Время для звезд Хайнлайн Роберт

Глава 4

Это был именно космический корабль, из тех, что строятся на орбите, не какая-нибудь ракета. Ни грохота, ни пламени – похоже, двигателем ему служил святой дух, а топливом – чистота помыслов.

Впрочем, когда тебя собираются прессовать такой массой, не до подробностей. Скафандр астронавта при нормальной силе тяжести – это вам не трико, хорошо, что я к нему уже приспособился.

Корабль приземлился в точности там, где я только что стоял, и занял до неприличия большую часть пастбища. Возник огромный темный силуэт.

С мягким шипением опустился второй корабль.

У первого открылся люк. Хлынул свет, из шлюза выскользнули две тени и припустили бегом. Одна двигалась изящно, как кошка, другую явно стеснял скафандр. Что ни говори, дурацкий вид у человека в скафандре. Росту у этого было от силы футов пять, и походил он на пряничного мальчика из сказки.

Что в скафандре мешает, так это узкий сектор обзора. Наблюдая за силуэтами, я не заметил, как открылась дверь второго корабля. Первая фигура остановилась, поджидая вторую, в скафандре и вдруг упала. Раздался вздох: «Ииииох!» – и тяжкий удар.

Вскрик боли ни с чем не спутаешь. Я спотыкающейся рысцой подбежал к ним, наклонился, пытаясь рассмотреть, и навел прожектор шлема на лежащего…

…пучеглазого инопланетного монстра…

Стыдно, но это была моя первая мысль. Я глазам не поверил и ущипнул бы себя, если бы скафандр позволил.

Непредвзятый разум (а мой таковым не был) заметил бы, что этот монстр довольно симпатичен. Невелик, мне по пояс, элегантен – но грация не девичья, а скорее как у леопарда, хотя и это сравнение хромает. Я не мог понять, на кого он вообще похож. Никаких ассоциаций.

Но он был явно нездоров. Трясся, как перепуганный кролик. Широко открывал глаза – огромные, но мутные, тусклые, словно закрытые мигательной перепонкой. И то, что должно быть его ртом…

Больше я ничего не увидел. Что-то шарахнуло меня по хребту, точно между баллонами.

Я очнулся на голом полу. Вверху был потолок. Не сразу собрался с мыслями, а собравшись, обалдел. Что за бредни?! Я выгуливал Оскара… потом приземлился космический корабль… и этот пучеглазый…

Заметив, что Оскара на мне нет, я рывком принял сидячую позу.

– Эй! – окликнул тонкий голосок. – Привет!

Я дернул головой. На полу, откинувшись на стену, сидел пацан лет десяти. Он… Или не он? Мальчишки, как правило, не нянчатся с тряпичными куклами. Это дитя в том возрасте, когда разница между мальчишкой и девчонкой не очень бросается в глаза.

Дитя было одето в рубашку, шорты и грязные теннисные туфли. Да и острижено коротко, так что я мог ориентироваться только на тряпичную куклу.

– И тебе привет, – сказал я. – Как дела?

– Пытаюсь выжить. Насчет тебя – не знаю.

– Что-что?

– Выживаю. Дышу. Берегу силы. Больше здесь пока нечего делать, нас заперли.

Я огляделся. Комната примерно десяти футов шириной, с четырьмя стенками, но не прямоугольная, а этаким клином, и никаких вещей, кроме тех, что на нас. Двери я не заметил – выйти некуда.

– Кто запер?

– Да они, космические пираты. И этот…

– Космические пираты? Не говори глупостей.

Ребенок пожал плечами:

– Просто я их так называю. Только их лучше не считать глупыми, если хочешь выжить. Ты «Майский жук»?

– От жука слышу.

Космические пираты, подумать только! И так выбит из колеи, а тут еще эта чушь… Где Оскар? Где я сам?

– Да я не про того жука. «Майский жук» – позывной. А я «Чибис». Понятно?

Ага, понятно. Дружище Кип, ноги в руки – и к психиатру… Дойди потихоньку до ближайшей больницы и сдайся. Когда собранная тобой схема прикидывается тощей девчонкой с тряпичной куклой, это значит, что ты свихнулся. Впереди мокрые обертывания, транквилизаторы и никаких развлечений. Доигрался.

– Ты «Чибис»?

– Да, так меня называют. Но я не обижаюсь. Понимаешь, слышу я в эфире «„Майский жук“ – „Чибису“, прием» – и думаю: наверное, папа меня разыскал и поднял тревогу. Чтобы кто-нибудь помог мне приземлиться. Но если ты не «Майский жук», ты ничего знать не можешь. Ты кто?

– Постой, я и есть «Майский жук». То есть это мой позывной. А вообще-то, я Клиффорд Рассел, можно просто Кип.

– Приятно познакомиться, Кип.

– Взаимно, Чибис. Слушай, а ты мальчик или девочка?

Эк она вспыхнула!

– Ты мне за это ответишь! Конечно, для своего возраста я невысокая, но мне уже одиннадцать, скоро будет двенадцать. И нечего грубить. Лет через пять будешь умолять, чтобы станцевала с тобой хоть разок.

В тот момент я предпочел бы танцевать с табуреткой, но не стал спорить.

– Ну извини, Чибис. Я еще в себя не пришел. Ты хочешь сказать, что была в том первом корабле?

Кажется, она опять обиделась.

– Вообще-то, я его вела.

…Снотворное, психоанализ… А ведь я еще так молод…

– Ты – пилотировала космический корабль?!

– А кто, по-твоему, Мамми, что ли? Она бы с рычагами не справилась. Сидела рядом и подсказывала. Но если думаешь, что это так просто, то ошибаешься. Раньше я летала только на «сессне» с папой под боком и никогда сама не приземлялась. И у меня получилось! А ведь на посадку ты заводил неважно. Что же они сделали с Мамми?

– С кем?

– Ты не знаешь? Боже мой!

– Минуточку, Чибис. Давай настроимся на одну частоту. Допустим, я «Майский жук». Допустим, вел тебя на посадку, – и если думаешь, что я каждый день слышу голоса из ниоткуда, требующие срочной посадки, то ты тоже ошибаешься. Так вот, приземлился корабль, за ним другой, в первом открылся люк и выпрыгнул типчик в скафандре…

– Это была я.

– …потом кто-то еще выскочил…

– Мамми.

– Однако далеко она не ушла. Вскрикнула и свалилась. Я подошел посмотреть, в чем дело, и кто-то меня вырубил. Дальше – твои слова: «Эй, привет!»

Я сомневался, говорить ли ей, что все наблюдаемое и ощущаемое, вплоть до нее самой, возможно, глюки от морфина. Должно быть, на самом деле я лежу в больнице с загипсованным позвоночником.

Чибис задумчиво кивнула:

– Наверное, попали слабым зарядом. Иначе бы тебя здесь не было. Ну что ж, раз ты схвачен и я схвачена, то почти наверняка поймали и ее. Боже мой! Надеюсь, ей не очень досталось.

– Судя по виду, она умирала.

– Судя по виду, возможно, она умирала, – поправила Чибис. – Сослагательное наклонение. Я сильно сомневаюсь. Мамми очень трудно убить, да они и не стали бы, разве что в безвыходной ситуации. Она нужна им живой.

– Почему? И почему ты называешь ее Мамми?

– Кип, не все сразу. Она Мамми, потому что… ну, потому что это так и есть. Познакомишься с ней – сам поймешь. А почему не убили бы – да потому, что как заложник она ценнее, чем как труп. По этой же причине и меня здесь держат. Хотя она гораздо ценнее, чем я, – меня бы списали не моргнув глазом, начни я дергаться. Да и тебя тоже. Но раз ты говоришь, что она была жива, значит ее поймали и заперли. Может быть, прямо здесь, за стенкой. Знаешь, мне даже полегчало.

Мне – нисколько.

– Ладно, а где мы вообще?

Чибис взглянула на часики с Микки-Маусом, нахмурила лоб и произнесла:

– На полпути к Луне, по-моему.

– Чего-чего?!

– Ну, точно я не могу сказать. Но разумно предположить, что они решили вернуться на свою ближайшую базу. Именно оттуда мы с Мамми пытались сбежать.

– Хочешь сказать, что мы на корабле?

– Либо на том, который я украла, либо на втором. А где же еще ты мог оказаться?

– В психушке.

Она сделала большие глаза, потом ухмыльнулась:

– А с чего бы, Кип? Неужто у тебя такая слабая связь с реальностью?

– Теперь я ни в чем не уверен. Космические пираты, инопланетные мамочки…

Она нахмурилась и погрызла ноготь большого пальца.

– Пожалуй, и впрямь все это способно сбить с толку. Но ты верь себе. Я вот никогда не теряю связи с реальностью, можешь не сомневаться. Видишь ли, я гений.

Это была не похвальба, а констатация факта, и мне почему-то не захотелось оспаривать заявление, хоть оно и прозвучало из уст тощего ребенка с тряпичной куклой в руках.

Однако я не понимал, какой нам прок от этой гениальности.

– Космические пираты… хм… – продолжала Чибис. – Дело не в названии. Они действуют по-бандитски, орудуют в космосе – как еще их назовешь? Что же касается Мамми… подожди, пока не познакомишься с ней.

– А что она делает в этой заварухе?

– Ну, это сложно. Лучше бы сама объяснила. Она полицейский. Охотилась за ними…

– Полицейский?

– Боюсь, это опять проблема семантической адекватности. Мамми знает, что мы подразумеваем под словом «полицейский», и, похоже, считает это понятие запутанным до абсурда. Но как ты назовешь человека, который ловит злодеев? Полицейский, разве нет?

– Пожалуй, да.

– Ну вот. – Чибис снова посмотрела на часы. – А сейчас нужно как-нибудь закрепиться. Через несколько минут пересечем среднюю точку траектории, а при маневре «полупетля» теряешь ориентацию в пространстве, даже если привязан.

Я знал об этом маневре только по книжкам и никогда не слышал о том, чтобы его проделывали в космосе. А в космосе ли мы? Пол подо мной тверд, как бетон, и столь же неподвижен.

– Не вижу, за что тут можно зацепиться.

– Боюсь, что ты прав. Но если усядемся, где поуже, и попробуем упереться ногами, то, возможно, удержимся. Поторопись, мои часы могут отставать.

Мы переместились в узкую часть комнаты, где между сходящимися стенами было не больше пяти футов, и уселись на пол лицом друг к другу. Как альпинисты в расщелине, уперлись ступнями в ступни. Точнее, мои ступни в носках упирались в ее кроссовки. Мои кроссовки, должно быть, так и стоят на верстаке. Подумалось, что, если пираты бросили Оскара на пастбище, папа может его найти.

– Держись крепче, Кип, и хватайся руками за палубу.

Я так и сделал.

– Откуда ты знаешь, когда мы будем переворачиваться?

– Так я же не теряла сознания. Меня просто схватили и затащили в корабль, поэтому я помню, когда был старт. Если предположить, что мы летим на Луну, а скорее всего, это так, и что полетное ускорение равняется одному g – а это тоже похоже на правду, ведь я чувствую, что вешу как обычно… А ты чувствуешь?

– Пожалуй, – сказал я, прислушавшись к ощущениям.

– Значит, так оно и есть, хотя я могу ошибаться – слишком долго пробыла на Луне. Итак, если мои предположения верны, то путешествие почти наверняка займет три с половиной часа. – Чибис взглянула на часы. – Расчетное время прибытия – девять тридцать утра, а разворот – в семь сорок пять. С минуты на минуту.

– Разве уже так поздно? – Я посмотрел на свои часы. – А на моих четверть второго.

– Это в твоем часовом поясе. А мои часы поставлены по лунному времени, то есть по Гринвичу. Ой-ой! Началось!

Пол накренился, вздыбился, опрокинулся, как будто мы мчались на американских горках. Мои полукружные каналы сплясали самбу.

Все постепенно вставало на свои места. Я очухивался после приступа головокружения.

– С тобой все в порядке? – спросила Чибис.

Я с трудом сфокусировал глаза:

– Вроде бы. Как после полуторного сальто над пустым бассейном.

– Мне никогда не хватало духу так резко разворачиваться. Вообще-то, это не больно, а глаза скоро придут в норму. Однако дело ясное – мы на пути к Луне. Прилетим через час сорок пять минут.

Я все еще не мог поверить.

– Чибис! Что за корабль может идти до самой Луны с ускорением в одно g? Он что, секретный? И как ты на Луне оказалась? И почему украла корабль?

Она вздохнула и обратилась к кукле:

– Мадам Помпадур, видали почемучку? Кип, как я могу отвечать на три вопроса сразу? Корабль – летающая тарелка и…

– Летающая тарелка! С тобой все понятно!

– Перебивать невежливо. Можешь называть ее как угодно, это неофициальный термин. На самом деле по форме она как сплющенный у полюсов сфероид. Это геометрическое тело…

– Что такое сжатый сфероид, мне известно!

Я был вымотан и расстроен всем, что на меня навалилось, от дурацкого кондиционера, испортившего отличные штаны, до удара в спину в ответ на заботу о ближнем. Не говоря уже о Тузе Квиггле. А что до маленьких девочек, то им не стоит выпячивать свою гениальность.

– Нечего рявкать, – сказала она с осуждением. – За летающие тарелки принимают все, что угодно, – от метеозондов до уличных фонарей. Но я совершенно уверена, что, пользуясь бритвой ккама…

– Что еще за бритва?

– Оккама. Принцип отсечения лишних гипотез. Ты хоть с логикой знаком?

– Мало.

– Так вот, исходя из этого принципа, я подозревала, что примерно одна из пятисот замеченных летающих тарелок – реальный корабль, такой как этот. В сумме получается немало. А по поводу того, что я делала на Луне… – Девочка сделала паузу и ухмыльнулась. – Я очень настырная.

В этом я уже убедился.

– Давным-давно, когда мой папа был маленьким, планетарий Хейдена стал бронировать билеты на Луну. Это была всего лишь рекламная акция, вроде недавнего дурацкого мыльного конкурса, но папа записался. А теперь, много лет спустя, открылся лунный туризм – и планетарий передал свой список в «Американ экспресс», а тот оповестил кандидатов, которых удалось разыскать.

– И твой отец полетел на Луну?

– Ну конечно нет! Папа в этот список попал еще маленьким. А теперь он шишка в Институте перспективных исследований, и ему некогда развлекаться. Мама не полетела бы ни за какие коврижки. Ну я и говорю: полечу сама. Папа сказал: «Нет!», мама сказала: «Боже мой, ни в коем случае!» Вот я и полетела. Я могу быть очень стервозной, если захочу, – добавила она горделиво. – У меня талант. Папа говорит, что я маленькое аморальное чудовище.

– Думаешь, он прав?

– Конечно прав. Он-то меня понимает, а мама только руками машет и говорит, что у нее сил больше нет. Так вот, целых две недели я вела себя совершенно ужасно и невыносимо, и в конце концов папа сказал: «Черт с ней, пусть катится! Может, за нее хоть страховку дадут!» И я покатилась.

– Хм… Я все-таки не понял, как ты очутилась на этом корабле.

– А-а-а… Я совалась куда не следует, делала, что не положено. Всегда стараюсь держать глаза открытыми – узнаешь много нового. Вот меня и сцапали. Они бы предпочл папу, но теперь надеются обменять меня на него. Я не могла этого допустить, поэтому пришлось дать деру.

– Это сделал дворецкий, – мрачно пробормотал я.

– Что?

– Твоя история напоминает детективы – так же много нестыковок и дыр.

– А-а-а… Уверяю тебя, это просто… Ой-ой, опять начинается!

Но ничего такого не произошло, всего лишь сияние сменилось с белого на голубое. Никаких осветительных приборов я не обнаружил, мерцал весь потолок. Мы распластались по полу. Я хотел встать, но не смог.

Самочувствие было как после кросса по пересеченной местности; я едва дышал. Вряд ли причиной был голубой свет. Голубая составляющая – просто колебания в диапазоне от 4300 до 5100 ангстрем, они присутствуют в солнечном спектре. Но что бы ни подмешали в это сияние, мы обмякли, как мокрая тетива.

Чибис пыталась мне что-то сказать:

– Если… за нами придут… не сопротивляйся… и… главное…

Голубой свет опять сменился белым. Узкая стена стала отъезжать в сторону.

Побелевшая от страха Чибис нашла силы договорить:

– …главное… не сопротивляйся… ему.

Двое мужчин вошли в комнату и, отодвинув Чибис, связали мне запястья и лодыжки, да еще намотали веревку вокруг пояса, прижав локти к туловищу. Мало-помалу я выходил из оцепенения, но был еще так слаб, что не смог бы и почтовую марку лизнуть. До того хотелось дать им по башке, но проще, наверное, бабочке поднять накрывшую ее чашку.

Меня выволокли. Я запротестовал:

– Эй, куда вы меня тащите? Что вообще происходит? Я на вас в суд подам! Я…

– Заткнись, – сказал пират.

Это был костлявый коротышка лет пятидесяти или старше. Судя по физиономии, он никогда в жизни не улыбался. Второй, помоложе, – толстый, с обидчивым детским ртом и ямочкой на подбородке – выглядел так, будто мог и посмеяться, если беспокоиться не о чем. Но сейчас он был обеспокоен.

– Тим, мы можем влипнуть. Надо вышвырнуть его в космос… Обоих надо вышвырнуть. И сказать, что это несчастный случай. Развязались, мол, и попытались смыться через люк. Он никогда не узнает…

– Заткнись, – без всякого выражения ответил Тим. – Хочешь неприятностей? Вакуума не терпится хлебнуть?

– Но…

– Заткнись.

Меня протащили по изогнутому коридору и бросили на пол в какой-то комнате.

Лежа лицом кверху, я не сразу понял, что это отсек управления. Ни один человек не сделал бы такую кабину, да она и не была создана человеком.

Тут-то я и увидел его.

Чибис могла не предупреждать. Я и не подумал сопротивляться.

Коротышка был крут и опасен, толстяк – подл и жесток; но по сравнению с ним это были херувимы. Будь у меня силы, я бы мог побороться с теми двумя любым способом по их выбору; думаю, ни одного человека я бы не испугался, будь у меня хоть малейший шанс против него.

Но против этого типа у меня шансов не было вовсе.

Он не был человеком, однако пугало другое. Слоны тоже не люди, но они славные. Внешне он больше походил на человека, чем слон, да только это не имело значения. Стоял он прямо, внизу ноги, наверху голова. Не более пяти футов ростом, но это тоже не играло роли. Он подчинял, как человек подчиняет лошадь. Его торс был никак не меньше моего, но фигуру укорачивали толстые ноги-поленья с выпирающими ступнями (если это были ступни), похожими на диски. Когда он двигался, ступни тошнотворно хлюпали. Когда он стоял, на манер треножника, был выпячен то ли хвост, то ли третья нога. Ему не требовалось садиться, да и вряд ли он смог бы сесть.

Короткие ножки не делали его медлительным. Движения были неуловимыми, как бросок змеи. Обеспечивалось ли это более совершенной нервной системой и более эффективной мускулатурой? Может, на его родной планете выше сила тяжести?

Руки змеились – суставов было больше, чем в наших. Этих рук было две пары – одна на поясе, другая под головой. Плечи отсутствовали. Я не смог сосчитать пальцы, похожие на щупальца, – они находились в беспрестанном движении. Одежды на нем не было, кроме пояса с прорезями для нижних рук. К поясу он прикрепил что-то вроде кошелька и ключей. Лиловая кожа лоснилась, как от масла.

Кем бы ни был этот субъект, он не принадлежал к тому же народу, что и Мамми.

От Лилового шел сладковато-пряный запашок. В любой переполненной людьми комнате пахнет в жару куда хуже, но если я еще когда-нибудь учую этот «аромат», то покроюсь мурашками и лишусь дара речи.

Все это я воспринял постепенно; сначала видел только лицо. Как еще это назвать?.. Я до сих пор не описал его – боялся, что меня затрясет. Но опишу, чтобы вы, увидев такое, стреляли не раздумывая, пока ваши кости не превратились в студень.

Носа не было. Лиловый дышал кислородом, но куда входил и откуда выходил воздух, определить было невозможно. Частично он дышал ртом, поскольку разговаривал. И этот орган занимал второе место по отвратительности. Челюсть и подбородок заменяли жвалы, которые разделялись на три неравные части. Во рту – ряды мелких зубов. Языка я не заметил, зато рот был окаймлен ресничками величиной с земляного червя. И эти реснички беспрестанно шевелились.

Я сказал, что рот был вторым по отвратительности органом. Первым были глаза. Огромные, выпученные, широко расставленные, защищенные роговыми кромками. Они, словно локаторы, двигались вверх-вниз и из стороны в сторону.

Он не смотрел на меня – но при этом не выпускал из виду.

Когда Лиловый повернулся, я увидел третий глаз на затылке. Похоже, этот монстр постоянно сканировал пространство как радаром.

Какой же мозг способен обрабатывать информацию, поступающую сразу отовсюду? Сомневаюсь, что человеческому это по силам, даже если как-то обеспечить всестороннее поступление информации. В голове у Лилового для крупного мозга явно маловато места, но, может быть, его мозг не там? Человек носит свой думательный орган практически открыто, а ведь это не очень удобно и безопасно.

Но мозг у Лилового безусловно был. Монстр пришпилил меня как букашку и выжал все, что хотел. Он не терял времени на подготовительные процедуры; он просто спрашивал, а я отвечал. Время тянулось бесконечно, – казалось, прошли дни, а не часы. По-английски он говорил ужасно, но понять было можно. Губные согласные у него были все одинаковы, «б», «п» и «в» – неразличимы. Гуттуральные звучали очень редко, а у дентальных был цокающий оттенок. Однако почти все я понимал, а когда не мог понять, он не угрожал и не наказывал, просто повторял вопрос.

Его речь была лишена всякого выражения. Он допрашивал, пока не выяснил, кто я, чем занимался, а также все остальное, что его интересовало. Он хотел знать, как я оказался на пастбище, почему был одет в скафандр, когда меня подобрали. И было непонятно, нравятся ему мои ответы или нет.

Лиловый с трудом понял, что значит «торговать газировкой в аптеке», а когда я рассказал о конкурсе мыла «Звездный путь», смысл до него, кажется, так и не дошел. Но я обнаружил, что тоже многого не знаю: например, какова численность человечества и сколько тонн белка мы производим ежегодно.

Спустя бесконечность он получил все, что хотел, и приказал:

– Убрать.

Шестерки ждали рядом. Толстый сглотнул и спросил:

– Наружу?

Он вел себя так, будто выкинуть в космос человека – все равно что обрывок веревки.

– Нет. Он глуп и неразвит, но может понадобиться. Верните его в карцер.

– Да, хозяин.

Меня выволокли наружу. В коридоре Толстый предложил:

– Давай ноги развяжем, пусть сам идет.

– Заткнись, – отозвался Тощий.

Чибис безучастно сидела сразу за входной панелью. Я догадался, что ее еще раз долбанули этой голубизной. Шестерки перешагнули через девочку и свалили меня на пол. Тощий стукнул мне по шее ребром ладони. Когда я очухался, пираты отсутствовали, руки-ноги были свободны, а Чибис сидела рядом. Она озабоченно спросила:

– Очень плохо?

– Хуже некуда, – подтвердил я, и меня всего передернуло. – Чувствую себя лет на девяносто.

– Не стоило тебе на него смотреть, особенно в глаза. Отдохни немного, полегчает. – Она взглянула на часы. – Через сорок пять минут посадка, до этого времени о тебе не вспомнят.

– Что? – Я сел. – Я пробыл там всего час?

– Даже меньше. А кажется, что вечность. По себе знаю.

– Надо же, как выжатый лимон… – Я нахмурился, припоминая. – Чибис, когда за мной пришли, я ничего не боялся. Хотел требовать объяснений, извинений, освобождения – но так и не задал ему вопросов, ни одного.