Темная половина Кинг Стивен
— До всего описанного издатель никогда и нигде не раскрывал тот факт, что имя Старка — всего лишь выдумка? — спросил Алан. Он был очень заинтересован. — Они поддерживали мнение, что это реальный живой человек?
— О, да. Тад настаивал на этом.
«Да, — подумал Тад, вытаскивая бутылки из бани в кастрюле и пробуя их температуру своим запястьем. — Тад настаивал. Если оглянуться в прошлое, Тад даже и не знает, почему он так настаивал, не только не знает, но и не имеет ни малейшего представления об этом, но Тад действительно настаивал».
Он взял бутылки в гостиную, счастливо избежав по пути столкновения с кухонным столиком. Он вручил по бутылке каждому из малышей. Они приняли их, будучи весьма сонными, но начали сосать без уговоров. Тад снова присел. Он слушал Лиз и сказал самому себе, что мысль о сигарете была весьма неожиданной, пришедшей из глубин его мозга.
— Как бы то ни было, — продолжала Лиз, — Клоусону хотелось задавать все больше вопросов — у него их был целый вагон, я думаю — но Элли не хотелось принимать участия в этой игре. Она посоветовала Клоусону позвонить Рику Коули и переговорить с ним по всем интересующим вопросам. Клоусон позвонил и попал на Мириам. Это бывшая жена Рика. И также его партнер в делах агентства. Такое сочетание несколько странно, но они уживались совсем неплохо.
Клоусон начал ее спрашивать о том же — является ли Джордж Старк придуманный писателем Тадом Бомонтом. По словам Мириам, она ответила ему утвердительно на этот вопрос. А также, что ее зовут Долли Мэдисон, и что она только что развелась с Джеймсом. Тад должен развестись с Лиз, и тогда они с Тадом поженятся весной. После этого Мириам повесила трубку. Затем отправилась в кабинет Рика и сообщила о странном желании какого-то малого из Вашингтона раскрыть все литературные секреты Тада Бомонта. После этого все звонки Клоусона в агентство Коули заканчивались там лишь снятием телефонной трубки и отбоем.
Лиз отпила изрядный глоток пива.
— Но он не сдавался. Я думаю, что настоящее пресмыкающееся так бы не вело себя. Он понял, что «спасибо-пожалуйста» здесь не будет срабатывать.
— А он не позвонил Таду? — спросил Алан.
— Нет, ни разу.
— Ваш номер, наверное, не был включен в телефонные справочники из-за известности Тада Бомонта.
Тад сделал один из своих небольших вкладов в эту беседу:
— Мы, действительно, не были включены в указатель телефонных номеров для широкой публики, Алан. Но здешний телефонный номер в Ладлоу указан в справочнике телефонов преподавателей факультета. Этого нельзя было избежать. Я преподаватель и должен давать советы.
— Но парень так и не подошел прямо к лошадиной морде, — удивился шериф.
— Он вошел с нами в контакт позднее… письмом, — сообщила Лиз. — Но это будет забеганием вперед. Мне можно продолжить?
— Да, пожалуйста, — сказал Пэнборн. — Это в своем роде очень захватывающая история.
— Итак, — продолжала Лиз, — у нашего пресмыкающегося ушло около трех недель и, вероятно, чуть менее пяти сотен долларов для того, чтобы окончательно убедиться в правоте своих предположений о том, что Тад и Джордж Старк — одно и то же лицо.
— Он начал с просмотра справочника «Литерэри маркет плейс», который все издатели называют просто «ЛМП». Это сокращенный перечень имен, адресов и служебных телефонов всех людей, которые участвуют в книжном бизнесе — писателей, редакторов, издателей, литературных агентов. Используя «ЛМП», а также колонку «Люди» в журнале «Паблишерс уикли», ему достаточно легко удалось выявить примерно с полдюжины бывших сотрудников «Дарвин пресс», которые ушли из издательства между летом 1986 и летом 1987 года.
Один из них был в курсе дела и был готов поделиться информацией. Элли Голден почти абсолютно уверена, что виновником здесь оказалась секретарша главного бухгалтера издательства, проработавшая восемь месяцев в 1985–1986 годах. Элли называла ее сукой из Вассара с гнусавыми манерами.
Алан засмеялся.
— Тад также полагает, что это была именно она, — продолжала Лиз, — поскольку в подтверждение угрозы шантажа были представлены фотостаты поступлений роялти[4] для Джорджа Старка. Они пришли из конторы Роланда Барретса.
— Это главный бухгалтер издательства, — пояснил Тад. Он наблюдал за детьми, продолжая слушать Лиз. Они теперь лежали на спинах, ноги в спальных костюмах тесно прижались друг к другу, а горлышки бутылок направлены к потолку. Их глаза были бездумны и очень далеки от всего здесь происходящего. Скоро, он знал, они уснут вместе… «Они все делают вместе, — подумал Тад. — Дети спят, а воробьи летают».
Он снова потер шрам.
— Имя Тада не фигурировало на фотостатах, — сказала Лиз. — Перечисления роялти иногда переходят в чековую форму, но сами они не являются чеками, а потому имя Тада не должно было фигурировать в них. Вы понимаете меня, надеюсь?
Алан согласно кивнул.
— Но адрес сказал ему все, что он так жаждал выяснить. Он гласил: мистер Джордж Старк, почтовое отделение, ящик 1642, Бревер, штат Мэн 04412. Это далеко от Миссисипи, где Старк должен был бы находиться. Если взглянуть на карту штата Мэн, то увидишь, что сразу почти за Бревером, чуть южнее, находится Ладлоу, а он знал, что там живет всеми уважаемый, но не столь уж известный, писатель Тадеуш Бомонт. Такое совпадение слишком очевидно.
— Ни Тад, ни я никогда лично с ним не сталкивались, но он видел Тада. Он знал, когда «Дарвин пресс» рассылает свои сводные чеки по роялти за квартал из тех фотостатов, которые он уже получил. Большинство таких чеков сперва идет к литературному агенту писателя. Агент сводит их воедино и высылает писателю один чек, в котором вычитает из общей суммы роялти свои комиссионные. Но в случае со Старком главный бухгалтер посылал эти чеки сразу в почтовое отделение Бревера.
— А как же насчет комиссионных агенту? — задал вопрос шериф.
— Они подсчитывались в «Дарвин пресс» и высылались Рику отдельным чеком, — ответила Лиз. — Это послужило еще одним ясным подтверждением Клоусону правильности его догадок насчет Джорджа Старка… и после этого Клоусону уже более не хотелось получать косвенных свидетельств. Он хотел теперь только прямых доказательств. И придумал, как это сделать.
— Когда настал срок оформления чека по роялти, Клоусон приполз сюда. Ночи он проводил в палаточном лагере «Холидей инн», а днем дежурил, подпирая стены почтового отделения в Бревере. То, как Клоусон вложил свое послание в письмо на имя Тада, очень смахивало на кинофильм. Он провел, однако, очень кропотливое расследование. Если бы «Старк» не показался на почте на четвертый день дежурства там Клоусона, наш сыщик должен был бы свернуть свою палатку и уползти восвояси. Но я не думаю, что все это вообще могло так закончиться. Когда природный пресмыкающийся вонзает в вас свои зубы, он вряд ли уползет добровольно, если только не будет отброшен сильным пинком.
— Или если вы вышибете ему зубы, — подтвердил Тад. Он заметил, как шериф повернул к нему голову, подняв брови, и поморщился. Плохо подобранные слова. Кто-то ведь только что уже на самом деле проделал это с тем пресмыкающимся субъектом, о котором идет сейчас речь… и что-то еще намного худшее.
— В любом случае, мы можем только гадать, как бы Клоусон поступил дальше, — подытожила Лиз, и шериф снова повернулся к ней. — У него ушло не столь уж много времени на ожидание Тада. На третий день ожидания на скамейке в парке напротив почты пресмыкающийся узрел «Субурбан» Тада Бомонта, въезжающий на одно из мест в парковочной зоне около почты.
Лиз отхлебнула еще пива и стряхнула пену с верхней губы. Убрав руку, она улыбнулась.
— Теперь перейдем к самой забавной части рассказа. Это просто п-п-прелестно, как говаривал один голубой в «Повторном визите к отцу невесты». У Клоусона была фотокамера. Портативная, такого размера, что вы легко спрячете ее, сжав в кулаке. Когда вам нужен снимок, вы просто слегка раздвигаете пальцы, чтобы открыть объектив, и готово! Все в порядке.
Она усмехнулась, покачав головой от нахлынувших воспоминаний.
— Он заявил в своем письме к Таду, что раздобыл ее по каталогу шпионского оборудования — телефонных жучков для подслушивания, химических реактивов для превращения конвертов с корреспонденцией в прозрачное состояние на десять-пятнадцать минут, саморазрушающихся портфелей и так далее. Секретный агент Х-9 Клоусон, одним словом. Я думаю, он бы раздобыл себе и зуб, заполненный цианистым калием, если бы была разрешена легальная продажа этого деликатеса. Он был целиком в образе, созданном его гнусным воображением.
Как бы то ни было, он сделал полдюжины вполне четких и неопровержимых фотографий. Не очень искусная работа, но вы сами понимаете, кем был этот субъект и чем он занимался. У Клоусона были фотографии Тада, подходящего к почтовым ящикам внутри зала, Тада, вставляющего ключ в свой ящик 1б42, и еще одна, запечатлевшая Тада, вынимающего конверт.
— Он послал вам копии этих фотографий? — спросил Пэнборн. Он помнил, что Лиз говорила о желании Клоусона раздобыть денег, а вся история не только попахивала шантажом, но прямо-таки была насквозь им пропитана.
— О, да. И кое-что поважнее. Вы могли прочитать часть обратного адреса — буквы «ДАРВ», что ясно говорило о названии — «Дарвин пресс».
— Х-9 снова ударил изо всех сил, — согласился Алан.
— Да. Он ударил. Он заполучил фотографии и уполз назад в Вашингтон. Мы получили его письмо с вложенными фотографиями только несколькими днями позже. Письмо было просто восхитительным. Он ползал по самому краешку угрозы, но не переходил границы.
— Он был студент юриспруденции, — сказал Тад.
— Да, — согласилась Лиз. — Он точно знал, насколько далеко он может заходить. Тад может дать вам это послание, но я могу пересказать его. Он начал с того, как он восхищается обеими половинами «разделенного сознания» — это его слова — Тада Бомонта. Он отчитался нам в том, что именно он выяснил и каким конкретно образом. Затем перешел к делу. Он очень старательно пытался скрыть от нас крючок, но крючок тем не менее был приготовлен. Он заявил, что сам является возвышенным писателем, но у него нет времени для этого занятия — почти все оно уходит на студенческие занятия юридическими дисциплинами. Но проблема не только в этом. Настоящая его беда в том, что он вынужден служить в книжном магазине, иначе ему нечем платить за обучение и по прочим счетам. Он заявил, что ему бы хотелось показать Таду некоторые свои творения и, если Тад посчитает его таланты достойными внимания, то, может быть, перешлет вместе с литературными советами и небольшую пачку банкнот для поддержки одинокого и нищего гения Клоусона.
— Пачку банкнот для поддержки, — повторил смущенный Алан. — Так это… теперь называют грамотные шантажисты?
Тад откинул голову и расхохотался.
— Так называл это Клоусон, во всяком случае. Я думаю, что смогу повторить последний пассаж из письма наизусть: «Я знаю, что это должно при первом чтении показаться вам очень самонадеянной просьбой, написал он, но я уверен, что если вы изучите мои сочинения, вы быстро поймете, что подобное решение может иметь выгоду для нас обоих».
Тад и я неистовствовали по этому поводу, затем смеялись, а потом, я думаю, мы еще долго негодовали.
— Да, — подтвердил Тад. — Я не помню смеха, но мы негодовали очень сильно.
— Наконец мы решили обсудить все это спокойно. Мы проговорили почти до середины ночи. Мы оба сразу раскусили смысл письма и фотографий Клоусона, и хотя Тад очень разозлился…
— Я до сих пор не очень разозлен, — перебил Тад, — а парень мертв.
— Хорошо, раз крик и визг по поводу Старка уже поднялись, Тад был почти воскрешен. Он и сам хотел выбросить Старка за борт, хотя бы на время, поскольку Тад уже работал над длинной и серьезной собственной книгой. Чем он и теперь занимается. Она называется «Золотая собака». Я читала первые две сотни страниц, и они великолепны. Намного лучше пары вещей, написанных им под именем Джорджа Старка. Поэтому Тад решил…
— Мы решили, — сказал Тад.
— О'кей, мы решили, что Клоусона следует лишь благословить за то, что он ускорил события, которые начались и происходили и без его участия. Единственным опасением Тада было то, что Рику Коули не понравится эта идея, потому что Джордж Старк зарабатывал для агентства намного больше денег, чем это до сих пор удавалось Таду. Но Коули даже обрадовался этому. На самом деле, мы сможем обеспечить отличную рекламу этим шагом, что поможет в ряде сфер: портфель изданий Старка, портфель изданий Тада…
— Всего пока две книги, — вставил Тад с улыбкой.
— …и новая книга, когда она будет окончена.
— Извините меня, но что такое «портфель изданий?» — спросил Алан.
Усмехнувшись, Тад объяснил:
— Это те старые книги, которые уже не выкладывают на самых бойких местах в торговой сети.
— Итак, вы вышли на публику.
— Да, — сказала Лиз. — Сперва в «Ассошиэйтед пресс» здесь в Мэне и в журнале «Паблишерс уикли». Затем эта история попала в программу национального радиовещании — Старк был автором бестселлеров, как-никак, и тот факт, что он никогда реально не существовал в этом мире, позволял заполнять особо интересной информацией последние стороны переплетов н обложек его изданий. И, наконец, с нами вошел в контакт журнал «Пипл».
— Мы получили еще одно скуляще-злобное письмо от Фредерика Клоусона, которое объясняло нам, сколь низко и неблагородно наше поведение. Он, видимо, считал, что у нас нет права обходиться без его участия в наших делах, поскольку он проделал гигантскую работу, а все, что сделал Тад, было писание нескольких книжонок. После этого он замолчал.
— И слава Богу, что он замолчал, — сказал Тад.
— Нет, — возразил шериф. — Кто-то заставил его замолчать… и в этом есть большое отличие.
И снова воцарилось молчание. Оно длилось недолго… но было очень, очень ТЯЖЕЛЫМ.
10. ПОЗЖЕ ТОЙ ЖЕ НОЧЬЮ
Они отнесли спящих близнецов в кровати наверху и начали готовить постели себе. Тад разделся до шортов и майки с рукавами — своего рода пижамы для него — и отправился в ванную. Он чистил там зубы, когда ему вдруг стало очень нехорошо. Он кинул зубную щетку, выплюнул белую пену и бросился в туалет на ногах, которые он ощущал скорее деревянными ходулями, чем живыми ногами.
Он кашлянул — жалкий сухой звук — но ничего не появилось. Его желудок начал успокаиваться… по крайней мере, на какой-то испытательный срок.
Когда он вернулся, Лиз стояла в черном проеме в голубой нейлоновой ночной рубашке, не доходившей на несколько дюймов до ее колен. Она пристально посмотрела на Тада.
— Ты что-то скрываешь, Тад. Это нехорошо. И никогда ранее такого у нас не было.
Он прерывисто вздохнул и вытянул вперед руки со сплетенными пальцами. Они все еще дрожали.
— Давно ли ты узнала об этом?
— Что-то в тебе было неладно, еще когда вернулся шериф сегодня вечером. А когда он задал свой последний вопрос… насчет надписи на стене у Клоусона… ты горел, как будто у тебя светился неоновый знак на лбу.
— Пэнборн не заметил никакого неона.
— Шериф не может знать тебя столь же хорошо, как я… но если ты не заметил его сомнений в самом конце, то ты просто не смотрел на него. Даже он увидел что-то неладное. Именно так он взглянул на тебя.
Ее рот слегка дрогнул. Это подчеркнуло морщинки на ее лице, морщинки, которые он впервые увидел после несчастного случая в Бостоне и выкидыша, и которые затем появлялись и углублялись, когда она наблюдала его все более и более тяжелые и безуспешные попытки зачерпнуть воду из колодца, который, казалось, уже давно высох.
Именно в это время его пьянство начало выходить из-под контроля. Все это — несчастный случай с Лиз, выкидыш, критические отзывы и финансовый неуспех «Мглы бездны» вслед за диким успехом «Пути Мэшина», неожиданное запойное пьянство — в сочетании оказывало глубокое подавляющее влияние на его психику. Он чувствовал это той самосохраняющей и повернутой внутрь себя частью своего сознания, но это мало помогало. В конце концов он запил полную пригоршню снотворных таблеток полбутылкой «Джек Даниэлс». Это, конечно, была далеко не самая удачная попытка… но все же это была попытка самоубийства. Все это происходило в течение трех лет. Но тогда время, казалось, тянулось намного дольше, чем обычно. Иногда оно казалось вечным.
И, конечно, очень мало или совсем ничего о нем не было рассказано на страницах журнала «Пипл».
Теперь он увидел именно тот взгляд Лиз, каким она смотрела на него в то проклятое время. Он ненавидел этот взгляд. Беспокойство — это плохо; недоверие — намного хуже. Он подумал, что ему легче было бы вынести выражение неприкрытой ненависти, чем этот странный, осторожный взгляд.
— Я ненавижу, когда ты лжешь мне, — просто сказала она.
— Я не лгал, Лиз! Упаси Господи!
— Иногда люди лгут, чтобы только остаться в спокойствии.
— Я собирался все тебе рассказать, — сказал он. — Я только пытаюсь найти, как это лучше сделать.
Но было ли это правдой? Так ли? Он не знал. Это было какое-то дерьмо, сумасшествие, но не это служило причиной, по которой он пытался молчаливо лгать. Он чувствовал потребность в молчании подобно человеку, обнаружившему кровь в своем стуле или опухоль в паху. Молчание в таких случаях иррационально… но страх тоже иррационален.
А было и еще кое-что другое: он был писателем, воображателем. Ему никогда не случалось встречать кого-нибудь еще, кроме себя самого, кто имел бы более чем неясную идею, почему он или она делают что-нибудь. Он иногда верил, что желание писать беллетристическую книгу было не более чем защитой от смятения, может быть, даже безумия. Это была отчаянная попытка человека, способного понять, что точность и порядок могут существовать только в сознании людей… но никогда в их сердцах.
Некий голос внутри него шептал в первое время: «Кто ты такой, когда пишешь, Тад? Кто ты тогда?»
И он не находил ответа на данный вопрос.
— Ну? — спросила Лиз. Ее голос был резким, балансирующим на краю обозленности.
Он очнулся от собственных невеселых дум.
— Извини?
— Ты нашел свой способ объясниться? Что же это могло быть?
— Погоди, — сказал он, — я не понимаю, почему ты так визжишь, Лиз!
— Потому что я перепугана! — сердито выкрикнула она… и он увидел слезы в ее глазах. — Потому что ты морочил голову шерифу, и я все еще удивляюсь, почему ты теперь морочишь голову мне! Если бы я не видела выражения твоего лица…
— Да? — Теперь и он разозлился. — И что же это было за выражение? На что оно оказалось так похоже?
— Ты выглядел виновным, — сказала она резко. — Ты выглядел так, будто ты, как это было уже раньше, заверяешь людей, что ты бросил пить, но не сделал этого на самом деле. Когда… — она вдруг остановилась. Он не знал, что она вдруг рассмотрела на его лице — да и не был уверен, что ему хочется знать, но это что-то вдруг впитало всю ее озлобленность. Вместо нее на лице у Лиз появилось виноватое выражение. — Извини. Это несправедливо.
— Почему же? — сказал он глухо. — Это правда. На данное время.
Он вернулся в ванную и взялся за полоскательницу, чтобы смыть остатки зубной пасты. В полоскательнице был безалкогольный состав. Типа лекарства от кашля. И ванильного концентрата в кухонном буфете. Он не пил спиртного с того дня, как закончил последний роман Старка.
Ее рука легко коснулась плеча Тада.
— Тад, мы оба рассердились. Это лишь вредит нам обоим и никак не сможет ничему помочь. Ты сказал, что там мог оказаться человек-психопат, который представляет себе, что он и есть Джордж Старк. Он умертвил двух людей, мы помним об этом. Один из них частично виновен в раскрытии псевдонима Старка. Тогда ты сам должен был бы оказаться в самом верху списка заклятых врагов этого фанатика. Но несмотря на это, ты что-то утаиваешь. Что означала эта фраза?
— Воробьи летают снова, — сказал Тад. Он взглянул на свое отражение в зеркале, освещенном белым отсветом флюоресцентной лампы в ванной. То же самое знакомое лицо. Небольшие тени под глазами, может быть, но лицо все то же самое. Он был счастлив. Конечно, это не лицо кинозвезды, но это его, любимое лицо.
— Да. Это что-то значило для тебя. Что же именно?
Он выключил свет в ванной и положил руки ей на плечи. Они подошли к постели и улеглись спать.
— Когда мне было одиннадцать, — объяснил он, — мне сделали операцию. Удалили небольшую опухоль в мозгу на участке верхней части лба. — Я так думаю. Ты уже знала об этом и раньше.
— Да? — она смотрела на него, озадаченная.
— Я уже говорил тебе, что у меня были ужасные приступы головной боли до того, как обнаружили опухоль, верно ведь?
— Верно.
Он начал машинально постукивать по ее бедру. У нее были удивительно длинные и красивые ноги, а ночная рубашка была весьма короткой.
— Помнишь насчет звуков?
— Звуков? — удивленно повторила Лиз.
— Я не думал… и, видишь ли, это никогда не казалось мне очень важным. Все это происходило так много лет тому назад. У людей с подобными заболеваниями часто случаются приступы головной боли, иногда какие-то миражи, а иногда — и то и другое вместе. Очень часто на приближение подобных симптомов указывают свои собственные признаки. Их называют сенсорными предвестниками. Чаще всего это запахи: карандашные стружки, свежесрезанные луковицы, заплесневелые фрукты. Мой сенсорный предвестник был звуковым. Это были птицы.
Он посмотрел ей прямо в глаза, их носы почти касались друг друга. Тад почувствовал щекотание ее волос, касающихся его лба.
— Воробьи, если говорить более точно.
Он встал, не желая видеть выражение ужаса, появившееся на лице Лиз. Тад взял ее руку.
— Пойдем.
— Куда… Тад?
— В кабинет, — ответил он. — Я хочу тебе кое-что показать.
В кабинете Тада главное место занимал стол, где господствовала огромная дубовая доска. Она была не антикварной редкостью, но и не очень современной. Этот стол был просто чрезвычайно большим и очень удобным изделием из древесины. Стол стоял как динозавр под тремя подвешенными светильниками; их общее освещение рабочей поверхности можно было посчитать почти свирепым. Сейчас, однако, можно было рассмотреть лишь очень небольшую часть поверхности письменного стола. Тад включил свет. Рукописи, стопки корреспонденции, книги и присланные ему из редакции гранки были сложены где попало. На белой стене позади стола висел плакат с самым любимым для Тада сооружением во всем мире — «Флатирон билдинг» в Нью-Йорке. Его четкая клиновидная форма не переставала радовать и восхищать Тада.
Позади пишущей машинки лежала рукопись его нового романа — «Золотая собака». А поверх машинки была оставлена дневная выработка Тада. Шесть страниц. Это была обычная его норма… если писал он сам. Если писал Старк, то он обычно выдавал за день восемь, а то и десять страниц.
— Вот то, что меня огорошило еще до появления Пэнборна, — сказал Тад, взяв маленькую стопку листов с машинки и протягивая их Лиз. — Тогда появился этот звук, звук воробьев. Второй раз за сегодня, только на этот раз намного громче. Ты видишь, что написано поперек верхнего листа?
Она смотрела очень долго, и он мог видеть только ее волосы и макушку. Когда она обернулась к Таду, ее лицо было смертельно бледным. Ее губы сжались в узкую скорбную щель.
— Это все то же, — прошептала Лиз. — Это все то же самое. Ох, Тад, что же это? Что…
Она пошатнулась, и он наклонился вперед, опасаясь ее возможного обморока. Он подхватил ее за плечи, ноги его зацепились за Х-образные ножки кресла в кабинете, что почти привело к падению обоих супругов на стол.
— Все нормально с тобой?
— Нет, — ответила она тонким голоском. — А как ты?
— Не совсем, — сказал он. — Извини. Все тот же неуклюжий Бомонт. Я вызываю здесь большие разрушения и беспорядки, словно рыцарь в сверкающих доспехах.
— Ты написал это даже до того, как Пэнборн появился у нас, — сказала она. Она, казалось, никак не могла поверить в этот факт. — Перед его появлением.
— Это так.
— Что же это означает? — она смотрела на него с напряженным ожиданием, зрачки ее глаз были большими и темными несмотря на яркое освещение.
— Я не знаю. Я думал, что у тебя есть какие-то догадки, — ответил Тад.
Она покачала головой и положила листы обратно на стол. Затем отдернула руку от бедра около края ночной сорочки, словно коснулась чего-то неприятного. Тад не был уверен, что она полностью сознает сейчас свои поступки, но ничего не сказал ей насчет этих сомнений.
— Теперь ты понимаешь, почему я не стал обо всем этом распространяться? — спросил он.
— Да… Я думаю, что понимаю.
— Что бы он мог сказать? Наш практичный шериф из самого маленького графства штата Мэн, который черпает свои сведения из компьютеров армейских служб и свидетельских показаний? Наш шериф, который скорее поверит в версию, что я мог бы скрывать своего брата-двойника, чем в то, что кто-то нашел способ дублировать дактилоскопические отпечатки? Что он сказал бы, услышав об этом?
— Я… я не знаю. — Она отчаянно боролась за возвращение самообладания, за то, чтобы выплыть из захлестнувшей ее шоковой волны. Тад это не раз наблюдал и раньше, и ее мужество всегда восхищало его. — Я не знаю, что он заявил бы насчет этого, Тад.
— И я тоже. Я думаю, что в худшем случае он предположил бы некоторое предвидение преступления. А более вероятно, он решил бы, что на самом деле я поднялся сюда в кабинет и написал эти слова уже после его ухода сегодня вечером.
— Но почему ты так думаешь? Почему?
— Я думаю, что первым предположением шерифа было бы мое помешательство, — сухо ответил Тад. — Я думаю, что у любого копа типа Пэнборна всегда существует склонность объяснять любые происшествия, не поддающиеся его разумению, просто ненормальными проявлениями человеческой психики. Но если ты считаешь, что я здесь ошибаюсь, скажи прямо об этом. Мы можем позвонить в офис шерифа в Кастл Роке и передать все, что требуется по этому поводу.
Она покачала головой.
— Я не знаю. Я слышала — когда передавали какую-то беседу по телевидению, по-моему — насчет психических связей…
— Ты веришь в это?
— У меня не возникало необходимости обдумывать эту гипотезу, — ответила она. — Теперь я, видимо, верю. — Она поднялась к столу и снова взяла лист с надписью. — Ты написал это одним из карандашей Джорджа Старка, — сказала Лиз.
— Он оказался ближе всего к руке, я так полагаю, в этом вся и штука, — сказал он уверенным тоном. Он вдруг вспомнил о ручке «Скрипто», но быстро выкинул это из головы. — И это не карандаши Джорджа. И никогда таковыми не были. Они — мои. Я чертовски устал от мыслей о нем как об отдельном человеке. Теперь уже в этом нет никакой необходимости, если она когда-то и существовала.
— Но все же именно сегодня ты применил одну из его фраз — «сочините мне алиби». Ты никогда сам не говорил ничего подобного, только в книгах. Это тоже просто совпадение?
Он начал было объяснять ей, что, конечно, да, именно так, но вдруг остановился. Возможно, он и прав, но в свете того, что он написал на листе рукописи, как он мог быть во всем столь уверен?
— Я не знаю.
— Ты был в трансе, Тад? Ты, наверное, был в трансе, когда написал эти слова?
Медленно и неохотно он подтвердил:
— Да. Думаю, что так.
— Это все, что тогда случилось? Или еще что-нибудь?
— Я не могу вспомнить, — сказал он и добавил еще более неохотно. — Я думаю, что я, может быть, что-то сказал, но я, действительно, не помню.
Она долго смотрела на мужа и наконец произнесла:
— Идем спать.
— Ты думаешь, мы заснем, Лиз?
Она рассмеялась — безнадежно.
Но двадцатью минутами позже он уже почти погрузился в сон, когда голос Лиз вернул его в действительность.
— Тебе надо обратиться к доктору, — сказала она. — В понедельник.
— Но у меня же нет на этот раз головных болей, — запротестовал он. — Только птичьи звуки. И эта идиотская фраза, которую я написал. — Он подождал немного и продолжил с надеждой в голосе: — Ты не думаешь, что это могло быть просто совпадением?
— Я не знаю, что это, — ответила Лиз, — но мне уже приходилось говорить тебе, Тад, совпадения очень мало стоят в моей жизни.
По какой-то причине это их очень развеселило, и они лежали в постели, зажимая рты, чтобы не смеяться слишком громко и не разбудить детей, и успокаивая друг друга нежными словами. Между ними все было снова в полном порядке, во всяком случае Тад чувствовал, что сейчас для него существует только одна эта самая важная вещь на свете, в чем он должен быть уверен до конца. И все было в порядке. Буря прошла. Печальные старые воспоминания были снова похоронены, по крайней мере, на нынешнее время.
— Я запишу тебя на прием, — сказала она, когда смех ушел от них.
— Нет, — возразил он. — Лучше я сам.
— А ты не позабудешь в творческом порыве об этой вещи?
— Нет. Я займусь этим в первую же очередь утром в понедельник. Честно.
— Ладно, тогда все в порядке. — Она вздохнула. — Это будет просто чудо, если я засну.
Но пятью минутами позже она уже ровно дышала, а еще позже, далеко не через пять минут, уснул и Тад.
И снова увидел сон.
Он был почти прежним (или казался таковым), словно продолжающим предыдущий, прямо от начала и до конца: Старк вел его через брошенный дом, оставаясь все время позади и уверяя, что он ошибается, когда Тад пытался дрожащим и непослушным голосом утверждать, что это его собственный дом. «Ты абсолютно неправ», — сказал ему Старк из-за правого плеча (а, может быть, левого, но в этом ли дело?). «Хозяин этого дома, — втолковывал он Таду, — мертв. Хозяин этого дома находится в том единственном месте, где оканчиваются все железнодорожные линии, в том месте, которое все, находящиеся под землей (где бы то ни было), называют Эндсвилл.» Все было тем же, что и в первом сне. До той сцены, когда они пришли к черному входу, где Лиз уже находилась не одна. К ней присоединился Фредерик Клоусон. Он был нагим, но в каком-то абсурдном кожаном пальто. И он был так же мертв, как и Лиз.
Из-за плеча Тада Старк произнес значительным голосом:
— Отправление под землю, вот что происходит с визгливыми болтунами. Их превращают в дурацкую начинку. Сейчас о нем позаботились. Я хочу позаботиться обо всех них, одним за другим. Но будь спокоен, я не буду заботиться о тебе. Воробьи летают.
А затем, снаружи дома, Тад услыхал их: не тысячи, а миллионы, а может быть, миллиарды, и день превратился в ночь, когда гигантские тучи птиц закрыли солнце.
— Я ничего не вижу… — простонал он, а из-за плеча Тада Джордж Старк продолжал шептать:
— Они снова летают, старина. Не забывай. И не попадайся на моем пути.
Тад проснулся, дрожа и похолодев всем телом, и долго не мог снова заснуть. Он лежал в темноте, думая, как абсурдно все это, и как абсурдна сама идея этого кошмарного сна, которая была такой же, что и в первом сне, но намного более ясной для понимания. Как все это абсурдно. Фактом было то, что он всегда представлял в своем воображении Старка и Алексиса Мэшина очень схожими (а почему бы и нет, поскольку фактически они оба родились в одно и то же время с появлением романа «Путь Мэшина»), оба высокие и широкоплечие, как будто люди не выросшие из детства, а слепленные из каких-то крепких блочных материалов, и оба блондины… этот факт не меняет всю абсурдность ситуации. Литературные герои не могут оживать и убивать людей. Он расскажет об этом Лиз за завтраком, и они посмеются над этим… ну, возможно, и не будут действительно смеяться, учитывая все обстоятельства, но уж, конечно, не удержатся от улыбок.
— Я должен позвонить в медицинский комплекс Уильяма Уилсона, — подумал он, наконец погружаясь в сон. Но когда настало утро, сон показался ему не столь уж стоящим обсуждения — во всяком случае, не с самого начала дня. Поэтому он и промолчал… но по мере ухода этого дня из его жизни, Тад замечал, что его мозг снова и снова возвращается к приснившемуся сну, испытывая его таинственное влияние, какое оказывает темный драгоценный камень.
11. ЭНДСВИЛЛ
Ранним утром в понедельник, еще до того, как Лиз напомнила бы об обещании Тада, он посетил доктора Хьюма. Удаление опухоли в 1960 году было внесено в медицинскую карту Тада. Он рассказал врачу о том, что недавно дважды ощутил в своем сознании возвращение звуков птиц, что предшествовало его ужасным приступам головной боли во время долгих месяцев до установления диагноза и удаления этого образования. Доктор Хьюм пожелал выяснить, не возвратились ли и головные боли. Тад сказал, что нет.
Он не рассказал о своем состоянии транса, о том, что он написал, будучи в таком состоянии, о том, что было выведено на стене квартиры в Вашингтоне, где убийца прикончил жертву. Это уже казалось слишком далеким от вчерашнего сна. Он находил самого себя весьма смешным во всей этой истории.
Однако доктор Хьюм отнесся ко всему серьезно. Он велел Таду в тот же день отправиться в Медицинский центр Восточного Мэна. Он хотел иметь рентгеновские снимки черепа Тада и компьютеризированную осевую томографию… так называемую «КОТ-развертку».
Тад поехал. Он сделал нужные снимки, а затем положил свою голову внутрь машины, выглядевшей очень похоже на промышленную сушку для одежды. Она вздрагивала и трещала в течение добрых пятнадцати минут, а затем, наконец, его вызволили из плена… хотя бы на нынешнее время. Он позвонил Лиз, сообщил ей, что результаты будут готовы не раньше конца недели и сказал, что собирается ненадолго поехать в университет.
— Ты не подумываешь о звонке шерифу Пэнборну? — спросила она.
— Давай подождем результатов обследования, — ответил Тад. — Узнав их, мы сможем лучше решить, что нам делать дальше.
Он был в своей университетской рабочей комнате, очищая свой стол и полки от накопившейся за целый семестр всякой макулатуры и пыли, когда птицы снова начали пищать в его голове. Сперва прочирикало несколько запевал, к ним стали присоединяться другие, и очень скоро птичье пение превратилось в мощный оглушающий хор.
Белое небо — он увидал белое небо, испещренное кое-где силуэтами домов и телефонными столбами. И повсюду там сидели воробьи. Они облепили каждую крышу, усеяли каждый столб, ожидая только команды, исходящей из группового птичьего сознания. Тогда они взорвут тишину неба писком и шелестом как бы тысяч листов бумаги, колышущихся в воздухе при сильных порывах ветра.
Тад, почти ничего не видя, двинулся к письменному столу, ища кресло, нашел и забрался в него, сжавшись в комок.
Воробьи.
Воробьи и белое небо поздней весной.
Звук заполнял его голову, дикая какофония, и, когда он вытянул к себе лист бумаги и начал на нем писать, он был не в состоянии сознавать, чем именно он занимается. Его голова запрокинулась назад, глаза бессмысленно уставились в потолок. Ручка двигалась вперед и назад, вверх и вниз, делая все это по какой-то собственной программе.
В голове Тада родилось видение того, как все птицы взлетели при порыве ветра и образовали темное облако, которое закрыло белое небо в марте, в районе Риджуэй города Бергенфилд, штат Нью-Джерси.
Он пришел в себя менее чем через пять минут после начала писка одиночных солистов из племени пернатых в его мозгу. Он тяжело дышал, левое запястье усиленно пульсировало, но головной боли не было. Он посмотрел вниз и увидел бумагу на столе — это был оборот формы заказа одобренных при экспертизе учебников американской литературы — и тупо уставился на то, что он написал на ней.
СЕСТРЕНКА ДУРАКИ ЛЕТАЮТ ОПЯТЬ
КОШКИ
СЕСТРЕНКА МИР ТЕПЕРЬ СЕСТРЕНКА СЕСТРЕНКА ЭНДСВИЛЛ СЕСТРЕНКА
ОКАНЧИВАЕТСЯ КОШКИ ЗВОНИТЬ СЕСТРЕНКА
НИЖЕ
ПОРЕЗЫ БРИТВА СЕСТРЕНКА СЕСТРЕНКА
ВОРОБЬИ МИР СЕСТРЕНКА БРИТВА
И НАВСЕГДА
СЕСТРЕНКА ТЕПЕРЬ И НАВСЕГДА
МИР КОШКИ НАЧИНКА СЕСТРЕНКА ВОРОБЕЙ
— Это ничего не означает, — прошептал Тад. Он тер свои виски кончиками пальцев. Он ожидал, что начнется головная боль, или что написанные каракулями слова на бумаге соединятся и приобретут какой-нибудь смысл.
Он желал, чтобы ни то, ни другое не произошло с ним… и ничего, действительно, не случилось. Слова были просто словами, повторенными многократно. Некоторые были явно вызваны его сном о Старке, другие были совсем невразумительным бредом.
Читать бесплатно другие книги:
