Две недели до рая Серова Марина
– Не ограбление?
– Непохоже. Из ценных вещей в квартире только вещи убитой, а они стояли нетронутыми.
– Ваня, можешь сделать фото того, что я попрошу? У меня в телефоне камера барахлит.
Иван достал свой смартфон и приготовился внимать моим указаниям.
– Косяк двери, лестничную площадку, саму дверь и стену, – перечислила я, – с разных ракурсов. Детали крупно, особенно пятно. Простите, если вам неприятно.
– Да я все понимаю, надо так надо, – парень вернулся на лестничную клетку, на ходу доставая из кармана джинсов свой смартфон.
– На пальцы все обработали? – спросила я.
– Естественно, – равнодушно ответил Кирьянов.
Я понимала. Вчера полицейские и криминалисты провели тут весь день, проводя осмотр, – убийство было не рядовым, нельзя было ничего упускать. Владимир Сергеевич был уверен, что мы ничего не найдем, потому что найти, по его мнению, было уже нечего.
– Перила снимать? – появился в дверях мой спутник.
– Снимай, – разрешила я, – пригодится все для полной картины.
Мы с Кирьяновым двинулись дальше в квартиру, на ходу натягивая перчатки.
– Соседи ничего не слышали?
– Они слышали ссору вечером, около шести. Крики, ругань. Но потом все успокоилось. А вот ночью, когда убийство произошло, ничего не слышали, – отозвался Владимир Сергеевич, – это, кстати, действительно странно. Время было позднее. По мнению судмедэксперта, смерть наступила в районе полуночи. Значит, в доме было тихо. Должны были слышать что-то.
– Что думаешь?
– Ну, может, врут: слышали, а выйти побоялись, – пожал плечами Кирьянов, – либо реально не слышали – всякое бывает.
– Либо убийца убил ее с первого удара.
– А остальные?
– Мог в ярости нанести несколько ударов, не заметив, что уже добился своего. А мог просто продолжать бить, чтобы быть уверенным, что наверняка.
– Тань, да какая, к черту, разница? – отмахнулся Кирьянов. – Главное, ему это удалось. Сделал свое дело и сбежал.
Я медленно прошла по коридору, оглядывая скудную мебель, покрытую хлопьями давно не вытираемой пыли:
– Ты не прав, разница есть.
– Какая?
– В первом случае убийца – импульсивный истерик, который совершил убийство на эмоциях и, возможно, сам этого не хотел. Во втором случае убийство выходит подготовленным, продуманным, а сам персонаж – хладнокровным и жестоким душегубом: не побоялся потратить время, чтобы убедиться в смерти жертвы.
Квартира, где Алена Каменцева провела свое детство, была довольно просторной. Войдя, ты попадал в широкий коридор. Справа стену подпирал небольшой шкаф с зеркалом, а на полу криво лежала лоскутная дорожка, сбитая ногами сотрудников полиции. За шкафом имелась дверь, ведущая в одну из комнат.
Я приоткрыла ее: кровать, застеленная тонким покрывалом, трюмо с пуфиком, потертый письменный стол, пустой подоконник, на котором виднелись круглые ржавые пятна от стоящих некогда цветочных горшков: кто-то забрал цветы после кончины хозяйки. Все чисто и прибрано – это была спальня Нины, в которой Алена навела порядок после смерти матери. Единственное, что не удалось замаскировать уборкой, – это тошнотворный запах, который не перебивал даже выраженный хлорный флер.
– Мать девушки умерла прямо в кровати, – сказал Кирьянов у меня из-за спины, – алкогольная интоксикация. Аспирация рвотными массами. Наши, кто выезжал на труп, говорят, что тут кошмар творился. Ну, ты по запаху понимаешь. Чудовищная унизительная смерть.
Я прикрыла дверь и двинулась дальше. В конце коридор упирался в санузел, а по бокам располагались две двери – одна вела в кухню, другая была бывшей комнатой Алены.
У Кирьянова заиграл мобильный. Он ответил, кивая мне в сторону комнаты: зайди.
– Да, скоро буду. Сводки готовы?
В квартиру вошел Иван, смущенно глядя на Владимира Сергеевича, мерившего прихожую широкими нервными шагами.
– Ваня, стой, не трогай ничего, – крикнула я и достала из кармана пару медицинских перчаток. – На вот.
– Я думал, тут уже все обработали.
– Следствие же не окончено. Может, им еще потребуется это сделать. И найдут наши доблестные криминалисты твои красивые отпечатки.
– Я на лестнице за стену хватался, – испугался Иван, – и за перила.
– Ну все, суши сухари, – засмеялась я.
– Не смешно.
– Извини, ты прав, неудачная шутка, – я толкнула дверь Алениной комнаты. – Посмотрим?
В пустом помещении казалось, что звук отдается эхом в каждом углу. Словно все, что окружало девушку и наполняло ее жизнь объемом, вдруг ушло вместе с ней, и перед нами была не комната, а оставленная на берегу раковина.
Борис Михайлович был прав – свет заливал все вокруг. Два больших окна – по одному на каждую стену – наполняли пространство воздухом и каким-то домашним сиянием. Все вокруг словно сошло с картинки из старой советской книжки. Просто, светло, чисто, и кружевные занавески тихонько колышутся на сквозняке. Низкая кровать застелена таким же покрывалом, как у матери, только сложенным вдвое. Под тахтой притаились тапочки без задников.
Может, Алена не хотела переезжать к отцу из родного дома не потому, что ей было жаль мать, а потому, что ей тут нравилось? Кажется, Качанову такая мысль и в голову не приходила.
У одного из окон стоял письменный стол. На нем лежали тетради и учебники. Даже в отсутствие дочери мать старалась сохранить все так, как было при ней. Берегла письма и рисунки. Не выбрасывала старые альбомы и девчачьи сокровища – вырезки, фотографии, фантики-бантики. Стена рядом с письменным столом была увешана постерами и картинками.
Я махнула Ивану – сфотографируй. Он снова полез в карман за смартфоном.
Я пригляделась. Стихи, рисунки, куча иллюстраций – вырезанных из книжек и нарисованных собственноручно – висели, пришпиленные к обоям швейными булавками.
– Талантливо, – сказала я, – посмотри.
Иван кивнул и навел камеру на один из рисунков.
– Каждый отдельно сфотографировать?
– Да, я потом подробнее посмотрю. Кажется, она любила сказки.
– Борис Михайлович рассказывал, что она их даже писала в детстве и иллюстрировала, – сказал Иван.
Все логично, подумала я, но вслух не сказала. Жизнь не сказка, мама – больной и раненый зверь, куда бежать от действительности, когда так хочется счастья? Хотя бы нарисованного.
– Осторожно, не наступи, – я указала на пол, и мой помощник присел, чтобы сделать снимок – несколько листочков сорвались со своих булавок и валялись на полу у стены.
Снежная королева в ореоле застывшего ледяного пара. Девочка с зажатыми в руках спичками, которая куталась в дырявый платок. На одной из картинок румяная крестьянка в платке держала на руках козленка. На другой Белоснежка брала из рук старухи отравленное яблоко. Еще было несколько фотографий – самой Алены и ее матери.
– Иванова! Заканчивай, – голос Кирьянова сотряс стены. – Мне ехать надо!
– Пошли, – сказала я Ване, – фотографии мне потом перекинешь.
Владимир Сергеевич уже нетерпеливо маячил в дверях, помахивая своей следовательской папкой.
Мы вышли, стараясь ничего не задевать.
– А где чемоданы? – спросила я.
– Чемоданы?
– Ну, они же с парнем уезжать собирались. Ты рассказывал, чемоданы в прихожей стояли.
– А, эти. Криминалисты забрали. Они тебе что, нужны?
– Нет, просто интересно. Что там было?
– Вещи, тряпки. Что еще может в чемоданах лежать?
Кирьянов запер дверь, наклеил новую печать, и мы начали спускаться.
– Так что ты хотела найти? – спросил Владимир Сергеевич, осторожно спускаясь по лестнице.
– Не найти, а посмотреть.
– Устал повторять – зря время теряешь. Семеренко никуда от нас не денется. Ты что, все еще думаешь, что это не он? При всей моей к тебе безграничной любви загадок тут нет. Ночью перед сном голубки поссорились, парень схватил кухонный нож и…
– Господи, да он даже не ночевал в этой квартире!
– С чего ты это взяла? – опешил Кирьянов.
Ответить я не успела – сзади раздался грохот. Это Иван, поскользнувшись на вытертых до гладкости деревянных ступенях, упал и покатился вниз, по пути пытаясь ухватиться за перила.
Кирьянов поймал его на лету под локоть.
– Господи, какой у тебя неуклюжий помощник, Танька!
Иван хмуро поблагодарил его.
– Какой есть, – засмеялась я.
– Фу ты, черт, – парень принялся отряхивать испачканные руки.
В воздухе мелькнул клок волос.
– Стой, что это? – я подхватила на лету падающий комок, похожий на свалявшуюся паутину.
– Волосы чьи-то, – Иван брезгливо дернул подбородком, – выбросьте.
Но Кирьянов и я вышли на свет, чтобы внимательно рассмотреть находку.
– Думаешь, это что-то важное? – с сомнением произнес мой друг. – Просто кто-то на лестнице расчесывался. Волосы темные, тут минимум две соседки с таким цветом волос.
– Да ты посмотри внимательней. Такой клок при расчесывании не выпадет. Видно же – вырван.
– Мне не видно, но, черт с тобой, приобщим. Мало ли…
– Пакетик есть для улик?
– В машине, сейчас принесу.
Когда Кирьянов упаковал волосы, мы с Иваном двинулись в сторону нашей машины. Солнце уже начинало припекать, и я сняла свитер, оставшись в любимой белой футболке. Ваня скользнул по мне взглядом и, увидев, что я заметила, покраснел и отвернулся.
– Пока! – махнул Кирьянов, игнорируя моего нового друга, который любезно открыл передо мной дверцу.
Мне хотелось промолчать и оставить свои соображения при себе, но, не выдержав, я обернулась:
– Слушай, Владимир Сергеевич, если, как ты говорил, актрису убил Семеренко, то почему он сделал это на лестнице?
– Ну, не знаю, мало ли что у них там случилось. Пока! – Кирьянов махнул мне папкой, раздосадованный тем, что я на всю улицу кричу о важном деле.
– То есть, по-твоему, – не унималась я, – он не воспользовался тем, что находился с любовницей в одной квартире, и не попытался ее, допустим, задушить по-тихому, а устроил резню на лестнице, где его запросто могли увидеть?
– Господи, Танька, уймись. – Киря в три прыжка, как тигр, настиг меня у «доджа». – Тут журналюги под каждым кустом сидят, что ты разоралась? Не знаю я. Обстоятельства могли так сложиться. Вот поймаем и узнаем. И мой тебе совет – вали на свои острова. У тебя уже крыша едет от работы – везде подвохи и тайные смыслы мерещатся.
Я обиделась на Кирьянова. Доводы мои были разумными, и прежде он никогда от них не отмахивался. Видно, перспектива быстро раскрыть громкое дело и стать героем новостей была заманчивой, и Владимир Сергеевич, ослепленный лучами грядущей славы, потерял нюх.
Ладно, оставим его в покое. В конце концов, этого Семеренко действительно надо найти в первую очередь.
Ваня медленно объезжал местные колдобины и ямы, пока мы выбирались из старого района на проспект, а я рассматривала сделанные им фотографии. Что-то меня в них зацепило, но пока я не могла понять, что именно.
– Почему вы сказали этому полицейскому, что Семеренко даже не ночевал в этой квартире?
– А ты внимательно смотрел по сторонам? – отозвалась я.
– Там не было мужских вещей?
– Это не аргумент. Он мог их прихватить, когда убегал.
– Тогда что?
Я улыбнулась:
– Кровати. В комнате Алены одна маленькая кровать, на которой она спала, пока жила с матерью. На ней и одному-то неудобно спать, а двоим…
– Он мог спать в другой комнате. Или Алена могла ночевать в комнате матери.
– В комнате матери, которая умерла три дня назад прямо в своей кровати? От аспирации рвотными массами? Там даже после уборки хлоркой пахнет, ого-го. А уж лечь в эту кровать… И раскладушки я нигде не заметила.
Иван пожал плечами.
– Ну подумаешь, на полу лег.
– Послушай, я ничего не утверждаю. Но, согласись, это маловероятно, а значит, тут как минимум есть что обсудить. Нежный столичный мальчик, который, судя по досье вашей охраны, заботится о прическе, ногтях и ходит на омолаживающие процедуры, вдруг оказывается в таком месте после всего того комфорта, к которому привык. Я думаю, никакая любовь его бы тут не удержала. Он наверняка устроился в какой-нибудь гостинице.
– Можем проверить, кстати.
– Я все время забываю, что работаю на Брюса всемогущего. Проверь, пожалуйста, и начни с самых дорогих отелей. А вообще мне нравится, как дело движется. Может, пойдешь ко мне в постоянные помощники? Связи Бориса Михайловича в моей работе очень пригодятся.
Иван улыбнулся:
– Я подумаю. Куда поедем?
– Надо позавтракать и определиться. Давай повернем куда-нибудь на кофе, и ты мне покажешь, что у тебя есть по знакомым Алены.
Через пятнадцать минут мы свернули на одну из улочек в спальном районе и припарковались у небольшой кофейни, как раз открывающей двери для посетителей.
– Это мое любимое место, – сказал Иван, – тут всегда довольно тихо.
Место и правда было уютным – интерьер в стиле прованс, деревянные ящички с лавандой и удобные кресла с мягкими спинками. Официантка предложила нам сесть у окна, но мы выбрали столик в глубине зала. Не то чтобы я боялась чужих глаз, просто само дело, как мне казалось, требовало уединенной обстановки.
Иван заказал нам кофе. Я добавила к своей части заказа овсянку с яблоками и корицей. Живот крутило от голода.
– Вот, – на столе появился лист бумаги, – можем начать с них.
Я подвинула к себе список.
– Кто тут у нас?
– Подруга. Даша Муромова, двадцать пять лет. Борис Михайлович рассказывал, они с Аленой очень дружили в детстве. Даша жила в соседнем доме, они учились в одном классе и все свободное время проводили вместе. Даже поступили на один факультет после школы. А в университете сильно поссорились. Алена долго переживала, но отцу не рассказывала почему. Он не стал давить и расспрашивать, хотя очень огорчился. Девушки не общаются давно. Но Борис Михайлович говорил, что Даша недавно пыталась связаться с Аленой.
– Для чего?
– Он не знает.
– Понятно. Алена на контакт с бывшей подругой не пошла?
– Нет. Причем высказала свой отказ в жесткой форме.
– По телефону?
– Да, Даша ей позвонила, узнав телефон у Бориса Михайловича. Это было года два назад. Алена тогда здорово ругалась на отца, и он не стал дальше вмешиваться в эту ситуацию.
– Понятно. Адрес этой Даши у нас есть?
– Есть, конечно. Правда, живет она за городом.
– Далеко?
– Пятнадцать километров. Коттеджный поселок Рассветный.
– Это который по какому-то европейскому проекту построен? – вспомнила я. – Новый совсем?
– Он самый.
– Надо же, а девочка из бедного района выбилась в люди.
Из-за плетеной ширмы возникла официантка, неся на подносе мою чашу с овсянкой и два френч-пресса со спешелти-арабикой.
– Спасибо, – Иван принял у нее кофе и продолжил: – Да, чудеса случаются. Даша вышла замуж год назад. Ее супругу принадлежит сеть автозаправок «Тар-Ойл».
Я тихонько присвистнула:
– Как это ей удалось, интересно?
– Ну, так глубоко мы не копали. Да и есть ли смысл выяснять? Разве это имеет отношение к смерти Алены?
– Пока мы не поймем всей ситуации, нам интересна любая информация.
Я попробовала овсянку и с удовольствием обнаружила, что она приготовлена отменно.
– Ммм, – даже протянула я, закатив глаза от удовольствия, – ты был прав, отличное местечко. Кто там дальше?
– Есть еще тетя Алены по матери, Лариса Ильинична Конева. Пятьдесят три года. Живет недалеко от сестры – на Серпуховской улице в том же районе. Вдова. Детей нет. Работает учителем математики в тридцать седьмой школе. Борис Михайлович с ней знаком, но в дружеских отношениях не состоял. Алена рассказывала, что тетка часто бывала в их доме. После смерти матери квартира должна была отойти Алене, а сестре ничего не досталось – не нажила Нина Ильинична богатства.
– Интересный расклад. Тетя хотела, чтобы квартира досталась ей?
– Может быть, – пожал плечами Иван, – согласись, для учительницы математики продать или сдавать недвижимость – хорошее подспорье.
– Ну, тут не поспоришь. А кто у тебя там третьим записан?
Иван подвинул мне фотографию симпатичного молодого человека. Я бы даже сказала, слишком симпатичного.
– Это бывший парень Алены, Андрей Светлов. С ним она рассталась, когда переехала в Москву.
– Чем занимается?
– Ничем особенным. Парень звезд с неба не хватает. Школу еле закончил, пошел в строительное училище, потом работал на стройке.
– А где живет?
– Вот это нам выяснить вчера не удалось.
– Странно. Думала, для вас нет ничего невозможного.
– Слухи о нашем могуществе сильно преувеличены. Прописан Андрей у матери, на Железнодорожной, но там его уже месяц не видели.
– А мать что говорит?
– Что он снимает квартиру, а где – она не имеет понятия. У них с сыном не очень хорошие отношения.
Я нахмурилась:
– Это странно. Она вполне может его покрывать, если он причастен к произошедшему.
– Я тоже об этом подумал, но не пытать же ее, в конце концов.
– Есть и другие методы. Работает же он где-то, общается с кем-то.
– Да, как раз сегодня наши люди это выясняют. Официально Светлов нигде не устроен. Но вообще он женат. Мать сказала, женился полгода назад, жену зовут Полина, работает в детском саду методистом. Так что быстро вычислим, уже сегодня.
– Он поддерживал отношения с Аленой? – спросила я, разглядывая фото.
– Нет, она разорвала отношения с ним, когда переехала в Москву.
– И он, конечно, был недоволен.
Иван устремил взгляд в сторону, словно раздумывая, сказать мне что-то или промолчать.
– Выкладывай! – строго сказала я.
– Ну, недовольны были оба на самом деле. Алена порвала с Андреем по просьбе Бориса Михайловича.
– По просьбе?
– Это была просьба, от которой нельзя было отказаться. Борису Михайловичу Андрей не нравился – парень не учился, хулиганил, был на карандаше у полиции. Просто красивый как черт, вот все девчонки с ума и сходили. Когда Алена решилась на переезд в Москву, она хотела, чтобы Андрей поехал с ней. Тот, понятное дело, был в восторге от такого плана. Но Борис Михайлович эту романтику пресек. Сказал Алене, что ее молодой человек бесперспективный и доверить ему свою дочь он не может. Алена плакала, просила отца поменять решение, но тот был непреклонен.
– Алена подчинилась.
– Я уверен, в глубине души она понимала, что Борис Михайлович прав. Они были слишком разные. Рано или поздно это сказалось бы на их отношениях. Она училась хорошо, у нее были цели и планы, а Андрей прожигал жизнь, ни о чем не задумываясь. Кстати, когда Алена уехала, ее Ромео присел на полгода – избил кого-то по пьяной лавочке.
Иван сложил лист вчетверо и убрал в папку, с которой, похоже, никогда не расставался.
– Это все, кто заслуживает внимания? – спросила я.
– Все, кого мы вчера успели отработать. Но помимо этих трех человек, Алена больше тесно ни с кем не общалась. Есть еще вариант со студенческими связями. Сейчас наши ребята устанавливают ее однокурсников и преподавателей. О результатах я смогу доложить завтра, в крайнем случае послезавтра.
Я помешала ложечкой кофе.
– Хорошо, нам пока есть над чем работать. Давай начнем с тети. Когда ее можно дома застать?
– После пяти вечера.
– Так, времени вагон, и его нельзя терять. Тогда поехали к подруге, в Рассветный. Тебя Борис Михайлович на полный день отпустил?
– Пока вы работаете, я в вашем распоряжении, – улыбнулся мой помощник.
От этой улыбки у меня потеплело в груди, но я велела себе остудить голову – не хватало еще интрижки на работе заводить!
Мы расплатились за завтрак и вышли на улицу, где прощальное августовское солнце плавило асфальт. От вчерашних луж не осталось и следа.
Глава 3
Пока мы, выбираясь из утренних пробок, двигались к поселку Рассветный, я возблагодарила бога за то, что в машинах есть кондиционеры. Люди на улицах двигались перебежками от тени к тени, а я с завистью смотрела на тех, кто вышел из дома в легкой одежде.
Выехав на загородное шоссе, Иван прибавил скорость.
– Ты хорошо знал Алену? Вы общались? – спросила я.
Ваня кивнул, не отрывая взгляда от дороги:
– Конечно, приходилось.
– Какой она была?
– В смысле?
– В смысле человеческих качеств. У меня кое-что не вяжется.
Молодой человек пожал плечами:
– Нормальным, обычным человеком вроде. Вежливая, приветливая, немного замкнутая.
– Странные качества для актрисы.
– На мой взгляд, ничего странного. Возможно, в киносреде преобладают люди с более дерзким и открытым характером, но не всем же быть такими? Алена попала в кино по протекции, ей не пришлось прогрызать себе путь наверх, спать с продюсерами, интриговать против конкуренток. Поэтому характер не закалился – вы об этом?
Я кивнула неопределенно:
– И об этом тоже.
– Борис Михайлович рад, что она осталась прежней. Что деньги и слава ее не изменили. Он часто об этом говорит.
– Одно мне непонятно. Как при всех этих положительных качествах она умудрилась иметь столько потенциальных недоброжелателей. Не припомню, чтобы в деле у меня было столько подозреваемых. Тетя, подруга, бывший парень, а еще и нынешнюю пассию нельзя сбрасывать со счетов.
Мы немного проехали молча, а потом Иван сказал:
– Она очень многое держала в себе и никогда не говорила много. Что у нее внутри творилось, мне кажется, никто не знал.
– Ты с ней часто говорил?
– Нет, но чтобы это понять, не требуется сокровенных бесед. Иногда ты просто видишь, каков человек по натуре. Я видел и не лез ей в друзья. Я всего лишь помощник ее отца.
«И парень, который не мог ей не понравиться», – мысленно ответила я, но вслух ничего не сказала.