Танцующая с бурей Кристофф Джей

1. Юкико

Над головой Юкико просвистела железная палица, и она в сотый раз пожалела, что не послушалась отца.

Сгруппировавшись, она откатилась в сторону, под корягу, но ее укрытие тут же разлетелось в щепки. Лепестки азалии взметнулись вверх, опадая душистыми снежинками на плечи они[1]. Над ней навис огромный демон – разверстая пасть, ощерившаяся железными клыками, и длинные зазубренные когти. От него несло смрадом разлагающейся плоти и вонью тлеющих волос. Кожа была гладкой, иссиня-черного цвета. Глаза горели светом похоронных свечей, как мерцающие в лесу болотные огни. Палица у него в руках была в два раза больше Юкико. Один удар, и она больше никогда не увидит самурая с глазами цвета моря.

– Молодец, – упрекнула она себя, – самое время думать о мальчишках.

Девушка вздрогнула от страшного рева, вспугнувшего стайку воробьев над руинами храма у нее за спиной. Небо пронзила молния, на мгновение ярко осветив все вокруг: непроходимые дебри, скорчившуюся девочку-подростка и ужасного демона, собирающегося пробить ей череп.

Юкико вскочила и бросилась бежать.

Кругом густо росли деревья, ноги скользили по спутанным корням и зарослям, от которых поднимался пахнущий гнилью туман. Ветки били по лицу, рвали одежду, по телу вперемешку с дождем струился пот. Шепча про себя молитву, она коснулась татуировки лисы, девять хвостов которой обвивали ее руку. Демон позади нее взревел, когда она ускользнула, перескочив через корень и забившись глубже под ветку, в удушающее тепло.

Она закричала, призывая на помощь отца. Или Касуми. Или Акихито. Хоть кого-нибудь.

Но никто не пришел.

Перед ней взлетели и посыпались обрубки деревьев, искромсанные огромным мечом. В этом ливне из щепок и зелени появился еще один они – с надгробным камнем вместо лица и ржавыми железными кольцами в губах. Юкико едва успела шмыгнуть в сторону, как сзади просвистел огромный меч, отрезав ей косу. Пряди длинных черных волос упали на мертвые листья.

Юкико вскочила на ноги, но они рванулся и крепко схватил ее, заставив всхлипнуть от боли. Демон держал ее так близко, что она смогла прочесть вырезанные на его ошейнике кощунственные иероглифы, чувствовать исходящий от его тела жар. Ревя от восторга, появился первый они. Захвативший ее демон разжал челюсти и вывалил наружу черный язык.

Она вытащила свой танто[2] и изо всех сил вонзила кинжал в его руку по самую рукоять. Черная кровь разлетелась брызгами и, попав на ее кожу, запузырилась. Взревев от боли, демон швырнул девушку в стоящий рядом кедр. Ударившись головой о ствол, она упала на землю, как тряпичная кукла, выпустив из рук кинжал. Юкико погружалась во тьму, которая должна была поглотить ее. Отчаявшись, она в последний раз попыталась вырваться.

Нет, такой смерти ей не хотелось.

Раздался смех первого демона, напомнив ей крики детей, горящих на кострах Гильдии на Рыночной площади. Его раненый собрат, облизнувшись, зарычал в темноте, шагнул вперед и поднял меч, чтобы покончить с ней. Сверкнула молния, отразившись в блестящем лезвии, время остановилось, и меч начал медленно опускаться. Юкико снова вспомнила отца, больше всего на свете жалея, что она ни разу в жизни не сделала так, как ей сказали.

Над головой грянул гром. Из зарослей вылетел белый силуэт и прыгнул на спину они; замелькали когти, посыпались голубые искры, забили крылья. Демон взревел, когда зверь мертвой хваткой вцепился ему в плечи, клювом вырывая куски мяса.

Первый они зарычал, со свистом взмахнув палицей. Но нападавший взмыл в воздух, вихрем закрутив опадающие листья и белоснежные лепестки, танцующие под взмахом его крыльев. И тэцубо[3] опустилась на плечо его демона. От удара кость с хрустом раскололась, и позвоночник они разлетелся темными влажными осколками. Демон рухнул на землю, и с последним вздохом исторг облако черного дыма, окутавшее перепуганное лицо Юкико.

Зверь приземлился, удерживая равновесие, впившись окровавленными когтями в землю.

Они, взглянув на бездыханное тело товарища, перекинул палицу из одной руки в другую. Приняв вызов, он поднял оружие и бросился в атаку. Налетев друг на друга, зверь и демон рухнули на землю. Взметнулись вверх лепестки и перья, воздух взорвался рычанием.

Юкико протерла глаза, пытаясь стряхнуть липкую черноту, навалившуюся на нее после удара. Она видела лишь расплывчатые силуэты, катавшиеся в опавших листьях, и темные брызги, покрывающие белые цветки азалии. Она услышала хруст, сдавленный клекот, а затем наступила полная всеобъемлющая тишина.

Она напрягла зрение, вглядываясь во мрак, но голова отозвалась пульсирующей болью.

Из тени появился зверь, перья его были покрыты пятнами черной крови. Он приблизился и наклонился над ней, зарычав. Перебирая пальцами грязь и сухие листья, Юкико попыталась нащупать танто, но сознание не подчинилось ей. Тьма раскрыла свои объятия, обещая положить конец всем страхам. Приглашая вновь встретиться с братом. Покинуть этот умирающий остров с отравленным воздухом. Прилечь и, наконец, спокойно уснуть после десяти лет постоянных тревог, когда ей приходилось скрывать, кто она такая.

Она закрыла глаза и представила, что она дома – в тепле и безопасности, уютно свернулась под одеялом, а в воздухе вьется сине-черный дымок от трубки отца. Зверь раскрыл клюв и издал ужасающий рык, поглотивший остатки света и воспоминаний.

Все исчезло.

2. Избранный Хатиманом[4]

Двумя неделями ранее.

Душным утром Йоритомо-но-мия, сэйи-тайсёгун[5] островов Шима вышел из своей спальни, зевнул и заявил, что хочет грифона.

Его пожилой мажордом Тора Хидео ошеломленно застыл. Кисть для каллиграфии повисла над приказами об аресте, лежавшими перед ним на столе. Из костяной трубки в левой руке кольцами поднимался дым кровавого лотоса, сквозь который Хидео украдкой посмотрел на хозяина. Даже после семи лет службы главным министром Йоритомо, он иногда не мог понять своего сёгуна. Смеяться или не смеяться? Вот в чем вопрос.

– Мой господин? – решился он наконец.

– Ты слышал. Я хочу грифона.

– Мой господин говорит о какой-то скульптуре? Или, может, монументе в честь празднования двухсотлетия славной династии Казумицу?

– Нет. Настоящего грифона.

Бровь Хидео предательски поползла вверх.

– Но, мой господин… – старик прокашлялся. – Грозовые тигры вымерли.

Через высокие двери гостиной проникал мутный желтоватый свет. Внизу, на территории дворца раскинулся огромный сад с чахлыми болезненными деревьями, которые никак не хотели расти, несмотря на ежедневные старания множества слуг. Из зелени, как в тумане, доносились слабые звуки пения птиц и скорбное чириканье многочисленных воробьев. Кажды месяц по приказу сёгуна с севера привозили птиц и подрезали им крылья, чтобы они не улетели из-за отвратительного запаха испарений, наполнявших окрестности города.

В небе мрачно висели облака дыма, усиливавшие тяжелую духоту. Когда девятый сёгун из династии Казумицу вышел на балкон и окинул взглядом свою столицу, из гавани Киген поднялся неболёт и начал свой долгий путь на север. За ним потянулся удушающий шлейф сине-черных выхлопов.

– Облакоходы говорят иначе, – заявил он.

Хидео мысленно вздохнул и осторожно отложил кисть для каллиграфии. Дым из трубки кольцами поднимался к огромному куполу из обсидиана и жемчуга, напоминавшему некогда ясное ночное небо. Его сокутай из нескольких слоев шелковой ткани золотого и алого цветов был отвратительно тяжелым, и он снова пожалел, что вынужден носить это сложное одеяние придворного в такую жару. Хрустнув коленями, он поднялся. Еще раз вдохнул дым лотоса и посмотрел в спину своему господину.

Йоритомо сильно изменился за семь лет, прошедших с тех пор, как его отец, сёгун Канеда, покинул этот мир и обрел покой на небесах. Сейчас ему двадцать, у него широкие плечи и четко обрисованные скулы, длинные черные волосы собраны в узел на макушке, как и подобает зрелому мужчине. Тело сёгуна было украшено прекрасными татуировками, нанесенными в тринадцатый день рождения, как принято у всех великих родов Шимы. По правой руке молодого императора крадется свирепый тигр в честь духа-хранителя клана; на левой, над полем кровавых лотосов, изображено Солнце Империи, объявляя его Сёгуном Четырех Престолов Империи Шима. Мажордом взглянул на татуировку с тигром, и ему показалось, что тотемное животное подмигнуло ему, впиваясь острыми, как катана, когтями, в кожу хозяина.

Хидео покосился на трубку в руке, решив, что выкурил достаточно лотоса за утро.

– Эти облакоходы были из клана Кицунэ, хай[6]? – Он выдохнул наркотическое облачко цвета синей полуночи. – Мудрый человек никогда не станет верить лисам, мой господин.

– Значит, до вас тоже доходили слухи.

– Ничто не ускользает от моих агентов, великий господин. Весь сёгунат опутан нашей сетью, – старик сделал широкий взмах рукой. – Лис, Дракон, Феникс или Тигр – у нас везде есть люди, и не секрет, что…

– А почему не доложили мне?

Хидео опустил руку, нахмурив лоб, на глаза набежала легкая тень.

– Простите меня, мой господин. Не хотелось беспокоить вас суеверными бреднями крестьян. Если бы я поднимал шум каждый раз, когда в тавернах или борделях рассказывают новую байку о летающих тиграх, гигантских морских змеях или других монстрах, призраках или духах ёкай[7]…

– Расскажи, что знаешь.

Наступило долгое молчание, прерываемое лишь чириканьем задыхающихся воробьев. Хидео слышал в дальних коридорах тихие шаги слуги, отбивающего десять ударов железного колокола и четко извещавшего высоким голосом о начале Часа Журавля.

– Глупости все это, мой господин, – Хидео наконец пожал плечами. – Три дня назад в порт прибыл корабль облакоходов. Они утверждали, что сбились с курса из-за муссонных ветров, которые унесли их за проклятые горы Йиши. Они молились, чтобы в воздушный шар неболёта не попала молния Бога-громовержца Райдзина и не спалила его дотла. И некоторые клянутся, что видели силуэт арашиторы в облаках.

– Арашитора, – повторил Йоритомо. – Грозовой тигр, Хидео. Просто представьте его себе.

Министр покачал головой.

– Матросы любят сказки, мой господин. Особенно те, кто плавает в небесах. У любого, кто проводит свою жизнь, постоянно дыша парами лотосов, рассудок рано или поздно затуманится. Я слышал об одной команде – так они божились, что видели благословенного Бога-Творца Идзанаги, шагающего по облакам. Другие говорят, что нашли вход в подземный мир Йоми и Большой Валун, которым Бог Идзанаги закрыл выход из него. И что? Мы должны верить всем этим безумным выдумкам?

– Это не выдумки, Хидео-сан.

– Мой господин, что…

– Я видел его во сне, – Йоритомо посмотрел на Хидео горящими глазами. – Я видел, как под раскаты грома я еду верхом на великом арашиторе, я веду свои армии за моря сражаться с полчищами круглоглазых гайдзинов. Как и в сказаниях о Танцующих с бурей. Этот сон послан мне самим могущественным Хатиманом, Богом войны.

Хидео прикрыл рот и слегка кашлянул.

– Мой великий господин, равный богам…

– Избавь меня от славословья.

– …Сёгун, грозовых тигров не видели со времен твоего прапрадеда. Арашиторы и морские драконы возникают только в головах, одурманенных испарениями лотосов. Великие чудовища ёкай покинули этот мир, навсегда переселившись в царство духов, которые и породили их когда-то. – Хидео погладил свою бороду. – Или в царство мертвых.

Сёгун отвернулся от окна и сложил руки на груди. Татуированный тигр на его бицепсе шевельнулся, сверкнув прозрачными глазами, готовясь молчаливо рыкнуть на покрывшегося потом министра. Хидео беспокойно теребил трубку.

– Зверь должен быть пойман, Хидео-сан, – твердо произнес сёгун. – Найдите моего Главного Охотника и сообщите о моем приказе: пусть найдет и приведет мне этого тигра. Живым. Иначе я отправлю его и его людей в царство мертвых, к ужасной Идзанами и тысяче и одному демону они, что вышли из ее черного чрева.

– Но, мой господин, ваш флот… все корабли либо участвуют в великой войне, либо заняты на лотосовых фермах. Гильдия захочет…

– Захочет что? Возразить своему сёгуну? Хидео-сан, в данный момент вас должно заботить только одно желание, и это желание – мое.

В наступившей напряженной тишине, казалось, летали искры.

– …Хорошо, великий господин. Да будет так.

– Отлично, – Йоритомо кивнул и снова повернулся к окну. – Я хочу развлечься перед завтраком. Отправь ко мне трех гейш.

Хидео поклонился так низко, насколько позволила старая спина, задев кончиком тонкой бороды полированные доски пола. Отступив на почтительное расстояние от сёгуна, он развернулся и поспешил прочь, закрыв за собой двери, элегантно затянутые рисовой бумагой. Обутые в сандалии ноги быстро застучали по соловьиному полу, дощечки которого издавали щебечущие звуки, когда он проходил по спальным комнатам. Тонкие стены были украшены длинными бумажными оберегами цвета крови, на которых широкими черными мазками были нанесены защитные мантры. С потолочных балок свисали вентиляторы с пружинным приводом, тщетно боровшиеся с палящим зноем. У дверных проемов возвышались гранитные статуи тотема клана Тора – великий и гордый тигр, самый быстрый из всех духов ками: когтистые лапы готовы к удару, клыки обнажены.

По сторонам каждой статуи стояли воины из личной охраны сёгуна – Элита Казумицу. Самураи были одеты в золотые накидки дзин-хаори длиной почти до пола, а закрытые латами руки сжимали рукояти чейн-катан.

Охранники наблюдали за удаляющимся Хидео тихо и неподвижно, словно и сами были окаменели, как статуи.

Тяжело дыша и промокая лоб длинным рукавом, Хидео удалялся из королевского крыла, громко постукивая тростью по доскам. За ним следом тянулся сине-черный дым из костяной трубки. Внутри у него все переворачивалось.

– Значит, теперь боги посылают ему видения, – пробормотал он. – Да спасут нас небеса.

3. Красное саке

Прищурившись, Масару сквозь густой дым разглядывал лежавшие перед ним карты.

За ним сквозь полуприкрытые веки наблюдал дилер, над головой которого вились сине-черные клубы дыма. Масару поднял трубку и сделал еще одну затяжку.

– Не позволяй дракону управлять кораблем, дружище, – прошептал Акихито.

Это было традиционное предупреждение курильщику лотоса о том, что он собирается принять очень плохое решение.

Масару выдохнул, клубы дыма поплыли вверх, пробились сквозь седеющие усы и ненадолго заволокли налитые кровью глаза. Он сделал глоток красного саке и повернулся к другу, приподняв бровь.

Акихито был очень большим человеком – как гора, вырезанная из твердого тика, – и очень суровым – суровее отходняка после семи выкуренных трубок. Его зачсанные назад волосы были заплетены в плотно прилегавшие к черепу тугие косички, напоминая черное поле со светлыми бороздами. Четыре неровных шрама змеились по груди, пересекая красивую татуировку Феникса на правой руке. Великан был по-своему красив – грозный вид, обветренная кожа, ясные темные глаза, с беспокойством взирающие на друга.

– Ты слишком волнуешься, – улыбнулся Масару.

За низким столом игорного дома полукругом расположились шесть человек. Они сидели на подушках, вырванных из сломанной моторикши. Стены из рисовой бумаги были покрыты изображениями экзотических женщин и еще более экзотических животных: жирные панды, грозные леопарды и прочие вымершие звери. Вверху слабым светом мерцали плафоны. Над барной стойкой закреплен звукобокс, к которому при помощи старых катушек медной проводки подключены колонки из тусклого серого олова. Из них лилась разрешенная Гильдией музыка: тонкие дрожащие ноты флейт сякухати, сопровождаемые ритмичным щелканьем деревянных ударных инструментов. Где-то внизу, надрываясь, урчал генератор. Над балками роились черные жирные лотосовые мухи.

Из-за удушающей жары мужчины разделись до пояса, обнажив множество ирэдзуми – татуировок всех цветов радуги. Татуировки нескольких игроков из клана Тигра были нанесены простыми ремесленниками, что выдавало в них людей небогатых. У двоих других, сидевших за столом, татуировок с ками, духами неба и земли, на телах не было совсем – только простые рисунки рыбок кои, девушек-гейш и диких цветов, что говорило об их низком происхождении. Эти бесклановые касты назывались буракумины, располагались на нижней ступени кастовой системы Шимы и практически не имели возможности когда-нибудь подняться выше. У них не было денег на сложные татуировки, поэтому они пользовались обычным лезвием и чернилами каракатицы.

На левом плече Акихито и Масару блистала лучами затейливая татуировка Солнца Империи, которую заметили все присутствующие, но не потому, что она означала их принадлежность к людям сёгуна. Недостатка в головорезах на улицах Даунсайда не наблюдалось. Некоторые были настолько отчаянными, что и вовсе не боялись гнева Йоритомо-но-мия. Просто чем мудреней была татуировка, тем толще кошелек ее обладателя.

Были слышны приглушенные разговоры головорезов и бандитов, притаившихся за другими столами. По воздуху вместе с дымом плыли слухи о пожаре на перерабатывающем заводе на прошлой неделе, новости про войну с круглоглазыми иноземцами, толки о последнем нападении повстанцев Кагэ на северных полях лотоса.

Масару помял шею и коснулся изысканного девятихвостого лиса на правой руке, шепча молитву Кицунэ. Лис, конечно, не так хорош, как Тигр, не так храбр, как Дракон, и не такой ясновидец, как Феникс. Люди клана Лиса не были ни великими воинами, ни исследователями, ни прославленными изобретателями. Лис был самым незаметным среди клановых духов ками. Но он был хитрым и быстрым, и бесшумным, как тень. В стародавние времена, когда ками еще ступали по земле Островов Шима, Лис выпросил для своих людей самый ценный дар – дар отчаянной, сверхъестественной удачи.

Масару грязными пальцами катал монетку кука – двухдюймовый прямоугольник из переплетенных полосок тусклого серого железа с печатью императорского монетного двора. Играли в старую, как мир, ойчо-кабу. Настала очередь Масару определять, как первому игроку, сколько карт сдать на каждое из четырех полей. Он указал на второе поле, попросил еще одну карту, и проигнорировал остальные. Остальные игроки переглянулись и выругались – им пришлось распрощаться со своими ставками.

Сдающий карты был похож на слизняка. Его круглая бритая голова блестела в тусклом свете. Татуировка в виде змеи, обвивавшей правую руку, говорила, что он член клана Рю, дзайбацу[8] Дракона. Раньше, до объединения Империи и возникновения Гильдии Лотоса, это были моряки и пираты. Ирэдзуми на левой руке сообщала о принадлежности к банде Сасорикай, которой принадлежали нелегальные притоны в ядовитых трущобах города Киген. Среди банд якудза редко можно было найти чистокровного члена клана, но, судя по мастерской татуировке дилера, дела у синдиката головорезов, сутенеров и вымогателей шли отлично.

Жирный слизняк выложил объявленную Масару карту на грубую столешницу и, взяв четвертую карту из колоды, добавил ее себе. Его лицо с заплетенными в косички усами озарила щербатая улыбка, и он перевернул рубашку с кленом и хризантемой. Нахмурившись, игроки потягивали напитки. Один неуважительно толкнул Масару в бок. Масару поднял руку, постучав указательным пальцем по своим картам.

– Какой смысл? – простонал Акихито. – У него девять, он выигрывает.

– Лис считает по-своему, – отмахнулся Масару от мухи. – Переверни.

Сдающий карты пожал плечами и перевернул первое поле: сосна и серебристая трава – всего девять очков. На втором поле три цветущие сакуры – тоже девять. Игроки напряженно всматривались сквозь дым лотоса; если на третьем поле тоже получится девять, каждый получит тройную ставку.

На поле уже пять очков. Акихито молился вслух, обещая Госпоже удаче невообразимое сексуальное наслаждение, если им повезет. Слизняк перевернул последнюю карту. Все в комнате затаили дыхание. Это карта были ниспослана самой Узуме[9]. Цветок глицинии. Благословенная чудесная четверка.

Игроки разразились оглушительными криками.

– Чтоб тебе провалиться! – Акихито обхватил лицо Масару мясистыми пальцами и поцеловал прямо в губы. Масару ухмыльнулся и оттолкнул друга, подняв руки вверх, взывая о милости, а другие игроки похлопывали его по спине. Подняв свою чашку с саке, он воскликнул.

– За Кицунэ! Лис приглядывает за своими!

Широкая рука выбила у него чашку, и она ударилась о стену и разлетелась на сверкающие осколки. Красный от злости, слизняк поднялся и положил руку на деревянную дубину с шипами за поясом. Новые друзья Масару уставились на днища своих рюмок и светильники на потолке. Служанка без звука убрала чашку для чаевых и скрылась за барной стойкой.

– Проклятый Кицунэ, – выплюнул сдававший карты. – Мошенники – все без исключения.

Акихито вздохнул.

Глаза Масару округлились, и он вскочил на ноги, перевернув стол – карты и деньги полетели на пол. Его кожа была бледно-серого цвета, как и у всех курильщиков лотоса, но тело было гибким и крепким, с сильными мускулами. Он схватил висевшие на поясе отполированные нунчаки и взмахнул ими перед носом слизняка, уставившись на него красными слезящимися глазами.

– Типичный Рю, – прорычал он. – Почему вы, Драконы, всегда визжите, как полудохлые крысы, когда проигрываете?

– Проклятые Лисы…

– Ты сдвигал чертову колоду. Еще одно дурное слово про Кицунэ, и я сделаю то же самое со своим лицом.

Слизняк удивленно приподнял бровь.

– Хотел сказать: с твоим лицом, – Масару моргнул и слегка покачнулся.

– Ты едва держишься на ногах, старик, – ухмыльнулся бандит, глядя на нунчаки. – Ты действительно думаешь, что сможешь вертеть этой штукой?

Масару на мгновение замолчал, уставившись в грязный потолок.

– Хороший вопрос, – кивнул он и погрозил пальцем у носа слизняка.

Подходя к игорному притону, Юкико придала лицу решительное выражение. Она задержалась у стойки, прищурилась на полуденном солнце, болезненно-красный свет которого отражался в стеклах защитных очков. Сквозь бесконечную пелену паров лотоса над головой промелькнул неболёт, тускло поблескивая грязным, окутанным дымом корпусом.

На Юкико было простое удобное платье из прочной серой ткани с вышитой на груди маленькой лисицей. Поверх платья была накинута кимоноподобная куртка уваги, доходившая до середины бедра, с открытым воротом и длинными свободными рукавами с подвернутыми манжетами, которые колыхались на слабом ветру. Талию обхватывал широкий пояс оби из черного шелка, шириной шесть дюймов, завязанный простым бантом сзади. Свободного покроя брюки хакама закрывали ноги до щиколоток; из-под брюк выглядывали носки таби с раздельным большим пальцем. По плечам струились длинные черные, как ночь, волосы, оттеняя бледную гладкую кожу лица. Нижняя половина лица была закрыта серой повязкой, на глазах – очки с темными стеклами в оправе из тонкой латуни и черной резины.

Булыжная мостовая была заполнена людьми. Над морем завернутых в цветной шелк потеющих тел стоял рокот голосов, изредка нарушаемый тарахтеньем моторикш. Рядом, в окружении грозных молчаливых охранников, яростно стрекотала группа новых городских лавочников нео-тёнин, спорящих со старьевщиком о цене металлолома. Руки в перчатках перебирали листы бухгалтерских книг и рылись в кошельках с монетами. Мужчины из Апсайда зорко оглядывали улицы Даунсайда. На них были противогазы для защиты от обжигающего света солнца и выхлопных газов, висевших над городом, как саван. Противогазы были изготовлены из отшлифованной латуни, гофрированной резины и скрученных фильтрующих трубок. Круглые отверстия для глаз были закрыты стеклом, уже закоптившихся от сажи и пепла лотоса. Как и Юкико, большая часть грязной толпы вокруг обходилась косынками, завязанными на лицах, защитными очками, сделанными из кожи крыс и дешевых затемненных стекол, или просто зонтиками из цветной рисовой бумаги.

Юкико услышала грохот бьющейся посуды, затем громкую ругань. Из двери, в дожде осколков, головой вперед вылетел человек, чуть не сбив ее с ног. Он приземлился лицом в придорожную пыль, тут же окрасившуюся в красный цвет крови, его сломанные пальцы судорожно перебирали по земле. Толпа не обратила на него внимания, большинство обходили страдальца, даже не удостоив взглядом. Группки лавочников нео-тёнин просто перешагивали через распростертое тело, устремляясь по своим более важным делам.

– Снова-здорово, – вздохнула Юкико и шагнула внутрь.

В нос ей ударили зловонные ароматы – дым лотоса, пот и красное саке. Стянув очки и косынку на горло, она прищурилась, чтобы хоть что-то разглядеть во мраке. По гигантскому силуэту она опознала скользкого от пота Акихито, державшего в каждой руке по голове якудза. При этом он наносил удары головой по носу третьего гангстера, буквально вдавливая его в череп. Масару удерживал в кресле лысый толстяк с окровавленным носом. Парень с крысиным лицом несколько раз ткнул его кулаком в живот под хрупкую мелодию флейты сякухати. Седые волосы Масару вырвались из узла на макушке и разметались по лицу, закрыв темные, пропитавшиеся кровью усы. Пока Юкико изучала поле боя, Масару, изловчившись, впился зубами в предплечье обидчика.

Лысый взвыл и отпустил хватку, и Масару тут же пнул крысиную морду точно между ног. Парень издал пронзительный визг и хлопнулся на колени. Масару нанес хук в челюсть лысого толстяка, и тот влетел в барную стойку и приземлился на куче разбитого стекла. Масару уже хотел поднять стол и запустить им в крысиную морду, но тут над бардаком раздался голос Юкико.

– С утра пораньше, да, папа?

Масару остановился, скосив осоловевшие глаза в ее сторону. Наконец, он узнал ее, и взгляд его прояснился. Он сделал один неуверенный шаг вперед, и его лицо озарила улыбка.

– Доча! Да мы только во…

Но тут ему на затылок опустилась бутыль саке, и Масару упал на перевернутые игорные столы и отключился. Лысый толстяк извлек из-под обломков дубинку и двинулся на Масару, вытирая кровоточащий нос тыльной стороной своей жирной лапы.

Юкико шагнула вперед и подняла руку.

– Пожалуйста, уважаемый, на сегодня хватит, хорошо?

– Ну уж нет, – прорычал в ответ толстяк. – Прочь с дороги, девчонка.

Рука Юкико потянулась к танто, спрятанному в складках одежды на спине, и пальцы легли на лакированную рукоять ножа. Другой рукой она подтянула серую ткань свободного рукава ее уваги. Даже при тусклом свете вольфрама было ясно видно сложную татуировку в виде Солнца Империи на ее руке. Сначала она посмотрела вниз, на татуировку на руке отца, а затем перевела взгляд своих удлиненных глаз, прикрытых тенью ресниц, на лицо наступающего якудзы.

– Пожалуйста, уважаемый, – снова повторила она, и в ее голосе послышалось предупреждение. – Если этот ничтожный слуга Йоритомо-но-мия, Девятого Сёгуна из династии Казумицу, нанес оскорбление вашему дому, то мы смиренно просим у вас прощения.

Толстяк остановился, тяжело дыша. По его бороде текли слюни и кровь, капая на пол. Он оглядел поле битвы: тут и там на полу валялись люди без сознания, сломанная мебель, и по всему полу рассыпаны железные монеты. Из-за барной стойки выглянула девушка-служанка, пискнула и спряталась снова.

Толстяк задумался, раздувая щеки и хмуря брови.

– Мы забираем его выигрыш, – наконец проворчал он, указывая на отца Юкико концом своей дубинки тэцубо. – Назовем это ничьей.

– Это более чем справедливо, – Юкико поклонилась, слегка ослабив хватку на ноже. – Да благословит вашу доброту Аматэрасу, уважаемый.

Она повернулась к Акихито, который замер посреди драки, продолжая «обнимать» за шею двух мужчин поменьше, уже начинавших задыхаться.

– Акихито, пожалуйста, помогите мне.

Гигант поднял бровь, глянул на багровые лица, стиснутые его мощными руками. Сдвинув плечи, он стукнул несчастных лбами и швырнул через барную стойку. Грохот разбитого стекла и мелодии из звукобокса потонули в раздавшихся воплях служанки.

Акихито наклонился, забросил Масару на плечо и широко улыбнулся Юкико. Она нахмурилась в ответ.

– Я же просила вас следить за ним.

Возвышавшийся над девушкой на добрых полтора фута великан выглядел слегка смущенным.

– Во всяком случае, он цел.

– Едва цел, – нахмурилась она, закатив глаза.

– Куда идем, лисичка?

– В гавань, – она перешагнула через обломки мебели и вышла за дверь.

– В гавань?

Акихито нахмурился и поплелся за ней. Снаружи стояла жуткая жара. Свободной рукой он опустил на глаза очки. На улице суетились люди, над ними роились тучи лотосовых мух, и все жужжало и металось взад и вперед под сиянием алого пылающего солнца.

Великан натянул на рот серую косынку, на голову – соломенную коническую шляпу.

– Зачем, черт возьми, нам в гавань?

В ответ Юкико достала из внутреннего нагрудного кармана уваги свиток и сунула его в ладонь Акихито. Он поудобней устроил Масару на плече. Рисовая бумага шелестела, как крылья птицы, пока он разворачивал и хмурился, разбирая начертанные на бумаге символы. Кандзи были выписаны словно тонкой паучьей лапой, и читать их сквозь заляпанные грязью и пеплом очки было трудно. Прошло несколько секунд, и с лица великана сошла вся краска.

– Это печать императора, – сказал он.

– Вот именно.

Когда Акихито закончил читать приказ, его лицо залила пепельная бледность. Он глубоко вздохнул, долго смотрел на Юкико и молчал, затем смял свиток в кулаке. На щеках проступили красные пятна.

– Сёгун посылает нас за арашиторой? За проклятым грозовым тигром?

Трое проходящих мимо служащих с любопытством посмотрели на взволнованного великана. Юкико забрала мятый свиток, расправила его и, аккуратно свернув, сунула обратно в нагрудный карман. Акихито с опаской оглянулся по сторонам и яростно зашептал.

– Зачем ему это? Он зол на нас?

Юкико пожала плечами.

– Он хочет грозового тигра, Акихито.

– А я хочу женщину, которая может достать до ушей лодыжками, готовить приличную еду и держать свое мнение при себе. Ни тех, ни других просто не существует!

Масару застонал, когда Акихито перекинул его на другое плечо.

– Все сказали? – Юкико сложила руки на груди. – Теперь полегчало?

– Мы не можем охотиться на то, чего нет, Юкико.

– Думаете, что я этого не знаю?

– И что, по-твоему, произойдет, если мы не выполним приказ Йоритомо-но-мия? – спросил Акихито, отчаянно жестикулируя свободной рукой. – Как ты думаешь, что будет ждать нас, когда мы вернемся с пустыми руками? Приказ, чтобы Масару совершил сэппуку, для начала. Хочешь посмотреть, как твой отец будет себя потрошить? И кто знает, что они сделают с остальными…

– Может, вы пойдете к сёгуну и расскажете ему все, что чувствуете? Я уверена, он вас внимательно выслушает и все поймет.

Акихито вздохнул, желая возразить, но моргнул и проглотил свои слова. Стиснув зубы, он потер шею и огляделся. Улицы были заполнены людьми из разных слоев общества, из которых, как из кирпичиков, состояла Империя. Торговцы нео-тёнин с жирными животами и толстыми кошельками; скромные наемные служащие, честно зарабатывающие свой хлеб рабским трудом; потные фермеры с полупустыми повозками; мусорщики с тележками для отходов; уличные лоточники, вся жизнь и весь скарб которых умещается на спине; нищие в канавах, сражающиеся с крысами за объедки с чужого стола. Бесчисленное множество людей, толкающихся в масляной дымке, – всем на всех плевать.

Выражение лица Юкико смягчилось, она протянула руку и мягко дотронулась до руки великана.

– Все, что вы говорите, правда. Но разве у нас есть выбор? – Она надела очки и пожала плечами. – Можно попытаться достать невозможное или бросить вызов сёгуну. А можно просто умереть прямо здесь и сейчас. Что вам больше нравится?

Акихито выдохнул, плечи его поникли, как лепестки цветка под палящим солнцем.

– Ладно, идем, – Юкико повернулась и пошла к докам.

Акихито неподвижно стоял, пока девушка не исчезла в толпе. Закрыв глаза и стараясь не уронить своего бесчувственного друга, гигант ущипнул себя достаточно сильно, чтобы оставить синяк. Он долго ждал, затем открыл один глаз, оглядывая улицу. Ничего не изменилось.

– Черт возьми, – пробормотал он и поспешил за девушкой.

4. Чистота

Город Киген был наполнен зрелищами и звуками, как грохочущий душный улей, населенный двуногими насекомыми в одеждах всех цветов радуги. В воздухе висел дым лотоса, смешиваясь с десятками маслянистых черных струй, которые вырывались из выхлопных труб неболётов, паривших под облаками.

В небе толпились сигарообразные дирижабли из парусины, натянутой на каркасы из ржавого металла. К шарам были подвешены длинные деревянные джонки, набитые военнопленными гайдзинами, всевозможными товарами и драгоценным кровавым лотосом, собранным на полях клана. На каждом шаре был изображен тотемный дух дзайбацу, которому он принадлежал и, казалось, что в небесах плывут готовые к схватке тигры (Тора), грозно рычащие драконы (Рю), пылающие ярким пламенем фениксы (Фушичо). Изредка попадались и девятихвостые лисы (Кицунэ). На каждой гондоле широкими мазками вдоль киля были изображены особые символы-кандзи Гильдии Лотоса. Да, не кирпичом и не камнем выложены дороги Шимы – их выстилают красные удушливые облака.

Когда-то давно на восьми островах проживало более двух десятков семей, включая кланы Тигра, Феникса, Дракона и Лиса. Все они были подданными великой империи Шима. Но когда первый сёгун клана Тигра, великий Тора Казумицу I, восстал против продажных императоров Тенма, он наградил трех преданных ему предводителей обширными участками земли и даровал управление всеми живущими там кланами. Так и получилось, что два десятка кланов незаметно превратились в четыре, и крупные дзайбацу-конгломераты тихо поглотили кланы Сокола, Змея, Быка. Их собратья и духи ками постепенно уходят из мыслей, стираются из памяти, и скоро от них останется лишь несколько выцветших татуировок да сноски в пыльных древних свитках.

С расположенного вдали рынка, над которым поднималось дрожащее марево, доносились экзотические ароматы. Там всегда было сумрачно из-за фыркающих моторов и плюющихся парами лотоса двигателей неболётов, моторикш, железнодорожных станций и огромных дымящих трубами заводов по переработке чи. Попав сюда, Юкико тут же начинала задыхаться; мириады запахов и цветов, смешиваясь с масляной вонью, заставляли ее желудок судорожно сжиматься.

Она пробиралась сквозь толпу, держа руку на кошельке, спрятанном в поясе оби на талии. По опыту она знала, что отец уже наверняка потратил всю зарплату на выпивку и курево, и на оставшиеся у нее несколько монет им предстояло продержаться целый месяц. Гетто Кигена были пристанищем для тысячи голодных и отчаянных карманников с десятью тысячами липких масляных пальцев. Здесь, в Даунсайде дураку сильно везло, если он расставался только со своими деньгами.

В пестрой давке смешивались запыленная кожа и разукрашенные татуировками чистые тела, грязные лохмотья и пышные шелка – тесная разноцветная толпа. Открытых лиц нигде не было видно: простолюдины носили темные очки и повязывали поверх ртов платки, богачи – дорогие механические респираторы, плотно закрывавшие лица. Как будто всем здесь было что скрывать. Поскольку разглядеть лица было невозможно, люди на улицах Кигена активно пользовались языком тела; о степени почтения судили по глубине поклона, жесты заменяли улыбку, агрессивная поза демонстрировала недовольство. Телом вполне можно пользоваться для разговора.

Многоэтажки Даунсайда были ветхими и громоздились друг на друге, о планировке никто не задумывался, и пузырь из растрескавшейся глины и выцветшего дерева постоянно рос и раздавался вширь. Архитектура Апсайда на другом берегу реки была такой же дряхлой, но там постройки были более упорядочены. Широкие серые крыши домов, крытые корой кипариса, были иссушены, краска облезла под безжалостно палящим солнцем и грязными черными дождями, поливавшими Шиму зимой. Окна из непрозрачного стекла или рисовой бумаги подслеповато и отсутствующе поглядывали вниз, на бурлящую толкотню тел на булыжной мостовой. На каждом кривом перекрестке стоял маленький каменный храм Фудзину, Богу Ветра и Дорог. Рядом с храмами Богини Солнца, благословенной Аматерасу, и ее отца, Идзанаги, великого Бога-Создателя, громоздились бордели, игорные дома и стены притонов, закопченные дымом лотоса. На каждом северном окне была рассыпана небольшая горстка риса в жалкой попытке утолить голод Матери Тьмы, ужасной Идзанами, Богини Земли, изувеченной царством мертвых Йоми после рождения островов Шима.

Через город протекало три реки, медленно несущих черные, как смола, воды. На размытом берегу Шудзё притулилась Кигенская тюрьма, сердито глядевшая на ржавые металлические каркасы железнодорожных станций через дорогу. Здание капитула Кигена маячило на черном фоне пенящегося слияния рек Широй и Дзюнсей, похожее на пятигранный кубок из желтого камня, рвущийся в небо сквозь разбитые булыжники. Пятиугольная башня с глухими стенами без окон возвышалась в вонючем воздухе на четыре этажа, отбрасывая мрачную тень на рябое лицо Кигена. С южной стороны рвались в небо огромные обугленные дымовые трубы перерабатывающего завода, и оттуда вонючая скверная гадость проникала черными потоками прямо в глотки бурлящей толпы. Звон металла, тысячи голодных голосов, брачные вопли крыс. Высокие здания с двускатными крышами упирались в красное небо, придавая горизонту дымного города зубчатую форму.

Миновав кучку рикш, устроивших перекур, Юкико увидела барометрический аппарат жреца погоды, пробиравшегося через толпу. Круглый прибор с бегающими по кругу стрелками исчез за дверью лапшичной, и в животе у нее заурчало, напомнив о том, что сегодня она еще не ела.

– Давайте позавтракаем? – Она оглянулась на Акихито, изрядно отставшего и прокладывающего себе путь сквозь замаскированную толпу.

– Хай, а я думал, что мы охотимся на грозовых тигров! – крикнул он.

– На голодный желудок? – Юкико улыбнулась, входя в переполненный бар и стягивая платок.

Невысокий прыщавый юноша с маленькой татуировкой тигра спросил, что она будет есть, и вскоре уже наполнял рисовые миски мясом черного краба и тофу. Вокруг кипел густой парящий воздух. В ожидании еды Юкико огляделась и прислушалась к радио. Сообщали о собранном за день урожае (обильный, все хвалят сёгуна), о войне с гайдзинами за границей (после двадцати лет славных битв, неминуемая победа уже не за горами) и о пожаре на перерабатывающем заводе (из-за случайной утечки топлива). Засаленные стены были увешаны плакатами, призывающими на службу в армии. На них были изображены юноши с суровыми лицами, выкрикивающие безмолвные лозунги на фоне имперских солнц.

Юкико наблюдала за жрецом погоды, высохшим человечком в резиновом костюме с пряжками и ремнями. Маленькие дуги красного тока танцевали по аппарату у него на спине, когда он тряс своим магическим жезлом в сторону плакатов и хихикал. Он выглядел непривычно в мегаполисе – большинство жрецов проводили время в сельских провинциях, вымогая у суеверных фермеров с трудом заработанные кука в обмен на молитвы и воззвания к Сусано-о, Богу Бурь и Штормов.

Они будут просить: «Господи, пошли нам дождя» или молиться: «Господи, останови дождь», но облака все равно будут появляться и исчезать, когда захотят. Жрецы погоды будут благодарить счастливую случайность или качать головами и говорить о «неблагоприятных предзнаменованиях», а кошелек фермеров в любом случае станет на несколько монет легче. Кивнув в знак благодарности и заплатив парню за прилавком несколько плетеных медных кука, Юкико вышла на бурлящую улицу и протянула миску Акихито. Великан был занят наказанием карманника. Затем он пнул мальчишку острым ботинком, и тот влетел в толпу, красочно обсуждающую сексуальное мастерство Акихито.

– А для Масару? – Гигант отогнал мух, роившихся над его головой.

– Пусть сам покупает.

– Ты отдала весь его выигрыш яку, – сказал Акихито. – И мой тоже, между прочим.

Юкико мило улыбнулась.

– Вот поэтому и я купила вам еду.

– А Касуми?