Легенды о проклятых 4. Ослепленные тьмой Соболева Ульяна
От тоски голос пропал, от боли тело онемело, без слез глаза высохли. Только пальцы, израненные зазубренной железкой, трут и трут на окне решетку, трут и трут. Днями, месяцами, годами….. Когда удастся сломать – взлетит маалан в небо. Навсегда свободной будет. Улетит к своему гайлару. Он ведь ждет ее там… на небе, или куда уходят все, кого она потеряла.
***
Ранее…
Отряд остановился на ночлег в деревне, опустевшей после набега валласаров и отбитой несколько дней назад обратно. Улицы усеяны трупами людей, лошадей и даже собак. Дымятся некоторые дома. Мне слышен женский вой скорби, несравнимый ни с чем вой ужаса и боли, знакомый лично до адской пены в крови, которая каждый раз превращается в кислоту, когда я вспоминаю, как сама выла по своему сыну… Мне швырнули шкуру и кусок хлеба. И на том спасибо. Укуталась в вонючий мех. Посасывая корку и прикрывая глаза. Посреди уныния и смерти мне было сейчас хорошо. Я все еще смаковала смерть Даната. Моя одежда пропиталась его кровью, мои волосы пахли его агонией, а мои руки помнили трепыхания его гнилого сердца. И нет ничего слаще этих воспоминаний.
Даже истерические вопли Маагара, его пощечины и обещания удавить меня на месте, не могли унять моего счастливого смеха.
– Сука! Ты что сделала? Как ты смела? Тыыыыы! Ты приговор подписала себе! Приговор! И…. нам всем! Это Данат!
– Дааааа! Это Данат! Будь это не Данат, я бы перегрызла себе вены!
– Идиотка! Шею бы свернуть тебе прямо здесь!
– Сверни. Нет ничего слаще смерти. Теперь я точно знаю. Слаще и желаннее.
– Нет… никакой смерти не будет. Пригодишься еще. Дорогой и нужный товар. Найду, кому предложить. Даже такую… позорище семьи Вийяров. Лучше бы сдохла сама в Валласе.
Да, лучше бы сдохла. Прав он. В этом точно прав.
– Аааа ты, ты брось меня. Оставь на дороге и иди дальше, – с надеждой заглядывая в глаза брата, – брось, Мааги, брось меня. Слышишь? Оставь ему… он накажет. Заклинаю. Иллином молю, пожалуйста, брось. Оставь! Зачем я тебе. Испорченная, опозоренная, непрощенная. Отцу скажешь – сбежала… Ну же, Мааги, вспомни, как раньше с Анисом… вспомни, как играли вместе, как обещали защищать меня.
Оттолкнул сильно, небрежно, как паршивое вонючее насекомое.
– Чтоб трахалась с уродом своим? Чтоб еще выродков нарожала? Никогда ты ему не достанешься! Ясно тебе?
И плюнул мне под ноги.
– Отец решит, что делать с тобой. Не сестра ты мне больше.
Но тогда еще он был мне братом. О, Иллин, оказывается тогда я еще была счастлива, если так можно сказать.
Ночь стала черной, без единой звезды. Как будто непроглядная тьма полностью скрыла любой проблеск света. Но все знали, что это клочья тумана застилали небо. Только одна надежда, что скоро луна проявится и немного рассеет мрак.
Я прикрыла глаза, пытаясь немного поспать. Столько дней в дороге и без отдыха. Кажется, что мои веки пересыпаны песком, а горло солью разъело. Голод уже давно не ощущается, только иногда желудок сводит. Не знаю, уснула я или нет, от холода глаза распахнулись, и я дернулась в ужасе, отпрянув к задней стороне клетки.
В темноте раздалось мерзкое шипение, и я вскинула голову. Со стороны шатра Маагара двигалось что-то черное, чернее самой темноты. Оно приближалось ко мне какими-то рывками. То исчезая, то появляясь. Пока не материализовалось передо мной. Клубья черного тумана скользили внизу, бурлили, пузырились, как будто что-то гигантское копошилось под телегой. Тонкие струйки обвивались вокруг прутьев, расползались по полу. Они приближались ко мне, и я не могла пошевелиться от ужаса, не могла вымолвить ни слова. Только смотрела застывшим взглядом на роящихся прозрачных змей, которые с шипением лезли по полу к моим поджатым ногам. Еще немного и обовьют их ледяным кольцом. От ужаса хотелось заорать, но мое тело мне не подчинялось – напротив меня стоял Данат. Его глаза светились белыми бельмами, он двигал пальцами, как клешнями. Его сутана шевелилась и клубилась, срастаясь с туманом, будто сотканная из него. Дернулась всем телом, ощутила, как холодная веревка обвила мою шею, как стянуло руки. И вдруг спину обдало жаром, темнота рассеялась зеленоватым свечением, словно за моей спиной кто-то светил факелом. И этот свет расползался по деревянным доскам, отпугивая, отталкивая черные клубы тумана, а потом окружил меня странным кольцом в виде….виде морды волка. Нечто… так похожее на Верховного астреля, зашипело, его рот широко раскрылся и словно поглотил во тьму его самого. Постепенно туман развеялся, и я, тяжело дыша, смотрела перед собой… на то, как медленно исчезает зеленоватое свечение с пола. Но мое тело по-прежнему теплое, и мне не нужна накидка.
Утром, когда снова открыла веки… так и не поняла – видела ли я этот кошмар во сне или на самом деле. Но холодно мне больше не было. Ни разу.
Отряд въехал в Лассар, а у меня ощущение, что не дом это мне больше. Не мой здесь народ и земля не моя. Враждебное все, чужое. Люди с ненавистью смотрят, и глаза их наполнены страхом и злостью.
Страх – самое сильное оружие, страх заставляет убивать и превращаться в животных. Это было первое утро без солнечного света. Небо посветлело лишь на несколько тонов и окрасилось в фиолетово-пурпурное марево, затянутое серыми туманными облаками, сквозь которые пробивался этот мрачный цвет, из-за которого все светлое с души исчезало, словно и внутри больше никогда не взойдет солнце.
Меня ждала встреча с отцом… и приговор, который вынесет мне он. Надеялась ли я, желала ли отцовского прощения или милости? Скорее нет, чем да. Скорее, я желала другого – вырваться из лап своей семьи и бежать… отдать себя на иной суд. Пусть не они меня наказывают.
– Из-за нее день не настанет!
– Из-за нее тьма пришла.
– Ниада-отступница погубила всех.
– Смерть крадется за ней следом.
Где бы не появилась, всегда только это. Крики ненависти. И желание моей смерти….
И я словно вижу саму себя на костре каждую ночь. Мне снятся кошмары.
Люди швыряли в нас лед и комья снега с грязью. Те, кто постарше, посылали нам проклятия, а подростки норовили попасть камнями в головы, в лица и, если им это удавалось, триумфально выли и вопили. Толпа восторженно скандировала имя самозванца и вопила на двух языках, озверевшая от запаха крови, предвкушая зрелища и праздник.
Кто-то содрал с моей головы платок, и на секунду голоса стихли, а потом началась вакханалия, какое-то дикое безумие. Все эти люди рванули ко мне, пытаясь пробиться сквозь ряды воинов в черном.
– Да это же дочь Ода! Шеана! Проклятая шеана! Чтоб ты сдохла, шлюха лассарская!
– Дочь Ода у нас в плену! Она хочет последовать за своим братом! Она хочет, чтоб ее подвесили на крючья и сожгли живьем!
– Сжечь! В костер её! Разорвать на части шеану! Сжечь!
Лица их исказились ненавистью. Я никогда не видела такой отчаянной злобы и презрения. Они жаждали моей крови и смерти. Если бы могли прорваться через плотно стоявших меидов, они бы разодрали меня на части, невзирая на опасность обжечься. Они плевались и поднимали три пальца в воздух. Позже я узнаю, что это означает на их языке проклятие. Они проклинали меня. И я с горечью поняла, что, когда убили моего брата, все эти люди радовались его смерти. Его не приняли в Валласе. Все письма, что он писал мне отсюда, были ложью. Не было никаких венков из алой шаарин, не было песнопений у костров и хлеба с солью. Они все жаждали его смерти. Нет! Отец не объединил два королевства, он всего лишь загнал стихию в недра страха и сковал оковами рабства, и сейчас она вырвалась на свободу, грозясь поглотить под собой нас всех.
– Отдайте её нам! Лассарскую шлюху нам.
И тут же все смешивается и уже вместо лиц валласарских я вижу лица своих соотечественников, братьев и сестер.
– Тепло и ласку тебе даст дома твоя жена. Пошел вон с дороги!
Они окружили меня и толкали в плечо то к одному, то к другому. Я пыталась успокоиться, пыталась думать, что сказать им, а вместо этого внутри поднималась волна бешеной ярости, она зарождалась где-то в районе позвоночника и огненными ответвлениями растекалась по телу. Один из мужиков дернул на мне накидку.
– Ты ба! Да она брюхатая.
– Ну и что? Какая разница? Ты ж не младенца трахать собрался, а ее. Неужто свою бабу брюхатой не трахал? Смотри, красотка какая. Сочная, мягкая. Не знал бы, что талладаская торговка, мог бы решить, что сама велиара. Кожа белая какая и зубы ровные, а пахнет, – он потянул носом возле моих волос, а потом толкнул меня в снег, и в этот момент я сдернула перчатку, схватив его за руку. От дикой боли его глаза округлились, и лишь потом он заорал. Никто не понял отчего, а мужик сунул руку в снег с воплем:
– Сука! Она меня обожгла. Руками! Это ведьма, братцы! О, Иллин! На ней одежда горит, а она не чувствует! Ведьма! Ведьма!
Я медленно поднялась со снега и посмотрела на подол юбки, как та занялась пламенем вместе с манжетами. Сбросила с себя накидку в снег.
– Эй! Люди! Выходите! Среди нас шеана! Вот почему мы голодаем! Выходите все!
И тогда я побежала, придерживая живот руками. Вот и все. Это кончилось слишком быстро. Мой покой в Жанаре подошел к концу. Нужно убираться отсюда.
Я оглядывалась назад и видела, как толпа становится все больше, они бегут следом с криками и улюлюканьем. Как и полгода назад, когда я только приехала в Жанар. Нужно успеть предупредить Герту. Нужно успеть убежать.
Заслышав шум, люди выходили из домов, а завидев меня, бегущую от толпы, сначала впадали в ступор и лишь потом, заслышав выкрики людей о том, чтобы держали ведьму, бросались следом за мной. Бежать было все тяжелее, я спотыкалась и падала, снова вставала. Косынка слезла с головы, и по лицу стекала краска. Когда я упала в очередной раз, меня схватили за ноги и потащили.
– Разводите костер. Сожжем её прямо сейчас, и тогда Иллин пощадит нас и даст нам хлеб.
– За что девку травите? – крикнул кто-то.
– Шеана она! Обжигает прикосновением! Мне всю кисть сожгла. Не веришь – тронь проклятую.
Самые смелые подходили, чтобы коснуться моих рук или лица, и с воплем отнимали руки, осеняя себя звездами и пятясь назад.
– И правда, шеана.
– Не шеана, а ниада, – послышался чей-то голос, и толпа стихла.
Задыхаясь, я подняла голову, чтобы посмотреть на того, кто вышел к этим обезумевшим фанатикам. Астран. В черном одеянии с непокрытой головой. Ветер развевал его белые волосы, а уже разожженный костер бросал блики на молодое и очень красивое лицо.
– Она не шеана. Эта женщина принадлежит самому Иллину и, видимо, ехала в Храм. Вы посмели тронуть священную и неприкосновенную ниаду, предназначенную самому Всевышнему!
– Она брюхата, твоя ниада! Разве ниады не должны быть девственницами?!
– Да! Она брюхатая! Блудница! Закидать камнями!
– Никто не вправе вершить самосуд. Приговор выносит сам Верховный астрель.
– Она все время пряталась среди нас! Поэтому мы голодаем, и умирают наши дети. В ее чреве сам Саанан. Надо вырезать его оттуда и сжечь вместе с ней!
– Твои речи близки к Саанану, несчастный! Как смеешь ты решать, кому жить, а кому умирать? Хочешь, чтоб тебя настигла кара? Чтобы следующей была твоя семья? Всем назад! Никто не посмеет тронуть священную ниаду. Кто знает, что она прячет в своем чреве. А вдруг это младенец самого Иллина?
И при слове младенец я просыпалась в холодном поту и со слезами на глазах.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ОДЕЙЯ
Да, крадется. Внутри меня живет эта смерть. Ничего живого не осталось. Маагар прогарцевал мимо на своем коне. Далекий, чужой в железном шлеме и развевающемся плаще. Не взглянул даже. И к саанану его, предателя проклятого. Это он меня Данату отдал. Скорее, продал… только что тот взамен пообещал? Чего захотел старший Вийяр? Единственный, оставшийся в живых сын Ода Первого?
Я не хотела верить… гнала от себя мысли. Те самые, после которых вера в людей, в любовь, в Иллина должна была навсегда сгореть внутри в пепел. Так не могло быть. Это жутко, неправильно, не по-людски. Я ведь ошибаюсь, да? О, Иллин, если ты есть, помоги вернуть веру, помоги выдержать испытания. Пусть я ошибаюсь, пусть страшные мысли в моей голове окажутся просто страхом.
Меня не ввезли в замок, отряд с клеткой направился в сторону монастыря. Клетку накрыли покрывалом и окольными путями последовали в обитель Скорби. Сюда приходили молиться о душах усопших, здесь проводились поминальные вечера и здесь отпевали покойников. Когда мне помогли выйти из клетки, и я ступила босой ногой в снег, все тело пронизало холодом… Вокруг могильные плиты и памятники, а впереди купол с колоколами, и пятиконечная звезда подпирает темное и страшное небо.
После смерти моего мальчика меня уже было трудно напугать. Да и что можно отнять у несчастной матери, у изгнанной дочери, преданной сестры и отверженной любовницы? Жизнь? Я ею больше не дорожила… а душа? У меня ее больше нет. Она похоронена под обломками вместе с останками моего мальчика. Его отец разрушил это место памяти до основания.
***
Колокол зазвенел так, что я из рук железку выронила, палец порезала. А потом к решетке лицом прижалась, всматриваясь в полумрак, который начали рассеивать многочисленные факелы. Кто-то въезжал в Тиан. С грохотом опустился мост, копейщики высыпались, как белый горох, из казарм и заполонили двор.
– Велиар приехал!
– Великому Велиару Лассара дорогу!
– Открыть ворота!
Я сжала окровавленными пальцами железку и со стоном посмотрела на почти перепиленный прут на окне.
Во двор Тианского замка въехал отряд со знаменами дома Вийяров, но теперь на полотне красовалась змея с высунутым жалом.
А у меня перед глазами цветущий Тиан, праздничные флажки, музыканты на улицах, и в эти самые ворота въезжает отец и мои трое братьев. Анис впереди всех, несется, что есть мочи, подгоняет коня. Ко мне спешит…
– Да здравствует Велиар!
Правитель восседал на белоснежном коне, белый плащ развевался на ветру. Он все еще был в шлеме, и мягкие перья, украшавшие верх железного убора, трепетали от резких порывов.
Велиар снял шлем правой рукой, и золотистые волосы рассыпались у него по плечам. Он сжимал в кулаке несколько веревок, на концах которых телепались человеческие головы. Как ужасающий букет.
– Стадо баордов повержено! – крикнул он и швырнул головы в визжащую от восторга толпу. – Мост разрушен. Ни один голодный вонючий валласар не проберется к нам.
– Маагар дас Вийяр! Наш правитель и избавитель!
– Людоед… проклятый, – прошептала и быстро спрятала железку под ножку кровати, задернула штору и села на стул, натянув капюшон накидки на лицо и сложим руки так, чтоб порезанный палец было не видно. Какого саанана приехал? Когда я была так близка к заветной цели. Пусть убирается, тварь.
Дверь моей кельи загромыхала, и я увидела своих надзирателей и управляющую Тианом – Белинду десу Антрес. Очередную любовницу Маагара.
– Велиар желает видеть вас, моя деса.
Я на нее е смотрела и не произнесла ни слова. Как и в предыдущие пять лет заточения.
– Переоденьте десу и приготовьте к аудиенции с велиаром.
Скомандовала она служанкам и вышла, оставив приторный шлейф парфюма в воздухе.
***
Короны творят странные вещи с головами, на которые надеты.
(с) Джордж Мартин «Пир стервятников»
Он изменился за эти годы. Проклятый отцеубийца, душегуб, подлая тварь, которая притворялась тихоней, а на самом деле оказалась чудовищем. Трусливым чудовищем… мерзким, отвратительным подонком. Даже если бы он был последним человеком на земле, я бы не заговорила с ним. Мой голос принадлежит моему любимому и моему сыну, а если их нет, то и голоса больше нет. Могла бы – отрезала бы и волосы, чтобы развеять по всей земле, чтобы застилали ее ковром кровавым, чтоб каждый сантиметр напоминал о моей потере. Как и мне… моя лысая голова без волос. Но не дали. Ни ножниц, ни ножа, ни стекла. Каждый день расчесывали, плели в косы и укладывали на голове в виде ручек амфоры, покрывали голову тонким покрывалом.
Проклятый Маагар. Как не сдох в дороге, как снега не схоронили тебя, как не сожрали тебя дикие звери. Какое зло бережёт твою душу, проданную Саанану за полмонеты золотых. Его волосы посветлели из-за седины, которая пробивалась сквозь золото кудрей, кожа задубела, и красивое лицо, доставшееся от нашего отца, теперь скорее отвращало, чем притягивало. Напоминало о том, что он убил того, кто называл его «сыном», неизвестно только откуда у этого трусливого ублюдка взялись яйца это совершить… Но подлость не блещет храбростью. Подлость зла, труслива и убога. Подлость – младшая сестра смерти. Ее верная лизоблюдка. Ползет на четвереньках следом и лижет следы от костлявых ступней, трется о рваные черные лохмотья савана, готовая в любой момент вцепиться гнилыми клыками кому-то в спину.
– Поклонись своему велиару, сестра!
Скомандовал уверенным, зычным голосом, полным пафоса и самолюбования. Научился за эти годы. Возомнил себя правителем. Люди сочиняют о нем оды, поют ему песни, потому что не знают то, что знаю и видела я. Не знают о том, что он убил…убил Ода Первого. Подло, низко, вонзил ему нож в спину у меня на глазах. Как бы я не ненавидела своего отца… но он был нашим отцом.
Гордо вздернула подбородок и плюнула ему под ноги. Тяжелая рука в железной перчатке ударила меня по лицу с такой силой, что я отлетела к окну, прижимая ладонь к кровоточащей губе и с ненавистью глядя на своего врага.
– Вот так лучше. Твое место на коленях. На полу. У моих ног. Ты должна молиться мне и благодарить за то, что я подарил тебе жизнь, помиловал тебя!
Прошелся по моей келье, распахнул настежь окно, раздвинул шторы. Можно подумать, от этого станет светлее. Солнце больше не светит. Мы в вечной тьме и днем, и ночью. Все давно забыли, что такое дневной свет.
– Сегодня твое заточение будет окончено. Отправишься на юг. К своему жениху. Кхуд Триркрах станет твоим мужем через одну луну.
Медленно поднялась с колен и отрицательно качнула головой.
– Плевать. Станешь женой и раздвинешь свои ноги, чтобы в твоем брюхе появился сын от него. Родишь наследника и можешь возвращаться в Тиан. Скулить дальше о своем сдохшем псе! Никто не помешает и не тронет тебя. Но вначале сделаешь то, что я говорю. Я обещал. Взамен пять островов с шахтами красного золота будут принадлежать Лассару. Я найду путь к Паучьей горе. И ни одной нечисти в округе не останется. Я свергну даже Кхуда… Помоги мне, сестра, и вместе мы будем править этим миром!
Потому что самая страшная нечисть – это ты сам. Никогда нам не править вместе. Как только я смогу – я лично перегрызу тебе глотку зубами.
– А будешь мне перечить…
Порылся в кармане и достал черную прядь волос, швырнул мне.
– Узнаешь? Это патлы твоей шеаны-подружки. Моран, кажется. Ты знаешь, что я с ней сделаю? Ее будут трахать во все дырки. В уши, в нос, в маленький зад, в глотку. Вся голодная свора моих солдат вздрючит твою маленькую, черную рабыньку. А потом… потом я начну отрезать от нее по кусочку и присылать тебе, например, в супе, в каше, в киселе. Тебя свяжут и заставят глотать ее мясо!
По мере того, как он говорил, меня тошнило, меня заволакивало черной ненавистью и тошнотой. Этот ублюдок не мог быть моим братом, не мог носить одну и ту же фамилию с Анисом… не мог родиться от моей матери. Посмотрела в глаза Маагара, а они стали полностью белыми, радужка как будто выцвела, сверкнула огнем, и изо рта вытекла тонкая струйка дыма, поползла по щеке, как паутина. Он шагнул ко мне, но тут же остановился… а я ощутила жжение за спиной. Глаза Маагара погасли, и у меня осталось ощущение, что мне показалось. Я слишком измучена, слишком голодна и схожу с ума от отчаяния.
– И хватит молчать, Саанан тебя раздери, хватит, мать твою, молчать! Иначе тебе и в самом деле отрежут язык.
Я снова плюнула перед собой, но он уже не решился меня ударить.
– Собирайся. Мы выезжаем сегодня ночью. Тебя вымоют, накормят и переоденут. Ты больше не узница Тиана. Ты снова моя любимая сестра. Моя маленькая Одейя.
Он улыбнулся омерзительно, гадко. И мне на какие-то доли секунд начало казаться, что это не он. Точнее, он, да, но внутри него есть что-то еще… что-то нечеловеческое и жуткое, что-то, что им управляет. Или это я просто не хочу верить… Мне страшно каждый раз, когда я вспоминаю широко распахнутый уцелевший глаз отца, как он оседает на пол с ножом между лопаток. Он не верит, что это сделал его сын… смотрит то на меня, то на Маагара, который фальшиво плачет и причитает:
– Я не мог иначе… не мог. Или ты…или я. Я выбрал. Ты свое уже отжил. С тебя хватит. Теперь моя очередь. Прости, отец. Прости меня. Так надо… ты бы сделал так же.
Потом посмотрел на меня и скривился. Слезы катятся по щекам, он испачкан в крови Ода Первого, его руки дрожат, а рот кривится в рыдании.
– Ты будешь молчать. Поняла? Ты. Будешь. Молчать! Ни слова не скажешь! Иначе я выжгу весь Валлас! Всех вонючих варваров. Сниму с них кожу и буду жарить на вертеле на площади!
И я замолчала. Навсегда. Никто больше не достоин слышать мой голос. Даже я сама. Если земля способна носить такую тварь на себе, то мне больше нечего сказать. Ни одна молитва не сотрет память, ни один псалом не замолит того, что я знаю.
Протянула руку и тряхнула прядью волос перед лицом брата. Молитвенно сложила руки.
– Верну ее тебе, когда приедем в Рампал на помолвку. Но одно неверное движение, и ты пожалеешь о любой своей выходке.
В эту секунду в келью вошел без стука гонец, упал на колени, прижался губами к плащу Маагара.
– Что такое?
– О, мой Велиар, валласары… прорвались через плотину с севера.
– Ложь! Валласаров больше нет! Осталась лишь горстка нищих оборванцев!
Гонец поставил на пол сундук и откинул крышку. Я отшатнулась назад, увидев его содержимое, а Маагар грязно выругался. В сундуке лежала голова одного из его полководцев с вырезанной мордой волка на синем лице. Кровавый рисунок с вздувшимися краями расползся по лбу и щеке мертвеца.
– Бред! Их предводитель мертв! Я лично видел, как он потонул в ледяной реке, а на утро ее затянуло льдом! Я оцепил это озеро и смотрел, как валласарские псы тонут! Это подделка, враг хочет нас дезинформировать. Никакой паники. Пошли к плотине людей – пусть проверят, возьмут с собой рабов и залатают дыры. Валласаров, если найдете живых, четвертовать и куски развесить на дороге.
Прижалась лбом к стене, чтобы не слышать… заткнула уши пальцами. Не могу. Только не опять по развороченным ранам, только не опять разворошить горящий пепел и рассыпать там, где больше нет сердца и души. Сама не знаю, как до сих пор жива… Но значит, еще не время умирать, значит, у Иллина на меня свои планы. И я знаю какие – убить Маагара!
Маагара, который заставил Рейна встать на колени… Маагара, который предавал меня с самого детства.
– Уходите! Ловушка это! Маагар все подстроил! – шепчу, а он смотрит и щеки мои, лоб, шею ладонями огромными гладит. Все лицо, как от боли, исказилось, и дышит сквозь зубы рвано, быстро-быстро, словно задыхается. Ссадину потрогал у моего глаза, разбитую переносицу и к себе опять прижал, зарываясь лицом в мои волосы.
– Красивая…моя мааалан, какая же ты красивая, даже глаза изголодались по тебе. Пальцы изголодались. Не дышал без запаха твоего проклятого. Слышишь, ведьма? Убивать тебя шел…и не могуууу, маалан, не могуууу.
– Ловуушкаа, – стону я, – уходииии! Они убьют вас! Маагар убьет! Беги, Рейн!
Сбоку раздался сдавленный стон, и стрелы сверху градом посыпались. Рейн со мной вместе кубарем к деревьям и собой накрыл. Вздрагивает, и я знаю, почему – стрелы ему в плечи и в спину впиваются.
– Их много, – всхлипывая и касаясь его лица, – они заманили тебя в капкан…простиии.
– Иллин твой простит, если я позволю тебе с ним встретиться. В лес беги. Никто не пойдет за тобой. Беги. Мои воины остались за ущельем. Сайяр тебя встретит, уговор у нас такой. Поняла?
– Неееет…не пойду без тебя.
– Пойдешь!
– Не пойду…находилась я без тебя, Рейн. Не могу больше.
В глаза мне смотрит, и я вижу, как сузились зрачки, как дернулся кадык на шее.
– Лжееешь…но как красиво лжешь.
Приподнялась поцеловать его в губы потрескавшиеся, но он меня за горло обратно в снег вдавил. И в ту же секунду стрела у моего виска в щель между камнями встряла. Рейн рывком вскочил на ноги, зарычал, ринулся за мечом, и как обезьяна по скале наверх прямо в кодло лассарских воинов. Несколько голов тут же в снег упали, окрашивая его в ржаво-алый. И кубарем вниз, вместе с лассарами и их лошадьми. Воины брата спрыгивали вниз, как саранча, по десять на одного. Мясорубка началась жуткая, кровь брызгами в снег капает, смешивается с ним, превращая в кроваво-грязное месиво, и я знаю, что не победит он… не осилит, слишком их много. Если бы только волком стал, но до обращения еще несколько недель. Что я натворила? Зачем Маагару поверила? Как не поняла? Это я Рейна и людей его на смерть привела.
– Эй! Лассарский велиарий, выходи драться! Чего за деревьями прячешься? Или меч в руках держать не умеешь? А может, ты только женщин бьешь?
Голову подняла и брата увидела, восседающего на коне с невозмутимостью самого Бога или идола каменного. Рядом с ним войско с копьями. Вниз смотрят. И Маагар ухмыляется уголком рта. Знает, тварь, что сражение выиграно.
– Сдавайся, валласарская псина, и тогда твоя смерть быстрой будет.
– Валласары – не лассары, они не бегут и не сдаются! Выйди и попробуй заставь меня, Маагар дас Вийяр!
Кричит, продолжая драться, разрубая на части нападающих на него солдат, раскидывая в стороны, как крыс. И я с ужасом вижу, что все остальные его воины мертвы уже давно. И он сам весь кровью залит, сломанные стрелы из плеча торчат. И держится, какой-то невероятной нечеловеческой силой держится.
– Никто ты, чтоб я с тобой дрался. Отбрось меч и стань на колени, тогда, может, я пощажу тебя, валласарская погань.
– Валласары на колени не становятся, запомни, малыш.
Маагар махнул рукой, и вниз спрыгнули еще десять воинов. Тяжело дыша, я встала со снега, глядя, как Рейн с легкостью сворачивает головы и рубит противников, а они идут и идут. А он уже шатается, с трудом на ногах стоит. И я понимаю, чего хочет мой брат – он хочет поставить его на колени. Тщеславный ублюдок. Он ведь мог давно приказать взять Рейна, но он хочет его сломать и ради этого не жалеет и своих людей. Только он одного не понимает – не сдастся он. Скорее, умрет, но не сдастся. И постепенно ухмылка с лица Маагара исчезает, и он нервно дергает поводья. Потери растут. А валласар шатается, но не сдается. Убивает каждого, кто спускается к нему вниз. Падает и снова поднимается.
– Не становятся, значит? А так?
Я только вскрикнуть успела, когда два астрана спрыгнули рядом со мной и схватили под руки. Маагар поднялся в стременах и лук из-за спины достал.
– Так что ты выберешь, Рейн дас Даал, свою гордость или ее жизнь? Я самый лучший стрелок Лассара. Ты, бывший меид, это прекрасно знаешь. Через секунду она будет мертва, а ты все равно взят в плен.
Рейн метнул взгляд в мою сторону и снова перевел его на моего брата.
– Только лассарская псина может на кон поставить жизнь сестры, чтобы потешить свое эго!
– Ты к моей совести взываешь, убийца младенцев?! Жуткая тварь саананская?! – взвизгнул Маагар. – На колени! Или шлюха твоя сдохнет прямо сейчас.Вот такая братская любовь у Маагара.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. РЕЙН
– Ты никогда не думал, почему братья Ночного Дозора не вправе заводить жен и детей?
– Нет.
– Это для того, чтобы они не могли любить. Потому что любовь способна погубить честь, убить чувство долга.
(с) Джордж Мартин. Игра престолов
Сорвал с себя вонючую, мокрую медвежью шкуру, швырнул прочь и вдохнул морозный воздух полной грудью, искромсанной, извороченной шрамами.
Поднял руки вверх с диким ревом. Холод отрезвляет, возвращает к жизни. Колет все тело мелкими иголками. Здравствуй, Лассар. Я же обещал, что вернусь. Обещал, что приползу на брюхе, на четвереньках. Как угодно. Приползу выжирать все живое. Топтать каждый куст и давить каждый цветок.
Расправил плечи, подставляя голое тело мелким снежинкам, ожидая, пока Ее Величество Луна выйдет из-за туч и вырвет из моего нутра зверя.
Я пришел. Я снова на проклятой земле своих врагов, и в этот раз пощады не будет. Нас много. Нас целое полчище, и мы будем собирать союзников по всей земле. Пять лет я выжидал. Из них три года мое мясо срасталось с костями, а кости выравнивались и регенерировали. Од Первый заманил нас в ловушку… вместе со своим старшим сыном. И все из-за нее, из-за проклятой шеаны с красными волосами, из-за Маалан – лживой и продажной твари.
Я в очередной раз повелся и пришел за ней. И потерял сотни своих людей. Вывел их на верную смерть. Никогда не забуду берег той реки, в которой дас Вийяр похоронил больше половины моего войска вместе со мной под толстым слоем льда.
– Это ловушка! Я чувствую! Не ходи, Рейн!
Дали держала меня за руку, сдавливая запястье так же сильно, как это мог бы сделать мужчина. Ее хватка была железной.
– Мои люди нашли ее и везут сюда. У них получилось выкрасть Одейю дес Вийяр.
– Ты веришь гонцу? Посмотри на него. Он жалок. Он весь в крови и ссадинах.
– На него напали бандиты.
– Какие бандиты, о, Гела? Ты видел хотя бы где-то бандитов, Рейн? Единственные бандиты здесь – это мы сами.
– Он привез ее волосы! – ткнул сестре в лицо прядь красных волос. – Это они. Это волосы проклятой сучки!
– Снова ты наступаешь на те же вилы. Снова ты лезешь в ту же яму.
Отобрала у меня волосы и швырнула в огонь, и я тут же стремительно протянул руку, выдирая прядь из языков пламени, и, не обращая внимание на боль, волком посмотрел на сестру.
– Никогда больше так не делай!
– Не то что? Переступишь через меня ради…ради пряди ее волос?
Сдавил волосы в кулаке и бессильно зарычал. Да, это был неожиданный порыв. Да, когда представил, что огонь сожрет тонкие красные пряди, чуть не задохнулся от боли. Никто не может касаться их… даже пламя. Они принадлежат мне. Каждый волосок.
– Я возьму людей и поеду к реке.
– Половину людей. Ни на одного больше.
И зыркнула на меня своими синими глазами.
– Хочешь, умирай ради нее, но умирай со своими людьми – моих не тронь!
– Я думал, у нас общие люди!
– А я думала, что после лживой могилы ты похоронил в ней и свою пагубную страсть к шеане лассарской, похоронил свое безумие. Но нет. Ты одержим. Ты страшен! Не знаю, кого еще ты захочешь принести в жертву, но я не позволю, чтоб это были те, кто мне дороги!
– Бред! Я хочу ее наказать, хочу вернуть Лассар, хочу заставить ее отца и брата пойти на наши условия!
– И это тоже ложь, Рейн! Она была у тебя, ты не обменял ее на наших солдат, не обменял на еду, когда вы голодали, не обменял на золото или свободу. Ты оставил ее себе, и сейчас будет точно так же! Ты помешан на этой женщине. Она сожрала твое сердце и твою душу. Они не принадлежат никому. Даже тебе.
Прошла мимо меня, зацепив плечом, и вышла из моего шатра. Ну и к Саанану ее помощь. Я сам справлюсь. И…не справился. Дали оказалась права. Я привел своих людей на смерть. В лодке оказалось чучело, одетое в женский плащ, а на нас напало тысячное войско Ода Первого. Сам он стоял на берегу и смотрел, как рубят и колют моих солдат, как они проваливаются под лед, как умирают с моим именем на губах.
Но меня свалить было невозможно. Я шел к нему. Рубил направо и налево, отшвыривая головы, как кочаны капусты, выдирая острием меча кишки и разрубая грудные клетки. Шел к нему. По льду, который не раскалывался подо мной. Не чувствуя ран, не ощущая боли и слабости от кровопотери. Даже когда на меня обрушился вражеский топор и разворотил мне грудину, я продолжал идти. Лассары набросились на меня вдесятером в нескольких шагах от копыт белого коня Ода… и мы ушли под лед. Я тонул и смотрел им обоим в глаза. Отцу и сыну. И проклинал их всеми силами ада.
Пришел в себя от трения, тряски и запаха волчьей шерсти. Не моей. Дали выпустила свою волчицу, и та нашла меня под водой, вытянула на берег и несколько миль тянула в лагерь.
Войско было разбито. Од с Маагаром пошли в наступление и загнали остатки валласких солдат обратно за границу, оттеснили за дамбу, уничтожили еще несколько десятков воинов, ослабших, деморализованных и голодных. Меня выхаживала тихая и молчаливая Лори. Она врачевала мои раны, кормила меня с ложки, обмывала мое тело, а Дали каждую луну прятала меня в подвал, заколачивала его досками в надежде, что мой волк не придет и не разломает раскрошенные кости, не добьет меня окончательно.
Но у нее не вышло. Волк приходил все равно. Он дробил мое тело, мешал регенерации и тихо выл, пытаясь волочить перебитые лапы. А потом возвращался я в еще худшем состоянии. Лассары преследовали нас, загоняли, как диких зверей.
– Как мне быть, Рейн? Как? Ты не восстанавливаешься!
– Перерезать мне глотку и уводить своих людей.
И засмеялся, закашлялся, чувствуя, как вибрирует от боли каждая клетка моего тела.
– Наших людей, брат. Наших.
– Твоих. Мои давно покоятся подо льдами Красной реки.
– Наших! Прости меня…прости, что так сказала. Но без тебя мы никуда не пойдем. Без тебя мы больше не будем войском Лассара, а станем снова жалкой кучкой мародеров и оборванцев. Не будет праведной войны, не будет священного долга. Ты – наш велиар, Рейн. Ты единственный сын нашего отца! Ты должен вести нас в бой!
Она откинула полог шатра, за которым я валялся голый, накрытый шкурами с незарастающей раной в груди, худой, как скелет, заросший с ног до головы, вонючий и грязный.
Но едва люди вошли в шатёр, они все опустились на колени и начали глухо бить в грудь, скандируя мое имя.
– Ты – наш велиар… ты должен жить! Вернуть нас в Лассар и повесить на лассарском замке знамя Валласа! Ты!
Она ушла, а я остался лежать на шкурах и смотреть в темноту, пока не нащупал у себя на груди зуб и не ухмыльнулся, вспоминая, как старая мадорка дала мне его своей дрожащей, костлявой рукой.
– Придет день.. или скорее ночь… дня сссскоро не будет… придет ночь, и ты найдешшшшь меня. Найдешшшшь и будешшшшь лежать у меня в ногах…
– Скорее топтать тебя копытами моего коня.
– Ты даришь мадоре сссвободу… а она, может быть, когда-нибудь подарит тебе жжжиззззнь. Есссссли захочешшшшь найти… вот… покажжжжи, и тебя не сожжжрут, а приведут ко мне.
Я вручил этот зуб Дали.
– Приведи Сивар. Она сможет вылечить.
***
Старая шеана бормотала надо мной заклинания на своем языке. Я ее то слышал, то не слышал, проваливаясь в черную яму небытия, и бродил там по закоулкам моей черной души, чтобы видеть из кромешного мрака ее облик, ее глаза, ее кровавые волосы. Гнаться за ней, тянуть израненные руки, ползти на коленях. Там не было гордости, там не было ненависти и гнева. Там жил одинокий волк, готовый за нее сдохнуть, готовый позволить содрать с себя шкуру и все равно ползти по ее следу, истекая кровью, чтобы испустить дух где-то возле ее ног. Увидеть ее один раз. Издалека.
Читать бесплатно другие книги:
