Арис. Ярость Непокорных Соболева Ульяна

ГЛАВА ПЕРВАЯ. Лиат

Дверь в спальню открылась с еле уловимым ухом щелчком, босые ноги осторожно ступали по мраморному полу, раздался мерный шелест ткани. Чужое дыхание медленно приближалось в мою ванную комнату. Я закрыла глаза и опустилась обратно в горячую воду, как только носа достиг аромат знакомых духов.

— Доброе утро, Госпожа. — Эйнстрем благоговейно прикоснулся к моим мокрым волосам мягким полотенцем, промокая их и невесомыми движениями пальцев едва трогая линию лба. Улыбнулась, позволяя ему эту маленькую шалость. Не нужно открывать глаза, чтобы увидеть, какими цветами разгорается его аура в этот момент, как меняется бледно — голубой оттенок нежности в ней на более яркий — малиновый, облачаясь и вовсе в красные тона вожделения.

Мысленно потянулась к ним, касаясь невидимых ему самому потоков, плавными движениями ладоней под водой лаская их. Сейчас парень должен был всем телом ощущать прикосновения, похожие на трепыхание крыльев бабочки. Легкими ментальными движениями дотрагиваться до его лба, до скул, представляя, как неосознанно, расслабившись, приоткрыл рот, как напряглись бицепсы его рук.

Обычно подобные проявления заинтересованности мужчин меня злили и казались совершенно лишними, но Эйнстрем никогда не позволяет себе большего. И это самое важное, что я ценила в нем. А еще больше я дорожила этой фанатичной привязанностью и иногда подпитывала ее ровно на столько, чтобы слуга понял — ему дали то, чего другим получить никогда не удастся. Его подняли так высоко, куда ни один ему подобный никогда не поднимался. Он надеялся на большее и в то же время понимал, что оно ему не светит, а я не разрушала эту иллюзию. Рано или поздно мне эта преданность может пригодиться.

Нет, конечно, вызывать в мужчинах желание, доводить их до состояния безумия, потери контроля, когда они не в силах скрыть блеск похоти в своих глазах и мыслях при взгляде на женское тело, вкусно любой женщине. Без этого невозможно почувствовать себя настоящей, живой. Особенно в нашем мире, где не существует полутонов. Без того, чтобы дразнить, намотав один конец невидимой веревки им на шею, а второй крепко удерживая в ладони. И самое большое удовольствие позволить ему приблизиться настолько, чтобы он мысленно уже касался твоего тела, чтобы он в своей голове уже рисовал самые развратные картинки с твоим участием…а после беспощадно отдалиться, не выпуская веревку из рук, смакуя момент, когда он начнет задыхаться в этой петле и молча последует за тобой, согласный на любые условия.

И вот тогда наступает пресыщение. Абсолютное пресыщение этим самым мужчиной. Ведь он проиграл в этой игре. И ты безжалостно отпускаешь веревку, позволяя ему лихорадочно глотать воздух, но не давая больше к себе приблизиться. Наиболее жалкие из самцов периодически сами снова и снова протягивают веревку, склоняя голову, готовые вечность пройти с той самой петлей на шее.

Все же наличие яиц не всегда свидетельствует о том, что перед тобой мужчина. С такими становилось скучно сразу же. Скучно и неинтересно. Даже их эмоции были безвкусны. Слишком пресные, чтобы захотелось тратить на них свое время.

— Достаточно. — взмахом ладони отвела его руки от своей головы и почувствовала, как он вздрогнул. Усмехнулась. За абсолютную преданность и искренность Эйнстрему я могла простить все. Даже его предсказуемость. Иногда мне казалось, я могу прочитать его мысли без особых усилий, даром что демон. Но он был слишком верен мне и моей семье, и я давно перестала играть с ним. Еще с детства. В принципе у нас был вполне себе равноценный обмен: он был бесконечно предан мне, а я разрешала ему находиться рядом с собой, позволяла то, чего были лишены все остальные. Когда-то моя мать сказала, что стоит опасаться мужчины, безответно влюбленного в тебя. Женщина должна позволить быть рядом только тому мужчине, которого любит сама. Иначе это будет похоже на изощренную пытку, которая не могла принести ничего, кроме разочарования обоим.

Я встала из ванной, даже не взглянув на слугу, стоявшего рядом, и прошла к огромному зеркалу гардеробной. Сегодня предстояла встреча с очень важными фигурами в мире смертных. С теми, кто не мешал Арказару существовать по своим законам.

— Как считаешь, красное или зеленое?

Эйнстрем вскинул голову и тут же отвернулся, задержавшись на бесконечные секунды взглядом на моей груди.

— Зеленое.

— Думаешь? — я отступила назад, рассматривая на вытянутой руке длинное платье изумрудного цвета из легкой струящейся ткани с довольно глубоким декольте, — Что ты разузнал о сегодняшних визитерах?

Кинула платье на спинку кресла и открыла ящики, подбирая нижнее белье под монотонный голос своего помощника, периодически прерываемый резкими выдохами.

— Валерий Волков — новоиспеченный мэр соседнего города. Переполнен чувством собственного достоинства и непомерно большими амбициями. Молод, богат, вернулся из-за границы, где проживал с момента окончания школы, два года назад. Вернулся с целью сменить своего отца на посту главы.

— Преемственность поколений — это просто замечательно.

Эйнстрем хмыкнул:

— Угу. Особенно, если с его отцом, моя Госпожа, у вас никогда не возникало проблем.

— Этот? — приложила к груди бюстгальтер, — Или этот?

Парень кивнул на кружевную ткань в моей правой руке и тут же снова отвернулся.

— В общем, я с ним предварительно уже поговорил. Его условия: тридцать процентов от дохода, и беспрепятственный провоз товара через его территорию обеспечен.

— Увеличил на десять процентов. Шустрый.

— Я думаю, следует согласиться с ним и, — послышался злорадный смешок, — потребовать не просто проезда по его территории, но и поставки товара. Смертные — валюта, которая не обесценится никогда.

И он был прав. В нашем мире жалкие смертные были даже не едой — рабами, самым низшим сословием, непригодным даже для утоления голода. Их трахали и ими помыкали, заставляли делать самую грязную работу. Демоны их называли между собой шлюхами на раз. Больше их тщедушные тела попросту не выдерживали. Они либо подыхали под гнетом тяжелой работы, либо же под не особо брезгливыми, потными, голодными до секса воинами.

— В таком случае разберись с ним сам. Второй?

— Второй поначалу скрывал свое имя, но нам все же удалось его узнать — Григорий Подгорный, видный деятель искусства театра в верхнем мире. Он назначил встречу после заката солнца. Обещал, что вас обязательно заинтересует разговор с ним.

— Не тяни, Эйнстрем, чем меня может заинтересовать вампир?

— Он привез партию демонов — воинов. Пленные с эльфийских земель.

Резко развернулась к парню, вытянувшемуся в струнку.

— Ты же понимаешь, что это именно то, что я хотела услышать? Моя пропажа нашлась!

— Утверждает, что они в отличном состоянии…

— Почему же тогда они позволили пленить себя, если не избиты и полны сил? Разве хороший воин допустит позора оказаться живым в руках врага?

— Я еще не видел их, моя Госпожа. Но предполагаю, что это демоны, выросшие в плену у эльфов, ставшие солдатами остроухих не по своей воле…

— Но тем не менее сражавшиеся на стороне этих бледных ублюдков долгие годы, проливавшие кровь за их землю.

— Вы говорите о преданности и верности. Демонам не присущи подобные эмоции, моя Госпожа.

— Ложь! И ты, как никто другой, знаешь, что это ложь, которую искусно из поколения в поколения передавали верховные демоны. Но меня больше интересует, каким образом они оказались у вампира?

— Наш отряд разбил их на голову, но некоторым из воинов удалось сбежать. Правда, недалеко. Их перехватили наемники, у которых вампир и перекупил беглецов. И теперь, наслышанный о приближающихся боях, он решил предложить товар возможным игрокам. По его утверждению, моя Госпожа первой удостоилась такой чести.

Тот, кто родился и вырос в богатстве, знает, что нет ничего скучнее роскоши. Как бы кощунственно это ни казалось тем, кто вынужден прозябать свои дни в нищете и голоде. Богатство и положение налагают ничуть не меньше обязанностей, чем дают прав. Помимо основных и понятных всем, когда ты не просто вправе демонстрировать свое состояние и положение в обществе, ты просто обязан соответствовать уровню своего окружения. А это значит — облачаться только в самые дорогие наряды, надевать на себя только самые редкие украшения, заводить самых породистых животных и рабов-мужчин. Только самых мускулистых, сильных и сексуальных, способных принести тебе своими сбитыми кулаками заветную победу в бойцовском турнире, вызвать похоть и зависть у других знатных демониц. Примерно в этом и состояло предназначение женщин нашей расы изначально: ублажать своего мужа и Господина и позволять удовлетворять себя другим мужчинам в отсутствии супруга. Тайная жизнь, о которой не распространялись в высших кругах. Те времена, когда мужчины пребывали в состоянии постоянной войны и появлялись в своих дворцах изредка с очередным завоеванным флагом, а жены терпеливо дожидались их в гареме, прошли. Все больше и больше женщин начинали заниматься политикой, плели интриги, выбивая лучшие места для своих мужчин и сыновей. История Шели, некогда сумевшей возглавить армию демонов, стала легендой в летописи Мендемая и своеобразным примером для женщин, чьи амбиции распространялись дальше управления наложницами.

Сейчас Мендемай принадлежал моему отцу, и до сих пор не нашлось ни одного воина, способного бросить вызову самому Ашу. Если, конечно, не считать постоянных стычек с эльфами. Но эта борьба с Балместом, ненависть к эльфам настолько въелась под кожу каждому демону, что, подобное состояние вечной войны с ними казалось совершенно естественным.

И теперь в отсутствии постоянной угрозы демоны Мендемая предавались совершенно другим утехам. По крайней мере, те, что проживали на землях, граничащих с Арказаром, городом, ставшим официальным центром разврата и похоти всего нижнего мира. И по совместительству — моим собственным городом, подаренным мне отцом.

Когда-то мысль о том, что я буду жить отдельно от него и управлять настолько важной стратегической зоной показалась ему просто абсурдной. Нет, он не боялся. Мне вообще трудно представить своего отца, испытывающим страх. Такие, как он, просто не знают этого слова и не ощущают подобных эмоций. Ему было трудно смириться с тем, что я уеду из Огнемая, но Арказар был слишком соблазнительной и важной точкой на карте, чтобы позволить управлять им кому-то извне, а сам отец все же не мог оставить столицу. Он наведывался в гости, и в те дни Арказар, известный своей многолюдностью и городской суетой, словно вымирал. Так бывает, когда даже в самую шумную клетку с обезьянами вдруг входит лев. И мой лев заходил в этот город всегда на коне с гордо поднятой головой, скептическим взглядом исследуя окрестности. Его черные волосы развевались на ветру, а сильные руки крепко сжимали поводья. Глядя на него, я понимала свою мать, отказавшуюся от возможности вернуться в свой мир и оставшуюся рядом с ним. Единственный мужчина, которого я любила. Единственный мужчина, действительно достойный уважения и беспрекословного подчинения. От него веяло опасностью и мощью. Силой, которой были лишены все остальные, все те, кто находился рядом с ним. Они автоматически становились блеклыми пятнами, на фоне которых ярко выделялись его оранжевые глаза.

Как-то отец заговорил о том, что эльфы предложили прекратить войну и породниться двум семьям, прислали портрет племянника самого Балместа. Этот союз сулил окончание Бесконечной войны, как называли у нас отношения с эльфами, и заметное расширение территорий демонов. Взамен эльфы получали стратегически важные для себя земли, некогда отбитые нашими.

Но я даже слышать не хотела о подобном.

«— Подумай, Лиат. Я никогда не буду принуждать тебя ни к чему. Но ты умная девочка и должна понимать, насколько важен твой ответ.

— Отец, я говорила не раз, я выйду замуж только за мужчину, похожего на тебя. — сесть к нему на колени, обвивая руками шею и целуя щеки. — Ну, зачем мне муж, который будет слабее меня?

— Женщина нуждается в защите…

— Ты — моя защита. Ты самый сильный демон в Мендемае. Кто не испугается пойти против тебя и причинить мне вред? Я была в мире смертных и управляю целым городом. Я видела разных мужчин. Вокруг меня их десятки, сотни, отец. Но даже лучшие из них достойны лишь чести чистить твою обувь. Ты желаешь рядом со своей дочерью того, кто будет слабее нее самой?»

Он смеялся, прижимая мою голову к своей груди, и я могла вечность слушать, как бьется его сердце в этот момент.

Отец вырос во времена, когда любой демон внушал страх не столько своими способностями, сколько своей мощью. Я же изо дня в день видела, как холеные, избалованные мирной жизнью демоны Мендемая постепенно пресыщались праздниками с реками из чентьема, демонстрацией военной силы и соревнованиями рабов. Они искали все новые и новые развлечения, и их им должна была обеспечить именно власть в городе. Заткнуть рты недовольным фееричными зрелищами. Тогда-то и были придуманы бои между пленными. Тотализатор, позаимствованный из мира смертных. Игроки приобретали за баснословные деньги пленных воинов либо наемников и выставляли их на своеобразном ринге. Кровавое зрелище, сопровождавшееся болью и яростью бившихся насмерть мужчин, приносило очень неплохие доходы в городскую казну и непосредственно победителям. И сегодня мне предстояло выбрать очередную партию, будущих мальчиков для битья.

Встреча с Подгорным проходила в одном из театров Арказара. В театре кукол, который набирал все большую популярность среди местных жителей. Я принесла эту идею из мира смертных. Вот только если там главными актерами были деревянные куклы, то здесь — люди. Люди, сознанием которых управляли опытные кукловоды-демоны. Правда, моя задумка очень скоро была видоизменена, превратившись из обычного спектакля, поставленного по мотивам древних легенд и баллад Мендемая, в нечто другое, жестокое, ужасающее сами людей, но такое привычное и вкусное для населявших Арказар бессмертных. Словно в прострации люди произносили слова и совершали поступки, о которых не помнили, придя в себя. Изощренное удовольствие довести до сумасшествия живое существо, пусть даже раба, внезапно осознавшего, что собственными руками убил своего ребенка, свою жену или брата; или смотреть, как обезумевший отец вонзает в собственную грудь кинжал, поняв, что только что насиловал малолетнюю дочь. Кукол приобретали целыми семьями, иначе был бы утерян весь трагизм спектакля. Демоны, в подавляющем большинстве своем лишенные таких чувств, как любовь или забота о своей семье, привыкшие к вечной борьбе за выживание даже с братьями и сестрами, с удовольствием наблюдали за эмоциями людей, либо пытаясь разгадать тайну их поведения, либо же просто насыщаясь их болью.

— Госпожа действительно прекрасна, словно солнце Мендемая. — голос мужчины, опустившегося в соседнее кресло, гортанный и тихий, пронесся в воздухе, лаская мои обнаженные плечи.

— Как часто вампиру доводилось видеть солнце?

— Мое воображение рисует его таким же теплым и ослепительным, как ваша красота.

— В таком случае ваше воображение нещадно смеется над вами. Солнце Мендемая беспощаднее Дьявола.

Он усмехнулся, устраиваясь поудобнее, закидывая ногу на ногу. Его светлые волосы были распущены и спускались до плеч.

— Мне говорили, что вас трудно заинтересовать комплиментами.

Улыбнулась и повела плечом, не без удовлетворения отметив, как плотоядно вампир на него уставился.

— А мне говорили, что у вас есть нечто, действительно способное заинтересовать меня! И если мне солгали, то я предполагаю, вам обоим будет довольно нескучно провести в катакомбах следующие пару десятилетий. Предлагаю перейти непосредственно к делу. Сколькими бойцами вы располагаете?

— У меня их около десятка. Но я думаю вам особо любопытны будут семеро из них. Эльфийские воины, сбежавшие из плена после стычки с демонами. Гладиаторы, основным занятием которых было сражаться каждый день за свою жизнь и для развлечения остроухих. Каждый из них стоит, как минимум, пяти-десяти обычных демонов-воинов.

— И как же вам удалось заполучить настолько сильные экземпляры?

Вампир тихо засмеялся с каким-то чувством собственного достоинства, и я почувствовала, как зачесались клыки от желания попробовать на вкус его, сбить с него эту спесь. Мужчины низших рас зачастую ошибочно забывали о том, что даже самая маленькая демоница способна была без особых усилий осушить их до дна.

— Они сбежали после нападения отряда демонов на эльфийский лагерь. Но были оглушены наемниками. Те использовали оружие из сплава металла и хрусталя и потом, — он пожал плечами, — продали их мне. Если вы действительно надумаете приобрести их у меня, вы увидите на них цепи из аналогичного сплава. Этих ублюдков можно удержать только подобным образом. Каждый из них способен разнести с десяток себе подобных. Борьба — их образ жизни.

— Вы так усердно набиваете цену, Григорий, что я начинаю сомневаться в том, что они действительно достойны суммы, которую вы называли моему помощнику. Давайте не будем тратить мое и ваше время, и вы мне наглядно продемонстрируете, на что способны эти гладиаторы.

Он самодовольно ухмыльнулся, и я сжала кулаки, царапая ногтями ладони. Тише, Лиат, такой посредник тебе действительно не помешает. Кто знает, как часто тебе придется покупать бойцов.

Блондин не солгал. Гладиаторы действительно поражали своей силой, аурой опасности, которая, казалось, окружает каждого из них. Они заметно выделялись на фоне остальных пленных воинов, как и на фоне добровольцев, изъявивших желание участвовать в соревнованиях.

***

Медленно ступаю по раскаленным углям, глядя поверх плеча на бойцов, вытянувшихся в шеренге. Шаг за шагом, и не потому что больно, но потому что нужно показать им, кто их хозяйка. Кому принадлежат не только их жалкие жизни, но и их мысли. Преданность и страх. Вот что должны испытывать рабы к своей Госпоже. И не важно, что из чего произрастет. Прежде всего, они должны бояться. МЕНЯ. Уважение придет к ним тогда, когда они поймут, что перед ними не очередная самка, покупающая себе мускулистое, неутомимое животное с большим членом, а амбициозный игрок, не желающий проигрывать сражения на арене и готовая заплатить за это любую цену. Вплоть до того, что выкупит их всех, а в живых оставит только одного — самого подходящего на ее взгляд. Они еще этого не знают, зато знают все остальные. А эти…эти наслышаны о похотливых хозяйках, скупающих себе новые игрушки. Они никогда не вызывали во мне уважения — высокородные шлюхи, раздвигающие ноги перед ничтожествами. Перед этими безымянными отбросами, которые потом рассказывают, на кого и когда взобрались и сколько дуций за это получили. К рабу можно прикасаться лишь в трех случаях: первый — ощупывая товар, второй — плетью и третий — вырывая ему сердце за непокорность. Иногда можно позволять им вылизать подошву сапог или целовать твои следы, но никак не больше. Пока они это поймут, их станет на четверть меньше. Иногда я продавала их своим «подругам» на одну ночь или на неделю. Чаще в наказание, чем в удовольствие — удовольствий им хватало, и я заботилась, чтобы семя не било им в мозг, поставляя в казармы лучших шлюх Мендемая. Иногда они «из гостей» не возвращались — богатые извращенные демонессы по-разному утоляли свои потребности. «Продать на ночь» для многих означало увечья или смерть. Это было одно из наказаний, помимо других, которым подвергались гладиаторы за непослушание. Я была единственной женщиной, которая владела армией гладиаторов в Мендемае, и я должна была показать своим солдатам, что могу быть хуже любого надсмотрщика мужчины.

А пока что они смотрели на меня похотливыми взглядами. Возможно, многие из них будут вспоминать этот момент сегодня ночью, мастурбируя в палатке и представляя, как их допустят до хозяйского тела. Вспоминая, как стоял на коленях на обжигающей кожу земле, не смея поднять глаз, но наблюдая исподтишка за своей госпожой и надеясь на особые призы, если принесут ей победу. Они были слишком открыты для меня, чтобы я не знала, о чем эти ничтожества думают. Скоро они узнают, что я не такая, как жены их прошлых хозяев, и это знание достанется им дорого.

Я снова обвела их взглядом — два десятка сильных, обученных воинов, которые самодовольно поигрывают стальными мускулами, бросая похотливые взгляды, исходят слюной, замирая, как только я прикасаюсь к тугим мышцам накачанных рук. Самые низменные, самые грязные мужские фантазии, которые можно прочесть подобно открытой книге. Только я с детства любила книги, которые лежали закрытыми на самой высокой полке в библиотеке матери, поэтому не разворачиваясь, махнула рукой, отсеивая большую часть демонов и отправляя их на каменоломни. Рычание и отчаянно разочарованный вздох, и я еле сдерживаю раздражение, боль под ногами постепенно поднимается выше, вызывая желание поскорее закончить с осмотром, заставляя жалеть, что не позволила Эйнстрему самому провести эту процедуру.

Один из демонов вдруг поднял голову и нагло подмигнул, тут же получив ощутимый удар по спине шипованной плетью от надсмотрщика и, упав вперед на локти, взревел от неожиданной боли, попытавшись встать. Еще один взмах рукой, и несчастного увели, удерживая за поводок и толкая в спину — на корм моим церберам. Через пару минут раздались дикие вопли боли, а я пожала плечами, ослепительно улыбнувшись остальным, их лица вытянулись, и в глазах появился тот самый, правильный, блеск — удивление с легким страхом. Скоро их сменит раболепное поклонение и безмерное уважение. Они получат свой кнут и пряник в полной мере и будут готовы сдохнуть, чтобы получить последнее. В который раз осмотрела стройные ряды воинов, пока не столкнулась со взглядом холодных серых глаз, ледяными искрами пронзивших кожу. Единственный, кто стоял, не склонив голову. Пусть закованный, но словно равный мне. И теперь мне, наконец, стало интересно. А это значит, что парень практически обеспечил себе место в моей армии.

ГЛАВА ВТОРАЯ. Арис. Лиат

Эйнстрем с какой — то ненавистью прикоснулся к звеньям цепи, обмотанным вокруг шеи одного из пленных. Невольно улыбнулась: несмотря на свою несомненную красоту, он заметно уступал в мощи каждому из бойцов, стоявших перед нами, что, однако не мешало ему тщательно изучать их, твердым голосом спрашивая имена.

Прислонилась к колонне, не отрывая взгляда от того самого демона. В отличие от остальных, он не отличался здоровенными, словно накачанными воздухом, мышцами. Гораздо более худой и подтянутый, он походил на опасное животное в клетке. Оно уже давно не мечется в неволе, даря обманчивую уверенность в своей покорности. Но стоит вам расслабиться, стоит только приблизиться достаточно близко, как оно совершит свой молниеносный прыжок. Такие обычно внушают неконтролируемое чувство страха даже воинам в несколько раз больше себя по комплекции. И почему-то я подумала о том, что худощавый запросто мог при желании каждого из тех, кто уже стоял передо мной на коленях, опустить еще ниже, заставить вылизывать подошвы своих сандалий. С одной стороны, это, безусловно, привлекло, вызвав интерес к его персоне. А вот с другой, захотелось показать ему, кому на самом деле принадлежит власть в этом ангаре…в этом городе.

Его тело было напряженным, налитые мускулы перекатывались под смуглой кожей. Словно уже готовится к прыжку, к нападению на любого, кто все же осмелится приблизиться. Достаточно было взглянуть в его глаза, чтобы увидеть, что там, на дне серого взгляда можно найти собственную смерть, но не повиновение. Невольно замерла, позволив себе окунуться в этот вызов в каждой линии его тела.

Парень все так же стоял, не склоняя головы и сверля меня взглядом. Чувственные губы искривила насмешливая ухмылка.

Эйнстрем подошел к нему и зычно рявкнул, ударив плетью пол перед собой:

— Смотри мне в глаза ублюдок! Твое имя!

***

Я достаточно долго ждал этого момента, чтобы сейчас не наслаждаться происходящим, меня мало волновало, что там говорил этот плебей с хлыстом в руках. Даже если и ударит, то для меня это словно прикосновение перышка. Не потому что это не больно, а потому что привык к свисту стали и шипам, раздирающим кожу. Для смертника нужно что-то посильнее и пострашнее, чем хлыст. Впрочем, те кто дрались со мной плечом к плечу, не боялись уже ничего. В какой-то мере это и делает тебя неуязвимым. Это отличает простого бессмертного от воина-раба. Нам нечего терять — мы уже все давно потеряли, но нам есть за что убивать тех, кто у нас все отобрал. Ради этого мы все живем. Кто-то уже знает об этом, а кто-то еще не осознал, и я здесь именно за тем, чтобы каждый из смертников понял, ради чего ему нужно побеждать и становиться еще сильнее.

И я сам смотрел на нее и понимал, что ДА! Это дочь Аша собственной персоной. Достаточно наслушался о ней, чтобы не спутать с кем-то другим. Правда, представлял себе немного иной. И дело не в красоте. За годы моей жизни я насмотрелся на разных женщин. На все оттенки самой ослепительной красоты. И Лиат, несомненно, была одной из самых красивых женщин из всех, кого я видел, но не это заставило меня смотреть на нее, не моргая. Она источала силу. Не уверенность в ней, а именно власть и силу. Аура ярко-красного цвета — война. Девочка привыкла к ней, и даже ее кожа пропиталась запахом крови. Никакой похоти или вожделения, когда рабов выбирают скорее для постели, нежели для ринга. Именно к такому привыкли мы все, и наши победы на ринге были пропорциональны победам в постели наших господ. Проигрывать нельзя нигде, и иногда твоя судьба решается далеко не на арене, а между ног очередной высокородной шлюхи. Лиат, моя так называемая сестрица, нас оценивала, как опытный воин, а не женщина. И мне нужно, чтобы она купила меня и не в коей мере не передумала, иначе этот вонючий ублюдок вампир-перекупщик продаст меня еще кому-то, а это не входило в мои планы. Не затем я бежал от эльфов, рискуя своей жизнью и подставляя своих собратьев, чтобы сейчас проиграть.

Плебей с хлыстом щелкнул им снова в воздухе и прервал мои мысли:

— У гладиаторов нет имен. Только клички.

Ответил я, не переставая смотреть ей в глаза — очень темные, почти черные, и я мог поклясться, что вижу в них языки пламени. Тоже смотрит на меня и смотрит давно. Ей нравится то, что она видит, иначе отвела бы взгляд. Красивые глаза, очень глубокие, я попробовал погрузиться в них глубже, но меня не пустили, и взгляд вспыхнул яростью.

— Выбираешь сильного воина? Или ищешь нечто иное…Госпожа…?

Обратился именно к ней и слегка прищурился, ожидая реакции на мою наглость. И она последует, я не сомневался. Последует и удивит, потому что с ней такое себе вряд ли кто позволял. И тут я либо проиграю и сдохну прямо сейчас, либо это станет моей первой победой.

***

Его дерзость разозлила и развеселила одновременно. Он однозначно понимал, что и кому говорит. Почему-то подумалось о том, что он заранее просчитывает не только свои ходы, но и предполагаемые ходы противника. Один из моих учителей был из мира смертных, и он говорил, что самая сложная битва — не та, которая ведется на поле боя, а та, которая выстраивается за занавешенными шатрами, на столах, укрытых картами. Он заставлял меня долгие часы просиживать за игрой в шахматы.

— Не смей говорить с Госпожой, пока тебя не спросили! — Эйнстрем ударил его снова плетью, и я невольно восхитилась реакции воина. А точнее, полному ее отсутствию. Словно он настолько привык получать удары и похлеще этого, что не позволял ни одной мышце своего тела вздрогнуть, выдать боль. А, впрочем, вряд ли эльфы церемонились с пленными демонами. Парень продолжал смотреть прямо в мои глаза, прищурился в ожидании ответа, и я впервые почувствовала, что хочу, действительно, очень хочу узнать его имя. И не только потому что, назвав его, он добровольно признает свое первое поражение.

Подошла к нему и, забрав плеть у слуги, остановилась напротив хама.

— Госпожа ищет нечто большее…, — медленно очерчивая рукояткой рельефные мышцы груди, — чем просто воина, — спускаясь к животу, на стальные кубики пресса, не отрывая взгляда от его лица, — нечто большее, чем просто, — еще ниже, ощущая, как напрягся воин, как изменилось его дыхание, — наглый кусок дерьма. У меня нет времени, парень, и, если ты не хочешь, чтобы я сама дала тебе имя, назови свое. Только имей в виду, что в детстве своих кукол я называла только женскими именами. Знаешь, почему? Потому что мужчина, который не называет своего имени и рода, добровольно отдает другим возможность управлять им.

Отступила назад, внезапно ощутив угрозу, исходившую от него. Что-то слишком темное, что — то, что я не успела поймать за хвост, выскочило из глубины его взгляда, скользнуло совсем рядом и тут же исчезло, и пленный снова едва заметно расслабился.

***

Почувствовал, как вздулся рубец на спине, и усмехнулся. Боль. Привык и люблю ее ощущать. Ничто не дает настолько почувствовать себя живым, как эта сука-боль. Мы с ней давние любовники, и у нас полная взаимность: я ей даю себя иметь и имею ее в ответ, насмехаясь над тональностью и силой. Пока я еще ни разу не проиграл ей, и от этого она любит меня еще сильнее.

Я не отвел взгляд, а продолжал держать внимание Принцессы. А вот и реакция — сделала шаг навстречу и, как там, на плацу, куда выставили всех рабов, грациозно подошла ко мне вплотную. Я скользнул взглядом по упругому телу, затянутому в изумрудное платье, и подумал о том, что ей подошло бы красное. Алое, как кровь, к этой золотистой коже и темно-каштановым волосам. Взгляд задержался на груди и опустился ниже, к плоскому животу и тонкой талии, а потом и к стройным ногам. На секунду в голове вспыхнуло видение, где она обхватывает этими ногами мой торс, и тут же исчезло. Потому что она прекрасно знает, какую реакцию вызывает у мужчин, и пользуется этим, а я не хочу быть похожим на тех голодных кобелей, которые ее окружают и исходят слюной от одной мысли о том, что она прячет между ног. На самом деле там все, как и у других женщин, разве что подороже. Ухмыльнулся своим мыслям, и в этот момент демоница провела рукояткой плети по моей груди, продолжая смотреть мне в глаза. Она говорила, а ее прикосновения были достаточно ощутимыми, чтобы не отреагировать на них, но в тот же момент возбуждения не было, скорее, напряжение. Я уже давно вышел из того возраста, когда встает просто на красивую девицу, пусть и такого ранга. Кроме того, в ее глазах тоже не было возбуждения.

— Наглый кусок дерьма. У меня нет времени, парень, и, если ты не хочешь, чтобы я сама дала тебе имя, назови свое. Только имей в виду, что в детстве своих кукол я называла только женскими именами. Знаешь, почему? Потому что мужчина, который не называет своего имени и рода, добровольно отдает другим возможность управлять им.

— У меня нет рода и нет имени, я — раб с самого детства. Некоторые гладиаторы, с самыми устрашающими именами, пищали как девочки, когда им отрезали яйца. Как бы ты меня ни назвала, не имя славит воина, а воин славит свое имя.

Пока говорил, на секунду представил, как сжимаю ее горло когтями, вспарывая вену, и как расширяются ее зрачки от боли, пока я жру ее кровь и жизнь… Высокомерная сука. Я поставлю тебя на колени и довольно скоро.

— И если Госпоже так хочется, то я готов доставить ей удовольствие и носить любую кличку, — резко подался вперед, — Придумывай сама. Наслаждайся.

***

Улыбнулась в его губы, едва сдержавшись от того, чтобы не отступить назад. Ублюдок! Впервые в жизни у меня появилось это мимолетное желание. И вызвало другое — желание заставить отступить его самого. Или более того — не просто отступить, но и опуститься на колени. Ведь это моя территория, и он лишь мой раб, моя собственность, которая не должна увидеть даже толики моего замешательства. Не страха, нет. Я инстинктивно чувствовала, что должна его бояться, что он и есть воплощение страха, но пока что ощущала лишь интерес, адреналин, взорвавшийся в венах от последних слов. Так многозначительно…Не сказал ничего особенного, но тон его голоса, то, как изогнулись уголки его губ, вызвало непонятный трепет в районе желудка.

— О, ты даже не представляешь, сколько наслаждения я планировала получить от тебя.

Отступила, поворачиваясь к Эйнстрему и показывая рукой на троих воинов.

— Этих отведи в их " покои", — усмехнулась, поймав самонадеянный взгляд одного из рабов — а его, — кивнула головой в сторону хама, — верни вампиру. Мне нужны бойцы, а не клоуны. Смех — развлечение мира смертных. В Аду готовы платить только за слезы и кровь.

***

Сука! Ловкий блеф, но я оценил. Поиграем. В твою игру, в мои мы начнем играть, когда я буду полностью уверен в том, что являюсь гладиатором дочери Верховного Демона.

Клоун? Ты совершенно права — я буду развлекать тебя ровно до тех пор, пока не решу, что настала моя очередь развлекаться. Только тебе вряд ли понравится.

Она отвернулась, словно потеряв интерес, а я отчетливо произнес ей в спину то, что она от меня ждала:

— Арис. Ты можешь называть меня — Арис. Мне было бы безумно жаль, что все твои планы могут рухнуть только из-за того, что я не назвал своего имени.

Она резко обернулась, а я звякнул цепью, сбрасывая с нее стражников, как надоедливых псов.

— Планы насчет наслаждения. Не люблю разочаровывать красивых женщин….

***

Моя первая победа над ним. Щелкнула языком, мысленно проговаривая его имя в голове. Мне оно понравилось. Арис. Оно ему шло. Пять букв в бесконечность Почему-то подумала именно о ней, застыв в бездне его взгляда. В нем скрывалось столько тьмы, что вместить ее могла только бесконечность.

— Впечатлил. Еще один плюс в твою копилку. Помимо имени, конечно, — подошла к нему вплотную и повернулась к слугам, — Можешь забрать остальных Эйнстрем.

Молча смотреть ему в глаза, исследуя каждую черточку лица, мысленно касаясь пальцами крепко стиснутых челюстей и пухлых губ в неизменной ухмылке. Интересно, как их изменяет улыбка. Не кривая усмешка, полная чувства собственного превосходства, а простая, самая обыкновенная улыбка. Умеет ли он вообще улыбаться? Воин, демон, выросший в стране кровного врага. Вряд ли. И тут же злость на саму себя. Потому что впервые появились подобные мысли. Сколько их было в моей армии? Таких же бойцов. Сильных, отчаянных, готовых принести мне победу даже ценой своей жизни. И никогда не хотелось запомнить ни их лиц, ни имен. Ничего не хотелось. Потому что они были лишь моей собственностью. Безгласной, бесправной, безымянной. Отвела глаза от его лица, думая о том, что все же нет. Вот такого, как этот, с такой волей к жизни во взгляде еще не было. Проклятье! Как может настолько сильно веять свободой от того, кто вырос и пробыл в плену всю свою жизнь? Наверное, именно это и влекло к нему…нет, не влекло, пока только заинтересовало в нем.

Позади хлопнула дверь, возвещая о том, что мы остались одни, если не считать моих стражников — истуканов, стоявших за спиной бойца.

— Арис…А-ааарис, — обошла его по кругу, наматывая на ладонь звенья цепи, на секунду прикрыв глаза от ощущения холодного металла на своей коже и указательным пальцем чертя горизонтальную восьмерку на его спине.

Привстала сзади него на цыпочки, с досадой отметив, что ниже мужчины на целую голову, если не больше, и прошептала в ухо:

— Мне нравится твое имя, Аааааарис. И твоя смелость. Но пока, — слегка отступив назад, чтобы не коснуться его спины грудью, — это единственное, что мне в тебе нравится. Постарайся расширить этот список до следующего боя.

Обойти его, теперь вставая прямо перед пленным и, выпустив когти, провести рукой по груди, оставляя царапины, шумно вдыхая запах его крови. К ничтожествам можно прикасаться только так — наказывая, доставляя боль. Оттолкнула его от себя, другой рукой натянув веревку, с удовлетворением глядя, как наполняются бешенством его глаза:

— Ты — мой раб, запомни. И не позволяй себе более того, что я позволяю рабам.

***

Она тоже оценила свою победу, впрочем, мы оба изначально понимали, что именно так и будет. Вот только с одной большой разницей — я знал, кто передо мной, и вполне оценивал своего противника, а она пока видела перед собой только раба.

Повторяет мое имя, а меня воротит от того, что она так раскатывает его своим голосом, слишком нежным для такой сучки, как она. Я бы предпочел, чтобы она придумала мне кличку. Стала за моей спиной, и я напрягся от прикосновения острого ноготка к разгоряченной после палящего солнца коже. Зашептала на ухо, и я невольно почувствовал желание резко обернуться и схватить за горло, чтобы не подходила со спины, но сдержался, стараясь дышать ровнее. Провела ладошкой по моей груди, и, да, дышать стало сложнее, все же шлюх у меня не было довольно давно, а я не железный. Усмехнулся — такая же, как и все. Озабоченная богатая сучка, которая совмещает выгоду от боев с грязным развратом, трахая своих гладиаторов. Управляет ими с помощью похоти. Кнут днем и пряник по ночам в виде ее роскошного тела. Впилась ногтями в мою грудь, раздирая плоть и заставляя стиснуть челюсти от резкой боли. Вот так-то лучше, но эрекция не ослабевала, а стала сильнее…Меня возбуждало то, как она медленно разрывала мою кожу.

Натянула цепь, а я посмотрел ей в глаза и сдерживая ярость тихо сказал:

— Так как ты управляешь рабами, Госпожа? Силой или держишь их за член? Что у тебя получается лучше? Дашь возможность сравнить… эмммм… расширить список иными достоинствами?

Я понимал, что за это может последовать жестокая порка, но я так же видел этот нескрываемый интерес в ее глазах. Ей нравилось, ее удивляло, ее озадачивало. Ей перестало быть скучно…а ведь это дорогого стоит, да, сучка?

***

Улыбнуться ему в лицо, в который раз за этот недолгий разговор. Но отец всегда учил меня, что сопернику нужно показывать свои зубы, но не склоненную голову. Эти слова с грязными намеками…в Мендемае никто не позволял себе так разговаривать со мной. Ненависть, зависть, похоть или благоговение — те эмоции, к которым я привыкла. И никогда эти эмоции не были чистыми, все они были разбавлены страхом. Скорее, даже представляли собой своеобразную смесь из ужаса и других чувств.

Но этот мужчина…от него волнами исходили ненависть и похоть. Впрочем, последнее объяснялось просто: он был рабом, и один только Дьявол знает, как долго у него не было женщины.

— Нельзя управлять рабами, которыми уже управляет похоть. Я предпочитаю метод кнута и пряника. Слышал о таком, эльфийская игрушка? Сегодня твой счастливый день — день пряника. Будь хорошим мальчиком, перестань нарываться, и никогда не узнаешь, каким бывает мой кнут.

Отступила от него и направилась к двери. Повернула голову через плечо к охранникам.

— Приведите ему шлюху. Завтра бой, я хочу, чтобы он думал о том, как убить соперника, а не как его трахнуть.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Арис. Лиат

— Моя Госпожа, ваш конь уже готов.

Эйнстрем недовольно поджал губы, тем самым показывая, насколько моя идея с прогулкой сегодня кажется ему абсурдной. Закатила глаза, проходя мимо него и легонько поцарапав ногтями плечо. Он вздрогнул, напрягшись и опустив глаза, следуя за мной к своеобразной конюшне во дворе Цитадели.

— Что расскажешь о моих воинах?

— Один из них все еще валяется на своей лежанке, восстанавливаясь после встречи с…некоей Госпожой…, - он благоразумно промолчал, не называя имен и памятуя о том, что даже у мрачных стен Цитадели, оставшейся позади нас, есть уши. Пусть даже звуки наших голосов перекрывались громким фырканьем лошадей и недовольным топотом копыт.

То и дело раздавались утробные звуки, отдаленно похожие на рычание, что говорило о том, что животные устали стоять в стойлах и хотели размяться.

Склонила голову набок, останавливаясь возле стойла и многозначительно посмотрев на Эйнстрема, гордо вздернувшего подбородок вверх.

— Астарооооот, — улыбнулась, протягивая руку к могучей шее животного и поглаживая ее ладонью. Конь радостно и в то же время требовательно заржал, мотнув головой. Казалось, можно обжечься от одного только прикосновения к нему. Настоящая лава под кожей растекалась и бурлила там, куда я дотрагивалась. Пропустила между пальцами серебряную гриву, снова и снова любуясь тому, как она переливается, яркий контраст с иссиня-черной мастью животного.

— Красааааавец, Астарот. Ты ж мой красавец, да? — Конь оскалился, нетерпеливо вставая на дыбы и стуча передними копытами по деревянной поверхности.

Эйнстрем засуетился, открывая стойло, не забывая опасливо оглядываться на фыркавшего жеребца. Не смогла сдержать улыбку, мне иногда казалось, что Астарот намеренно пугает бедного парня. К слову говоря, Эйнстрем не из слабого десятка. В свое время он даже участвовал в боях и выигрывал. Но Астарота невозможно было не бояться. Как и его отец, Люцифер, он наводил ужас даже на бывалых наездников.

— Отец подарил мне его с тайной надеждой, что я соглашусь на ту кобылу, что он мне привел ранее, — конь склонил голову, касаясь мордой моих волос, и я могла поклясться, что он признается в том, как соскучился.

— Помню, моя Госпожа. Как и то, что в итоге та кобыла досталась мне. — сухо перебил друг, отходя на расстояние в негласно установленные между ними три шага. Ближе к себе Астарот не подпускал никого, кроме меня и отца.

— Она была довольна неплохая, Эйнстрем, не ворчи.

— Она была лошадью, а не бездушным убийцей, от нее именно это и требовалось.

Аш называл моего коня "Зверем", а я видела в его красоте и мощи неприкрытую силу, способную сбить с ног кого угодно. Много лет назад эта сила добровольно опустила голову, позволяя оседлать себя маленькой девочке, признавая своей хозяйкой к досаде и одновременно гордости отца.

Он отдал мне его с условием, что никто больше не сможет оседлать жеребца, и мой красавец не подпустил к себе ни одного из лучших воинов самого Аша, нападая на них и едва ли не бросаясь мощной грудью на мечи.

И сейчас я вспоминала о другой силе, такой же могущественной и манящей, но закованной и клейменной, в отличие от Астарота, так и не признавшей над собой Господина.

— Ты не рассказал мне про второго воина. Понравился ему мой подарок?

На какое-то мгновение я даже подумала, что всегда сдержанный мужчина смачно сплюнет, выругавшись. Хотя, судя по его глазам, мысленно он все-таки парой крепких слов приложил пленника. Но Эйнстрем лишь покачался на пятках вперед-назад, заложив руки за спину. Самый верный признак того, что он раздражен.

— Гладиатор пренебрег вашим даром, выставив рабыню за дверь.

Сердце почему-то замерло от понимания того, что он не спал с той шлюхой, которую приказала отправить к нему. Я была уверена, что он предпочтет снять напряжение, наверняка, скопившееся после пленения, и тут же появилось мерзкое ощущение досады на собственную радость.

— Ну, добей меня, скажи, что он еще и голодовку объявил.

— Нет, моя Госпожа. Ублюдок жрет всю поставляемую еду подчистую. — Отлично, парень понимает, что ему нужны силы для поединков, а значит, следующие мои победы не за горами, — Более того, вчерашнюю девушку он предварительно возбудил, насытился ее эмоциями и только после этого выдворил.

***

Цитадель, на долгие месяцы погрузившаяся в траурное молчание, сегодня ревела диким зверем. Его многоголосый голодный рев сотрясал мрачные стены, вызывая дрожь предвкушения у любого, кто восседал на скамьях, расположенных вокруг арены. И пусть мендемайское солнце осталось за толщей мраморных стен, продолжая убивать все живое, сжигая их дотла, здесь, в окружении холодных серых камней, жар будто расстилался по стенам языками адского пламени. Казалось, его можно увидеть в бликах, отбрасываемых стальными мечами, услышать его треск за каждым лязгом скрещиваемых орудий.

Цитадель взревела в очередной раз, и я невольно вздрогнула, глядя в самый центр круглой арены, огороженной своеобразным частоколом из костей побежденных воинов, каждое звено которого было украшено безглазым черепом.

— Хорошшшш, ублюдок. Только посмотри на него, Лиат. — Тирана склонилась к моему уху, едва не выдохнув, когда один из бойцов отпрыгнул назад и, пригнувшись, вдруг резко ударил нападавшего на него соперника мечом прямо под ребра. Огромная лысая глыба пошатнулась, шумно вздохнув, но парень не дал ему очнуться и, точным ударом ноги отбросил его на спину и, эффектно подняв правую руку, явно играя на публику, вонзил сталь прямо в сердце противника. Вздернул руки вверх в победном жесте и повернулся в мою сторону, нагло ухмыляясь. Длинными окровавленными пальцами провел по своим губам, оставляя ярко- алые следы и оскалился.

— Я ХОЧУ ЕГО — Тирана впилась пальцами в мое запястье. — Демоны Ада! ты только посмотри, какой он…Это тело…Только представь, оно, наверняка, способно обслуживать свою Госпожу в течение долгих часов.

Я поморщилась, высвобождая свою руку.

— Я куда с большим интересом представляю, как эта самая Госпожа в течение долгих месяцев будет вымаливать прощение у своего мужа только за подобные мысли.

— Я не поверю, что ты не попробовала его! ЛИАТ! Ну, давай, солги, что тебя и он не возбуждает!

Пожала плечами, скривившись от визгливого окрика. Благо, царивший вокруг многоголосый шум не позволял услышать наш разговор.

— Не возбуждает.

Глядя на то, как он проводит плечами, как стекает кровь по его предплечью, закрашивая алым огненный цветок на его коже. Он словно специально не вытирает ее, готовый скрыть свой позор собственной. Впрочем, не сказать, чтобы я испытывала какие-то муки совести. Скорее, невероятное удовольствие от понимания, что этот грациозный, сильный, безжалостный зверь принадлежит теперь мне. И не только потому что я заплатила за него кучу монет. Золото, камни, бумажки, меха — все это не более, чем вещи, неспособные удержать действительно свободные личности. Но жизнь…Теперь его жизнь напрямую зависела от моей, и любая попытка сбежать грозила ему мучительной смертью.

Ариса увели, как и другого моего бойца. Из семи в финальную часть соревнований вышли только двое. Тела остальных со временем обязательно вернутся на этот ринг, но уже в качестве забора.

Через некоторое время нам предстояло уехать в Арказар, где и пройдут основные бои за звание лучшего игрока и самого сильного бойца. Попрощалась с Тираной, пообещав ей устроить очную ставку с Офри, воином — добровольцем, оказавшимся на целую голову сильнее многих гладиаторов, участвовавших сегодня в играх. Несмотря на то, что она настаивала именно на встрече с Арисом. Но почему-то эльфийского парня отдавать ей не хотелось. Он мне…казался интересным, и до тех пор, пока не утолю свое любопытство, пока не вскрою тот ореол тайны, которым был окутан даже воздух вокруг него, он будет принадлежать только мне. Даже несмотря на то, что мы с ней говорили о принадлежности разных видов. Ее свело с ума его гибкое, быстрое тело, меня же, скорее, манило то, что скрывалось внутри.

Только спустилась в подвал, подошел разъяренный Эйнстрем, матерящийся сквозь зубы. Увидев меня, запнулся и склонился в поклоне, но сразу же взял себя в руки и вскинул голову кверху, не скрывая своего гнева.

— Госпожа, я настаиваю на наказании для этого подонка!

— Что он еще натворил?

Вопроса, о ком речь, даже не возникало.

— Выродок едва не убил Офри. За него отвалено кучу денег, предлагаю выпороть прилюдно мерзавца.

— Они оба обошлись мне достаточно дорого, Эйнстрем, чтобы ценить их драгоценные шкуры в равной мере. Я разберусь с ним. Где второй?

— Забрали к лекарям.

— Хорошо. Иди, распорядись о ванной для меня.

— Моя Госпожа, я позову охранников.

— Зачем? Теперь он сам не позволит никому причинить мне вреда. Иди, Эйнстрем, приготовь мне воду. Сражались они, а грязную кровь мертвых на себе чувствую я.

Мужчины чувствуют соперников на инстинктивном уровне. Каким-то шестым, десятым чувством. Даже если соперник только-только начал интересовать женщину. Даже если женщина и не принадлежит ни одному мужчине.

Эйнстрем скрипнул зубами, но, поклонившись, направился вверх. А я распахнула тяжелую дверь подвала, заходя внутрь. Инкуб стоял, опершись о меч, и смотрел прямо в мои глаза. Демонстративно взглянула на его плечо и улыбнулась, поймав отблеск ненависти в стальном взгляде.

— Решил отметить победу, полакомившись мясом Офри?

***

Я посмотрел, как уводят Офри, и вытер пот с кровью со лба тыльной стороной ладони.

Сам не понял, как сорвался. Ублюдок начал говорить о Балместе и нравах в его казармах, намекая, что все гладиаторы остроухого подонка педе***ты, и я очнулся уже тогда, когда приставил меч к его горлу. Я бы всадил лезвие ему в зад, а потом отрезал голову, если бы не эти плебеи-стражники, прибежавшие на шум.

Им конечно было по хрен на задницу Офри, но потерять бойца, который только что вместе со мной уложил дюжину демонов, они не могли. Слишком накладно для их хозяйки, да и за свой зад они опасались куда больше. Особенно этот молчаливый урод, который ходил за моей сестрицей по пятам, роняя слюни. Интересно, он ее трахает или она водит его за нос, как и всех остальных идиотов, которые ее окружают?

После бойни все еще гудел адреналин в висках и хотелось продолжения пиршества. Я нажрался крови демонов, и меня распирало от желания порвать еще парочку на ошметки. С того момента, как эта сука приказала выжечь на мне клеймо, я довольно плохо себя контролировал.

Когда-нибудь я срежу эту дрянь и скормлю ей, когда она будет ползать под моими ногами голодная и полумертвая. Но только после того, как насажу на кол голову ее драгоценного папочки, а мамочку запру в той самой башне, в которую Руах Эш когда-то высылал надоевших ему шлюх-любовниц. Там ей самое место. Я мог понять все, что угодно, я мог простить ей и замужество, и нарушенную клятву о престоле и любовь к младшему ребенку. Родителям многое можно простить, если понимать, что они тебя любят. Пусть паршиво, пусть как-то небрежно, но любят. Даже самки животных дерутся за своих зверенышей, не давая их в обиду. Но меня даже не искали. Я вспоминал свой плен день за днем с того самого момента, как меня выкрали. Сколько дней мы провели в вонючей повозке на рынке под носом у Мендемаевской стражи, сколько постов проехали, сколько простаивали на постоялых дворах, и никто меня не искал, никто не выслал погоню. Меня волокли в горы около года. Вот сколько времени занял перевоз выкраденных демонов в обход постов и проверок, объездными дороги и пешком через мертвые пустыни. Я помню, как плакал по ночам и звал ее. Как надеялся, что меня найдут, еще долгие годы. Как прислушивался к шуму подъезжающих повозок и топоту лошадей, жадно вглядываясь в ворота замка Балместа, цепляясь изодранными в кровь пальцами в решетки. Я не верил Ибрагиму. Он говорил, что никто за мной не придет, а я не верил. Но об этом потом…не сейчас. Не хочу, чтоб воспоминания омрачили удовольствие от яростного выражения лица моей Хозяйки — ведь я только что чуть не лишил ее ценного приобретения.

Усмехнулся, почуяв издалека. Уже доложили о драке, или решила проведать того, кто принес ей победу и золото? Конечно, доложили. Плебей побежал к ней в ту же секунду в надежде, что меня казнят или, по меньшей мере, выпорют, да так, чтоб встать не мог пару недель. Я убью его первым, едва сброшу со своих рук кандалы. Я думаю, он об этом знает — читает по моим глазам и уже опасается.

Лиат вошла в помещение, раздвинув полог, и я на секунду перестал думать. На гребаную, проклятую секунду меня вышибло из реальности, потому что умом можно понимать что угодно, но глаза, блядь, все же видят. Мужские глаза.

Она была в красном. Как и там за ареной. В самом охрененном ярко-алом платье с золотыми стразами. Прозрачном настолько, что я видел ее ноги, живот и округлые бедра. Посмотрел на треугольное лицо, в глаза и опять почувствовал, как меня затягивает в этот взгляд. Как я зависаю и перестаю думать, когда рассматриваю темную радужку с тонкими оранжевыми языками пламени на дне зрачков. Того самого пламени, в котором утопает цветок на моем плече… И оцепенение спало, я выпрямил спину, продолжая следить за ее плавной походкой пантеры и отвечая на ее вопрос после продолжительной паузы.

— Всего лишь закрыл рот зарвавшемуся ублюдку.

Смотрит на мое плечо намеренно долго и с едким триумфом. Довольна тем, что связала меня по рукам и ногам без веревок и цепей. Но не знает, насколько для меня омерзительно это клеймо. Истинное омерзение. Мог бы — я бы выгрыз его оттуда зубами.

Обошла меня со всех сторон, а я повернул голову сначала в одну сторону, затем в другую. Не боится оставаться наедине со мной. Самоуверенная.

— Довольна победой?

— Довольна. Победой. Но не тобой. — Пожала плечами, подходя ко мне еще ближе, — Не стоит портить то, что принадлежит мне, инкуб.

Подошла слишком близко, и я невольно снова посмотрел на ее роскошное тело под платьем — да, я извращенец, и мне по хрен, что она моя сестра. Я бы отымел ее с особым наслаждением, прекрасно осознавая этот факт. И тем позорней и больнее было бы убийцам моего отца. Впрочем, у демонов не особо церемонились со степенью родства, очень часто глаза закрывались на узы крови ради чистоты брака.

Я посмотрел ей в глаза и слегка прищурился.

— А ты хочешь быть довольна именно мной?

Игнорируя замечание.