницей Гродненского района 1941 года. Независимая, имеющая свое мнение, с гордо поднятой головой. Она – белоруска, но сумевшая преодолеть большие препятствия на пути к высшему образованию в панской Польше, и ставшая инженером на частном радиозаводе. И когда завод переводили в Минск, она оставила квартиру в Вильно и переехала в общежитие, вместе с заводом. В августе мечтала въехать в новую квартиру, а тут война. Замужем не была, говорила, что не могла найти подходящую кандидатуру. Польские крови у нее присутствовали, о чем и говорит ее фамилия. Нос с легкой горбинкой весьма характерен для жительниц Западной Белоруссии. Меня вначале она несколько игнорировала, дескать, не по Сеньке шапка, подумаешь, старшина! Но совместная работа над взрывателями, затем я ее привлек к производству боеприпасов и подрывных машинок, в общем, с инженерными кадрами у нас была тоска полная, поэтому ей приходилось, вместе со мной, заниматься практически всем. У нее вначале возник интерес, а затем закрались сомнения: а тот ли я, за кого себя выдаю? Знания мои несколько отличались от легенды, и она, как инженер, прекрасно поняла, что я слишком много знаю для старшины-пограничника. Меня практически раскрыли, но высказала она мне свои сомнения, только став моей женой. Она надеялась, что я в ответ скажу ей правду. Увы! Пришлось ей рассказать выдуманную историю о том, что хотел поступать, много готовился, изобретал, но из органов уволиться не мог и продолжал служить, но работал преподавателем, а не старшиной роты. Это ее успокоило, единственное, что она решила, что я немного гениален.

Девушки здесь все-таки малость попроще, чем в наше время. Они естественнее, мультфильма армянского про поющую рыбу еще не видели, поэтому губы силиконом не накачивают, в грудь его не запихивают, зубы проволокой не выравнивают. Они красивы сами по себе и чище. Но, как показала эта история, надеяться, что проскочит – не стоит, и требуется соблюдать осторожность, в том числе и при общении с противоположным полом, и с «новыми родственниками».

Через четыре дня генерал-армии Воронов, тщательно промокнув вспотевший лоб и поправив жиденькие русые волосы, тяжко вздохнув, потянул ручку двери кабинета Верховного.

– Товарищ Сталин, начальник артиллерии РККА прибыл для планового доклада о состоянии дел. Генерал Воронов.

– Задерживаться с докладом изволите, генерал!

– Нет, товарищ Сталин, все четко по плану, 19 июня, в 23.00.

– Мне доложили, что проведен смотр дивизии нового состава 16 июня, 01.30. Почему не прибыли сразу и зачем отпустили в Гродно старшего майора Соколова?

– Старший майор госбезопасности Соколов мне не подчиняется, он улетел вместе с последней группой своих бойцов, передал мне копию своей докладной записки вам, устно доложил, что отработал по всем пунктам своей программы, и что он убывает в свое соединение. Задачу поставить на вооружение хотя бы одной бригады гранатометы Соколова до 19 июня я и мои подчиненные получили от генерала Жукова. Его мы и пригласили для проверки исполнения 15-го числа. 14 июня из-под Изюма была доставлена самоходная установка «Арт-штурм» последней модификации, из числа подбитых батальоном Осназ НКВД, специально выбирали ту, у которой не поврежден лоб корпуса. Задача оказалась довольно сложной, товарищ Сталин, большинство машин выгорели так, что восстановлению они не подлежат. А эта двигалась задним ходом и наскочила на кумулятивную мину, которая разворотила только кормовое отделение, правда так, что ее не восстановить. Тем не менее ее смогли вытащить и доставить в Москву. Вот результаты ее обстрела в лобовую проекцию, – генерал передал Сталину несколько листов и пачку фотографий.

– Почему так получилось, товарищ Воронов? Я ведь этот вопрос поднял еще в феврале! Более того, его поднял не я сам, а тот самый майор Соколов. Почему ГАУ и ваш штаб проинформировали меня неверно?

– Товарищ Сталин, немцы начали использовать эту технику на фронте 17 мая, а против бригады Соколова – 12-го. Не было у нас точных данных об этой машине. Майор Соколов начал работы совсем в другом направлении, ему требовалось уничтожить бронепоезд, который терроризировал его бригаду и население района. Артиллерия не годилась, вот он и переделал мину генерала Галицкого. Так как бронебойность у нее была недостаточная и дальность маленькая, то приспособил к ней ракетный двигатель, его бригада использовала реактивные снаряды для своих дрезин, с помощью которых они доставляли бомбы на железнодорожные мосты. И, видимо разобрав немецкий кумулятивный снаряд, увидел, что немцы используют медную воронку, для усиления пробивающей способности, и гексоген в качестве взрывчатки. Он же разработал формулу подсчета углов фокусировки, в зависимости от скорости горения взрывчатого вещества. Я затрудняюсь сказать: каким образом ему это удалось сделать, но факт, эта формула у него есть, и с его помощью мы изменили два выстрела к 76-мм орудию, доведя их пробиваемость до требуемой. Вот на шестой и восьмой фотографиях пробитие 80 мм брони «Арт-штурма» выстрелами 53-БП-350М и УБЛ-344М1. Расчетная и практическая пробиваемость этих снарядов 200 и 150 мм к нормали. То есть проблема закрыта, товарищ Сталин.

– Не вами, товарищ Воронов, а Соколовым, который готовился к усилению бронирования у немецких машин, в отличие от ведомства, которое вы возглавляете. У него, а не у вас, нашлись способы решить эту проблему. Насколько я припоминаю, вы были категорически против того, чтобы пехота самостоятельно боролась с танками, что это дело артиллерии. Вспомните про ПТР Рукавишникова! Именно вы добились снятия его с производства. Почему же вы не потребовали перевода Соколова в ваше ведомство?

– Он – не артиллерист, товарищ Сталин, он – диверсант. Из двадцати четырех изделий, которые он внедрял, по нашему ведомству проходят только пять изобретений, не считая боеприпасов к ним. Прошли испытания все пять изделий, но принято решение об использовании только четырех: трех гранатометов и двухстороннего приемника питающей ленты для пулемета Дегтярева. Его пистолет-пулемет для саперов и механиков-водителей излишне сложен в части используемых магазинов и имеет слишком высокую скорострельность в режиме непрерывного огня. Это хорошо для диверсантов, но приведет к повышенному расходу боеприпасов.

– Чем мотивировал Соколов такую скорострельность?

– Короткой дистанцией боя, когда требуется прижать противника к земле в достаточно большом секторе.

– А мне его автомат понравился, в руку хорошо ложится.

– Красноармейцы стволы быстро расстреляют.

– А сколько выстрелов он выдерживает?

– Десять тысяч в обычном режиме, и 2500 в непрерывном.

– А если убрать на части автоматов непрерывный режим? Как на АВТ.

– В этом случае по живучести он превзойдет ППШ. Но магазин очень дорогой.

– Но там же несколько магазинов, насколько я помню: двухрядный, четырехрядный и «немецкий», шнековый, по-моему. Для разведчиков и диверсантов будем выпускать отдельно, а танкисты много не стреляют, им попроще и подешевле, зато маленький и удобный.

– Я понял ваше предложение, товарищ Сталин. Тем более что себестоимость у него мизерная, везде штампованные детали и точечная сварка. Самое дорогое – это шнековый магазин, но у него самая большая емкость, и он очень удобен.

– В общем, вы считаете, что товарищ Соколов в вашем ведомстве не нужен? Я вас правильно понял?

– Я запрашивал его личное дело, полной выписки я не получил, но образования у него нет, даже военного училища не заканчивал. До войны ничем особенным себя не проявил, разве что служил преподавателем тактики и боевого применения в школе младшего командного состава погранвойск. По тому бою, который он провел под Изюмом, можно сказать, что он находится на своем месте.

Сталин хмыкнул. Он тоже настороженно относился к малоизвестному командиру, чей талант позволил за сутки решить абсолютно невыполнимую задачу по деблокаде Барвенковского выступа. И это у него не первый успешный бой с превосходящими силами противника. Пока из всех он выходил победителем. Указ о награждении его и Судоплатова Сталин пока не подписал.

– А что с остальными его изобретениями?

– Это целая серия мин направленного действия, это по части ГВИУ, часть из которых выпускались серийно для нужд НКВД, оригинальный радиовзрыватель на основе трофейной техники, а остальное по материально-техническому управлению, то, что касается экипировки. Я в эти вопросы не вникал, товарищ Сталин.

– Вот это – напрасно. Там для ваших разведчиков – сущий рай! Артиллерийская разведка у нас поставлена отвратительно, товарищ Воронов. Как показало первое летнее наступление, огневые точки противника после артподготовки оказались неподавленными практически на всех участках.

– Вы про Юго-Западный фронт?

– Да-да, про Харьковское наступление.

– Меня и моих людей туда маршал Тимошенко не пускал, говорил, что у него в команде артиллеристы лучше, которым он полностью доверяет. Он, видимо, забыл, кто ему под Выборгом дорогу прокладывал. После Финской наши взаимоотношения с ним значительно ухудшились. Я смог побывать там тогда, когда наступление пробуксовывать начало, товарищ Сталин. Вы лично меня туда с инспекцией направили. Докладная Соколова у меня есть, я взгляну на то, что он предлагает для разведки.

Объяснений Воронова и, главное, организованного им, быстрого принятия новых образцов техники на вооружение, вместе с попутным решением проблемы с кумулятивными снарядами для наиболее распространенных орудий в РККА, хватило, ведь бой у Изюма совершенно поменял ситуацию на советско-германском фронте. Генерал Клейст в Полтаве все еще разгадывал загадку: как русские, не имея войск на этом участке фронта, смогли остановить продвижение его дивизий. Ведь все немцами было сделано и решено правильно: они прорвали фронт, выбили противника за реку, авиаразведка показала, что впереди – чисто, они вышли на оперативный простор и должны были соединиться с 3-й танковой у Беляевки в тот день, и замкнуть проклятое кольцо. Времени и средств у Клейста хватало с избытком, чтобы встать в плотную оборону и не дать противнику вырваться из стальных тисков. Передовые части русских были основательно потрепаны в боях с малой частью шестой армии. Все русские резервы были брошены вперед, к Мерефе. Имевшейся у Тимошенко одной дивизии резерва было явно недостаточно для ликвидации его прорыва. Клейст ее разбил и захватил южную часть Изюма. И вдруг, в течение трех часов все полярно поменялось. Да, русские отошли от Харькова, но по-прежнему имеют плацдарм на правом берегу Северского Донца, а его армия понесла невосполнимые потери от неизвестного оружия и неизвестного противника. В прямое соприкосновение русские не вошли. Ни одного трупа. Как будто их оружием управлял «святой дух». Разведывательный батальон буквально снесен с дороги, а его остатки добиты плотным пулеметным огнем. Потери в танковых полках таковы, что на их пополнение требуется три-четыре месяца. Мотопехота, наступавшая от Барвенкова, подверглась такой же атаке, и опять никого в округе, ни одного русского солдата, ни одной стреляющей пушки. Противник есть, он огрызается, причем жестко, но его не видно. В этой ситуации и Паулюс отказался следовать к Беляевке до выяснения ситуации. План «Блау», так благоприятно развивающийся, благодаря тому, что русские сами бросились в наступление, не проведя глубинную разведку и не выявив сосредоточение двух больших группировок на Миус-фронте и на стыке Брянского и Юго-Западного, начал пробуксовывать. В последний момент русским удалось избежать окружения и полного уничтожения большей части войск ЮЗФ. Самым серьезным образом пострадало две из четырех танковых дивизий 1-й танковой армии. Причем основной удар пришелся именно на их танковые полки: 2-й и 4-й танковые полки 16-й и 13-й дивизий, соответственно. Потери техники в одном составили 85 процентов, а во втором – 68. Русские впервые массово применили кумулятивные снаряды и мины. Большинство машин выведены из строя безвозвратно. К этому стоит прибавить то обстоятельство, что еще три дивизии в апреле-мае были отведены во Францию по причине больших потерь и полного износа техники в период зимней кампании. Наступление на Кавказ, как это планировалось, находилось под угрозой срыва. Но русские еще не догадывались, что в районе Белгорода сосредоточен основной танковый кулак: семь дивизий. К сожалению, и они оказались не готовы к наступлению в таких условиях. Их требовалось защитить от новых русских снарядов, которые предстояло еще добыть! А само поле боя уже находилось под русским контролем, которые на удивление быстро утащили к себе в тыл все подбитые машины. (Это Воронов распорядился, а новый командующий Южфронтом генерал Антонов выполнил это поручение и убрал за реку все поврежденные немецкие машины.) Опросив участников сражения, вместе с прибывшими из Рейха специалистами, генерал Клейст распорядился устанавливать противокумулятивные экраны на всю оставшуюся технику. Такие же приказы были изданы и в остальных трех танковых армиях. Промышленность Германии в срочном порядке переделывала чертежи и начала выпуск таковых для всей бронетехники.

Такие же приготовления шли и на нашей стороне фронта: шла замена стволов в противотанковых дивизионах, проходили обучение гранатометчики и командиры отделений. К сожалению, эта учеба не коснулась старшего командного и начальствующего состава, что сыграло свою отрицательную роль уже в начале июня.

Дело в том, что разведка доложила о сосредоточении крупных сил противника в районе Нелидовского коридора. По уточненным данным с обеих сторон коридора противник сосредоточил четыре танковых дивизии, с суммарной численностью танков в 341 штуку, и 10 пехотных дивизий. Курировал Западное направление генерал армии Жуков, который, недолго думая, передал первую сформированную дивизию нового штата своему другу генерал-полковнику Коневу. Дивизию мы готовили для боев в степной зоне, а ее в лес сунули! И, хотя противотанкисты сработали, и достаточно неплохо, на потери от «дружественного огня» все обратили внимание. Короче, не успел я прилететь домой, как меня высвистали обратно, причем по линии ЦШПД, так как в районе Холм-Жирковского выступа действовали не только армейские части, но и существовал целый партизанский район, в составе которого действовали партизанские дивизии «Дедушка», имени Лазо, «Феликс Дзержинский» и еще несколько крупных и мелких отрядов. Выстрелом из гранатомета был тяжело ранен Феоктист Деменков и, страшно подумать, секретарь Смоленского обкома Пайтеров. Оба находились позади гранатометчика. Одному в живот попал задний пыж вышибного патрона, а второго буквально раздело этим же выстрелом, сожгло волосы, разорвало плащ, рубашку и прочая, прочая, прочая. Обидно было выслушивать нарекания, я же не могу им сказать о том, что в той истории, которую я знаю, в результате этой операции немцами были разбиты части 39-й, частично 22-й армий и 11-й кавалерийский корпус. Отмечались и более серьезные случаи со смертельными исходами. Все они происходили именно в лесистой местности, лишь несколько из них случились в поле. В одном из них, в чистом поле, пострадал еще один крупный начальник генерал-майор Березин из 41-й армии. Тяжелая контузия: открыл огонь из гранатомета, находясь в блиндаже, в момент, когда немецкие танки прорвались к его командному пункту. Полностью закрыть «коридор» немцам пока не удалось, но сил и средств у них хватает, и с юга к городу Белый подошла еще одна танковая дивизия.

– В общем, Сергей Петрович, целая партизанская дивизия осталась без командования: командир ранен и находится с апреля в госпитале, комиссара только что вывезли. Требуется помощь, вопрос согласован с Верховным и вашим руководством. Правда, аэродрома там нет, да и люфтваффе свирепствует, – сказал Пономаренко.

– Откуда у них гранатометы?

– Достоверных сведений об этом нет. Командование фронтом для усиления флангов ввело туда 256-ю дивизию, переформированную по новым штатам.

– Там же откатных почти нет?

– Я, к сожалению, что бы то ни было сказать по этому поводу не могу. В армии и нами развернуто движение по внедрению новых типов вооружения, так как очень хвалили ваш опыт таких диверсий на железных и шоссейных дорогах. Возможно, что оружие попало со складов фронта. Так как те отряды, которые находятся в том районе, полностью подчинены армии и фронту.

Я позвонил по ВЧ Судоплатову, выпросил у него батальон Осназ и выехал с ними в Калинин. Там выяснилось, что гранатометы передали со складов фронта, как только выяснилось, что противник вводит на обоих направлениях большое число танков. Какие были, такие и выдали. Никто никаких занятий с бойцами не проводил. В самой 256-й дивизии несчастных случаев только один, зато с участием командира дивизии и пострадали сотрудники его штаба. Так как снабжение этой группы войск было довольно сложным и скупым, Конев лично приказал снабженцам как можно скорее передать туда новое вооружение. Я попросил его связать меня с Жуковым. Ну, а с «генералом» НКВД мало кто спорит, связь мне предоставили. Так как мы лично знакомы, я в нескольких словах обрисовал картину. На той стороне трубка просто раскалилась, когда меня попросили передать ее обратно Коневу. В общем, Жуков приказал устроить всему командованию фронтом учения с боевой стрельбой по реальному противнику. Показать, как действовать и для чего применять эти три вида совершенно разного оружия.

Ночью выдвинулись в сторону города Белый. Обползали там все, что можно было успеть до рассвета. Немцы держали оборону там давно и прочно. Силами 246-й пехотной дивизии возвели солидные заграждения в несколько рубежей. Да, как я уже писал, к ним еще и танковая дивизия прибавилась. Батальон мы вооружили всеми тремя видами гранатометов, он был разбит на боевые группы по пять человек: пулеметчик со вторым номером, гранатометчик, его второй номер и снайпер. А я в качестве гида-переводчика для командования Калининским фронтом на НП 135-го стрелковой дивизии. В 600 метрах от нас позиции немецкого 404-го пехотного полка. Давно здесь сидят, и, судя по запахам с нейтралки, довольно успешно. Первыми вступают в дело гранатометчики с РПГ-16, носок гранат которых залит горючей смесью, специально для стрельбы по фронтальным амбразурам.

Самому любопытному из немцев досталась первая граната. Они обиделись и начали отвечать из всех видов оружия. Под шумок ребята 2-й бригады сделали еще двенадцать выстрелов и снайпера поработали. Немцы поняли, что ошиблись с тактикой, замолчали, изготовив минометчиков и наблюдателей. Затем число наблюдателей резко убавилось, как и количество средств наблюдения. Снайперов в батальоне много, и квалификация у них высокая. Немцы обиделись и попросили соседей разобраться с нахальным 920-м полком. После короткой артподготовки в атаку пошли танки. Минные поля, о которых очень уверенно говорил командир 135-й, оказались уже снятыми немцами, ибо ничто не вечно под Луной. Но 24 танка мы остановили, подпустив их ближе 150 метров, чтобы вытащить, возможности не имелось. А высланные тягачи, которые они направили больше по привычке, чем по надобности, обездвижили за 150 метров до объектов эвакуации. Прикол состоял в том, что артиллерийская разведка немцев работала лучше нашей. Они подавили противотанковый дивизион 920-го полка прямо на позициях, в момент их артподготовки. Вот этому нашим «богам войны» стоит поучиться. Наши гранатометчики сидели на собственных позициях, изредка используя траншеи стрелкового полка. Только там, где было удобнее. Они под обстрел не попали. В результате основной урон немцам нанесли откатные гранатометы, когда немцам уже казалось, что у них полное преимущество и их не остановить: батареи подавлены, полк едва отстреливается из-за плотного огня танков, до прорыва 150 метров. Это момент чисто психологический, кажется, что все позади, и внимание снижается. А вдруг – хренак, и пожар в боевом отделении, горят боеприпасы.

Так как пехоту мои не отсекали, то она оказалась одна в поле на расстоянии ста метров от окопов сильно озлобившегося противника. Столько времени, больше полугода, сидели мирно и смирно, а тут соседи незаметно все мины уволокли! К этому времени мои бойцы сменили ПИАТы на РПГ-7, и тактические группы двинулись вперед, заходя во фланги атакующей пехоты, и, когда ударили их фланкирующие пулеметы, то весьма опытные и обстрелянные солдаты вермахта тут же повалились на землю и начали расползаться. Атака сорвана. Кто-то из командного состава батальонов уловил этот момент быстрее и тоньше полкового начальства, которое было придавлено огромным количеством звезд и лампасов, и поднял второй батальон в атаку. Немцы панике не поддались, остались лежать, надеясь на двадцать станковых MG-34, которые находились у них за спиной. Но бруствер не преграда для кумулятивной струи. Надобность попадать точно в амбразуру отсутствует, под пулемет, и вгонять землю, камешки и щепки в грудь и живот номеров, заодно перебивая треноги станка. Уловив, что огневая поддержка накрылась медным тазом, немцы рванули назад к своим окопам, а мы сопровождали их фланкирующим огнем.

Первую линию обороны 920-й полк взял с минимальными потерями. Там отбили несколько атак, пока саперы готовили проходы в заграждениях. А я объяснял командующему и всем присутствующим:

– В принципе, командир 2-го батальона допустил ошибку, рано он поднял людей, но это – стандартная ошибка нашей пехоты. Ее ждали немцы, ну и мои люди были тоже готовы к тому, что она последует. Этим он вынудил немцев раскрыть полностью позиции станковых пулеметов и подставить их под удар. В дивизии новой комплектации подразделения выстроены не так, как в старой дивизии. Тактика действий строится вокруг гранатомета, у которого есть четыре основных выстрела: кумулятивно-зажигательный, кумулятивный, тандемный кумулятивный и осколочно-фугасный. В данном бою мы применяли три из них, танки противника экранов не имели, тандемные гранаты не понадобились. Гранатомет требуется защищать, поэтому в боевую тактическую группу мы поставили пулеметчиков с новой модификацией пулемета Дегтярева, с ленточным питанием, и снайпера. Особая роль теперь принадлежит управлению в бою. Командиры взводов имеют радиостанции и штатного радиста, сигнальный пистолет и запас ракет. Вторые номера в группе ведут наблюдение не только за противником, но и за сигналами командира взвода, роты и батальона. Как вы все видели, наступление подразделения строем фронта не ведут. Батальон переместился по ложбинам и кустам, вышел во фланг противнику и подавил его огонь, пока 920-й полк преодолевал открытое пространство.

– Кем и где служили до войны, товарищ старший майор? – спросил генерал-полковник Конев.

– Преподавал тактику в школе младшего командного состава погранокруга.

– Заметно, значит, от границы сюда топаешь?

– Нет, я, как принял свой первый бой под Гродно, так до сих пор его там и веду. Здесь я в командировке, а моя бригада воюет под Гродно, в тех местах, где наша школа располагалась. Отступать мы не привычные, наше дело – граница.

Командующий фронтом помолчал, ответить было нечего, потом спросил:

– Белый сегодня возьмем?

– Если у артиллерии снарядов хватит, чтобы подавить артиллерию противника, и саперы успеют сделать проходы, то к вечеру будем на его окраинах, а там покажем, как проводить штурм наспункта. Тоже есть отличия в тактике действий.

Но дело пошло даже быстрее, так как командующий подтянул сюда гвардейские минометы. Подействовала накачка со стороны Жукова, да и лично убедился, что используемые калибры недостаточны, чтобы пробить оборону противника. Нанести повреждения немецким блиндажам и дзотам 76-мм артиллерийский полк дивизии просто не мог. Они были построены с расчетом на 210 мм. В трех местах у немцев существовали фланкирующие доты, причем бетонные. Укрепились они здесь очень неплохо! Но так как успех наметился, то Конев начал наращивать силы. Он перебросил сюда 937-й полк и 334-ю разведроту из 256-й дивизии. Той самой дивизии, которая укомплектована по новому штату. Командование осталось на наблюдательном пункте 135-й дивизии, а мне пришлось выдвигаться вперед, чтобы осмотреть местность. Взяли мы высоту 209,0. Оттуда до города всего четыре с половиной километра. В городе три церквушки, с наблюдательными пунктами на них. Основная оборонительная линия начинается в полутора километрах от этого места. Справа деревня Черепы, затем Карелова и главная наша цель: шоссе. Грунтовое, разбитое, но именно оно дает немцам возможность держать этот город.

Когда-то здесь был лес, но он снесен артогнем, спилен на дрова и на накаты для блиндажей. Место совсем неуютное. Под высотой – болотце, за ним немецкая траншея. У Скворцова – опорный пункт. Там в рощице еще танки. На современных картах этих населенных пунктов, скорее всего, просто нет. От них одни трубы остались. Посовещавшись с комбатом Прохоровым, решаем выдвигаться вперед-вправо, используя зеленку, чтобы подобраться к Черепам. Они возле речушки: Вишенки, за ней поля, там немцы могут использовать танки. Быстро выдвинувшись вперед, разобрались с двумя дзотами. Я наблюдал за их действиями с высотки. Речушка маленькая совсем, но коварная, берега топкие. Так как маневренные группы довольно быстро продвигались вперед, нам «решили помочь», подняв два полка в атаку, но они же видны с двух проклятых церквушек, одна стояла прямо у шоссе в Будино, ну а вторая – Петропавловская, это уже в самом Белом. Немецкая артиллерия с ходу открыла огонь по высоте и по атакующим цепям пехоты. Использовали старую добрую шрапнель. Бойцам пришлось залечь, а артиллеристам заняться дуэлью. Но под шумок осназовцы успели захватить и церковь, и мельницу в Будино, и перерезать шоссе на Духовщину. Продвинулся батальон всего ничего, на три километра, но больше дорог здесь не было, поэтому гарнизон немцев попал в тактическое окружение, подвоз чего бы то ни было шел именно по этой дороге.

Конев, услышав мой рапорт, приказал 937-му полку, невзирая на продолжающийся обстрел, выдвигаться в Дугино, а 634-й полк развернул и тот взял деревню Сверкуны. До самого вечера немцы контратаковали с двух сторон, но 937-й полк успешно отражал все их атаки, тогда как я вывел своих обратно на высоту 209.0, и мы занялись опорным пунктом у Скворцово. Сам опорный пункт был направлен на населенный пункт Мокрый Луг, со стороны которого Скворцово пытались взять с января месяца. Бои там шли жуткие. Читал когда-то воспоминания о них. Батальон атаковал опорник с его левого фланга, со стороны оврага, образованного ручьем Чернышка. В общем, к большому неудовольствию командующего, мы к Белому не пошли, а начали расширять свой прорыв, продвигаясь по берегам Чернышки и взяв еще один опорный пункт, бывшую деревню Асташутино. Затем осназовцы лесом вышли к кирпичному заводу, взяв под наблюдение еще одну колокольню церкви Петра и Павла.

Немцы предприняли несколько атак в сторону Скворцово, но безрезультатно, так как туда сразу выдвинулись части 179-й стрелковой дивизии полковника Сазонова. Восточная часть города, с переменным успехом, была в руках наших, а вот за западную шли настоящие сражения. Но признаки потери управления уже были налицо: часть войск и их порядки были перемешаны. Немцы атакуют уже два месяца, точнее, ведут активную оборону, часто атакуют и контратакуют. Церковь Петра и Павла переходит из рук в руки, вопросы снабжения войск практически отданы самим подразделениям. Именно поэтому я расширял прорыв, отчетливо понимая, что Конев в этом случае сможет ввести в него больше разрозненных частей.

Этот городишко, Белый, сыграл очень важную роль в разгроме Ярцевской группировки наших войск в октябре 1941 года. Местность здесь болотистая, но немцы сумели преодолеть ее двумя танковыми группами. Сейчас лето, вторая танковая дивизия сидит здесь с момента нашего зимнего наступления, да и пехотная дивизия успела здесь обжиться. Как только стемнело, маневренные группы начали выдвигаться к берегу Обши. Река прорыла здесь довольно глубокий след: весной она гораздо шире и глубже. Как только запахло кострами и ужином, нанесли удар по колокольне, и начали штурм пятьюдесятью восемью штурмовыми группами с двух направлений, особое внимание уделяя 2-й танковой, технику которой немцы заботливо спрятали в капониры. Взяли опорный пункт Желтые Пески, церковь и райсовет. На площади бойцы подбили 12 танков. Они меж домов отстаивались. Сильный бой в районе кладбища, и слышно, что 937-й отражает сильную атаку с трех сторон. Прибытие еще двух полков: 238-го и 298-го, точнее того, что от них осталось, отвлекло немцев, и Осназ вышел к Струево и атаковал его с тыла. После этого активизировалась 39-я армия, это уже с восточной стороны, так как немцы были вынуждены снимать оттуда части, чтобы попытаться заткнуть дыры на западе. К часу ночи все затихло, и меня вызвали на НП 135-й дивизии.

Пока мы здесь обеспечивали частный успех, резко ухудшилась обстановка под Монино и у Оленина, где немцам удалось вклиниться в нашу оборону. Один из полков 256-й дивизии Конев снял там. Сам Конев отсутствовал, а на НП активно обсуждали наш ПИАТ, даже притащили туда его и ампуломет образца 1941 года. Они похожи, только у нас калибр меньше: 82 мм против 125, ствол короче, и присутствует подствольный магазин на 5 патронов 12-го калибра. По дальности наш уступает, но позволяет вести стрельбу с сошек и с плеча, так как двигатель срабатывает не в канале ствола, а в трех-пяти метрах от среза, поэтому отдача много меньше, но принцип похож, если не учитывать, что наш нарезов не имеет и стреляет оперенной гранатой. Скорострельность выше, но навесную стрельбу он вести не может, отсутствуют соответствующие прицелы. Так как двигатель работает довольно долго, то 500 метров для него вполне достижимы, но точность падает настолько, что попасть куда-либо проблематично. Из-за маленькой скорости полета гранаты можно сказать, что никакой настильности у него нет. Чуть лучше, чем у камня. Противотанковая мина ФБМ-125 еще не изобретена, точнее, не поступила в войска, поэтому ампуломет, как противотанковый, используется только с ампулами КС, то есть как ампульный огнемет. В принципе, оба оружия могут существовать параллельно, каждый в своем калибре и для своих нужд. Наш – противотанковый и штурмовой пехотный гранатомет, два типа гранат, зажигательной и агитационной гранат у него нет. Гранаты без двигателя для него не годятся, так как ствол короткий, чтобы быстрее заряжать, особенно лежа. Так как вопрос задал бывший корпусной комиссар, успешно прошедший переаттестацию, одним из первых, генерал-лейтенант Леонов (это было самое высокое звание, которое получили после переаттестации политработники в РККА), опыта ему было не занимать, он из 22-й армии, которая занимала Полоцкий укрепрайон, где впервые враг был остановлен и измотан, то я подробно объяснил ему, что, увы, для его нужд этот гранатомет неприменим. Ампуломет, со всеми его недостатками и достоинствами, подходит больше.

– У нас такого не было, достаточно интересная конструкция, жаль, что дульнозарядный, зато калибр большой. Наш при штурмах использовать можно, но слишком мощная осколочная граната ограничивает его в применении, только из-за укрытий. И желательно по целям не ближе ста метров. У гранаты мощность такая, что бортовую броню «тройки» проламывает. 400 граммов – вес заряда. Первые мы из неукомплектованных и поврежденных минометов сделали, поэтому и калибр такой.

– Понятно-понятно, но это я так, мимоходом. Тут вас дважды Москва вызывала. Я им сообщил, что вы подошли. Подождите, прямой связи нет, так что подождать придется. Судя по всему, ваш батальон отводить придется. Неприятности у нас на северном фасе прохода. Жмет Модель, спасу нет, невзирая на потери.

– Они меняются, но отдых требуется и пополнение боезапаса.

– Отдых не гарантирую, отдохнут на марше, их машины мы ближе перегнали. А то, что устали, так устали все. Так где воевать лучше? Там, у вас под Гродно, или здесь?

– Там дороги лучше…

– Я понял, что вы хотели этим сказать, но Холм-Жирковская группировка сейчас притянула на себя 11 немецких дивизий, большую часть 9-й армии.

На связь вышел Жуков, который отменил приказ ЦШПД принять командование дивизией «Дедушка». Приказал Леонову обеспечить мой вылет в Москву. Видать, наш успех под Белым – это пиррова победа. Когда прибыл подполковник Прохоров, и ему ставили задачу на марш, стало понятно, что шоссе Белый – Нелидово перерезано противником. Немцы расплатились той же валютой, обрезав нам единственную дорогу.

Так как обеспечить самолет оказалось невозможным, да и не привык я беспокоиться за собственную шкуру, когда дела разворачиваются не самым лучшим образом, то выехал на северо-запад района вместе с батальоном Прохорова. Но направление я выбрал иное, чем предписано в приказе. Немцы тогда здорово развели наше командование: ведя демонстративное наступление на совхоз Монино и станцию Нелидово, они проселочной дорогой, воспользовавшись отсутствием дождей, взяв Мирное, повернули налево и, через Большое Степаново и Репнево, вышли на Ивановку, обойдя все наши основные позиции, ведь «немец наших лесов боится!», и вышли к Белому, разрезав коммуникации и создав второе кольцо окружения. Вторую танковую мы остановили, но первая сейчас идет по этой дороге. Поэтому, едва покинув город, перестраиваемся и принимаем вправо, на Пушкари, к Нестерову. К речушке с красивым названием Льбя. Оборона на реке Береза под Оленино еще держится, и создаем там огневой мешок. Связи опять нет, только с Судоплатовым, но это и даже проще. В Нестерово немцев не оказалось, стоят части 11-го кавкорпуса на отдыхе. Подняли их по тревоге, приказал готовить позиции. А сами двинулись по дороге на север. Ивановка. Здесь сходится несколько дорог, войск нет, только партизанский отряд. Они спят, все прекрасно, охранения нет. А в паре километрах от них, в селе Мята, оказалась голова немецкой колонны. Они тихонько подошли, никаких «Матка, курка, яйка». Желтый знак «умножить» на борту, все сходится. Батальон занялся дорогой, а я – добычей боеприпасов и связью с командованием. Поздновато, конечно, решаю задачи снабжения, но небольшой запас времени все-таки есть. Да и «мосты наведены» с командованием 256-й дивизии. Так что погнал машины обратно в Белый.

Нас, оказывается, ждали под Шумилами, но выяснив, что «мы медведя поймали, только притащить его не можем», направили нам в помощь 93-ю отдельную танковую бригаду, которая до этого помогала брать Белый. Выделили не всю бригаду, а только ее второй батальон: 3 КВ-1С, 7 Т-34 сталинградского завода и 12 Т-60, три из которых были без башен и имели установки М8-24 с одним боекомплектом на рельсах. Заряжающих машин не было. Остальное они «оставили» в Белом, в виде металлолома. Я их остановил в Нестерове, уж очень они шумели, а лес – тишину любит. Батальон Осназ «растворился в лесах» между Ивановкой и Нестерово. Мин почти не было, кроме четырех машин, с боезапасом для РПГ и стрелкового оружия, не было ничего. Только носимый боезапас, на полчаса хорошего боя. С рассветом мы пустили немцев в местные леса. Шли они осторожно, впереди – толковая разведка, затем разведбат, с шестью «штугами» и несколькими буксируемыми РАК-40, затем следовал 2-й танковый полк, да еще и вперемешку с инженерными и артиллерийскими подразделениями. Между Ивановкой и открытой местностью у Нестерова около восьми километров. Дорога эта носила название «большак Белый-Оленино». Вот только попали они на него с бокового ответвления. Они еще не успели тронуться, как в небе появились «мессершмитты». Бомбардировщиков не было, они пытались пробить линию фронта у Сидорова и Спас-березы. Майор Мельников, командир 212-й ОТБР, на своих картах имел расстановку сил, по которым выходило, что справа от нас – довольно крупные силы РККА, расположенные в густонаселенном районе Никольщины. Но ни на его станцию, ни на нашу никто никаких сообщений не присылал. У него в десяти машинах – сорок кумулятивных снарядов. Это его дневная норма расхода: по четыре на орудие, больше он права не имеет их даже получить. В эфире тихо, только из Белого поинтересовались, дошел ли до нас 212-й батальон. Я отправил РДО в два адреса: Судоплатову и Леонову, который по-прежнему сидел в Белом, что противник, силами до танкового полка, движется по лесной дороге от Маяков на Нестерово. Пехоты и артиллерии не имеем, мин нет, машины со склада так и не пришли. Задействовали конников 11-го корпуса как пехоту для охранения танков. Сразу ответа не получил. Зато от передовой группы поступило сообщение, что от Мяты в сторону Ивановки выдвинулось 16 автомашин без пехоты, скорее всего, везут бензин.

– 26-й – «тридцать первому»! Не пропускать, после атаки отходить в сторону основных позиций.

– Принято, атакуем.

Бой начался на северном фасе, вне прямой видимости. Сразу запылали подожженные немцами деревни: Ивановка, Крапивна, Башиловка. Разгорелся артиллерийский бой справа от шоссе в районе хуторов Шлеино. Нас там кто-то поддерживал. Колонна немцев увеличила ход и сузила ширину разведки, подтянув цепи пехоты к большаку. Между Башиловкой и Котлова небольшой участок дороги, где она чуть ниже основной местности: справа и слева невысокие песчаные откосы. Головной T-IV получил гранату в лоб, а остальные семь танков обстреляли сверху из откатных ПИАТов. Две мангруппы осназовцев пропустили через себя немецкие дозоры и сумели подобраться к шоссе. Теперь ноги в руки и отходят, благо что лес густой и болотистый, и артиллерией еще не прорежен. А впереди у немцев прямая дорога, длиной полтора километра. У них шесть «штугов» и батальон пехоты. Пехота опытная, рассредоточилась и ведет наступление, используя фронт в шестьсот метров. А танкам деваться некуда, только по шоссе. И только вперед. Сзади дорога уже перекрыта горящими машинами. Впереди спасительное свободное пространство, но, как только первый «штуг» достигает его, так он загорается. Гранатометчики своего шанса не упустили. Шквальный огонь открывает немецкая пехота, но попадает под фланговый обстрел из пулеметов. Гранатометчик прикрыт. Огонь – кинжальный. Ребята у подполковника Прохорова тренированные, это вам не первогодки, а диверсанты. Но немцев много, много больше, чем осназовцев. Им приходится отходить, так как основная позиция батальона находится еще далеко отсюда. Немцы тоже на открытую позицию не выходят, залегают в паре километров от наших позиций на опушке леса. Как только к ним из леса вышло еще около батальона пехоты, втянувшись в «кишку» просеки, шириной около 150 метров и покрытой неплохим подлеском, так наши наблюдатели дали команду Т-60-м нанести удар эРэСами и ШВАКами. Продвижение немецкого полка мы остановили. Они занялись расчисткой дорог, чему постоянно мешали мангруппы. Они растащили немецкое охранение, увлекая его за собой. А оставшиеся снайперы и гранатометчики работали по живой силе и технике противника. К сожалению, не без потерь. Немцы – они тоже не лыком шиты, да и жить хотели. К середине дня 41-я армия смогла опрокинуть 1-й танковый полк 1-й танковой дивизии, и над остатками второго полка резко замаячила тень окружения, и они начали отход с тех позиций, на которых пытались закрепиться. Батальону Прохорова это противостояние стоило 27 человек, раненными и убитыми в этом тяжелейшем маневренном бою, больше, чем при штурме города.

Бой еще не был закончен, когда возле меня появился майор ВВС в старом латаном, еще довоенном, реглане. Подал пакет с приказом вывезти меня в Андреаполь. Такой приказ поступал еще ночью, но тогда никакого самолета не было.

– Не сейчас, майор. Сядь, посиди, чайку попей.

– Да не хочу я чая, я с ночи вас ищу, у меня приказ Громова доставить вас в Андреаполь. Здесь же пока тихо. Мне сказали: во что бы то ни стало.

– Садись, пей чай! Не приставай, майор, не время.

– Но, товарищ старший майор, это приказ Ставки.

– Майор, ты просто не понимаешь: что сейчас происходит. Мне сейчас никто не указ. Удержим Нестерово – полетим, а не удержим, так и лететь незачем. Сам можешь улетать, потом прилетишь.

Он так и таскался за мной, чуть прихрамывая на правую ногу. Наконец через Беганьщину прибыла колонна автомашин с пехотой и нашими боеприпасами: «мессершмитт» уложил бомбу пятиметровый мостик через речку Хвошню и отрезал нас от складов и помощи. И таких мостиков много, и за ними немцы специально «охотятся». Пришлось колонне объезжать и давать крюк километров в тридцать. А дороги здесь, сами понимаете, не блещут. Вот и задержались.